Весенняя красавица (ЛП)

Кэти Уайлд

Весенняя красавица

Над переводом работали:

Перевод: Александра Йейл

Редактура: Александра Йейл

Вычитка: Александра Йейл

Русификация обложки: Poison_Princess

Переведено для: https://vk.com/alex_yale

Глава 1

Кора

— Милая, ты уверена? — первое, о чем спросил водитель Джордж, забирая меня из отеля в Лондоне перед самым рассветом, когда полная луна еще светила над горизонтом.

Мы проехала почти двести миль на север, но четырехчасовое молчание в салоне было комфортным. Я слишком нервничала, чтобы разговаривать. Волнение сковывало мой живот и сердце, преисполнившееся надежды, пока я воображала, как изменилось поместье Блэквуд за десять лет моего отсутствия.

Но такого я не могла и представить. Джордж припарковался возле сторожки у ворот — домика, где я прожила первые пятнадцать лет своей жизни. Каменная арка возвышалась над аллеей, ведшей в Блэквуд-холл. Раньше кованые ворота никогда не закрывались. Они всегда были гостеприимно распахнуты, будто приглашая гостей пройти к большому замку на утесе, откуда открывался вид на лес и ухоженную территорию вокруг.

Теперь же ворота были заперты. Кованые прутья обвивала ржавая цепь, выглядевшая так, словно висела там чуть ли не со дня моего отъезда. На арке была выцветшая табличка «Посторонним вход воспрещен». Да и сама сторожка, традиционно служившая домом садовника, казалась давным-давно заброшенной.

Сад больше не был красивым и ухоженным. Похоже, газон за воротами не подстригали с тех пор, как папа увез меня из единственного места, где я чувствовала себя дома. Из того места, куда я годами мечтала вернуться.

Но судя по состоянию ворот и сада, дом бросили загнивать.

На смену нервозности пришло отчаяние, неприятно сдавившее грудь.

Зачем меня позвали сюда? Две недели назад со мной связался адвокат Блейков, сказавший, что бывшие работодатели отца узнали о его кончине и хотели обсудить выплату долга. Я понятия не имела, о каком долге речь, но адвокат не сообщил подробностей. Наверное, Блейки не доплатили отцу выходное пособие и решили передать деньги единственному живому родственнику. Чего бы ни хотели Блейки, они потребовали личной встречи, поэтому организовали мне перелет из Сиэтла в Лондон и наняли водителя, привезшего меня к ним.

Но почему? Очевидно, все уехали. Может, здесь все-таки кто-то жил, но ворота не открывались с тех пор, как на них повесили цепь. Должны были остаться хотя бы слуги, ведь огромное поместье не могло обойтись без ухода.

Тем не менее, никто не вышел мне навстречу, и при виде запустения мое сердце словно резанули бритвой.

Водитель тихо откашлялся.

— Значит, ты хочешь, чтобы я отвез тебя в деревню и оставил в гостинице?

Я отвела взгляд от провисшей крыши и разбитых окон сторожки. В гостинице? Паника пересилила отчаяние.

Все эти годы я не возвращалась в Блэквуд не потому, что не хотела. У меня просто не было такой возможности. Особенно после затянувшейся болезни отца. Да и прежде нам вечно не хватало денег.

Да, Блейки оплатили перелет и наняли Джорджа, но их предусмотрительность не распространялась на обратную дорогу или пребывание в гостинице. Покидая дом, я собиралась решить все вопросы на месте. В Блэквуде было полно гостевых спален, и я надеялась, что мне не придется возвращаться в Штаты. Я хотела найти жилье, работу или…

Или даже нечто большее. Поскольку поместье было не единственным, что я оставила здесь.

Не единственное, к чему я мечтала вернуться.

Когда-то у меня был Гидеон Блейк.

Парень на два года старше меня, с дьявольской улыбкой и глазами столь же зелеными, как первая весенняя трава. Мой лучший друг. Пускай мы вместе выросли, но мои чувства к нему никогда не были сестринскими. Со временем Гидеон стал мне больше, чем просто другом. Тем не менее, мы никогда не заходили дальше поцелуев и клятв.

Затем отец оставил свою должность и увез меня на другой край света. Я не знала, обрадуется ли мне Гидеон. Вероятно, мои надежды были всего лишь мечтами глупой девчонки. Едва ли он вообще вспоминал клятвы десятилетней давности, но шансы найти работу в поместье казались вполне реальными.

Вот только я и подумать не могла, что Блэквуд опустеет. Значит, остаться я не могла. Мне было некуда идти. Даже сумей я купить авиабилет, меня никто не ждал в маленьком прибрежном городишке штата Вашингтон, где раньше жили мы с отцом.

В Блэквуде меня тоже никто не ждал, но я хотела попрощаться с ним.

А после…я бы что-нибудь придумала.

— Не нужно отвозить меня в деревню, — сказала я Джорджу. — Я останусь и дойду до поместья.

— Но ворота заперты, — напомнил он.

— У меня есть ключ от сторожки. Я пройду через нее, — соврала я, зная другой способ пробраться на территорию. Засомневавшись, Джордж скривил губы. — Скорее всего, Блейки просто забыли, когда именно я должна приехать, — поспешила заверить я. — В поместье наверняка кто-нибудь есть.

Хоть Джордж и не пришел в восторг, но все равно любезно достал из багажника мой большой чемодан. На улице было прохладно, и я накинула на плечи легкую куртку. По саду гулял ветер, ныне пахший сыростью, а не свежестью и цветами.

— Ты уверена, что сможешь протащить чемодан по аллее?

— Без проблем, — я вытянула выдвижную ручку. — Он не тяжелый, и улица мощеная. Просто покачу его на колесиках.

— Хорошо. В деревне я зайду в паб и пообедаю. Я пробуду там около часа, потом вернусь в Лондон. Если передумаешь, позвони мне на мобильный, и я за тобой приеду.

Доброта Джорджа осветила отчаяние, вернув свойственный мне оптимизм и надежду. Конечно же, все не могло быть настолько плохо.

Сердечно поблагодарив водителя, я подождала, пока автомобиль не скрылся из виду на узкой проселочной дороге, и пошла в противоположном направлении. Сад окружала каменная стена с небольшими воротами, расположенными на равном расстоянии друг от друга. В прежние времена их всегда запирали, что никогда не останавливало ни меня, ни Гидеона.

На восточных воротах не хватало кованого прута. В детстве мы пролазили через зазор, но в возрасте семнадцати лет Гидеон стал слишком большим. В последний раз ему пришлось буквально протискиваться.

Я споткнулась.

Все случилось на мое пятнадцатилетие. Еще месяц, и минуло бы ровно десять лет с той роковой ночи. С той ночи, когда Гидеон впервые меня поцеловал. С той ночи, когда кто-то — я до сих пор не знала, кто именно — преследовал нас до самой стены. Гидеон застрял в зазоре. Я помнила, с каким всепоглощающим ужасом тянула его за руку и пыталась помочь, пока кто-то рычал и подкрадывался к нам во тьме.

Я почти забыла о том случае, поскольку не прошло и пары дней, как мой мир рухнул. Следующим утром Гидеон слег с ужасной лихорадкой, взволновавшей Блейков настолько, что они отправили его к специалисту в Швейцарию. Вскоре жар спал, и Гидеон пошел на поправку. Но не успел он вернуться в Блэквуд, как отец уволился и увез меня в Штаты.

За минувшие годы я убедила себя, что той лунной ночью мы с Гидеоном просто испугались. Убедила, что первобытный страх возник на фоне волнения после первого поцелуя, и на самом деле нас преследовала дикая свинья. Конечно же, из-за адреналина и гормонов обычное сопение показалось нам рычанием и чудовищным завыванием голодного зверя. Позже мы посмеялись над своими страхами. Пробираясь через зазор, Гидеон оцарапал ногу. И все же мы хохотали от облегчения, поддразнивали друг друга и спорили, кто испугался сильнее. Гидеон заявил, что чудовище следовало за ним по пятам, после чего продемонстрировал свои ощущения, горячо выдохнув мне в шею и осторожно прикусив кожу. Я никогда не забывала тот миг. Об остальном же вспоминала редко.

Когда я приблизилась к восточным воротам, мое сердце дико заколотилось от страха. Осматривая леса вокруг, я стучала каблуками по мощеной дорожке и спешила оказаться в безопасности за стеной.

За десять лет я почти не выросла. Повернувшись боком, я проскользнула через зазор так же легко, как и годы назад.

Чемодану повезло меньше. Я тянула его, пока не запыхалась, но он не пролазил. Даже достань я из него вещи, твердый каркас все равно был слишком широким.

Просто отлично.

Но проблемой не назвать. Несмотря на пасмурность, синоптики не обещали дождя. Я решила добраться до дома и выяснить, живет ли там кто-нибудь. Если да, мы могли бы вместе сходить за чемоданом. Если нет, наверное, лучше было оставить его здесь и не таскать за собой по территории. Едва ли кто-нибудь попытался бы его украсть, тем более, здесь никто никогда не ходил.

А если бы и попытался, в чемодане не было ничего ценного. Я боялась потерять лишь одну вещь, и она висела у меня на шее.

Маленький алмазный кулон в форме капли на золотой цепочке — подарок на мое пятнадцатилетие. Гидеон надел его мне на шею за несколько секунд до того, как поцеловал меня и сказал, что нам суждено быть вместе, поэтому я буду носить цепочку лишь до тех пор, пока не стану достаточно взрослой, чтобы заменить ее кольцом.

Да, очень мило. Как и всякая первая любовь. За исключением того, что Гидеон не просто сделал широкий жест. Он с детства был серьезным и целеустремленным. В семнадцать Гидеон олицетворял собой силу природы и никогда не давал пустых обещаний.

Как бы то ни было, я не собиралась призывать его к ответу. Но между нами что-то было — близость и притяжение. После я ни разу не испытывала ничего подобного. Ни с кем, ни на секунду.

Я надеялась вернуть их.

Теперь моим надеждам не суждено было сбыться, и пока я шла по гравийной дорожке к роще, цепочка на шее будто отяжелела, напоминая о Гидеоне, обо всех мечтах и клятвах, которые никто не исполнит.

Прогулка должна была немного меня подбодрить. В отличие от сторожки и сада, роща не требовала особого ухода, поэтому я решила, что запустение будет не так бросаться в глаза. На вишневых деревьях должны были вот-вот распуститься цветы, и красота бутонов могла улучшить даже самое мрачное настроение.

Но видела я лишь упадок. Вишни, каштаны и буки тянули к серому небу ветки, напоминавшие руки скелетов, словно на дворе вместо первого дня весны стояла лютая зима.

Распрощавшись с идеей полюбоваться природой, я ускорилась, обеспокоенно устремившись вперед. Не считая моих шагов, вокруг стояла мертвая тишина.

Даже птицы не пели. Ох, и зачем я вырядилась для этой поездки? Я тщательно привела себя в порядок, собираясь спросить, нет ли в Блэквуде свободных вакансий, и, возможно, снова увидеть Гидеона. Не распусти я волосы, сейчас не пришлось бы отодвигать их с лица при малейшем дуновении ветра. Под курткой на мне была красивая белая блузка и расклешенная юбка, на каждом шагу обвивавшаяся вокруг коленей. Да и шла бы я куда быстрее, если бы не туфли на каблуках. Будь на мне кроссовки и джинсы, я бы бросилась бежать со всех ног.

Выйдя на полянку, где мы с Гидеоном раньше играли в крикет, я замерла и в ужасе уставилась на открывшуюся картину.

Передо мной лежал труп одного из благородных оленей, пасшихся на территории поместья и в соседнем парке. Изящного зверя не просто убил какой-то браконьер. Оленя выпотрошили, и на уцелевших кусках плоти остались длинные рваные раны от когтей. Кровь забрызгала листья и траву вокруг, стекая в большую грязную лужу под телом.

Красная, блестящая кровь. Оленя убили несколько часов назад. Я принялась отчаянно озираться в поисках убийцы. Кто мог сотворить такое?

Я была в Англии, а не в дебрях Аляски. Но олень выглядел так, словно его разорвала волчья стая. Здесь никогда не случалось ничего подобного.

Однако если поместье забросили, по округе могла рыскать свора диких собак.

К черту каблуки. Сняв туфли, я схватила их и побежала по мягкой траве у бордюра гравийной дорожки. Я не обладала многими талантами, зато умела бегать. Быстро, далеко. В Штатах я каждое утро выходила на пляж и тренировалась до изнеможения.

Десять лет назад я бегала, чтобы побыть вдалеке от отца, наотрез отказывавшегося назвать мне причину нашего отъезда и запрещавшего выходить из дома.

Затем папа заболел, и я бегала, чтобы дать себе передышку.

После его смерти я бегала, лишь бы куда-то стремиться.

Скорее всего, я подсознательно что-то искала, больше не привязанная к дому и не скованная страхами отца, происхождения которых не понимала. Но я ничего не находила.

И вот теперь я наконец-то бежала хоть к какой-то цели.

Если бы не запустение сада и сторожки, я бы не догадалась, что Блэквуд-холл оставили. Кирпичные стены и окна были целыми, разруха не тронула и величественный палладианский фасад с колонным портиком. Огромный особняк, построенный благородным предком Блейков, с центральным трехэтажным корпусом между четырьмя крылами, каждое из которых было симметричным и квадратным. Строгость архитектуры смягчали башни по углам центрального строения, производившего впечатление изысканной стабильности, словно дом мог простоять тысячу лет и все еще быть бриллиантом в сельской местности.

Пробежав по ступеням к парадной двери, я с высокого крыльца осмотрела большие лужайки до самой сторожки. Собак в поле зрения не было, но я все равно не собиралась оставаться на улице. Воспоминания о красной блестящей крови были еще свежи.

Двери оказались не заперты. Под скрип петель я вошла в большой зал. Меня встретили холод и тишина, нарушаемая лишь шлепаньем моих босых ног, разносившимся между куполообразным потолком и украшенными алебастром стенами.

— Здесь кто-нибудь есть? — позвала я.

Ответом мне было эхо моего собственного голоса. В этой части дома редко кто-то бывал. Если здесь осталась хотя бы экономка, она жила в крыле для слуг.

Я быстро направилась туда по узкому коридору, соединявшему центральный корпус с юго-западным крылом. Тут-то и стало видно запустение. По углам висели паутины. Всюду лежала пыль. Я перепачкала ноги, но уж лучше так, чем слушать стук каблуков в пустом доме.

Был и другой шум. Тихий звон металла. Пытаясь найти источник звука, я остановилась на пороге кухне, откуда раньше субботними утрами миссис Коллинз прогоняла нас с Гидеоном, чтобы мы не таскали свежеиспеченные булочки.

Я выглянула в окно, и мое сердце сжалось при виде земли двумя этажами ниже. Раньше там цвел южный садик.

Он никуда не делся. Просто погиб. Не зарос сорняками и полевыми цветами, выбивавшимися за четкие границы клумб. Умер. От кустарников и роз остались иссохшие пни и ветки, усеивавшие голую землю.

На мои глаза навернулись жгучие слезы. Садик был моим. Конечно, не в буквальном смысле, ведь все здесь принадлежало Блейкам. Но именно я ухаживала за ним с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтобы под отцовским руководством сажать семена.

Вот он, знак свыше, и я почувствовала себя дурой, цеплявшейся за последнюю надежду. Я десять лет лелеяла воспоминания о Блэквуде и стремилась вернуться. Увы, меня здесь ничего не ждало. Сама земля забрала и разрушила то, что я оставила после себя.

Разгуливать здесь не было смысла. Вместо сладкой ностальгии каждое воспоминание причиняло боль.

Дикие собаки или нет, пришло время уходить. Ослепленная слезами, я развернулась и почувствовала прикосновение к шее. Вспомнив о паутинах, я вздрогнула и попыталась скинуть с себя гипотетического жука.

Но нащупала лишь свою цепочку. Похоже, она перевернулась, и кулон оказался сзади. Если не считать того что…

Я не смогла ее поправить. Тонкая цепь крепко обвила мое горло, и я не находила алмазного кулона.

К черту кулон. Я не находила даже конца цепи. Обернувшись, я изумленно и шокировано уставилась на блестящую золотую нить, тянувшуюся от моей шеи и исчезавшую из виду дальше по коридору.

Что за…?

В неверии тряхнув головой, я провела пальцами по тонким звеньям на своей шее и поискала застежку.

Но ее не было. Цепь обвивала мое горло, как ошейник с золотым поводком, которому не было конца.

Я пошла в зал, с тревогой осознавая, что нить не провисала. Излишек… исчезал. Или она сокращалась. Цепь висела позади меня, и никто за нее не тянул. Словно она всегда оставалась идеальной длины — от моей шеи ровно до того места, где бы ни была закреплена.

Цепь никак не заканчивалась. Она провела меня через зал с куполообразной крышей в длинную галерею, украшенную мраморными скульптурами и большими картинами. Далее — по коридору, соединявшему главный корпус с юго-восточным крылом.

Крыло хозяев. С громыхающим сердцем я прошла через общую гостиную. За опустевшими и заброшенными комнатами никто не следил, но пыли в них не было. Словно кто-то не особо тщательно делал уборку без помощи слуг.

Полупустые помещения…несколькие разрушенные. Из раскромсанной мебели сыпалась набивка. Шелковые обои висели рваными полосами. Черепки зеркал отражали мое лицо — битое стекло убрали с пола, но полупустые рамы все еще висели на стенах.

И здесь была кровь — блеклые отпечатки ладоней на стенах и выцветшие пятна на коврах. Поначалу я не признала происхождения разводов цвета ржавчины, зато теперь невольно замечала их повсюду. Кровь была везде.

Размыто, расплывчато. Будто кто-то пытался ее смыть. Чем дальше я заходила, тем больше разрушения видела. Если второй конец цепи был где-то там, я бы вскоре нашла его. Я не осмотрела лишь застекленную террасу и спальню Гидеона.

Спальня была наименее разорена, но лишь потому, что в ней осталась только кровать под балдахином, как если бы всю мебель и ковры раскрошили в пыль или выбросили.

Здесь и заканчивалась цепь, прикрепленная к ножке кровати, застланной белым постельным бельем. Оно было чистым, разве что помятым и изношенным. На нем я увидела те же пятна — не отстиравшиеся кровавые разводы.

Упав на колени, я дрожащими руками попыталась отсоединить цепь. Тогда стало ясно, что она не просто привязана к кровати. Тонкие звенья проходили сквозь массивную дубовую ножку, на другой стороне которой висела алмазная слеза. Я поднапряглась, пытаясь оторвать кулон от цепи и освободиться. К сожалению, как бы я ни тянула, она не поддавалась. Маленькие звенья впились в мои пальцы и ладони, почти разорвав кожу.

Нужно было найти перчатку или нечто подобное. В безумном порыве я скинула с себя куртку и, покрыв ею руки, снова потянула, упираясь ногой в стену и прилагая вес тела.

Любая другая цепь давно бы порвалась, в отличие от этой. Качественное ювелирное украшение, но золотые ожерелья не бывают настолько прочными.

А еще они не растягиваются на длину усадебного дома и не сокращаются до трех футов. В данный момент цепочка вела от моей шеи до ножки кровати без единого лишнего звена.

Нет, невозможно. Так не бывает. Осознание нереальности обнадеживало, ослабляло панику и усмиряло частившее сердце.

Все было не по-настоящему.

Следовательно, я спала. Наверняка задремала в машине и видела сон.

Отлично. Мое прерывистое дыхание замедлилось. Хорошо.

Ничего страшного. Мне просто снился кошмар, полный каких-то тревожащих знаков.

Нужно было проснуться. Отпустив цепь, я встала и осмотрелась. Одна из дверей в спальне Гидеона вела на застекленную террасу, некогда бывшую его любимой комнатой во всем доме. Стеклянная створка была сорвана с искореженных сломанных петель. Из дверного проема лился тусклый дневной свет.

Я знала, что вижу сон — точнее, кошмар — и все же когда с террасы донеслось тихое рычание, мое сердце пропустило удар. При виде огромной тени, скользнувшей в спальню Гидеона, я задрожала всем телом.

Кто-то пришел. Или что-то.

Сердце подскочило к самому горлу, и я пригнулась возле большой кровати, сходя с ума от неуверенности. Разумеется, попытайся я бежать, и топот ног или звон цепи оповестили бы о моем присутствии. Если же неподвижно замереть на месте, существо могло и не заметить меня. Разумнее всего было скрыться.

Господь свидетель, до чего же мне хотелось сбежать.

Внезапно рычание стихло, сменившись…сопением? Будто ужасающий некто глубоко вдохнул.

Принюхался.

И он был рядом. В спальне. Подходил ближе.

По моей спине покатился холодный пот. Каждая мышца в теле напряглась. Я была готова сорваться с места. Послышался шаг, второй, все ближе, и я не выдержала. Только бы убраться отсюда, только бы спастись.

Я мысленно прикинула расстояние. Мне просто нужно было добраться до коридора, захлопнуть за собой массивную дубовую дверь и молиться, чтобы цепочка волшебным образом растянулась. Поскольку иначе от силы рывка я могла сломать себе шею.

Мысленно попросив Господа о помощи, я бросилась к двери.

Не успела я сделать трех шагов, как на меня налетело тяжелое тело, выбив из моих легких весь воздух и…

…бросив на мягкую кровать. Я закричала от ужаса и приготовилась бороться. Зажав мне руки, гигантское существо склонилось надо мной. Темные волосы дикой путаницей скрывали лицо…

Его лицо.

Я сразу же перестала сопротивляться, и у меня екнуло сердце.

— Гидеон?

На меня с прищуром смотрели глаза цвета первой весенней травы.

— Когда ты мне снишься, Кора Уокер, обычно не убегаешь от меня.

Я едва узнала голос, зарождавшийся в груди и вырывавшийся из горла грохочущим рычанием.

Я вообще с трудом узнала своего друга детства, да и его взгляд, блуждавший по моему лицу, стал иным. В былые времена Гидеон смотрел на меня с теплотой, теперь же его глаза пылали, словно стекло, только что извлеченное из печи.

Ко мне прижалось твердое мускулистое тело, и я затаила дыхание.

— И что я обычно делаю? — осмелилась я спросить.

Гидеон склонил голову. От него пахло морозом и свежестью, как если бы он провел ночь в лесу. Уткнувшись носом мне в шею, Гидеон глубоко вдохнул, и я ахнула. Он провел губами от моего горла до подбородка, оставляя на коже пылающий след.

— Обычно ты ждешь меня в постели и, раздвинув мягкие бедра, жаждешь моих прикосновений, — его голос стал еще более глубоким. — Моему зверю понравилось, когда ты побежала, Кора.

Боже. А мне понравилось, когда Гидеон прижал меня к постели и понюхал мою шею.

— Правда?

Он проурчал мне на ухо в знак согласия.

— Только на этот раз твой запах слаще. Будто ты мне вовсе не снишься.

— Думаю, это ты мне снишься, — в мареве желания я едва находила слова.

— Значит, я заставлю тебя кричать так громко, что ты проснешься, — пообещал Гидеон скрипучим голосом и шокировал меня, запустив большую руку мне под юбку.

У меня в горле застыл вдох, и поначалу я напряглась. Однако когда длинные пальцы проникли под мое белье и скользнули по горячей влаге, я выгнулась им навстречу.

Из груди Гидеона вырвался страдальческий стон.

— Ты еще более влажная, чем в любом моем сне. Можно мне попробовать тебя на вкус, моя милая Кора? Я хочу облизывать и дразнить твою маленькую…

Внезапно он замер. Вытащив руку из-под юбки, Гидеон поднял сверкающую золотую нить, в момент падения оказавшуюся подо мной. Он сжал ее пальцами, блестевшими от моих соков. Я по-прежнему лежала на ней, но теперь натяжение странным образом отзывалось у меня между ног. Подняв цепь выше, Гидеон осмотрел ее по всей длине до самой ножки кровати.

Он отшвырнул цепь и попятился с ужасом на лице.

— Ты здесь. Ты приехала, — зеленые глаза потемнели от боли, и Гедеон схватился за свои спутанные волосы. От гнева его голос огрубел, а губы побелели. — Проклятье, черт возьми, Кора! Ты не должна была возвращаться!

Не в силах ответить, я села и отползла к центру кровати. Мое тело по-прежнему ныло от желания, но сердце засбоило от страха.

На руках Гидеона была запекшаяся кровь. На подбородке, горле и груди. Почти каждый дюйм его голого, высокого, сильного тела был перепачкан — не только кровью, но и грязью.

И у него стоял член.

Мне едва удалось отвести взгляд от длинного внушительного пениса. Да, Гидеон был весь в крови, я — парализована от замешательства и ужаса, но похоть до сих пор держала меня в беспощадной хватке. Глядя на явные доказательства возбуждения Гидеона, я распалялась сама.

— Теперь я чую запах твоего страха, — он изогнул поджатые губы в сардонической ухмылке. — Мой зверь считает его таким же сладким, — рычание в его голосе сменилось холодом со стальными нотками. — Но не я. Кора, зачем ты приехала?

— Мистер Сингх. Адвокат твоих родителей, — несмотря на море эмоций и мыслей, я старалась говорить связно. — Он обратился ко мне от их имени.

— Моих родителей убили девять лет назад, — видимо, заметив мои неверие и смятение, Гидеон спросил: — Где твой отец? Он должен был защищать тебя и удерживать подальше отсюда.

— Осенью он умер, — от горя у меня перехватило горло. Папа. Родители Гидеона. — Несколько лет назад у него случился инсульт, и с тех пор он был прикован к постели. А потом…постепенно угас.

У Гидеона желваки заходили ходуном.

— Соболезную, — грубовато бросил он и отвернулся. — Твой отец был хорошим человеком.

Да. А еще он годами держал меня взаперти, разлучив со всеми, кого я любила.

— Печально узнать о твоих родителях, — тихо сказала я. — Они всегда были добры ко мне.

— Неужто? — с губ Гидеона сорвался резкий смешок. — Не так уж и добры, если оставили Сингху инструкции. Наверное, ему велели связаться с тобой после смерти твоего отца.

— Понятия не имею. Сингх сказал, что речь о каком-то долге. Я не знаю деталей. Возможно, папе не выплатили оклад? Я приехала, чтобы снова увидеть поместье.

И Гидеона. Но стоявший передо мной мужчина не был мальчиком, которого я знала. Не только потому, что стал больше, выше, сильнее. Когда-то он был добрым и уравновешенным. Никогда не проявлял холодности или резкости и не казался таким…диким.

И голодным.

Я нервно осмотрела большой пенис и подняла взгляд к кровавым разводам на широкой груди. Гидеон выглядел так, словно неопрятно поел. И олень во дворе был выпотрошен. Но ведь человеку не под силу сотворить такое.

Я не знала ответа. Зато больше не считала, что сплю.

— Приехала увидеть поместье? — ухмыльнулся Гидеон. — И как тебе нынче Блэквуд?

— Думаю, тебе стоит устыдиться, — я посмотрела ему в лицо и заметила боль в глубине зеленых глаз.

— Стоит, — и все же его черты заострились не от раскаяния, а от высокомерия. — Мы ничего не должны твоему отцу. Это твой отец должен мне.

Когда мы уехали, Гидеону было всего семнадцать. Как мой отец мог задолжать мальчишке?

— О чем ты говоришь?

— Он кое-что у меня забрал.

— Хочешь сказать, мой папа воровал? — я решительно покачала головой. — Он никогда не брал чужого.

— Я и не говорил, что он воровал. Я лишь сказал, что он забрал кое-что, принадлежавшее мне, — с грациозностью хищника Гидеон бесшумно подошел к кровати и оперся руками на матрас, чтобы наши лица оказались друг напротив друга. — Он. Забрал. Мою. Невесту, — сказал Гидеон, цедя каждое слово.

Его невесту.

— Меня? — я едва осмеливалась дышать.

— Разве ты не согласилась стать моей? — не отводя взгляда, он намотал цепь на кулак. — Разве когда я дарил кулон, не поклялся на тебе жениться? Разве ты не согласилась?

— Я…я… — конечно, я согласилась, но сейчас растерялась из-за недоумения и страха. — Зачем папа меня увез?

— Чтобы не случилось вот этого. Я сказал ему тебя спрятать, — Гидеон осторожно потянул за цепь, вынуждая меня приблизиться. Наши выдохи смешались. — У меня есть ключ, чтобы освободить тебя, Кора, — мягко сказал он.

— Тогда освободи.

— Возможно, и освобожу, — страдальчески глядя мне в глаза, Гидеон погладил меня костяшками пальцев по щеке. Когда он вновь заговорил, его голос огрубел от рычания. — Но не сейчас.

Отпустив цепь, Гидеон попятился, оставив меня на кровати. Мое сердце ныло от боли и удивления, тело горело от тоски и желания.

Он напряженно осмотрел меня с головы до пят.

— Тебе повезло, что ты не приехала вчера вечером. Тебя бы ждал совсем другой прием.

Какой еще прием?

— Лучше или хуже?

— Для тебя или для меня? — его глаза замерцали горячим диким светом. — Прошлой ночью я бы трахнул тебя и сделал своей, не заботясь, хочешь ли ты.

«Не заботясь», — я попятилась. Подальше от мужчины, не заботившегося о моих чувствах. Мне было ненавистно слышать его холодный смех, раздавшийся в ответ на мою дрожь.

— Тебе невыносима мысль о моих прикосновениях? — Гидеон посмотрел на свои окровавленные руки. — Неважно. У меня будет целый месяц, чтобы привязать тебя иным способом.

— Иным? — в расстройстве закричала я. — Ты о чем?

Он двигался нечеловечески быстро. Рухнув перед кроватью на колени, Гидеон притянул меня к себе, и мы почти соприкоснулись губами.

— Кора Уокер, — хрипло прогрохотал он. — Ты встанешь на четвереньки и с любовью в сердце предложишь себя для моего удовольствия?

Задыхаясь, я смотрела на него не только в неверии, но и в гневе.

— Почему ты так жесток?

— Интересно, к кому я жесточе, к тебе или к себе, если прошу отдать мне сердце, даже зная, что ты откажешь? — взгляд зеленых глаз обжигал. — И все же я не могу остановиться. Поэтому спрошу, и мы посмотрим, кому из нас будет больнее, — намотав цепь на окровавленные пальцы, Гидеон запрокинул мне голову, будто хотел поцеловать в губы. — Кора Уокер, ты выйдешь за меня замуж?

Глава 2

Гидеон

Следующим вечером, сидя с Корой за обеденным столом в семейном крыле, я спросил ее снова.

— Ты выйдешь за меня замуж?

Она ответила так же, как и тогда, в моей постели. Но на этот раз по ее щекам не текли слезы, падавшие на мою грудь каплями свинца, оставлявшими волдыри на сердце.

— Сними с меня цепь, и посмотрим, — спокойно ответила Кора, съев ложку супа.

«Посмотрим», — она искала пути к спасению. Кора по-прежнему не поднимала на меня красивые синие глаза и постоянно глядела в сторону, словно хотела оказаться подальше отсюда.

Да, я мог снять с нее цепь. Но тогда Кора оставила бы как меня, так и Блэквуд.

Стоило ей пройти через ворота, и я бы умер. Проклятие и магия, создавшие цепь, не могли быть объяснены ни логикой, ни наукой, но даже они подчинялись определенным правилам. Мои родители не жалели денег, ища ответы…и лекарство.

Ответы они нашли. В том числе и правила. Другой вопрос, что лекарства не было.

Зверь во мне. Он никуда бы не исчез.

Тем не менее, существовал способ контролировать животное, ведь зверь и человек делили одно сердце, одну душу. Поэтому если человек был достаточно силен, он мог научиться управлять зверем…почти всегда. Но как бы я ни боролся, как бы ни желал, каждое полнолуние зверь все равно брал надо мной верх.

Был еще один способ приручить его. Ибо в любви зверь не знал рамок. Человек мог совладать с собой, зверь — нет. Самоконтроль человека — ничто в сравнении с властью женщины, владеющей его сердцем.

И Кора владела моим уже очень, очень давно.

Зверь изначально знал о ней, ощущал ее в нашем общем сердце. И он всегда к ней стремился. Вот почему я велел отослать ее — подальше от зверя.

Еще одно правило — если мужчина поклялся жениться и любить, обещание сковывало его женщину, стоило ей лишь приблизиться. Оковы могли принять любую форму, в нашем же случае ими стало ожерелье. Кору привязал ко мне невинный подарок, преподнесенный с самыми чистыми намерениями.

Мое предложение руки и сердца уничтожило бы или ее, или меня. Потому что зверь учуял Кору. Он узнал ее вкус. Она стала его мечтой точно так же, как и моей.

Он собирался бороться за обладание ею. Если бы Кора отдалась нам по любви, если бы согласилась стать нашей, зверь бы успокоился и ел у нее с рук, появляясь только чтобы защитить ее.

Но если бы Кора ушла и разбила наше сердце, он бы погиб.

И я вместе с ним.

Если бы она сбежала, я бы приветствовал смерть. Лучше умереть, чем жить с ароматом Коры, навечно запечатленным в моих легких. Чем жить со вкусом ее кожи на языке. Смерть лучше жизни без Коры. И все же я еще не был готов уйти. До следующего полнолуния ей ничего не угрожало, но потом у нас не осталось бы выбора.

Если бы зверь взял свою женщину силой, я бы навеки остался животным. Он бы изо всех сил стремился снова овладеть ею и никогда не отдал бы мне бразды правления. Пока что я мог держать его на поводке. Но если бы мне пришлось навсегда превратиться в животное, ведомое отчаянным желанием обладать Корой…

Моя гибель стала бы для нее благом.

Я чувствовал приближение смерти, ядовитой и холодной. За долгие годы одиночества я познал горечь и отчужденность. Но даже они меркли в сравнении с жизнью без Коры. С ощущением близившегося конца.

— Тогда как насчет второго моего вопроса? — спросил я. — Ты отдашься мне с любовью в сердце?

Кора мрачно посмотрела на меня.

— Чтобы доставить тебе удовольствие? — категорично спросила она.

Такая ароматная и сочная. Влажная и горячая. Еще горячее, чем в моих лихорадочных снах. Вкус ее соков, которые я слизнул накануне со своих перепачканных кровью пальцев, был слаще небес.

Я бы горы свернул, лишь бы снова попробовать Кору. Я бы достал с неба звезду, лишь бы пить ее нектар из источника и дразнить языком клитор.

Член заныл от потребности, тоже жаждая Кору.

— Да, — прорычал я.

Она не ответила и опять отвернулась. Я с трудом сдержался, чтобы не потянуться к ней и не заставить посмотреть на меня. Мое самообладание было шатким, и я бы не вынес, если бы Кора отстранилась. Поэтому я попытался достучаться до нее словами.

— Ты уверена? Твое тело хочет меня, — продолжил я, но она промолчала и съела еще одну ложку супа. — Едва я предложил отдаться мне, как аромат твоего возбуждения усилился, словно у распустившегося цветка. Даже сейчас ты истекаешь своим нектаром.

— Зачем ты так говоришь? — она посмотрела на меня широко распахнутыми глазами и смущенно покраснела.

— Потому что это правда, — удовлетворенный ее реакцией, я откинулся на спинку стула и потянулся к бокалу. Вино было плохой, кислой заменой сладким сокам, которые мне хотелось испить. — Я бы ослабил твою потребность. Тебе не обязательно сегодня же вставать на четвереньки и принимать мой член. Ты можешь сесть на стол и позволить мне пососать твой клитор и полакомиться тобой.

Разомкнув полные губы, Кора учащенно задышала. Она посмотрела на меня, отвела взгляд и снова посмотрела. В воздухе витал пьянящий аромат ее возбуждения, становившийся все более насыщенным.

Зверь с боем прорывался на волю, чтобы заполучить Кору.

Вот только я хотел ее дольше и яростнее, поэтому моя страсть была отчаяннее. Когда я впервые мастурбировал, представлял себе Кору, хотя в те годы не до конца понимал, чего именно от нее хотел. К семнадцати я все осознал и возжелал ее сильнее, чем она могла себе представить. Увы, в то время Кора была слишком молода.

Теперь она выросла. Я годами воображал, какой станет Кора — больше не девочка, а женщина — но все мои фантазии меркли в сравнении с представшей передо мной красавицей. В моих мечтах она была мягкой и фигуристой, с густыми пепельными волосами, нежным животом и точеными голенями. Реальная Кора была не менее соблазнительной, с полными грудями и губами, но худоба отточила ее фигуру так, что смотреть на нее почти причиняло боль.

С прерывистым вздохом Кора отвела взгляд.

— Что случилось с поместьем? — тихо спросила она, дрожащими пальцами поднеся к сочному рту еще одну ложку супа. — Почему здесь никого не осталось?

— Потому что я уволил всех слуг, — тех, которые не сбежали.

— В таком случае, кто готовит? — нахмурив брови, Кора посмотрела на свою тарелку. — И кто принес хлеб и сыр нам на завтрак?

— Два раза в неделю миссис Коллинз оставляет у ворот корзину, — мне не нравилось рисковать и покидать Блэквуд. Зверь предпочитал жить на своей территории, следовательно, и я тоже. Все в периметре принадлежало мне.

А что было вовне, меня не волновало.

— Миссис Коллинз? — Кора вскинула взгляд к моему лицу. — Наша миссис Коллинз?

Слово «наша» в ее устах напоминало крепкие теплые объятия, унявшие тупую боль в сердце.

— Она самая. И все еще работает на меня.

— А что с остальными? Массовые увольнения, должно быть, стали ударом по экономике всей деревни.

Рассуждая о поместье и слугах, Кора смотрела на меня. Она отворачивалась, только когда я заговаривал о женитьбе и прикосновениях. Поэтому я решил обсудить поместье и слуг.

— Я не дикарь. Они получили внушительные выходные пособия и могут больше не работать, даже если не достигли пенсионного возраста.

— Неужели? — рассмеялась Кора. — Люди не любят бездельничать. Все хотят чем-то заниматься и приносить пользу. Ну, по крайней мере, большинство.

— Не на меня ли ты намекаешь? — прищурился я, пытаясь ее понять.

— Именно. Чем ты занимаешься целыми днями, Гидеон? Уж точно не тратишь время на уход за поместьем.

Нет, я не тратил.

— Я практически живу в юго-восточной башне. Ты всегда можешь прийти и посмотреть, чем я там занимаюсь.

— Мне все равно, чем ты там занимаешься, — резко ответила Кора. — Я лишь хочу, чтобы ты меня освободил.

Зверь мгновенно взъярился, требуя взять ее и убедиться, что она никогда не сможет уйти.

— Тогда выходи за меня замуж, — процедил я, сражаясь за самообладание.

Кора оттолкнулась от стола. Золотые звенья тихо звякнули на мраморном полу, и она замерла, обреченно стиснув зубы, словно не вспоминала о цепи, пока не услышала звон.

Мою грудь свело в агонии. Зверь взревел, требуя облегчить страдания Коры, и я сорвался с места. Подскочив к ней, я обхватил ладонями ее лицо.

Мы не могли отпустить ее. Еще нет.

Склонив голову, я завладел губами Коры. Сначала она напряглась, но затем прерывисто вздохнула и уступила мне. Кора приоткрыла рот, и я ворвался в него языком, пробуя терпкость супа, смешавшуюся с ее собственным поразительно ярким вкусом. Я жадно насыщался Корой, слабо цеплявшейся за мои руки. Аромат ее возбуждения витал в воздухе, как сладчайшие духи.

Когда я отстранился, взгляд ее синих глаз был рассредоточенным, губы покраснели и припухли, соски напряглись под тонкой тканью блузки. Мужчина и зверь требовали немедленно овладеть Корой, но нам от нее нужен был не только секс.

— Завтра, — прорычал я у ее губ. — Завтра ты ответишь «да».

****

Но на следующий день ответ был тем же, небрежно брошенный за трапезой из жареной цесарки.

— Сначала освободи меня.

Еще нет. Я промолчал, несмотря на то, что холодная горечь впилась в мое горло ледяными когтями — опаляющее раздражение, покалывавшее кожу. Зверю не нравилось носить одежду, но с появлением Коры я снова начал одеваться. Хотя на мне было не много вещей. Зверь не потерпел бы ни обуви, ни белья. Даже хлопковая рубашка и изношенные старые джинсы натирали кожу и сковывали движения.

— Мой багаж остался у восточных ворот, — заговорила Кора, словно желала отвлечь меня и пресечь просьбы встать на четвереньки. — Сможешь завтра принести его?

— Я уже забрал твой чемодан, — меня притянул ее аромат во время пробежки. Нам со зверем нравилось проводить время на улице. — Сегодня днем я перенес его в твою спальню.

Покои в северо-западном крыле — как можно дальше от моей комнаты.

— Спасибо, — рассеянно поблагодарила Кора, вилкой ковыряя еду. — Чем еще ты сегодня занимался?

— Наблюдал за тобой.

— Откуда? — вскинув голову, она посмотрела на меня широко распахнутыми глазами.

Издалека, поскольку не был уверен, смогу ли держать себя в руках. После приезда Коры зверь стал настойчивей.

— Из северо-восточной башни.

— Ты сказал, что все время проводишь в юго-восточной.

— Так и было, пока ты чуть не задушила себя, — разгуливая по большой лужайке и проверяя длину привязи. В нескольких шагах от главных ворот цепь натянулась. Но Кора металась в безуспешных попытках разорвать или растянуть цепь, пока не рухнула на землю и не разрыдалась.

Впиваясь когтями в каменный подоконник, зверь боялся, что она серьезно поранится, и готовился в любой миг броситься к ней. Именно я сдержал нас, не зная, смогу ли контролировать его рядом с Корой. Вырвись он на волю, и ему было бы мало ослабить натяжение цепи. Зверь не остановился бы, пока не сделал бы Кору своей.

Она вяло передвинула вилкой морковь на тарелке.

— Цепь не дает мне выйти из поместья.

— Не дает. И не даст, — пока я не откажусь от клятвы.

— Ты держишь меня здесь, — осуждающе заявила Кора, — хотя можешь освободить.

— Могу, — мягко согласился я, — но не стану.

У нее задрожали губы, и она посмотрела на меня с ненавистью в синих глазах. Кора резко встала из-за стола и собрала посуду, чтобы унести на кухню.

— Я ведь разрешаю тебе выходить из спальни, — выступил я. — Разве ты не рада?

Кора бросила тарелку мне в голову.

****

Мне всегда нравилось, что Кора была бойцом. Нравилось, что она никогда не сдавалась.

И все же мне было невыносимо наблюдать за тем, как она изводилась.

На большой лужайке зверь приказал бежать, и я бросился по траве к Коре, но не позволил ему проявить себя.

Каждое ее рыдание, каждый вздох пробивали дыру в моем сердце. Длинная золотая цепь струной тянулась от самого поместья, однако Кора упорно рвалась вперед и боролась.

Лучше пусть борется со мной.

Я грубо схватил ее за талию и прижал к своей груди.

— Хватит!

— Отпусти меня! — кричала Кора, пока я нес ее в дом. Тут же натяжение цепи ослабилось. — Будь ты проклят, Гидеон. Верни меня обратно! — ее голос охрип от удушения или рыданий. Может, от того и другого. На горле Коры остались яркие красные следы.

Ни за что на свете я не отпустил бы ее и не вернул обратно.

Сжав кулаки, она начала бить меня по плечам. Сильные удары отдавались даже в моих голенях.

У меня затвердел член, становившийся все жестче с каждым шагом. Зверю нравилась агрессия.

Но не мне. Не когда каждый удар сопровождали надрывные рыдания. Быстро обессилев, Кора беспомощно расплакалась у меня на плече.

— Больше никогда так не делай, — мое горло сковало болью, поэтому говорил я хрипло и резко. — Только попробуй, и я посажу тебя под замок.

— Тогда я выпрыгну из окна!

Меня окутал леденящий ужас, и зверь попытался прорваться через раны, оставленные словами Коры.

— Не смей даже говорить такое! — взревел я, и она вздрогнула, уткнувшись лицом мне в шею. Прежде чем снова заговорить, мне пришлось поднапрячься и взять себя в руки. — Ты бы спрыгнула?

— Нет, — тихо ответила Кора.

Меня тревожил сам факт того, что подобные мысли пришли ей в голову.

— Ты так сильно хочешь от меня сбежать? — сипло спросил я.

— Я хочу быть свободной! — в ее крике сквозило отчаяние, и она снова ударила кулаками мою грудь. — Разве ты не видишь разницы?

Я видел. Но не мог отпустить Кору.

По крайней мере, она вновь начала бороться.

— Кора, ты выйдешь за меня замуж?

— Отвяжись, — ответила она.

****

Несколько дней Кора ела в своей спальне и не присоединялась ко мне за столом. Луна убывала, март становился апрелем, и времени оставалось все меньше. Из башни я наблюдал за Корой, проводившей дни в южном саду, и хоть она редко покидала северо-западное крыло, весь дом уже наполнился ее ароматом. С каждым вдохом я впитывал ее сладость, окрашенную холодом и горечью, слишком хорошо знакомыми мне после долгих лет одиночества.

С каждым шагом они окутывали Кору, как саван.

Наверное, поэтому однажды она снова ко мне присоединилась. На этот раз я не стал с порога спрашивать о замужестве и позволил ей первой прервать напряженное молчание.

— Что случилось с твоими родителями? — спросила Кора к концу ужина.

— Их убили.

Она посмотрела на меня. От мягкости в ее синих глазах у меня сжалось сердце. Кора сожалела, что спросила и тем самым причинила мне боль. Но также она была настроена решительно.

— Кто?

— Считаешь, я это сделал? — откинувшись на спинку стула, я невозмутимо встретил взгляд Коры.

Она отвернулась, но не потому, что не желала меня видеть. Кора задумчиво осмотреть стены, тусклые пятна крови на ковре, разбитое зеркало и рассеченную обивку дивана.

— Нет, — наконец ответила она. — Я не знаю, что и думать. Начиная с убитого оленя в роще, заканчивая кровью на твоих руках и лице. Но у меня и мысли не возникло, что ты убил своих родителей. Как думаешь, мне стоит беспокоиться? И все же нет. Я не считаю, что ты мог причинить им боль.

Ни сомнений, ни обвинений. Щит, которым я закрыл свое сердце, рассыпался в прах. Оно заныло. У Коры не было причин доверять мне или верить в меня. Но она верила, и мне невыносимо захотелось подойти к ней, приблизиться.

— Я их не трогал, — сказал я, проталкивая слова через болезненно сведенное горло. — На них напало чудовище, преследовавшее нас в твой день рождения.

Злобный убийца, охотившийся на территории поместья, пока мы с родителями искали способ снять проклятие. По нашему возвращению он пришел за мной, но столкнулся с мамой и папой.

— Там действительно кто-то был? — Кора изумленно приоткрыла рот. — Я убедила себя, что нам лишь привиделось. И что на нас напал лесной кабан или какая-то дикая собака.

Да, я хотел, чтобы она так думала, да и сам едва поверил в правду. Я своими глазами видел рычавшее чудовище, набросившееся на меня возле ворот. Я видел когти и чувствовал впившиеся в мою ногу клыки. Была следующая ночь после полнолуния, в небе светила луна, и в ее лучах я рассмотрел нашего преследователя.

Миф. Легенда. Тварь из фильмов ужасов, не реальное существо.

Тем не менее, оно было настоящим.

Даже зная, кто на нас напал, я не мог вынести страха Коры. Поэтому по пути к поместью я смеялся вместе с ней, в то время как проклятие зверя неуклонно заражало мою кровь.

Родители поверили моему рассказу. Мне не пришлось убеждать ни их, ни отца Коры. На стенах имения были камеры видеонаблюдения, и мы просмотрели записи.

— Он вернулся? — прошептала Кора.

— Вернулся.

— И убил их? — на ее глаза навернулись слезы.

— Убил.

— Ты был здесь?

Я медленно кивнул. В ту ночь светила полная луна, поэтому я был не один. Мы со зверем убежали поохотиться в угодьях, когда услышали крики.

— И что произошло?

— К тому времени я стал сильнее него, — просто ответил я.

Поджав дрожащие губы, Кора заново осмотрела комнату.

— Вы все здесь разнесли? Гостиную…и другие комнаты…и твою спальню… — она замолкла, видимо, запоздало осознав, насколько абсурдно прозвучали ее слова.

— Родителей убили на улице, — сказал я. — Дом…был разрушен иначе.

Всякий раз, возвращаясь с охоты, перепачканный кровью и насытившийся сырым мясом, зверь искал то, чего ему не хватало. В каждой комнате его изводили воспоминания о Коре — мои воспоминания. Не находя ее, он рвал и метал от горя.

Однако разрушенный дом был мелочью в сравнении с тем, что зверь сотворил со сторожкой. Он даже оторвал половицы в поисках пропавшей половины своей души.

После каждого полнолуния я просыпался в южном саду, голый и наполовину засыпанный землей, словно пытался покрыть себя почвой, которой некогда касалась Кора. Словно призывал ее вернуться и позаботиться о саде как в былые времена.

Из раза в раз зверь рыл ямы, уничтожая все, что она нам оставила. Я ненавидел его и ненавидел себя.

Тем не менее, я ничего не мог с собой поделать.

Но после грядущего полнолуния мне не суждено было проснуться в южном саду. Если бы Кора нас отвергла, я бы не проснулся вообще. И зверь больше никогда не разрушил бы ничего, созданного ею.

Лед и горечь вновь сковали мое сердце. Я попытался согреться глотком бургундского, но вино так и не стало тем, что мне хотелось пробовать на вкус.

— Ты добилась успеха в своем саду.

— За ним ты тоже наблюдаешь из своей башни? — в ответе Коры сквозили знакомые холод и горечь. — Мог бы спуститься и помочь мне.

После того как она избегала меня долгими днями?

— Ты хочешь, чтобы я был так близко к тебе?

— С чего бы мне не хотеть? — бросила вызов она. — Ты причинишь мне боль?

— Не боли тебе нужно бояться, — не со мной. Вопреки тому, что наши со зверем мечты и желания совпадали.

Мы хотели Кору на четвереньках. Войти в нее и неустанно брать, слушая ее крики, эхом разносящиеся по каждой комнате поместья. Со мной она кричала бы от возбуждения и удовольствия.

Со зверем, скорее всего, от боли и страха.

— И чего же мне бояться рядом с тобой? — упрямо поджав губы, Кора потянулась к своему бокалу.

— Когда я рядом, твое тело готовится принять меня, — резко ответил я. — Сладкие лепестки у тебя между ног раскрываются и пахнут твоим нектаром. Соски твердеют и жаждут моих прикосновений, как бутоны солнца. Ты повторяешь, что не хочешь отдаться мне с любовью в сердце и позволить использовать тебя для моего удовольствия. Но если я весь день буду рядом, как долго ты продержишься, прежде чем наклонишься передо мной и взмолишься поглубже в тебя войти?

— Я не стану, — судорожно ахнула Кора и покраснела.

Скорее всего, она и впрямь не стала бы. Не моя упрямая Кора. Каким бы сильным ни было ее желание. Какой бы влажной она ни была между ног. Какой бы глубокой ни была ее боль.

В итоге я — и зверь — молили бы ее…или брали свое. Он так рвался на волю, что у меня удлинились ногти, и заострились клыки. Увы, из-за каменной эрекции страдать приходилось мне. Мой голод и потребность в Коре не знали границ.

Тем не менее, зверь все равно был близок к освобождению.

— Выходи за меня замуж, — приказал я. Мой голос вырывался изо рта рокочущим рычанием.

— Освободи меня, — потребовала Кора, не отводя взгляда.

«Еще нет», — хотел сказать я, но зверь меня опередил.

— НИКОГДА! — взревел он.

Сдвинувшись назад на стуле, Кора округлила глаза. Испугалась.

Сражаясь за самообладание, я сжал край дубового стола и впился в него когтями.

«Она боится», — увидев страх Коры, зверь начал прорываться наружу, стремясь защитить ее.

Он не понимал, что защищать ее нужно было от него. Призвав на помощь всю свою силу воли, я сдержал непреодолимый порыв выпустить его и позволить сделать свое дело. Я вцепился в стол и безмолвно боролся со зверем.

Тишину разорвал оглушительный треск.

Ахнув, Кора посмотрела на расколовшийся стол и вскинула руку ко рту, приглушая вскрик.

Неверие и удивление. Не страх.

Зверь отступил.

Она посмотрела на меня поверх ладони.

— Хорошо, — робко прошептала Кора, — теперь ясно, что случилось со всей мебелью.

Возможно, если бы из мебели хоть что-то осталось, я бы нагнул Кору и вонзил член в жаркий шелк. Я бы заставил ее выкрикивать мое имя и ослабил мучительное желание, наполнив чрево горячим семенем.

Мы со зверем не во всем отличались.

И на этот раз я первым встал и ушел.

****

Зверь чувствовал каждое движение Коры, и я всегда знал, чем она занималась, даже находясь в другом крыле поместья или на улице.

Утром пошел дождь, поэтому вместо работы в саду Кора удалилась в библиотеку и несколько часов читала. Затем она вышла, и я услышал шорох в юго-восточном крыле возле кухни. Постояв у подножья лестницы, Кора начала подниматься. Каждый ее шаг сопровождался звоном цепи.

Она почти добралась до верха башни, когда я наконец-то осознал, что сейчас увижу ее. Кора не колебалась и не медлила. Зверь так радовался ее визиту, что легко согласился одеться и поспешно натянуть джинсы.

Тяжелая деревянная дверь всегда была открыта, и едва Кора поднялась по верхним ступеням, как я сразу же увидел ее. До чего же она была красива со светлыми волосами, заплетенными в свободную косу, с полными розовыми губами и стройными босыми ногами. Та же юбка, что была на Коре в день ее прибытия, скрывала натренированные бедра и на каждом шаге обвивала колени. Блузка без рукавов облегала бока и пышные груди.

Сам я не потрудился даже надеть рубашку или до конца застегнуть ширинку. Я быстро расчесал волосы пальцами и, встретив Кору улыбкой, постарался показать ей, как рад нежданной встрече.

Но взгляд лазурных глаз так и не поднялся к моему лицу. Немного покраснев, Кора посмотрела на мой живот и, быстро отвернувшись, взмахом руки указала на лестницу.

— Я и забыла, сколько здесь ступенек! Помнишь, как мы раньше бегали сюда наперегонки?

— Да, — я помнил все, связанное с ней.

С отстраненным видом и нежной улыбкой Кора потерялась в воспоминаниях, но тогда прищурилась.

— Ты поддавался?

— Иногда, — порой от наших столкновений на узкой лестнице мое юное тело пробуждалось, и бег превращался в агонию.

Как оказалось, в подростковом возрасте я не ведал истинных мук. Зато теперь познал их в полной мере.

— Пока я не споткнулась и не подвернула ногу.

— Я отнес тебя на застекленную террасу, — я был героем Коры…и ненавидел себя за то, что позволил ей упасть.

— После того случая ты отказался со мной бегать, — с прищуром сказала она и, замерев на пороге, изумленно осмотрела комнату.

Несколько минут, показавшихся мне вечностью, Кора молча озиралась, прежде чем рассеянно прошла дальше и медленно повернулась вокруг своей оси, разглядывая холсты на стенах.

— Гидеон, — трепетно выдохнула Кора. — Они твои?

— Мои.

— Ты рисуешь гораздо лучше, чем раньше, — она в неверии покачала головой.

— У меня было много времени, чтобы попрактиковаться.

Она остановилась перед пейзажем — сторожка, какой ее мы помнили с детства. До того как ворота закрыли и повесили на них цепь.

— Значит, ты все время проводишь в башне?

— Да, — здесь мы со зверем успокаивались. Ему больше нравилось окружать себя напоминаниями о любимой, чем искать ее и не находить.

Но сегодня ему было мало. Кора вернулась. Наша потребность в ней разбушевалась из-за ее аромата, шороха шагов и вкуса кожи. Только бы лизнуть ее и снова попробовать.

Кора улыбнулась при виде своего портрета, на котором она, свирепая и решительная, держала в руках крикетную биту. За одной ее щекой была украденная у миссис Коллинз булочка. Невинно распахнув глаза, Кора на портрете поджала губы в попытке не рассмеяться, и на ее рубашке остались крошки.

— День, когда нам прочитали Великую лекцию? — спросила Кора тем же тоном, которым нам прочитали упомянутую лекцию, словно в украденных булочках крылись государственные тайны.

— Точно.

— Ох, — тихо вздохнула Кора, остановившись перед другой картиной. — Твои мама и папа.

Такие, какими я их помнил лучше всего — шедшие рука об руку по южному саду в лучах солнца.

Кора посмотрела мне в лицо, затем ниже, еще ниже и, быстро отойдя, замерла напротив огромной картины на восточной стене. Словно зачарованная, она шагнула ближе.

— Что это? — прошептала Кора.

— Моя мечта, — ответил я. В отличие от прочих, этот рисунок не был навеян воспоминаниями. Я нарисовал Кору, лежавшую на кровати в потоке света, расслабленную, гибкую и ждущую меня.

— Твоя спальня? Еще не разрушенная.

— Да.

— Почему кровать уцелела? — Кора обернулась, в замешательстве наморщив лоб. — Вся остальная мебель сломана.

Потому что до кровати она никогда не дотрагивалась. Ко всему остальному Кора хоть раз да прикасалась — стол, стулья, даже платяной шкаф, когда после наших диких игр ей нужна была чистая рубашка.

Кора не ждала ответа и снова принялась разглядывать рисунок.

— Ты смотрел, как я спала?

Смотрел. Но…

— Эту картину я нарисовал до твоего приезда.

— Так вот почему на ней я не прикована цепью? — горько улыбнулась она.

— Женщина на картине уже отдалась мне с любовью в сердце, — из моей груди вырвалось рычание. — Поэтому ее я освободил.

— И почему же ты уверен, что она отдалась по любви, а не от отчаяния?

— Потому что она осталась, — ответил я. — А ты останешься?

— Не узнаешь, пока не снимешь цепь. Ты освободишь меня?

— Нет.

Блеснув глазами, Кора отвернулась от меня и от картины. Она остановилась у следующего своего портрета, на котором была запечатлена в лунном свете и с припухшими от поцелуев губами. На ее шее сверкал новый алмазный кулон. Синие глаза блестели от слез, но то были слезы счастья и надежды.

Кора вздохнула и пошла дальше. В затянувшемся молчании она изучала картины, но все рассеянней, частенько поглядывая на меня и не переставая краснеть.

Ну конечно, ведь заслышав ее шаги, я возбудился и не соизволил до конца застегнуть ширинку.

— Если хочешь посмотреть на мой член, так и скажи. Я предоставлю тебе полный доступ.

Покраснев сильнее, Кора застыла на месте и зажмурилась.

Так не пойдет.

Я подошел ближе. Услышав скрип молнии, Кора распахнула глаза и быстро попятилась. Но далеко не ушла, вжавшись спиной в картину южного сада, пышущего светом и красками.

Когда я взял в правую ладонь ноющий член, Кора замерла и не отводила от него взгляда. Опершись левой рукой на стену возле ее плеча, я посмотрел ей в лицо и медленно погладил напряженный ствол. Из моей груди вырвался грохочущий стон.

— Гидеон, — выдохнула Кора.

Я не мог понять, протестовала она, изумлялась или одобряла, но от моего имени в ее устах меня охватил огонь.

— Неужели ты думала, что я иначе отреагирую на твою близость? — спросил я голосом, скрипучим от желания. — Ты тоже готова, — и аромат ее возбуждения становился сильнее. — А теперь смотри, как я кончу для тебя.

Наблюдая за мной, Кора тяжело задышала и, облизав разомкнутые губы, сцепила перед собой руки.

— Ты знаешь, что я делаю? — стиснув зубы, я погладил себя жестче. — Представляешь ли ты, что вместо моей руки по члену скользит твое влажное лоно? Представляешь, как он заполняет твой жар, и мы вместе спешим к разрядке?

С тихим стоном Кора выгнулась у холста и, покачнув бедрами, сжала пальцы.

— Кончи со мной, Кора. Потри свой маленький клитор. Я же видел, как ты прикасаешься к себе в постели.

Она вскинула взгляд к моему лицу, но вместо возмущения в синих глазах пылало обжигающее искушение.

Учащенно дыша в одном ритме с движениями своей руки, я придвинулся к Коре и склонил голову.

— В первый раз, когда я занимался этим, думал о тебе. В последний раз тоже о тебе. Я всегда думал только о тебе, Кора. И никогда ни об одной другой женщине.

— Никогда? — она затаила дыхание.

Могла бы и не спрашивать.

— Я поклялся жениться на тебе. Какой мужчина на моем месте посмотрел бы на кого-то еще?

Даже зверь не смотрел.

— К тебе никто никогда не прикасался? — Кора снова глянула на член.

— Никогда.

— А можно мне? — она закусила губу.

Ох, черт. От ее несмелого вопроса ствол напрягся в моей хватке. Быстро отпустив его, я стиснул зубы и совладал с собой, чтобы не разрядиться прежде, чем Кора начнет.

— Тебе не нужно спрашивать разрешения, — тихо прорычал я. — Я твой, и ты можешь использовать меня, как пожелаешь.

Она нерешительно потянулась ко мне. Кора провела кончиками пальцев по напряженному члену снизу, и из моего горла вырвался страдальческий стон.

Я склонил голову, и от изысканной агонии натянулась каждая мышца в моем теле. Ухватившись крепче, Кора придвинулась ближе и обеими руками сжала пульсирующую длину.

— Вот так? — спросила она, затаив дыхание и поглаживая член от основания до головки.

— Да, — прошипел я сквозь стиснутые зубы.

— Хорошо, — Кора тихо вздыхала в такт с движениями рук. Аромат ее возбуждения становился насыщенней, пока я не ощутил его так остро, словно попробовал соки на вкус. — Потому что я никогда ничего подобного не делала.

Вскинув голову, я уставился в раскрасневшееся лицо Коры. Словно завороженная, она наблюдала за своими действиями.

— Не делала чего? Не стимулировала член? — подумав о ней с каким-нибудь парнем, я не мог не зарычать. Но такова была цена ее безопасности — понимание того, что мне не стать для любимой женщины первым. Не стать ее единственным.

И я пережил все эти годы только потому, что никогда не представлял Кору с другим мужчиной.

— Ни к кому не прикасалась, — прошептала она. — Только к тебе.

Смысл ее слов поразил меня разрядом молнии. Зверь встрепенулся так стремительно и неистово, что его торжествующий рев вырвался из моей груди. Член дрогнул в руках Коры. В пожаре оргазма я скрипнул зубами и, напрягшись всем телом, услышал ее изумленный вздох, сопровождавший выплеск горячего семени на мой живот.

— Ох, — прошептала она, не отводя глаз. — Боже… — Кора сдавленно вскрикнула, когда я упал на колени и задрал ее юбку.

Разорвав когтями ее белье, я вдохнул насыщенный аромат. Я буквально обезумел от желания. Эта женщина была моей и только моей. Я пробовал ее, большими пальцами раздвигая половые губы и слизывая блестящую влагу шершавым языком.

Пока я упивался вкусом, Кора словно окаменела и с тихими гортанными стонами сжимала пальцами мои волосы.

Восхитительные соки потекли мне в рот. Я с рычанием лизал жестче и, раздвигая сладкие лепестки, входил языком в девственный вход, добывая больше нектара.

Тихо захныкав, Кора прижалась к моему рту, и у нее задрожали ноги.

— Клитор. Боже, дотронься до него.

Мне хотелось дразнить ее дольше. Хотелось в наш первый раз смаковать ее вкус. Но зверь отчаянно нуждался в оргазме Коры, готовый дать ей все, в чем бы она ни нуждалась и о чем бы ни попросила.

Я жадно припал к скользкому комку плоти, посасывая его и облизывая. С губ Коры неудержимо срывались вздохи, эхом отзывавшиеся у меня в ушах. Я пальцем подразнил ее вход, и она закричала.

— Пожалуйста!

Я вторгся в нетронутое лоно и протолкнулся через напряженные мышцы. Прерывисто постанывая мое имя, Кора приподнялась на цыпочки. Я приподнялся следом за ней, продолжая ласкать клитор и осторожно проникая пальцем в девственный вход.

Кора кончила беззвучно, содрогаясь от наслаждения. Все ее мышцы напряглись, лоно стиснуло палец, клитор затрепетал на моем языке, и нектар потек мне в рот. Зарычав в сладкую плоть, я испил соки и жадно вернулся к клитору.

Мне нужно было больше.

Шумно задыхаясь, Кора снова кончила и ослабела у стены. Когда я вновь испил ее и вернулся к сосредоточию нервов, она вяло попыталась отодвинуть мою голову.

— Не надо. Я больше не могу.

А я мог. Хоть целую вечность. Но сейчас мне требовалось кое-что посерьезнее.

Ухватив Кору под упругие ягодицы, я встал и поднял ее. Она обвила ногами мою талию, и я намеренно потер влажными горячими складками семя на своем животе, смешивая наши ароматы.

Отмечая Кору, как принадлежащую мне. Отмечая себя, как принадлежащего ей. Сжав ее волосы, я со страстью посмотрел ей в глаза.

— Кора, выходи за меня замуж.

С тихим вздохом она обняла меня и ухватила за волосы, не позволяя отвести взгляд. По мере того как Кора всматривалась в мое лицо, из ее синих глаз исчезала поволока.

— Предлагаешь мне выйти замуж и навеки остаться в пустом доме с мужчиной, целыми днями скрывающимся в башне? — ее слова были подобны клыкам, разрывавшим мое горло.

— Я не скрываюсь. Живопись позволяет мне сберечь прошлое. Благодаря ней я могу держаться за тех, кого потерял.

— И пускай все, что они построили и оставили после себя, рушится из-за твоего пренебрежения? — отпустив мои волосы, Кора нежно погладила меня по подбородку. — Так вот что ты мне предлагаешь? Мужа, цепляющегося за прошлое вместо того, чтобы смотреть в будущее?

В будущем меня ничего не ждало. И все же…не о моем будущем шла речь.

— А если поместье станет таким же, как раньше, ты выйдешь за меня замуж? — спросил я, несмотря на обжигающий ком в горле.

— Освободи меня и узнаешь.

«Никогда», — рев зверя застрял в моей ноющей груди, но я бы ответил точно так же. Потому что не хотел отпускать Кору.

И все же я должен был.

— Гидеон, ты дашь мне ключ? — тихо спросила она.

— Нет, — хрипло отказал я. И соврал. Я бы не вынес ее страданий. Для нее было лучше сбежать. А для меня умереть.

Я был готов заплатить за ее свободу своей жизнью.

Но не сейчас.

— Что ж, — на глаза Коры навернулись слезы. Осторожно убрав ноги с моей талии, она нежно оттолкнула меня. — Нам больше не о чем говорить. И ты не назвал мне ни одной причины выйти за тебя замуж.

Не считая того, что я ее любил. Всегда и навеки. Пускай даже Кора мне не верила. Ведь я запер ее и приковал к себе цепью.

Она сказала бы мне, что это не любовь.

Лишь смерть доказала бы ей мои чувства. Но вдруг нашелся бы иной способ?

В отчаянии я наблюдал, как Кора покидала башню под звон цепи. Зверь бушевал и требовал последовать за ней, но был слишком слаб. Ночь новолуния.

Кора пробыла в Блэквуде две недели. До полнолуния оставалось еще две.

Две недели, чтобы привести ей доводы выйти за меня замуж. Две недели надежд, что мои усилия окупятся, и она меня полюбит.

Или две недели до того, как я буду смотреть вслед Коре, уносящей с собой мое сердце…и мою жизнь.

Глава 3

Кора

Утром моего двадцать пятого дня рождения меня разбудили солнечные лучи, пробивавшиеся через блестящие окна и заливавшие отполированный пол. Больше не было никакой пыли. Никаких паутин. Две недели назад Гидеон открыл ворота и нанял всех мастеров и слуг в округе, чтобы вернуть поместью былое величие. Садовники и озеленители преобразовали территорию. Садам на восстановление требовалось время, но атмосферы запустения не стало. Благоухали яркие цветы, повсюду лежал новый дерн, и трава зеленела, как глаза Гидеона.

Не тронули только южный садик, поскольку он был моим, ведь Гидеон обещал.

Он всеми силами убеждал меня выйти за него замуж. Каждую ночь Гидеон предлагал мне руку и сердце. И каждую ночь я хотела согласиться.

Но поскольку цепь по-прежнему обвивала мою шею, я сказала бы «да» по неправильным причинам. Женщина не должна выходить замуж в неволе. Не должна соглашаться потому, что иначе ей не видать свободы.

Поэтому каждый раз я отвечала, что дам ответ лишь после того, как Гидеон меня отпустит. И каждый раз в его глазах угасал свет. Словно из ночи в ночь он постепенно терял надежду. Возможно, также пошло на убыль его желание обладать мной.

Скверные предположения кромсали мое сердце и разрывали грудь, отчего становилось больно дышать. Поглощенная горем, я свернулась под одеялом, воображая Кору на картине Гидеона — свободную и ждущую в спальне, готовую любить его душой и телом.

Оставшуюся Кору.

И я бы осталась. Однако пока мне не дали выбора, мое согласие ничего не значило. Ворота были открыты, но цепь не позволяла пройти через них. Поэтому сначала мне нужно было освободиться.

Увы, я уже не особо надеялась.

Слабое натяжение цепи вырвало меня из моих страданий, и я высунула голову из-под одеяла.

В джинсах и черной футболке, на пороге спальни стоял Гидеон и задумчиво рассматривал цепь, намотанную на его кулак.

— Ты не вышла к завтраку, и я отследил тебя по цепи, — подняв взгляд, он обеспокоенно посмотрел мне в глаза. — Кора, ты в порядке?

Гидеон мог бы найти меня и без цепи. Почему-то он всегда знал, где я находилась. Еще одна тайна нового хозяина Блэквуда — моего милого мальчика и незнакомца, в которого я влюблялась снова и снова. Новый Гидеон мог разломить дубовую столешницу и владел ключом к волшебному золотому ошейнику без замка.

— Все в порядке, — соврала я, хотя и не совсем. С моим здоровьем все было в порядке.

Болело лишь мое сердце.

— Ты не встала с постели, — Гидеон тихо подошел ближе, и внезапно моя кожа зазудела от напряжения. Что-то в нем изменилось. Появились суровость и дикость. Словно животное нача́ло брало над Гидеоном верх. Теперь он вновь напоминал человека в крови и грязи, встретившего меня по приезде сюда.

Изменилось что-то еще, но я не могла сказать, что именно. Мне подурнело от отчаяния и страха.

— А сам ты в порядке? — я села в постели.

Ничего не ответив, Гидеон остановился у кровати. Он наклонился и, нежно прижав ладонь к моей щеке, большим пальцем погладил меня по губам.

— Ты задержалась, чтобы тебе принесли завтрак в постель? В конце концов, сегодня твой день рождения.

— Ты вспомнил? — радость вытеснила страх.

— Как я мог забыть? — Гидеон помрачнел, но тогда снова заглянул мне в глаза. — Кора, хочешь, я за тобой поухаживаю?

— Да, пожалуйста, — улыбнулась я.

— В таком случае, я тебя забалую. И сегодня не буду ни о чем просить, — поцеловав меня, он резко выдохнул мне в губы: — Я буду только давать.

Начиная с нежнейшего поцелуя, вскоре углубившегося и ставшего опаляющим. От отчаянного желания я захныкала и вцепилась в Гидеона. Он давал мне все больше, медленно спускаясь ниже и лаская мои груди так, что соски превратились в ноющие пики. Прикосновениями губ к моему напрягшемуся животу Гидеон заставлял меня изводиться от предвкушения. В конце концов, он раздвинул мои подрагивающие ноги и втиснул между ними свои широкие плечи.

Гидеон поцеловал меня между бедер и не останавливался, пока я не начала извиваться и кричать под его языком. Подрагивая, я ослабла на постели. Он дал мне несколько секунд передышки, прежде чем снова свести с ума ртом и беспощадно облизать, проталкивая в меня пальцы.

Я приблизилась ко второму оргазму, который нахлынул разрушительной волной, оставившей меня обессиленной. Пресыщенной. Неспособной ни на что, кроме как лежать, перебирая густые волосы Гидеона, крепко обнявшего меня и устроившего голову на моем животе.

Понимая, почему он так скован, я попыталась убедить его подняться ко мне.

— Гидеон, позволь попробовать тебя.

Сначала он замер, но затем отстранился и с громким стоном запустил пятерню в волосы. Я не могла не заметить голод в его взгляде и то, как член натягивал штаны.

— Не сегодня, — хрипло ответил Гидеон, и от холодного отчаяния в его глазах у меня вновь сдавило грудь. — Сегодня все только для тебя.

Я потянулась к нему.

— Это будет для меня…

— Не сегодня, — повторил он и зажмурился, будто не желал видеть меня, голую и тосковавшую по нему. — Мое самообладание и так висит на волоске.

— Хорошо. Я хочу заставить тебя потерять контроль, — точно так же, как Гидеон заставлял меня.

— Ты не знаешь, о чем просишь, — лающе хохотнул он и, покачав головой, отвернулся. — Оставайся в постели, именинница. Я принесу тебе поднос с завтраком.

— Я бы предпочла, чтобы ты покормил меня кое-чем другим! — крикнула я ему вслед.

Гидеон даже не замедлился. Скрывшись в коридоре, он оставил меня совершенно потерянной. Я мельком глянула вниз и пришла в недоумение, заметив по обе стороны от моих бедер параллельные разрезы на белой льняной простыне.

****

Цепь стала тяжелее. Зачастую я вообще не замечала ее. Она не мешала мне и никогда не натягивалась. Если вместо блузки на пуговицах я надевала рубашку, цепь неощутимо прилегала к спине. Даже когда по дому сновали слуги, никто об нее не запинался, хоть я и ходила из крыла в крыло.

Но не сейчас. Сегодня цепь, будто нарочно, путалась под ногами и заставляла меня спотыкаться. Она цеплялась практически за каждую ножку мебели на моем пути. Пока я приводила себя в порядок, цепь застряла в сливе душа, затем запуталась в моих волосах, мучительно натягивая кожу головы. Словно она пыталась меня замедлить, помешать моему следующему шагу. Не позволить куда-то пойти.

Можно подумать, она не удерживала меня в поместье весь последний месяц.

После того как Гидеон принес мне завтрак в постель, я не спешила начать день. Пообедали мы на застекленной террасе, где я получила десерт в виде еще одного долгого томного оргазма. Гидеон поглощал мои губы, большим пальцем играя с клитором и проникая глубоко в мои девственные ножны. Как и прежде, он не дал мне прикоснуться к нему и, резко отстранившись, ушел, жадно слизывая с пальцев мои соки.

До сада я добралась уже за полдень, и цепь тут же зацепилась за розовый куст. К моему разочарованию, распутать ее удалось только через пятнадцать минут.

Я знала, что это было ненормально. Хотя не сказать, что цепь сама по себе была нормальной — как и все в поместье Блэквуд — но до сегодняшнего дня она лишь препятствовала мне выходить за ворота. Теперь же она не давала мне ходить вообще. То, что цепь запуталась именно в день моего рождения — на годовщину того дня, когда Гидеон преподнес мне ожерелье — не могло быть совпадением.

Ранее утром он утверждал, что не контролирует себя, и разорвал простыни. Страх продолжал сковывать мою грудь. Детали мозаики вставали на свои места, но я не видела общей картины.

Однако кое-что я знала наверняка. Как бы меня ни раздражала цепь, если она была ценой за жизнь с Гидеоном, я бы смирилась.

Тем не менее, он мог освободить меня, и я не понимала причин его отказа. Ведь я бы все равно осталась.

Возможно, башня, где Гидеон практически поселился, отчасти отвечала на мой вопрос. Во всей этой безумной ситуации я не сомневалась в одном — он слишком многого лишился и десятилетие держался за воспоминания о счастливых днях.

Теперь Гидеон держался за меня из страха снова потерять.

Разве он не знал, что я хотела остаться? Что мое место по-прежнему было в Блэквуде, рядом с Гидеоном?

Я лишь хотела освободиться. Не сбежать.

О чем и собиралась сообщить ему при первой же возможности.

Пускай Гидеон обещал меня баловать, но, не считая доставленного им удовольствия, для меня не было большей радости, чем погружать руки в почву и видеть, как сад наполняется красками и ароматами. Прибыв в поместье и увидев сад, я поначалу решила, что мне здесь не рады. Но с каждым новым ростком и цветком я уверялась, что Блэквуд был и будет моим домом. Он просто ждал меня.

Солнце клонилось к закату, когда я заметила возле дома движение. По тропинке шел Гидеон. Черты его лица заострились, и в глазах пылало зеленое пламя, словно он только что вернулся из недр ада.

— Где ты пропадала? — требовательно прогрохотал Гидеон.

— Где еще мне быть? — я в непонимании осмотрелась.

— Я искал тебя два часа, — он пересек сад и предстал передо мной. — Я не слышал тебя, не чуял твой запах. Эта чертова штуковина, — Гидеон сжал цепь, — протащила меня через каждую проклятую комнату в доме!

— Она сегодня странная, — сообщила я. Гидеон тоже был странным. — Конечно, я была в саду. Куда еще я могла пойти?

— Ты не должна оставаться здесь, — хрипло сказал он и, обхватив ладонями мое лицо, дико посмотрел мне в глаза. — Я приготовил еще один подарок. Мне не хочется спешить, но наше время на исходе.

— Хорошо, — неуверенно сказала я, пытаясь не паниковать из-за его спешности. — У тебя подарок с собой или нам нужно пройти внутрь?

— Он внутри. И снаружи, — Гидеон рукой очертил полукруг, указывая на сад и землю за его пределами. — Все это. Блэквуд.

— Что? Как он может быть моим?

— На этой неделе я оформил документы. После моей смерти поместье перейдет тебе.

— Ты о чем? — очередное предложение руки и сердца?

— У меня нет родных, которым можно завещать его. И в моем сердце ты всегда была мне женой, — Гидеон измученно посмотрел на меня. — Поэтому если со мной что-нибудь случится, Блэквуд станет твоим.

— Ничего с тобой не случится, — мне нравилось знать, что он считал меня своей женой, но последние его слова причиняли боль. Было страшно даже предполагать, что Гидеон пострадает…или того хуже. — Мне не нужен такой подарок. Только не так.

— Но ты его примешь, — яростно прорычал он, — потому что никому другому я его не доверю. Также я подарю тебе кое-что еще.

Едва ли я хотела других подарков.

— Что ты…

Гидеон поцеловал меня, прижав к мускулистой груди и обхватив ладонями мое лицо. Этот подарок я приняла. Поцелуй был нежным и сладким, полным такой тоски, что напоминал признание в любви и возвращение домой. Я открыла глаза. Когда Гидеон отстранился и намотал на кулак золотую цепь, от переизбытка эмоций у меня сдавило горло.

— Кора Уокер, — его голос звучал гулко, будто отдавался эхом в пустой груди, — я отказываюсь от клятвы, которую дал, подарив тебе ожерелье. Я больше не намерен на тебе жениться.

От боли у меня перехватило дыхание, и я могла лишь безмолвно смотреть на Гидеона.

— Мой последний подарок — свобода, — резко продолжил он. — А теперь убирайся к черту из Блэквуда.

Свобода…?

Я подняла дрожащие пальцы к шее. Цепи не стало. Она свисала с его ладони, превратившись в самое обычное ожерелье с алмазным кулоном. Просто ювелирное украшение.

Украшение, которое больше ничего не значило. Мой мир разлетелся на осколки, и я подняла полные слез глаза.

— Гидеон?

— Уходи, Кора, — измученно сказал он и отступил. — Будь проклято мое эгоистичное сердце. Я обещал сегодня только давать, но, по правде говоря, использовал каждую секунду для себя. Один последний день. Я должен был отослать тебя в тот же час, как ты приехала.

— Но почему? — у меня срывался голос. — Почему?

— Просто беги отсюда.

По моим щекам потекли слезы, и я дико затрясла головой.

— Убирайся! — взревел Гидеон.

— Мне некуда идти, — разрыдалась я. — Блэквуд — мой единственный дом.

— Тогда иди в деревню, — хрипло и устало велел он. — Мне все равно куда, главное, отсюда. И пока я жив, чтобы ноги твоей не было на территории поместья.

Каждое его слово разбивало мне сердце. Вскинув руки ко рту, я приглушила вскрик и, ослепленная слезами, бросилась прочь. Блэквуд был моим домом, поэтому, даже не глядя под ноги, я легко добралась до северо-западного крыла. Несмотря на рвавшиеся из груди рыдания, я начала скидывать одежду в чемодан, но не собрала и половины вещей, как рухнула на пол и беспомощно заплакала.

Гидеон подарил мне свободу и бросил меня прежде, чем я успела сделать выбор. Но ведь я бы осталась. Осталась бы.

Он не дал мне шанса объясниться. Содрогаясь на полу, я плакала, пока не ослабела. Силы покинули мое тело, и я напоминала тряпичную куклу.

Я не знала, как заставила себя встать. Но я справилась и, решительно достав из чемодана одежду, убрала ее обратно в платяной шкаф. Распрямив спину, я высоко подняла голову и отправилась на поиски Гидеона.

Потому что я решила остаться.

И если бы он не поверил мне сейчас, убедился бы через пятьдесят лет, поскольку я по-прежнему жила бы здесь.

Я босиком пересекла большой зал и поднялась по лестнице в юго-восточную башню. Гидеона там не было. К сожалению, я больше не могла найти его по золотой цепи, поэтому вернулась вниз и пошла по коридору в семейное крыло. В гостиной царила тишина.

Нарушали ее лишь стоны, едва различимо доносившиеся из спальни Гидеона.

С учащенно бьющимся сердцем я пошла туда. Лампы не горели, занавески были задернуты, но из пустого дверного проема с застекленной террасы пробивался оранжевый свет. От солнца остался лишь лучик, тускнувший в кроваво-красном небе.

— Кора? Боже, нет. Кора, — утробный и глухой, голос был почти неузнаваем. — Беги.

В саду я так и сделала. Теперь же я подошла к кровати, возле которой в закатных лучах сидел Гидеон, ссутулив голые плечи.

— Гидеон? Что … — я обмерла. Он был прикован к кровати, но не тонкой золотой цепью. То была тяжелая ржавая цепь с ворот поместья, скрепленная на талии навесным замком. — Господи. Сейчас я тебя освобожу! Кто это сделал?

— Я сам, — Гидеон предупреждающе зарычал и остановил меня, лихорадочно пытавшуюся открепить цепь от дубовой кровати. Острым взглядом зеленых глаз он заставил меня замереть. — Я знал, что ты не ушла, потому что не…Кора, спасайся. Выберись через террасу на улицу так быстро, как только сможешь. Ты должна выбежать за ворота до заката, пока не поднялась полная луна.

Я решительно покачала головой. Какая бы чертовщина ни творилась, я не собиралась бросать Гидеона на произвол судьбы. Тогда я и вспоминала об ужасном подарке — поместье, предназначавшемся мне по завещанию.

— Я тебя не брошу. Скажи мне, где ключ от замка.

— Кора. Моя красавица Кора, — Гидеон был мертвенно опустошен невиданными муками. — Цепь меня не удержит. Разве что на пару минут замедлит.

— Но…

Он покосился на террасу.

— Солнце садится, — от страданий у него осип голос, и побелели губы. — Пообещай, что побежишь без оглядки. Поклянись.

— Не буду я клясться, — отчаянно возразила я. Что бы ни надвигалось, я не могла оставить Гидеона. Он слишком долго был один. — Где ключ? Пожалуйста, пойдем со мной. Пожалуйста.

Он рванулся вперед, напрягая все мышцы в теле.

— Беги, — снова прорычал Гидеон. — БЕГИ!

Но голос…был не его. Более того, он не был человеческим. Испугавшись, я попятилась на шаг.

— Гидеон? — неуверенно прошептала я.

— Иди, — рыкнул Гидеон, словно вырывая звуки из груди. — Не смотри.

Но я смотрела. Господи помоги, я смотрела.

В ужасе отшатнувшись, я споткнулась и упала на пол, не отводя взгляда от сражения, разыгравшегося в могучем теле Гидеона. Мышцы бугрились, словно под самой кожей прогремел взрыв. Услышав хруст костей, я закричала и потянулась к Гидеону, но отпрянула, когда он вскинул голову, привлеченный моим вскриком. Зубы на расширявшейся челюсти удлинялись, превращаясь в клыки.

«Боже, Боже», — я знала, кто передо мной. Невозможно. Ни за что на свете.

В небе поднималась полная луна. И все происходило на самом деле.

Поэтому я сделала то, что велел Гидеон — побежала, спасая свою жизнь.

Я помчалась на террасу, но остановилась посмотреть на него еще раз. В спальне был уже не Гидеон. Оборотень медленно поднялся на ноги и выпрямился, став минимум на полтора фута¹ выше любого человека. Все его мускулистое тело покрывала поросль серых волос. Он был слишком сильным, чтобы его удержала цепь.

Глянув ниже, я больше не замечала ни ее, ни замок. Лишь пенис, эрегированный и такой большой, что просто не мог быть реальным.

Однако все происходящее было реальнее некуда.

Обращение в зверя. Зеленые глаза цвета весенней травы смотрели прямо на меня. С голодным рычанием чудовище рванулось вперед, но его остановила ржавая цепь.

На следующем шаге дерево заскрипело о мрамор. Зверь тянул дубовую кровать за собой.

Я развернулась и побежала.

Вслед мне раздался громоподобный рев.

Небо на западе было кроваво-красным, и света хватало, чтобы я не споткнулась, пока мчалась к восточным воротам с тем самым зазором, через который попала в Блэквуд. Они были ближе всего, и роща могла послужить хоть сомнительным, но все же укрытием от чудища, бегавшего гораздо быстрее меня.

Раздался звон стекла, следовательно, зверь выбрался с террасы. Оставалось надеяться, что кровать и цепь немного его замедлят.

Не оборачиваясь, я бежала по земле возле гравийной дорожки, будто за мной черти гнались. Из-под босых ног летел дерн, и мысли в моей голове неслись так же стремительно, как и я сама.

Оборотень? С каких пор?

Я знала ответ. Знала. Потому что однажды уже пробегала через восточные ворота, но тогда со мной был Гидеон. Он заставил меня пойти первой, чтобы сберечь. У него на ноге осталась кровоточащая рана. Я думала, Гидеон порезался о прутья, но теперь поняла, что его укусили или оцарапали.

Как передается оборотничество? Как болезнь? Или как проклятие? Кажется, я смотрела фильмы и читала книги с обеими версиями.

Тишину ночи разорвало завывание, раздавшееся прямо позади меня. Выскочив из рощи, я оказалась на поляне. С востока над горизонтом поднималась полная луна. У меня горели легкие, но я бежала изо всех сил. Оставалась примерно тысяча ярдов до стены, ворот и безопасности.

До спасения от проклятого зверя.

Наверняка Гидеон находился во власти проклятия. Какого-то волшебства. Ибо любая болезнь обоснована логикой и наукой, в то время как в золотой цепи не было ничего логичного. С научной точки зрения волшебства не существует. Но цепь бесспорно существовала.

Даже проклятие можно снять. Гидеон забрал цепь, предвидя опасность, грозившую мне с восхождением полной луны. Он пытался прогнать меня. Спасти мне жизнь.

Тогда какого черта Гидеон предлагал выйти за него замуж? Зачем просил отдаться ему? Ведь согласись я и пусти его в свою постель, все равно оказалась бы здесь. Сегодня ночью я в любом случае осталась бы без защиты.

Значит, проклятие можно было снять. Я невольно замедлилась, судорожно осмысливая то, что уже знало мое заходившееся сердце.

В спальне зверь смотрел на меня глазами цвета первой весенней травы. Гидеон был заперт в теле монстра. И если мои догадки были верны, я обладала властью освободить его. Он каждую ночь говорил мне, как это сделать.

Вот только едва ли зверь предложил бы выйти за него замуж.

Внезапно я понадеялась, что он притащит за собой дубовую кровать.

Увы.

Повернувшись спиной к восходившей луне, я встретила зверя, беззвучно пробиравшегося через рощу. Он двигался так стремительно, что даже не остановись я, едва ли добралась бы до ворот.

Зверь замер, не понимая причин моего промедления. Или же Гидеон боролся с ним.

— Кора… — донеслось до меня болезненное рычание.

Ухватив футболку за подол, я стянула ее через голову. Тут же рычание окрасилось голодом. Зверь был уже близко, такой огромный и широкоплечий, словно надвигавшаяся на меня гора с глазами, пылавшими диким зеленым огнем.

Большой пенис стоял. Волшебство или нет, мы никак не могли сочетаться. Я бы не сумела взять его рот, не заработав растяжение челюсти. Никто бы не сумел, разве что женщина-змея, если таковая существовала. Поэтому я молилась, чтобы зверь сумел получить удовольствие иным способом.

Дрожащими пальцами я расстегнула джинсы. Он почти добрался до меня, поэтому я не пыталась быть грациозной и не чувствовала себя сексуальной. Скинув джинсы вместе с трусами, я отвернулась от зверя и, опустившись на мягкую траву, наклонилась.

— Предлагаю себя для твоего удовольствия, — выпалила я и, закрыв глаза, ждала.

И ждала. От холода и страха мои соски сжались. Кожу болезненно покалывало.

Я ждала. Пока шорох шагов и тепло за моей спиной не возвестили о приближении зверя.

Я ждала. Пока горячее дыхание не овеяло мои ягодицы, и в тишине весенней ночи не раздалось тихое рычание.

Вдруг я недооценила угрозу, и меня сейчас разорвут на клочки? Большие руки ухватили меня за бедра, когтями покалывая кожу. Я старалась не хныкать, однако не сдержала вскрик, когда у меня между ног заскользил длинный горячий язык.

От шока я рванулась вперед, но зверь вернул меня в прежнюю позу. Его предостерегающее рычание становилось громче с каждым облизыванием. Мою промежность опалило жаром, и я неудержимо задрожала, раздираемая внутренним противоречием. Опершись на локти, я прислушалась к грохочущим стонам за своей спиной и узнала в них звуки, издаваемые Гидеоном в башне две недели назад и нынче утром в моей постели.

— Гидеон, — застонала я, подаваясь к нему.

Он был неутомим. Наслаждаясь вкусом, Гидеон доставлял мне удовольствие и водил шероховатым языком по клитору, пока я не скрутила пальцами траву и не вскрикнула в безумном экстазе. Зверь ритмично входил в меня языком, словно хотел слизать все соки со стенок лона. С Гидеоном я могла отказаться, если наслаждение становилось чрезмерным, теперь же меня крепко держали когтистым руками и вырывали из моего тела оргазм за оргазмом. Меня изводили наслаждением, и в итоге я растянулась на траве, слишком уставшая, чтобы стоять на коленях.

Но Гидеон не закончил. Снова сжав мои бедра, он поднял меня повыше и прижался массивной горячей головкой к девственному входу.

Нет, мы были физически несовместимы.

Хотя зверь пытался, надавливая сильнее и стараясь протолкнуться внутрь. Мы постанывали от того, как огромный член скользил по влажным складкам и терся о чувствительный клитор.

Даже будучи изможденной, я жаждала большего. Выдыхая в ароматную траву, я подалась назад и поняла, что забыла об еще одном условии.

Я должна была не просто позволить себя использовать.

Я должна была отдаться с любовью.

Поэтому когда зверь снова пристроился ко мне и зарычал от усугубившегося расстройства, я тихо прошептала слова, которые годами хранила в сердце.

— Я люблю тебя, Гидеон.

Глава 4

Гидеон

— Я люблю тебя, Гидеон.

Внезапно я почувствовал все. Прерывистые вздохи Коры, срывавшиеся с ее дрожащих губ. Наслаждение от соприкосновения члена с ее горячим входом. Изгиб ее бедер под моими руками и мягкость кожи с ямочками от когтей. Сладкий аромат возбуждения в своих легких и восхитительный вкус на языке.

Кора прижималась щекой к траве и, сжав кулаки, тихо дышала. Светлые спутанные пряди разметались по изящно изогнутой спине, заканчивавшейся красивыми округлыми ягодицами. Пульсировавший член, скользкий от соков Коры, выделялся на фоне ее розовой плоти и размером напоминал таран.

Я был не в той шкуре. В шкуре охотника. В шкуре защитника.

Я перекинулся легко, будто переодел рубашку. Никакой ломки костей или мучительного растяжения кожи. Я не знал, почему смена формы прошла иначе. Зато знал, что так и должно быть.

Столь же естественно, как чувствовать Кору рядом. Между ног она блестела от потребности, и розовая плоть была припухшей после моего бесконечного пира. Сжав член, я провел головкой по ней, желая проникнуть в девственный вход и предъявить на Кору права. Однако я сдержался.

Склонившись, я поцеловал ее в затылок.

— Моя красавица Кора.

Распахнув глаза, она вздрогнула всем своим измученным телом. Кора приподнялась на локтях и, обернувшись через плечо, неуверенно улыбнулась.

— Гидеон?

Я сел на пятки и, потянув ее назад, усадил на свои бедра. Склонившись, я завладел ее губами. Она нетерпеливо ответила мне, и на ее глаза навернулись слезы. Счастье Коры было таким сладким, что я физически ощущал его, чувствовал аромат.

Любовь ее была такой глубокой, что открывала для меня весь мир. И сколько бы я ее ни впитывал, Кора давала мне еще больше.

Прервав поцелуй, я припал губами к ее горлу.

— Судя по запаху, Кора, ты сейчас возбуждена и плодородна. Если сегодня вечером я кончу в тебя, связь между нами станет куда крепче любой золотой цепи, потому что ты забеременеешь моим ребенком.

С лихорадочным вздохом Кора опустилась на меня, будто уже искала мое семя.

— Да. Давай, — потребовала она.

Опершись левой рукой на землю, правой я наклонил Кору и, прижав к себе, провел предплечье между ее грудями. Я слегка сдавил ей горло, положив большой палец во впадинку под подбородком.

Мне нужно было немедленно взобраться на Кору. Час назад я бы обвинил зверя. Но здесь был лишь я. Всегда был лишь я. Мы со зверем были неразделимы.

И я наконец-то предъявлял права на свою невесту.

Твердый член прижался к ее гладкому входу, и она ахнула, со стоном закусив губу. Нетронутая плоть растягивалась, принимая большую головку. Бархатистые внутренние стенки уступили под натиском. Постанывая от наслаждения, я протолкнулся глубже, вдыхая пьянящий аромат женского нектара со слабыми металлическими нотами девственной крови. Едва я полностью вошел в чувственные тиски, как Кора с тихим вскриком выгнулась и качнула бедрами, словно хотела сбежать.

Но затем она скользнула обратно, вновь принимая меня. Шелковистая смазка облегчала мне путь. Пульс Коры заходился под моей ладонью. Потянувшись назад, она сжала мои волосы.

— Теперь жестче, — простонала Кора. — Гидеон, я хочу всего тебя.

Я и так был ее.

С громким рыком я толкнулся вверх. Она опять беспомощно вскрикнула, стискивая в себе каждый дюйм члена. Я снова и снова наполнял Кору, безжалостно используя для нашего общего наслаждения, пока ее крики не сменились бессвязными мольбами. Влага стекала по нашим бедрам, и мой ствол поблескивал от меда Коры. Когда она закричала и кончила, я больше не мог сдерживаться. С гортанным ревом я ворвался глубже и мощными выплесками излил горячее семя в тугие ножны.

Моя. Навсегда. Навеки связанная со мной.

Тяжело дыша, я притянул Кору к себе, и она откинулась мне на грудь.

— Я не могу, — задыхалась она. — Я не могу кончить еще раз.

Я не стал бы ее вынуждать. По крайней мере, в ближайший час.

Я медленно вышел из нее, и сперма потекла по внутренней стороне ее бедер. Прежде чем Кора успела одеться, я прижал ее к себе, подхватил на руки и понес к поместью.

К нашему дому.

В лунном свете ее волосы отливали серебром. Синие глаза лучились любовью. Припухшие губы изгибались в нежной застенчивой улыбке.

Но затем улыбка увяла, и Кора наморщила лоб.

— В чем дело? — я бы ничему не позволил омрачить ее счастье.

— Твои зубы, — тихо ответила она, и у нее задрожали губы. — У тебя все еще клыки.

И впрямь. В следующий миг их не стало.

— Если они тебе не нравятся, я не стану их удлинять.

— Не нравятся…? — от непонимания между ее бровей пролегла морщинка. — Нет. Просто я думала, что мы сняли проклятие.

— Его не снять, — грубо ответил я. — Лекарства не существует, — да и существуй оно, я не хотел его принимать. Разве что если бы Кора попросила. Исцеление походило бы на отсечение половины души.

Но ради Коры я бы пожертвовал чем угодно.

— В таком случае…что произошло? Как ты перестал быть чудовищем и вернул самообладание?

— Просто теперь мне не с кем бороться. Я и есть зверь, — я изо всех сил пытался объяснить то, чего сам не понимал. Я лишь чувствовал. — Мы с ним разделяли душу и сердце. Были одним целым, разломленным надвое. Пока ты не соединила нас. Теперь мы больше не две половины. Мы едины.

Кора долгое время безмолвно разглядывала меня.

— Все это немного странно, — я кивнул в ответ. — Как и волшебные ожерелья, — обняв меня за плечи, Кора улыбнулась. — А твои клыки смотрятся сексуально.

Я оскалился.

— Нет, не такие длинные, — возразила она и восторженно рассмеялась, когда я вновь их втянул. — Теперь спроси меня.

У меня перехватило горло от эмоций, и я решился.

— Кора, ты выйдешь за меня замуж?

— Если я соглашусь, ты отпустишь меня? — серьезно спросила Кора.

— Нет, — поклялся я.

— Тогда «да», — она радостно улыбнулась.

— Я люблю тебя, моя красавица Кора, — тихо прорычал я и стер ее улыбку пламенным поцелуем.

Прошло гораздо меньше часа, прежде чем она снова кончила.

Эпилог

Кора

Четырнадцать месяцев спустя, первый день (или ночь) лета…

В окна спальни лился серебристый свет полной луны. Я дремала в нашей постели и ожидала возвращения Гидеона, пока жалобные крики не стряхнули с меня остатки сна.

После рождения Лукаса — появившегося на свет чуть раньше срока в день зимнего солнцестояния — нас всегда прерывал несвоевременный плач.

Улыбнувшись, я накинула на нагое тело шелковый халат и пошла к сыну. В мягком свете ночника я увидела оборотня восьми футов ростом², склонившегося над колыбелью и охранительно качавшего полугодовалого ребенка в огромной руке.

— Если наш сын плачет, это не означает, что ему больно, — пояснила я зверю. — Так что можешь угомониться. Скорее всего, он просто намочил подгузник. Или проголодался.

Взгляд ярких зеленых глаз опустился к моей груди, и острые клыки обнажились в волчьей усмешке.

— Плохой зверь, — пожурила я и, осторожно забрав Лукаса, повернулась к пеленальному столику. — Ему нужно сменить подгузник. Но ты, наверное, уже и сам учуял.

Смех вырвался из его груди грохочущим рыком. В то время как я заботилась о ребенке, Гидеон тихо подкрался ко мне сзади. Огромное тело за моей спиной источало тепло, словно печка. Овевая меня горячими выдохами, зверь склонился и лизнул мою шею.

— Веди себя прилично, — прошипела я, задрожав от наслаждения.

И он успокоился, пока я не уложила спящего сына в колыбель. Огромными руками зверь ухватил меня за бедра и крепко прижал к своей груди. Через тонкий шелк халата я чувствовала свидетельство мужского возбуждения — огромное и длинное, по-прежнему слишком большое для меня. Но зверь всегда добивался желаемого, поэтому сорвал с меня одежду и, протиснув руку к влаге между моих ног, мозолистым пальцем потер чувствительный клитор.

— Гидеон, — выдохнула я, цепляясь за его предплечье.

В ответ он голодно зарычал и еще крепче прижал меня к широкой груди.

— Отпусти, — дыхание вырывалось из моего рта прерывистыми вздохами. Зверь лишь оскалился, сверкнув белоснежными клыками. — Отпусти, — настояла я, — и я разрешу тебе за мной побегать.

Зверь обожал наши игры. А я обожала то, что происходило, когда Гидеон меня ловил.

Хотя на самом деле они были одним и тем же человеком. Я чувствовала это всем своим существом. Одно сердце, одна душа. Кем бы ни был зверь, он не появился извне. Он был освободившейся частью души Гидеона.

Но зверь никогда не отпускал меня легко. На этот раз он лишь на миг отступил, чтобы схватить меня за талию и поднять. Огромные мышцы его рук бугрились, и я просто висела перед ним. Сквозь марево возбуждения я посмотрела вниз в родные зеленые глаза зверя, с волчьей усмешкой потершегося носом о блестящие завитки у меня между бедер.

Он лизал меня. Лизал. И лизал, проталкиваясь шершавым языком между влажных складок к припухшему клитору. Я могла лишь ладонями заглушать вскрики и беспомощно извиваться в огромных руках. По окончании моего оргазма зверь осторожно поставил меня на дрожащие ноги.

— Беги, жена, — прорычал он мне на ухо.

И я побежала к нашей спальне, зная, что мне дали фору. Так же, как в детстве. Однако победить я не смогла.

Я прыгнула на кровать, и зверь поймал меня в воздухе, но на постель со мной упал уже Гидеон. Сначала я смеялась, затем стонала в экстазе, когда он раздвинул мне ноги и глубоко вошел в мои тугие ножны, растягивая их изнутри.

— Гидеон, — выдохнула я, чувствуя на его губах свои соки, вкус холодной ночи, лунного света и дикого огня, пылавшего в диком сердце. Мой муж, мой зверь.

Объятия Гидеона всегда были и будут моим домом.

Внимание!

Текст предназначен только для ознакомительного чтения. После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст, Вы несете ответственность в соответствие с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Notes

[

←1

]

45,72 см

[

←2

]

2,44 м