Ветер перемен

Глава 1

Квадрига неслась вперед.

Бешено.

Безумно.

И невероятно быстро.

Лошади хрипели. А сама повозка отчаянно скрипела.

Казалось — вот-вот и она просто развалится.

Мужчина чуть натянул поводья, чтобы притормозить. Хотя сама мысль о возможности этого касалось невозможной. Вот как неслись! Но лошади чуть-чуть сбавили ход.

Поворот.

Скрип стал более натужным. Опасным.

Возничий чуть присел на полусогнутых ногах и припал к борту. В сторону поворота, что оказалось непросто.

Простейшая полуэллиптическая рессора просела от натуги. Однако этого хватило, чтобы внешнее колесо немного оторвалось от грунта и стало проскакивать, лишь время от времени касаясь земли.

Выход из поворота.

Возничий перенес центр тяжести в другую сторону, помогая себе рукой. И с немалым трудом поставил, идущую на одном колесе квадригу ровно.

Удар.

Скрип.

Период нестабильности, когда квадригу замотало из стороны в сторону. Но удалось удержаться. Стабилизироваться.

И возничий вновь стал погонять, разгоняясь.

Пятьсот шагов.

Новый поворот.

В этот раз двойной с небольшим прогоном между ними.

Новый длинный ровный прогон.

И возничий вместо того, чтобы разгоняться, вильнул в сторону и направил свою квадригу в боковой карман ипподрома. Начав тормозить. И поводья натянул, и на рычаг навалился, прижимая колодки к ободам колес. Заметив это, сразу навстречу выбежали специально обученные люди.

Ловко схватили разгоряченных, хрипящих лошадей. Словно бы повисли на них, облепив со всех сторон.

Другие двое рванули к основанию квадриги.

Удар молотком.

Вылетел стопор.

Еще удар.

Вылетел костыль.

И эту четверку лошадей увели прогуливаться через боковые ворота. После такой гонки, лошадей, равно как и людей, нельзя просто останавливать. Нужно время, чтобы они немного походили и остыли. А на их место — поставили новую, свежую. Ту, что ждала.

Вывели.

Несколько молодцов подкатили квадригу к ним.

Поймали креплением оглобли паз на квадриге.

Воткнули костыль.

Воткнули стопор. Ударом молотка его заклинив. Чтобы не выскочил.

И возница с криками и улюлюканьем рванулся с места. Выезжая из кармана и стараясь наверстать упущенное. На все про все потребовалось чуть больше двух минут.

Долго.

Невыносимо долго.

Ведь остальные три участника гонки продолжали бешенное движение…

Алексей решил не просто возродить старые-добрые гонки на колесницах, а развить их и дополнить. Переходить на легкие упряжки в одну лошадь, как это произошло в оригинальной истории, он не стал. Зрелищности мало.

Не цепляло это.

Совсем.

Слишком жидко выглядело.

Но и сами гонки он планировал проводить на пределе скоростей, которые могли развить лошади. Поэтому позаимствовал кое-что из знаменитых в будущем гонок Формулы 1. Превратив эти скачки в этакий их прототип.

Безумный.

Отчаянный.

И не менее опасный.

За один заезд можно было каждому экипажу останавливать всего два раза для замены лошадей. У каждой команды — свои комплекты. И на этих сменах выстраивалась стратегия. Когда, в каком порядке и каких лошадей ставить…

Параллельно в противоположном кармане остановился на пит-стоп другой экипаж. Карманов было только два, так что меняться там могли только половина участников одновременно. Остальные — уходили на следующий круг, ожидая своей очереди. И кто — в каком порядке — дело случая и стратегии. Это не было регламентировано.

Синий экипаж выехал из кармана, разгоняясь. А красный и черный, как раз выходя из крайнего поворота, решили туда заскочить. Они уже едва тянули. Было видно — лошади на грани.

Но успела только одна — черная квадрига, совершив опасный и резкий маневр.

Красная же, избегая столкновения, отвернула на новый круг. Там как раз освобождалось место.

Трибуна гудела, местами переходя на рев. Словно какое-то хтоническое существо. Даже несмотря на то, что они были заполнены едва ли на треть. Все-таки первое соревнование из новых. Но эта гонка захватила их.

Зрелище.

Яркое.

Сочное.

Захватывающее.

На фоне обычной, и, в общем-то, серой жизни, прям лучик солнца. В какой-то мере этот вопрос решали церкви с их достаточно красивым ритуалом. Но там было все иначе. Тихо, спокойно, возвышенно. А тут — страсть и адреналин.

Квадриги неслись на пределе своих скоростей. И каждый поворот вызывал всплеск эмоций. Даже Петр, присутствовавший на открытие первых игр, сам что-то кричал. Не сдерживая переполнявших его эмоций. О людях пониже рангом и речи не шло. Особенно отличались мещане. Те порой как заправские футбольные фанаты взрывались бурным ревом. Да и послы иностранных держав не остались равнодушными. А их хватало. Ничего подобного в светской жизни Европы попросту не было…

Вот синяя квадрига, сделав несколько кругов, вновь вильнула, пытаясь занять свободный карман. Зеленая тоже захотела.

Они опасно сблизились.

Левая пристяжная лошадь зеленой квадриги, которая заходила по внешнему радиусу, слишком прижалась к синей квадриге. К самой повозке. Чека колеса чиркнула ее по ноге, раздирая кожу. И, споткнувшись, лошадь полетела на землю, увлекая за собой остальных.

Синяя же квадрига резко забрала левее, уходя от всей этой катастрофы. Чтобы и ее не зацепило. Направляясь в оппозитный карман, который уже проскочили две другие.

Трибуны взревели!

Гонку не остановили. Ипподром был довольно широкий. Поэтому остальным можно было место аварии объехать. И суетившихся там людей. Которые добивали переломанных лошадей и оттаскивали их в сторону петлями. И уносили раненого возничего, который на удивление выжил, отделавшись ушибами и переломом руки. Все-таки скорость уже была не та при заходе на остановку…

Алексей смотрел на это каким-то ошалелым взглядом.

Трибуны ревели и волновались.

Лошади рвались вперед.

Он, кажется, выпустил джина из бутылки, устроив все это. А главное — ему стало понятно, отчего в древнем Константинополе в свое время эти скачки вызывали такие бурные страсти. Главное теперь не замыкаться на внутренних играх и привлекать к ним как можно больше разных команд. Желательно из разных стран. Чтобы не спровоцировать ту же самую беду…

Наконец, все закончилось.

Синяя квадрига на последнем круге сломалась. У нее отвалилось колесо. То самое, которым она чиркнула по ноге лошади. Но обошлось без масштабной трагедии. Возничий благополучно спрыгнул, а лошадей поймали.

Первое место заняла черная, второе — красная. Но с минимальным разрывом. Из-за чего на финишной черте, когда они уже остановились, случилась небольшая потасовка.

Эмоции…

Сам же царевич отправился к себе. Заниматься делам. Испытывая определенную неловкость. Зрители же расходились, бурно обсуждая эту гонку. Взбудораженные. Взъерошенные…

— Дикая забава… варварская… — грустно произнес Лейбниц, когда Алексей до него добрался. Судя по всему, он тоже присутствовал на ипподроме, только не стал задерживаться на разбор полетов, связанный с происшествиями.

— Ты считаешь Античный Рим апологетом варварства? — улыбнувшись спросил царевич.

— Нет, но в нем хватало недостатков. — нахмурился Готлиб.

— А может Темные века лишили нас многого? И мы только-только возвращаемся сами в лоно цивилизованности?

— Толпа ревела так, что казалось, будто там собрались дикие звери.

— В широком смысле цивилизованность, среди прочего, подразумевает определенный уровень культуры. Которая, в свою очередь, полноценна только тогда, когда многогранна и разнообразна. Если ее кастрировать, оставив только мягкие, благостные формы, то толку от нее не больше, чем от евнуха на супружеском ложе.

Лейбниц нахмурился.

Ему очень не понравилось такое определение цивилизованности. Впрочем, спорить он не собирался. Алексей был его работодателей и покровителем. Расхождение же в столь малозначительных, на взгляд Готлиба, вопросах, в сущности, ничего не значило. С тем же успехом можно было спорить о том, что вкуснее — белое вино или красное.

Алексей все понял по выражению лица собеседника. Слишком яркими были промелькнувшие там эмоции. Поэтому примирительно улыбнулся и произнес:

— Я ведь не просто так к тебе пришел.

— Насчет парохода?

— Да. Тебе удалось сделать то, что мы задумывали?

— Ты хочешь слишком сложный механизм… — покачал головой Готлиб. — Много шестеренок.

— У тебя не получилось? — удивился царевич.

— Почему? Получилось, — произнес ученый, делая приглашающий жест и увлекая гостя в соседнее помещение. — Но я бы не советовал его использовать. Слишком много деталей.

Зашли.

Подошли к стенду, на котором стояла кинематическая модель.

Из имитации парового цилиндра выходил длинный шатун с крейцкопфом. Он цеплялся к единственному колену коленчатого вала. А тот «втыкался» обоими торцами в две простейшие планетарные передачи, с шестеренками, отлитыми из бронзы. Режим работы редуктора имел ровно два: прямой и реверсивный.

— Как ты видишь — это то, что ты хотел, — произнес Лейбниц. — Но бронза… даже не знаю, сколько она выдержит, если на нее подать нормальное усилие от той паровой машины, что ты мыслил.

— Выкрошится?

— Если все делать правильно — нет. Но она стирается и сминается под нагрузкой. Я провел кое-какие испытания и мне они не понравились. Я, к сожалению, даже предположить не могу — как долго эти шестеренки выдержат.

— Нужно будет возить запасные шестеренки?

— Да. Как минимум несколько наборов. И то, я бы не рискнул плыть с таким механизмом далеко. А из стали шестеренки вытачивать долго. Можем не успеть.

— И что ты предлагаешь?

— Два цилиндра.

— От каждого — привод на свое колесо. А лучше — вообще сделать одно колесо и один цилиндр. Так будет проще и надежнее. Одним рычагом регулировать подачу пара. И еще одним переключать направление движение поршня в цилиндре. Ну и тяги тормозных колодок. Привод же на гребное колесо я бы сделал цепной. Эта новая цепь весьма и весьма интересна[3]. К тому же ее можно сделать достаточно прочной и массивной даже из бронзы.

— Проще… — медленно произнес царевич.

— Проще. И надежнее. Тут, — указал он на стенд, — надо восемь маленьких шестеренок, две средние, две большие с внутренними зубьями, две лапы, восемь конусных шестеренок и еще много всего. Все шестеренки бронзовые. Если в них попадет грязь или того хуже — песок, то я бы за них не дал и выеденного яйца.

Царевич подошел к стенду.

Покрутил кривой рычаг, который приводил его в действие. Попереключал разные режимы. Проверяя то, как работают колеса.

— Не спорю — красиво, — заметил Готлиб. — Но надежность…

— И все же, давай делать так. А все шестеренки поместим в закрытые жестяные короба, чтобы защитить от грязи. А чтобы лучше все работало — внутрь нальем остаток от перегона земляного масла. И две пробки в каждом коробе: одну сверху для залива смазки, другую снизу — для слива.

— Это все слишком рискованно. Для опытов — да, но для дела…

— У парохода будут и паруса, и весла на первый раз. Так что, даст Бог как-нибудь доберемся даже если все сломается. Но этот опыт, — ткнул он пальцем в сторону механизма, — бесценен. А пока я буду плавать и все проверять — ты озаботься созданием станка для нарезки шестеренок из стали.

— При всем уважении — у меня и других дел очень много. — нахмурился Лейбниц.

— У тебя есть ученики. Ведь так? Выдели толкового в механике. Пускай занимается. Ты просто ему задачу точно сформулируй. Или, если хочешь — давай это сделаем вместе.

— Ты думаешь, я смогу остаться в стороне? — грустно усмехнулся Лейбниц.

— Возможно я ошибаюсь, но в этой задаче нет ничего особенного сложного. Держатель для заготовки, выставляемый под нужным углом, оснащенный делительным кругом…

— Делительный круг? Что сие? — перебил его Лейбниц.

— Просто сменный диск, расчерченный на равные доли — сектора. По количеству зубцов будущей шестеренки. С отверстиями для отжимного фиксатора. Отжал его. Повернул диск до следующего отверстия. Отпустил. И точи дальше.

— Точи? Напильником?

— Да можно и напильником. Даже такой станочек будет неплох. Но лучше, чтобы сверху была подвижная фреза со сменными насадками по форме выточки. Цилиндрической там, конусной или еще какой. Чтобы можно было делать зубцы у шестеренок разной формы.

— И ты говоришь — это все будет просто? — усмехнулся Лейбниц.

— Если ты придумаешь такой станок и построишь рабочий, толковый его вариант, то мы сможем начать массовый выпуск шестеренок. Не только вот для таких механизмов, но и для твоего арифмометра. Что сделает его кардинально дешевле и откроет ему дорогу в мир. Ты ведь сам говорил мне, что мечтаешь его продвигать людям науки и всем нуждающимся в многочисленных расчетах.

Лейбниц кивнул.

Молча.

Задумчиво.

Прошелся вокруг стенда, еще раз его осматривая.

— Сделаешь? — после затянувшейся паузы спросил его Алексей.

— Сделаю. — лаконично, решительно и в чем-то даже порывисто ответил тот…

Царевич тепло попрощался с ним и вышел во двор.

Было хорошо.

Морозно.

Сухо.

Чистое небо казалось бездонным и безграничным.

Под ногами хрустел снег. Хотелось просто пройтись по нему, наслаждаясь ощущениями. Но время. Здесь, в начале XVIII века оно шло очень медленно. Только для него — гостя из далекого будущего, все было не так. Он жил в своем привычном ритме. И откровенно раздражался пустой медлительности. Отчего все его окружение потихоньку подстраивалось под царевича, разгоняясь.

Да, в общем-то и отец его, Петр Алексеевич, тоже не отличался неспешностью. Так что вся эта суетность в глазах местного населения выглядела вполне нормально. Яблоко от яблоньки ведь недалеко падает…

Алексей чуть потоптался, наслаждаясь погодой. Подошел к зимней карете на салазках.

Ему тут же открыли дверцу.

И он ловко заскочил внутрь, где его ждала Ньёньосс. Та самая негритянка, которая стала старшей в его мини-гареме «горничных». Он с ней ездил на ипподром, не брезгуя появляться публично.

В какой-то мере — провокационно.

Ведь весь город, да и не только, считал, что это его рабыня для утех, иные языки называли ее наложницей, а отдельные «таланты» не брезговали обозвать и экзотической блудницей. Но после того, как были пущены слухи о новом статусе этой молодой женщины — шутки словно обрезало.

К Миледи относились с пиететом. Опасливым таким. Который невольно «пролился» и на ее первую помощницу и ученицу. А ведь ею Ньёньосс и представили через слухи.

Да, сальные шуточки оставались. Только теперь они были уже другие. Что, дескать, днем царевича стережет Миледи, а ночью — эта самая негра. Стоит на карауле у его уда, так сказать. Так что появление Алексея с ней в свете не вызывал каких-то особых «бурлений». Может кто-то бы и хотел какую гадость брякнуть, но побаивался. Ведь иная шутка, как известно продлевает жизнь. Тому, кто смеется. А тому, кто шутит — наоборот — укорачивает[4], как стали болтать на постоялых дворах, относительно этой всей истории…

Алексей сел на сиденье и прикрыл дверь.

Молодая женщина недовольно глянула на царевича из-за того, что тот запустил холод в карету. Но промолчала. В конце концов крошечная печка, специально разработанная на базе походной для монтажа в кареты, свою работу делала[5]. И этот дискомфорт был непродолжительным.

Ньёньосс поежилась, укутываясь в меховую шубу. Минус тридцать ей казались натуральным кошмаром. Но что поделать — не родные пенаты…

Ее родная народность, известная соседям как мосси, осталась далеко. Аж на Верхней Вольте. Где этот народ создал свое государство еще в XI веке. То есть, «вылупившись» не сильно позже Руси. Да вот беда — так в этом средневековье и остались.

Если проводить аналогии с Европой, то их земли были разделены на пять герцогств: Ятенга, Уагадугу, Тенкодого, Фада Н’гурма и Буссума, а также пятнадцать графств. Правил ими монарх — моро-наба. Но его статус был в известной степени символическим, а он сам являлся, в сущности, лишь первым, среди равных. То есть, правителем самого сильного домена — Ятенга. Остальные ему если и подчинялись, очень условно. Из-за чего держава мосси представляла собой этакий аналог Руси века XII–XIII или синхронной ему Франции. Такие же раннефеодальные нравы, типичные для варварских королевств, царили и внутри каждого из герцогств или графств. Где органично переплетались примитивные государственные структуры и родоплеменные отношения.

Сама Ньёньосс являлась одной из младших дочерей наба, то есть, вождя, Сигри — правителя Тенкодого. И была захвачена во время набега со стороны, расположенного южнее, королевства Дагбон. Которое, кстати, было родственным мосси. Собственно, мосси и пошли от беглой принцессы Дагбона и местного охотника, судя по рассказанным Ньёньосс легендам. Из чего Алексей сделал вывод, что часть населения Дагбон по какой-то причине в районе XI века переселилась на север и организовало там свои государства. Самым первым, из которых, кстати, являлось Тенкодого…

Расклад по региону к 1708 году был не самый радужный, во всяком случае для родственников Ньёньосс.

На мосси в целом давили со всех сторон.

Плотно так.

Они сидели как в осаде, под постоянными ударами. Причем не на самом берегу моря, а в глубине. Чтобы до них можно было добраться требовалось высадиться где-нибудь в устье Вольты. То есть, в зоне активности Английской и Датской Вест-Индской компаний. Потом подняться вверх по реке, пробиваясь через земли конфедерации Ашанти. Ну и напоследок прорваться через Дагбон, который являлся данником Ашанти.

Грусть — печаль.

Отчаянное просто положение.

И, несмотря на симпатию к Ньёньосс, Алексей никогда бы не решился на попытку игры через народ мосси, если бы не одна деталь. Ей оказалась ментальность их общества. Несмотря на слабость государства, в большей степени номинального, все эти «герцогства» и «графства» были предельно военизированы. Представляя собой некий аналог готов IV–VI веков. Даже ядро их армии составляла конница. Копейная, ударная конница. Бедная, крайне плохо снаряженная, но грозная. Во всяком случае, раздробленные и постоянно страдающие от нехватки ресурсов, мосси с ее помощью не только отбивались от соседей, но и сами ходили в ответные набеги. Через что, удерживая статус-кво.

Ресурсов на что-то большее у них не хватало.

Но и это — показатель.

Так что царевич, немного поразмыслив, решил сделать ставку на помощь родственникам Ньёньосс. Их пассионарного потенциала должно было хватить для того, чтобы сколотить крепкую державу на западном берегу Африки. Понятно, с помощью России и варварское королевство. Но достаточно прогрессивное, так как к ним можно будет импортировать отдельные полезные институты управления.

Казалось бы — дичь.

Зачем этим вздором заниматься? На крайне проблемных коммуникациях влезать в столь сложную игру. Неужели он так прикипел к своей «шоколадке»?

Но нет.

Никакого альтруизма. Все сугубо практично.

Берег Африки от Вольты на запад был также известен как невольничий берег или золотой, а еще берег слоновой кости. Что в полной мере выражало его суть. При здравом подходе создание там крепкого государство позволяло капитально подорвать так называемую «треугольную торговлю». Ведь именно отсюда поступала основная масса рабов для Нового света.

И сломать эти поставки можно было не в приказном порядке, а по вполне объективным причинам. Ведь рабы потребуются местным. А значит, зачем их продавать? Да и станет их существенно меньше после консолидации региона и наведения там порядка. Россия же не будет стремится к сверхприбылям «треугольной торговли» и попробует торговать с местными обычным манером. Не так выгодно для нее, зато это ломает многие крупные бизнесы в Западной Европе. А взять и по-людски тут было что: и золото, и серебро, и алмазы, и слоновью кость, и ценные породы дерева… Причем того же золота — много.

Усилий же требовалось для всего этого мероприятия… ну, прямо скажем, невеликие. По сути — просто завести родичам Ньёньосс оружие, пусть даже с боем. Ну и, если получится, провести небольшой союзный контингент. Хотя это не обязательно. А потом организовать обучение молодых аристократов этой державы в России. Чтобы они умели правильно воевать и сопротивляться как местным племенам, так и европейцам.

Понятно — потом надо будет как-то торговать, чтобы этот конструкт работал. Но кораблей на это требовалось немного. Ведь торговля планировалась дорогими и компактными товарами. Так что по всему выходило усилий немного, а пользы — масса. Особенно если не жадничать и давать хорошую цену местным, чтобы их перекупить не могли…

Ньёньосс хмурилась.

Не только от морозов. Но и от необходимости в довольно скором времени покинуть Алексея. Сдерживала свое раздражение. Сохранялась услужливость. Но пылкий южный характер давал о себе знать. Нет-нет да прорывало.

Царевич принимал это терпеливо.

Женщина же.

И раз за разом проговаривал с ней этот вопрос. Обсуждая планы. Вытягивая из нее подробности, казалось бы, совершенно незначительные на ее взгляд. Но позволяющие много прояснить по региону. Куда больше, чем через всяких посланников и путешественников. В конце концов — она выросла при дворе местного вождя. По сути — варварского герцога. Поэтому не только поднаторела в интригах, но и неплохо знала местные реалии. В том числе такие, которые со стороны не заметить. Вот и сейчас, пользуясь случаем, Алексей затеял с ней очередной разговор. Чтобы немного развеять ее хмурое настроение. Все-таки это ее Родина. И такой пристальный интерес к ней немало разгонял хмурое небо в душе молодой женщины…

Глава 2

По красивому саду шли двое мужчин в богатых одеждах.

Было тихо и безлюдно.

Все случайные свидетели были удалены из этого места. Чтобы эти двое смогли поговорить в приватной обстановке. Слишком уж важен и деликатен виделся султану поднимаемый им вопрос.

Первые несколько минут они шли, разговаривая ни о чем: о цветах, о погоде, о женщинах. Пока, наконец, заметив определенную усталость и даже оттенки разочарования у собеседника, султан не начал подвод к главной теме.

— Я рад, мой друг, что вы откликнулись на мое приглашение пройтись и поговорить с глазу на глаз.

— Это лестно слышать. Но мне все еще не понятна цель нашей беседы. — осторожно произнес персидский посол. — Я в растерянности.

— Я хочу с вами поговорить не как султан, а как халиф. — произнес Ахмед и замолчал, подбирая слова.

— О! Мне кажется, я начинаю понимать. Позвольте предположить?

Султан молча подал разрешающий жест.

— Этот разговор как-то связан с этим неугомонным шехзаде Алекси?

— Оу… — удивился Ахмед. — Он вам что-то рассказал?

— Нет.

— Тогда почему вы решили?

— Он уже несколько лет добивается брака с сестрой моего господина. И мы не против. Но пойти против ислама для нас немыслимо. Поэтому очевидно предположить, что этот неугомонный попробует прийти к халифу. Да, мы не признаем вас халифом, но все же… это весьма вероятно.

— Это все настолько очевидно? — удивился Ахмед.

— Кое-какие слухи до нас доходили, но не более.

— Значит доходили… — лукаво улыбнулся султан.

— Наш посол находится почти постоянно в Москве и часто беседует с шехзаде Алекси и его отцом. У наших стран последние годы бурно развивается торговля и появились новые общие дела.

— Вы имеете в виду ту задумку диковинной дороги от Каспия до Персидского залива?

— Да. Она одна заменит десятки тысяч верблюдов на караванном пути. И позволит везти из Индии больше разных товаров. Это просто золотое дно!

— Я наслышан, — сдержано кивнул султан. — Шехзаде действительно тот еще затейник.

— Я слышу сомнения в ваших словах, — осторожно произнес посол. — Вы не верите в успех этой дороги? Люди моего господина все проверили. Эти урусы выдумали действительно занятную штуку. И она у них работает. Уже работает.

— Это хорошо, — примирительно произнес Ахмед. — В конце концов, если она действительно так хорошо работает, то рано или поздно вы ее и к нам проведете. Не так ли?

— Это можно обсудить.

— Но не сейчас. Понимаю. — согласился султан. — Мы вышли обсудить иное.

— Да, о великий. Для начала мы ее должны построить у себя. И это ни год и ни два. Большая работа предстоит. Но перспективы ее захватывают. Даже наши правоведы, что побывали в Перми и осмотрели работающий участок, отзывались о ней крайне лестно.

— Даже они?

— Очень рекомендую вам отправить посольство. Это действительно новое слово в технике, открывающие новые возможности там, где раньше из-за недостатка рек или морей добрым образом ничего возить не получалось.

— Любопытно, — кивнул султан. — Впрочем, речь сейчас пойдет не об этом. Судя по всему, этот неугомонный шехзаде нашел способ, не нарушая веры переходить из ислама в христианства.

— Вот как?! — неподдельно удивился посол шаха. — Но как?!

— Он предложил мне, как халифу, ввести такое понятие как Большой ислам. И признать христианство архаичной формой ислама. Так что, формально, переход из ислама в христианство в особых случаях можно будет считать вполне законным. Почитая за переходы между мазхабами.

— Ох… — только и выдохнул посол, переваривая услышанное.

Ситуация выглядело дико, но интересно. А главное, политически крайне прозрачно.

Халиф из дома Османов не признавался в державе Сефевидов. Однако, если он публично объявит о подобной концепции, и шах его поддержит, то, автоматически, признает халифом. Фактически. Что выглядело бы очень важной политической победой османов, после стольких десятилетий поражений. И в известной степени укрепило бы престол и авторитет Ахмеда.

Такая себе история.

И скажем прямо — это не то, к чему стремился Иран. Во всяком случае довольно большие группы влияния внутри него желали лидерства в духовном мире. Но как его достичь? После недавней войны доминирующим вариантом стал путь через укрепление и расширение союза с Россией. Он позволял и армию модернизировать, и обзавестись иными техническими средствами для увеличения авторитета в будущем. Для чего перевод торгового сотрудничества в династический союз, а потом, возможно, и военно-политический союз, выглядело очень интересным и далеко идущим решением. Так что посол оказался в несколько противоречивом положении. Тактически это признание выглядело как поражение, стратегически — как победа.

Вся сложность больших нововведений заключалась в том, что ислам не монолитен. В нем нет единой линии подчинения, как в том же христианстве. Однако выступив единым фронтом Османы и Сефевиды способны были обеспечить легитимность такому тезису на очень широкой территории. Во всяком случае, на самой развитой.

Фанатики останутся при своем. Тут и гадать нечего было. Но они и так постоянно чем-то недовольны. И у них постоянные проблемы со всеми. Даже с вполне себе законопослушными правоверными, живущими по канону. Ну, может быть не так рьяно, как фанатикам хотелось бы. Так что в целом ими можно пренебречь, потому что если этот тезис вводить сообща в двух державах, то не получится через провокации друг другу вредить. Нет, ну технически можно, хотя будет это крайне сложно. На публичную проповедь чего-то неправильного придется реагировать. И уж тут сомневаться не приходилось — обе стороны будут внимательно приглядывать друг за другом в столь щекотливом вопросе.

Для остальных же, включая самих Османов, этот шаг открывал возможность гипотетически начать выстраивать династические союзы с христианами. Да, неизвестно как на это отреагируют сами христиане. В целом. Но почти наверняка найдутся желающие разыграть эту карту…

— И вы это сделаете? — после паузы спросил посол шаха.

— Для этого я вас сюда и пригласил, чтобы поговорить с глазу на глаз, — лукаво улыбнулся султан.

— А что вас интересует?

— Заключение военного союза против мамлюков. И вашего деятельного участия в нем. Вы должны помочь мне разбить мамлюков и вернуть мои земли в Леванте и Египте.

— И все?

— Этого мало? — грустно улыбнулся султан. — Я слышал, что при дворах европейских монархов уже на полном серьезе стали обсуждать вопросы возрождения Иерусалимского королевства и прочих держав крестоносцев. При поддержке мамлюков. До меня дошли слухи, что те готовы сдать земли Левант под гарантии мира. Что, де, ни мы, ни вы к ним армии не проведем.

— Интересно… очень интересно… я о таком еще не слышал. — подозрительно произнес посол, но старательно эту свою эмоцию сокрыть. Впрочем, интерес султана был предельно ясен.

Он обеспечивал свои тылы.

Если Иран станет его военным союзником, да еще после такого общего дела, то вряд у них найдется достойный повод воевать. Если, конечно, его специально не создавать. А Ирану это было бы в ближайшее время не выгодно. Порте тоже.

С другой стороны, покой достигался и с Россией, которая получала что хотела. Оставались Габсбурги на северо-западе и мамлюки на юге. Но если Иран вступит в эту войну на стороне Ахмеда, то вряд ли против мамлюков потребуется разворачивать большие войска. Так что… вполне себе решение.

Компромиссное.

Но учитывая истерзанную поражением репутацию султанов даже таким образом стяжать себе победу — уже успех. В конце концов — земли вернуться под руку султана. И подданным об этом обязательно скажут. Что обеспечивало Ахмеду славу победоносного и успешного правителя. А значит и покой правления. Во всяком случае — сколько-то лет точно.

А дальше?

Бог весть. Тут лет на пять-десять покоя бы добиться. И порешать накопившийся ворох внутренних проблем. Начиная с института янычаров, который Ахмед намеревался ликвидировать. Слишком уж угрожающе они выглядели с каждым годом. И слишком легко их использовали для подрыва внутреннего порядка в державе.

Недавняя война привела к тому, что казармы Константинополя опустели. Удар янычарам был нанесен сокрушительный. В тяжелой битве и провальном штурме они разом потеряли людей больше, чем когда-либо ранее. Так что обстоятельства благоволили…

— Я думаю, что моего господина, вполне устроит такой вариант, — после некоторой паузы, произнес посол, — но за одним дополнением.

— Каким же?

— Было бы славно, если бы, говоря о Большом исламе вы, о великий, не забыли упомянуть, что последователи Сефи ад-Дина признается вами полноценным течением ислама. Без оговорок.

— Вы многого просите.

— Но и многое даем. Ведь воевать с мамлюками, по сути, будем мы. Не так ли?

Султан улыбнулся.

Загадочно.

И кивнул, принимая этот тезис…

Алексей медленно вошел в свой кабинет. И упал на диван, небрежно бросив пухлую папку возле него.

Ему было тяжко.

Очень тяжко.

Впервые с начала своей новой жизни тут он крепко заболел. Там, в XXI веке подобная беда и не беда была бы вовсе. Лекарств хватало. И квалифицированной медицинской помощи. Во всяком случае ему с его положением всегда с этим было просто.

А тут вот… простуда.

Хотя, судя по силе проявление, скорее что-то инфекционное.

На первый взгляд мелочь.

Тяжело, но пройдет.

Впрочем, это только на первый взгляд. Потому что подходящих лекарств в этой эпохе еще не имелось. Лишь народные средства. Да и те в несколько усеченном и искаженном формате. Из-за чего любая такая «мелкая пакость» могла легко дать осложнение с летальными последствиями. Например, пневмонией. Чем ее тут лечить? Молитвой?

Постучались.

Алексей никак не отреагировал.

Полминуты спустя дверь все же открылась и в помещение вошла его мать.

— Ты хоть отзывайся, — обеспокоенно произнесла она.

— Все равно ведь войдешь, — кисло ответил царевич.

— Как твое самочувствие?

— Бодр и весел, как видишь, — ответил сын вялым голосом.

— Бодр нужно говорить бодрее, а что весел — веселее. Тогда поверю. Может быть. Хотя, как мне кажется, ты только с горничными своими и бываешь весел. А в остальном — ходишь мрачный и холодный. Словно не человек, а какой автоматон.

— Разве же я не улыбаюсь?

— Да разве это улыбка? Словно маска к лицу приставлена. Вымученная. Неужели матери совсем не рад?

— Рад, но ты слишком близко не подходи. А то еще заразишься и детям передашь.

— Сплюнь!

— Не хочу мебель портить, да и паркет красивый — жалко на такой плевать.

— Ох, Леша-Леша. — покачала головой Евдокий. — Шуточки у тебя.

— Почему шутки? Правда жалко.

— Как все прошло?

Алексей усмехнулся. Криво. И очень неприятно.

Если бы это дело, он бы даже не пальцем не пошевелил лишний раз в таком своем состоянии. Не говоря уже о поездке через всю Москву. А так — пришлось…

Трудовой кодекс. Он презентовал его перед собранием самых влиятельных промышленников или их представителей. После чего Петр демонстративно подписал указ о принятии этого кодекса. И грозил карами небесными, если кто станет отлынивать. Приводя в пример целую россыпь крупных аварий на производстве, вишенкой на торте в которых значился взрыв на пороховом заводе.

Страшная штука.

Жуткая штука.

И государь сгущал краски как мог. Нагнетал. Пугал.

Царевич же, выступая в парадигме «доброго полицейского», после отца «угрожал» мягко — с числами и простым логичным разъяснениям ситуации. Например, он показывал, что соблюдение трудового кодекса выгодно в первую очередь самим заводчикам. Дескать, без него, выработка совокупно может и выходит, как им кажется, больше, но и аварийность сильно выше. Из-за чего убытки, простой, нехватка персонала. Отчего, если считать на круг, получается, что при выполнении кодекса работать работники будут меньше, а вырабатывать больше. И издержек это принесет меньше.

Парадокс.

В это никто не хотел верить. Однако царевич был убедителен со своими числами…

Алексей включил в кодекс только самый минимум. Разумный, на его взгляд.

Прежде всего — это ограничение рабочего дня в его обычном течении. А если требовались более продолжительные смены, то пороговые значения для рабочей недели. Если уж и там — авральная метода, то он предлагал вахтовую и экспедиционную модель. В общем — описал все подробно, стройно и ясно.

Сюда же относилась и норма по ежегодному отпуску. Да — пока небольшому, но обязательному и оплачиваемому. В условиях начала XVIII века — дичь полнейшая. Однако, как показала практика высоконагруженных предприятий, без него никак.

Как несложно догадаться — минимальная размер оплаты труда он тоже не забыл. Причем установил его достаточно разумный. Исходя не из продуктовой корзины, а из комплекса расходов, включая аренду жилья. Что немало нервировало заводчиков. Да, по факту они и так платили не меньше, а местами и заметно больше из-за нехватки персонала. Но сами, добровольно. А тут — вот так и меньше нельзя. За меньше могут и наказать.

Дикость?

Ну а как они могли это воспринимать? Только как дикость. Это ведь их предприятие. Почему им самим не устанавливать на нем зарплаты? Их дело, это их дело. С какой стати государство в него так глубоко нос сует?

Но и это еще не все.

Царевич утвердил классификатор предприятий со сложной шкалой оценки. Что позволяло охватит в семи классах все — от рядового ремесленника до системообразующих предприятий. Чем выше класс, тем больше открывалось возможностей для его владельца. Однако, вместе с тем, к нему предъявлялись и определенные требования. Так, например, предприятия высшей категории должны были иметь развитый образовательный блок для сотрудников и членов их семьи, гарантировать им лечение, детские садики, библиотеки и так далее. Все за счет компании.

Дорого.

Но, а откуда им брать сотрудников в будущем? Только выращивать самим. Создавая этакие экосистемы. Что в немалой степени также раздражало заводчиков. Слишком много всяких обязанностей на них навешивалось. Но и возразить они не могли. Все как один испытывали острейший дефицит квалифицированного персонала. А многие даже неквалифицированного. Рабочих рук свободных в стране не было. И они были на вес золота.

В общем — заводчиков трудовой кодекс бесил, но и, по существу, возразить они не могли. Почти все, что предлагал Алексей, было или нужно внедрять, или, по сути, уже было и так внедрено. Тем более, что острая нехватка рабочих рук влекла за собой самым очевидным образом механизацию. А она требовала роста квалификации. Ведь одно дело просто молотком махать, а другое управляться паровым молотом. Совсем другой коленкор.

В заключении шел большой пласт вещей, связанных с техникой безопасности. Не бог весть какой, но все же. По большому счету этот большой блок мало что менял в непосредственной работе. Однако определял — где, кто и за что отвечает, ну и какую ответственность за это несет. Чтобы потом не было пустых тяжб.

Изувечился работник по вине работодателя? Изволь пенсион положить. Что должно было дополнительно стимулировать владельцев. Понятно, строгость законов в России традиционно компенсируется необязательностью их исполнения. Но Алексей был представителем не типичного российского чиновничества. Он придерживался тех взглядов, что законы можно бы и помягче, с определенными зонами свободы, да только исполнять неукоснительно. Применяя совершенно драконовские меры в случае манкирования. Отчего местные уже выли.

И на это кодекс отреагировали… раздраженно.

Не отмахнешься.

Нет, ну так-то да. Отмахнуться можно. Но ведь этот «упыренышь» узнает и всю кровь высосет. Это если сразу в бочку не полезешь, а признаешь вину. А если начнешь качать права — считай конец. Сожрет с говном и не подавиться. И что особенно ужасно, он обладал удивительной способностью именно узнавать. Пусть не сразу, но обязательно…

Видимо все эти мысли у Алексея на лице и отразились. Потому что Евдокия Федоровна фыркнула, глянув на сына. Было ясно — он бы и не поехал на эту встречу, если бы не получил от нее определенное удовольствие. И если его отец, Петр Алексеевич, славился своей тягой ко всякого рода сумасбродствам, вроде Всепьянейшего собора, то царевич, как заметила мать, испытывал особую какую-то противоестественную радость, когда осаживал власть предержащих. И чем выше был статус того, кого он осадил, тем лучше. Да, всегда по делу. Но… не заметить того удовольствия, с которым он гонял влиятельных персон она не могла. Да и не только она. Эту страсть царевича уже многие приметили…

— Я смотрю, ты прям доволен.

— Болен, мама. Болен. Я просто болен. Но в остальном — да, неплохо прошло. Жаль только отец артачится.

— В чем же?

— Ну смотри — налоговый и земельный кодекс ввели. Вот теперь начали вводить трудовой. А его подбиваю создать комиссию для продолжения, чтобы все законы державы так оформить — стройно, лаконично и взаимосвязанно. Отменив старые, дабы путанице положить конец. То есть, поступить так, как раньше делали Иван III и Иван IV со своими судебниками.

— Я слышала, что ты вообще отца пытаешься убедить написать, прости господи, конституцию.

— Да. А что такого?

— Этот документ будет ограничивать его власть.

— Так в одной из первых статей можно прямо написать что-то в духе: «Вся полнота власти принадлежит царю». А основное тело документа — это подробное описание государства. Как оно называется, как устроено и так далее. Этот документ просто очень удобен для пущего порядка и устроения.

— Сынок, ты просто голову отцу морочишь. — присев невдалеке на стуле, произнесла Евдокия Федоровна. — Кодексы, конституция… Откуда ты все это берешь? И главное — зачем?

— Затем, чтобы получился механизм. Видела автоматон? Вот такой же. Чтобы отец только приглядывал за ним да заводил время от времени. А не вот так — в ручном режиме всем руководил, бегая как на пожаре. Он не железный.

— Мы все не железные, — грустно произнесла мать. — Когда ты слег, я так переживала. И отец. Ты не подумай, что он бессердечный. Я сама видела, как он истово молился за твое выздоровление.

Алексей промолчал.

Единодушие, которого удалось добиться с отцом во время войны со шведами, потихоньку давало трещины. Он все сильнее старался влиять на родителя, а тому не нравились откровенно революционные взгляды сына. Пугающие. Непонятные. Чуждые. Из-за чего они чем дальше, тем больше начинались если не ругаться, то излишне активно спорить.

Выглядело это так себе.

Во всяком случае, как докладывала Миледи, тихие шепотки в среде аристократов пошли о том, что де — сын нарывается и вскоре может оказаться в опале. Алексей это и сам понимал. Но Петр, будучи продуктом своего времени, чудил. В понимании парня. Сильно чудил…

Среди прочего царевич по этой причине старался по возможности не лезть к отцу лишний раз. И «срывался» только в крайних случаях. Ну или когда это остро требовалось, чтобы предотвратить катастрофу. Однако и подобных вмешательств хватало…

Потихоньку их разговор перекочевал на лекарства.

У Алексея к началу этой тяжелой простуды, которая его едва не похоронила, имелась уже полсотни сотрудников в химической мастерской. Образно говоря. Приписанные к ней. Так-то они все были раскиданы по пяти малым объектам. Квалифицированных сотрудников, включая несколько переманенных из Европы молодых и перспективных ученых. Ну и около двух сотен тех, кто обеспечивал труд этих ребят. То есть, всяких слуг и помощников. Тоже не просто с улицы взятых, а мало-мальски чему-то обученные и с хорошей трудовой дисциплиной.

И тут он заболел.

Перепугался.

И отрефлексировал. Как мог. То есть, отложив почти все направления, бросил людей на лекарства. Он ими раньше то толком не занимался. Забылся. Потерялся. Так, наблюдал издалека, как собранная им группа при медицинском училище из травниц и знахарок что-то там делает. Но не более.

А тут приспичило.

Заодно, хоть и был он не вполне в кондиции, попытался вспомнить все, что смог. Не его тематика. Не его профиль. Но где-то на краю кругозора мелькало что-то занятное.

Из всех лекарств новых, что его ребята «открыли» к началу болезни, был спиртовой раствор йода. Как антисептик. Его с помпой обставили как открытие Российской академии наук. Новый химический элемент и новая медицинская практика. И все. Ради чего даже «изобрели» нормальные микроскопы с линзами из переплавленного горного хрусталя. Штучно. Но весьма и весьма приличные. Открывающие технические возможности на уровне конца XIX века или даже начала XX.

Вот.

Но это лекарство тут был неприменимо…

Острую фазу своей болезни он вылечил с помощью тех самых знахарок, проигнорировав европейским врачей. Они его отварами отпаивали. От души. Вдумчиво. Даже консилиумы собирали, где чуть ли не дрались. Понимали — уйдет их покровитель, и от них избавятся, так как Петр Алексеевич больше тяготел к европейским врачам.

Вот и старались.

Среди этих отваров была и настойка из коры белой ивы. Которая и навела Алексея на воспоминание о таком дивном препарате как аспирин. Или, если быть точнее, ацетилсалициловой кислоте. Вот под выделение ее он и создал большую рабочую группу аж из двадцати трех специалистов. Не считая вспомогательного персонала.

Их задача была проста.

Сначала выделить салициловую кислоту из коры белой ивы. А потом найти способ подвергнуть ее ацетилированию. То есть, обработать остатком уксусной кислоты.

Не бог весть какая сложная задача. Однако эта группа не только все должна была получить и проверить, но и продумать технологию кустарного производства. Чтобы обеспечить этим лекарством двор и армию.

Еще две небольшие группы по пять человек засели за долгие проекты по поиску пенициллина и стрептомицина. Без всякой, впрочем, надежды на успех в ближайшие годы. Но Алексей посчитал — надо. Если лет через десять кто-то из них что-то найдет — уже хорошо. А нет — так может детям его пригодиться плод их трудов или внукам. В любом случае, эти исследования будут крайне полезны.

Пенициллин, как он помнил, делали из какой-то плесени среднеазиатской тыквы. Хотя это не точно. Вероятно, аналогичными свойствами обладает и иная, более доступная плесень. Стрептомицин же был как-то связан с процессом разложения в почве целлюлозы и хитина.

И как бы все. Больше он о них ничего толком и не помнил. Но для начала поисков — вполне достаточно.

Оставалось дело за малым — сесть и найти. А потом придумать как выращивать и размножать, пусть и в лабораторных условиях. Ну и, заодно, создать всю необходимую «машинерию» для этого, вроде чашки Петри, питательных составов, методологии работ и так далее…

Алексей медленно шел на поправку.

Молодой, здоровый организм, пусть и изнуренный напряженным умственным трудом, выкарабкивался. Заодно теряя лишний вес из-за всякого рода неприятных побочных эффектов тех настоев и отваров, которым его кормили знахарки.

Ну и координировал как мог работу научно-исследовательского направления в медицинских исследованиях. Например, заставил свой штат травниц засесть за составление большого справочника по лекарственным растениям для последующих клинических испытаний.

Заодно обдумывая и другие проекты. Ту же вакцинацию от оспы, которая была натуральной катастрофой эпохи. Но ему не хватало людей. Поэтому приходилось через Лейбница и иные каналы начать активную «охоту за головами», то есть, поиск и скупку на корню молодых, светлых голов в Европе. Студентов и молодых специалистов. Пусть даже недоучившихся, но толковых мал-мало, да только без связей, а потому не видящих перед собой головокружительной карьеры.

Готовы переехать?

Готовы трудится за хорошие деньги?

Вперед.

Само собой — на контракт. С большими и вкусными перспективами. Ну и не менее серьезное ответственностью за всякое непотребное…

— Мам, я очень устал, — тихо произнес Алексей. — Можно я немного подремлю? А твое любопытство удовлетворим позже.

— Сынок… последний вопрос, и я ухожу.

— Как будто у меня есть выбор…

— Ты знаешь, что одна из твоих горничных воркует с Кириллом?

— С братом? Да, знаю. Миледи от этого очень заводится.

— Может стоит ее послушать?

— Кого?

— Арину.

— Она хочет ему перспективную партию. Но я считаю — это плохой идеей. Он слишком далек от политики, а материальное благополучие он и так получит. Просто в силу своих интересов. Я качаю его как инженера, который будет на особом счету. И втягивать его в игры кланов дурная затея.

— Ты уверен?

— Да. Из пяти детей, что родили мне «горничные», выжило только двое. Случайность или совпадение — не знаю. Но так получилось, что это дети тех двух горничных, с которыми мне интересно. И которые решили мне служить, отказавшись от замужества. Остальным же я, как и обещал, постараюсь обеспечить положение и достойных мужей. Эта «горничная» — заинтересовалась Кириллом. И по характеру она ему очень подходит. Почему нет?

— А те две… что с ними будет?

— Одна ученица Арины. Вторая тоже где-то рядом ошивается. Но у нее другой характер. Тебе бы ее к себе в ученицы взять. Чтобы газетами занималась.

— Ты серьезно?

— А почему нет? Она родила мне бастарда. Дворянка. Ну черная. И что? Замуж она явно не хочет. Желая быть поблизости. Почему бы тебе ее не привлечь к своим делам?

— Ты действительно хочешь этого?

— Да. Действительно хочу. И нужно подумать о судьбе двух оставшихся. У тебя глаз наметан. Подумай, куда их можно пристроить так, чтобы с пользой для дела. Возможно, кто-то ими заинтересовался? Мне в этом плане очень нужна твоя помощь.

— Не хочешь дразнить будущую жену?

— Не хочу. Лишние дрязги мне ни к чему.

Глава 3

Цирковая арена выглядела необычно.

Сегодня на ней давали крайне необычное представление. Строго говоря, еще не удалось подготовить ни одной нормальной труппы. Поэтому ни одного правильного представления и не дали. Пока. Хотя готовились. А сам цирк уже успели построить. Вот и решили использовать здание, так сказать, не профильным образом.

В центре цирковой арены находился квадратный ринг, огороженный бочками с растянутыми между ними канатами. Каждая заполненная водой бочка получалась тяжелая и массивная в достаточной степени, чтобы двое, навалившись, не могли ее сдвинуть с места. Достаточно импровизированно, конечно, все это выходило, но вполне рабочий вариант. Во всяком случае спустив воду их можно было убрать и освободить цирковую арену для нормальных выступлений. Ну или еще для каких видов увеселения. Например, для демонстрации джигитовки, которую тоже готовили. Алексей достаточно гибко старался использовать создаваемые им же площадки.

Вокруг ринга был размещен «обвес». Дюжина больших масляных светильников, освещающих всю цирковую арену, в то время как трибуны прибывали в темноте. Для контраста. Также там находился гонг и песочные часы. Ну и счетчик раундов, равно как и довольно затейливая система фиксации «баллов», зарабатываемых бойцами.

И все для того, чтобы изобразить бокс.

Грубо.

Примитивно.

Но бокс.

Сам Алексей им занимался только по юности там, в той прошлой жизни, и мало уже что помнил. Однако как смог — спроецировал воспоминания…

Главной сложностью оказалось найти бойцов.

Да — кулачные бои на Руси забава популярная. Но они совсем другие. Слишком другие. И требовалось приложить немало усилий, чтобы среди желающих отобрать тех, кто сумел переучиться на новые правила. Дикие и дивные для них.

Ну и драться в перчатках им всем казалось странным.

В общем — среди желающих особенной толпы не наблюдалось. Как и выбора. Поэтому приходилось на безрыбье довольствоваться достаточно скромным подбором кандидатов. Плотно подсев на их мотивацию. Просто для того, чтобы они вышли и постарались выложиться, а не номер отбывали с изрядным разочарованием. Ведь предлагаемый Алексеем бокс им казался чем-то неправильным. Блажью. Противоестественной формой кулачного боя.

Зрителей в цирке хватало. Пришли. Набились. Ни одного свободного места. Даже несмотря на весьма спорное шоу. После совершенно фееричной гонки колесниц решили полюбопытствовать. А то вдруг? Поэтому их не отпугнуло ни описание, малоинтересное местным, ни высокий ценник.

Зато теперь все эти уважаемые люди сидели с кислыми мордами лица и ожидали. Алексей прямо невооруженным взглядом видел, как в них боролось раздражение с синдромом «айфона». Это когда человеку, купившему что-то задорого, стыдно перед самим собой признаться в том, что он приобрел… хм… не очень хорошую вещь. Из-за чего он напряженно пытался найти и оправдать свою ошибку хотя бы перед собой. Про какие-то слова со стороны и речи не шло… они воспринимались агрессивно и раздраженно.

Наконец — начали.

Судья дал отмашку первой паре бойцов, сразу после удара гонга. И те начали свой «танец».

И если первую минуту — полторы бойцы особенно не старались, то сразу после первого пропущенного удара вспыхнули. Один возгордился, а второго задело. Несколько секунд и удар оказался пропущен уже у гордеца. Что мобилизовало уже обоих.

И понеслось.

К концу первого ранда их уже разнимали. Натурально растаскивая по углам. И отпаивая, обливая водой.

А во втором они вошли с яростью в глазах и совершенно нескрываемой злостью. Каждый уже успел получить несколько раз по лицу. И даже была пролита первая кровь из рассеченной брови. Так что — бой пошел бодро и очень энергично.

Вместе с тем заводилась и публика.

Вялость со скепсисом сменилась оживлением.

К третьему же раунду началось гудение, выкрики и пошли ставки. Люди стали втягиваться. И чем дальше, тем больше. К моменту выхода второй пары бойцов — публика уже в должной мере прогрелась. Так что встречала начало поединка радостным ревом.

В конце концов, это были все те же хомо сапиены, что и в Древнем Риме. А формула «хлеба и зрелищ» свой актуальности не потеряла и не могла ее потерять, ибо такова природа людей. Да — бокс не гладиаторские бой, а лишь очень условное их подобие. Но и они взбудоражили зрителей, особенно когда пошла первая кровь.

Нормальный поединок на холодном оружие, конечно, завел бы их сильнее. Однако Алексей не спешил. Рыцарский турнир у него был в проекте. В конце концов почему нет? Хорошие доспехи неплохо защищали и вероятность гибели участника выглядела ничтожной. Так что, если выставить достойный приз, как он думал, от желающих отбоя не будет. Но это потом… потом…

Сейчас и бокса вполне хватало.

Он рассчитывал на то, что по всей России появится интерес к нему. Инвентаря ведь особого не требовалось и любой желающий мог начать подготовку. А призы вкусные, соблазнительные.

Да — не сразу.

Да — не быстро.

Но Алексей рассчитывал потихоньку ввести бокс в реалии российской действительности. Чтобы каждый уважающий себя дворянин или купец его практиковал. Да и прочие баловались.

Хуже-то не будет…

Иностранцы также присутствовали на данном турнире. И оценивали его по разному.

Кто-то восторгался.

Кто-то плевался.

Большинство же задумчиво наблюдало, прикидывая что-то у себя в уме. Тут ведь и приз соблазнительный, причем не только за первое место, и тотализатор во всей красе. Алексей не забыл о нем. И, понимая, что кто-то им точно будет заниматься, решил принимать ставки сам. Первым. Чтобы собрать основные сливки.

Пока они шли вяло.

Но они шли.

И более-менее сообразительные иностранцы прекрасно поняли масштаб и перспективы подобной забавы…

После завершения данного шоу Алексей попрощался с отцом и отправился на пароход. «Намылившись» туда прямо от цирка. В конце концов там, у причала уже все было готово. И ждали только его…

Собственно пароход.

Его таки построили.

Предельно простая конструкция корпуса. Ровное плоское дно, вертикальные стенки бортов, скошенный плоский нос. Считай — корыто, навроде серийно выпускаемого баркаса, только крупнее.

Сверху надстройка в два яруса. Спереди опускаемый трап, позволяющий, по сути, приставать к любому берегу. А вот в кормовой части размещалось машинное отделение и гребные колеса.

Паровая машина и котлы были стандартные. Точно такие же, что шли на предприятия или на локомотив. Алексей не сильно импровизировал и, получив результат, старался его масштабировать. Благо, что даже такая паровая машина требовалась если не массово, то близко к этому.

Цилиндрический огнетрубный котел. Один цилиндр двойного действия. Тут все обычно. А вот дальше шел тот самый механизм, который конструировал Лейбниц. Но… компромиссно.

Да — два простейших планетарных редукторов он сделал. Бронзовые. С запасом шестеренок. А вот с валами привода колес возиться не стал. Не успевал или не хотел царевич так и не понял.

Готлиб остановился на цепи. Массивной такой, похожей на велосипедную, только куда крепче. Из чугунных и бронзовых деталей. Они то и приводили в действие оба гребных колеса, расположенных сзади. Обычно они работали синхронно. Но, при необходимости, достаточно хитрая система позволяла включать одно колесо в одну сторону, а другое — в другую. Что позволяло пароходу разворачиваться чуть ли не на месте и активно маневрировать.

При этом оба гребных колеса не увеличивали габариты парохода по ширине. А техническая площадка между ними открывала возможность для достаточно удобной буксировки всякого.

То, что силовой агрегат и привод был сосредоточен в кормовой части было не лучшим решением для баланса корабля. Однако открывало возможности для модульной его конструкции. Чтобы, в остальной части размещать различные хозяйственные блоки. Будь то пассажирский салон или площадка для контейнеров. Или еще что.

Впрочем, паровая машина и котлы не были слишком тяжелыми, равно как и мощными. Поэтому слишком уж заметного дифферента не наблюдалось даже порожняком. Тем более, что для при необходимости на нос можно было взять простой балласт из воды.

Алексею, разумеется, это не требовалось. Пароход был загружен достаточно грамотно. Поэтому, осмотрев его, он вполне довольный поднялся на борт и дал отмашку. Сразу после которой трап подняли. И, оттолкнувшись шестом от причала, дали ход. Одним колесом. В несколько оборотов. Чтобы посильнее отвалить. И только отойдя метра на три подали полный пар в цилиндр, запуская на полную гребные колеса…

Петр провожал сына с каким-то странным взглядом.

Это был не первый опыт с колесным пароходом. Первый поплавал в опытовом бассейне. Да и конкретно этот корабль уже несколько раз выходил в испытания. Но… выглядело все это так или иначе волнительно.

Нигде больше в мире не было ничего подобного.

Корабль, движимый паром, дал ход и, набирая скорость побежал по реке. Довольно бодро. Во всяком случае на веслах он вряд ли бы также хорошо двигался бы.

Разве что дым из труб смущал.

Но что поделать? Издержки конструкции…

В общем и в целом весь пароход представлял собой этакий «Колхоз Entertainment», собранный на живую нитку с массой ситуативных решений. Дорогих. Таже трансмиссия была изготовлена преимущественно из бронзы. Что само по себе весьма дорого. А уж запас прочности за счет массивности изделий только подливал масла в огонь.

Однако он шел.

Уверенно.

Что вдохновляло.

Вместе с Петром много народа пришло на берег Москвы-реки проводить царевича в инспекторскую поездку. И местные, и иноземцы. Так что это отбытие стало своего рода символическим. Потому что не далее, чем завтра-послезавтра во все столицы Европы и не только полетят письма с подробным описанием того, что любопытные глазки увидели в русской столице.

Алексей же зашел в свою каюту.

Уселся поудобнее.

И занялся делами. Он планировал потратить большую часть дороги на работу с бумагами. Не самыми важными, но накопившимися. Где-то просто отложенными, а где-то из-за наконец миновавшей его болезни.

Так или иначе — этих самых бумаг имелось изрядное количество. Их все требовалось прочесть и обдумать. И это речное турне отлично подходило для таких задач.

Первым делом царевич занялся изучением наработок по разного рода исследованиями. Так, например, коснулся фотографии. Именно с нее он снял всех сотрудников, бросив их на аспирин. А работы там шли. Даже какие-то примитивные дагерротипы уже стали получать. Кстати, йод был «открыт» именно этой группой и совершенно не для медицинских целей.

В целом здесь еще конь не валялся.

Алексей имел представления о фотографии очень приблизительные. Что-то где-то слышал. В юности той жизни проявлял пленку, как и многие сверстники. Но в целом от этой темы он был весьма далек. Поэтому приходилось идти буквально на ощупь.

Не так, как в оригинальной истории, конечно. Царевич точно знал — можно. И плюс-минус представлял себе общую логику процесса. Так что на ощупь то на ощупь, только идя по довольно узкому коридору, а не блуждая по полям да степям. Поэтому прогресс шел, пусть и медленно.

Более того — вопросом даже царь заинтересовался.

Увидел первые поделки. Оценил идею. И вдохновился. Отчего регулярно захаживал в лабораторию и беседовал с сотрудниками, отвлекая их от работы. И он сильно расстроился, когда сын бросил всех этих людей на лекарства…

Алексей еще полистал эти бумаги и тяжело вздохнул. Фотография требовалась просто «кровь из носу» хотя бы для качественного улучшения вопросов безопасности. Но все эти эксперименты нужно как-то упорядочить. Перед тем как начинать вновь. Слишком уж они много времени и сил тратили впустую.

Тут нужно было крепко подумать.

Поэтому царевич отложил папку в сторонку и взялся за следующую. Более пухлую, но простую что ли.

Во всей Европе очень крепко взялись за приведение своего стрелкового вооружение в порядок. И почти везде копировали тот образец, который поставили на вооружение России. Слишком уж он отличился. Да, не всем по душе пришелся 70-ый калибр. Маловат. Но в остальном что во Франции, что в Австрии, что в еще где по Европе ставился на вооружение или клон русского оружия, или его модификация. А местами поступали так и вообще — в лоб, то есть, ставили оригинал. Так как закупки этого самого мушкета делали все, кто не мог быстро организовать собственный выпуск. В основном небольшие государства, которым требовалась партия в двадцать-тридцать тысяч стволов. Им-то Россия и поставляла вооружения. В порядке живой очереди. Благо, что их производство внутри державы уже превысило сто тысяч «стволов» в год. И теперь эти товары конвертировались в деньги с политическим влиянием.

Но было очевидно — к следующей серьезной войне преимущество в стрелковом вооружении у России уйдет. А это плохо. Очень плохо. Поэтому Алексей продолжал свои изыскания в плане новых стрелковых систем. Чтобы в случае чего можно было достать козырь из рукава.

Первым шагом были разработаны капсюли. В тайне от мирового сообщества. Давно. Еще во времена Великого посольства.

Поначалу царевич делал стандартные медные колпачки для них, которые видел и в музеях, и в фильмах. Но достаточно быстро опыты показали — это не лучшая идея. Ведь при быстром выпуске новых стрелковых систем потребуется максимальная унификация с предыдущей. Чтобы и переделывать проще, и предельно упростить выпуск новых.

После небольшого поиска остановились на варианте небольшой медной трубочки, заклепанной с концов. С применением в слегка доведенных кремневых батарейных замках. Им крышку-кресало меняли на специальную крышку с ударником. Ну и в курок вместо кремня зажимался боек.

Вся переделка — минут пять на коленке. А сам капсюль привязывался ниткой к бумажному патрону, чтобы не лазить в отдельный подсумок за ними.

Достали патрон. Закидывали капсюль на полку — прямо в углубление для затравочного пороха. Закрывали крышку с ударником, обрывая нитку. Заряжали оружие. Взводили курок. Ну и стреляли.

Просто и сердито[6].

А если капсюли кончились ничто не мешало быстро переделать систему в кремневую. Во всяком случае в ремонтном комплекте к оружию по задумке должна была идти крышка-кресало и кремень для этой переделке. Да и на продажу можно продолжать делать разное. Сам по себе мушкет-то неплохой.

Но капсюли сами по себе ничего давали существенного. Просто устраняли осечки и убирали проблему разной навески пороха в каморе. При массовой стрельбе это все не так уж и важно. Чтобы новое оружие по-настоящему «выстрелило» его требовалось делать казнозарядным. Хотя бы гладкоствольным, но обязательно заряжаемым готовым бумажным патроном с казны. Дабы при необходимости можно было развивать высокую плотность огня даже на позиции — с колена или лежа. Куда более высокую, чем с привычным всем заряжанием с дула.

Самым простым вариантом для массового оружия оказался затвор в духе винтовки Фергюсона. Только бронзовый, а не стальной. Вот перед Алексеем и располагалась пухлая папка по этому вопросу. В том числе и отчетов по испытаниям. Это был старый добрый мушкет 70-ого калибра. Гладкоствольный. Но капсюльный и заряжаемый с казны. Из-за чего пули можно было отливать с минимальными допусками. Что и дальность увеличивало, и точность, и кучность даже на простых свинцовых «шариках».

Ну и старые мушкеты при необходимости переделывать.

А потом? А потом будет потом. Главное, что с таким оружием даже средней руки стрелок мог достаточно легко выдавать по дюжине выстрелов в минуту. Что обеспечивало критическое огневое превосходство.

Полистав эту папку, царевич и ее отложил.

Он вернется к ней позже.

Сейчас было слишком скучно. Надо внимательно вчитываться в бумаги в поисках нюансов и мелких ошибок. Да и не хотелось ему заниматься вооружениями прямо вот сейчас. Этим он займется позже. Когда выспится хорошенько. Так что вслед за новым мушкетом он отложил и иные «военные» папки, которых хватало. И взял то, что позволяло ему немного помечтать. Папку по опытам с электричеством, которые он проводил уже почти что десять лет.

Не профильный для него пласт знаний, мягко говоря. Но как человек начитанный много всякого интересного знал. Понаслышке. Вот и проверял. И что удивительно — были результаты, в отличие от фотографии. Хорошие и интересные.

Развитие этой темы упиралось в генерацию мощностей. В разумные сроки этого не добиться. Даже если плотин понаделать толку с них немного. Там ведь генераторы требовалось «родить». Большие. Мощные. А он в этом деле не в зуб ногой. Только всякие «колхозики» городить мог и импровизировать.

Так что в промышленность вводить электричество вряд ли получится. А хочется. Очень хочется.

Освещение?

Может быть. Но вакуумную лампу он пока не сделал и Бог весть когда слепит. Во всяком случае с хоть сколь-либо адекватным ресурсом. А так называемая свеча Яблочкова хоть и была предельно проста, но имела совсем смехотворный ресурс и потребляла целую прорву электричества. Так что… в общем — Алексей пока не видел реальной перспективы в разумные сроки применять где-то на регулярной основе такое освещение.

Что еще?

Связь.

Первым в голову ему пришел телеграф. В связи с предельно простой конструкцией. Но он требовал целую прорву остродефицитных медных проводов, которые совершенно точно срежут и утащат. Так что… увы…

Телефон?

Возможно. Пусть даже в пределах какого-то жилого комплекса, чтобы постоянно не бегать. Но как он работал Алексей знал очень приблизительно и пока даже не начинал им заниматься.

Радио?

Хорошая штука. Даже простейшие искровые передатчики открывали большие перспективы. Тем более, что их устройство царевич себе плюс-минус представлял. И там не имелось ничего сильно сложного. И в музеях видел, и во всяких научно-популярных роликах, и статейки в свое время читал.

Оставалось понять — а на кой оно ляд? То есть, где применять.

Заменой оптико-световым телеграфам дальней связи радио еще очень долго не станет. В первую очередь из-за того, что обеспечить надежными источниками электричества сотни и сотни узлов связи было просто нельзя в ближайшие десятилетия. Да и потом…

А вот как вспомогательный инструмент… может быть. Например, в качестве корабельной или армейской связи. Главное придумать относительно компактные установки и генераторы. Чтобы умещалось все это хозяйство на одном, край — двух фургонах.

Дальность… ну на десять-двадцать километров будет бить — уже хорошо. Во всяком случае — для начала…

Алексей за этими мыслями раздухарился.

И начал чиркать, пытаясь припомнить логическую схему, а потом «придумать» устройство самих деталей.

Глазки загорелись. Пальцы все в чернилах перепачкались буквально за четверть часа. А спина натурально отвалилась уже через два-три часа…

Впереди же его ждали несколько недель путешествия. Возможно даже несколько месяцев — тут как пойдет…

Тем временем в Москве послы Парижа и Вены медленно шли по музею. Недавно открытому историческому музею.

Пока его залы были пустым в основном. Коллекции еще не удалось сформировать. Да и посетителей особо не наблюдалось — среди местных этой традиции не имелось, даже у иноземцев. Разве что у голландцев с их страстью к кунсткамерам, но этот музей являл собой совершенно иное дело. А потому даже голландцев он не привлекал. Из-за чего пустынные его залы навещали люди редко. Чем послы и воспользовались для приватной беседы…

— Не понимаю я его, — покачал головой посол Франции.

— Вам не нравится эта кунсткамера?

— Почему он ее сделал публичной? Почему он открыл театр для всеобщего посещения? Библиотеку и даже, прости господи, оперу, куда по приглашению приехали певцы из Италии.

— Среди которых мне постоянно мерещатся иезуиты, — заметил представитель Габсбургов.

— Вы тоже заметили?

— Никаких доказательств. Мне просто кажется, но да…

И тут они вошли в зал воинской славы.

Длинный.

Организованный как серия композиций, составленных из манекенов, одетых в воинское снаряжение разных эпох. Насколько это удалось восстановить.

Царевич просто собрал небольшую рабочую группу из тех, кому это было интересно. И она за три года смогла что-то изобразить.

С археологией была беда. Если быть точным, то археологических материалов не имелось вовсе за неимением таковой. Поэтому приходилось опираться на различные источники другого характера. В том числе из смежных территорий. Брать элементы снаряжения, сохранившиеся где-то. На иконы старые глядеть. И так далее.

Получился кадавр.

Но для непосвященного наблюдателя — весьма целостный и гармоничный. Во всяком случае — послам не хватило уровня образования его опознать. И они воспринимали все в этом зале за чистую монету…

Первой группой стояли пешие дружинники. По виду классические викинги или что-то в этом духе. У лидера группы шлем «сова» и ламеллярный доспех «из Бирки», срисованный с какого-то изобразительного источника. Алексей просто видел его в музее и тупо ткнул — делаем это.

Во второй группе вокруг всадника на чахлой степной лошадке, располагались пешие бойцы. Тоже со шпорами. В принципе снаряжение их было схоже с первой, только щиты каплевидные и все покрепче, добротнее что ли.

Третья группа аналогичная второй, только доспехи интереснее со знаменитыми «княжескими шлемами».

В следующей группе был продемонстрирован пик развития средневековой Руси — середина XV века. По ней прям доспехов нашлось весьма прилично. В основном по всяким личным коллекциям боярским. Отчего выглядели ребята прям совсем «кучеряво» и эффектно.

Потом располагалось поместное войско начала середины XVI века с парой стрельцов. Далее большая группа из поместного, рейтара, драгуна, а также пикинеров с мушкетерами и стрельцами 30-х годов XVII века. Потом пик 60-х годов XVII века с крылатым гусаром — прямо идеализированная апогея вооруженных сил Алексея Михайловича. Ну и последний островок — «наши дни» на момент повествования. Современная петровская армия, созданная при живом участии Алексея.

— Интересно… — задумчиво произнес посол Франции и развернувшись, посмотрел на вторую от начала композицию. Он как-то краем глаза видел старинный гобелен в соборе Байе. Случайно. И вон те ребята на них изрядно походили.

— Да, занятно, — кивнул Габсбург, который также задумчиво рассматривал эти ряженные манекены.

— Вы знаете, что дочь русского правителя была королевой Франции?

— Серьезно? Не знал. А когда?

— Шесть веков назад.

— О… удивительно.

— У нас даже стоит ей памятник в одном аббатстве, основанном ей же.

— И вы хотите, чтобы дочь французского правителя теперь стала королевой России? Ох, простите, царицей.

Французский посол улыбнулся, ничего не ответил. И медленно пошел по залу обратно, рассматривая большие карты, которые висели на стене напротив каждой композиции манекенов. Тоже достаточно условные. Показывающие рост державы на разных этапах.

Остановился возле той группы с каплевидными щитами.

Подошел австрийский посол.

— Что вас заинтересовало? Вы так смотрите…

— Львов оказывается старый русский город. Кто бы мог подумать? — покачал француз головой. — Вам не кажется, что это плохая новость для поляков?..

Глава 4

— Молдавия жаждет сбросит оковы осман!

— Тогда почему же вы до сих пор не восстали?

— Это очень непросто. Османы очень сильны. Мы только и ждем помощи для восстания, — произнес Дмитрий Кантемир.

— Ой ли? — усмехнулся Василий Голицын. — Когда недавно мы разбили османские полевые армии под Керчью и Белгородом сложилась благоприятная обстановка для восстания. Им нечем с вами было воевать. Вообще нечем. Ведь на востоке они вели войну с Сефевидами. Отчего же вы медлили?

— Так предатели… — развел руками Кантемир.

— Да, с ними всегда беда. А они, кстати, куда-то делись?

— Если Россия придет нам на помощь, то мы поднимем большие силы. Но на это нужно время.

— В это у меня нет никакой веры, — устало улыбнулся Голицын. — Но пусть так. Чудеса иногда случаются. Однако ты не сказал зачем это нужно России.

— Вы же освободите православную страну!

— Это, конечно, будет греть нашу душу. Но… война это очень дорого. Война с османами — это крайне дорого. Ведь вы хотите, чтобы мы не защищались на своей территории с комфортом, а нападали. Такие компании выльются нам в огромные, просто чудовищные траты. И все для того, чтобы потешить свое самолюбие?

— Понимаю… — кивнул Кантемир. — Вы хотите, чтобы Молдавия признала сюзеренитет России?

— Нет, — покачал головой Петр.

— Чтобы она вошла в состав России?

— Молдавия — это земля, которая лежит от нас очень далеко и неудобно. Но на нее облизываются ляхи и османы в равной степени. Нам она не нужна вовсе. Что гарантирует нам постоянные проблемы с ней.

— Как не нужна?

— А вот так, — развел руками Голицын. — Нам же там придется постоянно армию держать. Полноценную. И денег вкладывать, чтобы отбивать ее и от турок, и от ляхов. А зачем? Какая с этого отдача нам будет? Разве налоговые поступления покроют затраты на ее защиту?

— Но вера…

— Вера — это очень важно. — серьезно произнес Петр. — Но сейчас влезать в эту войну нам нет никакого резона.

— Если Молдавия сбросит оковы османского гнета, то все северные Балканы могут упасть вам в руки. А может и центральные. Во всяком случае Молдавия, Валахия и Болгария. Это благодатные земли. И они полностью покроют все ваши расходы.

— А ты уверен, что они упадут к нам в руки? — устало потерев лицо, спросил Голицын. — Насколько мне известно у местной элиты таких целей нет. Среди них вообще сотрудничество с Россией не является значимым направлением. Вот Габсбурги — да, они им интересны.

— И, кстати, наше вторжение на Балканы поставит нас в условия вражды с Габсбургами. — заметил Петр. — Даже занятие Молдавии.

— Разве вы не тяготитесь тем, что православных людей угнетают магометане?

— Тяготимся.

— И не хотите им помочь?

— Не хотим.

— Но почему?

— Потому что, как говорят англичане, мы таким образом вытащим каштаны из огня для других. — произнес Василий Голицын. — Мы вас освободим, а все сливки от этого получат другие. За наш счет. Да и освобождение… Что вы, что болгары, что валахи ведь хотите не под нашу руку идти, а самостийно жить. Не так ли?

— Совсем не хотите? — с нескрываемым отчаянием в голосе спросил Кантемир.

— Почему же совсем? Просто этот прожект выглядит сущей сказкой. До ваших земель у нас нет удобного транспортного пути. Все вести придется долго и дорого. Прежде всего военные припасы и продовольствие. Вы нас снабдить всем этим не сможете.

— Сможем! Продовольствием сможем!

— Вериться слабо. — фыркнул Петр, все-таки сказывалась разъяснительная работа, проведенная сына. Со скандалами, но удалось многое донести до отца.

— Мы будем исходить из того посыла, что нам придется оперировать собственными ресурсами. — вкрадчиво произнес Голицын. — Поможете — хорошо. Нет — не страшно. А надеется на то, что вы окажите помощь слишком наивно. Вдруг вы не справитесь? И тогда вся кампания коту под хвост. Вон — отличный момент для восстания упустили. Из-за предателей, безусловно. Отчего же эти предатели не помешают вам снабжать нас провиантом и фуражом?

Кантемир промолчал.

— Так вот — вопрос обеспечения армии стоит настолько остро, что начинать кампанию сейчас — пустое дело. Для начала нам нужно создать базу снабжения где-нибудь в устье Днепра. Накопить там припасы. Создать каботажный флот для перевозки всего этого. И только после начинать думать о военной кампании. Да и то… думать, а не действовать.

— Но вы же хотели брать Константинополь! — воскликнул Кантемир.

— Одно дело рывком пройти к столице и взять ее. И совсем другое — вести большую войну, освобождать обширные территории. Одних только гарнизонов сколько потребуется, чтобы не дать предателям устраивать пакости в тылу? Ты не считал?

— А вы считали?

— Мы провели двадцать семь командно-штабных игр, моделируя эту кампанию. И сделали определенные выводы, — произнес Петр. — Во всяком случае мой сумел убедить меня в глупости этой затеи, если с наскока воевать идти.

— А если не с наскока? — потрясенно переспросил Кантемир. Его удивило то, как основательно к этому вопросу подошли русские. Еще до того, как они прибыл к ним с предложением…

— То, как уже заметили, нужно создавать главную базу снабжения и каботажный флот. Это время. Год-два, возможно больше. Вместе с тем мы должны понимать куда и зачем идем. Ты прибыл один. И ты нас убеждаешь, что люди ждут нас. А мы вот не знаем — ждут ли. И люди — ладно. А аристократы? У кого какой настрой? У кого какие интересы? Сейчас, насколько мы знаем, османы держат Молдавию крепко за глотку. И аристократы ваши во многом им прислуживают.

— Они не решатся выйти против вас!

— Они должны решится выйти за нас! — воскликнул царь. — Нам самим воевать за эти земли сейчас резона нет. У нас вон — обширные черноземы пустыми лежат. Нам сейчас лишняя земля без надобности.

— Но на ней живут люди! Православные люди. И они готовы признать тебя своим монархом!

— Мне приятно это слышать, — фыркнул Петр. — Но я хочу в этом удостоверится. Кто конкретно хочет? Вот поименно. Соберешь письма? Я должен понимать, что меня там ждут. Иначе эта война лишена смысла. Уразумел ли?

— Уразумел, — кивнул Дмитрий Кантемир мрачно.

— Да не кисни ты. Денег я дам. Чай с пустыми руками не уедешь. Вернешься. Подумаешь над тем, как лучше все обставить. Поговоришь с верными людьми. А то быть может только ты один и жаждешь нашей помощи. Для остальных же мы будем врагами.

— Петр Алексеевич, ну какие враги?

— Что молдавская, что болгарская аристократия видит свои земли независимыми. И стоит за то, чтобы мы пришли, их освободили за «спасибо» и ушли. Но там в этом какой резон? А если плата будет больше, чем «спасибо», то вряд ли все так обрадуются нашему приходу. Не так ли? — грустно улыбнулся Василий Голицын.

Дмитрий Кантемир пожал плечом.

Недовольно.

Впрочем, этот его очередной заход провалился. Но ему хотя бы пообещали денег, что уже неплохо.

— Сколько?

— Пятьдесят тысяч.

— Ого!

— Ты подумай — как вести будешь, чтобы не ограбили. Да и шляхта с османами явно на твою голову облизываются.

— Унесу, — улыбнулся повеселивший Кантемир.

— Если союзников верных найдешь — еще денег пришлем. Но проверять станем. Так что пустыми письмами кормить нас не выйдет. — буркнул Петр.

— У нас свои люди в Константинополе, — дополнил царя Голицын. — И мы сможем проверять многое…

От Риги отошло девять кораблей. Достаточно больших. Голландской постройки. Россия вообще, пока еще не развернула своего судостроения, активно закупала и заказывала крупные корабли в Голландии.

Вот и сейчас.

Понятно, немного их доводила и переоснащала. Например, устанавливая свое вооружение. Благо, что с ним мал-мало все было хорошо. А стандартизированное вооружение Алексей проталкивал, где мог и как мог. Но в целом это оставались все те же голландские крупные корабли рубежа XVII–XVIII веков со всеми их характерными признаками.

На этой эскадре уплывало посольство в Тенкодого.

Казалось бы.

Кому какое дело до такой экспедиции? Однако их ждали. Десятка два пиратских кораблей болтались на горизонте.

Почему они не приближались? Бог весть.

Может их ввели в заблуждение, когда нанимали? И нападать на крепко сбитую эскадру артиллерийских кораблей они не рвались.

А может узнали, что в Риге на борт этих галеонов поднялся пехотный полк. Опытный, матерый пехотный полк, способный в абордажных стычках заставить их умыться кровью. Без всяких, впрочем, гарантий на успех. Еще не известно, кто кого на абордаж возьмет в случае начала свалки. Как показали события десанта в Кафе — русская пехота может многое. Даже в море…

Чуть мористее бежал галеас. Тот самый, который по сути — Балтиморский клипер. Он опасно приближался к пиратам. Но те не спешили его атаковать. Даже стрелять в него. Хотя и он огня не открывал.

Так — маневрировал.

Танцы скорее.

Опасные.

На грани фола, но… танцы.

Галеас то отходил к эскадре. И пираты чуть приближались. То он к ним начинает прижиматься — они сразу же отходили. Ввязаться в бой выглядело очень рисковой забавой. Еще не дай Бог ход потеряешь — и все. Эскадра галеонов просто пройдет мимо и расстреляет в упор. Пираты знали, что на нее поставили шестидюймовые орудия. Да, карронады. Но так и что? Шестидюймовые же. Калибр пугал. И пиратские корабли были не готовы испытывать их действие на себе.

Адмирал же, что командовал всей этой морской процессией со стороны России, напряженно вглядывался в пиратов. И пытался понять — кто и зачем их прислал. Ведь видно же — много. Слишком много для случайности. И слишком мало для того, чтобы совладать с эскадрой. Значит этот кто-то владел не всей полнотой информации и не ведал, что для экспедиции закупали корабли по трем независимым контрактам. Специально чтобы запутать наблюдателей. С разными целями, указанными в бумагах. И все «переиграли» по сути в последний момент. Он и сам еще две недели назад не знал всех подробностей…

Алексей, наконец, добрался до Казани.

Он уже изрядно устать за минувшие дни путешествия от бумажной работы в мерно покачивающейся каюте. Тускло освещенной керосиновыми лампами. Лучше, конечно, нежели свечами. Кардинально лучше. Но глазки все равно уставали и быстро. Яркого электрического света очень не хватало.

И тут берег…

В Казани он в прошлой жизни бывал. Много раз. И сейчас, разглядывая ее с парохода, едва ли мог узнать не то, что город, а даже местность. Казалось, изменилось все. Впрочем, в Москве он испытывал такое же ощущение. Все-таки трудовая деятельность людей если горы и не сворачивает, но ландшафты меняет. Отчасти даже вручную, как говаривал один персонаж фильма «ДМБ».

Царевич смотрел на понтонную переправу. Ее тут уже пару лет как организовали. Но на берегу уже начали накапливать строительные материалы и появились первые работники, которые станут возводить мост. По уже отработанной технологии. Там — под Пермью. А к Перми этот тип мостов отрабатывался на державных дорогах — тех самых макадамах, которые начали строить перед подготовкой к войне со шведами. В общем — лет десять эти мосты мал-мало «вылизывали», построив во множестве и улучшая конструкцию.

Каменный насыпной бык переходил в массивную кирпичную стойку опоры, между которыми пробрасывали деревянные фермы из лиственницы. Поверх которых уже дорога и шла.

Эти фермы то и совершенствовались по сути.

Так или иначе, но в ближайшее время должны были начаться работы по укреплению косы и отсыпке каменных быков. С тем, чтобы в будущем году уже по опорам собрать деревянные фермы. Не самые живучие, да. Но лиственница плохо гниет. А применение дерева позволяло возводить такие мосты быстро и просто.

Когда руки дойдут и появится возможность, деревянные фермы нужно будет заменить на металлические. Но это потом. Сейчас ни Алексей, ни Россия к этому была ни морально, ни технически не готова…

Чугунная дорога уже тянулась от Перми к Казани. И в будущем году должна была достигнуть этого года. Еще через год она должна была «добежать» до Нижнего Новгорода. А еще через год — до Москвы. Соединив таким образом ориентировочно в 1711 году Нижний Тагил и столицу круглогодичным сообщением.

Да — это не Транссиб. Совсем не Транссиб.

Чугунная узкоколейка могла скорее конкурировать с декавилькой. А точнее с ее производной — военно-полевыми железными дорогами, которые с 1870-х годов строились временно для перевозки грузов в военно-полевых условиях.

Тут сказывался и материал — чугун, который не позволял создавать на колесную пару высокую нагрузку. Да и динамические нагрузки переносил плохо из-за чего в плане скоростей такая дорога не могла ничем особым похвастаться. Ну и колея — она была узкой. Отчего и вагоны, и паровозы были небольшими. И перевозилось в целом не очень много грузов. По аналогии с нормальными железными дорогами, особенно XXI века, в котором они творили настоящие чудеса.

Но даже такая ветка открывала возможность проводить составы с сотни тонн груза за от Москвы до Нижнего Тагила часов за сто непосредственного пути. Ориентировочно. Что кардинально повышало не только связанность основной территории России с Уралом, но и с Сибирью. Ведь из Нижнего Тагила открывался речной путь до самого Байкала и китайской торговли у его берегов…

Примирившиеся раскольники под руководством Демидова строили еще одну чугунную дорогу от Москвы в Тулу. С тем, чтобы создать из этого города южный узловой логистический центр. Одна ветка пойдет потом на Иван-озеро и далее на Воронеж, а может и даже Азов. Вторая в сторону Орла и Курска.

Аристократы же строили на свои деньги дорогу от Москвы к Смоленску. У них были свои резоны — они вдохновились недавней войной с Речью Посполитой. И готовили тылы для ее продолжения, рассчитывая поживиться в будущую кампанию, в которой они не сомневались. Дальше эта ветка должна была уйти на Полоцк и далее Ригу. Чтобы ввести Ригу и западную Ливонию в торговый и хозяйственный оборот. Ну и на Пруссию кое-кто в высших эшелонах власти России уже облизывался…

По мнению Алексей, не хватало пока всего нескольких стратегических проектов. Прежде всего на Новгород и далее Павлоград-Выборг. Ну и на Ярославль к Вологде, дабы выйти к верховьям Северной Двины. И тут царевич надеялся на купцов — на их кумпанство. Но те медлили, рядились, считали и не особенно рвались…

Своих же рабочих рук ему остро не хватало. И Алексей ждал как манны небесной первых строителей из Ирана, которые бы несколько лет, в рамках обучения, должны были бы поработать в России на строительстве таких дорог. Тысяч десять или двадцать человек. Во всяком случае шах их обещал. И эта «учеба» могла очень сильно ускорить возведение базовых, фундаментальных веток новых чугунных магистралей, связывающих всю страну в единый узел.

Впрочем, даже без них к концу 1711 года общая протяженность чугунной узкоколейки в России по планам должна достигнуть примерно двух с половиной тысяч километров. То есть, тысячи местных верст в рамках новой СИ. Ну а если они прибудут в достатке и никаких проблем не произойдет — то вдвое больше.

Да — это было мало.

Безгранично мало.

Тем более, что все эти чугунные дороги были узкоколейками в одну нитку пути. Из-за чего особой пропускной способностью не могли обладать. Но даже это должно было просто взорвать экономику России по ожиданиям царевича. Просто за счет введения в нормальный хозяйственный оборот огромных территорий. Оживляя внутреннюю и транзитную торговлю.

И сбавлять темпов строительства ни Алексей, ни Петр не собирались. Царь ведь тоже проникся. Ему, конечно, больше нравились каналы, но сама идея перебрасывать в считанные недели полевую армию из под Новгорода к Азову выглядела настолько привлекательно, что Петр Алексеевич вцепился в эти дороги мертвой хваткой. Как бульдог.

К 1715 году по планам, без учета иранской помощи, чугунные дороги должны были завершить первичный базовый контур.

Главной веткой должен был стать путь от Нижнего Тагила через Пермь, Казань, Нижний Новгород, Владимир, Москву, Смоленск и Полоцк на Ригу. Этакая гранд-параллель, словно нитка, собирающая «бусы» от Сибири до Ливонии.

Кроме того, должны быть запущены еще четыре магистральные ветки. От Москвы через Тулу на Воронеж и далее к Азову, от Тулы на Киев через Орел. От Москвы через Тверь к Новгороду и далее к Павлограду и Выборгу. Ну и от Москвы на Ярославль и Вологду с доводкой ветки до Архангельска.

А к 1720 году общая протяженность путей должна была достигнуть по планам шестидесяти тысяч километров. Примерно. И закрыть такие необычные направления, как Кола. Да-да, царевич считал создание порта на месте Мурманска очень важной задачей. Что было невозможно и бессмысленно без проведения к нему чугунки. Там и торговля, и промысел, в том числе китобойный. Ну и на восток дорога должна была продвинуться хотя бы до Тюмени. Хотя бы…

Планы-ураганы!

Алексей стоял сейчас на пароходе и невидящим взглядом смотрел на водную гладь. По которой, медленно вращая воротом, шел паром. И представлял себе это будущее… В его воображении уже стоял мост. Большой, грандиозный мост через Волгу. И тут — по нему через Казань шли поезда. В клубах дыма. Угольного, разумеется. Не на дровах же паровозы водить?..

— Алексей Петрович, обед готов. — произнесли за спиной, вырывая царевича из грез.

— А? — словно бы очнулся он и за-озирался, пытаясь понять, куда он попал и что случилось.

— Ты просил напомнить, когда будет готов обед. Чтобы не медлить с отплытием…

Глава 5

Алексей отхлебнул глоток кофе и поставил чашечку на стол.

— Неплохо.

— Мы стараемся быть не хуже, чем в столице, — улыбнулся Григорий Дмитриевич Строганов.

— Это славно. Хотя кафе пока только там.

— Исправимся.

— Надо только подумать — для кого оно и зачем. Ну да ладно. А что ты делаешь в Перми? Здесь же у тебя дел никаких нет.

— Как нет? — наигранно улыбнулся визави.

— Ради встречи со мной приехал? Просто засвидетельствовать свое почтение?

— И это тоже, но… главное, конечно, поговорить о севере.

— А что о нем говорить? Север и север. Лед, мороз, медведи белые и снежная пустыня. Ах да! Еще северное сияние.

— Ты, Алексей Петрович, столько сил тратишь на развитие производств всяких в России. Отчего мы, заводчики, в неописуемом восторге. Севера же при этом совсем не касаешься. Почто так? А ведь там богатства великие.

— Только добывать их дорого и сложно.

— Но мы же добываем.

— Потому что выбора нет. На север ведь все везти нужно. И если бы тоже самое можно было бы найти, где-то в теплых и уютных местах, то и смысла во всей этой возне не имелось.

— Если бы… — развел руками Строганов.

— Соли ныне богато в Астрахани и Крыму. И намного дешевле добыча. И погода более уютная. Золото? Так его торгом проще добыть, чем по крупинкам мыть в северных реках. Что еще?

— Предлагаешь мне бросить дела северные? — нахмурился Строганов, явно раздраженный и обескураженный такой отповедью.

— Ну отчего же? — усмехнулся Алексей. — На севере действительно много всего интересного. Однако же менять подход все одно надо. Али думаешь, что по старинке выпаривать солевой раствор также выгодно будет? Сожрут тебя южане. Как есть сожрут. Там ведь куда более богатые солевые растворы. И их не дровами выпаривать можно, а на солнце.

— И как же мне меняться?

— Вот смотри… — начал Алексей. — Мне недавно рудознатцы доложили, что вот тут, недалеко от Перми, есть большое месторождение соли. Глубокое. Если его по старинке разрабатывать толку не будет. Но есть вариант. Шахта называется. В Европе так металл и прочее уже веками добывают. Отчего так нельзя? Сам смотри. Копаешь шахту. Можно уступами или наклоном. Укрепляешь стены. Оборудуешь подъемник, чтобы людей и грузы поднимать-опускать. Придумываешь как туда воздух закачивать свежий. Это несложно. Обычная помпа с приводом от, допустим, ветряка. Про откачку воды тоже подумай — она может все подмочить. И на выходе, когда все это сделаешь, вложившись и умом, и руками, и деньгами, получишь возможность ту соль лопатами добывать. Дешевле, быстрее и больше всякой озерной. Даже из соленых южных воды вроде Сиваша.

— Ну… — протянул Строганов.

— Не хочешь по новому?

— Почему же не хочу? Хочу. Только тут подумать нужно.

— Это правильно. Думать вообще полезно. Без ума ничего толкового не выйдет. Полагаю, что у тебя на старых солеварнях тоже пласты также залегают. И поставив там шахты можно будет соль многократно увеличить в добыче да удешевить. А, кстати, да, чуть не забыл. Про освещение важно помнить. Я бы предложил систему зеркал металлических, потому что, если там, внизу, что-то гореть будет — людям от того дышать труднее будет.

— Это верно, — кивнул Строганов. — Это мне ведомо. А что еще? Разве одними шахтами?

— Отчего же? Вот золото. Старатели его руками моют. Медленно и мало. А погода у вас на севере дурная. Много в воде не постоишь. Холодно.

— Люди как-то справляются.

— Кто здоровьем от природы велик. Остальные мрут как мухи.

— Север вообще к здоровью суров. Слабых не терпит.

— Видел мой пароход?

— Это тот корабль, что приводится в движение колесами?

— Колесами, колесами, — покивал, улыбнувшись царевич. — На нем паровая машина. Она эти колеса и вращает. А можно еще одну поставить, чтобы она специальным устройством грунт со дна черпала. Или от этой отбор мощности сделать. И его промывать поднимаемую породу прямо на корабле этом.

— Так… это… — завис Строганов. — А это как? Я о таком даже не слышал.

— Так это я только что придумал, — соврал царевич. О драге он знал отлично и неплохо себе представлял ее устройство. Ну, в общих чертах. Впрочем, собеседнику об этом знать не следовало. — Только сделать ее будет не так просто. Людей у меня нет толковых. Все заняты. А тебе таких приблуд промывочных несколько штук надо. Работать будет как лед сойдет — в ледяной воде еще. И так до ледостава. За сезон намывать должна как несколько сотен старателей или даже тысяча. Но тут как повезет.

— Звучит сказочно… даже не верится, что это возможно.

— На самом деле это и без паровых машин можно сделать. На конном приводе. И даже на ручном. Выработки будет меньше, но все равно многократно больше, чем руками грунт промывать. Что же до сказки, то шахты то на поверхности лежали. И в той же Польше соль именно так добывают уже давно. Али не знал? Отчего же? Ведь это твое дело. Твоя прибыль и выгода. А ты нос свой всюду не суешь и не пытаешься выведать, где да как это же дело делают. Может кто удумал что интересное?

— Так вроде и наших приемов хватало.

— Вот так всегда… — раздраженно фыркнул Алексей. — Сели на попу ровно и сидят у нас, пока уже поздно не стало. А всякие хитрецы тем временем вперед убегают. Оставляя нас у разбитого корыта. Нельзя так! Понимаешь?

— Всегда же так жили.

— Оттого мы и плетемся в хвосте, — покачал головой Алексей. — На севере ведь можно организовать добычу кита. Там есть острова с большими залежами чуть ли не открыто лежащего угля каменного. Чтобы отапливаться. И масло земляное. И даже алмазы да прочие самоцветы. Там много всего есть. Только по старинке их добывать себе дороже если вообще возможно. Как бы это смешно не звучало, но тоже золото золотым выходит. С торговли хлебом его проще добыть можно, дешевле и больше. И без всяких северов.

— Я понимаю.

— Понимает он… — покачал головой царевич.

— Я действительно тебя понимаю Алексей Петрович. — предельно серьезно произнес Строганов. — Затем к тебе и пришел. Много всяких историй о тебе ходит.

— А что за истории?

— Что ты многое видишь иначе. И понимаешь как тоже самое делать, только с большей отдачей. Не обманули слухи. Даже этот наш разговор — уже польза для меня великая. Если с шахтами все выгорит.

— Только ты сам с ума не сходи. Найми какого знающего человека. Толкового. У тех же ляхов или в Богемии. И о людях заботься, а не как в Европе, чтобы их там грунтом не завалило или они не задохнулись.

— Так и поступлю. Сегодня же письмо отправлю своим людям в Москву, чтобы отправились мне нанимать знатоков и умельцев этого дела.

— Ну и славно, — кивнул Алексей.

После чего они углубились в вопросы развития севера.

Царевич не думал ни о каком Северном морском пути. В период Малого ледникового периода[7] да без мощных ледоколов сама идея о такой магистрали выглядела пустяшной. Раз уж там, в XXI веке, в климатический оптимум да с подходящими техническими средствами его сделать рентабельным никак не могли. Слишком дорого, долго и рисково.

Однако о севере он все же думал.

Ресурсы тратить на него не хотел. Там ведь не было ничего такого, чего бы еще где-то добыть было нельзя. Однако поддерживать энтузиастов дело благое. И многократно дешевле, и спокойнее, чем самому лезть. Свернут себе там шею? Сами хотели. А справятся? Так молодцы. Уважение им и почет.

Вот и сел он рассказывать своему собеседнику свою стратегию развития региона. В основном, конечно, бассейнов Белого, Баренцева и Печорского морей. Кстати, последние два еще своего имени не имели. За Карские ворота соваться он не собирался. Не с текущими его ресурсами. В сущности, там даже не имело смысла возрождать знаменитую Мангозею в устье Оби. После прокладки чугунной дороги от Перми до Нижнего Тагила это просто потеряло всякий резон. Этим путем стало ходить на Обь и быстрее, и проще, и удобнее. И на Енисей…

Алексей видел север как некую кладовку. Склад ценных ресурсов, который было бы неплохо застолбить на будущее. Поэтому проявлять активность требовалось. Но умеренную. И желательно не за счет казны. Хочет Строганов? Вперед! Он будет ждать его с победой…

Русская эскадра с посольством в Тенкодого медленно проходила Гибралтар. Люди уже устали.

Не так-то и просто идти на забитых как бочки с килькой кораблях. Регулярно приходилось где-то останавливаться на отдых. Хотя бы суточный. Сначала в Ирландии, потом в Португалии. Теперь вот пошли дальше — последний рывок — самый сложный. До устья реки Вольты. И хоть в Португалии эскадра простояла несколько дней это не сильно сняло усталость.

Трудно. Тяжело. А тут пираты.

Много.

В этот раз действительно много.

Вывалили из Гибралтара и ринулись на перерез. Галеры разные и всякие легкие парусники вроде шебек. Бодрые. Резвы. Тяжелым, глубоко сидящим галеонам от них было не уйти. Чем пираты и решили воспользоваться.

Казалось, что вышел весь флот Магриба.

Субъективно, конечно. Но у страха глаза велики. Да и действительно много этих скорлупок тут было.

Галеоны, подчиняясь приказу, вывешенного флажками на флагмане, сократили дистанцию. Выстраиваясь в плотную линию. Чтобы на них было сложнее навалиться разом.

Орудия привели в боевую готовность.

И ждали.

Просто ждали, глядя на то, как пираты довольно бодро приближаются к их ним. Низенькие, легкие, подвижные. Но никто не обманывался. Эти лоханки были забиты пиратами, готовыми к абордажу. Вон — прекрасно все просматривалось в зрительные трубы. Так что, если дорвутся, драка окажется очень тяжелая. Это там — на Балтике — обошлось. Не рискнули пираты ввязываться в драку с непредсказуемым итогом. А тут они явно верили в свой успех…

И вот — дистанция.

С галеонов сняли все их голландское вооружение. Все пушечные порты задраили, используя их для вентиляции больше. Артиллерию же разместили на верхней палубе. Немного, но шестидюймовых карронад на специальных противооткатных станках. Уже отработанных.

Ну они и жахнули.

Тяжелой дальней картечью.

Накрывая накатывающие корабли сверху. Поверх их низких бортов. Да так, что у какой-нибудь галеры после продольной «подачи» с одного орудия на палубе оставалась только кровавая каша. Каждая картечина как ядро маленькое — в дюйм. И она пробивала целые просеки в этой толпе. А если туда залетало с двух-трех орудий…

Стреляли такие шестидюймовки очень резво и бодро. Потому что расчетам активно помогали свободные члены экипажа и пассажиры. Подтаскивая выстрелы.

Просто и сурово.

Выстрел.

А у тебя уже два-три готово новых. Уже притащили из порохового погреба. Только заряжай. Что и делали. Усилий же для накатывания практически не требовалось. Поэтому стреляли они практически по готовности. Отчего начали перегреваться. Но… это было уже не так важно.

Пираты все оценили.

Быстро.

Не требовалось великого ума для этого. А в зрительные трубы было отчетливо видно, что становилось с экипажами кораблей, рискнувших приблизиться к русской эскадре. Так что они отвернули.

Да и эскадра не стала уходить.

Русские галеоны заложили вираж и вышли на курс преследования. Дабы наблюдатели на берегу все поняли и не испытывали никаких иллюзий. «Поле боя» оставалось за победителем.

Полчаса.

Пираты ушли восвояси, пользуясь своими существенным преимуществом в скорости. А галеоны вновь развернулись и направились к покачивающимся на волнах «жертвами». Тем кораблям, которым не повезло подставиться под удар.

Здесь уже они действовали вне строя.

Каждый галеон подходил к ближайшему подранку. С высоких бортов из мушкетов расстреливалось всякое сопротивление. После высаживалась призовая команда, собирающая самое ценное. Его было немного, но было.

Далее галеон чуть отходил и стрелял ядром вдоль подранка. Так, чтобы проломить ему борт ниже ватерлинии. Слабый в основном. Ну и пустить ко дну. После чего отправлялся к следующему…

Эскадра вела себя спокойно и домовито. Так, словно она в этих водах хозяйка. Испанцы и французы с берега за всем этим наблюдали молча и грустно. Выводить свои корабли и навязывать бой, как они изначально планировали, никто не решился. Слишком уж подавляющим оказалось огневое превосходство русских. Слишком пугающим. Они ведь не понимали отчего такое лютое действие выстрелов и как так получается, что они идут столь часто?

Да и вообще…

Все пошло не так. И разумнее было сделать вид, что они тут просто загорают. А пираты Магриба? А что пираты Магриба? Они и сами от них страдают…

— Сердце у меня не на месте, — тихо произнесла царица Евдокия Федоровна.

— Отчего же? — вполне серьезно поинтересовалась Миледи.

— Так сынок один поехал…

— Как один? С ним же много людей.

— А женщин близких? Ньёньосс уехала с посольством. Агнесса тут, в Москве осталось. Три другие вообще замуж отдали. Кто при нем?

— Он взрослый мальчик.

— Вот то-то и оно, что взрослый… — покачала головой мать. — Ты разве не заметила, как он к этим двум прикипел? Добрый он, привязчивый. А ну как по пути ему какая попадется?

— Алексей способен себя контролировать.

— В жизни всякое случается, — возразила Евдокия Федоровна. — В конце концов он сын своего отца. А государь у нас иной раз словно одержим юбками. Так и норовит проверить что там у дам находится. Вдруг что-то новенькое?

— Это старая история… — нахмурилась Миледи.

— Да брось, — отмахнулась царица. — Я не про тебя. Мне ведь постоянно докладывают о том, кого и где он завалил. Тошно слушать. Но ума ему хватает не повторять дурость ту, что он с Монсихой учинил. Пока хватает…

— Ты думаешь?

— Я не молодею, — печально произнесла царица. — Да, я родила ему трех сыновей и одну дочку. Один сын, правда, преставился. Но свой долг я выполнила. И красивее от этого не стала…

— Насколько я знаю, Петр Алексеевич свой супружеский долг выполняет.

— По случаю. И все больше со всякими случайными девками. Молодыми. Наливными. Не чета мне. Вот и сынок, боюсь, сорвется. Ты ведь знаешь — ему с этими… хм… горничными, нравилось. Поговаривают, что он только с ними был на самом деле радостным и довольным жизнью. Этого и боюсь. Мне кажется, что он слаб до женского племени. Держится, но слаб. И теперь вкусив разврата…

— Я верю в Алексея Петровича.

— Я тоже верю, но страх берет. Нельзя его было так отпускать. Опасно.

— Да в чем опасность то?

— Мне кажется, что, если бы у нас так к неграм не относились он бы эту свою Ньёньосс в жены взял. Но то — негры. А там — наши бабы. А ну как к какой прикипит? Вон — муженек то мой хотел со мной развестись, в монастырь отправив, а Монсиху себе взять в жены. Мыслишь, что сынок, блажь такую не учинит?

— Он другой.

— Он только делает вид, что другой. Поверь — я его хорошо знаю. Они с отцом во многом похожи. Просто Леша… он, как мне кажется, что-то странное увидел в той церкви. Отчего повзрослел… ну, может даже постарел. Так что все получилось кверху ногами — сын старше отца. Но это ведь ничего не меняет. Да — он держится. Но страсти, страсти в нем кипят какие! Да и девки иной раз бывают такие, что дух захватывает у самых крепких мужчин…

Арина устало вздохнула. И беседа пошла по кругу.

После отъезда Натальи Алексеевны царица потребовалась дежурная подруга, с которой можно было безопасно посудачить. И пусть не сразу, но таковой Миледи и стала.

Поначалу то Евдокия Федоровна чуралась бывшей кормилицы своего сына. Но по мере набора ею политического веса стала сходиться ближе. В конце концов та выглядела такой же одинокой и в общем-то испытывала аналогичный дефицит простого человеческого общения.

Что же до царевича, то определенный резон в словах царицы имелся. Арина и сама опасалась подобного сценария. Прикипит к какой-нибудь случайной девице. Привезет ее. И сделает супругой. С него станется. Или того хуже — заразу какую подцепит. Чай дело не хитрое. Как ее лечить? Поэтому она хоть и пыталась успокоить Евдокию Федоровну, но не сильно. Сама тоже переживала.

И сокрушалась.

Надо было настоять и отправить с ним Агнессу. Хоть какой-то присмотр…

Глава 6

— Давно мы не встречались.

— Да, давненько, — охотно согласился Никита Демидов… он же известный на всю Россию и не только оружейный промышленник.

— Не слышал? Говорят кодекс трудовой царь ввел.

— Так и есть. Ввел.

— А я говорил — веры ему нет!

— Причем тут это?

— Как причем? Обещал нам свою поддержку, а вон оно что вытворяет!

— Ты сам то его читал, кодекс этот?

— А то, как же? Нос свой сует в наши дела! Куда это годится?

— Разве там что дурное написано?

— Это наши дела! И это мы нанимаем людей! Как хотим, так и нанимаем!

— И то верно, — кивнул Демидов. — Но вон — Лопухины доигрались в самостийность. Хорошо получилось?

— Ты про взрыв на пороховой мануфактуре?

— Только то, что родичи жены уберегло Лопухиных от гнева царского. Да и так — привилегию сняли. Теперь не только им, но и еще трем другим родам позволили пороховые заводы держать. По самому последнему слову техники оснащенные. Так что Лопухины рвут и мечут. Хотят построить несколько, чтобы сохранить свое преимущество.

— Блажит царь… ой блажит…

— А ты бы на его месте не блажил?

— Ну взорвалось? И что такого? Все равно войны нет, а запасы добрые. Мануфактура то та очень много пороха доброго выпускала. Спокойно все восстановили бы. Чего этот ирод так терзает Лопухиных?

— За то, что подвели его. Не справились.

— Ой… да брось! В чем не справились то?

— А вот не брошу. Как ставить мануфактуру пороховую им царевич подсказал и лично участвовал в ее создании. Отчего она на голову али даже на две превосходило все, что было ранее. Выдавая добрый порох самой высокой пробы. Что наши знатоки, что иноземцы его нахваливали. И с селитрой он им помог. Вон как все поставил! Словно из воздуха ее берут в великом количестве! И еще много чего. Это все вообще его дело, которое он им доверил. А они подвели Алексея Петровича своей безалаберностью и безответственностью… — произнес Демидов и раздраженно махнул рукой.

— Ладно. Пусть так. Хотя, как по мне, царю бы помочь Лопухиным, а не поедом их есть. Ну да ладно. Его дело. Однако же все равно — не понимаю я этот кодекс. Зачем ввели? Ради чего?

— А затем! Людей нет. Поломки одни. Простои. И прочие неприятности.

— И кодекс это исправляет?

— Конечно! Пусть и не полностью, но исправляет. И да — его ведь не Алексей Петрович писал. Он собрал самых именитых заводчиков и с нами посоветовался. Так что, ругая кодекс поноси и меня. Ибо и я руку к нему приложил.

— ТЫ?!

— Я. Постаравшись закрепить в нем сложившуюся у меня практику. Мы ее с Алексеем Петровичем уже несколько лет прорабатываем. Он ведь у меня много всего внедряет. Станки, машины паровые и прочие. Ломкое это добро. А чтобы жило подход особый нужен. Вот и вышло, что на мне проверяли сей кодекс. Не только на мне, конечно. Но все же…

— Диво… диво… — покачал головой собеседник. — Почто же ты на иных заводчиков так взъелся?

— Я? На них? С чего ты взял? Вот дурь из головы — да, надобно им выветрить. В остальном — какой мне резон с ними собачиться? Сей кодекс — великое дело. Простые рабочие, перед которыми его зачитали, оказались просто в восторге. Хотя ничего особенного там не было. Почти все и так применялось. Но одно дело — по моей воле, а другое — по государевой. С гарантией. Это им душу очень греет! Для нас же, заводчиков, этот кодекс в четверть, а то и треть повышает выработку за счет уменьшения простоя, брака и поломок. А также новые прием позволяет внедрять.

— Ой как сладко стелешь…

— Не веришь?

— То просто слова. Пока я вижу, что царь обложил заводчиков дополнительными поборами. А ты ему в том помогаешь. Только резона твоего не понимаю. Ускользает он от меня.

— Ускользает? Так я покажу…

И они пошли в цеха.

Демидов решил на словах продемонстрировать то, чего ему удалось внедрить у себя. В том числе благодаря этому кодексу. Наладившему нормальный, упорядоченный и дисциплинированный труд без штурмовщины…

Первый цех был прокатный, в котором делали заготовки для мушкетных стволов. Три пресса, четыре прокатных стана с приводом от паровых машин, да с десяток горнов для нагревания. Здесь кованная болванка пробивалась и раскатывалась в бесшовную трубку.

Потом они перешли во второй цех, где проводили дорнирование этих заготовок. Специальным станком с паровым приводом. Специально для калибровки и выравнивания канала ствола. Потом заготовку обрезали по размеру и делали нарезку под казенный винт. Его тут же вытачивали. Также в этом цеху просверливали затравочное отверстие и производили цементирование внутренней поверхности с последующей закалкой. В результате чего мягкий и вязкий снаружи ствол имел внутри гладкую, твердую поверхность.

Общая производительность этих пары цехов выходила не менее пятисот стволов в сутки. ПЯТИСОТ! Старым методом поковки и за неделю столько не делал. Всем предприятием. В год же, с учетом праздников, отпусков, простоев и брака выпускалось никак не меньше ста тысяч мушкетных стволов. Что находилось за пределами добра и зла в понимании местных жителей. Тем более, что совокупно эти два цеха обслуживало порядка двухсот человек. Плюс ремонтная бригада. Ну и ребята на доставке заготовок, угля и прочего. Совокупно — около трехсот пятидесяти человек. А ведь для выпуска даже двадцати тысяч «стволов» в год ранее приходилось на этом направлении держать несколько тысяч квалифицированных сотрудников. И они высвободились. Сжигая при этом в разы больше угля, если не на порядок…

Часть этих людей Никита планировал направить на еще две такие линии — для карабинов и пистолетов. Кого-то задействовать на других, не менее важных направлениях. Так или иначе, но «выхлоп» от этой механизации и наведения порядка, вкупе с хорошей мотивацией персонала оказался невероятный! Просто сказочный!

— Сто тысяч стволов… — тихо произнес собеседник, придирчиво осматривая готовое изделие.

— А ты думал? — усмехнулся Демидов. — Обязательный выходной уже снизил брак. Отпуск тоже уменьшил. Мы вообще с Алексеем думали о двух выходных — в среду и воскресенье. Чтобы люди на свежую голову трудились.

— И ты их все используешь? — спросил визави, указывая на ствол, словно бы и не слыша слов Демидова.

— Нет, увы, нет. Продаю с небольшой наценкой другим производителям оружия. Им это выгодно. Качество у них славное. Да и свой выпуск не нужен.

— Убедил. — произнес бывший раскольник, отложив мушкетный ствол. — С рабочими понятно. Славно и ладно. Не думал даже. А с крестьянами ведь все не так?

— А чего с ними не так? Алексей Петрович никогда не скрывал что стремился отменить крепость. Ибо вред в ней видел великий. Вот и ввел Юрьев день[8], только шире, поделив крестьян на государственных и поместных. Последних, к слову, почти что и не осталось. С церковных земель всех в государственные переписали. А помещиков постоянно за всякие провинности земли и людей лишают. Али просто так переводят на службу по прибору либо за жалование. Там каждый десятый крестьянин хорошо если остался в крепости. И их количество уменьшается.

— Лукавство сие.

— В чем же?

— Зачем же Юрьев день вводить? Волю дал бы и все. Ведь выходит государственные крестьяне стали личными крепостными царя. Разве нет?

— Так да не так, — покачал головой Демидов. — До посевной и после жатвы — они вольны идти куда пожелают. А коли впряглись, то на сезон извольте потрудиться. Оброк и выкуп для поместных крестьян то еще в налоговом кодексе был точно описан. Тут же уточнили многое иное, а также правила аренды земли, права отхожих и прочее. Даже условия перехода из крестьян в мещане и наоборот.

— Ты знаешь как у поместных дворян от этого кодекса душа болит?

— Ой ли? У них? Их почти всех выгребают на службу под звонкую монету. Чего им там болеть? Ой темнишь.

— Ну хорошо. Не у простых поместных…

— А… ну так аристократия да, здесь в роли заводчиков выступает. Бузу бузит и выгоды своей не видит.

— Ты думаешь? — язвительно усмехнулся собеседник. — Ослепла?

— Ну а как же? Ты видел, как работают новые хозяйства опытные? Вот где сила! Поэтому аристократам выгодно крестьян от земли отвязывать и переводить их на подряд. Ну или в крайнем случае на аренду.

— Скажешь еще… выгодно… ты представляешь, сколько это возни? И управляющие в такой мутной воде воровать будут…

— Так вот пускай и разбираются. А то, как будто, ведя дела по старому не воруют. Не, с таким подходом мы далеко не уйдем. Надо все это болото шевелить. Ибо польза от этого великая!

— Ты так говоришь, будто бы ты, Петр Алексеевич или сын его бессмертные. Не боишься? Люди ведь могут не понять.

— Ты мне такие слова не говори! — рявкнул Демидов.

— Так я же честно. Али думаешь, угрожаю?

— Ты то? А Бог тебя знает. Ведь ты был причастен к тем бедам, что в Туле творились несколько лет назад. До Собора. Может и сейчас что задумал?

— Глупости, — отмахнулся визави. — Царь слишком спешит. Слишком много новшеств. Людей это дико раздражает.

— Так выгода!

— К черту выгоду! Они так не привыкли! Нужны годы, чтобы обвыкнуться. Понимаешь? Годы! А вы лошадей погоняете!

Немного поругались.

Матом.

Грубо.

Даже за бороды друг друга потаскали слегка. Не сильно. Только по клоку и вырвали. Считай даже спора доброго и не вышло. Однако успокоились.

— Знаешь сколько сбор в казну ныне? — устало спросил Демидов.

— Откуда?

— Только с подушной подати четыре с половину мульона! А ведь еще десять лет назад совокупно едва мульон, али полтора набирали. Тут же токмо с подушной. Также, всего, по былому году приход составил девять мульонов восемь сот сорок тысяч. В этом, даст Бог, еще больше выйдет из-за растущей торговлишки.

— Ого! — вполне искренне удивился собеседник.

— При этом крестьяне и мещане вздохнули с облегчением. Ибо налогов с них стали брать куда как меньше.

— Думаешь из-за этого аристократы и дергаются?

— А то, как же? Такие деньги мимо мошны стали уходить. Их же самих на мануфактуры всякие толкают и прочие непривычные дела. Куда более доходные, но там шевелиться надо… шевелиться. А их жирные зады от лавки и не оторвать. Прилипли.

— Не верю, чтобы они это долго смогли выдержать, — покачал головой визави.

— А куда им деваться? Обложил их царевич. Они даже собрания опасаются лишний раз устраивать, чтобы не привлекать его внимание. Он то уже показал, что крови не боится и никакого милосердия от него не дождешься. Чуть что не так — его лейб-кирасиры могут и в нужнике утопить, сославшись на обостренный приступ слабоумия болезного.

— Поверь. Они что-нибудь придумают.

— Поглядим, — пожал плечами Демидов.

— Ты лучше о себе подумай. Если царя и царевича приберут, то и к тебе придут.

— А чего с меня взять? Я оружие делаю. А оно всем всегда надобно.

— Так дело налаженное. Ты тут особо и не нужен.

Демидов промолчал.

— Шучу… шучу… — примирительно поднял руки визави.

— Шуточки у тебя… тем более, что в любой шутке только доля шутки.

— Я слышал, что из Речи Посполитой начали к нас крестьяне убегать. Ничего про то не знаешь? — сменил тему собеседник, видя что Демидов не в том настроении.

— Ничего.

— Врешь ведь.

— А если и вру, то от чистого сердца. — фыркнул раздраженный Демидов.

— Я ж тебя предупреждаю как родного. Подстели соломки. А ты вон — обиды какие-то обижаешься.

— Царевич то воду мутит. — нехотя ответил Никита. — Нам людей остро не хватает для заселения южных земель. Вот он и тянет их откуда может через церковь. И с Речи Посполитой, и с земель османов. Всячески привечая и помогая. Государь им даже обельные грамоты выдает лет на пять, чтобы ничего не платили — только приезжали и селились, да землю пахали или ремеслом каким промышлялись.

— Вот оно что… — покачал головой бывший раскольник.

— Но я тебе этого не говорил. Это не для всяких ушей слова.

— Понимаю…

Русская эскадра с дипломатической миссией достигла устья реки Вольта. И встала там. Сгрузилась на берег и отдыхала.

Тяжело дался переход. Тяжело.

Местные датчане и англичане нарисовались буквально через несколько часов. Вежливые такие. Покладистые.

Еду привезли и прочие припасы. Да расспрашивали — что почем и зачем. Столько тяжелых кораблей, да еще с целым пехотным полком для местных реалий аргумент. Очень весомый аргумент. У них в факториях совокупно людей жило меньше. Даже включая местных.

Про вооружение и выучку речи и не шло.

Таких гостей хочешь не хочешь уважать будешь. Опасаясь спровоцировать. А то еще что перепутают и вместо мосси к ним заглянут на огонек. Да, Россия не воевали ни с Данией, ни с Англией. Но метрополии далеко, а эти прекрасно вооруженные люди — вот. Рядышком. И если что — могут концов не найти их супротивников. Как уже много раз бывало. И в столица же всех проглотят или даже и не заметят. Тем более, что все эти фактории были не государственные, а частные. Мало ли что-то там не срослось?

Больше всего местных англичан с датчанами удивила чернокожая женщина в этой компании. Нет, ну так-то негритянка и негритянка. Что такого? Только вот вела она себя не как рабыня, а как очень уважаемый и оберегаемый человек. С ней даже глава экспедиции обращался крайне обходительно и вежливо, выказывая подчеркнутое уважение.

— Кто она? — тихо спросил один англичанин у члена экспедиции, поймав того в момент отдыха. Голландского морского офицера, сошедшего на берег.

— Ньёньосс?

— А? Кто? Вот эта, черная, — указал англичанин на нее.

— Ее так и зовут. Ньёньосс. Она помощница Миледи, одной из самых опасных женщин России, что ведает вопросами внутренней безопасности. Шпионов всяких ловит и заговорщиков. Ну еще эта негритянка известна как любовница наследница престола и мать одного из его бастардов.

— Любовница?! Принца?! — ошалело переспросил англичанин, потеряв дар речи.

— Так вся эта экспедиция из-за нее. Родителей навестить хочет. Вон и пехотный полк ей в почетный эскорт выделили. И корабли нашли, а стоили они весьма и весьма недешево. Ценит принц ее. Ой как ценит.

— Но она же негритянка!

— Ну… бывает, — пожал плечами член экспедиции. — У русских свои причуды…

— Сир. — почтительно произнес вошедший Кольбер.

— Новости?

— Да. По нашему делу.

— Все вон! — буркнул Людовик XIV, выгоняя присутствующих.

И минуту спустя они оказались в пустом помещении.

— Удалось?

— Пираты Магриба понесли тяжелое поражение, после чего отступили. И людей, через которых мы им подкинули эту мысль, посулив большие барыши, казнили. Как обманщиков.

— Но… как?

— На кораблях была установлена новая морская артиллерия русских. Очень неприятная и губительная для легких посудин пиратов. Говорят, что там получилась настоящая мясорубка без шансов на успех. Галеоны бы и остальных перебили, если бы те не обратились в бегство.

— Новая артиллерия… и ты, конечно, о ней ничего не знаешь?

— Только то, что она есть и какие-то общие сведения. Это короткие шестидюймовые пушки, скорее даже гаубицы на каких-то хитрых лафетах. Наши морские офицеры только посмеялись над ними, когда я им сообщил и попросил консультации. Дескать, толку от них никакого в морском бою. Оказалось, что они ошибались.

— Список мне предоставь тех, кто тебя консультировал.

— Сир, они не могли знать.

— Не могли. Но им хватило ума поднять на смех то, чего они не знали. Вместо того, чтобы подумать, а лучше проверить. Как будто этот Петр со своим сыном глупости какие делали ранее.

— Балтийские пираты после битвы при Гибралтаре вряд ли нам помогут. А военные корабли выводить на перехват… это война. — сменил тему министр иностранных дел.

— Мы можем их перехватить там — у берегов Африки? Чтобы надежно. Чтобы никто не ушел?

— Нет, сир. Морской бой очень труднопредсказуемое дело. Если нам повезет, и мы сумеем внезапно напасть на них во время стоянки — да, удача может улыбнуться. В море же… — Кольбер покачал головой. — Бой может затянуться, а по темноте они уйдут. Не догонишь. Да и наши моряки в порту по пьяни болтать будут.

— Проклятье!

— Да сир. Дело не вышло.

— Кого еще можно подключить?

— Ищу. Но надежды мало. По хорошему было бы правильно начать с русскими обычную войну. Силами какой-нибудь Генуи. Чтобы русская армия к ним добраться не могла, а корабли наших протеже им пакостили.

— Так действуйте!

— Какой-нибудь Генуи… какой-нибудь… Все очень непросто. Генуя сейчас переживает очень непростые времена. И за войну с русскими они запросили с нас ТАКУЮ сумму, что даже у меня дыхание перехватило. Подобной наглости я еще не встречал.

— Они не хотят воевать?

— Они хотят денег. Финансовое состояние их республики аховое. Как верно подметил принц Алекс они не разваливаются только потому, что их чайки засрали.

— И когда же это он сумел подобное подметить?

— Я состою с ним в переписки. И мы касались вопросов Италии.

— С нашим врагом?

— Формально мы с Россией не воюем и не воевали. Более того, поддерживаем добрые отношения. И даже торгуем. К тому же темы, которые мы поднимаем в переписке полезнее скорее нам, чем им. Я так пытаюсь узнать их позицию по разным вопросам. Чтобы проще было предсказывать поведение столь странных и непривычных людей.

— Ты, я надеюсь, копируешь отправляемые письма?

— Разумеется, сир. По вашему первому требованию я предоставлю их. Они у меня подшиты в полном порядке. Это личная переписка, но, в то же время государственная. Посему я отношусь к ней предельно серьезно.

— Хорошо. Пришлите мне эту подшивку. Я хочу почитать.

— Сегодня же вечером вам ее доставят.

— Что же до пиратов… — Людовик задумался. — Свяжитесь с самыми горячими головами из тех, с Магриба. И сообщите, что за упомянутые галеоны мы хорошо заплатим. Можете даже выдавать аванс.

— Они откажутся.

— Кто-то соблазниться.

— Надо, чтобы соблазнились их лидеры. Мы не сможем их заинтересовать суммой, достаточной для этого. Им наших торговцев грабить проще и спокойнее, чем с этой эскадрой иметь дело.

— Ну англичане ведь как-то грабили испанские эскадры?

— Я свяжусь с ними. — чуть подумав произнес Кольбер. — Возможно они захотят подработать. Но я не уверен. Джеймс ищет союза с Россией против своей сестры. А ей он совсем ни к чему. Русским, кстати, тоже. Это же нападение может спровоцировать его заключение.

— Сделай же уже хоть что-то! Проклятье! Мне иногда кажется, что ты беспомощных маленький ребенок!

— Да, сир. Конечно, сир…

Глава 7

Людовик XIV медленно шел мимо ровных шеренг своих мушкетеров, выстроенных на плацу. И оглядывал их. Новых мушкетеров. Прошедший обновленный курс подготовки под руководством специальной комиссии, составленной из лучших полководцев Франции и военных мыслителей.

Пахло потом и пылью.

Навязчиво. Едко.

Отчего король немного морщился, но не сильно.

Только что эти ребята провели демонстрацию своей выучки строевого боя. Старательно, на самой жаре. По методикам, полученным из России. Включая штыковые приемы для не индивидуального, а коллективного сражения. Сходясь, рота на роту в специальном снаряжении.

Красиво.

Эффектно.

И, как наблюдателям казалось, очень действенно. Во всяком случае такой натиск в боевой обстановке, да еще на не готовую к такому пехоту противника, должен закончиться бойней. Что на практике и случалось, как в недавних битвах со шведами, славных этим самым натиском, так и с русскими.

Но не штыковым боем одним. Эти мушкетеры и залпы давали часто. Ведь они все ж таки мушкетеры, а не, скажем, пикинеры. И перестраивались. В общем, демонстрация получилась на диво хороша. Король прямо впечатлился и немало воспрянул духом.

Одна беда — это покамест был всего лишь один образцово-показательный полк. Всего один. Да, его в дальнейшем планировали использовать для подготовки остальных. Как русские недавно поступали. Но масштабирование выучки пока только предстояло.

К слову сказать Кольбер сумел не только отвести от себя гнев государя, но и в итоге выдать свои промахи за успехи. Правильно все перекрутив и найдя подход к французскому генералитету. Именно он оказался инициатором и создателем той группы, которая и занялась переподготовкой французской пехоты. По новому. Комплексно. Ориентируясь на очень уж результативных «восточных варваров».

Понятное дело — копировали их не точно.

Даже захоти — не смогли бы.

Внутренние документы к французам пока так и не попали. Поэтому приходилось подражать по наблюдаемым аспектам. Начиная с формы. Например, во французской армии стал вводиться тот самый невысокий кивер, который впервые появился в русской армии в этой истории. Вместо шляпы. Какая-никакая, а защита головы…

— Вы думаете это все нам поможет бить австрийцев? — спросил король у Кольбера, что сопровождал его на смотре.

— Должно, сир. Мы постарались повторить все, что делали русские. И даже наши генералы сумели это оценить. Говорят, новая выучка дает пехоты огромные возможности.

— Как-то это все не впечатляет.

— Это покажет в бою. — поспешно возразил маршал.

— В битве при Венеции и это бы не помогло. Я читал австрийский отчет Иосифу. Позор… просто позор. — покачал головой король.

— Ошибки случаются.

— Настолько фатальные? Если бы мы разгромили австрийцев, то война в Речи Посполитой пошла бы совсем иначе.

— Сомневаюсь сир, — возразил Кольбер.

— Сомневаешься в чем?

— Время играло в пользу русских в той войне. Каждый лишний ее день укреплял их позиции. Если бы мы победили в битве при Венеции, то дали бы полякам и османам пустые надежды. А значит их разгром оказался бы более масштабным и страшным.

— Думаешь?

— Иногда поражение бывает выгодно. Мы же не отправили бы свои войска воевать с русскими, не так ли? А их собственных сил явно недоставало для полноценного противостояния. Русские оказались слишком сильны. Куда сильнее наших ожиданий. Османы потерпели два тяжелых поражения на севере и одно на юге, уже от персов, вооруженных русскими. У них также восстали мамлюки. Кстати, также используя русское оружие. Если бы они немедленно не прекратили боевые действия, то совершенно точно потеряли бы весь Левант и, вероятно, восточную часть Анатолии. Как минимум. Балканские же княжества бы тоже восстали и кто знает, что сложилось у них в Европе. Все выглядело для них крайне плачевно.

— Все как-то… не так… Ведь ты говорил мне иное.

— Я опирался на экспертное мнение наших военных. А они просто не обладали всей полнотой информации. Из-за чего ошиблись. Кроме того, мы просто недооценили любознательность и упорство этих восточных варваров. В то время как весь свет смеялся на русским царем, трудящимся на голландской верфи плотником, они учились. Упорно, не обращая внимания на насмешки. У всех. И творчески перерабатывали то, что узнавали. Ничего не изобретая нового. Просто комбинируя и применяя к делу.

— Не выдумывая? Звучит сомнительно. Вы разве не слышали о их паровых машинах?

— Паровые машины выдумали еще в Античности. Принц предельно внимателен к старым книгам и скупает их в огромном количестве. Вот и узнал о изобретениях Герона Александрийского, ныне забытых. Осмыслил. И применил, скрестив с кое-какими другими идеями других людей.

— Герон Александрийский… — покачал головой Людовик. — Отчего же в его трудах не разглядели ничего дельного?

— У варваров есть некоторые преимущества в таких делах. — грустно улыбнулся Кольбер. — Если возвращаться к войне, то они вдумчиво и очень внимательно изучали на то, как воевали в Европе. Помните, как во все столицы приехали их люди, что совали свой нос всюду? Это все было не просто так. Вероятно, именно тогда они обратили внимание на то, шведские рейтары и драгуны сразу бросаются в рукопашную драку, через что достигая устойчивого успеха. Огляделись. И обнаружили в Великом княжестве Литовском старую традицию копейной конницы. Откуда можно брать обученных этому бою людей. А она намного лучше подготовлена для ближнего боя. Не забыв про доспехи, ведь для ближнего боя они жизненно важны. В итоге — огромный успех их улан. Карабинеры же стали осмыслением драгун и рейтар. Спешено драгун никто не применяет практически. Поэтому и смысла в них как таковых нет. Вот они и сделали полноценных конных стрелков, правильно их обучив и вооружив. Которые также себя неплохо проявили. Лучше обычных драгун. Намного лучше.

— Все так просто?

— Да, сир, — кивнул вместо Кольбера маршал Франции. — Мы тщательно изучаем все, что они делали. Ничего нового и оригинального. Они смотрели на практику войны и брали то, что лучше для нее подходило. Не ограничиваясь никакими традициями или модами. Им просто было плевать на то, как и что принято делать. Они выбирали то, как им добиться успеха, игнорируя все остальное. С совершенно варварским цинизмом.

— И с пехотой у них также?

— Конечно! Они же просто довели до ума шведских каролинеров, разгадав их секрет. И дополнив хорошей стрелковой подготовкой, взятой у нас и австрийцев. Огневой бой пехоты очень важен. Но Карл XII показал, что без решительного натиска с белым оружием, все это лишено смысла.

— В битве при Венеции нашу армию разбили именно огненным боем.

— Да. Поэтому им пренебрегать нельзя. Но там для его применения были все условия. — серьезно произнес Камиль д’Отён де Лабом.

— Если бы вы командовали моей армией там, то, как бы поступили?

— Не спешил бы. Если противник, зная о твоем численном превосходстве, собирается дать бой, то, очевидно, имеет какие-то хитрости и заготовки. А значит нужно провести разведку. И, вполне вероятно, атаковал бы австрийцев на самом рассвете, еще по темноте, с тем чтобы наши солдаты вошли с ними в рукопашный бой. Через что нивелировал бы огонь артиллерии противника и воспользовался преимуществом численного превосходства. Либо постарался дождаться дождя, чтобы сойтись штык на штык.

— Задним умом мы все крепки.

— Да, сир. Конечно. Но это же очевидно. Ты знаешь о том, что враг мал числом. Он тоже об этом знает. И он стоит. Почему? При том не имея явных преимуществ. Это либо самоубийственная храбрость, либо какая-то ловушка. Если бы были какие удобные позиции — да. Но нет. Там ровное поле, в котором он соорудил наспех небольшой вал.

— А вал не преимущество?

— Не такое, чтобы компенсировать вдвое превосходящую числом армию.

— Ясно, — кивнул Людовик, задумчиво глянув на Камиля.

Тот, после завершения войны за испанское наследство оставил действительную службу и занялся наукой. Военной наукой. И ныне оказался одним из тех, кто реформировал французскую армию. Его слова выглядели неприятно. Болезненно. В чем-то их смягчали слова Кольбера о том, что поражение было выгодно Франции. Но сам король так не думал. Слишком много поражений.

— Сир, — произнес министр иностранных дел, приглашая его двигаться дальше. К кавалеристам — двум полкам, которые собирались продемонстрировать свою выучку. Тоже образцово-показательные. Чтобы потом отправиться инструкторами в другие.

— А где артиллерия? — поинтересовался Людовик, осмотревшись. — Пехота есть, кавалерия есть, а пушки куда подевались?

— Мы пока не начали реформирование артиллерии, — произнес Камиль.

— Отчего же?

— У нас очень мало сведений по русской артиллерии. Мы просто не понимаем в чем причина ее крайне высокой эффективности. Проведя опыты с 6-фунтовыми пушками мы не смогли добиться даже близко такой же дальности.

— И как скоро у нас появятся все необходимые сведения? — поинтересовался король у Кольбера.

— Мы работаем над этим.

— Сколько времени?

— В этом, может быть в следующем году. Русские не берут иностранных офицеров в артиллерию. И выяснить что-то обычным образом довольно сложно. А их люди не болтают.

— Совсем никто?

— У нас плохо с агентурой в Москве.

— А купить не получится?

— Русские не спешат делиться своими военными секретами. Что-то что на виду мы смогли узнать. Но они последние годы стали в этом плане удивительно скрытными.

— Может быть можно у них эти секреты просто на что-то выменять? — спросил маршал.

— На что? — воскликнул несколько раздраженным тоном Кольбер.

— Это к вам вопрос, — серьезно произнес Людовик. — Вы же поддерживаете переписку с принцем. Вот и спросить прямо. Возможно, русских что-то заинтересует.

— Так принц и является источником этой скрытности. Он и прикладывает усилия, чтобы окружающие знали поменьше о русской артиллерии.

— Спросите, — с нажимом произнес король.

— Конечно спрошу. Только не хочу вас обнадеживать, сир. Он если и согласится, то заломит чрезвычайную цену. Это ведь он превратил свою женитьбу в общеевропейские торги. По самым скромным оценкам в Россию уже занесли где-то монетой, где-то иным свыше десяти миллионов талеров. И торги не окончены. Причем хитрые торги…

— Я в курсе, — отмахнул король…

Алексей ехал верхом вдоль реки в сопровождении небольшого эскорта. Два десятка местных казаков. Рядом по реке Белой медленно выгребал пароход. Чтобы не обогнать и не уйти вперед.

Царевичу надоело бесконечное сидение в каюте, и он решил размяться. Поэтому из Перми, в рамках общей ревизии, направился в Уфу. Беспокойный и сложный регион, с которым, впрочем, у него были связаны большие планы…

Что-то свистнуло.

Еще.

Еще.

Алексей даже толком не понял, что происходит.

Огляделся и ахнул — в казаков его эскорта летели стрелы. И многие из них уже достигли своих целей. Вон — люди или с коней падали, или хватались за свои раны, припадая к животным, а то и заваливаясь неестественным образом.

Кто-то бросился в атаку, пытаясь взять в белое оружие нападающих. Но тщетно. Тех оказалось слишком много.

Алексей и несколько человек вокруг него ринулись к берегу.

В царевича не стреляли.

Было видно — хотят захватить.

Поэтому он попытался добраться как можно скорее до берега. Прыгнуть в воду и плыть к пароходу, где хватало вооруженных людей. И на котором не так-то просто было его достать.

Но тут словно чертики из табакерки, из прибрежных зарослей выступили какие-то воины. На вид степные. Только царевич в них не сильно разбирался и распознать принадлежность не мог.

Свистнули стрелы.

И спутники Алексея, помогающие ему прорваться к берегу, полетели на землю. Они явно нападающим не требовались.

Царевич достал клинок.

Расчет был прост. Если он им нужен живым, значит стрелять в него не станут. Равно как и бить сильно. Скорее попытаются скрутить. Значит ему нужно было, действуя отчаянно, рваться вперед. К воде. В которой виделось его спасение.

Он покрепче перехватил свою тяжелую и очень опасную на вид валонку. Насупился. И ударив коня шпора попытался резко ускориться, пробиваясь на своем жеребце сквозь неприятеля.

Но в этот момент откуда-то сзади прилетела чушка и ударила его по спине. То ли полено, то ли еще что. Однако он не удержался на коне, который встал на дыбы. И вылетел из седла.

Несколько секунд и на него уже навалились, начав вязать.

Было видно — пароход повернул к берегу.

Стали раздаваться грозные крики. И даже отдельные выстрелы.

Еще несколько минут и на берег высадится до зубов вооруженный десант. Но этого времени у них не было. Наспех связанного Алексея положили на коня. Как тюк. И в темпе стали отходить. Уводя заодно и коней казаков. Чтобы люди царевича ими не воспользовались…

Петр пил.

Недавно прошел симпозиум. В обычной для царя форме. Вот он и перебрал по своей дурной привычке. На утро решил подлечиться. Увлекся. И вот уже который день пытался прийти в себя, уделяя излишнее внимание врачеванию по схеме «клин клином». Получалось не очень…

— Государь! — воскликнул вошедший Ромодановский.

— Что? Добыли доброго рассолу?

— Беда государь!

— Что? Не нашли?

— Чума!

— ЧТО?! — аж лицом спал царь.

— Только что пришли сведения, что в Крыму началась чума.

— Только в Крыму? — резко протрезвев, спросил Петр Алексеевич.

— Пока мы ведаем только о нем. В Кафе, говорят, началось. Корабль привез, как обычно и бывает.

— И его не выдержали в карантине?

— Так Кафа не наш город. Он ныне хану подчиняется, а то не захотел мешать торговле.

— Проклятье!

— Я уже распорядился отправить гонцов, чтобы карантинные кордоны поставить.

— Чума не должна дойти до Москвы! — воскликнул Петр. — Ставь кордоны в три слоя. Мы не знаем как далеко чума из Крыма забралась. Первый южнее Тулы ставь. Сам гонец где?

— Мы его поселили отдельно. Лекарь уже осмотрел. Он чист.

— Точно?

— За время, что он добился из Крыма, точно бы проявилась пакость эта.

— Сам он откуда?

— Из Азова. Служивый. Они как узнали — сразу несколько человек послали.

— А отчего доехал только один?

— Не могу знать, — пожал плечами Ромодановский. — Быть может еще доедут. Но места там дикие — могло что-то случиться.

— Ладно… Действую! Южнее Тулы первый кордон ставь!

— В Киеве, насколько мне ведомо, ныне строители находятся. Те, что собраны православными иерархами на юге. Для церквей. Дальше дойти просто не успели.

— Пусть там и сидят.

— А если помрут?

— А если заразу принесут? И вообще — на въезде в Москву тоже кордоны поставь. Пусть проверяют всех, кто въезжает. С южных земель.

— Стройка ведь встанет. Да и как провиант в город завозить? Довольно и южнее Тулы.

Царь тяжело вздохнул и нехотя согласился.

Чума — страшное дело.

Она могла выкосить половину державы, если прорвется к густонаселенным землям. Или даже больше…

Ромодановский ушел, а сам царь начал рыться в бумагах, которые присылал ему сын. Пытаясь припомнить все, что тот рассказывал о медицине, эпидемиях и санитарии. Обычно он от всего этого отмахивался. Особой нужды ведь не имелось. Оно ведь как — пока жареный петух в известное место не клюнет до подобных дел и интереса нету.

И вот — клюнул.

Больно клюнул.

На Петре лица не было от испуга. А в голове от алкоголя все проветрилось. Считай, что и не пил.

Часа не прошло, как он начал выдавал приказы и указания. Касающиеся, в первую очередь расширения медицинского училища. С перспективой через год открыть еще несколько. Чтобы в итоге обеспечить страну так сказать «медицинской армией» как и предлагал сын. Для того, чтобы, среди прочего, осуществлять грамотно санитарные мероприятия и бороться с эпидемиями.

Ну и начал «на коленке» пытаться создать медицинский институт из имевшихся в Москве медиков. И строчить письма, дабы привлечь в это заведение мировых светил из Европы. Сына рядом не было с его вечным скепсисом, раз за разом сбивавшим ореол избранности с европейских врачевателей. Поэтому царь и ринулся это делать.

Впрочем, не только это.

Того же Голицына он вытащил уже к вечеру «на ковер» и стал расспрашивать о том, есть ли у персов достойные лекари и как они с подобными заразами борются. Петр Алексеевич откровенно мандражировал и готов был пойти буквально на все, чтобы только не допустить прорыв чумы в центральные земли.

Страшное дело.

Он сам не застал крайнюю эпидемию чумы 1654–1655 годов. Но был о ней наслышан. Равно как и последствиях. В той же Москве вымерло больше половины населения. Опустела она. Обезлюдела. И долго еще восстановиться не могла.

И очевидцы, с которыми царь разговаривал по юности, рассказывали о той беде с нескрываемым ужасом. Настолько искренним, что Петр Алексеевич и сам проникся. Хотя, быть может, это просто так проявился запой. Нервы расшалились…

Глава 8

Русское посольство, отдохнув на Золотом берегу, вблизи датских и английских факторий, двинулось вверх по реке Вольта. Собрав из заготовок, привезенных с собой типовые баркасы.

Да-да, те самые, которые серийно выпускались в Новгороде. И уже так славно отличившиеся во время морских операций в дельте Невы и у Кафы.

Теперь же, выпускаемые из лиственницы простые по практичные и долговечные баркасы распространялись широко. И на севере России, и в Волго-Камском бассейне, и даже в Сибирь стали поступать. Идя не только и не столько на военные цели, сколько для гражданского применения. В конце концов осадка у них ничтожная, грузоподъемность вполне приемлемая, да и особенность конструкции такова, что они без проблем могли пристать к неподготовленному берегу для погрузки-выгрузки. Поэтому их и стали широко применять для малых грузовых и пассажирских перевозок. Даже конные варианты делали. Это когда парочка лошадей заводилась на специальную такую «беговую дорожку». И двигаясь по ней, приводило в движение некий движитель. Обычно одно кормовое гребное колесо или два боковых.

Сюда, кстати, в Африку, тоже не простые баркасы доставили.

Рассказы Ньёньосс не позволяли однозначно понять какова ширина Вольты в верховьях. И можно ли там идти на веслах или под парусом. А вот заднее гребное колесо — это выход. Оно ведь укладывалось в габариты силуэта судна, не выступая за него ни с боков, ни вниз. А значит там, где баркас был в состоянии протиснуться, подобный движитель мог вполне продуктивно работать.

Лошадей с собой вести не стали. И так места нет. А найти на месте авантюра. Кто знает, удастся ли? Да и их еще приучать. Поэтому поступили весьма занятно, опираясь на то, что в экспедиции много людей участвует.

Внутри баркаса поставили упоры, на которые положили оси. Само собой с бронзовыми втулками. В оси воткнули лопатки. А над ними — поручни.

Личный состав вставал на эти оси. И по команде наступал на лопатку. Ось вращалась. Ребята перешагивали на следующую. Что поддерживало вращение. Крутящий момент же от трех осей передавался с помощью толстого, хорошо просмоленного каната на гребное колесо. На канате были закреплены «бусинки», которые и входили в зацепление с простейшими деревянными шестеренками.

Грубовато.

Простовато.

Но отремонтировать можно прямо в пути подручными средствами. А, учитывая крошечную нагрузку, вполне живучий вариант. Главное же — что можно было поддерживать весьма неплохой темп хода, используя не только самые сильные мышцы людей, но и гравитацию. То есть, массу тела «гребцов» этих «вело-баркасов».

Дополнительно имелся парус. Стандартный. Впрочем, он использовался ограниченно в силу достаточно сложной навигации. В основном шли на колесе, меняясь на нем каждый час. Сначала вверх по реке Вольте, потом через одноименное озеро, где только парус и пригодился, а потом уже начали подниматься вверх по Белой Вольте — одному из притоков. Куда более мелкому, что объединенная река у побережья.

Местное население относилось к гостям настороженно.

С какой-то явной агрессией не лезло. Хватало ума. Но и какого-то торга особого не затевали. Скорее морозились, впрочем, без фанатизма. Если со стороны гостей проявлялась некоторая настойчивость им уступали и продавали припасы.

Алексей специально настаивал на том, чтобы не грабили. Поэтому приходилось расплачиваться. Впрочем, цены здесь были крайне скромными и сколь-либо значимых расходов экспедиция не несла.

— Не нравится мне это, — тихо произнес полковник, обводя взглядом пустой берег, хотя было видно — место проходное и популярное. Да и ближайшая деревня не подавала признаков жизни, словно оттуда все ушли.

— Это плохо… очень плохо, — согласилась Ньёньосс.

— Может не будем приставать? Люди не очень устали и спокойно выдержат всю ночь в баркасах. Тем более, что ход мы сбавим. А те, кто не на колесе, смогут поспать. Неудобно, но терпимо.

— Две-три такие ночи, и мы будем вынуждены отдыхать. Но уже истощенные. Может они этого добиваются? Или ты думаешь, что за нами внимательно не следят?

— И что ты предлагаешь?

— Продемонстрировать беспечность. Но самим ждать гостей.

— Я согласен, — кивнул посол, вмешиваясь в этот разговор. — Эти ашанти должны себя проявить…

Сказано — сделано.

Пристали к правому берегу реки, демонстративно подставляясь под нападение. В то время как ранее держали левого. Даже на озере.

Расположились.

Зажгли костры.

Имитировали пьянку. Шумно, но осторожно. Настолько, что ни в ком к ее завершению более стакана вина и не было. Ибо в процессе подготовке, еще днем, когда шли на баркасах, специально разбавили сильно алкоголь, залив его в старые, пустые бутылки.

Постарались на славу.

А потом костры потухли. Во всяком случае — перешли в состояние тлеющих углей, так как дрова в них перестали подбрасывать. Свет выключили. И началась вторая часть Марлезонского балета. Солдаты тихонько облачались в доспехи, хотя перед этим, в виду костров, демонстративно их снимали. После чего накидывали поверх какие-то тряпки для маскировки, и ложились спать…

Под утро все и случилось.

Несмотря на устроенное шоу, неприятель вел себя предельно осторожно. Все-таки европейская экспедиция. И ашанти уже сталкивались с солдатами англичан да голландцев. Очень неприятными. А тут их вон сколько. Так или иначе, но только ближе к знаменитому «собачьему часу» неприятель стал приближаться к лагерю.

Их заметили.

Часовые то не спали и в эту ночь, хорошо освещенную луной, непонятное движение можно было достаточно легко заметить.

Началось нервное ожидание и тихое, скрытное пробуждение бойцов, которые оставались лежать на своих местах, имитируя сон. Понял что-то неприятель или нет — не ясно. Но только где-то через пять минут он начал атаку.

Впрочем, у баркасов его уже ждали.

Пехота, облаченная в доспехи, вскочила с мушкетами наперевес. И сразу же открыла огонь. Картечью. Видимость была отвратительная, а враг атаковал практически голышом. Поэтому и ее за глаза хватало, чтобы вывести его из строя.

Часть солдат заняли позицию на баркасах и стреляло поверх голов своих товарищей. Другие разместились перед плавсредствами и готовились принимать врага на штыки в плотном строю. Но пока те не подошли, а потому ребята также стреляли, формируя еще один ярус стрелков. Только не так интенсивно. Осторожно. Чтобы не прозевать навал в рукопашную…

Федерация Ашанти славилась тем, что могла выставить большую массу стрелков из лука. Тысячи и тысяч человек. В отдельных случаях — десятки тысяч. У них имелись и стрелки из огнестрельного оружия. Но очень мало. И они входили в элиту, а потому размещались при столице, выступая только с их лидером. Так что, к счастью, их тут не было и быть не могло. Далеко. Просто бы не успели, даже пожелай.

Массовое ополчение местных жителей.

Предельно бедное, но крайне многочисленное.

Других войск у Ашанти считай, что и не было. Ну, разве что самая элита, окружающая их правителя. Но какой-то значимой роли они не играла. В сущности, у них все сводилось к толпам лучников, которые при нужде могли атаковать с коротким легким копьем. Впрочем, не сильно рвались. Их сила заключалась в стрелах и возможности ими натурально засыпать.

Русские солдаты давали залп за залпом.

Туда.

«В ту степь».

По направлению вероятного расположения противника. Не целясь. Просто выводя мушкеты в горизонт. И отправляя целые тучи картечи. Мелкой и довольно легкой. Но она доставала неприятеля, судя по волнам криков, которыми отзывался каждый такой залп.

Такие картечные попадания не убивали как правило. Однако воевать даже после одной залетевшей в тело картечины становилось очень сложно. И главное — кровь уходила. Отчего воины слабели буквально на глазах. В условиях же местной санитарии и медицины изрядная часть этих раненых оказывалась обречена на достаточно неприятную смерть через несколько дней.

Обратно летели стрелы. Но с крайне низкой результативностью.

Весь полк был «упакован» в облегченный трехчетвертной доспех, специально сделанный для этой экспедиции. Из тонкого металла, чтобы только стрелы да копья местные держал. Отчего довольно легкий.

Из-за этого самого доспеха лишь единичные стрелы могли нанести русским солдатам хоть какой-то ущерб. Перед ногами у тех располагались «случайно» навалены тюки. У тех, что стояли на берегу, а на баркасах бойцы прикрывали нижнюю часть бортами посудин. Так что ноги не задеть. А головы они держали чуть наклоненными вперед, чтобы большие козырьки бургиньотов прикрывали лицо от стрел. Так что только кисти рук можно было поразить, да чудом угодить под козырек. Все-таки какой-то просвет там имелся. Ну и под некоторыми углами «гостинцы» могли залететь куда-нибудь под мышку.

Так что весь пехотный строй во фронт выглядел едва ли не монолитной стеной. А стрелы ашанти отскакивали от них, словно горох от стены. Тем более, что местные применяли отнюдь не английский warbow, а достаточно скромные луки…

Через минут десять боя стрелы прекратили лететь. И полк ответно остановил стрельбу. Выпустив к тому времени практически весь боезапас. А ведь кроме обычного, стандартного подсумка, каждый солдат получил еще и нагрудную «коробочку» на дополнительные двадцать выстрелов…

— Отошли? — тихо спросил полковник у Ньёньосс, которая в местных делах разбиралась прекрасно.

— Нет, — покачала она головой. — Ты их разве не слышишь?

— А это не стоны раненых?

— Не только. Да и вон, вон — погляди. Видишь там словно волна над травой? Это воины. Только они вновь стрелять не решаются.

— Надо раздать еще патроны.

— Надо, — кивнула Ньёньосс. — Хотя если они решаться на новую атаку, точно стрелять не станут. С копьями пойдут.

— А они решаться?

— Мы не знаем, сколько их. Если много, то решатся.

— Мы ведь не идем по их владениям. Отчего они нападают?

— Мы идем к их врагам. Этого достаточно…

Через полчаса произошло то, чего женщина и боялась. Воины ашанти пошли в ближний бой. Но… Это была не их сильная сторона. Тем более, что ничего противопоставить плотному строю солдат в доспехах они не могли. Так что атака эта выглядела словно бы какой бедолага решил присесть голым задом на ежа. Или скорее даже дикобраза.

Мушкеты со штыками работали словно швейные иглы.

Вжик-вжик. Вжик-вжик. Роняя наседающих неприятелей.

А поверх стреляли из мушкетов бойцы, расположившиеся в баркасах. Даже кое-какие ручные гранаты полетели, создавая дополнительную суматоху и ломая боевой дух нападающих. Однако же, несмотря на это, натиск получился достаточно сильным. И русским солдатам пришлось шагов на десять отойти назад. Прижавшись, по сути, к баркасам — войдя местами в воду по колено.

Но и все на этом.

На большее войска, собранного местной администрацией ашанти, не хватило. Оно, даже несмотря на ночь, дрогнуло. Слишком велики оказались потери…

Утром же пришлось срочно уходить победителям.

Начиналась лютая жара и валяющиеся навалом трупы ничего хорошего не предвещали. Солдаты приняли утреннюю порцию хинина. Позавтракали. Быстро загрузились, обмыв запачканные тюки водой. И отвалили от берега.

Да, бой был выигран. Однако оставаться на поле боя они не могли… вот такой вот неприятный курьез…

О хинине и о том, как он решал проблемы той же малярии, Алексей прекрасно знал. О нем там, в XXI веке не знал только человек совсем без исторического кругозора. Хотя бы понаслышке. Да и сами местные европейцы тоже о нем ведали, только не придавали значения. Мало ли? Красная вода какая-то лечившая лихорадку… Варварское же, дикое средство. Отчего его и игнорировали. А от Леша так не поступал. Поэтому вместе с каучуком из Южной Америки ему везли и кору дерева кина-кина. Что было одним из важных компонентов подготовки этой экспедиции. Ведь иначе полк мог просто не дойти до мосси из-за местной, крайне нездоровой для белых людей обстановки…

Алексей спокойно и степенно зашел в большую юрту. Пройдя на указанное ему почетное место.

Не связанный.

Свободный. Насколько, конечно, вообще можно быть свободным в гостях…

Позавчера утром на отряд его похитителей произошло нападение. Уже других степняков.

Быстро налетели.

Засвистели стрелы.

Однако боя не получилось. Похитители быстро сориентировались и, бросив царевича, дали ходу. Хуже того — никогда даже и не убило. Вроде кого-то ранило, но это не точно. Что сильно напрягло Алексея. Крайне сильно. Слишком уже ситуация походило на инсценировку.

Подъехали бойцы.

Освободили царевича, прославляя волю Всевышнего, благодаря, которому они успели. А потом повезли на встречу к башкирским старейшинам, к которым тот так и так ехал…

Пока ехал — думал.

Вся эта история выглядела странно и дурно. Что первое нападение, что спасение… Да, сам он расслабился. Да, почти ничего не знал про степь и ее манеру ведения дел. Да, недооценил незнакомую культуру военного дела. Но… слишком много этих самых «но».

Зашел значит Алексей в юрту.

Сел.

Поздоровался.

Поблагодарил за спасение. Вежливо. В конце концов, даже такое спасение — это спасение. А потом спросил:

— Вы знаете кто меня похитил?

— Пришлые. С юга.

— И откуда они тут?

— На торг пришли в город. Караван с охраной. Это люди, которые караван сопровождали. Часть их.

— А откуда пришлые знали, что я приеду?

— Так из Перми гонец пришел. Весь город знал. Все что можно чистилось, красилось и прихорашивалось.

— Какой гонец? — удивился царевич, который никого не отправлял.

— Да почем нам знать? Прибыл. Сообщил. И обратно ушел.

— И дорогу тоже все знали?

— А как же? Гонец сказал — речным путем пойдешь. А он у нас тут один, ежели от Перми.

— Но на меня напали на берегу.

— Так что в том хитрого? — лукаво улыбнулся один из старейшин. — Вели твой корабль видимо несколько дней. Ждали подходящего момента для нападения. Обычно ведь пристают к берегу на ночлег и отдых. Или просто чтобы ноги размять. Вот тогда и нападают. А тут ты зачем-то казаков взял местных и по берегу сам пошел. Упростил им дело.

— Упростил… — медленно повторил царевич.

— Чего на корабле то не сидел? — спросил другой. — Могло и обойтись. Мы видели какая там у тебя охрана. Кстати, а чего ее не взял в верховые?

— Доспехи тяжелые. А лошадей нормальных у местных казаков не было. Доходяги. Пришлось бы тащить целый табун и постоянно пересаживаться. Да и откуда мне знать, что на землях верных подданных моего отца кто-то решится напасть на меня столь дерзким манером? Да еще таким количеством. Ведь натурально банда. Мне ведь твердили, что вы свои земли крепко держите.

— Крепко держим, — кивнул один из старейшин. — Но всякое случается.

— Всякое. Да. Меня могли и убить. Как бы вы потом объяснялись с отцом?

— Всевышний отвел.

— Отвел… — вновь медленно повторил царевич, покачав головой. — Что-то прости господи неправильное во всем этом. Ну да ладно.

Дальше они перешли к делу.

Собственно старейшины башкир «поставили старую пластинку» и стали жаловаться на притеснения и обиды, что творили им царские люди. А они, верные подданные Петра Алексеевича… самые преданные…

— Настолько преданные, что у вас под боком напали на его наследника?

— Это случайность! Да и мы тебя сразу же отбили!

— То, что вы меня отбили — вот где случайность. Откуда и узнали?

— В степи немного тайн. — возразил первый старейшина.

— Велика степь, а все видно. — добавил второй старейшина.

— Вот как? Занятно. Значит то, что эти пришлые затеяли, вы не приметили. А как они пакость учинили и людей, мне служащих, побили, сразу все прознали? Очень интересно. Очень. Впрочем, давайте вернемся к притеснениям. Какие со стороны царевых людей нарушения вы уже назвали. Их нужно проверять, но, допустим все так и есть. Люди слабы, и я легко поверю, что, дорвавшись, творят пакости. Как говорится — до царя далеко, до Бога высоко. Однако же нарушения идут не только с их стороны. Вы тоже нарушаете.

— Мы?

— В принципе у царя к вам есть два вопроса. Первый заключается в том, что договор с Иоанном Васильевичем заключали одни племена. А теми привилегиями кто пользуется? Разве только они? Вон вас ныне сколько. И все — на особом положении[9]. Разве же это правильно?

— Но царь никогда нам в том не пенял.

— А вы и рады пользоваться его добротой и человеколюбием! Отчего все больше владений под вашу руку уходит. Вон — уже с калмыками сомкнулись землями и бузу бузите. Поговаривают, что как бы вы войной друг на друга не пошли. А начиналось же совсем с других земель и иных племен. Через что вы грубо нарушали заключенный договор.

Его собеседники промолчали.

Большая часть присутствующих старейшин как раз и относилась к тем самым племенам, которые самостийно присоседились. Приписались в башкиры. Многие из них имели на то этнические основания, но не все. Далеко не все. Да и основания основаниями, а договор все же не с ними заключался. На что им прямо и указали.

— Второй вопрос заключается в восстаниях. Вы поднимали два больших восстания. Очень, очень странных. Первое как произошло? В то самое время, когда Россия вела тяжелую войну на западе с ляхами да литвинами. Очень вовремя, не находите? Ни до, ни после царские люди вас особливо не притесняли, а тут… прям так стали притеснять, что терпеть нет никакой мочи? И челобитную не пошлешь и с жалобой не поедешь, не так ли? Только за оружие хвататься и остается. Беда-беда. А второе? Так опять война шла, притом вновь непростая. В этот раз с османами. Совпадение? Не находите, что оно очень подозрительное? Самые верные и преданные подданные русского царя дважды били ему в спину в момент трудностей великих. Как-то не стыкуются поступки со словами.

— Это просто совпадение! — поспешно воскликнул кто-то, а остальные поддакнули.

— Два подряд? — улыбнулся царевич, когда они утихли. — А вот в Москве думают, что вам кто-то заносил денег и помогал восстать. И то не восстания были, вызванные порухой прав, а обычная измена. И чем дальше, тем более громче звучат эти голоса. Ведь в иные годы вы как-то мирились с теми притеснениями, о которых говорили мне тут. Тем более, что многие из них проводились не без участия местной знати. И царевы люди без вашей же поддержки всего этого и не сделали бы. Не так ли?

Помолчали.

Недовольно.

Очень недовольно. Но промолчали. Переглядываясь.

— Как вы видите — на лицо вопрос с доверием друг другу. Ради этого я и ехал к вам. Старый договор, в сущности, уже давно потерял всякий смысл. И нам нужно подписал новый.

— И какой он будет?

— А вот это давайте обсуждать. Но сразу скажу — терпение Москвы не бесконечно. И мы устали от «странных совпадений». Вы либо верные подданные царя, либо нам нужно вводить войска и наводить порядок своими силами. Тем более, что вы совсем мышей не ловите и у вас под боком на наследника какие-то пришлые нападают…

Договор, разумеется, он использовал как повод для другой темы, которая упиралась в разработанную им обширную экономическую программу развития региона. В частности, внедрение новых пород коз, овец и даже альпак для масштабного производства качественной шерсти. Являясь отличным решением для развития восточной части башкирских владений. Ну и на земледелие налегал, рассказывая о том, что новые сельскохозяйственные предприятия позволяют с малого количества рабочих рук получать высокую урожайность. Что отлично подходило для западных земель башкир. А также вопросы транспорта, логистики и прочего…

То есть, разговор, в сущности, был о деньгах.

Об очередных «Новых Васюках», которые царевич довольно лихо уже наловчился рисовать. Опыт сказывался. В конце концов убеждать московских аристократов было не в пример сложнее. Местные же, не испорченные «сказками про белого бычка» уже через пару часов размякли в должной степени, чтобы новый договор оказался куда более удобным для интеграции башкир в состав России.

Собственно Алексей быстрее бы справился. Но пару раз обжигался, выходя на тему — кто и зачем его похищал. Очень уж интересно было. Эти явно или знали, или догадывались, но говорить не спешили. Отчего приходилось начинать их агитировать если не заново, то с новой силой, теряя расположение и настрой.

Впрочем, он не врал.

И не обманывал.

И даже не лукавил.

Просто правильно подбирал слова. Ему действительно требовался много качественной шерсти. Да и большое производство еды в этих краях позволяло решить много уральских и сибирских вопросов с меньшим плечом логистики. И очень желательно это провернуть было своими силами. Чтобы сами справились, а он лишь подсказал да поддержал семенами там, инвентарем и прочим по мелочи…

— Что с кордонами? — устало спросил Петр Алексеевич у вошедшего Ромодановского.

— Все в порядке. Стоят. Да люди и сами не бегают. В Крыму тоже их выставили. Уже сами. Даже вперед хана. Отгородили Кафу.

— Думаешь обойдется?

— Бог даст пронесет лихоманку мимо, — перекрестился Федор Юрьевич.

— Славно… славно…

— Но…

— Что?! — напрягся царь.

— У людей, что дорогу на Смоленск чугунную строят, тиф начался. В двух днях пути от Москвы.

— ЧТО?! — рявкнул Петр Алексеевич, вскакивая.

— Их свои же приказчики кордонами обложили. Да и я уже распоряжения отдал.

— Твою же… Боже! За что?

— Да дурьи головы! — махнул рукой Ромодановский. — Это с подачи Ляксея мы о людишках печемся, что на стройках трудятся. А эти, обормоты, развели там голод и грязь. Вот тиф и появился. Он всегда в таких местах заводится. Любит он подобное.

— Твари… — процедил царь.

— Как есть твари, — согласился Федор Юрьевич. — Так уже несут убытки. Всевышний уже начал их наказывать.

— А работников? Их-то в чем вина? В том, что у этих бестолочей вместо головы жопа? У нас и так острая нехватка работников, а эти… — начал говорить Петр Алексеевич и в этот момент от излишнего волнения у него начался припадок. Эпилепсия. Каковой он страдал.

Сразу вокруг все пришло в движение.

Сразу люди засуетились.

Да и Федор Юрьевич никуда не ушел. Он рядышком сел да стал про корабли рассказывать. И только лишь хорошее. Например, о том, что первый большой четырехмачтовый корабль, натурально клиппер, построенный на московской верфи, достиг Павлограда.

Порожняком.

Без мачт и прочего.

На буксире.

Но его протащили. И теперь под Павлоградом оснащают к полноценным испытаниям на Балтике.

Рассказывал о том, его как тащили. Про Вышневолоцкий путь и каскад плотин да небольших водохранилищ, сиречь больших прудов. Про то, что местами клиппер проводили на понтонах, а местами волоками тащили. И что еще, даст Бог, два-три года, и можно будет проводить там подобные корабли спокойно. Без особых выкрутасов.

Про то, что в Москве на верфи, строится уже разом четыре новых галеаса. Однотипных с тем, что уже бороздил просторы Балтики. И на новый год готовятся заложить новый большой четырехмачтовый корабль закладывать. Или даже два — тут как пойдет и успеют ли все подготовить. Ну и испытания нужно посмотреть, что покажут.

Петр Алексеевич же слушал все это, слушал и ему легчало. Все-таки любил он море и корабли. И благостные новости о них душу его согревали. Под сказки эти он и задремал, когда его окончательно отпустило…

— Что делать то, Федор Юрьевич? — тихо спросил один из аристократов, что были виновны во вспышке тифа на строительстве Смоленской дороге, когда князь-кесарь вышел от царя. — Он ведь как в себя придет и нам несдобровать.

— Головы вам оторвет и поделом будет.

— Ты уж подскажи, мы уважим.

— Уважите… — фыркнул Ромодановский. — С покаянием идите. Да нагайку захватите, чтобы он вас ей и отходил. Больно, да не смертельно. Зато гнев уйдет. И сразу предлагайте, как эту беду будете решать. Если мямлить станете — не пощадит. Если оправдываться начнете или попытаетесь указать кого-то иного виновным — не простит. Кайтесь и молите о пощаде, прося возможность все исправить и отработать.

Они промолчали.

Насупившись.

Слова его им очень не понравились.

— Балбесы… — буркнул Федор Юрьевич. — После новостей о чуме умудрились тиф под Москвой завести. Молодцы. Нечего сказать. От глубины вашего раскаяния зависит ваша судьба. Петр Алексеевич повинную голову не сечет. Тем более, что дорогу вы сами изволили строить. За свой счет и своими людьми. Но тиф… боже… откуда вы такие беретесь… сметану на говне решили собрать? Вот уж придурочные… — он махнул рукой и вышел, оставляя этого аристократа и нескольких его соратников мрачно хмуриться…

Глава 9

После нападения на берегу реки русское посольство никто не трогал. Вообще. Подчеркнуто.

Видимо новости о нем бежали впереди. Расходясь как круги по воде. А сил, подходящих для того, чтобы раздавить отряд, Ашанти выставить явно не успевали. В конце концов этот речной путь находился на одной из границ их обширных владений. И им требовался месяца два-три, чтобы их собрать. А потом еще какое-то время, чтобы довести до места предстоящего сражения.

Рисковать же и нападать ресурсами местной администрации они более не решались. Что почти сразу же отразилось буквально на всем. Например, местные жители стали заметно покладистее.

Прям вот очень.

Не в пример первых дней, когда, очевидно, они знали о предстоящем нападении и видели в посольстве смертников. Даже в королевстве Дагомба, вассале Ашанти, к ним отнеслись достаточно покладисто. Их король, понятно, к ним не вышел, опасаясь последствий. Но кое-кто из аристократии подошел и переговорил с Ньёньосс, которую таки узнали.

И все на этом.

Никаких вопросов. Никаких претензий. Никаких сложностей. Хотите торговать? Торгуйте. Хотите проходить? Да пожалуйста. Мы даже лошадей можем дать, если потребуется. Тенкодого ведь не на берегу Белой Вольты стоит.

В общем — красота.

Оставшаяся дорога до дома Ньёньосс дорога оказалась проста и спокойна.

И вот он дом.

Место, куда женщина уже и не надеялась вернуться.

Место, которое ей снилось…

Отец, признаться, был шокирован, увидев дочь. Да еще в таком окружении. Для всех она умерла несколько лет назад, сразу как ее захватили в плен и увели в рабство, увезя за большую воду. А тут — вернулась. Словно бы с того света.

— Мне сложно поверить в то, что ты говоришь, — тихо произнес отец, буравя дочь глазами.

— Ты умерла… ты для нас всех умерла, — также тихо добавила мать.

— Но я выжила и вернулась.

— Кто эти люди? — кивнул отец на русских.

— Они служат одному белому вождю. Вроде тех, о которых мы раньше слышали. Португалия, Англия, Голландия и прочие. У них земли у большой воды.

— Этот вождь тоже водит людей за большую воду на продажу?

— Нет. Он вообще людьми не торгует. В его землях это запрещено.

— Как это запрещено?

— В России нельзя торговать людьми. В плен можно брать. Выкуп требовать. Отправлять отрабатывать свою еду. Но не торговать. На них самих раньше часто в набеге годили. И угоняли в рабство.

— Белых? — удивился отец.

— Да. Я сама была сильно удивлена. Ими раньше торговали. Сейчас они разбили всех, кто ходил на них в набеги. И сейчас очень сильны. Совсем недавно они победили союз из двух крупных белых держав, разбив их армии наголову.

Местные переглянулись.

Эти слова Ньёньосс легки на благодатную почву. Жителей Тенкодого, равно как и всех мосси очень сильно злило то, что на них ходят в набеги и угоняют в рабство. А тут считай родственные души, да еще из числа белых людей.

Удивительно… просто удивительно…

— И что они хотят? — спросил один из присутствующих.

— Помочь нам.

— Но зачем им это делать? — напряженно поинтересовался отец Ньёньосс. — Насколько мне известно белые люди покупают нас на побережье и увозят за большую воду, где замучивают тяжелым трудом. Русские другие? Почему я должен в это поверить?

— Я наложница наследника их вождя. Родила ему сына. И тот захотел сделать мне приятное.

— Наложница? — удивился не только ее отец, но и все окружающие, что пришли на эту встречу.

— Наследник пока не выбрал себе жену. И мой сын у него старший. Если жена не сможет родить ему мальчиков, то мой ребенок может унаследовать своему отцу.

— Белое королевство?

— Да.

Наступила звенящая тишина.

Здесь собралась вся аристократия Тенкодого. И никто из них не был наивным человеком, прекрасно представляя, что происходит вокруг. Равно как и прекрасно зная о том, что белые люди в основном их, чернокожих, даже за людей не считают. Покупая и используя как говорящий скот.

А тут такое.

Верилось с трудом. Строго говоря, вообще не верилось. Однако почти полторы тысячи воинов в отличных доспехах стояли невдалеке. И новости о том, как они побили Ашанти, уже дошли до Тенкодого. Само собой, обрастая массой всяких подробностей. В которых там даже не люди, а какие-то колдуны дрались.

И вот этих самых бойцов привела дочь вождя. Младшая. Та, которую уже считали мертвой и даже провели ритуал погребения. Вотивный. Прощаясь, словно бы она погибла.

Как все это воспринимать они не знали.

Радоваться? Пугаться?

Как?

Произошедшее выходило за границы их парадигмы мышления. Словно бы деревья заговорили или камни начали танцевать какую-нибудь джигу-дрыгу.

— Почему отец наследника поддержал это его желание? — спросила мать Ньёньосс. — Только из любви к нему?

— Не только. Если Тенкодого укрепится, то набеги прекратятся. И торговля людьми с вывозом их за большую воду если не остановится, то очень ослабнет. Это ударит по доходам некоторых белых держав, которые с этого жили. Они враждебны России. Поэтому поддержка Тенкодого выгодна для нее. Равно и развитие торговли, дружбы и сотрудничества. Главное — остановить поток рабов, вывозимый за большую воду.

Местные вновь переглянулись.

Резон.

Вполне себе. О том, что белые промеж себя грызутся, они знали. И то, что сказала мертвая дочь вождя выглядело очень здраво. Более того — им самим очень хотелось бы остановить набеги, дабы мосси не угоняли в рабство и не увозили за море. А тут такие замечательные обстоятельства…

— Вождь России передал тебе подарки. — произнесла женщина.

Отец кивнул.

И Ньёньосс начала что-то говорить по-русски, который местные не понимали. Все пришло в движение и перед Сигри появились какие-то ящики. Не очень большие, но явно тяжелые. Их вскрыли, а внутри оказались металлические пластинки. Много одинаковых металлических пластинок.

— Что это? — удивился он.

Вместо ответа женщина махнула рукой и с одного из подошедших русских спутников сняли накидку. Под ней он был в доспехах. Как раз собранных из вот таких пластинок.

Вождь и окружающие оценили мгновенно.

Ньёньосс же пояснила.

— Мы долго думали, что могло бы стать действительно полезным подарком. И пришли к выводу, что доспехи. Их ведь нам всегда так не хватало. Из-за чего гибли наши лучшие воины.

— А почему не такие? — указал Сигри на латные трехчетвертные доспехи русской пехоты.

— Их можно было привести. И Петр, вождь России, их привезет, если потребуется. Но они требуют сложного обслуживания. Ремонта, подгонки. Всего этого у нас тут нет и быстро не создать. Мы даже думали о том, чтобы и этих воинов одеть в вот такие доспехи. Их ведь очень легко ремонтировать. Даже в походе. Нужны только запасные пластинки и кожаные шнурки.

Сигри встал.

Подошел поближе и стал осматривать, вдумчиво изучая то, что ему принесли…

Алексей остановился на так называемых ламеллярных доспехах с основой. Это когда пластинки не просто связывались между собой шнурками, а пришивались к какой-то основе. Обычно кожаной или тканевой. Подобные доспехи нередко называли пришивной чешуей. И в чем-то это правильно. Только вот пластинки шли не так, как обычно, а по ламеллярному обычаю. То есть, их слои позволяли соскальзывать ударам, идущим снизу вверх, а не как у чешуи — сверху вниз. Отчего лучше подходили для кавалерии.

Получалось что-то в духе восточно-римских доспехов VIII–X веков. Обильно представленных в изобразительном искусстве. Собственно, со старых икон Алексей эти доспехи и «срисовал». Сделал. Протестировал. И результат его удовлетворил.

Комплект надевался на стеганный халат.

Его основа — этакая кираса, состоящая из грудной и спинной кусков толстой бычьей кожи с пришитыми на них ламеллярных чешуек. А также плечевых лямок. Надевался он, накидываясь сверху, как вполне обычный бронежилет — через голову, и затягиваясь по бокам. Через что «ставился на бедра». Плечи, бедра и руки защищались отдельными элементами, которые крепились либо к халату, либо к самой «кирасе».

И все это собиралось быстро и достаточно просто из стандартных пластин универсального типа. Их в Кашире наладились делать штамповкой из пудлингового железа. С последующим науглероживанием и закалкой, отчего они получались достаточно жесткими и прочными.

Со шлемами вопрос решался сходным образом. Их основой стала чашка от мисюрки, к которой цеплялась развитая бармица из таких вот ламеллярных пластин.

Да — не бог весь что. Но от стрел из местных луков подобные доспехи вполне защищали. И очень неплохо. Ну и копье держали. Конечно, таранный удар кавалериста довольно легко их пробивал, но от подачи с руки они легко прикрывали.

Ну и все.

Что еще надо?

В остальном же эти доспехи являлись девизом максимальной практичности и ремонтопригодности. В крайнем случае, если запасные пластинки закончились бы, можно было бы пустить один из собранных комплектов на разбор. В качестве донора. И продлить жизнь многим другим комплектам.

Все собрание аристократов Тенкодого это оценило. Высоко. Очень. Вон как глазки разгорались.

Разумеется, Ньёньосс рассказывала, что эти доспехи — временная мера. Когда у Тенкодого появится возможность русские привезут им более совершенные защитные комплекты. Вплоть до вот таких трехчетвертных лат. Только нужно будет часть местных отправить на учебу в Россию. Как военных аристократов, так и ребят, что будут хозяйством заниматься. Это позволит подготовить базу для использования латных доспехов и вообще — сильной военной модернизации.

Но это особо и не интересовало никого. Во всяком случае в моменте. Когда это еще будет? А эти ящики с пластинками вот они. И готовый образец, чтобы понять, как это собирать, тоже под рукой. И несколько человек, которые это умеют делать, дабы научить местных.

— Сколько воинов мы сможем облачить в такие доспехи?

— Три тысячи. Мы рассчитывали на столько комплектов. С небольшим запасом. Хотя как пойдет дело — неизвестно.

Вновь установилась звенящая тишина.

Местные аристократы, бывшие по совместительству военной элитой, переглядывались выпученными глазами. И не знали как реагировать.

Наконец Сигри смог взять себя в руки и произнес:

— Только великий вождь мог позволить себе такой щедрый подарок!

Женщина перевела.

И глава посольства благодарственно кивнул.

— И да, отец, эти солдаты могут на один-два года задержаться здесь. Чтобы помочь тебе. Если ты не против. В противном случае, они немедленно удалятся.

— Помочь?

— Петр рассчитывает, что ты силой оружия сумеешь установить контроль над рекой. И русские смогут начать торговлю с твоей державой.

Взгляд Сигри вспыхнул.

Предвкушающе.

И в чем-то даже жутковато.

— Разумеется. Я буду рад, если эти воины станут сражаться с нами плечом к плечу. Я наслышан об их успехах на реке.

— Но они мужчины и им нужны женщины.

— Наложницы?

— Или жены. Только воины эти христиане, и ежели кто пожелает ожениться, то женщину надо будет в христианство крестить.

— Не думаю, что с этим будет сложность…

В Тенкодого держались традиционных африканских верований. И относились со скепсисом к исламу, с распространением которого боролись. А тут — христианство… Но учитывая контекст ситуации особого противодействия подобный шаг не должен был вызвать.

На что царевич и рассчитывал, пытаясь создать в этой стране общину христиан с опорой на самую влиятельную прослойку — военных. Прекрасно понимая, что если христианство станет их верой в подавляющей массе, то и остальное население подтянется. Через что получится в перспективе на западе Африки крупное, дружественное России христианское государство. Более того — православное…

Из Уфы царевич направился в Пермь с большим эскортом. От греха подальше. Во всяком случае башкиры выделили ему воинов для обеспечения безопасности парохода. Много. Сначала во время его движения по реке Белой, а потом и далее — до Перми. Это оказалось непросто, так как корабль имел явно больше среднесуточный ход, чем могли себе позволить всадники. А медленно ползти «прогулочным шагом» не хотел уже царевич. Поэтому, мобилизовав многих местных, их сразу отправили на разные участки. Напрямки. А где-то и с целым табуном коней, чтобы менять их постоянно для поддержания темпа движения. Сделав так, чтобы это племя контролировало этот участок, а то — вон то.

Получилось масштабно.

Монументально.

Алексею даже казалось, что, когда он не выгляни — всегда где-то на виду хотя бы сотня степных всадников. Бедных, в основном. Очень бедных. Но они были.

Общение же не со старейшинами, а уже во время этого возвращения с обычными башкирами, позволило утвердиться в мысли, что он ровным счетом не понимает происходящего. Да, возможно, знать башкирская решила поиграть в какую-то игру.

Но…

Это выглядело странно и как-то неправильно. Ведь его вполне натурально могло убить или ранить. Шальная стрела она на многое способна. Посему не похоже было, что это они проказничали. И чтобы они потом делали, если бы случилось непредвиденное? Например, упав с коня, царевич свернул бы себе шею? Кто бы им это все простил? Петр Алексеевич? Свои собственные подданные? Очень сомнительно…

Простые башкиры выглядели откровенно раздраженными. О том, как Алексей славно и очень удачно воевал с башкирскими полками супротив ляхов, литвин да османов в здешних местах уже знали. А потому восприняли это нападение как что-то вроде личного оскорбления.

Тех, кстати, кто нападал, так и не догнали. Ушли. Им словно кто-то помогал. Словно кто-то укрывал.

Только кто?

Башкиры сами ответить так вот с ходу не могли. Лишь разводя руками. Что в известной мере было правомерно, ведь здесь укрывались среди прочего многие те, кто бежали от царской власти в центральных землях. Те же раскольники, что не пошли на примирение. Они все сидели тихо, не испытывая гостеприимства местных жителей. Но могли. Многие из них могли…

Добрались до Перми.

Так-то башкиры рекомендовали ему отправиться сразу в Москву. От греха подальше. Но Алексей демонстративно хотел показать злоумышленникам, что он не убегает, поджав хвост, а вполне себе активен и деятелен. Вот и отправился в Пермь, желая по чугунной дороге доехать до Нижнего Тагила и обратно. А если получиться и рудники местные посетить медные.

Казачья община, опять же, которая не смогла защитить царевича, вся стояла на ушах. Да, их ребята погибли. Но это нападение выглядело как оплеуха им. Обидная. Жесткая. И крайне раздражающая.

Иными словами, земли башкир и прилегающие к ним с севера территории натурально кипели, как пчелиный улей. Гудели. Понятно — это ненадолго. Но все в округе пришло в движение…

— Не понимаю я, — покачал головой царевич в беседе со Строгановым, который оставался в Перми и никуда оттуда не уезжал. — Вся эта история насквозь странная.

— А чего тут понимать то? — усмехнулся Григорий Дмитриевич.

— Как чего?

— Ты гонца не посылал?

— Нет.

— В Уфе опросил о том, как он выглядел и звался, но тут его никто не видел. Так?

— Так.

— Значит не отсюда его послали.

— Как? Кто?

— А кому ты больше всего ноги отдавил?

— Аристократы?

— Они здесь чужие люди. Нет у них тут силы и власти. Так… самую капельку. — покачал головой Строганов.

— Неужели раскольники?

— А чего нет-то? Они самые. Даже те, кто примирился, не сильно вас с отцом жалуют. Скорее терпят. Выбора то у них нет. В угол вы их загнали.

— Башкиры отбили меня уж очень… наигранно.

— Ну, я бы так не сказал. Степь, конечно, знает и великую кровь. Но эта постоянная игра в налеты и набеги больше славиться умением вовремя отойти. Многие из этих детей степи постоянно ходят в набеги друг к другу. Из одного племени в другое. Чтобы скот угнать, невесту украсть или доблесть показать. Сильной крови там не льется. И если ничего прям вот жизненно важного нет они нередко могут бросить добычу, отходя.

— Значит меня просто бросили? Как корову?

— Да. Когда поняли, что сейчас их убивать будут. Ведь башкир пришло много. И они явно были в бешенстве. А с тобой они вряд ли ушли бы. Ты нормально скакать в седле не мог, да и не стал бы. Всех задерживал. Потащи они тебя с собой — и все — сами бы пропали.

— А отчего не убили?

— Их бы потом из под земли нашли. Оно им надо? — усмехнулся Строганов. — Или ты думаешь, что не узнали кто это сделал? В степи все на виду. Может сейчас и молчат, но полгода-год пройдет, и вся округа будет знать имена лихих ребят, что самого Алексея Петровича в плен захватили. И едва не увели в полон ради великого выкупа. Да и не поступают обычно в степи так. Они, ежели дело дурно оборачивается, спокойно даже пленников, что в рабство угоняют, бросают. Никого не режут. Пустое это. Глупость.

— Все равно странно. Выглядит так, что их наводил кто-то из местных. Не могли пришлые так хорошо и своевременно сориентироваться и засаду организовать.

— Разумеется. Я полагаю, что того гонца нужно искать в землях башкир. Местный он. Из тамошних. Он один из тех, кто там скрывается от царевых людей. Если еще жив. А может и убег куда. Там ведь найдут.

— Куда?

— Так на Кубань. Чем не жизнь? Тамошние казаки царя не уважают. И примут этого пройдоху вполне добро. Вон как тебя провел? Любо-дорого. И башкир. И вообще…

— А он-то сам как узнал?

— Так весточку кто послал. Птицей али конем. Тот, кто тут, в Перми ведал о твоем отправлении. То есть, считай если не весь, то почти весь. И многие в округе. Любой мог. Не угадаешь. Да и не найдешь.

— Птицу найти можно. Она ведь в клетках держится. Наверняка у него и иные голуби имеются.

— А если конный гонец, что напрямки пошел, меняя лошадей у своих?

— Мда…

— Здесь много лихих людей со сложной судьбой. Хватает и обиженных. Сейчас ты нагнал работников из старых русских земель. Думаешь этому местные довольны? Раньше то дела иначе шли. А теперь вон какие домны стоят. Гудит все, коптит… Это многих старожилов нервирует.

— А зачем это похищение вообще потребовалось? В чем суть?

— Так на поверхности все. Если бы тебя увели, кто бы пострадал?

— Башкиры, полагаю.

— Я тоже так думаю. На них бы подумали. И отец бы твой послал сюда полки, который каленым железом бы стали дела делать. Скорее всего башкирам пришлось бы бежать от них. Просто чтобы выжить.

— И кому это выгодно?

— А кому их земли надобны? — улыбнулся Строганов. — Разве не тем, что у них гостит из числа беглых, да лихих людишек, скрывающихся в тех краях от царевых людей? Не удивился бы, если бы эти местные активно бы помогали царевым людям в вырезании и разгроме башкир.

— Как интересно вы тут живете.

— И не говори.

— А меня бы просто держали где-то?

— Кто знает? Но без выкупа точно не отпустили бы. В степи таких как ты любят. Одного украдешь, а денег, как за хороший набег отсыплют.

— А башкиры этим шалунам разве простят подобную выходку?

— Нет, конечно, — улыбнулся Строганов. — Ты ведь обратил внимание на то, когда произошло первое восстание? Сразу после реформы Никона, когда раскол пошел. Через шесть лет. Думаешь совпадение?

— Они разве взаимосвязаны?

— Разумеется. Ты, я слышал, обвинил башкир в том, что они брали деньги от иноземцев за ради восстаний. Может и так. Да только кроме иноземцев и свои имеются. Они виновны. Да. И ты этим обвинением не переложил с больной головы на здоровую. Но только ошибся в причине, в источнике этого волнения.

— Ты так уверенно о том говоришь.

— Так первое восстание мой отец деньгами поддерживал. И не только он.

Алексей поиграл желваками, но промолчал.

Строганов внимательно смотрел на царевича и ловил его реакцию.

— Как ты понимаешь, — после затянувшейся паузы произнес Григорий Дмитриевич, — я кое-что знаю о событиях тех лет. Алексей Михайлович, а потом и его сын Федор Алексеевич, продолжавший поддержку дел Никона, вызывали у многих дикое раздражение.

— Дядю Федора убили?

— Я не знаю. Интересы моей семьи были далеко от той истории. Но до меня доходили слухи, что ему помогли. Там много и не требовалось. Здоровьем-то он был слаб.

— А Софья?

— Она всех обманула. Всем все обещала, да только как власть взяла о том позабыла. Словно корова языком слизнула. — Строганов усмехнулся.

— А если бы не обманула?

— То вряд ли бы отец твой царем стал. Опять же — по слухам. Мы от этого были далеки.

— А к чему вы были близко?

— К делам заводским да торговлишке. Отец мой, конечно, раскольникам сочувствовал. Денег давал. Много. А я в этих делах не участвую, тем более что большая часть раскольников примирилась. Но кое-что знаю.

— Значит это они?

— Они. И будь уверен — башкиры о том тоже ведают. Оттого тебе и не говорили. Это их внутренние дела и договоренности. Исполнителей то, они, разумеется, тоже знали. Только толку от их захвата никакого. А вот наказать тех, кто стоял за заказом — да. Накажут. Всех, кого приютили, из раскольников, что примирившихся, что упорствующих, выгонят. Им такие проказы ни к чему. Все слишком далеко зашло.

— И куда же их погонят?

— Да на все четыре стороны. Куда убегут, туда и погонят. Но скорее всего на Кубань.

— А отчего не в Сибирь?

— Можно и в Сибирь. Да только под конец лета туда ехать дурная примета. На Кубани сытнее. Потом же, на будущий год, может и в Сибирь поедут. Но тут я гадать не берусь. Люди разные. Да и какие там с кем договоренности для меня не вполне ясно.

— Все же не обойтись мне без егерей… — покачал головой царевич.

Чем дальше, тем сильнее Алексея напрягала степь и ее нравы.

В Тулу там, во Владимир или в Тверь он ездил ныне спокойно. Тихо все было. Лейб-кирасиры обеспечивали периметр, но больше демонстративно. Вся округа прекрасно знала — шалить не стоит. А тут — словно Дикий Запад из каких-то откровенно диких и карикатурных вестернов.

Алексей предполагал, что в здешних краях шалит разбойный люд. Набеги иногда степняки с юга совершают. Но не вот так, а обычным образом. И те же башкиры им открыто противостоят. Однако, чтобы такое… хлеще бардак был в эти годы, наверное, только на Северном Кавказе, где в каждом ауле чуть ли не отдельный народ жил. Со всеми из этого вытекающими последствиями.

Царевич нервно повел подбородком.

Как Мюллер в исполнении Броневого из известного фильма.

Формально в здешних краях была Россия. Но фактически…

Строганов что-то понял по этой гамме эмоций, пробежавшей легкой рябью на лице царевича. И побледнел. Видимо выводы он умел делать быстро. Это Петр Алексеевич многие дела делал в порыве страсти. На эмоциях. Сынок же его славился любовью готовить холодные блюда. Тщательно и неспешно нашинкованные…

— Я слышал в Москву недавно прибыл корабль из твоей страны, — произнес Петр у постоянного персидского посла после того, как они обменялись формальными приветствиями на этой камерной встрече.

— Из-за него я и пришел к тебе. На нем мне доставили эти два свитка. — сказал он и положил их на стол. — Они на арабском. Для тебя Петр Алексеевич.

— Для меня? И что там? Я арабского не разумею.

— Вот тут, — коснулся посол самого пышно украшенного, — послание халифа, известного тебе как султан османов. Он пишет о Большом исламе. То есть, о том, что к исламу относится не только лишь учение нашего Пророка, но и вещи ему предшествующие. Да, пусть они с нашей точки зрения не полные, а местами и ошибочные. Но Всевышний посылая пророка за пророком правил эту неполноту раз за разом. То есть, стремился к установлению ислама. Отчего все его предыдущие формы, как бы не назывались, суть исламом. Просто архаичный.

— И как это понимать?

— Так и понимать. Халиф признал христиан мусульманами древнего мазхаба. И запретил брать с них джизью и притеснять как неверных. Кроме того, он написал о том, что в отдельных случаях переход людей из обычного ислама в древний допустим и законен, если несет большую пользу для иных мусульман.

— Ого! — впечатлился царь. — А тут что?

— Здесь ответ наших правоведов на слова халифа. Они признали их правомерными. Тем более, что он в своем послании уравнял мазхабы нового ислама, назвав их равнозначным. Не забыв о суфийском ордене Сефевие, который отметил, как вполне законный. Для нас это очень важно. Собственно эта приписка и позволила нашим правоведам признать правомерными слова халифа.

— Я очень далек от всего этого и совсем не разбираюсь в исламе. — покачал головой царь. — Объясни мне — для чего это все прислали мне?

— Оба эти свитка зачитали уже во всех мечетях Великой Порты и нашей державы. Вместе. Один за другим. А означают они простую вещь. В Исфахане ждут сватов. Ваших сватов. Твой сын сумел найти лазейку и теперь можно поженить сестру моего государя и Алексея Петровича.

— Так это все Лешины дела?! — ахнул Петр Алексеевич.

— Разумеется, — улыбнулся посол. — Он сумел договориться с султаном.

— И что же он ему посулил?

— Поставки оружия и обучение полусотни командиров. Они, кстати, прибыли на том корабле.

— И вы не против поставок оружия султану?

— Мы не собираемся воевать с ним и даже заключили союз против мамлюков. Мы будем только приветствовать помощь нашим союзникам. Если, конечно, ты, Петр Алексеевич, не станешь пренебрегать нашими интересами и договоренностями.

— А Багдад?

— Мы сумели договорится и разделить сферы интересов. Наш взгляд теперь устремлен на восток, а осман на запад. Багдад же остается у нас, как наши старинные владения.

— И вы им верите? У османов же семь пятниц на неделе.

— После этого? — кивнул посол на свитки. — Судя по всему, их держава находится на грани развала, раз они готовы буквально на все. Им отчаянно требуется помощь и новые союзники. Нормальные союзники, а не эти французы…

Глава 10

Алексей уже месяца полтора как вернулся. И теперь сидел, грустно взирая на лица Нептунова общества. Неполного. Меншиков прибыть не смог, так как завяз с делами в западном анклаве России — Бремен-Фердене. Там, как он сам доносил, на него насели с тяжбами. Все, кто мог. По любому поводу.

Да и церковь давила. Лютеране с кальвинистами. Плотно. Вдумчиво. Обкладывая как волка флажками Александра Даниловича.

Этих последних зацепило строительство православных храмов в регионе. И стратегия Петра по выписыванию грамоты, освобождающей его подданого от уплаты любых налогов в течение пяти лет при принятии православия. Да и потом определенные послабления давались в торговле и налогах. В случае же отказа от православия спустя период налоговых льгот с нарушителя взыскивались неуплаченные налоги в двойном объеме — за обман. Так что население Бремен-Фердена было к декабрю 1708 года примерно на шестьдесят процентов православным. И судя по всему — еще года два-три — и протестанты в этих землях останутся лишь символически. Как коллекционная редкость.

В целом жители понятия не имели, что это значит — перейти в православие. И не сильно интересовались. Их вполне устраивало то, что это православие и не нужно платить десятину в Рим. Что раздражало протестантов категорически как в самом Бремен-Фердене, так и во всех окрестных землях. В том числе и тем, что это могло спровоцировать католиков на подобную же экспансию. Да, в землях Священной Римской Империи действовало правило Аугсбургского мира — чья власть, того и вера. То есть, Петр Алексеевич был в своем праве. Однако слишком он лихо зашел. С козырей. И протестанты пытались с этим бороться, устраивая всякие каверзы и помогая судиться страждущим.

В общем — Меншикову было чем заняться. Он там сидел словно в осаде.

Денег оттуда стало поступать меньше.

Заметно меньше.

Протестантское духовенство и всякие активисты старательно боролось с тем, чтобы через товарную биржу организованного там порто-франко проходило как можно меньше кораблей их единоверцев. Да и всякие гадости стали распускать об игорных домах, отваживая азартных людей. Получалось по разному. Но сие вредило изрядно.

Впрочем, деньги все равно шли.

И прилично так.

Несмотря на все ухищрения злопыхателей, льготы местным, внутренние инвестиции и воровство Меншикова, за неполный 1708 год в Москву «приехало» пять миллионов двести сорок семь тысяч талеров. То есть, считай рублей. Драгоценными металлами. Совокупно. И с игр. И биржи. И с прочего. Что было больше, чем по всей стране собрали подушную подать.

Эти средства поступали в «кубышку», а не выбрасывались на рынок. То есть, испанская ошибка не повторялась. Просто — по мере развития экономики России, все накопленные и отложенные средства шли на целевые инвестиции в инфраструктуру, производство и строительство. Продолжая ее разогревать и стимулировать рост.

В будущем 1709 году было совершенно неясна доходность Бремен-Фердена. Слишком уж люто-бешено с ним начали бороться. Но на миллион-другой Алексей рассчитывал. Вряд ли получится так быстро и жестко всю эту историю задушить. Впрочем, никакой особенной жизненной необходимости получать оттуда средства не было. Они все равно уходили про запас. Равно как и большая часть торговой прибыли…

— К счастью, чума в Крыму завершилась, — произнес царевич, переходя к этому вопросу. — Кафа, правда, почитай вся вымерла. Считай города больше нет. Его с нуля нужно заселять. Там увлеклись с кордонами и совершенно не ясно от чего больше людей умерло — от чумы или от голода.

— Совсем ушла? — нервно переспросил царь, проигнорировав слова о вымирании целого весьма немаленького города.

— Пишут, что совсем. А на кордонах наших, зараженных уже месяца два как совсем не встречают. Полагаю, что их можно снимать. А то строители в Киеве засиделись и страху натерпелись. Надо, кстати, что-то решать со старыми османскими городами в Крыму.

— А что с ними решать? — фыркнул Апраксин. — Забрать себе и все. Чтобы хана держать крепко.

— А ему на что жить? — улыбнулся Алексей. — Если мы возьмем под контроль все порты полуострова, то с торговли он ничего получать не будет. Контроль же за Перекопом позволяет регулировать выход крымского войска, то есть, набеги. Они нам тоже без нужды. С чего ему жить то?

— И что ты предлагаешь?

— Переход в подданство. Титул герцога Таврического. И выделение денег для постройки в Крыму с десятка предприятий. По уже отработанной схеме сотрудничество. Пятьдесят процентов и одна акция — в руках государства — остальное у хана. Управляющие числятся на государственной службе, что позволит пристроить и ближайших родственников хана, и его самого, и наиболее влиятельные главы родов.

— А он пойдет на это? — удивился Апраксин. — Зачем ему идти в подданство?

— Что ты там хочешь построить? — отмахнулся от адмирала царь.

— Комплекс предприятий для производства рыбных и мясных консервов для нужд флота и армии. Я показывал свои опыты.

— Да-да, — кивнул Петр Алексеевич. — Что для этого потребуется?

— Мануфактура по производству белой жести прокатом и лужением. Еще одна — для выпуска банок. Еще пара — для выпуска мясных и рыбных консервов. Еще парочка для выпуска рыбной и мясной муки. Это — как минимум. Сразу скажу — специалистов у нас нет. Оборудования тоже. Кое-что изготовим. Те же прокатные станы. Но хану придется крутится самому. Мы лишь предоставим ему деньги, технологию консервирования и наши наработки по банкам.

— Сомнительно, — покачал головой Петр.

— У него разве есть выбор? — усмехнулся царевич. — Он в отчаянном финансовом положении. Как альтернатива мы можем у него Крым просто купить, а дальше он уже как-нибудь сам.

— И он продаст?

— Повторюсь — у него отчаянное финансовое положение. А все эти предприятия мы как-нибудь с местными родами поставим. Там есть с кем сотрудничать.

— Ладно. Хорошо. — кивнул царь. — Пригласим в Москву на поговорить. Там видно будет. А что там с тифом? Ну что на Смоленской дороге был.

— Давно кончился. Я лично туда ездил и все проверял. Двадцать семь человек из числа приказчиков на месте повесил.

— И не только приказчиков, — усмехнувшись, добавила Миледи.

— Грешен. Но главное — тиф закончился. И работы по весне продолжатся. Сейчас люди, что пережили эту болезнь поставлены на отдых и прокорм к нанявшим их. Восстанавливают силы. Заодно их учат чтению, письму и счету. Охочих. Обязал я их. Да и за другими одаренностями присматривать распорядился. Посмотрим по весе что из всего этого выйдет. Может самородки отыщутся. Если аристократы не станут утаивать, конечно.

— После того, как двое уважаемых людей опять утонули в нужнике? — хихикнула Миледи.

— Они были просто неосторожны. — развел руками царевич. — Кто же их заставлял говорить, что они не будут оплачивать лечение работников, которых они до тифа довели. Видимо у них проклевывалась олигофрения. Вот и погибли не за понюшку табака. Бывает.

— Совсем ты кровь не уважаешь, — покачал головой Борис Шереметьев.

— Уважаю. Очень уважаю. Но с того, кому много дается, и спрос другой. Или они что думали? Могут творит черт знает что, а я закрою глаза только из-за их происхождения? Эти придурки чуть не выплеснули эпидемию тифа на всю округу своим воровством и проказами. Вы представляете, чтобы было, если бы кордоны просто не успели поставить? Чудо… просто чудо, не иначе нам помогло. А эти еще и выступать стали, словно муха на стекле.

— Поделом, — холодно и сурово произнес царь.

— А вот что делать с оспой в Сибири — не ведаю. — буркнул Алексей. — Там почитай три десятилетия уже она бушует. Вроде бы далекая и безопасная для наших мест. Но по минувшему году торг с державой Цин какой вышел! В Кяхте. А ведь туда товары не своими ногами ходили — их люди возили. И много людей. И дальше людей больше поедет. Стройка ведется у Иркутского острога. Да и вообще — сообщение всякое с Сибирью увеличилось. И растет оно довольно быстро.

— И что предлагаешь?

— Для начала кордон большой сделать в Нижнем Тагиле. И тех, кто возвращается сюда, за Урал, выдерживать там неделю-другую. С осмотром. И проверкой товаров на заражение. По югу тоже можно поставить, чтобы случайные люди не проскакивали. Но не удобно идти. Там больные сами слягут раньше, чем доберутся. Основная масса людей через Нижний Тагил двинется. Пока сделать так. Потом посмотрим. У меня кое-какие мысли есть.

— Какие?

— Прививка… — начал царевич и вкратце описал идею, связанную с коровьей оспой. Что царь, что остальные выказали скепсис. Но от желания проверить не стали отмахиваться. Очень уж большую пользу несла удача. А проверить можно и тихо, чтобы слов дурных никто не сказал. Тем более, что к концу года удалось «выписать» десятка три молодых, бьющим копытом медикусов из Европы. Вот кого-то на опыты и поставить эти прививочные. Чтобы мозги пытливые и человек лихой, готовый на всякое…

Еще поговорили про эпидемии и медицину.

Перешли к вопросам экономики, а точнее трудового кодекса, который внедрялся со скрипом великим. А местами едва ли не с боем. Но дело шло. Налоговый и земельный кодексы тоже далеко не все на территории России полноценно действовали…

Очень много царевич говорил про Пермь и окрестные владения. Про необходимость непрерывного наращивания количества рабочих там. И модернизацию способов производства.

Как по добыче руды, так и каменного угля.

Требовалось там сосредоточить десятки и десятки тысяч рабочих рук. Уже сейчас вокруг металлургического комплекса Перми трудилось около двадцати тысяч рабочих. Алексей хотел за два-три года довести их до ста.

Много.

Но стране требовался чугун. Много чугуна. Очень много!

В первую очередь, конечно, для растущего производства узкоколеек. Которые давали мощный кумулятивный эффект для общего развития экономики. Уже сейчас меньше десятой части всего выплавляемого чугуна перерабатывалось в железо. Остальной же либо шел на разные бытовые и хозяйственные отливки, либо переделывался в рельсы.

Петр был в целом не против.

Только не понимал — откуда сын этих людей возьмет и чем будет кормить. В конце концов — сто тысяч человек — это не фунт изюма. Это очень много голодных ртов, которые нужно как-то прокормить. И эту еду требовалось как-то в те края завезти. Причем сделать все так, чтобы она не стала дорогой.

Среди прочего именно для этого Алексей башкир и агитировал. Чтобы в их западных землях организовать современные, прогрессивные сельские хозяйства. С импровизированными «машинно-тракторными станциями» из крепких рабочих лошадей и парка повозок да прочего прицепного оборудования.

Впрочем, в Поволжье Алексей на базе переселенцев из Ливонии потихоньку разворачивал тоже именно такие хозяйства. Равно как и в самой Ливонии, но уже с помощью переселенцев из старых русских провинций. И так далее, и тому подобное. С числами и деталями. И не только по этому вопросу, так как обсуждали экономику в целом. Итоги года…

Суета сует.

Мелочи.

Безумное количество мелочей.

У царя от этого доклада сына даже голова разболелась. Слишком много всего. Поэтому, улыбнувшись, Алексей достал из сумки «Статистический временник» — подшитую как журнал брошюрку, подготовленную ему Счетной палатой.

За 1705 год, правда.

Они просто не успели вдумчиво переработать материалы, поступившие за последующие периоды. Да и методики требовалось придумать. Формы отображения. Графики. Все это время. Много времени.

Царевич показал отцу и остальным сию работу.

Удивил их приятно.

— Уже трудятся над 1706 годом. А до конца года добьют все до 1708 включительно. Теперь уже легче и быстрее будет.

— Ты, я смотрю, недоволен.

— Дело нужное, но эти сто двадцать семь человек лучше бы в науке применить и инженерных расчетах. Не зря же я по всей Росси собирал одаренных.

— И что, священники прямо честно пишут о таких? — удивился Голицын.

— Пишут. А чего бы им не писать? — улыбнулась Миледи. — Им ведь за каждого выявленного одаренного денежку платят. Лично тому священнику, что его углядел. И немаленькую. Зачем им молчать?

— А самим не нужны разве?

— В глубинке многие способности не применить. — добавил царевич. — Ну, например, острое зрение. Он ведь в жизни что крот. Вокруг себя видит плохо, а в даль — невероятно. Болезнь сие. Там, на месте, в селе, страдал бы. А я на флот пристраиваю. С таким зрением да хорошими зрительными трубами получаются прекрасные наблюдатели, которые замечают если не все, то близко к этому.

— И устный счет не применить?

— А как? Вот как в каком селе или деревне может раскрыться человек с одаренностью к быстрому счету. Где он там нужен? Ягодки или орехи пересчитывать? — усмехнулся Алексей. — Конечно, кое-что утаивают. Но в целом — очень серьезно подошли к делу. Я ведь не пишу, кого именно ищу. И они сами высматривают всяких необычных персон.

— Видел я этих одаренных, — покачал головой Шереметьев. — Кунсткамера какая-то. Большинство нуждаются в помощи нянек или иных сиделок.

— Так и есть, — охотно согласился царевич. — Это называется эффект идиота-саванта. Его суть сводится к тому, что у человека происходит аномальное развитие мозга. И, например, получив возможность производить в уме чрезвычайно сложные математические исчисления он совершенно беспомощен в ином. Я специально собираю таких необычных людей и использую их. По моим опытам один подобный савант с приставленным к нему парой помощников для организации его быта, в состоянии выполнять работу лучше, чем два-три десятка хорошо подготовленных специалиста в этой области.

— Это сколько же обычных людей нужно в Счетную палату? — спросил Петр.

— Там не все саванты. Кто-то этими необычными людьми и руководить должен. Но если от савантов избавиться — то минимум тысячи полторы.

— Сто двадцать семь человек делают работу полутора тысяч… — покачал головой Апраксин.

— И это еще у меня не дошли руки нормально им все организовать и загрузить их. С тем же Статистическим временником основные проволочки были не в расчетах, а в продумывание — где, что и как считать, и каким образом потом отображать. Саванты в этом не участвовали. Они вообще загружены довольно скромно. Много простоя.

— Не нравится мне этот подход, — продолжал бурчать Шереметьев. — Больным у тебя почет, а здоровым как же? Как им быть?..

Разговор у них получился сложный.

Петр мало в нем участвовал. Больше слушал. Его тема не интересовала. Ну… нет, интересовала. Но так. Он и сам любил все необычное, поэтому сына понимал. Только царь окружал себя диковинками для демонстрации, включая необычных людей. И понимал тягу сына к всяким уникальных людям. Пусть даже и не совсем полноценными, с точки зрения обывателя. Не только савантами. Нет. Но и просто одаренными. Одних только молодых крестьян детского и подросткового возраста, «склонных зело к малеванию», у него уже скопилось два десятка…

Несмотря на то, что начали утром, разошлись далеко за обед. Даже кушали во время собрания. Слуги занесли еду и удалились, дабы не подслушивать. Особенно коснулись невест. Европейцы занесли денег столько, что каждую из их кандидаток «блокировала» взятка минимум в миллион…

Но, наконец, все завершилось.

Алексей выбрался на улицу. С удовольствием втянул прохладный воздух. Сел в карету, зимнюю, на полозьях. И покатил к себе — в Воробьев дворец.

И неплохо поехали. Быстро, шустро понесли кони. А где-то рядом подковы тяжелых животинок лейб-кирасиров взрывали снег. Каждый шаг их слышался.

Вдруг остановка.

— Что такой? — крикнул Алексей, не открывая двери.

— Пожар Алексей Петрович, — отозвался возничий.

— Какой пожар? — удивленно переспросил царевич и вылез наружу.

Глянул.

И ахнул.

Его дворец горел.

Не так чтобы сильно, но горел. Вон — дым столбом шел.

Хотелось материться.

Сильно.

Громко.

Год совсем не задался. Сначала чуть не умер от какой-то простуды. С Ньёносс много ругался, не хотевшей уезжать. Потом эта дурость с похищением. Чума, тиф, оспа. Откровенно осадное сидение Меншикова в Бремен-Фердене. Теперь еще и вот это…

— За что, Господи? — взмолился царевич, вознеся глаза к небу и перекрестившись.

Но ответа не последовало.

И тяжело вздохнув Алексей поехал ближе. Разбираться.

Пожар охватил не весь дворец. Полыхало только одно крыло, где как раз размещалась кухня. И его активно тушили. Включая подоспевшую уже пожарную службу. Она проливала с помощью ручных помп и шлангов это крыло водой. Ну и соседние участки заливали, дабы там все отсырело и не загорелось.

Тушили долго. До самого вечера.

К счастью, все документы сохранились, так как царевич благоразумно хранил их в несгораемых шкафах. И в общем-то непромокаемых. Самую важную. А обычные картотеки вытащил Герасим со своими людьми, изгваздавшись как черти. Так что ничего критично страшного не произошло. Просто царевич и наследник державы остался на улице. Считай стал бомжом. Ведь подходящих запасных дворцов ныне не имелось. Новые не успели построить, а от старых «развалюшек» уже избавились. Воробьев дворец был последним деревянным дворцом. Да и то — чудом уцелевшим из-за перегрузки наследника, которому некогда было возиться со всякими стройками да переездами…

Алексей заселился в один из маленьких гостевых домиков, что вокруг дворца были поставлены во множестве. Тот давно не вмещал все службы и гостей. Вот и пригодилось. Уже для него самого.

Ну и вызвал архитектора.

Прямо с вечера.

— Не было бы счастья, да несчастье помогло. — горько усмехнулся он, отдавая это распоряжение…

После падения Августа Сильного царевич постарался перетащить в Россию всех интересных личностей, которых тот собрал вокруг себя. Среди них оказался и Маттеус Даниель Пеппельман — его придворный архитектор.

Каких-то особых художественных талантов царевич в нем не приметил. Архитектор и архитектор. Самый обычный. Обыденный даже. А вот административные навыки проступали так отчетливо и рельефно, что пропустить и не разглядеть их было просто нельзя.

Чем и Алексей, и Петр и стали активно пользоваться.

Именно он спроектировал большой кафедральный храм Москвы, ипподром, стадион и так далее. А потом занимался их строительством, проявив завидную расторопность и распорядительность.

Среди прочего Маттеус уже несколько лет прорабатывал новый дворец для царевича. По настоянию царя, который как мог давил на сына, требуя уже обзавестись чем-то каменным и современным. А «не ютиться в сараюшке» и «его не позорить».

Проект разрабатывался… прорабатывался… дорабатывался…

В общем Алексей саботировал этот вопрос как мог. Не до того. Мотивируя это тем, что хотел нечто необычное. Здание, которое стало бы этакой визитной карточкой Москвы. По которому бы ее стали узнавать. Отчего они с Маттеусом, у которого с фантазией было все не сильно хорошо, продумывали всякие концепции. Перебирая идеи.

Все обычное Алексей отверг сразу.

Скучно и не узнаваемо. Ведь по всей Европе дворцов понаставили уже столько, что какой не «слепи» — обязательно окажется похож на какой-нибудь из имеющихся.

Думали.

Подключали молодых архитекторов, который искали лихую удачу в России. Царевич сам иногда что-то пытался прикинуть или вспомнить. И потихоньку делали наброски.

В итоге появился натуральный кадавр.

Ядром конструкции являлась большая, массивная и весьма широкая башня. Ступенчатая. В двадцать один этаж. С семью ярусами черепичных крыш — по количеству ступеней. Что сближало ее с традиционными японскими замками. Отдаленно.

Саму башню царевич хотел строить из железобетонного каркаса как у нормальных, «взрослых» небоскребов. Благо, что бетон выпускался и железного прута для этого хватало. Как все это провернуть Алексей был без понятия. Не строитель. Поэтому просто донес идею до Пеппельмана и отправил того голову ломать и экспериментировать.

Стены же он планировал сделать с максимальным количеством многослойных окон. Практически в пол. Чтобы внутри было много света. Да и вообще — дорого-богато столько стекла. Поначалу, понятно, решетчатые. Потом, как получится.

От углов этой башни по плану отходили «крылья». Тоже ступенчатые. И также с большой площадью остекления. Завершающиеся приземистыми, невысокими круглыми башнями с разного рода вспомогательными, но интересными сооружениями. Например, в башне восточного крыла планировалось расположить домовую церковь с органом, купелью и прочем. А в башне западного крыла — обсерваторию, куда по задумке Алексей должны были поставить самый крупный зеркальный телескоп в мире. Ну и библиотеку. В северном крыле он хотел соорудить небольшой спорткомплекс с бассейном, а в южном — тропическую оранжерею с зоной отдыха. Включая небольшой прудик с китайскими разноцветными карпами, которых только предстояло как-то добыть…

Кроме несущего каркаса, присутствующего не только в башне, но и во всем остальном здании, царевич планировал наполнить свой новый дворец всем самым современным и передовым. Тут и перекрытия из железобетонных балок и плит. И стропильная система крыши из клепанных железных профилей. И водопровод с канализацией, дабы в здание имелись нормальные ватерклозеты, ванны и прочее. И вентиляция. И паровое отопление. И даже лифты. Покамест уравновешенные противовесами да с гидравлическим приводом. Их, кстати, только предстояло сделать. Пока они существовали лишь на бумаге — как идея. В будущем же он планировал провести электрификацию здания. И даже телефонизацию. Для чего в проекте закладывали коммутационные шахты и каналы. Сам архитектор просто не понимал зачем они, но раз царевич просил, почему нет?

Про то, как он морочил голову с дизайном и оформлением — речи даже и не шло. Практически все стены как снаружи, так и изнутри были уже несколько раз перерисованы. Подбирался стиль. В сущности — выдумывался…

В общем — тянул Алексей, тянул, мучал-мучал…

А тут пожар.

И на лицо Маттеуса Даниеля Пеппельмана было противно смотреть. Более счастливого человека в мире просто невозможно и сыскать. Ведь царевич прекратил изуверства и утвердил план. А дурной привычки постоянно вмешиваться и на ходу все менять он не имел.

Сам же царевич сидел кислый… мрачный…

Ему это строительство было совершенно ни к чему. Да, по весне он уезжает в посольство. Но до весны еще нужно дожить. И сколько всю эту «халабуду» будут строить совершенно не ясно.

Конструкция новая.

Перспективная.

Неопробованная.

Нет, ну конечно не совсем так. Железобетонные балки активно применялись для перекрытий при перестройке Москвы. Да и плиты тоже. А вот несущий каркас — это да… и мощную плиту фундамента еще никогда не заливали. Так что степень конструктивной новизны была не такая высокая. Однако же… все одно — очень непростое здание с непредсказуемыми сроками строительства.

Хуже того — могло произойти какое-нибудь происшествие. Все-таки первый небоскреб в мире.

В общем — Алексей нервничал.

Ему нравилось откладывать это строительство. Слишком уж велики были риски, связанные с репутационными потерями в случае провала. Ведь не только вся Москва, но и, пожалуй, половина Европы знала, что это здание чуть ли не его личный проект…