Ветер с Юга. Книга 1. Часть вторая

Рустий

Он скучал. То, что ещё вчера казалось смешным, интересным или просто забавным, сегодня вызывало жуткую скуку и нарастающее в глубине души раздражение. Рустий шёл по дорожке между подстриженными вечнозелёными кустарниками, стараясь ступать так, чтобы песок не скрипел. Лёгкий ветерок разносил по саду насыщенный запах цветущих плодовых деревьев и первых весенних цветов.

Мальчик бесшумно приблизился к склонившемуся над клумбой садовнику. Тот, не замечая его, усердно рыхлил землю под розовым кустом, напевая себе под нос весёлую песенку. Рустий ухмыльнулся, вытащил из воротника длинную булавку и с наслаждением ткнул ею в мягкое место мужчины. От неожиданности тот дёрнулся и свалился прямо на куст, который до этого любовно обхаживал. Выдав изрядную порцию грязных ругательств, садовник с трудом выбрался на дорожку и, обернувшись, так и застыл с открытым ртом.

Рустий с откровенной скукой на лице оглядел онемевшего мужчину, презрительно хмыкнул и, развернувшись, двинулся прочь. Отойдя на несколько шагов, он услышал, как кряхтевший за его спиной садовник тихонько прошипел:

– Урод проклятый…

Рустий замер. Ему льстило, что люди при его появлении вздрагивали, бледнели, теряли присутствие духа и обмирали от страха. Ему даже нравилось, когда он слышал в свой адрес «дьявольское отродье» или «бесовский выродок», – внутри себя он действительно ощущал порой какую-то дьявольскую ненависть ко всему роду человеческому. Но тому, кто посмел упомянуть о его физическом недостатке, он мстил всегда. И жестоко.

Решительно подойдя к застывшему в страхе садовнику, мальчик негромко спросил, растягивая слова:

– Что ты сказал?

Не поднимая глаз, тот едва выдавил затрясшимися губами:

– Ни-ичего, мой господин…

С бурлящей внутри злостью Рустий уставился на покорно стоявшего перед ним мужчину:

– Быстро отвечай мне, тварь!

Садовник потоптался на месте и нехотя произнёс:

– Я сказал, что маленький господин… любит шутить над бедными прислужниками…

Лицо Рустия перекосилось от ярости. Наглая ложь садовника мгновенно привела его в бешенство. Он выхватил из ножен маленькую шпагу, с которой в последнее время не расставался, и резко ткнул ею в пах мужчины. Тот охнул, отпрянул от мальчишки и вытаращил на него округлившиеся от ужаса глаза. На грубой ткани штанов расплывалось красное пятно.

– Когда в следующий раз будешь открывать свой поганый рот, знай, услышу что-то подобное – мигом лишишься яиц! – И Рустий выразительно покрутил концом шпаги.

Оставив садовника зажимать трясущимися руками свою рану, он, вполне довольный собой, отправился к дворцовым воротам. Путь пролегал мимо длинной грядки с ранними цветами, и Рустий шел, с удовольствием срубая своим смертоносным оружием изящные головки разноцветных тюльпанов и нежных нарциссов, раскрывших солнцу лепестки с яркими жёлтыми сердцевинками.

Поднявшись на одну из надвратных башен, он принялся разглядывать бурлившую у его ног Торговую улицу, по которой безостановочно двигались люди, всадники и гружёные повозки. Лавочники надрывали горло, нахваливая свой товар, а уличные музыканты, подыгрывая себе на звучной гитаре, пели какую-то разухабистую песню весьма фривольного содержания, имевшую, судя по взрывам смеха, большой успех.

Попрошайки и мелкие воришки так и шныряли по обеим сторонам улицы в надежде прибрать к рукам чужой дарк. В дверях харчевни «Моя малышка» два довольно пьяных для столь раннего часа мужика что-то настойчиво доказывали друг другу, ухватив собеседника за грудки и распаляясь с каждой минутой всё больше.

Чем закончилась их беседа, Рустию узнать не удалось. Внезапно всё его внимание привлёк высокий темноволосый мужчина лет двадцати пяти в потёртом кожаном костюме, прогуливающийся возле лавки суконщика. Камзолы и шляпы, выставленные на продажу, его, по всей видимости, не интересовали совершенно, зато он исподтишка, но очень внимательно, разглядывал всех входивших и выходивших из Главных дворцовых ворот.

Окинув взглядом очередную повозку, которую стражник придирчиво осматривал на наличие в ней беглого преступника, мужчина уже собрался продолжить свою прогулку, как вдруг к нему подскочил оборванец лет десяти и молниеносным движением срезал с его пояса висевший там тугой кошель.

Подхватив на лету добычу, парнишка уже намеревался нырнуть в ближайший проулок и раствориться в запутанном лабиринте дворов, но произошло непредвиденное. Мужчина стремительно развернулся на месте и со скоростью падающего ястреба метнулся за воришкой. Мгновение, и тот уже висел в его руках, болтая в воздухе ногами в драных ботинках и задыхаясь от сдавившего горло воротника.

Рустий подался вперед. По закону Нумерии пострадавший должен был сейчас крикнуть стражников, маячивших в дальнем конце улицы, и в первый же базарный день малолетний паршивец лишился бы руки. А то и двух, если украденная сумма была приличной. Но, к полному разочарованию мальчика, мужчина только что-то сказал вору, поставил его на ноги и, забрав из грязных рук свой кошель, отвесил мальцу увесистый подзатыльник. Парнишка пролетел кувырком пару метров и, не оглядываясь, скрылся в уже облюбованной им подворотне.

Незнакомец поднял голову и встретился с негодующим взглядом стоявшего на башне Рустия. Несколько секунд они молча глядели друг на друга, потом мужчина отвернулся и не спеша удалился, оставив мальчика гадать о причине его столь благородного, но противоречащего законам поступка.

Настроение опять испортилось. Рустий с огромным удовольствием посмотрел бы на настоящую казнь – голуби и дворцовые коты, которых он частенько казнил, ему уже порядком надоели. Спустившись с башни, он побрёл во дворец. До обеда было ещё далеко, и нужно было как-то убить время. Мимо него проехала нарядная повозка с гербом семейства Корстаков, которой правил личный прислужник Динария.

Рустий проводил её взглядом, и ему вдруг вспомнился подслушанный пять дней назад разговор дяди Грасария со своим старшим сыном. На первый взгляд вполне обычный разговор о поездке молодожёнов в гости к тётке Ортении. Но почему их лица, когда родственники вычислили его за кустом и вытащили на всеобщее обозрение, были такими встревоженными? И почему они укатили тайком, даже не взяв с собой прислугу?

Размышляя над этими событиями и, в конце концов, так и не решив, стоит ли о них рассказывать матери, Рустий почти добрался до своей комнаты, но тут в его голову внезапно пришла новая мысль. И, резко свернув, он нырнул во внутренний коридор, ведущий к покоям Грасария и его семьи.

Ему вдруг захотелось увидеть своего двоюродного брата. Одарию было уже больше двух месяцев, но суеверная Элида никуда не выносила ребёнка из комнаты и никому не разрешала даже смотреть на него. Нырнув в тайное убежище, из которого он вёл наблюдение за покоями родственников, мальчик припал к глазку. Элида в бесформенном домашнем халате стояла у кровати сына, но тут же обернулась на шум открывшейся двери. В комнату влетела раскрасневшаяся молоденькая прислужница Тусса и доложила, что ванна с цветочным отваром готова и госпожа должна поторопиться.

Элида кивнула и вышла. Тусса, повертелась немного, собрала у кроватки грязные пелёнки и, кинув взгляд на спящего ребенка, выпорхнула из комнаты. Рустий услышал, как она быстро прошла по коридору. Прачки находились в другом крыле дворца, а значит, на то, чтобы поближе познакомится со своим братцем, времени было предостаточно. Афишировать свой визит он не собирался и, покинув наблюдательный пост, ловко проскользнул в оставленную приоткрытой дверь комнаты прислуги.

Ребёнок спал. Он был крепко спелёнат, а на его головёнке с тонкими тёмными волосиками красовался смешной белый чепец. Круглое личико с пухлыми щёчками жило какой-то своей жизнью: реснички чуть заметно трепетали, носик смешно морщился, а ротик то расплывался в бессмысленной улыбке, то снова собирался в маленькое влажное сердечко.

Рустий легонько тронул пальцем гладкую кожу щеки, и ребёнок внезапно открыл глаза. Взгляд мутно-серых глаз сначала ничего не выражал, но потом Одарий увидел склонённое к нему лицо и сосредоточился на нём. Несколько секунд он молчал, разглядывая открывшуюся картину, а потом, решив, что она ему совсем даже не нравится, громко пискнул.

От неожиданности Рустий отпрянул. Ребёнок вздрогнул и заплакал сильнее. «Вот зараза! Чего орёт-то? Ещё не хватало, чтобы меня здесь кто-нибудь застукал…» Парень уже пожалел, что отправился знакомиться с этим заморышем. Он попробовал скорчить весёлую рожицу, но ребёнок его усилий не оценил, только добавив громкости.

Дело могло принять неприятный оборот, если вдруг лантар, стоявший у дверей покоев, решит сюда заглянуть, чтобы успокоить ребенка. Рустий огляделся. Увидев на кровати Элиды небольшую шёлковую подушку, он схватил её и быстро опустил на лицо ребёнка, стараясь прикрыть маленький орущий рот.

Крик сразу же затих, но младенец под его руками начал корчиться и изгибаться. «Ничего, подёргайся, подёргайся! В следующий раз будешь знать, что старшего брата нужно встречать с улыбкой, маленький говнюк!» Через минуту движения прекратились, и Рустий с облегчением убрал руки с подушки. Ребёнок молчал. «Ага, понял, засранец, что был неправ… Молодец, сообразительным будешь! Вот, смог же заткнуться, если брат приказывает! Ну, а теперь можешь на меня посмотреть. Разрешаю!»

Он сдёрнул подушку и остолбенел. На посиневшем личике глаза были плотно сжаты, а рот, сведённый судорогой, застыл в каком-то жутком оскале. Ребёнок был мёртв. Рустий ошарашенно смотрел на брата. Он никак не мог поверить, что так быстро и легко убил человека, пусть даже такого маленького и слабого. Но… он же не хотел! Нет, это Одарий решил его попугать и просто притворяется! Рустий протянул дрожащую руку и слегка потряс тельце. Голова безвольно мотнулась по подушке.

Внутри возник и мгновенно заполонил собой всё колючий комок страха. Ноги вдруг стали ватными, и, чтобы не упасть, Рустий ухватился за кроватку. Сердце бешено колотилось, не давая сделать глубокий вдох. Если сейчас его застанут здесь, с подушкой в руках, то сразу же обвинят в убийстве. А значит, он будет казнён…

Он услышал какой-то звук за дверью, тут же его обдало жаркой волной ужаса, и Рустий, почти ничего не соображая, бросил на лицо ребёнка злосчастную подушку и бесшумно метнулся в комнату прислуги. На его счастье, путь в коридор был свободен.