Ветер страсти

6

— Над чем сейчас работаете, господин Магнуссон? — Зайдя в кабинет Бьерна, Леннарт Бодстрем наклонился к монитору компьютера, перед которым тот сидел.

— О, вы изучаете генеалогию Наполеона! Почему?

На обветренном лице Бьерна неожиданно проступил легкий румянец.

— Это скорее личный интерес, господин Бодстрем. К работе он отношения не имеет.

— Уж не собираетесь ли вы перебраться на работу во Францию?! — воскликнул Бодстрем. — Даже не думайте об этом до истечения трехлетнего срока вашего пребывания в Копенгагене!

Бьерн покачал головой.

— Нет, даже не помышляю об отъезде из Копенгагена. Вот только… — почувствовав, что сказал лишнее, он осекся.

— Говорите, Бьерн, говорите! Не заставляйте вытягивать каждое слово из вас клещами. Что вас тяготит? Что вы так отчаянно пытаетесь найти в Интернете?

— Я же сказал, господин Бодстрем, это сугубо личное дело.

— Имею я право это знать? Ведь я, в конце концов, заместитель главы нашей дипломатической миссии! И должен быть в курсе всех проблем, которыми живут и от которых, возможно, страдают сотрудники посольства! — Леннарт испытующе уставился на Бьерна, и тот понял, что ему уже не отвертеться.

— Я просто пытаюсь найти то, что для меня, быть может, важнее всего, — смущенно проговорил наконец Бьерн.

— Потомков императора Наполеона? Вы их имеете в виду?

Опустив глаза, Бьерн пробормотал:

— Скорее потомков первой жены Наполеона.

— Вы имеете в виду потомков Жозефины Богарне?

— Да.

— Ну и как успехи? — Леннарт кивнул на компьютер. — Нашли кого-нибудь?

— К сожалению, нет.

— Но это для вас очень важно, не так ли, Бьерн?

— Да, — вырвалось у него.

— Вы действительно хорошо искали эти данные, Бьерн?

Лицо Бьерна словно окаменело.

— Я сделал все, что мог. Но… увы.

— Сочувствую. Похоже, вы оказались действительно в трудном положении, — задумчиво произнес Леннарт.

На лице Бьерна резко обозначились желваки. Слишком назойливый интерес Бодстрема уже начал раздражать его. Конечно, он сам виноват, что занялся поисками путей, которые могли бы привести его к Хелене, в рабочее время. Но лучше бы Бодстрем просто сделал ему замечание и отошел в сторону, чем продолжал вот так стоять над душой, еще больше растравляя ее.

— И что, никаких идей, как вести поиски дальше, у вас тоже нет? — продолжал приставать Леннарт.

Бьерн почувствовал, что уже начинает закипать.

— Пока нет.

— Мне кажется, я мог бы помочь вам, — медленно произнес Леннарт.

Бьерну показалось, что он ослышался. Бодстрем мог бы мне помочь?! Но каким образом?! Или он просто решил подшутить надо мной?

— По крайней мере одного родственника Жозефины Богарне я встречал. И точно знаю, где он сейчас находится.

Глаза Бьерна расширились.

— Вы шутите, господин Бодстрем? — произнес он срывающимся голосом.

— Нисколько. Более того, мне кажется, что вы и сами должны знать, где его искать!

Их взгляды — слегка насмешливый Леннарта и ошеломленный Бьерна — скрестились.

— Пожалуйста, господин Бодстрем, — взмолился Бьерн, — не говорите загадками!

Леннарт как-то странно посмотрел на него. Возникла томительная пауза.

— Бог мой, в это невозможно поверить, — произнес Леннарт наконец. — Вы хотите сказать, что не знаете того человека, который отнял у вас вашу любовь? — Он недоуменно покачал головой. — Я полагал, что уж его-то вы должны знать очень хорошо!

Бьерн переменился в лице.

— Вы хотите сказать, что этот человек… Что именно в него влюбилась Хелена? — Бьерн вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха.

Леннарт изумленно уставился на него.

— Разве вашу любовь зовут Хелена? — Он закашлял. — Я-то думал, что это Астрид Пальмгрен. Сотрудница нашего МИДа.

Бьерна пронзило поразительное чувство — освобождения и горечи одновременно.

— Астрид — моя бывшая девушка, — запинаясь наконец проговорил он. — После того как… мы расстались, нас уже больше ничто не связывало. А потом я полюбил… — он сделал над собой усилие, — другую. Хелену де Рошфор де ла Валетт.

Брови Бодстрема удивленно взметнулись вверх.

— Редкая фамилия. Такую раз услышишь, не забудешь никогда. Простите, что лезу не в свое дело, но где вы с ней познакомились?

— На острове Фредериксе, когда разбирался с вопросом о гибели трех шведов, — нетерпеливо ответил Бьерн.

— Ах да, Фредериксе… Все правильно! — воскликнул Леннарт и победоносно взглянул на Бьерна. — Это похоже на мистику, но, возможно, вы до сих пор связаны с Хеленой через человека, который разлучил вас с Астрид и который одновременно является не кем иным, как прямым потомком Жозефины!

Бьерн уставился на него как громом пораженный.

— Вы считаете, что это возможно? — выдавил он наконец.

— Знаете, Бьерн, — развел руками Леннарт, — с недавних пор я пришел к выводу, что все в этом мире возможно! После того как моя собственная дочь вышла замуж за жившего в Лондоне индейца, родившегося на берегах Амазонки, который затем поменял бразильское гражданство на датское и переехал в Гренландию, где они живут и по сей день, вы, наверное, согласитесь, что это действительно так.

— Да-да, конечно… — Бьерн растерянно посмотрел на Леннарта. — Я просто никогда не слышал об этом…

Бодстрем пожал плечами.

— Все это случилось буквально недавно. Вы ведь знаете, что получить разрешение жить в Гренландии, даже если ты сам коренной датчанин, чрезвычайно трудно. Но моему зятю это каким-то чудом удалось. Возможно, ему пошли навстречу потому, что он, как индеец, принадлежит к одной из редких вымирающих народностей мира, которые следует оберегать. А может, — хмыкнул Леннарт, — датчанам было просто любопытно посмотреть, как уроженец жаркой Амазонии, привыкший к щебетанию колибри и к аромату редких тропических цветов, будет приспосабливаться к жизни в ледяной хижине-иглу.

— Насколько я понимаю, это у него получилось?

— О да! Можно сказать, что эксперимент удался. А моя дочь даже научилась есть сырую мороженую рыбу и печень тюленя, как и положено истинным гренландцам. — Леннарт грустно покачал головой. — Мне остается лишь надеяться, что когда-нибудь ей это все-таки надоест. И они переедут хотя бы в Амазонию…

— Вашей дочери, видимо, с самого начала хотелось жить интересной жизнью.

— Ваша жизнь, Бьерн, не менее интересна! — кивнул на монитор Бодстрем. — Вы заняты поисками потомков Жозефины Богарне, и от результатов этих поисков зависит, видимо, очень многое.

— Да, именно так. — В голове Бьерна гудело. — Но как вы узнали об этом человеке?

— Нас свела вместе самая большая семья в мире — семья ООН, — улыбнулся Бодстрем. Он чуть расслабил узел галстука. — Два года назад меня вызвали в Женеву для участия в работе нашей делегации, которая обсуждала вопросы, связанные с реализацией прав человека в Дании. Эта проблема стояла тогда довольно остро, ведь многим постоянно проживающим в Дании иностранцам отказывали в праве получить датское гражданство, участвовать в выборах и так далее. Так что обсуждения проходили весьма бурно как на самой конференции, так и в кулуарах. Естественно, что в ходе работы мы быстро перезнакомились со всеми остальными делегатами из других стран. Тот человек, о котором я сейчас говорю, представлял Францию. Я сразу обратил на него внимание. Гастон выделялся каким-то особым, лишь ему одному присущим шармом, соединенным с удивительным умением необыкновенно изящно формулировать самые заковыристые политические проблемы. Причем делал он это с такой непринужденностью, которая свидетельствовала о том, что в детстве этот человек получил безукоризненное образование, соединенное с аристократическим воспитанием. И, что удивительно, он совсем не стремился выпячивать эти качества, а скорее старался держаться в тени. Похоже, сказывалось чувство такта, порожденное все тем же воспитанием. — Губы Бодстрема тронула улыбка. — Признаюсь, я был не единственным, кто буквально влюбился в Гастона де Рошфора де ла Валетта. Другой жертвой его обаяния стала Астрид Пальмгрен, которая тоже работала в нашей делегации.

— Значит, это произошло два года назад! — вырвалось у Бьерна. — А я был в то время в Судане.

Кашлянув, Бодстрем продолжил:

— Естественно, общаясь с ним, я узнал, что он является дальним родственником императрицы Жозефины. Это сразу объяснило все. Я даже постарался познакомить Гастона со своей дочерью и, честно говоря, ожидал, что из этого что-то выйдет. Но, наверное, я зря надеялся. В результате она оказалась в Гренландии… — Леннарт поднял брови и внимательно посмотрел на Бьерна. — Во всей этой истории, откровенно говоря, меня удивляет лишь одно: почему не знали об этом вы?

— Просто в тот момент я находился в Дарфуре.

— Ну что ж, это действительно веская причина, — медленно проговорил Леннарт. — Но зато теперь вы знаете все, Бьерн. Это поможет вам обрести любимую?

— Надеюсь. Но все не так просто. Это дело связано не только с потомками Жозефины Богарне. Оно связано еще и с древним пророчеством друидов, которое, к сожалению, моей любимой женщиной трактуется совсем не в мою пользу.

Леннарт посмотрел на Бьерна со странной полуулыбкой.

— Чем больше я слушаю вас, Бьерн, тем больше мне кажется, что, возможно, моя дочь избрала не самый трудный путь, оказавшись вместе со своим мужем-индейцем в Гренландии! У вас у самого, похоже, все еще более запутанно. Во всяком случае, с древними друидскими пророчествами ни мне, ни моим родственникам еще не приходилось сталкиваться, это точно.

— Мне остается надеяться лишь на одно — что моя любовь окажется сильнее и пророчеств, и упрямства Хелены, — решительно произнес Бьерн, и его голубые глаза полыхнули стальным блеском.

Проснувшись у себя в комнате, Хелена привела себя в порядок и пошла искать Гастона.

Странно… Его нигде не было. Ни на залитой светом кухне, ни в гостиной, ни в его спальне.

Неужели уже куда-то уехал? — мелькнуло в голове Хелены. Но он ничего не говорил мне про это.

Она вышла в сад и увидела Гастона: он хлопотал вокруг столика, спрятавшегося в тени развесистой старой яблони, расставляя на нем всевозможную снедь.

Обернувшись, он весело крикнул Хелене:

— Я решил устроить сегодня завтрак на природе, больно уж дивная стоит погода! — Он чмокнул Хелену в щеку. — Надеюсь, ты хорошо отдохнула и испытываешь здоровый аппетит?

— Все так вкусно пахнет, — улыбнулась она, — что даже сытый человек, наверное, захотел бы сесть за этот стол. Ты прекрасно умеешь готовить завтраки, Гастон!

— И не только их! Работая в Буэнос-Айресе, я научился жарить мясо на углях по аргентинскому рецепту, так что могу обеспечить кого угодно и непревзойденным обедом. Ешь, Хелена. — Он кивнул на стол. — Возможно, такая сытная пища тебе пригодится. У меня есть одна идея…

— Какая? — Она была заинтригована.

— Я долго думал, что же показать тебе в Швейцарии. Так, чтобы эта страна тебе по-настоящему запомнилась. Женевское озеро ты уже видела…

— И Цюрихское тоже. Правда, с борта самолета.

— Верно. Но Швейцария славится не только своими живописными озерами. В первую очередь она славится…

— Европейской штаб-квартирой ООН, где ты работаешь, — лукаво проронила Хелена.

— Ну уж нет! — рассмеялся Гастон. — Подумай хорошенько, вместо того чтобы вгонять меня в краску.

— Часами?

— Безусловно. А чем еще?

— Шоколадом, — покосилась она на лежавшую перед ней большую плитку «Нестле».

— А что изображено на этом шоколаде? Присмотрись повнимательней.

— Горы.

— Правильно! — просиял Гастон. — Горы — вот главная достопримечательность и основное богатство Швейцарии. Ее, собственно, и открыли миру как горную страну. Это сделали в XIX веке английские путешественники, которые были завзятыми альпинистами. Они первыми разглядели дикую красоту швейцарских гор, первыми взошли на Монблан и Маттерхорн, в результате чего все страны мира оказались наводненными красочными открытками с изображениями этих гор. Поэтому, — его голос зазвучал торжественно, — я считаю, что лучший способ познакомить тебя со Швейцарией и навсегда оставить память о ней — это подняться в горы.

— Но я никогда не поднималась в горы, — несколько растерянно произнесла Хелена. — Кроме горы Эгебьерг, где мне выпало узнать то пророчество, которое и привело меня сюда. Но разве можно считать Эгебьерг, высота которой всего-то двести метров, настоящей горой?

— Конечно нет. Но и в Швейцарии тоже нет ничего похожего ни на Джомолунгму, ни на другие величайшие вершины мира. По сравнению с ними швейцарские горы кажутся просто малышами. О чем говорить, если даже самая большая из них уступает африканским горам — Килиманджаро и Кении! К тому же я вовсе не призываю тебя подняться на самую высокую вершину, или штурмовать какой-нибудь отвесный склон, или заниматься экстремальным скалолазанием. Мы могли бы просто пройтись по самому безопасному туристическому маршруту, по которому ходят любители. Где требуется не карабкаться по скалам, а иметь при себе фотоаппарат или видеокамеру, чтобы зафиксировать всю эту красоту.

— Я даже не знаю, — неуверенно произнесла Хелена. — Мне все-таки кажется, что женщине лучше не ходить по горам.

— А что ты ответишь, если я скажу, что в нашем походе собирается принять участие еще одна женщина?

— Кто же?

— Астрид! — радостно произнес Гастон. — Она сказала, что с удовольствием пойдет в горы.

— Астрид… Ну, если она согласилась… С ее-то рассудительностью и предусмотрительностью… — Хелена тряхнула головой. — Тогда я тоже, пожалуй, пойду. Только скажи мне, какую гору мы собираемся штурмовать?

— Ту, которая названа фактически в честь тебя и Астрид. — Гастон сделал паузу. — Гору, которая называется «Молодая женщина». Или, по-немецки, Юнгфрау.

— Мне кажется, я что-то слышала о ней, — неуверенно проговорила Хелена.

— Ты не могла не слышать о ней! Ведь Юнгфрау — это величайшая гора Швейцарии, это знаменитая вершина Швейцарских Альп, которая поднимается на четыре тысячи метров, уступая лишь семьсот метров самой высокой горе Европы — Монблану. О Юнгфрау слагали стихи Шелли и Бодлер. Ее вдохновенно запечатлели на своих полотнах Утрилло и Климт. О ней писали Пруст и Ремарк. На ее склонах тренировались и завоевывали золотые медали легендарные горнолыжники. — Гастон перевел дух. — В общем, тебе нравится моя идея?

— Как и все, что ты делаешь, — весело улыбнулась ему в ответ Хелена.

Бьерн медленно ехал по шоссе Копенгаген — Гесер. Увидев, как в просвете между деревьями блеснул краешек подернутого легкой серо-голубой дымкой моря, он заглушил мотор и вылез из машины.

От соснового бора веяло тонким запахом смолистой хвои. Густо усыпанная иголками почва мягко пружинила под ногами, пока он шел в сторону моря. Верхушки сосен тихонько покачивались, точно кланяясь ветру и друг другу. Вверху медленно проплывали облака, прыгали с дерева на дерево шустрые белки.

Бьерн сделал еще несколько шагов — и вышел на берег моря. Свежий ветер, дувший со стороны залива Кеге-букт, сгибал стебли иван-чая, которым зарос песчаный пригорок. Волны с тихим рокотом накатывались на берег, чайки то с криком взлетали, то снова садились на воду.

Бьерн подошел к самой кромке воды и глубоко вдохнул пропитанный балтийской свежестью морской воздух.

Слова, сказанные Леннартом, по-прежнему звучали в его ушах. Значит, этот Гастон, дальний родственник Хелены, живет в Женеве. Скорее всего, это и есть то место, куда она отправилась, стремясь освободиться из-под власти древнего пророчества.

На миг Бьерном овладело страстное желание набрать номер матери Хелены и прямо спросить: не в Женеве ли находится ее дочь? Но уже в следующую секунду он отказался от этой затеи. Нет, этого делать не следует. Мать Хелены и так много ему рассказала. А главное, она намекнула, что Хелена неравнодушна к нему. Она нуждается в его любви, хотя одновременно и страшится ее. Мадам Мерле дважды прямо ему высказала, что сама она на его стороне. Такую женщину лучше иметь в союзниках, чем во врагах.

Бьерн медленно пошел вдоль берега моря, отбрасывая ногой мелкие камушки. Точно так же нельзя было звонить и самому Гастону де ла Валетту. Это приведет лишь к тому, что, когда Бьерн окажется в Женеве, Хелена будет где-то еще — там, где он уже никогда не найдет ее.

Я должен оказаться там неожиданно, решил Бьерн. Это единственная возможность встретиться с ней.

— Я не могу дать вам отпуск, Бьерн. — Посол нахмурился. — Это не предусмотрено рабочим графиком.

— Господин Вальберг… — побледнев, Бьерн посмотрел в лицо послу, — пожалуйста, отпустите меня! Это чрезвычайно важно.

Посол насупился.

— Вы что, не понимаете, Бьерн: посольство — это не мое личное предприятие или швейная фабрика! В своей деятельности я связан определенными инструкциями и правилами. Я не могу просто так нарушить их!

— Но что же делать?! — срывающимся голосом спросил Бьерн.

Посол развел руками.

— Если бы у вас были какие-то чрезвычайно веские основания…

— Господин посол! — Бьерн смотрел на него в упор. — Вы были когда-нибудь влюблены?

Хенрик Вальберг нахмурился.

— Да, — поколебавшись, произнес он наконец. — Но только я влюбился и женился еще до поступления на дипломатическую службу! — поспешно добавил он.

— К сожалению, мне так не повезло. — Бьерн попытался улыбнуться. — Когда я поступил на дипломатическую службу, я как раз потерял свою любовь. Но теперь у меня есть второй шанс. — Голос его задрожал. — Господин посол, я хотел спросить вас: если бы в тот момент, когда вы были по-настоящему влюблены, речь шла о том, сохраните ли вы вашу любовь или потеряете навсегда, вы бы колебались?

Вальберг откинулся на спинку кресла.

— Вы хотите сказать, что в вашем случае вопрос стоит именно так?

— Да! — тихо, но твердо произнес Бьерн. Его голубые глаза потемнели.

— Вы убеждены в этом?

— Вы… издеваетесь надо мной, господин посол?

— Нет, просто пытаюсь все выяснить, — спокойно объяснил Хенрик Вальберг. — Ведь очень часто люди принимают за любовь то, что в действительности вовсе не является ею.

Бьерн опустил голову. Похоже, мне не удастся договориться с ним, пронеслось у него в голове. Он сухарь, пунктуально следующий инструкциям. Но тогда я просто потеряю Хелену. Что же мне делать? Уходить со службы? Что ж, я так и сделаю!

— Да, господин посол, я убежден, что это настоящая любовь, — решительно сказал он. — И поэтому, чтобы не лишиться ее, я готов даже…

— Хватит, Бьерн! Я дам вам отпуск прямо сейчас. В порядке исключения. — Посол покачал головой. — Не знаю только, как я сумею объяснить это ревизорам в Стокгольме.

— Спасибо, — с чувством произнес Бьерн, и счастливая улыбка впервые за время их беседы озарила его лицо. — А что касается ревизоров… попробуйте объяснить это любовью. Может, они поймут.

— Ну что ж… — Гастон внимательно посмотрел на сидевших перед ним Хелену и Астрид, — сегодня у нас знаменательный день. Как настроение?

— Отличное, — отрапортовала Хелена.

— Превосходное, — сказала Астрид.

— Тогда мы можем отправляться в путь. Я предлагаю поехать на поезде. С Женевского вокзала отходит так называемый панорамный экспресс, маршрут которого проложен через самые живописные уголки Альп. Я как-то раз сопровождал на нем нашего министра иностранных дел — ощущения непередаваемые.

— Мы готовы, — хором подтвердили девушки.

— Тогда в путь!

Панорамный экспресс представлял собой ультрасовременный поезд из серебристого алюминия с огромными окнами, начинавшимися от самого пола, и прозрачной стеклянной крышей. Вырвавшись из тесноты женевских улиц и кварталов, он словно стрела вознесся высоко в горы. Хелене показалось, будто она парит в воздухе. Внизу расстилалась переливающаяся голубая гладь озера с застывшими на ней белыми пароходиками и яхтами, а слева высились горные пики, проплывали поросшие густым лесом крутые склоны, полого уходили вниз к озеру ухоженные полоски виноградников.

Миновав Вильнев, поезд устремился еще выше — в Альпы. Теперь внизу проплывали поросшие эдельвейсами изумрудные поляны, похожие на ленты из живого серебра горные ручьи, золотистыми уступами возвышались массивы сосен. Когда поезд начал поворачивать направо, на усыпанный бледно-сиреневой лавандой склон вдруг выскочил горный козел и картинно застыл на фоне голубого неба. Его крутые рога отливали тусклым блеском, похожим на древнюю бронзу. Хелена от восторга захлопала в ладоши.

— Боже, как красиво!

Миновав поворот, поезд вырвался на плоскогорье, густо поросшее елями. Когда лучи солнца скользили по верхушкам елей, то они вспыхивали волшебным золотым блеском. Вверху расстилалось неправдоподобно синее небо. В самой вышине парил казавшийся небольшой темной точкой орел.

— Глядя на это, начинаешь понимать, почему миллионеры выбирают Швейцарию своим постоянным местом обитания, — усмехнулась Астрид.

— Не только миллионеры, но и спортсмены, и рок-звезды, и художники, — пояснил Гастон. — Причем любых национальностей — от американцев до арабов. В этом смысле Швейцария совершенно уникальное место.

Железная дорога внезапно нырнула в самое сердце елового бора, и пассажиров со всех сторон обступил таинственный темно-зеленый сумрак. Огромные ели уходили высоко вверх, точно колонны какого-то исполинского храма. Гастон наклонился к своим спутницам.

— Рассказывают, что великий швейцарский религиозный реформатор Цвингли часто приходил в такие вот леса и в одиночестве молился там, считая их подобием храмов, но только гораздо более приближенных к Богу, нежели обычные церкви.

Внезапно сомкнутые ряды елей расступились и вагон залило ярчайшим светом солнца. Хелена даже зажмурилась. А когда она наконец открыла глаза, то не смогла сдержать возгласа изумленного восхищения: прямо перед ними во всей своей дикой красе высилась фантастическая горная громада. Ее склоны — изумрудно-зеленые там, где они поросли лесом, и ослепительно-белые там, где их покрывал снег, — крутыми уступами возносились к самому небу.

Перехватив восторженный взгляд Хелены, Гастон торжественно протянул руку вперед.

— Это и есть Юнгфрау!

Поезд остановился в Рютти — маленьком городке у самого подножия Юнгфрау. Все пассажиры высыпали на небольшую площадь, в центре которой по древней швейцарской традиции стоял каменный фонтан, украшенный цветочными гирляндами. Рядом с ним Хелена увидела старинную повозку, в которую была впряжена невысокая гнедая лошадь. В гриву и в хвост лошади были искусно вплетены разноцветные ленточки и серебряные колокольчики.

Гастон сделал приглашающий жест.

— Садитесь! — Он помог девушкам забраться в повозку и удобно расположиться на мягких сиденьях.

— Куда вас отвезти? — спросил возница, усатый красавец крупного телосложения. Он говорил с сильным акцентом, характерным для уроженцев этой части немецкоговорящей Швейцарии.

— На Юнгфрау, — сказал Гастон.

Возница дернул поводьями, мелодично причмокнул, и лошадь затрусила вперед. Они выехали с площади, обогнули ряд невысоких деревянных домиков с нарядными балкончиками, выкрашенными яркой краской и украшенными затейливой резьбой, и оказались на огромном лугу, густо поросшем душистыми цветами.

— Здесь устраиваются ежегодные состязания по стрельбе из лука в честь Вильгельма Телля, — объяснил возница.

— А в них можно принять участие? — живо откликнулся Гастон.

— Только на следующий год. В этом они уже прошли.

Когда луг остался позади, лошадь повлекла повозку вверх по дороге, плавной дугой опоясывавшей подножие Юнгфрау. Под размеренное, почти мелодичное цоканье копыт они взбирались все выше и выше. Россыпью красной черепицы на изумрудном альпийском разнотравье мелькнули внизу крыши Рютти. Хелена увидела серебристую ленту реки Лючине, начинавшейся у самого подножия Юнгфрау и в конце своего пути впадавшей уже в Рейн, чтобы вместе с ним донести воду альпийских ледников до Атлантического океана. А вот внизу мелькнуло что-то, похожее на медленно ползущую по земле гусеницу, казалось сделанную из хрусталя и ослепительно сверкавшую на солнце. Хелена пригляделась и обомлела. Гусеницей оказался тот самый панорамный экспресс, на котором они приехали из Женевы.

Она услышала громкое «Тпр-ру!», и повозка остановилась перед небольшим бревенчатым домиком. Его деревянные стены потемнели от времени, а крыша была выложена дерном, что придавало ему чрезвычайно уютный вид.

— Таверна «Горная коза», — объявил возница. — Здесь вы можете перекусить, выпить кофе. А если захотите… — в его пышных усах расцвела лукавая усмешка, — то и стаканчик-другой кое-чего покрепче.

Только войдя в таверну и ощутив аппетитные запахи, которые долетали с кухни, Хелена и Астрид почувствовали, как сильно проголодались. Они переглянулись.

— Мне кажется, я одолела бы двойную порцию бифштекса, — призналась Хелена.

— А я могла бы после обеда съесть еще и десерт, а не ограничиться, как всегда, лишь стаканом сока, — вздохнула Астрид.

— Какой бифштекс, какой десерт… О чем вы говорите? — Гастон с комическим ужасом посмотрел на них. — Если уж мы оказались в этой таверне, расположенной на самом склоне Юнгфрау, то нам следует налегать прежде всего на настоящие национальные швейцарские блюда. А первое из этих блюд — фондю!

Через несколько минут перед Хеленой стояла керамическая кастрюлька, которую снизу подогревала специальная спиртовая горелка. В кастрюльке что-то аппетитно булькало.

— Там расплавленный сыр нескольких сортов, — объяснил Гастон, показывая на кастрюльку. — В него добавляется еще немного вишневой водки, белого вина, перца, мускатного ореха и чеснока. Горелка — для того, чтобы все это не остывало.

— А как это есть? — округлила глаза Хелена.

— Очень просто. Берешь кусочки хлеба, нанизываешь их на длинную вилку, макаешь — и в рот. — Гастон улыбнулся. — Просто смотри на меня и повторяй мои движения.

Несмотря на то, что фондю выглядело несколько непривычно, оно оказалось исключительно вкусным и сытным блюдом. Хелена с увлечением макала кусочки хлеба в расплавленный сыр и проглатывала их один за другим. Опомнилась она только тогда, когда вся кастрюлька с сыром опустела.

— Вижу, тебе понравилось! — воскликнул Гастон, заметив ее довольную улыбку. — Ну что ж, если мы подкрепились, то можно продолжать путь.