Виктория

12

Женщина в голубом платье вне себя от волнения, каждую минуту она ждет из сада условленного сигнала, а в дом войти нельзя, пока не ушел ее муж. Ах, уж этот муж, этот муж, сорокалетний, да вдобавок плешивый! Какая зловещая мысль согнала нынче вечером краску с его щек и пригвоздила к стулу, на котором он сидит, сидит неподвижно, упорно, уткнувшись в газету?

Она места себе не может найти — вот пробило одиннадцать. Детей она уже давно отослала спать, а муж все не уходит. Что, если раздастся условленный сигнал, заветный ключик откроет дверь — и мужчины столкнутся лицом к лицу и глянут друг другу в глаза! Она не смела додумать эту мысль до конца.

Забившись в самый темный угол комнаты, она ломала себе руки и, наконец, не выдержав, сказала:

— Уже одиннадцать часов. Если ты собираешься в клуб, тебе пора.

Муж сразу же вскочил, побледнев еще сильнее, и вышел из комнаты, вышел из дому.

За оградой сада он остановился и услышал тихий свист. Заскрипели шаги по гравию, в садовую калитку вставили ключ, повернули, а немного погодя на занавесях в гостиной появились две тени.

И свист, и шаги, и две тени на занавесях — все было ему давно знакомо.

Он отправился в клуб. Клуб открыт, в окнах горит свет; но он не заходит. Полчаса расхаживает он по улицам и вдоль своего сада, бесконечные полчаса. «Подожду еще немного!» — думает он и тянет еще четверть часа. Наконец он входит в сад, поднимается по лестнице и звонит в дверь собственного дома.

Служанка приоткрыла дверь и, выглянув в щелку, сказала:

— Хозяйка уже давно…

Но тут она осеклась, увидев, кто стоит перед ней.

— Легла, разумеется, — подхватил хозяин. — Передайте, пожалуйста, хозяйке, что ее муж вернулся домой.

Девушка уходит. Она стучит к хозяйке и говорит через закрытую дверь:

— Меня просили передать, что хозяин вернулся домой.

Хозяйка спрашивает из-за двери:

— Что ты сказала: хозяин вернулся? Кто просил передать?

— Сам хозяин. Он стоит на площадке.

Из комнаты хозяйки слышится беспомощный крик; потом торопливый шепот, дверь открылась и захлопнулась, потом все стихло.

Хозяин вошел в дом. Жена встретила его ни жива ни мертва.

— Клуб был закрыт, — поспешно объяснил он из жалости. — Я предупредил служанку, чтобы не напугать тебя.

Она рухнула на стул — она успокоилась, она счастлива, она спасена. В этом блаженном состоянии духа доброта взяла в ней верх, и она спросила мужа, как он себя чувствует:

— Ты так бледен. Тебе нездоровится, милый?

— Я не болен, — ответил он.

— Может, что-нибудь случилось? Ты как-то странно кривишь лицо.

Муж ответил:

— Это я улыбаюсь. Такая у меня улыбка. Отныне я хочу улыбаться на свой особый лад.

Она вслушивается в отрывистые, хриплые слова и не может понять их смысла. Что он хочет сказать?

И вдруг он сжимает ее в объятьях, как в тисках, с чудовищной силой, и шепчет ей прямо в лицо.

— А что, если мы наставим рога ему… тому, кто ушел… что, если мы наставим ему рога?

Она вскрикивает и зовет горничную. С коротким сухим смешком он выпускает жену и, широко разинув рот, хлопает себя по ляжкам.

Наутро доброе сердце опять побеждает в женщине, и она говорит мужу:

— Вчера вечером у тебя был странный припадок, я вижу, он прошел, но ты все еще бледен.

— Да, — отвечает он. — В моем возрасте потуги на остроумие обходятся дорого. Я никогда больше не буду острить.

О самой разной любви рассказал монах Венд, а потом поведал еще об одной и добавил:

— Упоительней этой любви нет ничего не свете!

Новобрачные возвратились домой, долгое свадебное путешествие пришло к концу, и вот они зажили вдвоем.

Падучая звезда скатилась по небу над крышей их дома.

Летом молодые люди гуляли, тесно прижавшись друг к другу. Они собирали желтые, красные и голубые цветы и дарили их друг другу, они смотрели, как трава колеблется на ветру, слушали, как в лесу поют птицы, и в каждом их слове была ласка. А зимой они катались на санях с колокольчиками, и небо было синее, а далеко в вышине по вечным просторам проносились звезды. Так прошло много лет. У молодой четы родилось трое детей, но сердца по-прежнему принадлежали друг другу, как в день первого поцелуя.

И вот муж захворал, болезнь надолго приковала гордого человека к постели и подвергла суровому испытанию терпение его жены. А когда он наконец выздоровел и встал с постели, он не узнал себя: болезнь обезобразила его, у него выпали все волосы.

Горькие мысли одолели его. И однажды он сказал жене:

— Ты, верно, меня больше не любишь?

Но жена залилась румянцем, обвила его шею руками и, поцеловав с той же страстью, что в дни их весны, ответила:

— Я люблю тебя, люблю, как прежде. Я никогда не забуду, что твой выбор пал на меня, а не на другую, и ты мне подарил счастье.

И она пошла в свою комнату и остригла свои белокурые локоны, чтобы быть похожей на мужа, которого она любила.

И снова прошло много, много лет, молодая чета состарилась, а дети их стали взрослыми. Как прежде, супруги делили друг с другом все радости; летом они бродили по полям и смотрели, как колышется трава, а зимой, закутавшись в шубы, катались на санях под звездным небом. И сердца их были все так же пылки и счастливы, точно они испили волшебного вина.

Но вот жену разбил паралич. Старая женщина больше не могла ходить, ее приходилось возить в кресле на колесах, и это делал муж. Она невыразимо страдала от своего недуга, и горе провело на ее лице глубокие морщины.

Однажды она сказала:

— Лучше бы мне умереть. Я жалка, я безобразна, а твое лицо прекрасно. Ты не можешь меня целовать и не можешь любить меня как прежде.

Но муж, вспыхнув от волнения, обнял ее и сказал:

— Нет, мое счастье, я люблю тебя больше жизни, люблю, как в первый день, как в первый миг, когда ты подарила мне розу. Ты помнишь? Ты протянула мне розу и посмотрела на меня своими прекрасными глазами; роза благоухала так же, как ты, а ты покраснела так же, как она, и я был опьянен тобою. Но теперь я люблю тебя еще больше, ты прекраснее, чем в дни нашей молодости, и я всем сердцем благодарю и благословляю тебя за каждый день, что ты была со мной.

И он пошел в свою комнату и плеснул себе в лицо серной кислотой, чтобы изуродовать себя, а потом сказал жене:

— По несчастью, мне брызнула в лицо серная кислота, мои щеки в ожогах, теперь ты, наверное, разлюбишь меня.

— О мой жених, мой возлюбленный! — прошептала старая женщина, целуя ему руки. — Ты прекраснее всех на земле, мое сердце и сегодня трепещет от звуков твоего голоса, и я буду любить тебя до самой смерти.