Вилла на холме

Глава 5

Свет в комнате не горел, но окна были распахнуты, и внутрь лился лунный свет. Мэри сидела в старинном кресле с прямой спинкой; молодой человек устроился у ее ног, голова его покоилась на ее коленях. Он курил сигарету, и в полутьме пылал яркий красный огонек.

Мэри расспросила юношу, и он рассказал, что отец его возглавлял полицию одного маленького австрийского городка в годы правления Дольфуса и неукоснительно боролся с беспорядками и бунтами, частыми в те бурные времена. Когда после убийства прежнего канцлера правительство возглавил Шушниг, решительность и твердость духа начальника полиции помогли ему удержаться на своем посту. Он был сторонником реставрации эрцгерцога Отто, поскольку не сомневался, что только это может спасти любимую им пламенной любовью Австрию от присоединения к Германии. Все три последующих года он жестоко преследовал местных нацистов, пытаясь обуздать их изменническое рвение, чем заслужил их бешеную ненависть. В злополучный день, когда немецкие войска оккупировали беззащитную маленькую страну, он выстрелил себе из револьвера прямо в сердце. Юный Карл, его сын, к тому времени почти успел окончить университет. Специальностью его была история искусств, но он мечтал преподавать в школе. Что мог он сделать в тот ужасный день? Лишь стоять среди толпы на улице Линца и, скрывая гнев и возмущение, слушать речь, которую с балкона ратуши произносил Гитлер после своего триумфального въезда в город. Австрийцы надсаживали глотки, выкрикивая славословия в адрес человека, завоевавшего их родину. Энтузиазм их вскоре поугас, сменившись разочарованием, и, когда некоторые смельчаки собрались, чтобы организовать тайный союз для сопротивления иностранным захватчикам, желающих вступить в него оказалось много. Они устраивали сходки, как им казалось, тайные; соблюдали конспирацию, но так неумело, что толку от нее не было никакого. Они были всего лишь мальчишками, все до единого, и никому даже и в голову не приходило, что каждый их шаг, каждое слово становились известны гестапо. В один прекрасный день их всех арестовали. Двоих расстреляли сразу, чтобы напугать остальных, которых отправили в концлагерь. Среди последних был и Карл. Ему, впрочем, через три месяца удалось бежать и по счастливой случайности даже пересечь границу, после чего он попал в Итальянский Тироль. У него не было ни паспорта, ни каких-либо других документов — все это отобрали у него в лагере; так что он все время жил под угрозой ареста, за которым могло последовать либо заключение в тюрьму за бродяжничество, либо высылка в Германию, где его ожидала жестокая кара.

— Если бы только мне хватило денег, чтобы купить револьвер, я бы застрелился, как отец.

Он взял руку Мэри и приложил к своей груди.

— Выстрелил бы вот сюда, между четвертым и пятым ребром. Как раз где твои пальцы.

— Не надо говорить такое, — воскликнула она, вся передернувшись, и вырвала у него свою руку.

Он невесело усмехнулся.

— Ты не знаешь, сколько раз я глядел на воды Арно и думал, что скоро уже должно настать время, когда мне не останется ничего другого как в них броситься.

Мэри глубоко вздохнула. Судьба явно обошлась с ним так жестоко, что любые слева утешения были бы напрасны. Он сжал ее руку.

— Не надо вздыхать, — произнес он нежно. — Я теперь ни о чем не жалею. Эта чудесная ночь искупила все.

Они замолчали. Мэри думала о его несчастной жизни. Да, у него нет никакого выхода. Чем может помочь ему она? Дать ему денег? Быть может, они на какое-то время его выручат, но что дальше? Он ведь романтическая натура, его высокопарная, вычурная манера разговаривать выдает человека, знакомого больше с книгами, чем с жизнью, невзирая на все выпавшие на его долю страшные испытания. К тому же очень возможно, что он от нее ничего не примет.

Внезапно где-то вдали раздался крик петуха. Звук этот так грубо нарушил ночную тишину, что Мэри вздрогнула и снова отняла у юноши свою руку.

— Тебе надо идти, милый, — сказала она.

— Подожди! — воскликнул он. — Позволь побыть еще немного, любимая.

— Скоро рассвет.

— Еще не скоро. — Он опустился на колени и обнял ее ноги. — Я тебя обожаю.

Мэри высвободилась из его рук.

— Послушай, тебе действительно пора идти. Уже так поздно! Ну пожалуйста.

Она скорее почувствовала, чем увидела, что на губах его появилась ласковая улыбка. Он встал и огляделся в поисках своего пиджака и ботинок. Мэри включила свет. Одевшись, молодой человек снова обнял ее.

— Моя красавица, — прошептал он, — ты подарила мне такое счастье!

— Я рада.

— Ты дала мне то, ради чего стоит жить. Теперь у меня есть ты и, значит, есть все. Не хочу даже и думать о будущем. Жизнь не так уж непроглядно черна; что-нибудь да изменится к лучшему.

— Ты не забудешь то, что было?

— Никогда.

Мэри подняла голову и поцеловала его в губы.

— Тогда до свидания.

— А когда же будет это свидание? — страстно шепнул ей он.

Она снова высвободилась из его рук.

— До свидания, которого не будет никогда. Я очень скоро уезжаю, милый, дня через три-четыре. — Ей трудно было выговорить то, что она считала нужным сказать. — Мы больше не сможем видеться. Понимаешь, я не свободна.

— Разве ты замужем? Мне говорили, ты вдова.

Можно было, конечно, солгать. Она так и не поняла, что ее от этого удержало и заставило уклониться от прямого ответа.

— Что, по-твоему, я имела в виду, когда сказала, что не свободна? Говорю тебе, больше встречаться нам никак нельзя. Ты же не захочешь разбить мне жизнь?

— Но мне просто необходимо еще с тобою увидеться. Хотя бы раз, один лишь раз. Иначе я погибну.

— Милый, не будь таким неразумным. Еще раз говорю тебе: это невозможно. Мы с тобой должны сейчас проститься раз и навсегда.

— Но ведь я люблю тебя! Неужели ты меня не любишь?

На какое-то мгновение ею овладела нерешительность. Она не хотела быть с ним жестокой, но подумала, что сейчас, именно сейчас настало время сказать ему правду. Она покачала головой и слегка улыбнулась:

— Нет, не люблю.

Он уставился на нее, как будто не понял ее слов.

— Зачем же ты тогда привела меня к себе?

— Ты был так одинок и несчастен. Мне захотелось подарить тебе несколько счастливых минут.

— О, как это жестоко! Как нечеловечески жестоко!

Голос его сорвался.

— Не говори так. Я не хотела быть жестокой. Сердце мое было полно нежности. Я очень тебя жалела.

— Не нужна мне твоя жалость. Лучше бы ты оставила меня в одиночестве. Ты возвела меня на небо, а теперь пытаешься сбросить на землю. Я не хочу этого! Нет, нет и нет!

Когда он выпалил эти слова, ей показалось даже, что он стал выше ростом. В унижении, которому он подвергся, было что-то трагическое. Это произвело на нее сильное впечатление. Ей не приходило в голову, что он так все это воспримет.

— Наверное, я очень глупо себя вела, — сказала она. — Я не хотела тебя обидеть.

В глазах его больше не светилась любовь; по ним можно было догадаться, что его обуревает гнев, который он пытается в себе подавить. Бледное лицо молодого человека стало еще бледнее и напоминало теперь лик смерти. Мэри забеспокоилась. Сейчас она уже понимала, что сделала глупость. Слуги спали в другом крыле дома, и, если бы даже она закричала, никто бы ее не услышал. О, какая же она была дура! Оставалось лишь собраться с мыслями и не показать ему своего испуга.

— Я очень виновата, — нерешительно проговорила она. — Не хотела я задеть твои чувства. Если я могу что-нибудь для тебя сделать, чтобы исправить свою ошибку, с радостью это сделаю.

Он угрюмо хмыкнул.

— Интересно, что ты имеешь в виду. Деньги мне предлагаешь, что ли? Не нужны мне твои деньги. Да и много ли их у тебя здесь есть?

Мэри взяла с туалетного столика сумочку и, засунув в нее руку, вдруг нащупала револьвер. Это ее испугало. Она ни разу в жизни не пользовалась огнестрельным оружием. О, глупо, конечно, думать, что дело дойдет до этого. Но на крайний случай револьвер, слава Богу, под рукой. Милый Эдгар! В конце концов, не такой уж он старый осел. Молнией мелькнула неожиданная мысль о том, что Эдгар отнюдь не имел в виду подобную ситуацию, когда настаивал на том, чтобы она брала с собой оружие. Даже в такую критическую минуту мысль эта ее позабавила, и она собралась с духом.

— Здесь у меня не то две, не то три тысячи лир. Этого тебе хватит, чтобы добраться до Швейцарии. Там ты будешь в большей безопасности, чем здесь. Поверь мне, эта сумма меня не разорит.

— Конечно, она тебя не разорит. Ты же богата, правда? Достаточно богата, чтобы заплатить за ночь удовольствий. Ты всегда платишь своим любовникам? Неужели ты думаешь, что мне нужны деньги? Если бы было так, я бы не удовлетворился твоими жалкими лирами, а взял бы жемчуга и браслеты, которые ты носишь.

— Бери, если хочешь. Драгоценности для меня не так уж много значат. Они на туалетном столике. Можешь их забрать.

— Порочная ты женщина! Неужели ты до такой степени развращена, что считаешь любого мужчину способным продаться за деньги? Глупая ты, глупая, если бы деньги для меня так много значили, неужели я не поладил бы с нацистами? Неужели стал бы изгнанником? Голодал бы?

— Господи Боже, что же ты меня все никак не понимаешь? Я хотела сделать тебе добро, а ты все думаешь, что я причинила тебе зло. Если я тебя обидела, заставила тебя страдать, прошу: прости меня. Я желала тебе лишь добра.

— Лжешь! Ты праздная, порочная, никчемная женщина. Интересно, сделала ты хоть что-то хорошее в жизни? Ты ищешь новых ощущений, они тебя возбуждают, не дают скучать. Тебя совершенно не волнует, что ты наносишь другому рану. Но на этот раз ты ошиблась. Рискованно приглашать в дом незнакомого мужчину. Я считал тебя богиней, а ты просто потаскуха. Хорошо бы придушить тебя, чтобы ты не издевалась над другими, как надо мной. А кстати, мне ничто не мешает это сделать, и ты сама это понимаешь. Кто меня потом заподозрит? Кто видел, как я входил в этот дом?

Он шагнул к ней. Ее охватила паника. Вид у него был злобный, угрожающий, изможденное лицо исказилось от ненависти, в глубоко посаженных глазах мерцало тусклое пламя. Мэри с усилием преодолела оцепенение. В руках она все еще держала сумочку; выхватив из нее револьвер, она наставила его на молодого человека.

— Уходи немедленно, не то я выстрелю! — вскричала она.

— Ну и стреляй!

Он сделал к ней еще один шаг.

— Еще одно движение, и я тебя застрелю!

— Застрели! Думаешь, жизнь хоть что-то для меня значит? Ты сбросишь с моих плеч тягчайшее бремя. Стреляй! Стреляй — и я прощу тебе все! Я люблю тебя!

Он еще раз переменился в лице. Черты его больше не были искажены злобой и гневом, в больших черных глазах блеснул восторг. Молодой человек шагнул к Мэри, запрокинув голову назад, широко раскинув руки и подставляя грудь под дуло револьвера.

— Потом можешь сказать, что к тебе забрался вор и ты его застрелила. Ну, давай же, быстро!

Револьвер выпал из ее рук; она бросилась в кресло, закрыла лицо руками и бурно зарыдала. Юноша несколько мгновений смотрел на нее.

— Да, не хватает тебе мужества, так ведь? Бедная дурочка! Как же ты глупа, как ужасно глупа! Не надо тебе играть с мужчинами в такие игры, как со мною. Ну, иди сюда!

Он обхватил ее руками и попытался поднять с кресла. Она не поняла, чего он от нее хочет, и, все еще захлебываясь рыданиями, вцепилась в ручки кресла. Молодой человек сильно ударил ее по руке, и она, вскрикнув от боли, инстинктивно разжала пальцы. Тогда он быстрым движением поднял ее в воздух, понес через всю комнату и грубо швырнул на кровать. Бросившись на постель рядом с нею, он обхватил молодую женщину руками и стал покрывать поцелуями ее лицо. Она попыталась вырваться, но он держал ее крепко. Он был силен, гораздо сильнее, чем казался со стороны, и Мэри чувствовала себя, беспомощной в его руках. Наконец она перестала сопротивляться…

Через несколько минут он встал. Она лежала на кровати, совсем обессилевшая. Молодой человек стоял возле кровати и смотрел на Мэри.

— Ты просила не забывать тебя. Я-то забуду, но ты — не сможешь.

Она не шелохнулась и только смотрела на него испуганными глазами. Он издал негромкий хриплый смешок:

— Не бойся. Тебе я ничего не сделаю.

Мэри не ответила. Не найдя в себе сил выдержать его гневный и жестокий взгляд, она смежила веки. Ей было слышно, как юноша тихо прошел по комнате. Вдруг раздался оглушительный хлопок и затем звук падения тела. Молодая женщина вскрикнула от испуга и вскочила с кровати.

— Господи, что ты наделал?

Юноша лежал у окна, и лунный свет лился на его лицо. Она бросилась на колени рядом с ним и стала звать его по имени:

— Карл! Карл! Что же ты наделал!

Она взяла его за руку, но когда отпустила ее, та с глухим стуком упала на пол. Тогда Мэри приложила ладонь к его лицу и к груди. Он был мертв. Она откинулась назад и с ужасом глядела на тело. Разум отказывался ей повиноваться. Она не знала, что делать. У нее закружилась голова, и она в испуге подумала, что сейчас потеряет сознание.

Вдруг она вздрогнула — послышались шаги в коридоре, шаги босых ног; потом они смолкли, и Мэри поняла, что кто-то стоит за дверью и прислушивается. Она в панике уставилась на дверь. Раздался негромкий стук. Мэри болезненно вздрогнула и лишь из последних сил сдержала подступавший к устам вопль ужаса. Она сидела на полу; неподвижность ее была сродни неподвижности мертвого тела у ее ног. Стук повторился. Она заставила себя откликнуться.

— Кто там?

— С вами все в порядке, синьора? — То был голос Нины. — Мне показалось, я слышала какой-то шум.

Мэри стиснула пальцы в кулак с такой силой, что ногти вонзились в ладонь, и заставила себя сказать как ни в чем не бывало:

— Тебе, наверное, почудилось. Я ничего не слышала. Иди спать.

— Хорошо, синьора.

На какое-то время все стихло, потом снова послышались шаги босых ног по полу, на этот раз удалявшиеся… Мэри повернула голову на этот звук. Ей казалось, что она видит идущую по коридору служанку, как будто у нее появилась способность пронзать взглядом стену. Ответила Нине она как-то машинально, желая получить передышку, чтобы собраться с мыслями. Молодая женщина глубоко вздохнула и затем подумала: надо что-то делать. Склонившись над телом, она еще раз на него посмотрела и содрогнулась. Потом она выпрямилась, подхватила тело под мышки и попыталась подтащить его к окну, чтобы выбросить на улицу. Едва ли она сознавала, что делает; скорее, просто повиновалась импульсивному побуждению как-то удалить труп из комнаты. Однако он оказался очень тяжелым. У Мэри вырвался болезненный вздох — она почувствовала себя всеми покинутой и даже не в состояний была теперь думать, что делать дальше. Потом вдруг ей пришло в голову, что отсылать Нину было чистейшей воды, безумием. Почему она заявила служанке, что все в порядке, когда в комнате лежал мертвец? Как ей теперь это объяснить? Зачем было ей говорить, что она ничего не слышала, если в ее комнате застрелился человек? Мысли об ужасе ее положения вихрем кружились в ее голове. Мысли о позоре. О всеобщем осуждении, которому она подвергнется. Что ей ответить, если ее спросят, почему он покончил с собой? Единственный выход для нее — сказать правду, но правда была ужасна. Как страшно было находиться в этой комнате одной и не иметь рядом никого, кто мог бы ей помочь, подсказать что делать! В безумной растерянности она почувствовала, что должна с кем-то посоветоваться. Помощь — вот что ей нужно. Да-да, помощь. От кого? От Роули! То был единственный человек, которого она могла об этом попросить. Мэри не сомневалась: если она позовет его, он придет. Она ему нравится, он сказал даже, что любит ее. Пусть человек он дурной, но все же в чем-то он неплохой малый; во всяком случае, способен дать хороший совет. Но час был уже слишком поздний. Можно ли надеяться, что ей удастся поговорить с ним сейчас, посреди ночи? Но не ждать же рассвета! И потом, хорошую идею надо проводить в жизнь сразу.

На столике у кровати стоял телефон. Номер Мэри знала, потому что Роули жил в том же отеле, где обычно останавливался Эдгар, а тому она часто звонила. Подойдя к столику, она набрала этот номер. Сперва трубку довольно долго никто не снимал; потом Мэри услышала, как кто-то отозвался по-итальянски. Это, очевидно, был ночной портье, ненароком задремавший на посту. Молодая женщина попросила соединить ее с Роули. Ей было слышно, как портье звонил ему по внутреннему телефону, однако долгое время трубку никто не брал. Мэри с ужасом подумала, что Роули, наверное, нет дома — он ведь мог, расставшись с нею, куда-нибудь пойти — засесть играть в карты или, чего доброго, подцепить, по своему обыкновению, какую-нибудь женщину и отправиться к ней. Когда она услышала его раздраженный сонный голос, у нее вырвался вздох облегчения.

— М-да, — буркнул Роули. — Кто там еще?

— Роули! — воскликнула она. — Это я, Мэри! У меня жуткие неприятности!

Она вдруг почувствовала, что он окончательно проснулся. Негромко хмыкнув, он сказал:

— Не слишком ли поздний час для всяких там неприятностей, а? Что у вас такое случилось?

— Не могу объяснить по телефону. Дело серьезное. Мне очень нужно, чтобы вы ко мне приехали.

— Когда?

— Сейчас. Сию же минуту. Ради всего святого, Роули, приезжайте как можно скорее!

Он услышал, как дрожал ее голос.

— Конечно, приеду. Не волнуйтесь.

Как приятно было услышать от него эти слова! Мэри положила трубку и попыталась прикинуть, через какое время он приедет. Отель был в трех милях от виллы, и дорога все время шла в гору. В этот час такси, пожалуй, не поймаешь. Если Роули придется идти пешком, он доберется через час. Но в это время уже будет светло. Ждать же в этой комнате невыносимо, просто ужасно.

Мэри быстро переоделась — вместо вечернего туалета надела платье попроще. Потом она выключила свет, осторожно отперла дверь, стараясь не производить ни малейшего шума, и проскользнула в коридор, затем отперла входную дверь, спустилась по ступенькам парадного подъезда, вышла на ведущую к воротам аллею и пошла по ней, держась в тени деревьев, от ветвей которых на аллее темнели полосы. Лунный свет, который еще недавно вызывал у Мэри такой восторг, теперь ее пугал — при нем все было видно почти как днем. Наконец она подошла к воротам и здесь остановилась. Тоска брала, когда она думала, сколько еще придется ей здесь простоять, прежде чем появится Роули.

Вдруг Мэри услышала чьи-то шаги и в панике укрылась в тени. Кто-то поднимался по крутой лестнице, ведшей к воротам виллы от подножия холма и много лет бывшей единственным путем на виллу, пока к ней не подвели дорогу. Кто бы ни был этот человек, он шел именно на виллу и очень спешил. Вот он вышел на свет — и молодая женщина узнала Роули. Ее охватило безмерное облегчение.

— Слава Богу, вы пришли. Как вам удалось добраться так быстро?

— Ночной портье уснул, и я позаимствовал его велосипед. Он сейчас спрятан у подножия холма. Я решил, что по лестнице доберусь скорее.

— Пойдемте.

Роули пытливо вглядывался в ее лицо.

— Послушайте, что все-таки случилось? На вас лица нет.

Она покачала головой. Нет, рассказать ему все прямо сейчас она не сможет. Схватив его за руку, она быстро повела его к дому.

— Пожалуйста, делайте все как можно тише, — прошептала она, когда они шли по коридору. — И не говорите ни слова.

Мэри повела его в свою комнату. Достав ключ, она отперла дверь, и он вошел вслед за нею. Она закрыла за ним дверь и заперла ее. Несколько секунд она не могла заставить себя включить свет, но иного выхода не было. Она нажала кнопку выключателя. Комнату мгновенно залил яркий свет от висевшей на потолке огромной люстры. Роули болезненно вздрогнул — он заметил лежавший на полу у одного из окон труп.

— Господи! — воскликнул он. Затем, повернувшись, уставился на Мэри. — Что это значит?

— Он мертв.

— Чертовски похоже на это.

Роули опустился на колени, приподнял одно из век мертвеца, затем, как раньше Мэри, приложил руку к его груди.

— Мертвехонек, — сказал он и, заметив зажатый в руке покойника револьвер, добавил: — Застрелился.

— А вы думали, это я его убила?

— Где же слуги? Вы кого-нибудь послали за полицией?

— Нет, — с трудом проговорила она.

— Но это необходимо. Его нельзя оставлять, здесь. Надо что-то предпринять.

Машинально, не сознавая, что он делает, Роули разжал пальцы мертвеца, взял револьвер и взглянул на него.

— Черт возьми! Как похож на тот, что вы мне показывали в машине!

— Это он и есть.

Роули снова уставился на нее. Он ничего не понимал. Да и как ему было разобраться в такой запутанной ситуации?

— Почему он застрелился?

— Ради Бога, не приставайте ко мне с вопросами.

— Вы хоть знаете, кто он?

— Нет, не знаю.

Мэри была бледна и вся дрожала. Вид у нее был такой, как будто она вот-вот лишится чувств.

— Держите себя в руках, Мэри. От всяких переживаний проку нет, сами знаете. Подождите минутку, я схожу в столовую и принесу вам бренди. Где оно там у вас?

Он сделал было несколько шагов к двери, но Мэри, вскрикнув, остановила его.

— Не уходите! Я боюсь оставаться здесь одна!

— Тогда пошли вместе, — сказал Роули.

Он обнял ее за плечи и вывел из комнаты. В столовой все еще горели свечи, и Роули, войдя, сразу же заметил стоявшие на столе две тарелки, два стакана, бутылку вина и сковородку, на которой Мэри жарила бекон с яичницей Роули подошел к столу. Возле кресла, в котором раньше сидел Карл, лежала его обтрепанная фетровая шляпа. Роули взял ее в руки, осмотрел, затем повернулся к Мэри. Та не в силах была смотреть ему в глаза.

— Когда я сказала, что не знаю его, — это была неправда.

— Должен заметить, что это вполне очевидно.

— Ради всего святого, не говорите так со мною, Роули. Я так ужасно несчастлива.

— Виноват, — отозвался он кротко. — Так все-таки кто же он?

— Скрипач. Помните, в ресторане он обходил гостей с тарелкой?

— То-то я и подумал, что лицо вроде бы знакомое. Он был в костюме неаполитанского рыбака, так ведь? Поэтому я его и не узнал. К тому же сейчас у него совсем другой вид. Как он сюда попал?

Мэри замялась.

— Я встретила его, когда возвращалась домой. Он стоял на террасе, ну, знаете, на полдороге к вилле, и заговорил со мною. У него был такой несчастный вид! Он был так одинок!

Роули опустил голову и разглядывал свои ботинки. Он был в каком-то замешательстве. Такое можно было ожидать от кого угодно, только не от Мэри. Он начал смутно догадываться, что произошло.

— Мэри, дорогая, вы же знаете, для вас я сделаю все, что только в моих силах. Я хочу вам помочь.

— Он был голоден. Я приготовила ему поесть.

Роули сдвинул брови.

— А потом, насытившись, он пошел и застрелился из вашего револьвера, так, что ли?

Мэри зарыдала.

— Вот вино. Выпейте немного. Реветь можно будет и потом.

Она затрясла головой.

— Нет-нет, со мною все в порядке. Я больше не реву. Сейчас я понимаю, что вела себя как сумасшедшая, но тогда все было по-иному. Думаю, я на какое-то время лишилась рассудка. Помните, что я говорила вам в машине, перед тем как мы простились?

Внезапно он понял, что она имела в виду.

— А я было решил, что все это глупые романтические бредни. Никогда не думал, что вы настолько безрассудны, чтобы совершать такие дурацкие поступки. Почему он застрелился?

— Не знаю. Действительно не знаю.

Роули на минуту задумался, потом стал собирать на поднос стоявшие на столе тарелки и бокалы.

— Что вы делаете? — спросила Мэри.

— Неужели вы думаете, что можно оставить все как есть, чтобы всем стало ясно, что вы ужинали здесь наедине с мужчиной? Где у вас кухня?

— Надо выйти через эту дверь и спуститься этажом ниже.

Он взял поднос и вышел. Когда он вернулся, молодая женщина сидела за столом, обхватив голову руками.

— Хорошо, что я туда спустился — вы оставили там свет. Не умеете вы заметать следы. Ваши слуги, пообедав, не вымыли за собой посуду. Я просто поставил ваши тарелки и бокалы рядом с их. Скорее всего, никто ничего не заметит. Теперь можно вызывать полицию.

Мэри чуть ли не взвизгнула:

— Роули!

— Прислушайтесь же наконец к голосу разума, моя дорогая. Я долго думал обо всем этом и предлагаю вот что: вам надо будет сказать, что вы спали, когда вас разбудил шум, поднятый проникшим в вашу комнату человеком, очевидно грабителем. Вы включили свет и схватили револьвер, лежавший на столике у кровати. Грабитель попытался выхватить его у вас, завязалась борьба, и револьвер вдруг выстрелил. Кто из вас дотронулся до курка, неважно. Можно сказать вот что: этот человек испугался, что на ваши крики сбегутся слуги, и решил, что у него нет иного выхода, кроме как застрелиться.

— Кто же поверит в подобную историю? Она совершенно неправдоподобна.

— Ну уж не менее правдоподобна, чем то, что было на самом деле. Если вы будете настаивать на своем, опровергнуть эту версию будет невозможно.

— Нина слышала выстрел. Она подошла к двери моей комнаты и спросила, в чем дело. Я сказала, что ничего не слышала. Если полиция будет ее допрашивать, она об этом расскажет. Как мне тогда все это объяснить? Ваша версия сразу будет опровергнута. Действительно, почему я заявила ей, что ничего не произошло, когда в моей комнате лежало мертвое тело? Нет, это не годится.

— Может быть, вы все-таки наберетесь духу и скажете мне правду?

— Она довольно неприглядная. И в то же время мне казалось, что я совершаю хороший поступок.

Мэри ничего больше не добавила, и Роули устремил на нее пристальный взгляд, инстинктивно понимая, в чем дело, но все еще не избавившись от сомнений. Она глубоко вздохнула:.

— А что, давайте позовем полицию и покончим с этим делом. Пусть оно завершится катастрофой. По-моему, я это заслужила. Теперь я не смогу больше смотреть людям в глаза. Потом все попадет в газеты. Потом узнает Эдгар. Да, все кончено. — Потом она сказала нечто, удивившее Роули: — В конце концов, этот же бедный мальчик не вор. Я причинила ему боль, и не следует мне теперь его порочить. Виновата во всем я одна; мне за это и отвечать.

Роули внимательно посмотрел на нее.

— Да, вы правы, это будет означать для вас крушение. Вдобавок от вас отступится все общество. Трудно вам придется, дорогая, и, если все так и выйдет, никто ничем не сможет вам помочь. Хотите рискнуть? Предупреждаю, риск очень велик, и, если дело не выгорит, это усугубит ваше положение.

— Я готова пойти на любой риск.

— Почему бы нам не вывезти отсюда тело? Кому тогда придет в голову, что вы как-то причастны к смерти этого человека?

— Но как это сделать? Это невозможно.

— Почему же? Вовсе нет. Если вы мне поможете, мы положим труп в машину. Вы, наверное, изучили все окрестности виллы. Должно быть, нам удастся найти место и спрятать тело так, чтобы его нашли лишь через несколько месяцев.

— Но этого человека хватятся, станут искать…

— Это еще почему? Кому нужен нищий скрипач-итальянец? Подумают, что он удрал, чтобы не платить за комнату, или сбежал с чужой женой.

— Но он не итальянец. Он беженец из Австрии.

— Что ж, тем лучше. Можете биться об заклад, что никто о нем и не вспомнит.

— Нам придется пойти на жуткое дело, Роули. А как вы сами на это смотрите? Вы ведь ужасно рискуете, правда?

— Что же еще делать, дорогая моя? Обо мне не беспокойтесь. Честно говоря, обожаю рисковать и делаю это при первой возможности.

Услышав эти его беззаботные слова, Мэри несколько взбодрилась. Ее переживания теперь уже не были столь невыносимыми. Появилась надежда, что им, быть может, удастся осуществить его план. Но затем на молодую женщину вновь нахлынули сомнения.

— Скоро рассвет. Крестьяне здесь выходят в поле рано.

Роули взглянул на часы.

— Когда светает? Кажется, не раньше пяти. У нас остался час. Если поторопиться, можно успеть.

Она глубоко вздохнула.

— Моя судьба в ваших руках. Я сделаю все, что вы скажете.

— Тогда начнем и, ради Бога, не давайте волю своим нервам.

Роули взял шляпу молодого человека, и они вернулись в спальню, где лежало тело.

— Беритесь за ноги, — скомандовал Роули, — а я подхвачу его под мышки.

Они подняли труп и вынесли его в коридор, а затем на улицу. По ступенькам парадного входа сошли с трудом — Роули пришлось идти спиной вперед. У подножия лестницы они опустили тело наземь. Оно казалось им чудовищно тяжелым.

— Вы сможете подвести сюда машину? — спросил Роули.

— Да, но здесь негде развернуться. Придется ехать задним ходом, — с сомнением в голосе проговорила Мэри.

— Не страшно, я смогу проехать.

Она по узкой дорожке пошла к машине, села в нее и включила мотор. Роули тем временем вернулся в дом — на мраморном полу осталась лужа крови, к счастью, небольшая, поскольку самоубийца выстрелил себе в грудь и кровоизлияние в основном было внутренним.

Зайдя в ванную, Роули снял с крючка полотенце и намочил его в воде, затем прошел в спальню и вытер кровь на мраморном полу. Мрамор был темно-красного цвета, и Роули был почти уверен, что уборщица, моя полы, ничего не заметит. С мокрым, запачканным кровью полотенцем в руках он снова вышел на улицу. Мэри ждала его у машины. Она не стала спрашивать, что он делал в доме.

Роули открыл заднюю дверцу и вновь приподнял труп, взяв его под мышки. Мэри, видя, что ему тяжело, подхватила тело за ноги. Оба все делали молча. Они уложили труп на пол салона, и Роули обвязал его вокруг груди полотенцем, чтобы от тряски на ухабах из раны не лилась кровь. Затем он напялил на голову мертвеца его фетровую шляпу. Сев за руль, он подвел машину задним ходом к воротам. Здесь места было достаточно, и ему удалось развернуться.

— Может быть, я поведу машину и дальше? — спросил он.

— Да, конечно. У подножия холма поверните направо.

— Надо будет как можно скорее куда-нибудь свернуть с шоссе.

— Через четыре или пять миль будет поворот на дорогу, ведущую к деревушке на вершине одного из окрестных холмов. Насколько я помню, там поблизости есть лес.

Выехав на шоссе, Роули прибавил скорость.

— Очень уж быстро вы едете, — заметила Мэри.

— У нас не так много времени, моя дорогая, — раздраженно ответил он.

— Я вся трясусь от страха.

— От этого нам, конечно, будет много пользы.

Он говорил очень резко, и она умолкла. Луна зашла; стояла кромешная тьма. Мэри даже не видела спидометра, но подозревала, что стрелка показывает больше восьмидесяти миль в час. Молодая женщина сидела, стиснув руки на груди. Ужасную вещь они делали, ужасную и опасную, но все же это был для нее единственный выход. Каждый удар ее сердца болезненно отдавался в груди. Она все время повторяла про себя: «О, какую же я сделала глупость!»

— Похоже, мы уже проехали по шоссе около пяти миль, — сказал Роули. — Не пропустили мы поворот, а?

— Нет, но он скоро будет. Сбавьте немного скорость.

Они все еще ехали по шоссе. Мэри с волнением глядела в окошко в поисках поворота на узкую проселочную дорогу, которая, петляя, вела к деревне на вершине холма. До сих пор молодая женщина была здесь два или три раза — ее привлекал вид на эту деревушку, напоминавшую один из городков на склонах холмов, которые старые мастера изображали на заднем плане своих полотен на сюжеты из Священного писания, перенося таким образом действие в родную Тоскану с ее красивейшими пейзажами.

— Вот он! — внезапно вскричала Мэри, заметив наконец поворот.

Но Роули уже его проскочил. Затормозив, он дал задний ход и только после этого повернул на проселочную дорогу. Машина теперь медленно ползла в гору. Мэри и ее спутник пристально вглядывались во тьму в поисках леса. Вдруг она дотронулась до его руки и показала куда-то налево. Он затормозил. Там действительно виднелись купы деревьев, похожих с виду на белую акацию; вокруг густо рос кустарник. Невдалеке от дороги, видимо, был овраг. Роули выключил фары.

— Пойду на разведку. Место, кажется, подходящее.

Он выбрался из машины и стал продираться сквозь заросли. В ничем не нарушаемой мертвой тишине производимый им шум казался невыносимо громким. Через пару минут он вернулся.

— По-моему, как раз то, что нужно, — сказал он шепотом, хотя кругом не было ни души. — Помогите мне вытащить его из машины. Дальше придется волочить его одному, если, конечно, удастся. Вам там не пробраться. Эти колючки изорвут на вас всю одежду.

— Ну и пусть!

— Да дело-то не в вас, — ответил он грубо. — Как вы потом объясните слугам, откуда взялись дырки на ваших чулках и почему туфли ваши все исцарапаны? Ничего, я справлюсь один.

Мэри выбралась из автомобиля и открыла заднюю дверцу. Только они собрались было вытащить тело, как вдруг заметили неподалеку свет фар. Из деревушки на вершине холма ехала вниз по дороге машина.

— О Господи, мы попались! — воскликнула Мэри. — Бегите, Роули, не надо вам впутываться в эту историю.

— Не говорите глупости.

— Я не хочу, чтобы у вас были из-за меня неприятности, — в отчаянии вскричала она.

— Не ведите себя как дура! Не будет у нас никаких неприятностей, если только вы успокоитесь. Почему бы нам их не провести?

— Не надо, Роули, ради Бога. Со мною все кончено.

— Да полно вам! Держите себя в руках. Садитесь на заднее сиденье.

— Но там же он…

— Молчите!

Роули впихнул ее в машину, затем залез туда сам. Свет фар приближавшейся машины в этот момент виден не был — она на время скрылась за поворотом дороги, но вскоре должна была появиться.

— Придвиньтесь ко мне. Они примут нас за влюбленную парочку, забравшуюся в укромное место, чтобы побыть наедине. Сидите спокойно, не двигайтесь.

Машина была уже недалеко. Еще две-три минуты — и она должна была подъехать к ним. Дорога в этом месте была настолько узкой, что водителю встречного автомобиля пришлось бы замедлить скорость, чтобы проехать мимо них. Он мог даже задеть их машину. Роули обхватил свою спутницу за плечи и притянул к себе. Ногами оба упирались в труп.

— Я вас сейчас поцелую, — предупредил ее Роули. — Поцелуйте и вы меня, если вы на это способны.

Машина почти уже подъехала к ним. Похоже было, что она вихляла от одного края дороги к другому.

— Дьявольщина, да они, кажется, пьяны в стельку! Дай Бог, чтобы они нас заметили — иначе расшибут в лепешку. Ну, быстро, целуйте меня!

Мэри прикоснулась губами к его губам; со стороны могло показаться, что оба настолько поглощены друг другом, слившись в поцелуе, что даже не подозревают о приближении другой машины. Та была набита людьми, горланившими визгливыми голосами какую-то песню, причем так громко, что их услышал бы и глухой. В селении на вершине холма, наверное, праздновали свадьбу, и в машине сидели веселившиеся до ночи, перепившиеся гости, которые сейчас возвращались домой, в какую-то другую деревню. Машина ехала по самой середине дороги и, казалось, неминуемо должна была врезаться в их «фиат». Сделать уже ничего было нельзя. Вдруг кто-то из этих людей издал крик. Фары осветили стоявшую на дороге неподвижную машину. Раздался громкий визг тормозов, и приближавшийся автомобиль резко замедлил ход. Вероятно, сознание того, что он только что избежал смертельной опасности, несколько протрезвило водителя, и машина его теперь ползла как сонная муха. Тут один из его приятелей увидел, что в неосвещенном салоне неподвижного автомобиля кто-то есть. Вглядевшись, они заметили слившуюся в страстном объятии парочку и разразились грубым хохотом. Кто-то выкрикнул скабрезную шутку, двое или трое других, вторя ему, издавали непристойные звуки. Роули крепко сжимал Мэри в объятиях. Можно было подумать, что они охвачены любовным экстазом и неспособны воспринимать ничего другого. Какой-то шутник, уловивший деликатность ситуации, густым баритоном запел песенку герцога из вердиевского «Риголетто»: «La Donna è mobile».[4] Остальные, очевидно, не знавшие слов, но горевшие желанием помочь певцу, пытались подпевать. В этот момент встречный автомобиль поравнялся с неподвижно стоявшим «фиатом»; расстояние между машинами было не больше дюйма.

— Обнимите-ка меня за шею, — прошептал Роули.

Когда встречная машина проезжала мимо, губы его все еще касались губ Мэри; он весело помахал пьянчугам рукой.

— Bravo! Bravo! — кричали те. — Buon divertimento![5]

Когда они уже проехали мимо, баритон снова запел: «La Donna è mobile». Машина зигзагами съезжала с горки, ежеминутно рискуя свалиться в кювет. Пассажиры все так же с жаром пели, и, даже когда автомобиль уже скрылся из виду, звуки их голосов еще слышались вдали.

Роули наконец разжал объятия, и Мэри, обессилев, откинулась на спинку сиденья.

— Как хорошо, что влюбленным симпатизирует весь мир, — сказал он. — Ну, а теперь пора нам браться за дело.

— Не опасно ли это? Если его найдут поблизости от этого места…

— Где бы его ни нашли на всем протяжении этой дороги, наше появление здесь посреди ночи все равно будет казаться подозрительным. Но мы можем проехать еще много миль и все же не найти лучшего места. К тому же рыскать по всей округе нам просто некогда. В той машине все были пьяны, а таких «фиатов», как этот, сотни. Кому придет в голову заподозрить нас? Во всяком случае очевидно, что этот человек покончил с собой. Выходите из машины.

— Не уверена, что я удержусь на ногах.

— Да помогите же мне его вытащить, черт возьми! Потом можете сидеть себе в машине, сколько угодно.

Он вылез из автомобиля, ухватил Мэри за руку и вытянул ее наружу. Внезапно она облокотилась о крыло машины и разразилась истерическими рыданиями. Роули поднял руку и отвесил ей звонкую пощечину. Мэри была настолько этим поражена, что, задыхаясь, резко выпрямилась и перестала плакать так же внезапно, как только что начала.

— Ну вот, а теперь помогите мне.

Молча они вытащили тело из машины. Роули обхватил его за плечи.

— Перекиньте его ноги через другую мою руку. Черт знает, до чего тяжел! Отведите-ка в сторону вон те ветки, чтобы я смог пройти, не ломая их.

Она сделала то, о чем ее просил Роули, и он стал с трудом продираться сквозь кустарник. Воображению испуганной женщины представлялось, что поднятый им шум слышен на много миль вокруг. Она стояла в ожидании, и ей казалось, что Роули отсутствовал уже целую вечность. Но вот она увидела, что он идет к машине с другой стороны, по дороге.

— Решил на всякий случай вернуться другим путем.

— Все в порядке? — нетерпеливо спросила она.

— Как будто бы так. Черт побери, неужели все уже позади? Неплохо было бы сейчас выпить. — Он посмотрел на Мэри, и в глазах его засветилась улыбка. — Теперь можете плакать, если хотите.

Мэри не ответила, и они снова уселись в машину. Роули включил мотор.

— Куда вы собираетесь ехать? — спросила она.

— Здесь ведь не развернешься. Да и лучше нам проехать немного вперед, — чтобы по следам не было заметно, что здесь останавливалась и разворачивалась машина. Не знаете, кстати, кончается дорога в деревне или выходит на шоссе и с той стороны?

— По-моему, кончается в деревне.

— Ну и ладно. Проедем еще немного и при первой же возможности развернемся.

Какое-то время они молчали.

— Полотенце осталось в машине, — вдруг сказала Мэри.

— Так и надо. Потом я его где-нибудь выброшу.

— На нем инициалы Лионарда.

— Не волнуйтесь, что-нибудь придумаю. В крайнем случае, оберну им камень, завяжу узлом и по дороге домой брошу в Арно.

Проехав еще пару миль, они заметали, что дорога стала шире. Роули уже приготовился было разворачиваться, как вдруг воскликнул:

— Господи! А револьвер-то!

— Что? Он остался в моей комнате.

— Совершенно забыл о нем. Вспомнил только сейчас. Если рядом с телом не найдут револьвера, из которого был произведен выстрел, это покажется подозрительным. Надо бы положить его рядом с трупом.

— Что же теперь делать?

— Ничего. Будем надеяться, что нам повезет, как везло до сих пор. Если тело обнаружат, а револьвера поблизости не найдут, полицейские, верно, решат, что какой-то мальчишка набрел на труп, стащил револьвер и никому ничего не сказал.

Обратно они ехали так же быстро, как и раньше. Роули то и дело бросал беспокойные взгляды на небо. Пока еще стояла ночь, но тьма была уже не такой густой, как раньше. Светать еще не начало, но чувствовалось, что утро скоро настанет. Крестьяне в Италии выходят в поле рано, и Роули хотел доставить домой свою спутницу до этого.

Наконец они подъехали к подножию холма, на котором стояла вилла. Роули остановил машину. Чернота небес начала сменяться сероватым светом.

— Дальше езжайте одна. Здесь как раз спрятан мой велосипед.

Мэри с трудом улыбнулась ему и собралась было что-то сказать, но он ласково похлопал ее по плечу:

— Все в порядке. Можете не волноваться. Да, вот что: примите-ка дома парочку таблеток снотворного — все лучше, чем лежать без сна и снова переживать то, что было. Если хорошенько выспитесь, будете чувствовать себя совсем по-другому.

— У меня такое ощущение, что я больше никогда уже не смогу уснуть.

— Да, понимаю. Потому и советую вам принять меры. Завтра я к вам загляну.

— Я весь день буду дома.

— Помнится, вы приглашены на завтрак к Аткинсонам. Они попросили меня составить вам компанию.

— Я позвоню им и скажу, что плохо себя чувствую.

— Вот этого как раз делать не надо. Вы должны пойти туда и держаться так, как будто ничего не произошло. Даже если подозрение случайно падет на вас, вам не следует вести себя так, словно вас обременяет сознание вины. Понимаете?

— Да.

Мэри пересела за руль и дождалась, пока Роули вытащил из-за кустов велосипед и укатил. Тогда она поехала домой. Поставив машину в гараж, расположенный у самых ворот, она пошла по аллее к дому, бесшумно открыла дверь и вошла. Перед дверью своей комнаты она замерла в нерешительности. Ей не хотелось туда входить — на мгновение ее охватил суеверный страх, что если она отворит дверь, то увидит стоящего за нею Карла в его изношенном черном костюме. Страх парализовал ее рассудок, но поддаваться ему было нельзя. Мэри заставила себя войти, хотя за ручку двери взялась дрожащей рукой. Быстро включив свет, она издала вздох облегчения — комната была пуста. Все там было таким же, как обычно. Мэри взглянула на стоявшие; на столике возле кровати часы. Не было еще и пяти утра! Сколько ужасных событий произошло за столь короткий промежуток времени! Молодая женщина подумала, что отдала бы все на свете за то, чтобы повернуть время вспять и снова стать такой же беззаботной, какой была всего несколько часов назад. По лицу ее побежали слезы. Она ужасно устала, голова ее раскалывалась от пульсирующей боли. Вспоминались события этой страшной ночи, все сразу, вперемешку. Память обрушивала на молодую женщину какой-то беспорядочный и нескончаемый поток видений. Мэри стала медленно раздеваться. Ей совершенно не хотелось ложиться на эту кровать, но ничего другого не оставалось. На вилле ей придется провести по крайней мере еще несколько дней. Роули скажет, когда можно уже будет уехать, не возбуждая ни у кого подозрений. Если она огласит свою помолвку с Эдгаром, всем ясно будет, почему она покидает Флоренцию на несколько недель раньше, чем собиралась. Ей никак не удавалось припомнить, говорил ли Эдгар, когда ему надо отплыть на пароходе в Индию. Должно быть, скоро. Там она будет в безопасности, сумеет все забыть.

Когда Мэри уже собралась было лечь, ей вдруг вспомнилось, что Роули отнес оставшуюся с ужина посуду на кухню. Невзирая на его заверения, на душе у молодой женщины было неспокойно. Она почувствовала, что должна сама проверить, все ли там в порядке. Набросив на плечи халат, она отправилась в столовую, а оттуда на кухню. Если бы кто-нибудь из слуг услышал ее шаги, она потом сказала бы, что, проснувшись, почувствовала, что голодна, и пошла на кухню подкрепиться.

Дом казался пустым и безлюдным, кухня напоминала огромную мрачную пещеру. Мэри увидела на столе бекон и убрала его обратно в кладовку, затем выбросила яичную скорлупу в ведро под раковиной, вымыла бокалы и тарелки, оставшиеся после ее совместной с Карлом трапезы, и поставила их туда, где они стояли раньше. Сковороду она повесила на крючок. Теперь уже ничто не могло вызвать у слуг подозрение, так что Мэри тихонько прошла обратно в спальню, выпила снотворное и погасила свет. Она надеялась, что лекарство подействует сразу, но все еще была очень возбуждена и потому лежала без сна и думала, что если вскоре не уснет, то сойдет с ума, но все-таки уснула.