Ветер в объятиях Воды

Финики и смерть

Встав с первыми лучами солнца, которые еще не успели обрушить на Дамаск всю свою силу, я выхожу из отведенных мне покоев, находящихся в небольшом коридоре рядом с главным залом дарты, и обнаруживаю Гасана на его привычном месте — за стойкой.

Он сосредоточенно разукрашивает очередную вазу росписью, и я, потягиваясь и разминая отдохнувшие за ночь мышцы, плавно подхожу к нему.

— Не мог себе даже представить, что в нашем братстве есть такие необычные вестники, как вчерашний, — медленно начинаю я, внимательно наблюдая за реакцией распорядителя дарты.

Теперь его нажим на вчерашний «он» кажется абсолютно логичным. Гасан, хитрая ты змея, мог бы и сказать…

— И тебе доброго утра, Алисейд, — намекая на отсутствие вежливости, с иронией отвечает он. Водянистые карие глаза на мгновение отрываются от тонкой работы и оглядывают меня, а губы под бородой растягиваются в укоряющей улыбке. — Можно подумать, под куфией вестника скрывалось неведомое существо, раз ты называешь его необычным.

— Брось, Гасан, — с легким раздражением говорю я, прислоняясь к краю деревянной поверхности. — Ты прекрасно понял, что я имел в виду, и не смей утверждать, что пребывание в нашей гильдии женщины для тебя является нормой.

— Нет, не является, но в отличие от тебя, я не отношусь к этому так остро, — философски замечает мой собеседник, оставив кисть в стороне. — Сурайя — давний член братства и одна из лучших вестников Дамаска. Она не раз подтверждала своим трудом, упорством и результатами работы с различными хассашинами, что достойна быть среди нас.

Непроизвольно закатываю глаза, понимая, что Гасан не совсем понял мой посыл, но спорить с ним и доказывать то, что и мне, в целом, все равно, кто поставляет информацию, я уже не собираюсь. Выждав паузу, чтобы придать голосу больше миролюбивости, я аккуратно подвожу тему к интересующему меня со вчерашнего дня вопросу:

— В любом случае, не сомневаюсь, что она поможет в выполнении задания. Мне лишь интересно, как ей удалось попасть к нам?

Распорядитель дарты многозначительно хмыкает, несколько секунд пристально оглядывая мое невозмутимое лицо, и лишь затем выдает:

— Я знаю только то, что в детстве Сурайю подбросили младенцем на порог крепости в Фасиаме. Её нашел Аль-Алим и отдал на воспитание какой-то бабке-повитухе, а затем, повзрослев, девочка согласилась служить нашему братству, и наш наставник направил её в Дамаск.

Гасан замолкает, уловив в какой-то момент случайно отразившуюся на моем лице жажду узнать больше, и уже более спокойно добавляет:

— Думаю, что остальное она расскажет тебе сама, если пожелает.

Поджимаю губы, размышляя над тем, что он себе вообразил насчёт моего любопытства о Сурайе, и понимаю, что больше расспрашивать о чем-либо не стоит. Несмотря на преданность уставу и братству, распорядитель дарты довольно скользкий и лукавый человек, и мне отчего-то совсем не хочется, чтобы необоснованные слухи дошли до Аль-Алима. Я и так наворотил достаточно, и лишние расспросы от наставника мне ни к чему.

В конце концов, она всего лишь информатор, а я — выполняющий миссию хассашин.

Я немного наклоняю голову и касаюсь ладонью области сердца в знак прощания, молча удаляясь из зала.

***

Когда начинаю очередной бег по крышам, они уже достаточно нагреты для того, чтобы дать прочувствовать исходящий жар сквозь подошву сапог из мягкой телячьей кожи. До встречи с моей вестницей ещё есть время, и я решаю потратить его следующим образом: взбираюсь на несколько удаленных друг от друга башен обзора в богатом районе города, чтобы понять, где располагаются ключевые точки, посещаемые знатью; далее нахожу нескольких дежурящих в тени закоулков тамплиеров и орошаю их кровью землю, испытывая невероятное удовлетворение, и только после беру курс в сторону базара, попутно вспоминая, через какую улицу быстрее пройти, чтобы оказаться на той площади с фонтаном.

Где-то за час до назначенного времени встречи я уже оказываюсь среди торговых лавок, не спеша двигаясь в суетящейся толпе. Базарные запахи — самые пёстрые, самые красочные, самые запоминающиеся. Когда я прохожу мимо прилавка со специями, к рецепторам медленно заползает аромат шафрана, покоящегося в холщовых мешочках, и он почему-то перебивает всё остальное.

В воспоминаниях встаёт образ, где яркими изумрудами светятся зелёные глаза в полумраке. В них — застывшая решимость, смелость и вдумчивость.

Какими еще они могут быть?..

Нет.

Нет, Алисейд, это стоит прекратить.

Я пытаюсь отогнать от себя наваждение, вновь и вновь напоминая себе об изначальной цели пребывания в Дамаске и отведённых нам с Сурайей ролях. Уничтожение врагов — превыше всего, и ничто не должно загораживать мне горизонт на пути к этому.

В конце концов, я даже не видел её лица, так что каждую искру своего интереса можно списать лишь на разыгравшееся воображение, встречу в темное время суток, которое придало излишнюю таинственность обычной девушке, да и тоску по женскому вниманию.

Одним из многочисленных правил, которому мы, хассашины, обязаны следовать, является обет безбрачия, но каждый из собратьев, пребывающих в крепости Фасиама, рано или поздно нарушает его, пускай не напрямую и навсегда, а лишь на время. И я не исключение.

Так что, еще раз убедив себя в отсутствии реальной необходимости думать о Сурайе больше, чем требуется в рамках общего дела, я, выдохнув, двигаюсь дальше.

Но моей решимости хватает ненадолго: этот город, будь он неладен, словно подбрасывает мне вчерашние моменты сигналами к действию. Сначала шафран, теперь…

Финики.

Очередной торговец лихо зазывает покупателей к своим ящикам с различными фруктами, аппетитно лежащими ровными рядами в тени навеса. Я цепко озираю собравшуюся толпу, вычленяя взглядом одного крупного, толстого богача, крикливо разговаривающего со своим слугой. Хладнокровно усмехнувшись краем рта, опускаю ниже капюшон и аккуратно, не касаясь никого, прохожу совсем рядом с объектом.

Через мгновение шёлковый мешок с монетами оказывается в моей ладони, и я скользящим движением медленно разворачиваюсь, убеждаясь в том, что не привлёк к себе лишнего внимания.

Подойдя к прилавку с другой стороны, я спокойно дожидаюсь, когда торговец расправится с остальными покупателями и обратится ко мне. Не поднимая лица, прошу его насыпать мне фиников и протягиваю крупные монеты, не настаивая на сдаче. Купец расцветает в улыбке и рассыпается в восторженных, благодарных речах, которые я уже не слышу, отходя от навеса; чуть поодаль богач начинает сходить с ума, обнаружив свою потерю.

Держа в руках кулёк и улыбаясь уже в открытую, я всё так же смотрю в землю и ухожу. Где-то за пару шагов до той самой улочки, ведущей к площади, я бросаю первому попавшемуся бездомному шёлковый мешочек с остатками денег и на всякий случай исчезаю на ближайшей крыше.

***

Сурайя приходит вовремя — едва звучит дневной азан в мечети неподалёку, она, изображая твердую мужскую походку, на которую я так и не купился, подходит ко мне. Я жду её на той самой оговорённой скамье, пребывая в мыслях, которые, несмотря на все усилия, возвращаются к ней. Финики, тихо ожидающие своей участи, неведомым доселе теплом греют пальцы.

— Мира тебе, Алисейд, — мелодичным голосом говорит Сурайя в тот момент, когда занимает место рядом со мной. — Радует, что ты не опоздал.

Внутри что-то сжимается, когда я ловлю ее взгляд: вокруг кошачьих глаз залегает сетка морщинок, которая возникает в момент улыбки.

Скамья утопает в тени нескольких кипарисов, и мало кто из прохожих обращает на нас внимание. Идеальное место для тихой беседы.

— Приветствую тебя, Сурайя. Надо сказать, я умудрился прийти намного раньше, — нехотя отвожу от неё взгляд, а после без лишних ухищрений и уловок протягиваю плоды. — Это в знак извинения за вчерашнюю прерванную трапезу.

— О, — она вскидывает брови, и я осознаю, насколько непросто понять её мысли, когда практически всё лицо скрыто. — Благодарю тебя… Не стоило утруждаться.

Сурайя, смущаясь, всё же принимает кулёк, невесомо касаясь своими пальцами моих, и я слышу тихий, еле заметный выдох, который моментально поджигает во мне пламя. Неведомый зверь, не имеющий ничего общего с теми шейтанами, которых я знал, самодовольно урчит, шепча, что и я действую на эту девушку непросто.

Она пристально осматривает мою боевую мантию, замечая на белоснежных рукавах засохшие капли крови утренних жертв, но благоразумно и тактично молчит, не задавая лишних вопросов. Я откидываюсь назад и прислоняюсь к каменной стене спиной, позволяя ей продолжать наблюдение, и еле сдерживаю усмешку, когда малахитовые глаза останавливаются на нарукавнике со скрытым клинком и висящем сбоку мече.

— Добыла что-нибудь интересное о Тамире? — наконец небрежно озвучиваю я вопрос, отчего Сурайя легонько вздрагивает, возвращаясь в реальность.

Красивые глаза загораются интересом и желанием поведать мне всё, и это не может не восхищать меня.

— Да, да, — торопливо отвечает она, бережно складывая финики рядом с собой. Жаль… Я хотел бы посмотреть на то, как она размотает часть куфии и примется за еду. — Ночью мне удалось выяснить, что он собирается устраивать пир в западной части богатого района — не знаю, был ли ты там, — в своём дворце. Будут приглашены купцы, знать…

— Ты искала информацию ночью? — против воли вырывается у меня довольно строгим тоном, отчего в глазах моей вестницы, которую я перебил, отражается растерянность.

— Хм… Да?.. — неуверенно отвечает она, не понимая ноток гнева в моем вопросе. — Я часто узнаю ценные новости ночью, потому что во тьме удобнее следить и сливаться со стенами.

Её сбивчивое разъяснение отчасти поясняет факт ношения темной одежды, но я лишь прикрываю глаза, пытаясь отогнать злость из-за образа девчонки, шастающей по ночному Дамаску, возомнившей себя первоклассным шпионом.

— Ночью… следует спать, Сурайя, а не подвергать себя опасности, — выдохнув сквозь сжатые зубы, проговариваю я, на что вижу лишь кардинальное изменение в выражении глаз: оно стало дерзким.

— Когда в следующий раз соберусь выполнять свою работу, я сначала обращусь за советом к тебе, Алисейд, — тихо чеканит она в ответ, скрещивая свой взгляд с моим. — Ты готов выслушать меня до конца?

В девичьем голосе звучит металл, а мне лишь остается сдержать рык в горле, чтобы не отчитать ее, как… как… кого?

— Готов, но всё же я буду тебе признателен, если ты не станешь искать что-либо ночью в рамках этого задания со мной. Пускай это будет дольше, но будет днем. Договорились? — расставляя властные акценты, я оставляю последнее слово за собой — Сурайя первая отводит взгляд, не выдерживая напряжения между нами, и потупляет его в землю.

Я противоречу сам себе, ведь ещё недавно думал над тем, как расправиться с миссией побыстрее, но я не мог позволить ей рисковать просто так.

И не мог объяснить себе, почему.

— Хорошо, я постараюсь, — она облегченно вздыхает, наверняка чувствуя себя нашкодившей маленькой девочкой, и от этой мысли мне вновь становится невообразимо тепло, а проснувшаяся из ниоткуда злость отступает.

Прежде чем продолжить, Сурайя снова поднимает на меня взгляд, пытаясь найти в моем каменном, непоколебимом лице хоть что-то, объясняющее такую реакцию на её слова — я же в это время сканирую глазами прохожих.

Она ничего не находит — увы, я и сам не знаю, что на меня нашло, так что и выражение моего лица нечитаемо, поэтому, ощутив, как взор моей вестницы становится менее цепким и вновь уходит в сторону, я уже спокойнее произношу:

— Продолжай, пожалуйста.

— На пир будет приглашена вся знать, а также люди из известных, обеспеченных сословий Дамаска. Мне удалось выяснить, что Тамир после долгого чревоугодия любит проводить время в окружении танцовщиц — как правило, он отпускает охрану на час или два, — переняв мой тон, Сурайя рассказывает дальше. — Думаю, для тебя это отличная возможность выполнить задание именно в этот момент.

— Да, часа будет более чем достаточно, — я киваю ей, не сводя глаз с окружающей местности. — Я был сегодня в богатом районе. Какой именно дворец принадлежит Тамиру?

— Тот, что с колоннами из мрамора и нефритовыми статуями, почти у самых крепостных стен, — незамедлительно следует ответ, и я едва удерживаюсь от чрезмерной похвалы результатам её наблюдений.

Мысли погружаются в детали, пытаясь выстроить план предстоящей миссии, и я выныриваю из дум лишь тогда, когда Сурайя, выдержав паузу, негромким, но уверенным голосом задает вопрос:

— Думаешь, откуда взять схему расположения комнат и проходов?

— Мне, скорее, важны позиции стражи в момент пиршества, — я морщу на мгновение нос, вновь задумавшись, и возвращаю свой взгляд на Сурайю, случайно сталкиваясь с её.

— Есть один вариант, но он может быть провальным, — медленно начинает она, пряча два зелёных омута, нещадно затягивающих меня каждый раз, под полуопущенными ресницами.

— И?.. — с легким нетерпением спрашиваю я, когда наше молчание вновь затягивается.

— Те самые отдельные торговые лавки, о которых я говорила… У каждой из них стоит по одному стражнику. У кого-то одного может оказаться и схема дворца, и график дежурств солдат внутри, — Сурайя заламывает руки в нервном жесте, но всё же добавляет в конце: — Но их может и не быть. Я не могу настаивать или просить о помощи с прилавками, но…

— Но я мог бы совместить и то, и другое? — сдерживая улыбку, договариваю я за неё, внимательно всматриваясь в ткань куфии, словно собираюсь прожечь в нём дыру.

Нет.

Дело всё-таки не в вечернем полумраке или в непродолжительном, но всё же отсутствии контакта с женщинами. Дело в ней самой — я окончательно признаюсь себе в том, что безумно хочу узнать, какая она под всеми этим слоями одежды. Её личность, как и внешность, манят меня, как заблудшего путника сигнальный огонь вдали.

Сурайя же тяжело вздыхает, переходя уже на полноценные откровения и отбрасывая официоз:

—Алисейд, для меня это очень важно… Я не могу видеть, как из-за нечестной торговли заболевают и умирают горожане. Дети… Навряд ли я могу сама как-то повлиять на то, чтобы эти прилавки убрали. Но раз ты здесь...

— Мне убить этих торговцев? — едва она договаривает, деловито тут же спрашиваю я, скрещивая руки на груди, будто речь идет о погоде.

Глаза Сурайи расширяются в протесте и она тут же вскидывает свои ладони в некоем останавливающем жесте, похоже, не замечая, как одна из них ложится на моё предплечье:

— Нет-нет, я никогда не стала бы желать подобного, тем более, так ты нарушишь правила устава! Мы же ведь не убиваем мирных жителей… — пальцы слегка сжимают ткань моего рукава, из-за чего я с трудом могу сосредоточиться на дальнейших словах — все мысли лишь о её касании. — Ты мог бы как-то припугнуть их, не знаю, правда, как, но всё же, и попутно попробовать обыскать стражу на предмет того, что нужно тебе.

Мы вновь смотрим друг другу в глаза, когда я пытаюсь обдумать её предложение, и в какой-то момент Сурайя осознаёт, что всё еще держит меня за предплечье. Потупив взгляд, она резко убирает ладонь, позволяя мне, хоть и с разочарованием, расставить по полкам её слова.

Через пару мгновений картинка в моей голове окончательно складывается, и я молча поднимаюсь с места.

Моя вестница встаёт вслед за мной, сложив руки перед собой в ожидании, и я, повернувшись к ней, киваю и уверенным голосом отвечаю:

— Вернусь через час.

Сурайя сверкает глазами, еле сдерживая радость от принятого мною решения, которое уловила сквозь сказанные слова, и торопливо выдаёт с облегчением:

— Я подожду тебя здесь, если ты не против.

На самом деле, это ни к чему, но одна только мысль, что она будет ждать меня, заставляет всё нутро восстать с довольным кличем. Однако я не выдаю ничем своего волнения и только согласно киваю, прощаясь.

— Будь осторожна, — бросаю я ей уже на ходу, встраиваясь в толпу прохожих.