Виланд

Сергей Петренко

Страничка автора: http://samlib.ru/p/petrenko_s_s/

* * *

Я проснулся от грозы. Она вымыла лес. Дубовые листья были удивительно блестящие и тугие. Когда я выбежал на Южную Ветку, они блестели, как лакированные.

Тучи рвутся и летят почему-то в разные стороны. Будто кто-то сдувает их сверху, будто хочет получше рассмотреть Лес. Солнце вспыхивает внезапно.

Я сходил за волшебным Кристаллом и тоже стал смотреть на Лес.

К востоку от моего Дуба тянется длинная Прогалина. Её обживают молоденькие берёзки и осинки, тоненькие и светлые.

За Прогалиной берёт начало Овраг.

Но вот я поворачиваюсь и направляю Кристалл на запад.

Там, за ручьём с мостиком из девяти длинных жердей есть холм. У холма, на поляне раскинул ветви огромный Ясень. Димкин Ясень.

Видимость в Кристалле сегодня очень хорошая. Я отлично различаю каждую трещинку, каждую шершавинку на коре древнего старикана. Надо же, колдовской прибор тоже от погоды зависит!

Навожу Кристалл на дверку в дупле. Переключаю Кристалл в режим слежения — теперь, как бы я ни вертелся, Кристалл не потеряет из виду дупло и дверь.

Дверь заперта. Димка сегодня ещё не показывался наружу, я могу это определить по своим, особым приметам. Никто не знает, но я так часто наблюдал (ну ладно, подглядывал, подумаешь!) за Димкой, что иногда у меня возникает иллюзия, будто я знаком с ним очень давно и каждый день хожу к нему в гости.

Это моя тайна, я никому её не расскажу!

Дверка дупла еле заметно дрогнула. Распахнулась. Высунулась Димкина взлохмаченная голова. Он опёрся ладонями о порожек, повертел головою... Увидел большую каплю-дождинку на листке, улыбнулся, осторожно поднёс листок к губам.

Я засмеялся — Димка был сейчас такой смешной!

Он поднял лицо, я увидел его глаза — близко-близко! На секунду мне показалось, будто он знает, что я его вижу — так весело и хитро посмотрел Димка прямо на меня! Но этого, конечно, не могло быть. Никто в Лесу не знает про мой Кристалл. Такие вещи — большая редкость. Я купил его за огромные деньги — сто лимонов и сто апельсинов, да и то — мне повезло.

Поэтому я улыбнулся, довольный собой и утренним Лесом — и выключил Кристалл.

В такое чистое утро появляются необыкновенные идеи, и иногда это совсем сумасшедшие идеи, а иногда — просто очень интересные мысли, которые в другой раз могли бы промелькнуть незамеченными возле самого носа.

Спрятав Кристалл, я ещё разок посмотрел на Лес просто так. Мне почудилось, будто на севере, в синеватой дымке, виднеется вершина Айри-Гарас, Скала Снов... Впрочем, говорят, она так далеко, что видение было, скорее, создано моею фантазией и воодушевлением ясного утра.

Люк в Южной был открыт, я нырнул в полутьму, сухую, с чуть терпким ароматом древесных соков.

Южная Ветка — ужасно длинная. Я не могу в ней просто идти — я мчусь, сломя голову, я раскидываю руки и, наверное, что-то кричу. Встречные Мохи, вытаращив глаза, жмутся к стене — вот перепугались!

У Овальной двери сидит Башмачник. Он всегда там сидит. Дело в том, что на Лестницах у многих теряются башмаки. У горбатого Башмачника всегда есть работа. А ещё — он много чего знает. В смысле, новостей. Это, как бы, входит в плату за обувку. И тот, кто поднимается наверх, и кто спускается вниз, — пока Башмачник подбирает им сандалии или сапожки по размеру, починяет: подбивает, прошивает, — охотно делятся новостями. Башмачник почти никогда не поднимает на подошедшего глаз — ему горб мешает разгибаться, и к тому же, белесые, будто бельмастые его глаза плохо видят на расстоянии большем вытянутой руки. Но на слух он определяет очень многое.

Сейчас даже Башмачник удивлённо пытается распрямить спину — редко так бегают в Южной Ветке.

— Привет, дядька Шмачбак! — кричу я. Он редкозубо ухмыляется — мало кто роняет столько сандалет, как я. — Подъёмник свободен?

— Только что кончил скрипеть, сударь...

— Ага-га!.. Здорово! — Я дёргаю за шнурок звонка, толкаю Овальную дверь. Входы в Малые Ветки делают круглыми, только двери в Большие (или, соответственно, выходы из них в Ствол) — всегда овальные. Чтобы не перепутать и ненароком не свалиться в бездонную глубину Ствола.

За дверью — небольшая площадочка с перильцами, лестница, вьющаяся по внутренней стороне Дерева. И верёвки с подъёмником. Подъёмник — дорогое удовольствие, потому обыкновенный народ — лесовики, гномы, но́ры и мо́хи, прельники, коряжники, паутинные старички, стуканцы и Бродяги — чаще всего карабкаются по лестницам.

Не успел я сосчитать, сколько новых алых колпачков выставил на продажу Скрипан Гнук, ворчливый портной из Северной Ветки, как подъёмник был подан. Лихо!

— Здоро́во, Светка! — завопил я, задравши лицо кверху. — Прямо моментально... Давай к Сломанной Ветке!

В дереве, в Стволе, слышимость отличная. То есть, внизу, в комле, очень хорошо слышно, что творится в верхушке Ствола. А вот ближе к Кроне — там скрипы разные, ветер... но Светка меня услышала — побежало по стенкам горошком-эхом её цокающее хихиканье. Это она не в насмешку, а просто от хорошего настроения. У белки Светки, нашей подъёмщицы на колесе, оно почти всегда хорошее...

В Сломанной Ветке жил Дед Пнюк. Про которого все знали, что он колдун. Но вслух его так не называют — не любит он. Дед Пнюк — и всё.

Непростой это был тип. Не то хитрый, не то мудрый. Когда-то он жил в Горелой Сосне — пока та совсем не рухнула однажды в бурю.

В нашем Дубе главным считается древнюк Дох, которого за глаза кличут: Дубец. Крепкий он, широкий, любит, когда ему почёт оказывают. Но с тех пор, как Дед Пнюк в Дубе поселился, говорят, народ со всякими своими насущными надобностями больше к колдуну ходит.

Когда я заявился к нему в гости, Пнюк был не один. Он восседал на широком сосновом кругляше, верхняя сторона которого была стёрта под форму Пнюкова зада; длинными, костлявыми лапами колдун то упирался в пол, то чесал ими впалую грудь — вообще, он в этой позе изрядно смахивал на престарелого, отощавшего орангутана.

В углу Пнюкова обиталища копошился ещё один субъект. Им оказался молодой лешонок. Увидев меня, Пнюк изобразил на своей морде довольную и широкую ухмылку, и замахал одной лапой, приглашая садиться.

— К полудню... ветер поднимется, — скрипуче объявил он. — А так — погода приличная... С чем пришли-с?

Я сделал "выразительные" глаза, покосившись на лешонка. Пнюк радостно закудахтал.

— Говорите при нём всё, сударь! Этого я взял в услужение. А у меня работники знают, что им слышать положено, а что — нет.

Я недоумённо помолчал. Лешего — в услужение?! Чересчур безалаберный народ, и не то чтоб с мозгами туго — просто у них свои понятия. Леший, к примеру, не держит слово — не потому, что он злой или лгун, но всё, что он делал в прошлом, для него ничего не значит. Так же, как и то, что случится в будущем. А ещё — лешие не умеют бояться за себя — и этим запросто собьют с толку любого, кто рассчитывает их испугать.

Впрочем, пусть лешонок будет Пнюковой заботой. Обещает, что тайна не покинет его жилища — пеняй на себя!

— Я, вот чего, уважаемый Пнюк... Мне бы пробраться на ту сторону ручья...

— Ручья? — Колдун почесал затылок — сперва одной пятернёй, потом — видно, всерьёз задумавшись — обеими. — Какого?

— Сами знаете, какого. Прозрачного. И мне надо туда быстро, и чтоб никто не узнал.

Крепко Пнюк задумался... Я решил уже — будет молчать, покуда мне самому не надоест дожидаться его ответа — вдруг блеснули белками глаза...

— Допустим, доставить вас туда можно — почему бы и нет, экая забота, и не то ещё делали... А вы-то, сударь, как посмотрите, ежели на той стороне что-нибудь такое случится... такое, знаете, ведь, если позволите сказать, ужас, что может быть у нас тут, ежели у вас там что-то не так...

— Может, будет, может, обойдётся. Только я, уважаемый Пнюк, уже всё решил. Так что, лучше, если это дело кто-то знающий поможет обставить.

— А-а-а... ну, тогда что ж? Тогда... вы, сударь, подземца Глюка знаете?

— Который... Который в самом Низу, который гнилушками торгует?

— Ну, гнилушками там, ещё кой чем... Так вот, подходите-ка аккурат к полуночи к его норе. Я ему сообщу, он всё и устроит.

— А пораньше нельзя?

— А пораньше тайны не получится. Никак...

— Да ведь разве в полночь мало народу по Корням шатается? Они же...

— А ежели кто из Нижних спросит по пути — скажете честно — иду, мол, к Глюку, за порошком от древоточца... Только к Норе его спускайтесь по лестницам, подъёмник не тревожьте. Ни к чему Светке нашей про вас знать — болтунья она, всё раззвонит.

Мне было всё равно, ведь вниз спускаться — не наверх пыхтеть. Только проворчал для порядка:

— С её-то беличьей памятью...

Когда решаешься на какой-нибудь неожиданный для себя самого поступок, появляется такое чувство, будто всё вокруг стало немного свежее и шире. Это здорово.

Договорившись с Пнюком, я отправился завтракать. Я довольно долго готовился, собирал обстоятельно только те вещи, которых заслуживало именно это, удивительно необычное утро. Был, впрочем, уже полдень. Я придирчиво отнёсся и к выбору дневных занятий — ничто не имело права испортить этот особенный день.

Гномские полукопчёные колбаски — знаете, такие тоненькие, длинные, сала в них совсем немного, но они оказываются изумительно сочными, когда их поджариваешь с яичницей... Потом я выпил земляничного чаю, и мне захотелось посмотреть в Кристалл.

Я не настраивал его, он сам!.. Я прыснул, прижав ладони к щекам — до того забавно было видеть... Димка чистил картошку! На маленькой глиняной площадке перед Димкиным дуплом горел костерок, булькала вода в котелке, лежали две, довольно аппетитные и уже почищенные и выпотрошенные рыбки. Сазанята, насколько я мог судить... Глядя на то, как забавно и неумело Димка выковыривает глазки у картофелин, высунув от старательности язык, трудно было поверить, что рыбу он чистил сам.

Димка был не один. Он то и дело вскидывал лицо кверху и что-то говорил, улыбался, смешно сдувал с голых локтей надоедливых мух. С кем он разговаривал, я не видел, а перенастраивать Кристалл было неохота.

Одна особенно большая картофелина выскользнула из Димкиных ладошек, упала в ведёрко, обрызгав Димку. Димка фыркнул, замотал головой...

Затем я отправился погулять на Развилку. На солнцепёке становилось жарко, поэтому многие мамы с детёнышами в этот час собрались на Развилке. Большие Качели были заняты, к ним образовалась очередь, несмотря на то, что многие с удовольствием качались по двое, по трое, и даже целой гурьбой. Десятка два малышей возились в Удобном Уголке перед Дуплом. Было так славно! Даже странно, почему это мне раньше казалось, что Развилка — слишком шумное место?!

Я хотел покачаться на Больших Качелях, но в очередь становиться было неинтересно, а без очереди лезть — вообще противно. Но ничто не могло испортить моего настроения... Я уселся у входа в подъёмник, и скоро оттуда выглянула Светка и подмигнула мне.

Веселье закипало! Спустились по верёвочным лесенкам Щипунки — со свистульками и в башмаках-дроботопах. Из Поддуба вытащили бочку с пивом. Толстенькие Щипунки сгрудились вокруг бочки, стуча кружками о её бока. Кто-то сказал, что вот-вот на Развилку явится сам Сыч, но я не очень поверил — я видел его однажды, господин Сыч стал таким толстым, что летает с трудом, и четверо молодых неясытей сопровождают его всякий раз, когда тому вздумается перебраться с ветки на ветки... К тому же, до ночи было ещё далеко, а я не мог представить себе дело, которое могло заставить Сыча покинуть свои Хоромы белым днём.

Было бы хорошо, появись сейчас на Развилке Сыч — интересно, всё-таки...

У самого входа в Дупло о чём-то спорили двое Бродяг — в плащах, коричневокожие, с выгоревшими волосами и светлыми глазами. Я стал прислушиваться, но сквозь общий гам ничего не разобрал — зато упустил момент, когда на Развилке началась паника.

Расхватали малышей с Удобного Уголка — тащили их к Дуплу, к дверям в Ветви. Впрочем, разбегались не все — кое-кто с любопытством озирался по сторонам, Бродяги замолчали и тоже посмотрели наверх.

— Осиное гнездо разбилось! — крикнули у меня почти над ухом. Громко плакали двое ребят на Качелях, которые почему-то никак не останавливались...

...Когда из подъёмника появился сам древнюк, от беспорядка осталась одна только насторожённая тишь. Древнюк Дох и двое лесовиков помладше прошествовали на середину Развилки.

— Ну, и чего это тут стряслось?

Доха обступили, стали объяснять наперебой. А я ушёл — чудной какой-то переполох... будто пошутил кто-то. На как зло и умело пошутил! Так всех растревожил в самый беззаботный час. Неужели какого-то слуха оказалось достаточно, чтоб всполошить кучу народа в самой уютной части нашего, мирного, в общем-то, Дерева?..

Замечательно попить кваску, воротившись в прохладную каморку с полуденного пекла! Ставни закрыты, тишь, только слышно, как похрустывает Ветка — звук этот еле уловим, его и не замечаешь обыкновенно, настолько с ним свыкся; вот когда его нет — сразу тревожно, чего-то не хватает. А так — будто тик-потикивают где-то за стенками старые-старинные часы...

Растянулся на лежанке и продрых до позднего вечера. Распахнул оконце — струя прохладного воздуха смахнула дремотную одурь, вспомнилось — мешкать нельзя. Сколько там до полуночи?

— Эй, Безумная, который час?!

Она не ответила — наверно, улетела далеко. Безумная — моя соседка, обыкновенно она висит, запахнувшись в свои крылья, на ветке неподалёку. Безумной её прозвали за то, что она не боится Охотников Сов. А те Безумную почему-то не трогают. Я на этот счёт слышал забавную историю, но не стоит сейчас из-за неё отвлекаться...

Кто-то негромко откашлялся, скрытый тьмой и замершей листвой — и сипло выговорил:

— Десять с четвертью.

— Благодарствую!

Время ещё есть, но его уже мало. Только-только кое-как перекусить перед дорогой и — вниз, по Лестницам...

Какая уж тут тайна! Ночью народу по нашему Дереву шатается — даже, кажется, больше, чем днём. Правда, это только кажется, потому как тени на Лестницах мечутся, скользят вслед за своими хозяевами, тьма скрадывает дальние углы, светляки, фонари и фонарики мелькают, зажатые в руках. Ветер над Дубом не шумит, Дерево не поскрипывает, оно, замерев, отдыхает, поэтому всё топанье и шарканье вдесятеро громче.

По ночам через Дуб пробираются всякие тёмные типы. Все они какие-то сгорбленные, скрюченные, шмыгливые, и фонариков-то у них, у большей части, при себе нет — вернее, есть, но они лежат незажжённые в торбах. Самое удивительное — я и породу этих бродяг определить не могу — кто они? Откуда идут? Чего им надо? Жителей Дуба они всячески избегают и безобразий никаких не чинят — да и попробовали бы только!..

Подъёмник замер где-то высоко во тьме. Светка дрыхнет. Ночью её редко тревожат, кому надо топают ножками.

Спускался я, сперва диковато зыркая по сторонам. Вот-вот кто-нибудь знакомый глаза вылупит — чего это, мол, нашего Альва по ночам нелёгкая носит?!..

А потом понял — хитрый Пнюк опять прав! Никто меня в упор не видит, никому дела нет. Мало у меня среди ночных жителей знакомых, добропорядочные соседи в постельках почивают. А если уж идёшь ты куда-то — значит, дело у тебя есть, и любопытствовать негоже — главное, чтоб покой и порядок соблюдён был.

Надо было почаще ночные прогулки устраивать. Интересно всё-таки ночью. Всё по-другому. И в сон не тянет. Впереди меня шлёпала по ступеням мягкими лапами компания мо́хов. Обсуждали промеж собою падение осиного гнёзда. Один, совершенно седой, хотя и крепкий на вид, мох рассказывал, что осы, озверев, чуть было не покусали самого Дубца, но их умудрились отогнать Вонючим Дымищем. Те, что не вконец очумели от дыма, полетели со зла грабить Хранилище. Сторож, немой нор Хрыч еле ноги унёс. Осы сожрали трёхмесячный запас Повидла, приготовленного для Большого осеннего Пира, праздника, что во всех Деревьях справляют в конце сентября. Теперь Повидла может не хватить, нужно будет озаботиться прикупить заблаговременно.

Дорога в Корнища длинна. Но время летело легко, как крылатое семечко с клёна. Несколько раз вверх мимо меня бесшумно проносились мыши с седоками на спинах. От взмахов их чёрных крыл у меня волосы на голове ерошились, и казалось, будто чьи-то невидимые, мягкие ладони выплёскиваются из темноты и, проказничая, касаются меня, и снова исчезают.

Когда я был уже в самом Низу, у входов в Корнища, распахнулась какая-то дверь, и сиплый голос возвестил:

— Полчаса до полуночи!

Я чуть-чуть опережал назначенное время — до норы Глюка минут десять ходьбы, не больше. Я решил подождать здесь, отодвинулся в сумрак, устроился поудобнее на отполированном сотнями седалищ наросте — а может, то был просто причудливо изогнувшийся корень... И не удержался, опять достал Кристалл.

Светила яркая луна. Светились листья, чуть заметно колышась, казалось, будто лучатся они своим, внутренним светом, источая медовое сияние. Чудилось — я вижу, как струится между листвою лёгкий, ночной ветер, может быть, просто воздух тёплый поднимается от согретой дневными лучами земли. В воздухе — словно мелкие, мельчайшие искорки растворены, и когда он движется — как будто текут во́ды медленной, чудесной реки.

Тени ужимаются, никнут, льнут к ветвям, прячутся в трещинки, бороздки коры...

Тени, как бабочки-невидимки, мелькают над бледным, словно у заснувшего зачарованным сном принца, Димкиным лицом. Губы у Димки чуть приоткрыты, и мне кажется, будто я слышу, как он дышит. Дрожит в скользящем мимо воздухе прядка волос над виском.

Я сдвинул Кристалл. Ничего не понимаю — он что, спит снаружи, прямо на ветке?! А если упадёт?!..

Я передвигаю Кристалл... Вот его ладонь — пальцы что-то сжимают... Что? Прозрачный камешек? Тоже Кристалл?.. Ой, не может быть! Неужели, он тоже мог меня видеть?!

Я, смешавшись, застыл над Кристаллом, не в силах отвести взгляд...

Очнулся я оттого, что кто-то тронул меня за плечо...

С Глюком мне раньше встречаться не доводилось, но я хорошо представлял его по описаниям. Был он похож на квёлого дождевого червяка, насаженного на рыболовный крючок. Он и согнулся почти втрое, и мокрым шёпотом проплямкал мне в ухо:

— Ходите, сударь, за мною. Не здесь сидеть. Не здорово...

Я сообразил, что, наверно, прозевал условленный час, и Глюк сам выполз из своей норы... да откуда он узнал, что я к нему пойду?! Неужели, Пнюк предупредил?

Мы нырнули во мрак Корнищ. Огни здесь едва брезжили, совсем редкие, зато чёрных дыр всяких нор и норок было ужас как густо — и в каждой будто затаился кто-то, прислушивающийся и выглядывающий...

Но, наверно, мне это только мерещилось, потому что редкие путники, встречавшиеся нам в Корнищах, не видели нас в упор. Не иначе, Глюк отводил им глаза. Он семенил впереди, и теперь, осевший, больше походил на живой мешок с мукой. В Корнищах становилось всё тише... нет, словно затопляла меня какая-то глухота. И сквозь эту глухоту пробивался один звук — то ли плеск, то ли смех, то ли шелест. Мы опускались ниже и ниже. Огни совсем пропали, но дорогу я каким-то чудом различал. Вдруг Глюк стал. Я едва не ткнулся в его студенистое тулово.

— Водичка...

У ног обнаружился ручей. Глюк перегнулся пополам, исчез... Я чуть не вскрикнул от неожиданного его фокуса — но он так же внезапно возник — в трёх шагах от меня. С лодкой.

— Ложитесь, сударь, в плывач.

— И что дальше?

— Водичка унесёт... Вот-вот Пропавший Час наступит. Никто вас не увидит. В Пропавший Час Мосты появляются... — Он бормотал ещё что-то, но совсем уже невнятное — качался, будто пьяный, и я почувствовал, что помощь его на этом закончилась, и больше я от Глюка ничего не добьюсь.

Лодка оказалась хорошая, остойчивая, большая — я-то к лодкам, и вообще, к плаванью не очень-то привычный, и посматривал на неё с сомнением — но вот поплыла она, и Глюк пропал в кромешной тьме, и берегов не было видно, течение казалось быстрым, но ровным, без всяких там камней, бурунов, порогов. Скользит лодка, невидимая, по подземной реке, и куда меня вынесет — даже гадать бесполезно. Я сперва сидел на скамье, вцепившись руками в борта, потом расслабился, понял, что Глюк правильно сказал — в лодке лучше лежать. Но если сон сморит — не проплыву ли мимо нужного мне места? Подземная речка наверняка вырвется где-нибудь на поверхность и... повстречается с Ручьём. С тем самым Ручьём...

Как же мне узнать, когда придёт пора причаливать? Почему я не расспросил Пнюка поподробнее?! Ах, да, там был этот лешонок, а мне очень не хотелось при нём выбалтывать свои планы, и я постарался поскорее уйти. Дурень!..

Ладно, рассудил я, Ручей от Дуба всё равно не близко. Вряд ли подземная река донесёт мою лодку туда раньше, чем наступит утро. Да и Глюк говорил: ложитесь, мол... И я так и сделал. Ухом прислонился к борту — вода бьётся о борт, будто сердце её стучит... И ещё шелестит тихонько. Что-то мне это напоминает... только что? Словно было уже так, и не однажды — чуть качалась подо мною жестковатая лежанка, что-то постукивало внизу, и добродушно шумел огромный ветер снаружи, дрожали, будто отражения звёзд в воде, мириады огоньков, разлившиеся беспокойным, таинственным океаном по обе стороны от несущегося вперёд... лодки?..

Ой, всё-таки заснул! Ну, ничего не случилось. Странное такое ощущение — голова будто чуть прояснилась, зато всё, что вокруг — как бы затуманилось (хотя, можно ли так говорить о том, чего всё равно не видно — темнота как была, так и есть — кромешная), затуманилось... и оцепенело. Ещё колдовство какое-то? Что там Глюк бормотал о Пропавшем Часе? Не слышал раньше про такой. Зато в памяти всплывает чуть-чуть другое: "Тайный Час". Но и это — хоть лбом о корягу — не помню, из какой байки. Легенд по нашему Дубу немало ходит, есть среди них и такие, что, ежели уши развесить, их и оттоптать могут, уши эти. Вот недавно довелось услышать, что, будто бы, гостили у Древлюка странники из дальних краёв, и рассказывали, будто на Востоке Лес наш делается настолько глухим, что деревья стоят, плотно сцепив верхушки, и света вглубь вовсе не пропускают, так что обитатели Леса живут там, в вечной полутьме, солнца и звёзд не зная, глазищи у них сделались преогромными и даже сами светятся. И бродят там, рассказывают, меж деревьями жуткие существа, на которых управы нет никакой, потому что появляются и исчезают они бесшумно, могут пролезть в щелку, затаиться в глухом углу и напасть — а нападают они почти всегда сзади, хотя обликом они, рассказывают, так страшны, что могли бы одним видом своим несчастных жертв в оцепенение вводить.

Бывали странники и на Севере — Лес там карабкается в горы, теряется в глубоких и мрачных ущельях. Ледяные ветры воют и по ночам, будто злые великаны тоскливо и протяжно перекликаются с вершин скал — скалы эти такие древние, что древнее даже Леса, но куда труднее разобрать их мысли, и случайно забредшему путнику кажется, словно неприступные громады их презрительно и холодно взирают на весь прочий мир. Рассказывают также, что даже неприступность их обманчива, ибо вдоль и поперёк, от вершин и до самых глубинных корней, уходящих в огненное чрево земли, изрыты они норами, громадные пещеры таят подземные города, а существа, обитающие там, столь загадочны и непохожи на всех прочих, что несведущему жителю Леса, скорее всего, и не заметить их, не понять, живые то твари или какой-нибудь выступ скалы.

А самые дивные чудеса начинаются на Западе. Великая равнина, которую с незапамятных пор занимает наш Лес, там делается словно бы ещё просторней, деревья вырастают ещё выше, совсем уж подпирая небеса, а стоят они реже, и отовсюду к широким рекам сбегают чистые и звонкие ручьи, и света столько, что он словно сгущается в воздухе в лазурные ступени, по которым можно всходить в небо — а иные так и делают, ибо парит там над Лесом множество воздушных замков, и невесомо-хрустальные мосты то и дело вспыхивают и сверкают меж ними, а ветры носятся взад-вперёд, играя и шаля, точно юные зверьки на солнечных полянах.

А ещё дальше реки и небеса словно сливаются в бескрайнем, дышащем, пронизанном светом и пропитанном тьмой просторе, который называется Океан...

...Уносили меня грёзы в горячее, стремительное от полётов утро, я летал там под самым небом, и летел всё дальше, Океан качался и пел, и Солнце было всё ярче, всё горячее — но я не боялся его, потому что пламя его было добрым, и отдыхать, забывшись на солнечных лучах, было так же приятно, как окунаться в тёплые воды Океана...

— Лети! Дыши! Дыши мною! — казалось, этот голос, чистый, светлый, звонкий ещё поёт во мне и здесь, в глухой подземной тьме. Этот голос... чудесный голос, я вздрагиваю от него, словно сто миллионов водопадов счастья обрушивают на меня свои потоки... Кто-то был со мною там, летел совсем близко, так, что я мог коснуться его рукой... Он пел мне, звал меня, и мне кажется, я отдал бы всё, чтобы увидеть его снова, вернуться в тот горячий, сияющий полёт...

...Сколько-то раз я уже так забывался? Узы всё сильней, я подняться силился, чтобы плыть сидя — но нет, не смог — тело не слушалось меня. Хоть бы искорка света взблеснула в темноте — ничего, ни зги... И река, казалось, несёт меня всё стремительней, а слышать я её уже не слышу. Спать — не сплю — или что-то со слухом моим стало, может, чары какие напали?! Жутковато мне сделалось, а поделать ничего не могу. Лодка летит всё быстрей и быстрей, мне шевельнуться невозможно — вот-вот ухнет река, и я с нею, в бездонную пропасть, в тартарары...

И — вот оно, падение! Кровь в жилах остановилась, из груди рвётся вопль — но я знаю, что и закричать-то не смогу. С бешеным усилием продираюсь, словно сквозь паутину гигантского паука, наружу, паутина рвётся со страшным шумом и бьёт меня по глазам слепящим светом!..

Ух!..

Как славно-то! Ничего не случилось, лодка тихо скользит, и я, счастливый, ощупываю её борта, себя — чтобы удостовериться, что я сам себе не померещился, и дышу, дышу, дышу жадно, полной грудью.

...И вдруг различаю берег!

Ни огней никаких, ни луны, ни звёзд — ничего нету. А видно, как колышется тёмная гладь воды, серой полосою проплывают мимо прибрежные отмели, а за ними — уже не разобрать, то ли косогор высится, то ли лес встал стеною...

Лес? Может, река меня на поверхность земли успела вынести?

Пристать бы к берегу, да посмотреть, что за место... А почему бы и нет? Начал я лодку обшаривать в поисках весла или шеста хотя бы. Но ничего найти не мог. Заволновался я — как же так, выходит, лодка моя совсем неуправляема?! Может, я выронил весло это? Вот влип...

И до того в голове моей сумбурно сделалось, что я борта лодки снаружи ощупал — вдруг, прицеплено там что?

И не знаю — качнуло лодку, или я, одурев, совсем утратил осторожность — выкувыркнулся в воду без звука, даже не вполне осознал в первые мгновения, что произошло. Лодка, однако, осталась на плаву, и я очень удачно, падая, не потерял её, вцепился рукою в борт. Втянул судорожно ртом воздух, будто думал, что тонуть начну сей же миг — но потом быстро опомнился, приказал себе рот зря не разевать, а то, воды наглотавшись, и в луже утонуть недолго.

Обернулся я — а берег совсем близко. Течение реки, казалось, совсем замерло. Всё сделалось неподвижным, и я чуть расслабился, погрузился в воду по самый подбородок. Есть! Берег под ногами есть!

Я боялся, что будет холодно и неуютно — берег пустой, а я весь мокрый. Плыть дальше я не мог. Это было одно из тех, странных знаний, объяснить которые почти невозможно. Именно потому, что можно придумать тысячу объяснений, но главное и настоящее так и останется где-то за полосой тумана.

Я лёг на песок, и показалось, будто он тёплый. Он согревал меня не только снизу, а всего. Я лежал на животе, а сумка с Кристаллом давила мне в бок, но я долго не отодвигал её, чувствуя благодарность, что Кристалл со мной.

Сперва мне казалось, что я усну. Мне было хорошо так лежать, но мысли оставались ясными. Тогда я вытащил Кристалл. Я подумал, что минутку посмотрю на Димку, а потом попробую определить, где я сам очутился.

Кристалл привычно засветился, я пододвинул его очень близко к лицу, он почти касался моей щеки. Я ждал, но в глубине Кристалла было темно, и я не мог этого понять, потому что Кристалл прежде показывал даже скрытые в подземельях клады... Я рассердился и чуть-чуть испугался. Сжимая Кристалл в ладони, я прямо чувствовал, как вхожу в него весь, всё глубже и глубже... и, наконец, что-то появилось — золотисто-серые очертания... я сперва не мог понять, что это? Пока не сдвинул изображение чуть в сторону. Оказалось — самая обыкновенная чашка. Картинка была такою, словно её освещал слабый-слабый свет луны. Я с облегчением выдохнул — дальше я увидел Димкину ладонь и спутавшиеся пряди волос. Кристалл как будто не хотел показывать его лицо, скользил мимо... Такого ещё не бывало, что за фокусы!? Я забеспокоился всерьёз и очень жёстко захотел увидеть Димкины глаза. Кристалл подчинился. Димкино лицо (он спал, конечно), надвинулось на меня, но картинка не замерла — я сам, будто соскользнув с обледенелой ветки, стал падать в неё...

...Через тьму. Тьма была короткой, я не успел испугаться очень сильно...

Вспыхнули яркие, зелёные и золотые — а потом и лазурные — краски. Я хотел зажмуриться, но то ли не сумел, то ли свет проникал в меня не через глаза... Яркий свет не слепил, как случается, если смотришь глазами, и жмуриться было совсем не обязательно.

Потом я увидел деревья...

Можно не догадаться, что это деревья — они были до смешного крошечные, я мог их стволы обхватывать руками!!

Какое странное место! Я бы решил, что оно мне не нравится, если бы не удивительные, сияющее белые цветки на деревьях, на иных — так много, что кажется, будто на землю опустились облака, залитые солнцем, из тех, самых высоких, ослепительно свежих, сотканных из самых прозрачных капелек и самого чистого света, ни разу не касавшегося земли...

* * *

Я заблудился. И мой Кристалл ничего не показывает. И пошёл дождь. А в камышах бродит что-то тёмное. Может, медведь. Или ведьма.

Когда я вышел на берег, я думал, что попаду снова в лес. Но берег превратился в топь. Вокруг не было ничего, кроме камышей, воды и кочек. Время от времени я останавливался и вслушивался. Пока идёшь, грязь под ногами чавкает, прошлогодние стебли травы хрустят, а собственное пыхтение кажется кровожадным дыхание какого-то чудовища, крадущегося в тумане. Но стоит замереть — и все звуки исчезают. Зато жуть никуда не девается. Она стягивается отовсюду...

Запах дыма. Я обрадовался и завертел головой, но так и не определил, откуда его принесло.

Повелитель всех болотных троллей, утопленников и чертей! Клянусь, если до сумерек выберусь на сухой берег, я... полюблю это болото почти так же сильно, как Лес!

И зашагал наугад, и увидел костёр. Правда, это ещё не был желанный конец топей, но у костра сидел знакомый Хмарь, бродяга, он пожирал рыбу, кидая обугленных карасиков с головой и хвостом в широкий рот, быстро их проталкивая в глотку длинным, суставчатым пальцем.

Заметив меня, он удивлённо смигнул, перестал есть и как-то испуганно подвинулся на самый краешек перевёрнутой лодки. Потом вгляделся пристальней и кивнул.

— Я помню тебя. Только где... Уж не грабишь ли ты могильники в Приречьях?

Я решил ничего не отвечать на такой странный вопрос.

— Лучше скажи, в какой стороне лес?

— Лес?! — Он закатил глаза. — Лес! Здесь на много вёрст вокруг нет никакого леса. Что ты говоришь!

— Пусть так. — Сделалось как-то не по себе, но виду я постарался не подавать. — Ведь где-то же он есть.

— Да. Где-то очень далеко. Где-то...

Мне ужасно хотелось посидеть у костра в покое и умиротворённости, чтобы всё хоть немного встало на свои места. Но Хмарь здесь вызывал во мне раздражение... Как странно — когда он был гостем в Лесу, он казался занятным существом, с таким интересно поболтать о том, о сём...

На несколько минут я всё-таки задержусь у костра. Мне необходима передышка. Я, было, скинул сандалии, просушить у огня, но потом сказал себе, что это бессмысленно... и повесил их на прутик.

Я не стал спрашивать разрешения присоседиться у Хмаря — обойдётся. Будь на моём месте болотный хыр или мокрая чоха, бродяга сам уже улепётывал бы через камыши напрямик, только бы хруст стоял.

А ведь он, хмырь корявый, дорогу-то знает! Если не к Лесу, то к ближайшему краю болот. Плут ждёт, чтобы я сперва представился, да рассказал, каким лешим меня в этот угол занесло.

Обойдётся, сварливо подумал я. И решил всё-таки добиться от Кристалла толку. Не люблю показывать кому попало Кристалл, но сейчас было интересно, как Хмарь глазки свои раззявит.

— Ну же! Давай мне Лес! Лес... ну, давай!

А появился — Димка. И я почему-то вздрогнул — хотя, что такого, мог бы и догадаться...

Димка — близко-близко было его лицо — тёр заспанные глаза. И снова, на один только миг, как будто глянул прямо на меня. Как будто в зрачках его что-то блеснуло — какая-то светлая точка.

Треск и шлепки подошв по воде отвлекли меня, я поднял лицо, и Кристалл тут же погас. Хмарь улепётывал, ухватив свою котомку. Костёр и сухой бугорок остались в моём распоряжении, но я чувствовал только досаду. Надел мокрые сандалии, спрятал Кристалл и, не спеша, зашагал по протоптанной дорожке.

К вечеру я так страшно устал, что уснул бы, кажется, и по колени в воде. Но когда стало смеркаться, местность чуть поднялась, там и тут потянулись неглубокие овражки, сквозь траву уже не приходилось проламываться грудью, она лишь ласково касалась метёлками ладоней.

Потом я увидел что-то такое, отчего захватило дух. Это были деревца. Совсем крошечные, чуть повыше меня. Я бы ни за что не назвал их деревьями, они совсем не похожи на настоящие, на Деревья в Лесу. Но... я знал, что это тоже деревья.

Рассмотреть их как следует я не успел — наступила ночь. Я улегся на мягкую, густую траву между невысокими холмиками и почти сразу уснул.

...Но что со мной творится?! Едва глаза закрыл — вместо обыкновенного беспамятного забытья в пустоте — будто плыву куда-то! И странно... Ведь не бывает видений во сне, сон — лишь отдых, время, чтобы возбуждённые сознание и тело охладились и свежей чувствовали мир. А тут — словно кто-то управляет мною, тянет куда...

Я плыву. Глаза по-прежнему ничего не видят, но подо мной будто качается плот, и течёт... может, вода, а может... время. Оно движется мимо, а я перемещаюсь назад. И слышу голоса.

— ...Пиши, пиши, охламон! "...И Кряжичу, и Мохничу, и Дупличу, и Листвичу, и Гнездичу, и Преличу, и Корничу, и..."

Какие у них тогда были имена! Я чуть-чуть не сдерживаюсь, усмехаюсь. Хоть беззвучно, но косматый колдун бросает на меня быстрый взгляд.

— Ладно, хватит! — бурчит он ученику. Тот со вздохом позволяет свернуться свитку. — Спустись в ямину, принеси холодненького.

Мы с колдуном выходим под свет звёздный. Ночь глубока. Но деревья отстоят далеко друг от друга, а искры звёздные так щедро горят, что я и не помню сейчас, светлее ли день?

Думается — для того ли мы придумывали руны, чтобы мучить охламонистых человечьих подростков?.. Кто же из колдунов первым решил, будто Дубу потребно это громоздкое обращение? Чтоб ненароком не забыть хоть самого ничтожного из сотни обитателей раскидистых хором.

— Будет из него что-то? — негромко спросил я, имея в виду юнца. Колдун молчал. Потом заговорил, будто про другое:

— Приходят карлики. Предлагают проклятую воду из подземных ручьёв. От неё, говорят, границы разума расширяются до аж каких-то бескрайних...

— Что за вода ещё?

— Не слыхали?

Я дёрнул головой. Давно не говорил с подземными. Что они могли выдумать?

— Будто гнилью напитана болотной. Я сам её не пробовал, но про иных слышал. На безумцев они похожи, и быстро гаснут.

— Ясное дело, гаснут, раз сознание расширяется. Разлетится ошмётками во все концы, и всё тут... Да для чего это подземным?

— Вода им ни для чего, им души нужны. Обычных-то смертных они, слышно, немало извели, но те, говорят, слабы. Вот недавно предлагают — отдай нам Имчу, парня то есть. Из него мы хозяина глубин создадим, а тебе десяток рабов пригоним, и огня жидкого... А я им — говорите с парнем. Я его не держу. А не захочет — подите прочь.

— Отказался?

— Отказался... будто бы. Да мысли у него теперь всё набок сползают. Чуть что не так — уж думает, не напрасно ли он премудростью мучается, когда можно одним махом в небеса взлететь. А от меня ему поблажки нет — коль сбежит, так чтоб раньше.

Перед рассветом поднялись мы с Укрутом на холм. Был тот холм, как перст, указующий в небо, один-единственный посреди лесной равнины, высокий, с крутыми каменистыми склонами. Немного раньше в этом краю росли такие же леса, но холм был выше, был он тогда, собственно, и не холмом, а гранитным столбом, подняться на который человеку не под силу. Со столба этого, рассказывали, Аварит, колдун Железной Бабы, управлял волчьими стаями. Потом другой колдун, имени которого не знаю, пробил в скале ступени. Когда Баба проиграла битву за лес, столб стал быстро выветриваться, трескаться, оседать...

— Вон и река.

Светлый изгиб Радуги я увидел не сразу. Казалось — она должна быть ближе, заметнее... Впрочем, сама река ни при чём — раз холм сделался ниже.

— Недалеко время, когда она затеряется в лесах и сгинет навеки. Никому не отыскать дороги к ней...

...Не отыскать. Не отыскать. Не...

...Совсем в другие времена, странствуя по горячим и пыльным дорогам, я остановился на привал у перекрёстка. На обочине, полузаросший травой, лежал древний каменный истукан, поверженный идол этой земли. Лежал он ликом вниз, и люди не знали, на чьё тело садятся, давая отдых натруженным ногам. В тот раз на камне расположились старуха с ребёнком лет шести, видимо, внуком, а скорее что и правнуком. Возвращались они из соседней деревни, с чьих-то похорон, и внук расспрашивал бабку о смерти. Что случается с человеком потом?

— Как исходит душа из тела, попадает она на берег Реки, а через Реку ту нет иного моста, кроме радуги. И живому человеку не то что по радуге перейти — отыскать её не дозволено. А мёртвый — если душа у него светлая, взбежит на мост, и оттуда ему все долы-раздолы чудесные открываются...

— Бабушк... а обратно? Вернуться он может?

— Так он, Тилка, имечко своё позабывает, а не то что вертаться... А после уж Реки той не найти.

Видно было, Тилке слова эти не по душе.

— А что же... если мамка вдруг умрёт... она и не вспомнит про меня?

— А вы там, за Рекой, как встренетесь, так и снова вам вместе радостно будет. Коль ты мамку-то свою как следует любишь...

Тилка отчаянно закивал, а я тогда опустил голову и разговора больше не слышал.

...Чем дальше ухожу от Реки, от Леса — больше вспоминается. И такое, что помнить неохота, а больше — светлого. Но главное — знаю — не попасть мне обратно в Лес, нет его по эту сторону Реки. В земле Смертных...

А Димку мне так просто не найти. Потому что живёт он среди людей, возвращаясь в наш Лес лишь во сне.

По эту сторону Реки иные сны. В них не забываешься в глухой пустоте.

* * *

Всё началось с письма. Димка получил письмо. Кто оставил его на крыльце, Димка не знал. Когда письмо было прочитано, Димка очень пожалел, что таинственный почтальон появился и исчез незаметно. Ведь содержание письма оказалось удивительным. Вот таким:

"Дима! Приглашаем Вас на Праздник Осенней Луны во дворец Ласточки. Будьте, пожалуйста, готовы 25 сентября, за Вами пришлют. Распорядитель Лучинка".

Сам Димка сразу поверил, что Приглашение — настоящее. Оно было написано странным, "завитушечным", но разборчивым почерком на бумаге, которая казалась Димке кусочком очень большого дубового листа. Видны были прожилки, бумага пахла лесом, горячей от солнца древесной корой, и цвет у неё был удивительный, золотисто-зелёный.

Мама сказала: "Кто-то пошутил".

Димка не стал спорить, спрятал листок в книжку с любимыми сказками про Винни-Пуха и Мумми-троллей, а перед сном доставал его и рассматривал. Листок, гладкий и тёплый, в электрическом свете блестел медовым глянцем и пах чем-то совершенно заморским. Димка мечтал. Он представлял, как огромный медведь ведёт его тайными тропами в страну, где в лесу стоят домики сказочных существ, а на большущей поляне возвышается дворец с множеством башенок...

Наступило 25 сентября. Димке ужасно не хотелось идти в школу, он боялся, что пока его не будет дома, за ним придут, чтобы отвести на Праздник. Но мама и слышать ничего не желала. И Димка на уроках был невнимательным, часто поглядывал в окно, на берёзовую аллею. По этой аллее Димкина мама всегда возвращалась из города, эта была самая короткая дорога от автобусной остановки к Димкиному дому. Может быть, я их увижу, думал Димка. Тех, кто придёт за мной...

А в этот день, как назло, в аллее то и дело показывался какой-нибудь прохожий, и Димка чуть не вскакивал с места, вытягивал шею...

— Дима, если не прекратишь вертеться, станешь в угол! — с досадой сказала Мария Андреевна. И Димка вздрогнул. Его никогда не ставили в угол. Он просто умрёт от стыда. И, кроме того, из угла уже, наверное, не разглядишь, что делается за окном!

Покраснев, Димка опустил глаза и целую четверть часа не отрывал взгляд от парты. Вдруг за окном раздался свист. И Димка не вытерпел!

Какой-то калека-старичок плёлся по дорожке у школьных клумб. На поводке он вёл такого шелудивого и тощего пса, что было вообще непонятно, как это животное ещё не испустило дух?!

Димка почувствовал на себе взгляд учительницы и от страха перед неминуемым наказанием даже зажмурился на секунду.

— Встань, Дима, — сухо сказала она.

В этот миг свист повторился.

Бамц! Стекло как раз у учительского стола высадили каким-то непонятным предметом. Предмет этот влетел в окно, упал возле доски. Кое-то из девчонок взвизгнул.

Димке сперва показалось, что на полу копошится комок старых тряпок величиною с футбольный мяч. Вдруг комок распрямился, и весь класс, замерев от изумления, уставился на крохотное человекоподобное существо. Мордочка его напоминала лисью тоненьким носом, узеньким подбородком и треугольным разрезом глаз. Соломенные волосы топорщились во все стороны, а одежда лилипута была такою драной и грязной, как будто целая стая собак дралась из-за неё целый час.

— Бородавка ты волосатая! — выкрикнул лилипут кому-то в окно. — У них же тут форточка есть!

В этот момент Мария Андреевна решила упасть в обморок. Пока дети лихорадочно соображали, кому глазеть на удивительное "чудо из окна", а кому бежать в учительскую, чтобы спасать Марию Андреевну, послышался хруст и звон, и остатки стекла свалились на пол, а в окно просунулась рука. Это была очень длинная, очень жилистая рука с мосластыми пальцами и тёмной, почти как у негра, кожей.

За рукой показались волосы, которые любой принял бы просто за вороньё гнездо, не окажись под ними головы. А голову можно было узнать по глазам. Глаза были белые и мигали. Всего на миг они задержались на лилипуте, сощурились и стали пристально обшаривать класс.

Анька Дурнова пронзительно заверещала.

— Цыть! — сказал обладатель вороньего гнёзда.

И Анька поперхнулась, как будто ей в рот попала лягушка.

— Окно-то поправим, плёвое дело! — пробормотал лилипут. — Чё блажить-то?.. Кто тут Дима? Ты, видно?

Димка обомлел от радостного понимания — за ним, это за ним!

— Я... — прошептал он. И, испугавшись, что не услышат, повторил звонко: — Я!

...Длиннорукий и длинноногий Жердюн (тот, с гнездом на голове) помог Димке вылезти в окно. Портфель Димка забыл у парты и не скоро про него вспомнил. Лилипут уходил последним, дунул на осколки — и стекло сложилось, как мозаика, встало на место, даже сделалось новым и чистым. За ним Димка, обернувшись, видел обалделые лица ребят...

— Времени у нас ещё много, — сообщил Димке лилипут. — Дома-то знают, что ты идёшь в Лес?

Димка вздохнул и помотал головой:

— Не поверила мамка... Давайте зайдём, пусть она вас увидит, а? Пожалуйста!

— Дак оно... это... — Жердюн смутился. — Люди же...

— А пускай! — махнул ладошкой лилипут. — Чего ж...

— А не выпугаем? Штобы кровь не застыла... Надо было Голобоку с тобой идти, он благообразный.

— Ты глазьми своими совьими поменьше лупай. Стань за уголок, а с женщиной я сам говорить буду.

Пока шли к Димке, лилипут, исчезнувши на пару минут, вынырнул откуда-то едва ли не из под самых Димкиных ног с букетом огромных, пахнущих так, будто целый июньский луг вздохнул в лицо Димке росной, утренней свежестью, цветов, белых, сияющих. Их он и вручил Димкиной маме, едва переступив порог, и тараторил при этом, как полуразбитый велик на ухабах:

— Ах, дражайшая хозяюшка-сударыня! Что за день! Вседобрейший денёк! А уж мы как рады! Позвольте вам... Я, значит, зовусь Колотун, из Леса мы, но пугаться нас не надо, никак не надо, так как мы к такой дорогой хозяюшке расположены исключительно дружелюбно и намерения имеем самые порядочные.

И — поразительно — мама не испугалась. Ну, почти не испугалась. Удивилась, конечно, просто до того, что глаза у неё сделались круглыми, как у птицы. А когда она пришла в себя, Димке даже показалось, будто мама чуть-чуть помолодела. Хотя — ну, чего же тут странного — удивление всякого человека делает моложе...

А потом мама разрешила Димке идти с Колотуном и Жердюном в лес. Не услышал бы Димка этого своими ушами — не поверил бы. Он отправляется в лес на ночь и ещё день!

Поблизости от Димкиной деревни никаких лесов не было. Самый настоящий, с вековыми деревьями, глухими чащобами и дикими зверями имелся, по Димкиным подсчётам, километрах в тридцати. Сам Димка там ни разу не бывал, но взрослые рассказывали, что в этом лесу есть и лоси, и кабаны, и гадюки. Только медведей никто не видел, но, наверно, те просто жили скрытно, гуляли по самым дальним полянам и решительно не собирались показываться людям на глаза.

Тихий, тёплый день бабьего лета незаметно сделался ранним и таким же тёплым вечером. В воздухе повисли тучи мошкары, густел запах дыма от множества костров — повсюду жгли бурьян и ботву на огородах, а ещё — запах яблок и груш из садов, этим летом яблок и груш уродилось так много, что они осыпались и гнили, хозяйки просто не могли употребить всё это добро в дело.

Вечер был таким чудесным, что на несколько минут Димка даже перестал думать о цели своего путешествия. Он представил себе, как всё было бы, если б его деревня целиком перенеслась вдруг в волшебную страну. Бабки, что сидят у ворот и провожают путников насторожёнными взглядами, варили бы по вечерам разные зелья, дома сделались приземистей, а в некоторых жили всякие чудные существа — коренастые гномы, скрытные домовые и колдуны. Мальчишки искали бы клады, зачарованные урочища и могильники с привидениями. А он, Димка, добыл бы волшебную книгу, учился в школе волшебников, подружился там с кем-нибудь, и они вместе стали бы открывать новые чудеса и чудесные страны.

Тем временем три необычных путника покинули деревню и зашагали к роще у оврага. Стемнело. Зажглись звёзды, а луны не было видно. "Она пока за тем вон холмом", — сообщил Колотун. Из низин полз холодный туман, напоминая всем обитателям луга, что лето уже кончилось.

Вдалеке Димка увидел небольшой костёр. Колотун и Жердюн, судя по всему, направлялись именно к нему.

— Что там? — спросил Димка.

Жердюн странно хмыкнул. Или хихикнул, Димка не разобрал. Зато лилипут объяснил:

— Наши там... балуются.

Когда подошли к костру совсем близко, Димка удивился — у огня сидели две девчонки. Девчонки как девчонки, Димка их не узнал, да и костёр к этому времени больше дымил, чем горел, Димка различил только, что у девчонок длинные волосы и одеты они в куртки. Одна что-то ворошила палочкой в золе. На путников они даже не обратили внимания.

— Они... тоже из Леса?! — запоздало сообразил Димка. Костёр уже затерялся в тумане, и стало как-то необычно тихо — только шуршала под ногами трава.

— Из Леса, а как же...

— А почему они такие? Как девчонки...

— Девчонки? Хм... Это они балуются. Вот был бы на твоём месте кто другой, да нас с Жердюном поблизости не оказалось...

Неужели, съели бы? — хотел спросить Димка, но в этот момент запнулся за корень, замахал руками. Кто-то поддержал его. Димка вцепился в протянутый ему локоть... и замер. Локоть был очень шершавый, твёрдый и... это была ветка!

— Ой! — сказал он.

— Что? — обеспокоился Колотун. — Никак налетел на что?

Димка разжал ладони, отскочил, вглядываясь... но тьма сделалась такая — будто ночью да в погребе!

— Там... деревья, — пролепетал он.

— Деревья, да... В Лесу мы уже. Сейчас светляки слетятся, дорогу укажут — и веселее будет!

Правда — Димка только успел глаза потереть, соображая, не ослеп ли он? — как вдруг вспыхнули бледно-зелёными точками, даже целыми гроздьями — огоньки. Впереди, у самых ног, и дальше — убегала вдаль, мерцая мириадами живых искр, тропинка. Она была не прямой — как ручеёк, виясь, находит себе дорогу среди бугорков и кочек, так и тропа — змеилась, петляла, где-то исчезала в глыбах лесной тьмы — и выныривала чуть дальше, всё такая же летучая, живая, оттого что светлячки не сидели на месте.

Тропинка вывела путников на поляну, и тут же в небе обнаружилась луна, чуть-чуть не полная, спелая, сказочная, близкая. И домик приветно светил навстречу жёлтым окошком.

— Пришли, — с блаженством в голосе выдохнул Жердюн. Димка растерялся.

— А как же... Дворец Ласточки? (Он подумал, что хватит вполне и маленькой лесной избушки, главное ведь совсем в другом, в волшебстве!.. Но почему писали именно про "Дворец"?)

— Дак на сегодня-то, он имеет в виду. Дорога была дальняя, время позднее. Перекусим да отдохнём, мы сегодня не на малую толику дело продвинули, да, Жердюнушка? — сладко зевнув, видно, в предвкушении близкого отдыха, проговорил лилипут. — Куда торопиться-то? Луна, вон, ещё не полная.

— А мама? Меня же только до завтра отпустили? — заволновался Димка.

— А! — махнул рукой Колотун. — Ну, ты, прям, будто про волшебство раньше и слыхом не слыхал... Мы ж не олухи какие, мы дело знаем. Сказали так, думали эдак, мамка-то твоя запомнила не то, сколько дней тебя не будет, а то, что беспокоиться о тебе нечего, у добрых "людей" ты, у надёжных, и на пользу тебе путешествие это, значит, пойдёт.

Димка облегчённо вздохнул. Чудесно так — значит, впереди у него не один даже день удивительных событий!

В избушке Димку ждали. Громыхнув ухватом, метнулась от печки к порогу старушка. Малюсенькая, как Колотун, седые волосы собраны на затылке в пучок, лицо широкое, нос огромный.

— Охо-ох-ох! — закричала она. — Вот и они!

Задрала голову, разглядывая Димку — всего миг, но очень внимательно; потащила его к лавкам у стены, ухватив обеими руками за запястье.

У маленькой старушки было чудное имя — Лазуля. Она оказалась суетливой и доброй, хлопотала, мечась по избушке, появлялась там и тут, и бормотала что-то себе под нос. Один раз Димка заметил, как, потянувшись к горшочку на высокой полочке, она легко сняла его, а через миг — уже наливала в Димкино блюдечко золотистый, душистый мёд, наливала, приговаривая:

— Чего тебе к медку-то, солнышко, молочка холодного, или горячего, или взвару лесного, кисленького?..

Наелся, напился Димка, сморил его сон. Но спал он недолго. Очнулся на лавке, укрытый чем-то мягким и тяжёлым. Наверное, шкура медвежья, решил он.

Приподнялся осторожно, чтобы не разбудить хозяев. В окошко светила луна, и как ни вглядывался Димка, в избе никого больше не увидел. Скамейки были пусты, тишина стояла, только еле слышно поскрипывала и дышала изба.

Димке сделалось жутковато — что ни говори, оказался один в доме посреди леса... И, будто в ответ на его страхи, что-то сдвинулось в углу. Мигнули два зелёных глаза. Сердце у Димки ёкнуло, но он тут же сообразил — кот!

— Что-то я раньше тебя тут не видел, а, котик? — прошептал Димка. Сон улетучился совершенно. Димка опустил босые ноги на прохладный пол, глубоко вдохнул пахнущий какими-то медвяными травами воздух. Кот потёрся о Димкины ноги, отошёл. Димка надумал выглянуть на крыльцо — может, хозяева неподалёку?

Вышел Димка на крыльцо — и дух захватило. Вверху сияла луна. Поляну укрыл туман. Лунный свет дробился, и сверкали крупные капли росы. А впереди, всего в полусотне шагов, чернело лесное озеро. Из воды, будто спины спящих дельфинов, цепочкой выглядывали верхушки валунов. Мокрые, они тоже блестели в лунном свете.

Что-то коснулось коленки. Димка вздрогнул.

— Это снова ты, кот?!.. Что мне делать, ты знаешь? Так хочется пойти по озеру... Но может, это нельзя? — Кот молчал. — Знаешь, кот, давай так. Ты ведь, наверно, всё понимаешь, ты же волшебный? Ты говорить не хочешь или не можешь? Если ты возвращаешься — я тоже иду в дом. А если... — В этот миг что-то тихо прошуршало в траве, и кот, выгнув спину, бросился в туман. Димка только вздохнул. И спрыгнул со ступеньки в холодную росу.

Чем ближе подходил Димка к воде, тем громче слышалось загадочное журчанье, мелодичный переплеск. Где-то в озеро впадает ручей, подумал Димка.

А у самого берега Димка встал и позабыл, зачем он к озеру шёл. Потому что ручей там, правда, был, и падал он тремя тоненькими струйками с гладкого, белого камня. Струйки эти маленькие, прозрачные ручки ловко и споро свивали в нить, нить убегала в облачко тумана, в тумане же пряталось и само существо, которое пряло ручьистую пряжу. Оно пело:

Димка послушал, не дыша. Ему было ужасно интересно, что за нитку прядёт обитатель тумана?.. Но вот какое-то облачко перебежало луну, свет и тени мигнули и сдвинулись, и береговой прядильщик исчез. Димка подождал ещё минутку, вздохнул и прыгнул на камень, полускрытый водою. Валун был скользким, Димка отчаянно замахал руками, но удержался. Чтобы почувствовать себя уверенней, он присел на корточки и стал оглядываться по сторонам. И удивлённо приоткрыл рот — потому что озеро оказалось речкой!

Из тьмы во мглу тумана несла свои воды медленная, тихая река. Димке был виден только небольшой кусочек противоположного берега с покосившимся домиком на берегу. В домике вдруг отворилась дверь, и в проёме, тёплом от жёлтого, колеблющегося света обнаружился силуэт... Димка привстал растерянно — это...

— Колотунчик!.. Это ты?.. — негромко позвал он. Лесной карлик услышал.

— Не пугайся, Дима! Речная магия перенесла тебя на тот берег — так и было нужно. Мне с тобою дальше нельзя, но тебя никто не обидит, скоро другой проводник тебя найдёт.

— А что мне делать?

— Осмотрись и иди, куда больше захочется. Тропинка выведет... — И карлик помахал Димке рукою — несколько раз.

Димка довольно долго брёл один непонятно куда. Было почти совсем темно, потому что луна скрылась за деревьями. Тропинки Димка не видел, наверное, угадывал её — и тихо удивлялся — как же это он не боится, идёт один, глухою ночью по лесу?!

Вот сейчас громко ухнет филин — и я как вздрогну, и душа прямо в пятки!..

И филин ухал, и вскрикивали, и жалобно стонали другие птицы, и кто-то шумел в темноте слева, и что-то потрескивало впереди, вспыхивали и исчезали какие-то огоньки, подозрительно похожие на глаза... А Димка шёл, и в голове у него вертелась прилетевшая невесть откуда, из дальней дали, мелодия, и хотелось придумать к ней слова...

Лес расступился. Перед Димкой лежал пологий склон, поросший какими-то кустиками и травой, а дальше, чуть слева, чернело что-то большое, странной, изломанной формы. Димка думал — чем оно может быть — дракон свернулся в клубок и уснул? Или... И вдруг Димка понял — он даже засмеялся и подпрыгнул — потому что в развалинах (ну, конечно, это были развалины замка!) засветилось окно. Димка быстро зашагал по склону, раскинув руки и чувствуя, как метёлки травы касаются ладоней. От развалин отделилась невысокая фигурка.

— Эй! — окликнула она. И махнула рукой. И побежала к Димке. Димка удивлённо смотрел. Он ждал, что появится опять кто-нибудь, ещё волшебней — но Димку встретил мальчик, на вид — его ровесник, может быть, только на полгодика старше.

— Я проспал, — сказал мальчик. — Надо было встретить тебя у реки... Ты не испугался в лесу?

— Меня никто не пугал.

— Ну и замечательно! Тогда идём в мой замок, а потом ты решишь, когда отправляться дальше — до рассвета или сначала погостишь у меня.

— Ты живёшь здесь?

— Ну да! Здесь замечательно, только место немного пустынное.

— А ты не пойдёшь со мною дальше?

Мальчик пожал плечами:

— Я ещё не знаю.

Хозяин замка повёл Димку по длинной галерее. Потолок и стены были в трещинах, через некоторые проглядывали звёзды и какие-то непонятные огни. Мальчик сказал, чтобы Димка не опасался ходить по замку:

— Он с виду такой хлипкий, но на нас ничего не обвалится.

Димка не стал спрашивать, почему? Догадывался, что его маленький проводник вовсе не такой уж обыкновенный мальчик, как Димка подумал сперва.

У стен во множестве стояли сундуки. И совсем меленькие, шкатулки, и огромные, в которых можно было прятать что угодно, например, льва.

Мальчик заметил, что Димку заинтересовали сундуки.

— Здесь так много всего хранится, что я уже и не помню... Ну-ка!.. — Он откинул крышку одного из них, отчего в воздух взвилось облако пыли. Димка сморщился и зажал нос. Мальчик стал рыться в сундуке.

— А! Одежда всякая!.. — Он выбросил на пол расшитый золотом парчовый халат, широкие штаны, туфли на пряжках, пояс с кинжалом в ножнах, кожаную куртку, наконец, вытащил тёмный, бархатный берет с приколотым к нему листиком из сверкающих камешков — наверное, изумрудов и бриллиантов. Драгоценности заиграли светом от фонаря, рассыпав по лицу мальчика цветные искры. Он улыбнулся.

— Хочешь? Он подойдёт тебе... — И надел берет на Димку.

Потом он ухватил Димку за руку.

— Идём на второй этаж! Там есть замечательные закоулки. В них слышно, как шумит ветер...

...Димка не помнил, сколько времени они носились по замку, сколько тайн открыли, всяких Дверей и бесконечных коридоров... В конце концов, они уснули, усталые, на огромной кровати под тяжёлым балдахином с золотистыми кисточками и серебряными звёздами, которые чуть заметно мерцали даже во сне...

...Димка раскрыл глаза и увидел, что уже утро. Солнце ярко светило в высокие, стрельчатые окна с цветными стёклами, а одно окно было распахнуто, и тёплый ветерок, пахнущий июнем и горячим лугом, дунул Димке в лицо.

Димка заозирался — где же мальчик? Постель рядом с ним оказалась смятой так, что ясно было — хозяин замка не приснился Димке. Но...

— Эй... — нерешительно позвал он. И вспомнил, что даже не узнал имени мальчишки.

На столе, под тяжёлой, бронзовой чернильницей Димка нашёл записку: "Счастливого пути тебе, Димка! Мы ещё встретимся, да?! А."

Димка пожал плечами. Записка ничего не объясняла, но Димка всё равно был рад, что таинственный "А." её написал.

Раздумывая о том, как быть ему дальше, следует ли немедленно искать дорогу во Дворец Ласточки, и где её искать? — Димка подошёл к открытому окну. И охнул. К створке окна была привязана верёвка, а другой конец этой верёвки удерживал... плот. Плот, связанный из брёвен, каким никого не удивишь на реке или озере — но этот плот висел в воздухе, висел так, словно умел летать, а верёвка не позволяла ему улететь ещё дальше, выше, к облакам.

— Я, конечно, знал, что будут чудеса, — прошептал Димка. — Ну...

Лететь он нисколько не боялся. Сердце, правда, стало колотиться быстро-быстро, когда он ступил на плотик сначала одной ногой, потом — всего на секундочку оглянувшись — другою.

Плотик чуть дрогнул.

— Мама... — Димка закусил губу и упёрся ладонями в брёвна... Они были горячими от солнца. Димка поднял глаза — оказалось, что верёвка отвязалась. Развалины замка удалялись. Димка глубоко вдохнул.

Леса, овраги, речки и холмы... Димка лёг на плотике лицом вниз, чтобы смотреть, как наплывает земля, расстилается, ширится и убегает в сизый, мутный горизонт позади.

Равнина вспучилась холмами, поднимались они всё выше и выше, плотик летел, казалось, ещё быстрее, замелькали каменные осыпи, верхушки синеватых елей метнулись к Димке, и Димка в страхе перестал дышать — но не зажмурился. Земля, казалось, встала на дыбы, и вот уже гряда старых, поросших лесом гор преградила путь. Димка изо всех сил вцепился пальцами в края плотика... и гранитные глыбы, обросшие лишайниками валуны вдруг провалились, ухнули вниз, пропустив Димкин плотик, который скользнул над ними в нескольких сантиметрах. Под Димкой распахнулась пропасть!

У него захватило дух! Что это была за пропасть! Никто никогда не видел такой! Под Димкой качнулся и замер целый мир! Плотик летел быстро, но мир был слишком огромен. Наверно, даже самые высокие горы, если бы оказались теперь там, внизу, не дотянулись своими ледяными пиками до Димки.

Димка засмеялся, увидев под собой облака. Они сияли, они были ослепительно белы. А в просветах между ними, как будто игрушечная, виднелась земля. Солнце вспыхивало в зеркальцах озёр, кипело радугой в водопадах, пропитало светом зелень лесов, свежую и яркую.

Наконец, плотик стал снижаться. Опустился он возле удивительной башенки, тонкой и высокой, и такой необычной, что Димка, сколько ни смотрел на неё, не мог понять, часть ли это замка, искусно замаскированная под дерево — или всё-таки дерево, которое волшебники превратили в чудесный замок?!!

Едва плотик коснулся земли, Димка спрыгнул с него — ему не терпелось всё здесь как следует рассмотреть. Но не успел Димка сделать и двух шагов, как кто-то несильно толкнул его сзади. Димка повернулся — и весело охнул — плотик плыл по воздуху за ним следом, будто верный щенок за хозяином.

— Ты теперь всегда будешь моим?! — удивлённо спросил его Димка. И чуть вздрогнул, услышав в ответ:

— Давайте, сударь, я привяжу его — там у нас целая плотилия, и ему будет не скучно, и не потеряется. — Откуда-то из-под корней дерева-башни выбрался гном. Димка сразу же решил, что это гном, он был ростиком Димке всего до пояса, зато крепенький, широкоплечий, с широким лицом, круглыми глазами и смуглой, загрубелой кожей. Одет он был в коричневую кожаную куртку и такие же штаны, а голова его оказалась совсем лысой и безбородой.

— Спасибо, — ответил Димка. — А вы не скажете мне, что это за место?

— Это, сударь, и есть замок Ласточки, куда вас, по всей видимости, и пригласили, так что путь ваш покамест окончен, а как вам здесь всего приятнее отдохнуть и осмотреться — в этом деле лучше вам положиться на проводника — вон он, кстати, уже и спешит сюда, увидел, как вы подлетали...

Тут только Димка заметил, что ствол дерева-башни обвивает лестница с перилами (впрочем, Димка совершенно ясно же помнит — минуту назад на дереве никаких лестниц не было... как она там появилась — ломать голову Димке было недосуг). А по лестнице вприпрыжку спускалось какое-то существо, которое Димка принял сперва за обезьянку. Потом оказалось, что личико у "обезьянки" почти человечье, только глаза, опять же, как и у гнома, круглые, а ещё — озорные и весёлые, а губы — плотно сжаты, но подвижны, уголки их носятся то вверх, то вниз, будто "обезьянка" знает тысячу разных удивительных новостей, только говорить ей пока не велено.

Не допрыгав до Димки семи-восьми ступенек, "обезьянка" замахала ему руками.

Правда, что ли, немая? — удивился Димка и заторопился вверх по лестнице. Они поднялись уже довольно высоко, так что Димка увидел внизу верхушки дубов и вязов, раскидистых, старых, вставших у подножия дерева-башни, словно стража...

— Вы не разговариваете? — насмелился наконец Димка задать вопрос своему провожатому.

— Ну да! — воскликнула "обезьянка". — Ну да! Получше некоторых!.. — Она помолчала, и, видимо, решила уточнить: — Гномов... Прошлый раз постарался я — лучше некуда! Рассказал гостю за пять минут то, чего это гномы мямлили бы неделю! Не люблю я, когда гость ходит неприкаянный, спросить робеет, а дундуки эти от важности надуваются, мимо шагая, а гость, понимаете, должен гадать и маяться, что же здесь и как, и к чему... Учти, ты можешь задавать вопросы обо всём и кому угодно, а если кто-то тебе не ответит, обращайся ко мне, и тогда мы вместе пойдём и зададим им трёпку!

— А когда Праздник?

— Сегодня вечером. Но... — "Обезьянка" приложила палец к губам. — Тс-с-с! Я хочу открыть тебе тайну! Наклонись!

"Обезьянка" обхватила ручками Димкину шею и торопливо и горячо зашептала ему в ухо — пожалуй, слишком уж громко:

— Все будут делать вид, будто тебя пригласили просто так. Ты притворись, что веришь. На самом деле, они хотят испытать тебя!

— Зачем? — Димка даже немного испугался. Он не любил всяких испытаний.

— Да не пугайся! Даже если у нас ничего не получится, ты вернёшься домой, да ещё с подарками... А уж если мы сумеем!.. — И "обезьянка" подпрыгнула от воодушевления.

— Сумеем — что?

— Понимаешь, хозяин всего этого — великий и могущественный маг. Я сам не видел его ни разу, но... Но про него здесь все знают. Так вот, раз в год, на Праздник Осенней Луны он приглашает из человеческих поселений одного ребёнка — обыкновенно, лет от восьми до двенадцати. Если этот ребёнок окажется способным, то сможет приходить сюда и уходить, когда захочет, станет помогать хозяину устраивать всякие волшебства, а, может быть, и сам сделается великим магом и хозяином страны. Главная загадка в том, что никто толком не знает, чего хочет хозяин? Бывали у нас и ужасно умные, и очень добрые, и доверчивые, и... всякие-всякие... Кое-кто остался. Но, я подозреваю, главное-то всё-таки впереди.

— Зря ты мне всё это рассказал, — озабоченно проговорил Димка. — Тебе попасть может... вдруг маг узнает? Если он такой... великий.

— Ну да! — "Обезьянка" фыркнула. — С меня никто слова не брал, тайну я ниоткуда не тырил — до чего сам додумался, то тебе и рассказал.

Димке было приятно, что проводник поделился с ним тайной, и он решил не расстраиваться, даже если его не выберут в маги. Ведь я ещё увижу много удивительного, подумал Димка. Может, я даже с кем-нибудь подружусь по-настоящему, и мы сами будем устраивать такие приключения, каких нам хочется!

Тут Димка вздрогнул — их внезапно накрыла тень. Что-то чёрное упало сверху, почти бесшумно, махнули крылья. Димка прижался к бугристой коре лопатками.

— Куда ты ведёшь гостя, Йолла? — Крошечный, не больше Димкиного локтя, человечек в алой шапчонке, остроухий и черноглазый, прилетел верхом на огромной летучей мыши. Мышь озабоченно вертела головой и била крыльями о воздух так, что Димке было совершенно ясно — зависать в воздухе она не умеет и вовсе не мечтает этому учиться.

— Мы ещё не решили... — Димкин проводник замигал круглыми глазами, словно смутился.

— Так он, может, и в Блистающем Зале ещё не был?!

Йолла опустил голову. Димка растерянно переводил взгляд с него на наездника.

— Авантюрист!.. — скрипуче рассмеялся человечек. — Древлюк на тебя рассердится.

Тут летучей мыши, по-видимому, надоело строить из себя жаворонка, она камнем понеслась вниз, так что у Димки, глядевшего на них, ёкнуло сердце — только у самой земли она спланировала куда-то в сторону и исчезла.

— Идём в Блистающий? — нерешительно спросил Йолла.

— А ты сперва хотел куда?

— Ну... я же, правда, не знаю. Только глупо это — сразу тащить гостя в Блистающий! Ну да, там сверкает всё. Всякие драгоценности, что гномы веками отовсюду тащили... Да ну их, гномов! Думают, если они всё умеют руками делать, так теперь самые важные персоны в лесу. И Древлюк их больно много стал слушать... А я не люблю, когда сразу в Блитсающий. Тогда в голове один блеск, и всё остальное тебе, может, тусклым покажется. А оно, может, куда важнее, только его разглядеть нужно.

...От ствола дерева-башни, словно мост в небо, устремилась на юг огромная ветка. В ветке была дверь, и внутрь вёл ход, а кто хотел, мог шагать снаружи, по отшлифованной тысячами подошв дорожке. Вдоль дорожки тянулись верёвочные перила.

Йолла повёл Димку на ветку. Мимо, шумно споря, пронеслись два бельчонка. Подул ветер, и Димка повернулся к нему лицом, даже рот приоткрыл — ему захотелось пить.

Йолла замахал кому-то руками, тут же принеслась откуда-то сорока — и тоже волшебная, ростом почти с Димку. На шее у неё болтался бочоночек.

— Сок берёзовый, холодный, ледяной, с пузырчиками, шипучий! — крикнула она. — Пять лимончиков бочонок!

— Для гостя, — сказал её Йолла. — За счёт мага, значит.

Сорока покосилась на него — но молча. Ловко сбросила груз к Димкиным ногам и в мгновение ока растворилась в листве.

— Пей, — сказал Йолла. — Знаешь, как силы прибавляет!

В бочонке оказалось сока литра полтора. Они уселись на ветке, болтая ногами, отпивали по очереди действительно ледяной и невероятно вкусный напиток. Димка крепко держался за верёвки-перила. Высота была страшенная, казалось, дерево немного покачивается. У Димки даже начинала кружиться голова, но потом вдруг стало хорошо и легко, и даже почти не страшно смотреть вниз.

Лес был большой. Внизу расстилались волнистые моря — обычные деревья — дубы, липы, берёзы, клёны, сосны... А над ними, то там, то тут вздымали свои тысячеметровые вершины башни-исполины...

Далеко на юге, за сизой дымкой проглядывали серебристые и тёмные отроги гор.

— А за ними — что?

— Говорят, будто город там. Большой. И море.

— А, — сказал Димка. — А я моря совсем ещё не видел.

— Я тоже. — Йолла смешно закинул ногу и почесал за ухом пальцами, будто йог. — Говорят, наш маг там часто бывал... раньше.

— Раньше? А что теперь?

— Говорят, там стало опасно. Пришли из Пустыни какие-то Псы. Жители бросили город. А некоторые пропали.

Димке сделалось грустно. Он-то уже начал думать, будто попал в совсем-совсем добрую сказку...

— Ты не бойся, — Йолла потряс бочонок, убедился, что он пуст, и с сожалением отставил его в сторону. — Это же ужасно далеко.

...Начинался закат.

Пилипички — человечки, похожие на паучков, с волосами, торчащими во все стороны, с длинными руками и ногами, спускались на верёвках из круглых дырочек в ветках. Каждый из них тащил за собою ворох гирлянд, быстро и ловко развешивая их; и когда облака на западе заполыхали вовсю, словно декорации к волшебному спектаклю, в листве им ответили мириады крошечных лампионов: синих, жёлтых, рубиновых, изумрудных.

Потом внизу сгустилась темнота, и лес вдруг зашевелился. И у Димки холодок пробежал по спине — такого он не ждал увидеть. Сперва ему почудилось, будто деревья стряхнули свои уборы из листьев и двинулись к Башне... Но...

— Это Дыхи, — шепнул Йолла ему на ухо. — Спящие.

Они походили на громадных богомолов, на высохших, жилистых леших, или на странных созданий, надумавших прицепить к рукам и ногам длинные, сухие коряги и ветки. Двигались они будто бы неторопливо, но вдруг оказывались вовсе не там, где их рассчитывал увидеть, а гораздо ближе...

Сам Праздник, оказывается, проводили не в Блистающем (зал, даже такой большой, и не вместил бы всех собравшихся), а на Развилке. На высоте, наверное, двадцатиэтажного небоскрёба Дерево разветвлялось, три ветки, расходясь в стороны, образовали площадь, которую все здесь называли Развилкой.

Скоро на Развилку сошлось столько народу, что Димке в темноте казалось — Дерево дышит, шевелится и летит куда-то... наверное, в восточную страну, где, как рассказывал Йолла, живут самые страшные колдуны, а леса и горы делаются непроходимыми даже для диких зверей.

Гирлянды мерцали...

Вдруг!..

Димка на миг зажмурился. Но потом раскрыл глаза, боясь пропустить волшебнейшее Явление... Да и свет тот ни чуточки не слепил!

Как будто большая, сияющая бабочка упала с неба. Кто-то засмеялся тихо. Димка вдруг подумал, что Она — и есть Луна. Хотя вовсе не круглая, и не серпиком... Совсем не такая, какой её видят с земли. Но самая настоящая. И древняя, и юная. Яркая... Живая! Сказал бы Димке кто — опиши, какая же она? Кто она, всё-таки? Какой она формы, с ногами она, что ли, с руками, или с крыльями... Засмеялся бы Димка непонятливости того человека, что пристаёт с глупым вопросом! Луна она! Та, которая светила, когда ещё не придумались планеты.

Мгновения неслись, словно кусочки цветных снов, осыпающихся с первым лучом солнечного света, ворвавшегося в спальню из внезапно распахнутого окна.

...И вдруг все ахнули.

А может, наоборот, замерли, застыли, перестали дышать. Как и сам Димка, который неведомо как оказался перед нею, и она взяла его за руки, и, может быть, что-то негромко сказала или улыбнулась просто... А потом легко пробежала куда-то в темноту.

Димка понял, что Она говорила с ним. И он отвечал. Это даже не разговор был, у них словно появился общий сон. А что было в этом сне, Димка не помнил. Потому что снился сон одно мгновение, а на самом деле — дольше, чем вся Димкина жизнь.

...Глубокой ночью Праздник раскатился по Дереву. На земле, у Корнищ, жгли огромные костры. Хороводы искр кружились, поднимаясь снизу, как созвездия. Кто-то с гомоном и визгом носился мимо Димки вверх и вниз, и с веток было сброшено множество верёвочных лестниц и качелей.

А у Димки всё смешалось в голове. Праздник бурлил вокруг, как одна, сумасшедшая карусель. Она манила Димку. Забыться, сделать шаг — и тогда растает усталость, темнота наполнится мириадами огней, и можно всю ночь бегать по лестницам, зажигать искрящиеся гномьи свечи, пробовать угощение у костров, кружиться, дав ухватить себя за руки, в пляске, качаться на качелях, таких, что, кажется, летишь в черноту, прочь от дерева, от огней, словно стремительная птица — и вдруг замираешь, и снова падаешь в самую гущу праздника.

Но только Димку не отпускал, не давал забыться сон. Сон, который ему не приснился. Сон словно был где-то рядом, за потайной дверкой, и кто-то наблюдал оттуда за Димкой — и странными были те глаза...

Наконец, он не вытерпел — и когда Йолла потащил его смотреть чудесную заморскую гостью — птицу-медузу, попросил:

— Давай пойдём куда-нибудь, чтобы было тихо, таинственно и красиво?..

Йолла быстро закивал:

— Есть замечательное место! Я припас его напоследок...

Он открыл дверь в Дерево, нырнул в темноту, тут же зажёг фонарь и поманил Димку.

Внутри Дерева тоже тянулись лестницы. Когда Димка закрыл за собою дверь, воцарилась необычная тишина — полная растворённых в ней скрипов, еле уловимого гула и отголосков эха, потерявшегося в высоченном пространстве — Дерево-Башня было полым изнутри. До начала Праздника по этим лестницам спускался и поднимался самый разный народ — но сейчас внутри Дерева нельзя было обнаружить ни души.

— Эй! — весело прошептал Йолла. — Сейчас поедем наверх!

— В этих корзинах? — догадался Димка. Из пустоты внизу в пустоту вверху уходили две цепочки корзин, соединённых между собой толстым тросом. — А как они двигаются?

— Сейчас мы подтянем одну из корзин к краю нашей площадки. Потом выкатим вон из той щели груз, он по жёлобу скатится в корзину, и вся эта штука поедет вниз, а соседняя — вверх. Тогда мы прыгаем в корзину и поднимаемся, куда нам надо...

Йолла проделал всё быстро и умело, и у Димки, засомневавшегося, стоит ли доверяться подозрительному механизму, просто не оказалось времени, чтобы высказать эти опасения вслух. Он вслед за Йоллой очутился в корзине и перевёл дух. Корзина чуть покачивалась. Йолла объяснял:

...-А чтобы остановиться, бросаешь якорь. Вот этот крючок. Он цепляется за перила, и подъёмник останавливается...

— Высоко нам подниматься?

— Если бы топали по лестницам, целый час. Надо почти в самую верхушку. В Мёртвую ветку.

У Димки по спине пробежал холодок.

— Как это — Мёртвую?

— Ну, сухую. Там никто не живёт. И я не помню, чтобы кто-нибудь жил...

— А почему она засохла?

— Я разное слышал. Одни говорят, будто давным-давно, во времена, когда из Пустынь на Город напали Безголовые, в Дерево явился чужой колдун. Он прилетел на большом корабле, и в этой ветке у него был разговор с древлюком. Что-то меж ними произошло, и колдун наслал заклинание, чтобы погубить Дерево. Но двревлюк отразил его. Только ветка засохла... А ещё говорят, будто её просто опалила молния...

— А Дереву много лет?

Йолла вытянул губы трубочкой... И вскочил, хватая якорь.

— Ай! Мы чуть не проехали!

В Мёртвую ветку вела обыкновенная дверь. Она выглядела только чуть ссохшейся и неплотно прилегающей, а деревянная дверная ручка утратила полированную гладкость и треснула посередине. Димке в нос попала труха, он изо всех сил зажал себе нос — но сдержаться не сумел и чихнул.

— Ой... — сказал он. — Слышишь?

— Что?

— Какой-то шум...

— Это начался дождь. — Йолла приложил ухо к стене и прикрыл глаза.

— Он помешает Празднику?

— Вряд ли. Это лёгкий дождик, и внизу, у корней, его, наверное, даже не заметят.

Они пошли по длинному коридору; то справа, то слева Димка видел маленькие, в его рост, а иногда и меньше, круглые дверки. Некоторые из них были приоткрыты. Димке показалось, будто в Мёртвой ветке повис тонкий, но пропитавший абсолютно всё, горьковатый запах полыни.

...А коридор вдруг разветвился.

Димка повернул направо и даже успел сделать несколько шагов, но тут же удивился, почему это он сам выбирает дорогу, а не спрашивает у проводника. Он улыбнулся и обернулся к Йолле, но Йоллы не было.

На миг Димка испугался, так что даже оцепенел. И увидел мелькнувший позади отсвет. Йолла просто свернул в другой коридор, сообразил Димка, и мы оба задумались, и не заметили, как разошлись!

— Йолла! — позвал Димка и побежал на свет. Свернул, наткнулся на кого-то, охнул, облёгчённо и часто задышал.

— Йолла... — и поднял глаза. — Ой..! Это ты?!.. А... я думал...

Мальчик, его старый знакомый, хозяин замка, прижал палец к губам. И прошептал:

— Я открою тебе одну тайну. Может, тебе пригодится... Потом. Тебя пугает это место, эта Мёртвая ветка. Но если потребуется помощь, приходи сюда. Здесь много тайн...

— А как ты... ты сюда попал?

Мальчик улыбнулся и приложил ладонь к Димкиным губам.

— Если начну рассказывать, я не удержусь и заговорю тебя на целые сутки. А твой проводник тревожится... — И он отступил в темноту, задул огонь в фонаре и исчез.

А Димка открыл ещё одну дверку — просто потому, что она оказалась впереди — и увидел Йоллу.

— Ты что-то нашёл? — догадался тот. Димка вдруг подумал, что рассказывать о встрече с необычным мальчиком ему не хочется. Никому.

...На другой день Димка проснулся поздно. В большое, круглое окно светило солнце. Над Димкиной кроватью висел гамак, и Димка вспомнил, что опробовал его накануне, но с непривычки гамак показался Димке чересчур подвижным местом для спанья.

Димка схватил со стола огромную, сочную грушу и вышел на ветку. Йоллы нигде не было. Хотя обаятельный, похожий на обезьянку проводник великолепно исполнял вчера эту роль, Димка решил, что побродить по Дереву в одиночку сейчас даже интереснее. Можно спокойно разобраться в своих впечатлениях, ни о чём не заботясь, помечтать о самых замечательных событиях, которые, очень вероятно, произойдут уже завтра...

Около часа Димка провёл, оглядывая сверху страну, расстилавшуюся под ним. Он обнаружил дороги, по которым двигались путники — в основном, это были гномы с повозками, запряжёнными маленькими, лохматыми пони. На затерянных в лесных дебрях тропах Димке порою удавалось заметить леших — что они делали, Димка понять пока не мог, потому что вообще очень мало знал о них — не принимать же в расчёт всякие глупые истории о том, как лешие играют в кости на стада зайцев и белок или подглядывают за русалками у омутов...

Ещё Димка видел множество птиц — одни парили высоко в небе, словно нарисованные чёрными мазками на пронзительной голубизне, и Димка гадал, опускаются ли они вообще когда-нибудь на землю? Однажды он читал, что, например, ласточки даже спят в полёте, а земля им нужна только для того, чтобы вывести птенцов.

Иные же птицы то и дело срывались с ветвей, с громким гомоном носились над зелёным царством, оживляя лесной простор, и снова исчезали. Временами появлялись огромные и величавые крылатые создания — они были больше орлов, и — Димке казалось — могли носить на себе взрослого человека.

Два раза Димка видел, как над холмами плыли по небу плоты — не такие, как тот, что принёс сюда Димку, а побольше, на одном Димка разглядел даже шалашик.

Иногда над лесными полянами, над спрятавшимися в чаще избушками начинали куриться дымки́. А у самой границы топей большой, пятнистый зверь прыгнул с дерева на спину косуле.

Дальше Димка смотреть не захотел. Он решил найти Йоллу и узнать планы на остаток этого дня.

Но не успел он пройти и половины пути до своей комнатки, как случилась новая встреча. Димка увидел самого настоящего человека. Это был старик в белых одеждах, наверное, он оказался бы среднего или даже высокого роста, однако, старик сильно горбился, опирался на клюку, только взгляд, который он устремил на Димку, был ясным и твёрдым.

Димка оробел. И, кажется, пролепетал еле слышное "здравствуйте"...

Старик протянул к Димке ладонь, коснулся его груди и молча кивнул. Молчал он так долго, что Димка забеспокоился. Может быть, он просто собирается с мыслями? А может, ждёт от Димки чего-то такого, о чём Димку забыли предупредить?..

— Я — Хранитель Двери, — наконец произнёс старик. — Маг сказал мне, что для тебя мы нарушим установившийся порядок. Обыкновенно наши гости-люди получают несколько дней на то, чтобы осмотреться, и лишь затем мы предлагаем им избрать себе занятие по душе. На этот раз мы поступим иначе. — Тут старик достал из-под полы плаща свёрток. Края серой ткани соскользнули, и Димка увидел на ладони Хранителя красивейший кристалл. Чистый и прозрачный, словно бриллиант, он своими гранями так причудливо преломлял лучи, что Димке показалось, будто внутри кристалла спрятан целый мир света. Форма кристалла тоже оказалась странной — граней было совсем немного, однако кристалл не был ни кубом, ни пирамидой, ни каким иным известным геометрическим телом — наверное, всё дело было в том, что некоторые грани только выглядели плоскими, создавая иллюзию простоты.

Димка даже не понял, как Кристалл оказался в его руках. Старый Хранитель не произнёс больше ни слова, а Димка так и не задал ни одного вопроса. Он опомнился только у самого порога своей комнатки, где на него налетел Йолла — тоже чересчур возбуждённый какой-то идеей, чтобы что-то замечать вокруг себя.

— Из Дерева отправляют экспедицию! — завопил Йолла. — К Гор... Ой! Это же Кристалл! Почему он у тебя?!..

— Я встретил Хранителя...

— Здорово! — Йолла ухватил Димкины запястья, чтобы притянуть Кристалл к себе ближе (коснуться Кристалла сам он не посмел). На миг Димка уловил в Кристалле отражение его глаз — они были огромными и какими-то одурелыми... Что он там увидел?!

— Ты уже делал с ним что-нибудь? — нетерпеливо подпрыгнул Йолла.

— А ты знаешь, что с ним делают?

— С Кристаллом можно что угодно. Если умеешь, конечно.

— А я не умею.

Йолла пожал плечами.

— Хранитель тебе его дал... А ты уже смотрел в него?

— Нет. А что я увижу?

— Всё, что сумеешь. Я слышал, про Кристалл написано много мудрых книг, но сам я не читал ни одной.

— Ты не любишь читать? — удивился Димка.

— А! Мне некогда... И потом, зачем читать, когда всё, о чём могут написать в книгах, случается на глазах?.. Слушай, не бойся, посмотри в Кристалл. Мне ужасно интересно, что ты увидишь...

Честно говоря, Димка предпочёл бы заняться этим, оставшись один. Но объяснить это Йолле он не мог.

— Я попробую...

Димка уселся на кровать поудобнее (мало ли что!), зажмурился, потом глубоко вздохнул и раскрыл глаза. Поверхность Кристалла закачалась перед ним, словно пронзительно голубой кусочек опрокинутого неба.

Димка беззвучно вскрикнул, вцепился руками во что-то невидимое и упал.

Впрочем, он даже не ушибся. Он лежал на траве. Небо над ним было очень жарким. Рядом журчала вода. Димка раскинул руки и потянулся. Несколько секунд, очень долгих, ему было удивительно хорошо. Всё растворялось в горячем воздухе, нагретый берег под ним чуть покачивался, убаюкивал... и вдруг кровь у Димки во всём теле стала льдом, и, задыхаясь, он вскочил, и речка с ивами, склонёнными над водой, кувыркнулась куда-то, погасла...

— Чего ты... Чего там случилось-то?.. — шептал испуганный Йолла. Димка счастливо замигал.

— Мне... показалось... будто это всё снилось только...

— А! — всплеснул руками Йолла. Тоже с облегчением. — Так Кристалл тебя, наверно, домой переносил?

Димка задумался.

— Не... не знаю. Там лето. А у меня дома — осень.

— Всё бывает... — не очень понятно проворчал Йолла. — А в Кристалл тебе всё равно глядеть придётся, если ты волшебством заниматься хочешь.

— Да я же не против! Только Хранитель мне ничего не объяснил.

— Он Хранитель. Он хранит, а не объясняет.

— А Маг?

— Про Мага я не знаю. Ты, Димка, подумай — до тебя я был кто? Проводник. Водил гостей по Дереву. А как только они с Деревом освоятся — так и уходят. А теперь мне самому непонятно, что делать — раз Кристалл тебе дали, значит, тебе, вроде и занятие определено. А с другой-то стороны, ты же ничегошеньки не знаешь... Вот дела!

Шевелится ветер в Дереве, забавляется. То вдруг запахнет земляникой, то, будто окунувшись в странные, горькие и ночные цветы, понесётся с другого края земли, чтобы всплеском, остатком, "отцветком" неизведанного запаха встревожить, изумить, голову закружить, сбить с толку...

Димка удивляется. Вдыхает удивительный воздух, но ещё и глаза раскрывает широко, и рот — чем ещё можно бы заморский ветер ухватить, распробовать?

— Это что?!..

Йолла встал на руки, и на руках обежал вокруг Димки. Потом упал, толкнув Димку в колени.

— Заговорился я про Кристалл, а про экспедицию забыл. Корабль новый пробуют. А когда ветер паруса надувает, он и пахнуть начинает по-особенному. Магия там такая потому что... Воздушная.

...Димка и себе не смог бы объяснить — почему он попросился в экспедицию. Неужели мало ему показалось тех открытий и приключений, что поджидали любого охочего до них мальчишку прямо тут, в Дереве-Башне. Может, Димка почувствовал невысказанную жажду путешествий Йоллы-Проводника? Или всем здесь управляла хитро сплетённая цепь случайностей?..

Так или иначе, на корабль, с восходом отправлявшийся в полёт к южным границам Лесной Страны, и дальше, к загадочному разрушенному Городу, Димку взяли без лишних разговоров, и даже, будто бы с охотой. Димка не спал почти всю ночь, волновался. Перед рассветом он достал Кристалл, сжал в ладонях — просто хотелось как-нибудь отвлечься, а мысли о предстоящем путешествии притупили дневные страхи.

Кристалл засветился мягко, словно успокаивал Димку, мол, в первый раз нечаянно, с непривычки так вышло, как лучше я хотел, а вовсе не думал тебя напугать! И Димка, закрывая глаза, вдруг представил себе, будто держит в руках живого и доверчивого котёнка...

Солнце сияло вовсю! Котёнку стало жарко, он напружинился, коротко мяукнул и прыгнул куда-то в сторону. Димка испуганно присел, оглядываясь — где котёнок, не ушибся ли? Но котёнок уже сиганул в лопухи. А Димка, осмотревшись, вздохнул восхищённо — место это было чудесное. Димка стоял на крыльце. Что там позади, за Димкой и за крыльцом, Димка пока не узнал — что-то не давало ему увидеть дверь, в которую он вошёл (или вышел). Зато справа и слева был сад. Роскошный сад. Глухой и запущенный, как решили бы взрослые, но Димка-то знал, что это не так. По саду разбегались тропинки, они извивались и прятались — под сенью старых, раскидистых груш, в колючих дебрях терновника и молодой поросли вишен, слив, в прохладных, затканных паутиной лабиринтах под огромными лопухами.

Куда пойти?! Сладкое замирание — мгновение выбора. Никто в мире не помешает Димке выбирать. И — что бы он ни выбрал, он знает — ошибки не будет. Потому что сад этот его, Димкин, и все тайны здесь будут дожидаться Димку, никуда они не денутся, и раскроются в своё время, самое подходящее, а которые не раскроются вовсе — не для того они созданы, чтоб их раскрывали, но — просто чтобы были, и сад от них делался больше и лучше.

Пожалуй, решил Димка, сейчас я никуда не пойду. Пока достаточно, что я увидел. Так лучше.

И Димка повернулся и закрыл за собою дверь.

Потом Димка долго не мог решить — уходил он в сад на самом деле, или то был просто сон.

Димка уснул и спал всего чуть больше часа. Но когда Йолла явился за ним, он очнулся бодрым, быстро оделся, на завтрак не оставалось времени, да и не хотелось есть. Димка попил холодного берёзового сока, и приятели побежали к Причалу.

Причал — или Причальная Ветка — была скрыта от непогоды, от шквалов ветра в самой гущине кроны. Лишь в одном направлении виднелся свободный проход для кораблей, лодок и плотиков. На Причале царил полумрак, там во множестве собирались летучие мыши. Они висели рядами — и Димка едва не прыснул от смеха, потому что на ум пришла картинка из какого-то фильма — большая кладовка с подвешенными к потолку окороками.

Капитан понравился Димке, а Димка пришёлся по душе капитану. Он сказал:

— Бывают те ещё сушёные окуни — не выносят, чтоб на судне кто-то путался под ногами. Мол, паруса не терпят легкомыслия всякого. А я ребятишкам рад... А то ведь скрючишься и присохнешь к мачте, как мумий какой...

Капитан был страшен. Лицо всё в шрамах. Когда-то он плавал по морям и, если верить Йолле, был настоящим пиратом. Однажды он и его команда взяли на абордаж судно с богатым грузом. Но судьба подшутила над храбрецами — хозяин судна оказался могущественным чародеем. И пришлось пиратскому кораблю и всей команде не один век скитаться по морям. Смерть их не брала, стали ходить легенды о жутком Летучем Голландце...

Димка верил рассказу Йоллы, и не верил. Всё-таки капитан Рогас выглядел живым человеком, да и корабль у него оказался новый. Был этот корабль красив, как мечта, и, насколько Димка об этом мог судить — на вид ничем не отличался от настоящего, морского. Димка спросил капитана:

— А ваш корабль и по морям может... — Тут Димка запнулся. Из книжек он знал, что следует сказать: "ходить" — но почему-то слово это никак не хотело слетать с языка. — ...Летать?

Капитан Рогас присел перед Димкой на корточки и положил тяжёлую ладонь на его плечо.

— Когда-то — очень давно! — я пришёл на крохотное судёнышко моего дяди и тоже задавал вопросы... — Он помолчал. — Дядя мой был большой любитель выпивки. Он глянул на меня мутным глазом (второй ему выбили в кабаке) и сказал, чтобы я не приставал к нему с глупостями... В тот день я поклялся, что когда я стану капитаном, любому мальчишке, оказавшемуся у меня на судне, ответят на любой вопрос, какой только будет задан... И я скажу тебе — я очень надеюсь, скоро мы оба убедимся в том, что мой новый корабль так же хорош в штормовом море, как хорош он среди белых облаков...

На палубе "Скользящего" — такое имя было у корабля! — закрепили и Димкин плотик. Димка обрадовался, ходил проведать его, плотик был тёплый от солнца, а глазки от сучков на брёвнах весело поглядывали на маленького хозяина.

Потом полёт. Совсем непохожий на первый, на плотике. Лететь на огромном корабле, когда над тобою вздымаются громады мачт и белоснежные, тугие крылья парусов... Исполинское Дерево-Башня распахивает свои лиственные ворота, и сумрачные чертоги уплывают, сверху обрушиваются водопады света, небесная лазурь и бесконечное пространство внизу, чуть качнувшись, замирают, и потом "Скользящий" идёт ровно, как по струночке, чувство скорости изменяет Димке, он начинает думать, будто корабль отчего-то стал неподвижен...

К Димке подскочил Йолла. За щеками у него — какая-то тайна — Димка уже знает, если Йолла надувает щёки, значит, нетерпение распирает его, он гоняет воздух из-за одной щеки под другую.

Но Димка хитрит. Он не расспрашивает, он ждёт.

— Я сейчас слышал, — выпалил Йолла. — Штурман сказал капитану, что видел у тебя Кристалл. Я надеялся, сказал он, что Маг сам отправится в Город, и разберётся с этим делом, а вместо Мага в экспедиции оказался беспомощный ребёнок... А капитан возразил. Он покачал головой и проворчал, что дело тут хитрое, и всё вышло, может быть, и к лучшему!

Димка слушал, и ему, честно говоря, было мало что понятно.

— Значит, это Маг подстроил — чтобы я летел в Город? Меня хотят испытать?

Йолла покачал головой:

— Если я что-то в чём-то понимаю, Город — неподходящее место для испытаний. Он опасный.

— Может, мне выбрали особое испытание?

— Нет-нет-нет! — заволновался Йолла. — Самое трудное испытание у нас — как раз такое, когда тебе кажется, что ты можешь ничего не делать, просто дрыхнуть, поплёвывать в потолок. И если ты так и делаешь, и ничего не хочешь и не можешь придумать, а только маешься от скуки — то ты обыкновенный человек, и такого просто возвращают домой!

Димка засмеялся:

— Да, трудная задачка — заскучать тут у вас... Смотри! Какие птицы!

Над кораблём пронеслась птичья стая. Димка сперва принял птиц за ласточек, но в следующую секунду тройка летучих созданий решила, видно, познакомиться с воздухоплавателями поближе. Птицы, одна за другою, сорвались вниз, молниями мелькнули перед Димкой — а спустя мгновение были снова там, над белыми парусами. Вся стая описала большую дугу и направилась к западу, стремительно набирая высоту и тая в небе.

Корабль приближался к горной гряде. Когда вершины, позолоченные солнцем, проплывали внизу, Димка тихо застонал от восторга. Ему отчаянно захотелось быть не на корабле, а так... нет, не обязательно птицей. Просто воздухом над этими серо-золотыми гигантами, древними царями Земли в серебристых мантиях. Неподвижных — но не мёртвых. Они думают! — хотелось крикнуть Димке. Если бы я мог прикоснуться к ним, сказать им, что я их слышу!

А они думают, что к ним уже никто не придёт!..

Потом над горными долинами потянулись, будто жемчужные бусы, цепочками облака. Ветры, как пастухи, бережно собирали белорунное стадо со всех концов земли. Облака прятались в тумане, за тремя седыми, высоченными пиками. Что там за страна такая, где облака ночуют, чтобы поутру вновь напоить землю прохладой — даже Йолла сказать Димке не мог.

К полудню остались за кормою горы, южные подножия утопали в джунглях — деревья и лианы, какие-то яркие птицы с пронзительными криками вырывающиеся из-под зелёного сумрака. В джунглях не было Деревьев-Башен, но зрелище всё равно оказалось завораживающим. Деревья здесь росли в несколько этажей. Огромные тропические секвойи и эвкалипты вздымали свои кроны на сотни метров, получался как будто лес над лесом. Средний ярус был сплошным лиственным морем, над которым носились стайки птиц. И только изредка в этом море обнаруживались прогалины и провалы, тёмные ущелья и склоны, поросшие травами и кустарником. Заметив корабль в небе, заверещали среди листвы обезьяны, зашумели ветвями, перебегая — то ли испугавшись, то ли желая забраться повыше и как следует рассмотреть чудесное летучее творение. Но удивительней всего была деревня над лесом. Под самыми вершинами стометровых гигантов пристроились домики туземцев. Они напоминали обыкновенные хижины дикарей, сделанные из брёвен и веток, с той только разницей, что лепились к стволам деревьев на жуткой высоте, — спускаться на землю человеку пришлось бы несколько часов по лесенкам из коротеньких кусков брёвен, прикреплённых к дереву.

— Как же они там сидят, когда бушует гроза и налетает ураган?! — изумлённо проговорил Димка. — Йолла, ты где?

— Я тут. Я обедаю. Я звал тебя, между прочим.

— Я не хочу есть! — отмахнулся Димка.

Тем временем и джунгли растворились в дымке позади, а под килем теперь расстилались болота. Сколько Димка ни вглядывался, кроме пары длинноногих птиц не заметил больше ни одного живого существа. Островки, озёра, затянутые ряской, редкие, кривые деревца...

— Тут никто не живёт?

Йолла с набитым ртом покачал головою, мыча:

— М-м-м... Што ты! Колдовство! Отводит глаза. Полно шалашей, гатей... А к ночи — столько огней! Они, болотные, что невидимки — очень приловчились прятаться. На открытом-то месте иначе нельзя.

Край болот отмечал холм с одинокой башней. Йолла указал рукою дальше на юг.

— Вон Город. За курганами.

От башни к Городу протянулась дорога, когда-то обсаженная могучими кедрами. Теперь деревья погибли — выворотила с корнями или сожгла их неведомая сила, а те, что устояли, окаменели, были белыми и страшными, с раскинутыми ветвями, словно остовы древних витязей.

Воздушный корабль снизился и завис над башней. С кормы бросили канат, по которому, проворно перебирая руками и ногами, сбежало вниз коричневое существо. Оно закрепило конец и возвратилось обратно.

— Дальше не полетим? — удивился Димка. — Почему?

Йолла пожал плечами.

— Сейчас спрошу у капитана. А... вот он и сам идёт!

— Вижу, вижу вопросы в ваших глазах! — Капитан улыбнулся Димке, но, обернувшись к Городу, помрачнел, сунул в рот огромную, жёлтую трубку. Димка замер: сейчас Рогас раскурит её и превратится в самого настоящего морского волка!..

Но капитан, помолчав, вернул трубку за пояс.

— Маг не велел мне рисковать, не стоит приближаться к этой дьяволовой дыре, покуда не станет ясно, насколько велика опасность, и как далеко простёрлись щупальца... Мы пробудем здесь до рассвета, и у меня есть просьба... — Он наклонился к самому уху мальчика и прошептал:

— Ты умеешь пользоваться этой штуковиной? Кристаллом?

Димка вздохнул.

— Если бы... Боюсь, я не сумею принести никакой пользы. Только обуза...

— Хранитель не даёт Кристалл кому попало. В этой стране, Дима, о тебе будут судить не по тому, как много ты умеешь, а по тому, что ты сможешь уметь в будущем. Не сомневайся... И послушай... ты ведь уже заглядывал в Кристалл?

— Да, но каждый раз я видел совсем не то, к чему готовился. Думаю, Кристалл управляет мною, а не наоборот.

— Не знаю, как работает Кристалл. Просто, если сможешь, попробуй взглянуть в него и понять, опасно ли сейчас в Городе?

— Ладно. Я постараюсь.

— Отлично. Но сперва — ужин! Иначе мы ужасно расстроим кока — десерт он готовил специально для тебя...

— Ох...

— Сказать по правде, наш Крошка Пуп обожает всякие кулинарные изыски, но не верит, что мы, простые моряки, способны оценить их по достоинству. Так что сегодня у него редкая возможность блеснуть своим талантом. Он утверждает, будто однажды победил в конкурсе поваров Бретани... бог его знает, может, так и было...

Ночь выдалась лунная, глубокая — видны были самые дальние дали. В лунном свете изменились холмы и скалы, на болотах замерцали огни, в небе промелькивали тени. Стояла тишина. Димка смотрел и не мог насмотреться на безмолвную, безлюдную страну внизу. Каждый миг взгляд отыскивал что-то новое в сером ночном мире. Лунный, лимонно-серебристый свет, и тени, похожие на чёрные провалы, на норы, ведущие в самое сердце тьмы, быстрое движение луны по небу — каждый миг меняли пейзаж. Порой Димка долго гадал, чем может оказаться какое-нибудь пятнышко замысловатой формы у дороги — вдруг картина неуловимо менялась, и в следующее мгновение Димка отчётливо видел там просто разрушенный колодец, ничем не примечательный при дневном свете.

Наконец, Димка решился. Сперва он стал искать место на корабле, где его никто не побеспокоит. Команда у Рогаса необычная, и непонятно ещё, нужен ли этим существам отдых и сон? Кто знает, чем они могут заниматься этой ночью?..

Укромное местечко скоро подыскалось — между шлюпками и громадной бухтой каната. Димка умостился поудобнее, положил на колени Кристалл.

Луна отразилась в магическом камне, совсем как настоящая, плавала там над серебристыми волнами тумана, мерцающего загадочными россыпями искр.

Димка поднял глаза, чтобы взглянуть на ту луну, что в небе. Вздрогнул. В небе было теперь две луны.

Димка торопливо спрятал Кристалл в сумку. Он решил найти капитана и сообщить ему о лунах. Конечно, на корабле кто-то должен стоять на вахте...

Тишина сделалась слишком тяжёлой. Она сдавила ватными ладонями Димке уши, и Димка, мотая головой, остановился. Позади, дыша погребной стылостью, кралась жуть.

Больше Димка терпеть не мог.

— Эй... — позвал он негромко. — Йолла... Тут есть кто-нибудь?!..

С тихим шорохом отворилась дверь... в мачте. И страх, наперекор всем правилам, поник и улетучился. Шорох разбавил тишину, которая опять стала обыкновенной.

— Я. Чего-нибудь хотите?

— Н-не знаю... Я просто позвал... Так. Извините. Вы прямо здесь живёте?

— Здесь? Я везде живу. Я хожу. Здесь и там... Как это ты меня позвал?

— Я немного испугался...

— Люди пугаются. Да. Удивительно, что ты меня позвал...

— Но я...

— Высшие не обращают на нас внимания, а другие просто не видят и не слышат нас. Ты не Великий Маг?

Димка засмеялся.

— Я... Скажи, пожалуйста, ты не знаешь, почему там две луны?

— Луны? Две?

Димка поднял лицо и охнул. Корабль исчез. Вокруг было что-то совершенно непонятное — тусклый, серый свет, какие-то стены, балки, лестницы.

— Куда я попал?!

— Ваши маги называют это Междустеньем. Внутри стен и перегородок, самых разных, лежит это пространство, и соединяет все стены на свете... Похоже, ты открыл двери вот этим. — Существо, казавшееся комком пыли, указало на Кристалл. — Если хочешь, я выведу тебя наружу.

— Мне нужно попасть в город... м-м-м... его видно с того места, откуда я вошёл. Ты не мог бы мне помочь?

— Это легко. В городах много стен. Только тебе придётся представить какое-нибудь здание. Ты был в этом городе?.. Ну, хотя бы, ты видел в нём какую-нибудь башню или дворец, или крепостную стену вблизи?

Димка разочарованно покачал головой

— Ладно. Попробуем. Ты позвал меня, и это уже немало, надеюсь, тебе повезёт снова.

Перед ним распахнулась узенькая дверца — такой тесный проём, что Димка еле протиснулся. Пол ушёл куда-то вниз, Димка не удержался и упал, съехал, судорожно взмахивая руками, по дощатому спуску и упёрся ладонями в каменную стену. Оцарапанный локоть саднило, Димка боялся пошевелиться...

— Неприятное местечко, — проговорил проводник. — Пахнет смертью. Правда, давней... Выходи, я подержу дверь открытой — но не очень долго. Они этого не любят.

Димка замер. С тяжёлым шумом накатилась и рассыпалась лунными брызгами волна, зашуршала галька, огромное морское пространство с каждым новым вздохом врывалось в открытую дверь, растворяя тьму.

Он не заметил, как ступил на берег. Залив, освещённый яркой луной, не спал — море словно надвигалось, тревожное, пропитанное ночным сиянием, и всё-таки — непроницаемо-чёрное.

— Что это за место?! — прошептал Димка. Обернувшись, увидел над собой каменную громаду — башню-маяк. Маяк был слеп и заброшен. Тропинка в скалах, убегавшая к городу, исчезала под завалом.

Никого здесь нет, подумал Димка. Никого и ничего. Лет сто уже нет.

И, точно в насмешку, услышал голоса. Весёлые выкрики, звонкие шлепки ладоней по тугому мячу, плеск и бултыханье.

— Ай! — отчётливый, чистый ребячий голос. — Тинки, куда ты лупишь?! Кто за ним полезет?..

И в тот же миг из-за утёса вылетел золотистый, как луна, надумавшая притвориться солнцем, мяч. Он упал в двух шагах от Димки, а Димка от изумления не двинулся с места, но ему захотелось подхватить этот мяч, наполненный сиянием ночи.

— Смотрите! Ой, кто это?!

Вынырнув из воды, положил на неё ладони и замер мальчик. С таким весёлым удивлением мигал он, стоя по пояс в ночной зыби — Димка улыбнулся и присел, чтобы поднять мяч, и вдруг увидел... Мальчик светился! Совсем чуть-чуть, казалось, кожу его обсыпали мельчайшими искринками с лунной дорожки...

С волною вырвались из-за гряды камней два его спутника. Димка мгновение видел, как легко изогнулись их тела, они плавали голышом, и хотя ничего рыбьего — ни хвоста, ни плавников — Димка не различил, он почувствовал — словно вздох неведомой Силы — эти существа не были людьми.

Морские мальчики! Мальчики-русалки... Димка опомнился, когда вошёл вводу по колени. И как он пожалел, что не умеет плавать! А ещё — вспомнились сказки, в которых русалки заманивали людей в омуты, заставляли бросаться с кораблей в волны, и люди уходили на дно.

Если меня заколдовали, подумал Димка, то это — самое чудесное волшебство!

Но мальчики-русалки были поражены не меньше Димки! Вдруг они испуганно попятились и в мгновение ока исчезли в море. Только Димке ещё долго казалось, будто он видит их — их глаза, полные удивления и желания остаться, чтобы узнать друг о друге... В конце концов Димка стал думать, что мальчиков-русалок просто вернула в море какая-то сила из глубин.

— Жалко... — прошептал он.

Ночь скоро кончится, а дело, за которое взялся Димка, всё ещё не исполнено. Теперь Димке захотелось расправиться с задачей поскорей, а иначе, он боялся, его разорвут на части все мысли, все желания, которые обязательно должны быть осуществлены! Он хотел стать нужным Волшебной Стране! Он хотел путешествовать на корабле Рогаса до самого Края Света! И во что бы то ни стало он вернётся сюда, на этот берег, потому что похожая на сон встреча с русалками-мальчишками — самое удивительное чудо, которое не может оборваться так...

Мяч! — ахнул Димка. Мяч качался на воде у Димкиных ног. Он сделался меньше, но по-прежнему светился. Димка поднял его, соображая, как же поступить?

— Я не могу с тобой расстаться! — проговорил Димка. — А они... они не обидятся, если я унесу тебя? Я же обязательно вернусь!

Димка поднёс мяч к лицу, и тот вдруг быстро сжался, стал величиною с шарик для пинг-понга, как раз такой, что мог поместиться в кармашке Димкиной тенниски.

— Теперь — в Город. Мне кажется, я его сейчас почти и не боюсь.

Город начинался недалеко от моря. Димка взобрался по тропинке к маяку и увидел башни и красивые здания самых причудливых форм. Правда, когда он прошёл половину пути, стало ясно, что необычные строения были, чаще всего, полуразвалившимися мостами, арками и дворцами. Развалин оказалось не очень много, но они завораживали Димку странной и страшной незавершённостью. Здесь были дома совершенно целые, за исключением чёрных, кривых трещин, прорезавших их каменные тела, словно удар огромной, изломанной сабли. Были виадуки, у которых рухнули почти все опоры, и основная часть сооружений висела в воздухе — время будто остановилось для них. Видел Димка и огромный храм — вернее, оставшуюся от него стену высотою с десятиэтажный дом, а напротив — ряд колонн с контрфорсами, которые когда-то поддерживали уже несуществующие купол и другую стену храма.

Город притворялся пустым, но Димка отчего-то не верил этому. Он хотел получить какое-нибудь доказательство. Должно было произойти что-то такое, что-то особенное... Увидеть или услышать, или узнать... ну, или хотя бы почувствовать... Главную тайну Города.

Димка шёл по очень длинной и прямой улице. Ему казалось, эта улица должна вывести к центру. Царила тишина, Димка слышал только своё дыхание, звуки своих шагов, не оставлявшие эха, и лёгкий, едва заметный шорох — как будто ветер шевелил опавшие листья в темноте дворов. Димка знал, что листьев нет. Деревья в Городе давным-давно мертвы. Да и ветер не залетал в это пространство каменных зданий, лунного света и чёрных, непроницаемых теней.

Как всё странно! — думал Димка. Может, я всё-таки сплю? Ведь не самом деле я бы уже помер здесь от страха! А так — страх есть, но он, как будто и не мой. Мне страшно — но я не боюсь!

Мальчишки хвастаются, что ночью ходили на кладбище. Вот глупые... сюда бы их!

Димке вдруг почудилось, будто позади кто-то перебежал улицу. Димка замер — и быстро повернулся. И вот тогда настоящий страх обрушился на него. Он не мог дышать.

Никого... Никого нет, уговаривал он себя. Видишь, кругом пусто!

Да. Только тени... Двигаются. Очень медленно. Так, чтобы я не заметил. Окружают.

Вот бы крикнуть! Оглушительно, пронзительно!

...Димка увидел кота. Абсолютно чёрного. Кот появился, как привидение, и глаза его горели ярче, чем луна. Кот разинул пасть и шагнул к Димке, а Димка чуть пришёл в себя, подумав, что кусающиеся коты — это непонятно и неприятно, но всё же лучше, чем сочащаяся отовсюду жуть.

— Ты не оборотень?

Димке почудилось — кот ухмыльнулся в ответ. Зато и наступать перестал. Пасть его закрылась, так что можно было посчитать эту выходку обыкновенным зевком.

— Чего ты хочешь, котик?

Кот отвернулся, словно раздумывая — не обидеться ли на несолидное обращение? А может быть, прислушивался к чему-то. Затем он приглашающе (как показалось Димке) дёрнул хвостом и пошёл по улице — как раз в ту сторону, куда увлекал Димку неслышимый зов.

Скоро Димка стоял у ворот дворца, такого же безжизненного на вид, как и весь Город. Ворота были закрыты, но кот легко взобрался на стену и оттуда оценивающе посмотрел на Димку.

— Не нравится мне это...

Внутри ворот что-то лязгнуло. Димка толкнул калитку, и та подалась — ровно настолько, чтобы в щель мог протиснуться худенький мальчишка. Димке вспомнилась история о том, как Винни Пух застрял в норе Кролика.

— Надеюсь, я не растолстею здесь...

За воротами Димку окутала почти полная темнота. Огромные, мёртвые деревья дворцового парка не заслоняли луну, однако свет её редел и таял, оставляя у земли слой непроницаемой тьмы.