Викинги и индейцы

Глава I

Ниже острова мандатов река описывала величественную дугу между длинной грядой опоясанных камышами и злаками островков и холмами, увенчанными кедрами, кленами, сассафрасами (семейства лавровых, произрастает в Америке.).

Дядя Бьярни положил шершавую ладонь на плечо Скьольду:

— Здесь нам навстречу вышел вождь Виннета-ка с краснокожими людьми. Видишь, там внизу, где островная коса, находится лагерь. Лейф с женой живут выше по течению, на берегу, что по правую руку, на каменном выступе, толстом, как лемех плуга. Отсюда его еще не видно, Скьольд. Потерпи!

Мужчина ощутил под рукой, как дрожит подросток. Он догадался о скрытой живой тревоге.

— Лейф со скрелингами могли отправиться на охоту. Медвежьи следы часто заводят охотников далеко. Да и виноград созрел на холмах. Лейф, вероятно, занят его сбором. На этой земле, Скьольд, хватает дел. Мужайся, викинг! Раньше, чем наступит завтрашний день, ты сожмешь в объятиях своего брата, и все мы с любопытством и гордостью посмотрим на маленькое существо, которое должно было родиться за наше отсутствие, этого мальчика или девочку, чья кровь — слияние двух кровей. Сына или дочь Лейфа Турлусона…

Бьярни увидел, что Скьольд его не слушает. Взгляд мальчика был прикован к исполинскому силуэту Эйрика Рыжего, прислонившегося к носовой фигуре дракара — голове дракона, раскрашенной в яркие тона.

— Лейф Турлусон! Эй, викинг! Лейф! Лейф!

Могучий голос Эйрика громом прокатился по реке, поднимая крикливые птичьи стаи и разгоняя выдр и мускусных крыс, лентами скользивших по водным лугам. «Большой Змей» проплывал меньше чем в трех полетах стрелы от правого берега, но сила течения в узком месте прохода оставалась такой, что сгорбившимся на скамьях гребцам то и дело приходилось налегать на весла, борясь с быстрым потоком.

Люди прислушались, но ни единый голос с берега не отозвался эхом на зов викинга. По левую руку подступы к острову манданов были безнадежно пустынны, и утомлялись глаза от желания различить над рощами деревьев в сером утреннем свете тонкую струйку дыма, которая бы подтвердила присутствие скрелингов.

Скьольд держался в нескольких шагах от Эйрика возле борта — на своем любимом месте. С тех пор как с дракара заметили берега Новой Земли, он больше не спал. У него рябило в глазах от попыток изучить неизвестные берега, проникнуть в тайну прибрежных лесов, сосчитать богатства, накопленные в течение многих и многих веков на склонах, где сосны и березы — северные деревья — смешивались с роскошными породами, пылавшими осенним великолепием. И наконец он соприкоснулся с местами, где обосновалось первое поселение.

Так, значит, вот она, эта страна, которую его брат Лейф выбрал, чтобы жить здесь и дать начало роду, среди этих сказочных скрелингов с кожей цвета охры, о существовании которых поведали викингам Гренландии Эйрик и его спутники; страна, раздвинувшая внезапно границы мира, страна, которую скальд дядя Бьярни воспевал в просторных строфах уже успевшей прославиться саги и которая манила викингов Норвегии, Исландии и Финмарка, а также и других, великолепными побережьями, новыми ощущениями и обещанием роскошной жизни; так вот какая она, страна, где пшеница и виноград растут сами по себе!

Скьольд отказывался поддаться завораживающему пению Винеланда. Он сумеет уберечься от чар этих лесистых холмов, этой яркой листвы, этой плодородной земли, этих кишащих рыбой рек, так же как он не поддастся влиянию этих скрелингов, одна из дочерей которых поймала как в сеть душу его брата Лейфа. Он же, Скьольд, не открывал в себе никакого родства с этой мельком увиденной землей, чья жизненная сила напугала его строгий дух, тренированный терпеливой учебой. Было в этом Винеланде некое излишество, от которого у него кружилась голова. Он был уверен, что не найдет себе места в этом мире.

Верный своему обещанию, Бьорн Кальфсон Кузнец открыл ему тайную премудрость рун. Так он узнал закон магических чисел, гармонию знаков, колдовские заклинания, ведающие расположением ключей и оград, которые открывают владения знаний, но он пока был лишь на первом холме познания, за которым вырисовывались крутые пики; долго еще ему предстоит трудиться в тени своего учителя. И эта задача могла быть успешно завершена лишь среди своих, на земле, сотворенной людьми его расы. Здесь же он всегда будет лишь чужаком.

У него был тайный план: прежде чем полностью посвятить себя науке рун, вернуть Лейфа в Гренландию. Глубокая нежность соединяла его со столь непохожим на него самого братом, и ему дорого стоило то, что они были разделены почти неизвестным морем. Отправиться во второй поход Эйрика Рыжего и дяди Бьярни его вынудило не так любопытство, как потребность убедить Лейфа вернуться на землю викингов. Но убедит ли он упрямого, своевольного Лейфа, связавшего свою судьбу с Иннети-ки, дочерью скрелингов, которая прекраснее огня и снега? Он слишком хорошо знал старшего брата, чтобы не понимать, что поединок отнюдь не будет легким. За этот год Лейф стал настоящим мужчиной, отважным викингом — таким описывал его дядя Бьярни в одной строфе винеландской саги: «викинг с горячим сердцем, на чьих губах навсегда сохранятся следы пены и соли, оставленные ветрами, дующими на Западном море».

Скьольд оторвался от своей сокровенной мечты, почувствовав, как рука Бьярни сильнее сжимает его плечо.

— Вот ты и отправился снова в мир рун, Скьольд. «Большой Змей» огибает мыс, и через меньшее время, чем требуется славному викингу, чтобы осушить рог пива, нашему взору явится Длинный Дом Лейфа.

Дядя Бьярни пытался шутить, но челюсти его дрожали. Он избегал встречаться взглядом со Скьольдом.

— Дядя Бьярни, не пытайся скрыть от меня правду. Река пустынна, и ты опасаешься, не случилось ли чего с моим братом Лейфом. Вот уже ровно девять дней, как меня терзает тревога. В тот самый день, когда «Большой Змей» покидал Восточный поселок, я ощутил жжение здесь… Когда за морским горизонтом еще не скрылись крыши норманнских домов.

Он указал точку повыше сердца…

— Эти знаки не обманывают, дядя Бьярни!

Скальд не ответил. Он пристально смотрел на возвышающуюся в полумиле впереди носа дракара часть берега, где скалистый водорез смело рассекал реку напротив основания острова манданов.

— Дом Лейфа и его жены находился там наверху, верно, дядя Бьярни? Полоса деревьев с красной листвой укрывала его от ветров с реки. Мне показалось, что я видел этот пейзаж во сне.

— Не говори так, Скьольд! Полоса деревьев по-прежнему на месте, и лишь листва мешает нам видеть дом. Почему тебе бы хотелось, чтобы дом поменял место? Еще и восьми лунных месяцев не прошло с того дня, когда мы его построили, древесины для брусьев, балок и стропил было в избытке.

Он почти грубо встряхнул мальчика.

— Ты усвоил символы рун и священные знаки, но ты слишком молод, чтобы читать в невидимом мире.

Большой белоголовый орел камнем упал в реку между судном и берегом. Вода забурлила под его взъерошенными перьями. Клювом и когтями он вел непонятное сражение в пенящейся толще волны. Мгновенье спустя могучая птица тяжело летела к берегу, глубоко вонзив когти в спину молодого лосося, чей хвост дергался короткими рывками.

Скьольд взглянул на Бьярни. Каждый из них прочел в глазах другого отражение собственного беспокойства.

— Нельзя верить предзнаменованиям, Скьольд. Белоголовый орел охотится за лососем в течение всего дня.

Но ни тот, ни другой не попытались оживить разговор.

Если бы все было в порядке, Лейф, Тюркер и пять их товарищей, оставшихся в доме в Кросснессе во время первого похода, давно бы уже были предупреждены об их прибытии. Давно бы уже длинные пироги скрелингов плыли к «Большому Змею». Разве дозорные вождя Виннета-ка не стерегли день и ночь берега реки на всем ее протяжении до большого моря?

Эйрик Рыжий еще больше свесился над бортом. Дракар был уже меньше чем в четверти мили от высокого мыса.

— Лейф! Лейф! Турлусон! Ты не выходишь навстречу своим братьям! Ты не узнаешь больше своего приемного отца Эйрика Рыжего! Неблагодарный, ты спишь, как пресыщенный ярл посреди своих сокровищ. Именем Тора и Фрейи, побойся нашего гнева!

Он несколько раз прокричал на ветер колдовское заклинание, пришедшее из глубины веков, — когда Один и духи мчались по земле, и слова эти должны были отвращать несчастья. Притворяясь, что проклинает Лейфа, он хитрил со злыми силами, бродившими вокруг Кросснесса. Его тревога передалась команде, и в особенности участникам первого похода, которые один за другим повторяли заклинания, предохранявшие от опасности и смерти.

— Побойся нашего гнева, Лейф Турлусон. Мы тебя заждались.

— Ты спишь в тепле своего дома, а мы сгораем от тревоги, как брошенные в огонь кости.

— Неблагодарный, неблагодарный, мы целых девять дней бросали вызов морю, чтобы навестить тебя.

— Мы много говорили о тебе у основания мачты и радостно смеялись, произнося твое имя.

— Позор тебе, Лейф. Ты и шага не сделал из своего дома, чтобы встретить своих братьев из старой страны.

Но только крикливые чайки, кружившие в бледном небе, отвечали на их сокровенные вопросы.

Эйрик Рыжий повернулся к своим спутникам.

— Что необходимо было сказать — сказано. Мы сейчас причалим к песчаному берегу мыса. Отсутствие Лейфа и наших союзников скрелингов может объясняться опасностью, ибо нам еще неведомо многое из того, что может потрясать этот континент. Наденьте кожаную броню и приготовьте дротики и луки. Мы не дадим захватить себя врасплох.

В момент действия его лицо вновь становилось спокойным. Властные светлые глаза сверкали блеском только что расколотого кремня. Он откинул назад голову, и тяжелая рыжая коса хлестнула его по выступающим мускулам правого плеча. Позади него из воды торчала каменная груда мыса, крутая, как утес. Бьярни, более восприимчивый к образам, чем его товарищи, наложил в своем воображении фигуру великого викинга на гребень горы. Эйрик был из породы завоевателей. Как Харальд, который покорил Англию, как Хастингс, который выкроил себе империю в Средиземноморье и уступил призрачному Риму, Эйрик был в силах напасть на континент.

Скальд ожидал, что с резко очерченных губ сейчас слетят другие фразы, воинственные призывы. Он был удивлен, увидев, как нежно взял исполин Скьольда за руку.

— Скьольд, я клянусь столбами своего дома, что не покину эту страну, пока не разыщу твоего брата Лейфа, его жену и малыша, который должен был родиться. Я не забыл, что Лейф обещал мне дать своему первенцу имя Эйрик, так же как я обещал ему привезти из моего дома в Восточном поселке резную деревянную колыбель, увенчанную вороном и белой совой, ту, в которой спали все мужчины моей семьи. Колыбель в трюме, Скьольд.

Корпус дракара задел о песчаное дно. Гребцы подняли весла.

Эйрик удостоверился, что кинжал с узким лезвием, который он носил на поясе из раковин, свободно ходит в кожаных ножнах, и взял обоюдоострый меч, который ему протягивал воин по имени Гуннланг.

Люди доставали из трюма луки и кожаные колчаны, украшенные осколками кости.

«Большой Змей» замер на месте, и два члена команды взялись за шкоты и ждали приказа спустить квадратный парус. Отрывистый голос великого викинга перекрыл стук весел о железные уключины.

— Маневровая команда останется на своем посту, и парус должен быть готов наполниться ветром, если нам вдруг придется срочно отчалить от этого берега.

Он указал рукой на высокий мыс, над которым клубились снежные облака. Там наверху несколькими месяцами раньше был построен дом Лейфа — тогда, когда пела кукушка. Сегодня неизъяснимая грусть витала над песчаным берегом, над вымощенной щебнем тропой, змеившейся сквозь заросли колючих кустарников и группки малиновых кустов, на которых увядали последние ягоды, над полосой кленов, закрывавшей горизонт. С севера дул пронзительный ветер.

— Лейф! Лейф Турлусон! Ты нас слышишь? — еще раз крикнул Эйрик, сложив руки рупором.

Где-то в чаще тяжело пробежал крупный зверь — лось или медведь. Развеялись последние сомнения! Лейфа с товарищами в Кросснессе уже не было.

— Иди сюда, Скьольд, пора все выяснить.

Вслед за Эйриком дядя Бьярни заскользил вдоль борта. Скьольд, ничего не говоря, последовал их примеру. Под корпусом «Большого Змея» воды было меньше фута.

Когда он шлепал по воде к берегу, каблук его «фицкора» задел о что-то твердое. Он нагнулся, ощупал песок концами пальцев и вытащил железный дротик с двумя крюками, снабженными заостренными бородками. Основание оружия было вставлено в головку из гладкого дерева, испещренную странными буквами, выгравированными раскаленным резцом, и украшенную грубым изображением лучистого солнца. На металле не было ни малейшего следа порчи. Значит, в горьковато-соленой воде реки он пролежал недолго.

— Дядя Бьярни, ты говорил в Гренландии, что скрелинги не умеют обрабатывать железо. Им даже неведомо, что железо существует. Может быть, кто-то из наших выковал этот дротик.

Эйрик живо перебил его:

— Посмотри на меня, Бьярни. Ты что-то недоговариваешь… Клянусь Тором, я знаю тебя не хуже, чем свой дракар. Ты что-то заметил и скрываешь от нас. Мы не женщины, и нам не нужно приукрашивать истину… Говори.

Да, на подвижном лице Бьярни Турлусона, как в зеркале, отражались все движения его души. Беззаботная веселость, неустанно мерцавшая в глубине его серых зрачков, подобных пылающему светлым огнем можжевельнику, внезапно сменилась безграничным изумлением.

— Пусть меня замучают тролли и ваны, если я лгу. Есть во всем этом что-то неправдоподобное. Эйрик… Клянусь, что тут буквы языка гэлов… Я не могу ошибаться. Эти знаки, конечно, остаются для меня непонятными, но я уверен, что такие же я видел выгравированными на бретонском острове Хеопвинов во времена, когда мой отец Хосвир Турлусон торговал с людьми Эйрика.

— У этих бретонцев нет никаких прав на Винеланд, — отрезал Эйрик. — Мы — властители моря, и я не знаю больше ни одного народа, который бы осмелился пойти по нашим следам.

— Эти люди не боятся пускаться в плавание по Океану, Эйрик, и они строят на своих верфях хорошие корабли из сердцевины дуба, по крепости подобные нашим «круглым» судам.

Столпившись на песчаном берегу вокруг двух вождей, воины ждали, когда закончится перепалка, но Скьольд с найденным оружием в руках яростно окликнул их.

— Клянусь Тором, вы здесь друг против друга, как игроки в мяч в большом зале Восточного поселка, тогда как там, наверху, вы можете все узнать.

Его зеленые глаза сверкали, а гладкое с тонкими чертами лицо светилось вызовом. Дядя Бьярни вспылил.

— Ты не имеешь права так говорить, Скьольд. Ты сын моего брата и…

— Он говорит, как думает, Бьярни. Скьольд становится мужчиной.

Эйрик Рыжий сказал свое слово. Скьольд ринулся по тропе, остальные последовали за ним. Камни перекатывались под их обутыми в кожу ногами. Примятая трава по обочинам указывала на то, что недавно еще здесь ходили люди. Терновник и вересковые заросли цепляли за одежду, низкие ветви хлестали их по лицу. Однако столь велико было их нетерпение, что они не обращали на это внимание. Выводок крупных птиц, похожих на петухов, испуганно кудахча, рассыпался по кустам…

Тяжело дыша, они вскарабкались по крутой тропинке.

У подножия кленов живые изгороди боярышника высотой в шесть футов, расположенные в шахматном порядке на исландский лад, преграждали вход в поселок Кросснесс, строения которого им были еще не видны. Эйрик вырвал щит из переплетенных остролистов, затыкавший единственный лаз в изгороди, и они, в едином порыве, ринулись в образовавшийся проход.

— Клянусь громовержцем Тором!

Эйрик покачнулся, и на долю секунды ему показалось, что кровь отхлынула от его сердца исполина. Кросснесса не было.

Кросснесс представлял собой треугольник высотой в сто саженей, а полоса кленов, являвшаяся его основанием со стороны земли, насчитывала полные сто двадцать саженей. Прошлой весной, помимо Длинного Дома, Эйрик и его товарищи по первому походу построили для Лейфа и поселенцев, согласившихся остаться в Винеланде, два склада длиной по сто футов каждый и шириной в сорок футов, предназначавшихся для сбора мехов и хранения урожая дикой пшеницы и винограда.

Огонь уничтожил все — от крыши до пола. От Длинного Дома остались лишь два обгоревших центральных столба да камни фундамента, почерневшие от сажи, изъеденные пламенем. На месте двух возведенных весной складов над вересковыми зарослями выступал скелет из прогоревших до сердцевины бревен. Четыре угловых деревянных столба, толщиной в фут, устояли перед яростью пожара, но стены и крыши обрушились, и обломки стропил и балок торчали там и сям из огромной груды сажи и пепла. В ста футах от развалин дома Лейфа два других склада поменьше, построенные после отплытия «Большого змея», также сгорели. Вокруг каждой постройки десятки квадратных футов вереска, зарослей можжевельника и карликовых сассафрасов были слизаны языками тлеющего огня, и на их месте осталась лишь обгоревшая потрескавшаяся земля с видневшимися тут и там скрюченными корнями и пнями, которые обращались под ногами в неосязаемый прах, выделяя едкий запах древесного угля и тлеющего торфа. Впрочем, смрадом был пропитан весь воздух, и даже ветру со снегом, впитавшему в себя все лесные запахи, не удавалось развеять эту затхлую, остывшую сажу, липнущую буквально ко всему.

Железная тренога, кривой гарпун, разбитые горшки свидетельствовали о труде людей, но эти следы счастливой жизни, рассыпанные среди развалин на пепелище, лишь усиливали впечатление полного опустошения.

Викинги ходили вдоль и поперек по площадке, ожесточенно пытаясь обнаружить в обломках разгадку разыгравшейся тут драмы. Гуннланг нашел под кустом можжевельника нетронутую тщательно выскобленную лисью шкуру. Кто-то, проходя мимо, швырнул туда эту шкуру, не пожелав с ней возиться. Воин отнес находку Эйрику, к которому вскоре присоединились Бьярни и Скьольд Турлусоны. Мужчины хмурились, а мальчик кусал губы, чтобы скрыть свое смятение.

Эйрик машинально погладил длинный мех хищника.

— Эта выделанная лисья шкура не могла сама убежать со склада. Взгляните-ка, у зверя был уже зимний мех. Пусть мне отрубят кисть, если он не был жив еще две недели назад.

Бьярни согласно кивнул.

— Я размышлял о том, что могло тут произойти, Эйрик, и чем больше я думаю, тем больше убеждаюсь, что на Лейфа и его людей напали. Больше ста пятидесяти футов отделяют одни склады от других, а между домом Лейфа и первым складом, в котором, очевидно, хранились меха, не меньше пятидесяти саженей. Даже при сильном ветре огонь не смог бы переброситься от одного строения к другому. Это человеческий ум подумал об огне, а рука человека огонь поднесла. Другого быть не могло. Но прежде чем поднести огонь, напавшие опустошили склады, где Лейф со своими людьми укрывал то, что приносила им охота, рыбалка и сбор плодов. И один из них, убегая, обронил эту шкуру, которую Гуннланг только что нашел в можжевельнике.

— Веришь ли ты в предательство скрелингов, Бьярни? Когда две человеческие расы живут на одной земле, между ними быстро возникают разногласия.

— У Лейфа был заключен союз с людьми с охристой кожей, а через женитьбу он становился одним из них. Я не верю в резкую перемену в поведении скрелингов. Виннета-ка, их вождь, относился к Лейфу, как к собственному сыну. А впрочем, скрелинги исчезли с Большой реки.

— Тогда..?

Взгляд Бьярни остановился на далеком горизонте, где облака сливались с водами реки, по ту сторону острова манданов.

— Тогда странный дротик с непонятными надписями объяснил бы многое. Люди, которые пришли меньше одного лунного месяца назад, высадились в этом месте и позарились на богатства Кросснесса… Это не викинги и не скрелинги… Какие-нибудь гэлы, бретонцы или кто-то другой, кого случай забросил к этим берегам. Мы много веков, со времен Хрольва (Хрольв Пешеход — предводитель викингов, образовавший в 911 году герцогство Нормандия и Бретань и принявший тронное имя Ролло.) и Рагнара Кожаные Штаны (Рагнар Кожаные Штаны — знаменитый датский викинг, воевавший в IX веке в Англии.) властвуем на море, но мы не всегда будем единственными хозяевами волн, Эйрик. Нужно быть готовыми к тому, что на море вырастут другие паруса, помимо наших. Понятно ли это тебе?

— Я понимаю лишь, что это вызов, — проворчал викинг, забросив далеко в заросли лисью шкуру.

— И я понимаю, что они убили моего брата Лейфа, — глухо сказал Скьольд. — И это то же самое, как если бы они принесли в жертву меня самого. Пусть Тор даст мне время пожить для отмщения.

Как наказ самому себе он запел грозную боевую вису из «Саги о Вольсунгах»:

Выучи руны сражений,

Высеки их на головке меча,

Высеки их на клинке,

На рукоятке, на острие,

И свирепый бог Тир, он придет на твой зов,

Чтобы к отмщению был ты готов.

И каждое слово, каждый стих лавой вливались в кровь присутствовавших викингов, ибо наказ годился каждому. Мщение не будет долгом только Скьольда, Эйрика или Бьярни, а станет уделом всех, ибо так распорядилась судьба. И пока не свершится месть, ни один из них, кто дал эту немую клятву, не должен видеться ни со своим братом, ни с женой, ни с ребенком. Таково было непреклонное требование расы.

— Куда мы направимся? — спросил Льот Бледный, известный охотник, умевший разгадать любые следы. — Столько ног топтало эту почву, что теперь здесь невозможно что-либо прочесть.

— Поджигатели пришли с моря и отплыли с морским отливом, Льот. Надо вернуться к морю. Но нам следует поохотиться и порыбачить несколько дней, чтобы сделать запасы: мы прибыли в страну изобилия, наши же трюмы почти пусты.

Эйрик говорил разумные вещи. Без копченого мяса и сушеной рыбы они не могли пуститься в неизведанное.

— Клянусь Тором, я хочу, чтобы Ньял Плотник уже завтра принес сюда свои топоры и рубанки. Пока мы будем охотиться на медведя, лося и рябчиков или пока мы будем гарпунить лосося, умелая команда срубит нужное число деревьев. Ньял будет руководить этой работой. Эа три-четыре дня дом Лейфа будет отстроен заново, еще более крепкий и просторный, чем прежде, и в Кросснессе тогда останется отпечаток следов нашей воли.

Викинги шумно выказали свое одобрение. Строить — занятие священное, и северные боги будут доброжелательны к затее горстки людей, оказавшихся в одиночестве на другом конце моря. Эйрик попытался встретиться взглядом со Скьольдом, но подросток, полуприкрыв глаза, казалось, обшаривал пространство и время.

— Слушайте! Слушайте, викинги, кто-то, напевая, идет к нам.

Они прислушались. Ветер срывал листву с высоких кленов и хлестал по зарослям колючего кустарника с хрустящими листьями, уже прихваченными когтями первых заморозков.

— Тролли сыграли с тобой злую шутку, -улыбнулся дядя Бьярни. — Я не слышу даже крика оленя.

— Это утки крякают в камышах, — добавил Гуннланг.

— Или полевки щелкают орешки, — съязвил Льот Бледный.

Трепетная чувствительность Скьольда злила и раздражала воинов. Но она же приводила их в замешательство. Разве не был Скьольд учеником, выбранным Бьорном Кальфсоном Кузнецом, могущественным хранителем рун, перед которым порой открывались янтарно-костяные врата будущего!

Скьольд не стал отражать этих насмешливых уколов. Он слышал дальше других, вот и все. Еще ребенком он лишь по шелесту колосьев на слух умел отличать на расстоянии свыше пяти полетов стрелы пшеницу от ячменя.

— Кто-то идет, напевая… Идет к нам. Он еще в лесу.

Глаза его блестели, как зрачки волка, и всем телом поддавшись вперед, он, казалось, шел навстречу не различимому для других человеку. Никто уже не разговаривал. Груз тайны сдавливал грудь, и теперь люди высматривали на лице Скьольда знаки важного события.

— Не слышите?

— Я слышу не больше, чем мгновенье назад, но Один одарил меня слухом наравне с вороном, — проворчал Эйрик.

— Он идет, идет, пение разносится ветром.

И вдруг лицо его озарилось.

— Это норманнские слова! Говорю вам, норманнские слова! Слушайте, да слушайте же…

Льот Охотник, чей слух обострился в тиши одиноких бдений, неожиданно побледнел, и его лицо нервно задергалось.

— Это правда… Честное слово, правда… Один из наших идет сюда.

Стоявшие бросились бежать к полосе кленов, а сидевшие стремительно встали. По правую руку над опиравшейся на стволы изгородью боярышника возвышался земляной холмик. С этого наблюдательного пункта, который, вероятно, был дозорным постом поселенцев, они стали пристально всматриваться в гранитный скат, усеянный пучками дрока и пятнами вереска, спускавшийся под небольшим уклоном до густого леса из бука, березы и кедра. Между кленами и дикой поляной было добрых сто туазов.

Скьольд держался подле Эйрика и Бьярни.

— Ты еще слышишь?

— Голос смолк… Но я уверен, что тот, кто пел, идет сюда… Взгляни же, я не ошибся.

Прямо перед ними раздвинулась завеса можжевельника, и появился человек. На плечи у него была наброшена дубленая шкура лани, а его исландские штаны, выкроенные из двух шкур молодых тюленей, стягивались по всей длине ног кожаными шнурками.

При первом же взгляде Эйрик и Бьярни узнали Тюркера, франка, которого Торвальд Род, отец Эйрика, совсем ребенком привез из южных стран.

— Кто это там? — спросил Скьольд. — Он видел нас. он подает нам знак.

— Это Тюркер, раб из дома моего отца. Тот самый, что обнаружил здесь виноград и дал этой стране название Винеланд. Это самый хитрый человек, какого я знаю под звездами…

Тюркер бежал к ним, крича от радости, смеясь и плача одновременно. Кожа у него была смуглая, конечности — хрупкие, но он казался ловким и неутомимым…

— Эйрик! Эйрик! Вот уже девять дней, как я плачу по тебе…

— Тюркер, что произошло? Что стало с Лейфом Турлосоном?

— Вот уже девять дней, как я плачу и пою, Эйрик, и порой меня охватывает безумие.

На бегу он размахивал во все стороны руками. Лишь когда он змеей проскользнул между двумя прутьями изгороди, викинги заметили, что у него через все лицо — от уха до подбородка — проходит длинный шрам.

— Это случилось девять дней назад, Эйрик… Солнце на реке было багровым.

Они не заметили, как из леса вышел скрелинг, несший на плече обруч из ивовых побегов, на котором висели четыре крупных тетерева с ярко-красными гребешками и грудками. Омене-ти, старый манданский охотник, при виде белых даже не изменился в лице. Он узнал рядом с Тюркером «отца викингов» и догадался, что сейчас многое будет сказано. Потому он уронил свою ношу на землю, уселся в вереске и принялся ощипывать толстых, еще теплых тетеревов. Для детей Гитчи-Маниту время в поднебесном мире не имеет значения.