Глава 13

Саня поглядывал из окна, наблюдая за гусем, который пытался перелететь через забор. В доме никого не было. Сева был на работе, Вера в Москве. Солнышко пригрело, растопило снег во дворе, и на радостях Саня выпустил гуся из сарайчика. Гусь тоже обрадовался, сначала гулял, пил из лужи, а потом принялся за короткие перелеты.

— Садись, мужик, будем борщ хлебать, — пригласил Александр Павлович своего сотоварища, выходя на крыльцо и вынося две тарелки.

Вера наварила огромную кастрюлю вкуснейшего борща, и он решил им позавтракать, а заодно накормить и Мартина. Гусь отнесся к борщу с пониманием, переваливаясь с боку на бок, подошел к тарелке и принялся вылавливать капусту, морковь, свеклу.

— А губа у тебя не дура, — похвалил его Саня и сам принялся наворачивать наваристый борщ.

На размышление у него оставался еще один день, и он никак не мог решить, как ему поступить. Собственный сценарий Иргунова Иващенко одобрил.

— Молодец. Сценарий классный. «Россия» правильно сделала, что взяла, — сказал он. — Но мы бы такой не потянули. Фэнтези на историческую тему — дорогостоящее удовольствие: костюмы, спецэффекты, черт в ступе. Нам такое пока не по карману.

Александру Павловичу стало стыдно за свое вранье. Он тогда в Доме кино слукавил под горячую руку, боялся ударить лицом в грязь.

— Да они тоже колеблются, — приготовил он для себя возможность отступления. — Тоже говорят, с финансами туго.

— Если говорить откровенно, я бы удивился, возьмись они за историю, — сказал Иващенко. И дальше уже заговорил насчет команды и сотрудничества.

— У меня есть сценарий попроще, — сказал он и вручил Сане довольно увесистую папку. — Прочитай, выскажи мнение. Даю тебе три дня. А там глядишь, и договор заключим.

Саня привык к увесистым папкам, взял и эту, сунул в сумку и только потом сообразил, что ничего толком у Сергея Петровича не выяснил.

Весь первый день Александр Павлович промаялся, решая, какой такой может быть договор. О чем, собственно, вел речь Иващенко? Берет он Александра Павловича в судьи или определяет кому-то в соавторы?

В конце концов Саня позвонил Иващенко и спросил у него без всяких околичностей, что тот имел в виду, говоря о договоре.

— Имел в виду помощь опытного автора начинающему. Понравится сценарий, познакомишься с автором, и поработаете на пару.

Вот что ему ответил Иващенко на его очень конкретно поставленный вопрос.

Саня никогда не работал на пару. Хотя, например, с Лялей они иногда работали, и вполне успешно. Случалось, что она ему интересный сюжетный ход подсказывала, иногда — они вместе психологию подтягивали. В общем, дело шло. Но на всякий случай он все-таки решил предупредить Иващенко, чтобы тот особенно на его счет не обольщался.

— Не знаю, умею ли я на пару работать, — осторожно сказал он. — Ну да ладно, когда сценарий прочитаю, видно будет. Вслепую ничего не могу сказать. А кто автор?

— Фамилию назвать? — Голос Иващенко звучал насмешливо. — Мелещенко. Что-то стало яснее?

— Да нет, не стало, — признался Саня. — Ладно, прочитаю и буду решать.

— Читай быстро и решай быстро, — распорядился Иващенко. — Нам еще знаешь, сколько решений принимать, если запускаться. А вы бы уже работали! Даю неделю!

— Десять дней, не меньше, — автоматически потребовал Александр Павлович. Он всегда выгрызал не деньги, а время.

— Ну так и быть, — милостиво согласился Иващенко.

Разговор на этом закончился, а маета нет. Она даже усилилась, эта маета!

Сценарий Саня прочитал, и надо сказать, сценарий ему понравился. Что-то в нем было свежее, симпатичное и бесхитростное. Милый, славный герой, забавные ситуации. Но он понял, чего не хватало в сценарии Иващенко. Сюжета не хватало. Сквозной истории. Пока это была лирика, настроение, а нужна была жесткая конструкция. Кое-какие соображения на этот счет уже зашевелились в голове Александра Павловича. Но вот стоило ли их отдавать неизвестному Мелещенко?

Одним словом, Саня сидел на крыльце и думал, ввязываться ему в это дело или нет.

И еще он думал о том, что жизнь непредсказуема. Рассчитываешь на одно, она непременно подсунет тебе другое. Словно постоянно проверяет: а ты в самом деле хочешь того, о чем просишь? А на какие жертвы готов ради исполнения своего желания?

Вот Саня теперь и взвешивал, готов он ради того, чтобы попасть в кино, на жертвы или нет? Соавторство его очень смущало. Он был наслышан, как работают на чужого дядю рабы на киностудиях. Похоже, и ему теперь предлагают что-то вроде этого. Всегда он жил вольным казаком, а теперь ему предлагают кабалу. А может, и не кабалу вовсе? Зачем себя пугать заранее? Иващенко выглядит вполне приличным человеком. Разве не мечтал Саня о киностудии? И вот, пожалуйста! Начинать нужно не с амбиций, а совсем с другого конца. Главный вопрос — сработаются они с этим Мелещенко или нет. Судя по сценарию, Мелещенко совсем молодой парнишка. Но у молодых частенько бывает до того болезненное самолюбие, что ни на какой козе к ним не подъедешь. Но если он писал героя с себя, как часто бывает, то должен быть симпатичный парень и с юморком.

Свою повесть Саня вчерне набросал. Теперь она должна была созревать, углубляться. Может быть, и имело смысл покрутиться пока на киностудии, понять изнутри, в чем состоит суть киношной работы? Чем дольше он думал, тем больше находил привлекательности в предложении Сергея Петровича. Он чувствовал, что засиделся на месте. Что ему нужны новые впечатления. И даже переживания. В воздухе веяло весной, и Саню, как все живое вокруг, потянуло в житейское странствие. Он доел борщ и посмотрел на гуся. Тот тоже доел борщ.

— Теперь по домам, — предложил Саня, открыл дверь сарайчика и загнал туда Мартина. — Погрелся на солнышке, и будет.

Гусь в ответ возмущенно загоготал. На гусиный гогот выглянула соседка-старушка и поздоровалась.

— Палыч, а Палыч! Что с гусем будешь делать? Резать? — спросила она после традиционных вопросов о самочувствии и сетований по поводу погоды.

— Что вы, баба Ксеня! Такого-то красавца!

— А я уж пожалела. Это у тебя гусыня. Если надумаешь, она тебе гусяточек наведет.

Сане только гусяточек не хватало для полного счастья.

— Да ты откуда знаешь, баба Ксеня? Это гусак, и зовут его Мартин.

— Хоть Егор, хоть Мартын, а гусыню в гусака не переделаешь. Коли не хочешь гусят разводить, отнеси ее Арине. Она на пенсию пошла, ей дело понадобится. Одинокая она.

Саня прекрасно знал Арину. Много лет подряд и в дождь, и в снег, и в вёдро видел он ранним утром аккуратную фигурку с коромыслом: Арина шла на ключ за водой. Не так-то он был близок, этот ключ, но изо дня в день носила она в цех, где работала уборщицей, ключевую воду. Так всю жизнь и прожила: возила грязь за мужиками-матерщинниками и поила их ключевой водой. Всего-то и дела. Чистоту внутри и снаружи наводила. А если вдуматься, может ли человек за всю свою жизнь больше сделать?

Александр Павлович очень почитал тетку Арину. И обрадовался: вдруг правда она гуся возьмет? Тут же накинул куртку и пошел спрашивать. Жила она через две улицы. Шел, через лужи перескакивал. Улицы-то две, да обе длинные.

Отметил, что заборы стали солиднее. В детстве сквозь них непременно смородина или крыжовник тянулись, нет, нет, да полакомишься. А теперь заборы стали глухими, раньше такие только у правительства были. Постепенно он замедлил шаг, вспоминая ощущения детства, когда все камешки были интересны на дороге и лужи были любимые и нелюбимые. Вспомнил босые ноги, теплую воду луж и до дома тетки Арины добрался мальчишкой лет восьми, не больше.

Калитка была не на запоре, и он пошел по аккуратной дорожке к дому, а на крыльце уже стояла складная маленькая фигурка в наброшенной на плечи телогрейке. Старушки сидят у окошек, на улицу смотрят. Восьмилетнему Саньке Арина яблочко припасла. Санька поздоровался, поблагодарил, захрустел яблоком и о здоровье осведомился.

— И у меня гостинчик есть, — сказал он, — карамельки к чаю.

Он всегда прихватывал кулечек для старушек, зная их детские слабости.

— Слыхал, ты на пенсию уволилась, — сказал он.

— Уволилась, — кивнула Арина. — Пойдем в дом, чаем напою.

— Давай лучше на крылечке посидим, воздухом подышим. Уж больно весной хорошо пахнет, — предложил Саня и опустился на ступеньку.

Присела на лавочку и бабушка.

— А делать что будешь? — продолжил Саня свои расспросы.

— Огляжусь.

Арина была не болтлива, ее работа к болтовне не приучивает.

— Мне приятель гуся привез, тете Ксеня сказала, что гусочку. Мне с ней одна морока. Ищу добрые руки, чтобы передать. Не избавишь ли меня от хлопот, тетя Арина? — Саня смотрел просительно, снизу вверх.

Арина задумалась. Думала, губами пожевывала.

— Посиди тут, — проговорила она и ушла в дом. Вернулась в резиновых сапогах и отправилась к сараюшке.

Саня и оглянуться не успел, как она уже лестницу подставила и на крышу полезла.

— Гнездо вить? — спросил Саня и поспешил на помощь. — Чего ты на крыше не видела, тетя Арина.

— Подтекает она, — отозвалась Арина. — Погляжу, может, починю.

— Ну-ка спускайся, я сам посмотрю. И чинить тоже не ты будешь!

Поколебавшись, Арина спустилась вниз.

— Я сама, Санечка! Я ж привычная. Посмотрю, а там мужичка из нашего цеха налажу. И опилок оттуда натаскаю. Тогда и гуся своего неси.

— Я сам тебе опилок натаскаю, — пообещал Саня. — И крышу сейчас могу посмотреть.

Арина, спустившись, отперла сараюшку. Заглянул в нее и Саня. Внутри было почти сухо. Если подтекало, то чуть-чуть. Но раз обещал, на крышу полез.

— Толь у меня есть, толем накрою, — пообещал Саня, оглядев крышу.

— Если накроешь, спасибо скажу, — улыбнулась Арина. — А теперь пойдем к твоему гусю.

— Если не понравится, не возьмешь? — Саня сделал обеспокоенное лицо.

— Познакомиться надо, — коротко ответила Арина и пошла запирать дом.

Дорогой Саня не удержался и спросил:

— А воду себе будешь из ключа носить? Или обычную будешь пить, водопроводную?

— Я и им буду ключевую носить. Они привыкли. После ключевой другой не захочешь.

— Так ведь уволилась!

— Не умерла же.

Когда Саня сталкивался с деревенскими, его собственные заботы начинали казаться ему какими-то лишними, ненастоящими. Несерьезными. Но он себя утешал, что это у него работают интеллигентские комплексы вечной вины перед народом. Кто, так сказать, виноват, и что делать?

Гусь Арине очень понравился.

— Знатная птица, — одобрила она. — Положительная. Давай я ее прямо сейчас возьму. Пусть ко мне привыкает. А к лету она мне гусяток выведет. Будем вместе на прудок ходить, я носки вязать, она деток холить. К Рождеству тебе гусем отдам с яблоками.

На том и порешили.

Проводив Арину с гусем, Саня неожиданно почувствовал себя очень одиноко. Подумал, что хорошо бы от Инны ответ получить и с Олежкой повидаться, хотя бы по Интернету. И еще вспомнил, что у него накопилось множество вопросов к отцу, и решил махнуть в Москву, повидать отца и тетю Наташу. Свидание с детством не прошло даром. Пора было кое-что понять про своих собственных родителей. И снова он заволновался, но подумал, что перед тем как принимать важное решение относительно будущего, необходимо разобраться с прошлым. Он поднялся наверх и положил во внутренний карман материнское письмо.

Севе, зная, как он о своем гусе печется, чтобы не беспокоился, оставил записку: «Мартын оказался Мартышкой, очень приглянулся старушке, и она его забрала». Приписал адрес Арины, сел в машину и покатил.

Дорогой он замечал подкрадывающуюся потихоньку весну: то на солнышке барабанила капель, то старичок у забора топтался, прикидывая, как починить лапочку в предвкушении долгих летних посиделок. А главное, вдоль дороги выстроились чередой ведра с картошкой: запасливые хозяева спешили продать ее, пока не проросла. Саня купил пару ведер самой сухой и шероховатой, потому что в доме у них любили рассыпчатую, и с гостинчиком покатил дальше. Отец оценит. Городскую картошку с их, посадской, не сравнить!

Вылезая у обшарпанного подъезда, Саня невольно задержал взгляд на серебристой «ауди». Куда только не залетают нынче чудесные птицы, даже в скучные спальники.

Дверь открыла тетя Наташа.

— Цветете, как майская роза, — сделал ей совершенно искренний комплимент Саня, обрадовавшись ее неожиданной молодости и целуя в обе щеки. — Командуйте, куда картошку нести!

— Ой, Санечка! Ты всегда как снег на голову! Вот радость-то!

Саня пригляделся и удивился: тетя Наташа вопреки своей обычной замороженности была оживлена, даже, может быть, чем-то взволнована, вот это-то ей и шло, это-то ее и молодило.

Услышав голоса, вышел в прихожую отец. И у него тоже по-особенному блестели глаза, и он раскраснелся от возбуждения. Что же у них тут творится? Саня почувствовал недоумение. С отцом они расцеловались.

— Да вы оба молодеете не по дням, а по часам, — поглядывая то на одного, то на другого, сказал Саня.

— У нас и планы молодые, — подхватил отец. — Тащи скорее картошку на лоджию и приходи к нам в комнату, мы чай пьем. За чайком все новости и расскажем. Ты приехал, словно почувствовал, что о тебе речь.

Саня удивился, при чем тут он. И вообще непонятно, что у них творится? Его собственные вопросы показались не слишком уместными, но он подумал, что все-таки задаст их. Ничего страшного. Он тоже мучился. Имеет право.

— Ты же знаешь, отец, у меня интуиция, — сказал он и взялся за пластиковые пакеты с картошкой.

В коридор выглянула девушка. Красивая. Очень. Может, даже не красотой, а простотой, естественностью, доброжелательностью. Но и красотой тоже. Саня до того поразился, что выпрямился, снова оставив картошку. Хоть портрет пиши — тонкие черты лица, умные серые глаза, каштановые волосы. Он даже рот приоткрыл и заслужил за свое удивление самый нежный сестринский поцелуй.

— Не узнал Милочку? — рассмеялась тетя Наташа.

— Не узнал, — отвечая на поцелуй, повинился Саня. — Быть тебе богатой.

— Уже, — улыбнулась Милочка и исчезла.

Саня снова взялся за картошку и все-таки оттащил ее на лоджию. В ящике было полно картошки, и он поставил пакеты рядом. Хозяйственные у него старики, ничего не скажешь, но посадская картошка не еда, а лакомство, это все знают.

В комнате сидели за чаем, вареньем и домашним пирогом Милочка, тетя Наташа и отец.

Оглядев Милочку при ярком свете в комнате, Саня признал, что она сказала правду. Безупречный серо-сиреневый костюм Милочки, ее никому не заметная косметика свидетельствовали как о вкусе, так и о немалых деньгах. Так одеваются и красятся только на Западе, Саня знал это по французским модным журналам.

Тетя Наташа наливала уже ему душистый чай, отрезала кусок пирога со сливовым повидлом, и Саня вспомнил, что очень любил ее пироги, сладкие, с кислинкой. Он пил чай с пирогом и любовался Милочкой.

— Рад за тебя, сестренка, — наконец высказал он свое одобрение. — И на какой же ниве ты трудишься?

— Туристический бизнес и авиаперевозки, — ответила она. — Директор фирмы.

На Саню повеяло французскими духами и воздухом Парижа. Черт возьми! А мир-то широк! Муза дальних странствий коснулась Саниного плеча, приглашая тронуться в путь. Что-то он давно по-французски не разговаривал! И живых французов не видел. Вот сейчас он заработает в кино кучу денег и отправится в Париж.

— Мы надумали переезжать, — сказал отец, — сидим, подробности обсуждаем.

— Ну, значит, в самом деле весна скоро, — сказал Саня. — Если даже новое гнездо надумали вить. И где же, если не секрет?

И тут всех троих прорвало. Тетя Наташа, отец и Милочка наперебой принялись рассказывать, что у них на мази покупка квартиры, она и побольше, и поудобнее, и поближе к центру, а эта останется Сане, и он может жить в ней или сдавать, если захочет.

Ну и подарочек! Почище гуся к Рождеству!

— А не жирно ли? — спросил он.

— Не жирно! — хором ответили трое в нарукавниках. — В самый раз. Ты же видишь, у нас дела в гору идут!

Сане рассказывали, кто в какой фирме работает, какие проценты и скидки получает, но у Александра Павловича от всей этой неожиданной информации голова пошла кругом. И он понял только одно: к нему со страшной скоростью приближается Париж. Пройдет совсем немного времени, и до него будет рукой подать.

Он помотал головой, отгоняя видение.

— Я всегда знал, что искусство нуждается в меценатах, но ваше меценатство по отношению к моему искусству — большая неожиданность, — выпалил он наконец весьма витиеватую фразу, свидетельствующую о его смущении и смятении.

Видно, и выглядел он очень растерянным, потому что Милочка очень тактично постаралась его ободрить.

— Все мои коллеги зачитываются твоими книгами, — сказала она. — Я горжусь, что у меня такой брат.

— А откуда они их берут? — тут же поинтересовался скептик Саня, на этой почве он чувствовал себя вполне уверенно.

— Я им даю, — невозмутимо ответила Милочка.

— Если хочешь, подарю тебе две последних, — предложил он, вспомнив, что авторские из машины так и не вытащил. — Сейчас, вот только спущусь вниз и возьму из машины. Только что в редакции дали.

— Буду счастлива, — доброжелательно и ласково сказала Милочка. — Пошли вниз вместе, мне уже пора. У меня через полчаса деловая встреча. — И встала из-за стола.

— Могу подвезти, — приосанился Александр Павлович.

— Спасибо, я сама за рулем, — так же ласково и доброжелательно отозвалась Милочка.

Она расцеловалась с родителями, а выйдя на площадку, они, переглянувшись, дружно побежали вниз по лестнице, не дожидаясь лифта. С третьего-то этажа! Дольше ждать будешь!

Теперь Саня понял, откуда в этих местах взялась серебристая птица. Она привезла его сводную сестру Милочку. И не ошибся. Милочка по-хозяйски направилась сразу к серебристой «ауди». А Саня из своей синей «девятки» быстренько достал две последние книжки и, надписав их попросту и без затей, но с искренним теплом, передал сероглазой красавице.

— Спасибо. С удовольствием прочитаю, — пообещала она, и он понял, что говорит она не из вежливости, а правда прочитает и правда с удовольствием.

И ему стало тепло и радостно.

— До встречи, — помахала ему Милочка и тронула «ауди» с места.

Саня поднялся снова к родителям, протянул отцу обе книжки.

— А у меня они уже есть, — с гордостью сказал отец. — Ты мне их только надпиши, раз приехал.

Он подвел Саню к полке и показал все выстроившиеся в ряд Санины книги.

— Мы следим, сынок, следим. Я в магазине договорился: как только поступают, нам звонят, Милочка едет и покупает, — с гордостью сказал отец.

— А последней все-таки нет, — весело сказал Саня и поставил в ряд еще одну пеструю книжку.

— Теперь садись надписывай, — сказал отец, кладя перед ним снятую с полки стопку. — Видишь, как давно не был, сколько успел наработать!

Сане вдруг стало стыдно, что он смел обижаться на отца, на мачеху, они его любили преданно, бескорыстно…

— Пап, — сказал он совсем так, как говорил в детстве, — можно я тебе один вопрос задам? Может, не совсем приятный, ничего?

— Задавай, — согласился Павел Антонович и сел на стул, сложив на коленях руки, приготовившись добросовестно вникнуть во все проблемы сына.

В комнате они были одни. Наташа уже убрала со стола и мыла на кухне посуду.

Саня достал из кармана письмо и протянул отцу. Тот поискал очки, надел их. Он посмотрел на конверт, и брови его удивленно поползли вверх. Он взглянул на сына, потом вытащил из конверта листок и принялся читать.

Саня уже расхаживал по комнате по своему обыкновению. Отец, не выпуская письма из рук, снова положил руки на колени.

— И что же ты хотел спросить? — Он внимательно смотрел на сына.

— Что ты знаешь о матери? — задал вопрос Саня и остановился перед сидящим отцом.

— Она здорова, — ответил Павел Антонович. — Последнее письмо я получил от нее после того, как Инна уехала. А больше в твоей жизни очень уж важных событий не было. Я ей и не писал.

И опять в голове у Сани все завертелось. Покрутилось-покрутилось и встало на место. И опять возникла картина, только совершенно не похожая, какую он рисовал себе, когда сидел у себя в Посаде.

— Значит, вы друг другу пишете? — переспросил он.

Отец кивнул.

— О тебе в основном. Мать тобой довольна. Ты у нас молодец!

При этих словах возмущение вновь захлестнуло Саню. Они тут переписываются за его спиной, а он страдает! Как он мучился! Каким чувствовал себя одиноким! А они!

— Почему же ты мне ничего не сказал?! Почему не объяснил ничего?! — стиснув зубы, спросил он отца.

— А ты хотел меня выслушать? — ответил вопросом на вопрос Павел Антонович. — Я же пытался, и не раз, с тобой поговорить, но ты разве только истерики не закатывал. Я только рот открою, ты меня гонишь. Это когда мальчишкой был. А потом занялся своей жизнью, и тебе не до нас было.

— А тетя Лиза? Она, что, так больше с мамой и не виделась?

— Да нет, Санечка, и писала, и виделась, и советовалась. Ты же сам видишь по этому письму.

— Оно было нераспечатанным, — ответил Саня.

— Да что ты?! — всплеснул руками отец. — Ну значит, просто потеряла и запамятовала куда. Искала потом и не могла найти. Елизавета Петровна удивительно добрая и душевная была женщина. Она никогда бы себе не позволила обидеть человека, ранить его. Чужого бы не обидела, а тут ближайшая подруга! Случайность, и ничего больше.

— Что ж, и я могу мать повидать? — спросил, насупившись, Саня.

— Почему же нет? — отозвался отец с улыбкой. — Конечно, поезжай, навести. Видишь, когда спохватился! Я тебе адрес дам, он поменялся.

Он посмотрел внимательно на сына, встал и обнял за плечи.

— Простил наконец? Ну и слава Богу! Поезжай, навести. С Вадимом познакомишься. Он интересный человек, тебе понравится.

Отец направился в сторону кухни и позвал:

— Ната! Ты не помнишь, где у нас Ольгин адрес? Саня хочет мать поехать навестить.

— Сейчас найду! Сейчас, — засуетилась тетя Наташа, прекрасно понимая всю важность происходящего. — Поезжай, поезжай, Санечка! Она так будет рада, так рада. Мы все не решались тебе это посоветовать, ты так противился, так брыкался! Да и не послушал бы ты нас! Мы все ждали, когда ты в возраст, в ум войдешь. Ну вот наконец дождались!

Тетя Наташа уже нашла телефонную книгу и старательно выписывала ему на бумажку адрес.

Мачеха его похвалила за ум, но он-то чувствовал себя дурак дураком. Оказалось, что родители давным-давно решили все свои проблемы, и дело было только в том, что он не решил свои. Они переболели несчастьем как корью или скарлатиной и обошлись без осложнений. Осложнения были у него, у Сани. Открытие ошеломило его.

Ему-то казалось, что он с честью справляется с трудной ситуацией. Но не было ситуации, была боль, и нужно было просто честно признаться, что она есть. Признаться и принять ее, согласиться терпеть. Может быть, если бы он с самого начала сказал, что ему очень-очень нужна мама, что он хочет видеть ее, то они бы и виделись. Она бы его утешала, что-то говорила, что-то объясняла, помогала терпеть. Можно было бы выбрать любовь. Почему же он выбрал ненависть?..

Наверное, у него было очень несчастное лицо, потому что отец, повертев головой, позвал его:

— Сань! Пойдем-ка на лоджию, посмотришь, оставлять тебе там шкафы или нет.

Саня пошел за ним.

— И вообще, посмотри на все хозяйским глазом. Распорядись, что тебе тут оставлять. Переезд-то скоро. Мы заберем только то, к чему привыкли, а всем остальным Милочка распоряжаться будет.

— Да я приеду вам помогать, вместе будем переезжать, — отозвался Саня, продолжая думать о своем.

Отец обнял его за плечи и притиснул к себе, как делал когда-то давным-давно.

— Спасибо, сынок. Приедешь, будем рады. А если занят, сами справимся. — И отпустил, похлопав по спине. Когда-то этот ласковый жест означал: шагай, сынок, вперед! Шагай и не бойся!

И вдруг Саньку захлестнула радость: чего это он разнюнился? У них у всех было все в порядке, у всей семьи: у матери с отчимом, у отца с мачехой, и у него, Сашки, не говоря уж про Милочку! Все были по местам, все живы-здоровы, ему было кого любить! А из-за плеча сероглазой Милочки вновь в сиреневой дымке возник Париж. Рукой до него подать. Вот возьмет билет и поедет.

И тогда он совсем по-детски потерся головой об отцовскую щеку, а тот снова похлопал его по спине и сказал:

— Ах ты, Саня, Санище, жить-то как хорошо!

И в этом они были совершенно друг с другом согласны.

Отец повел его в комнаты, потом в кухню, потом на лоджию, все ему показывая, рассуждая вслух, что ему, Сане, может понадобиться, и поэтому нужно оставить на старой квартире, а что не понадобится уже никому, и поэтому нужно снести на помойку. Саня в ответ кивал, соглашался и вроде бы смотрел, а сам уже брел по набережной Сены и жадно смотрел на Нотр-Дам. Сена была серо-зеленой, а собор Парижской Богоматери серым, и Саня собирался уже повернуть с набережной по Новому мосту на остров Сите, как отец спросил:

— Значит, звонить тебе, когда машину закажем?

И Саня не сразу сообразил, о какой машине речь, а потом закивал: ну, ясное дело, звонить! Он мигом примчится!

Со счастливым ощущением, что жить хорошо, он ушел от родителей.

Сидя в машине, направляясь к Ярославке, он все ехал и ехал в Париж. И на фоне Парижа вспыхивали, как рекламные огни, иногда и другие мысли. Он давно знал, что перемены в жизни наступают скопом. Начнутся и валят валом. Похоже, что у него настал именно такой период. Мама, Иващенко, кино, квартира в Москве и путешествия, конечно же, путешествия! Матери он сначала напишет. Потом разберется с Иващенко. Потом займется родительским переездом. А что касается чужого сценария, то вопрос на засыпку: стоит ли с ним связываться? Может, лучше сдать квартиру и сразу же засесть за свой роман? Или все-таки поехать в Париж? И что-то внутри у него звенело: конечно, в Париж лучше! И он опять брел по парижским улицам.

И наверное, продолжая свое странствие, постояв на светофоре, Саня погнал машину не к Ярославке, а внезапно свернул налево.

Загрузка...