Вилла Рубейн

V

На четвертый день после того, как Гарц начал работу над картиной, рано утром из виллы Рубейн вышла Грета и, миновав плотину, уселась на скамейку, с которой был хорошо виден старый дом на обрыве. Вскоре появился Гарц.

- Я не стучалась, - сказала Грета, - вы все равно не услышали бы, и потом еще рано. Я жду вас уже четверть часа.

В руке она держала букет. Вытянув из него бутон розы, она протянула его Гарцу.

- В нашем саду это первый бутон розы нынешней весной, - сказала она, и я дарю его вам за то, что вы рисуете меня. Сегодня мне исполнилось тринадцать лет, герр Гарц; сеанса не будет, потому что у меня день рождения; но зато мы все собираемся в Меран смотреть пьесу об Андреасе Гофере[15]. Поедемте с нами, пожалуйста; я пришла, чтобы пригласить вас, и остальные тоже скоро будут здесь.

Гарц поклонился.

- А кто эти остальные?

- Кристиан, доктор Эдмунд, мисс Нейлор и кузина Тереза. Ее муж болен, и поэтому она очень грустная, но сегодня она хочет забыть об этом. Нехорошо все время грустить, да, герр Гарц?

Он засмеялся.

- Вы не могли бы.

- Нет, могла бы, - серьезно ответила Грета. - Мне тоже часто бывает грустно. Вы смеетесь надо мной. Сегодня нельзя надо мной смеяться, у меня день рождения" Как вы думаете, герр Гарц, хорошо быть взрослой?

- Нет, фрейлейн Грета, лучше, когда жизнь еще впереди.

Они шагали рядом.

- Я думаю, - сказала Грета, - что вы не любите терять даром время. А вот Крис говорит, что время - это ничто.

- Время - это все, - откликнулся Гарц.

- Она говорит, что время - ничто, а мысль - все, - мурлыкала Грета, гладя себя розой по щеке. - А вот я думаю, откуда возьмется мысль, если нет времени выдумать ее. А вон остальные! Глядите!

На мосту мелькнул яркий букет зонтиков и исчез в тени.

- Ну-ка, - сказал Гарц, - догоним их!

В Меране к открытому театру под сенью замка Тироль через луга стекались толпы народа: высокие горцы в коротких кожаных штанах выше колен и шляпах с орлиными перьями, торговцы фруктами, почтенные горожане с женами, приезжие иностранцы, актеры и прочая, самая разношерстная публика. Зрители, сбившиеся вокруг высоких подмостков, изнемогали от зноя. Кузина Тереза, высокая и тонкая, с тугими румяными щеками, прикрывала ладошкой свои красивые глаза.

Представление началось. В пьесе изображалось тирольское восстание 1809 года; деревенская жизнь, танцы и пение йодлей; ропот и призывы, грозный бой барабанов; толпа, вооруженная кремневыми ружьями, вилами, ножами; битва и победа; возвращение домой и праздник. Потом еще восстание, пушечный гром, предательство, плен, смерть. И на первом плане под голубым небом, на фоне горной цепи, неизменно спокойная фигура патриота Андреаса Гофера, чернобородого, затянутого кожаным кушаком.

Гарц и Кристиан сидели позади остальных. Он был так поглощен спектаклем, что она тоже молчала и только наблюдала за выражением его лица, застывшего в каком-то холодном исступлении - он, казалось, чувствовал себя участником событий, развертывавшихся на сцене. Что-то от его настроения передалось и ей; когда представление окончилось, ома дрожала от возбуждения. Выбираясь из толпы, они потеряли остальных.

- Пойдемте к станции по этой тропинке, - оказала Кристиан. - Так ближе.

Тропинка шла немного в гору; по обочине луга вился ручеек, а живая изгородь была усыпана цветами шиповника. Кристиан застенчиво поглядывала на художника. С первой их встречи на дамбе ее не переставали обуревать новые мысли. Этот иностранец с решительным выражением лица, настойчивым взглядом и неиссякаемой энергией вызывал у нее незнакомое чувство; в словах его было именно то, что она думала, но не могла выразить. У перелаза она посторонилась, чтобы пропустить чумазых и лохматых крестьянских мальчишек, которые прошли мимо, напевая и насвистывая.

- Когда-то я был таким же, как эти мальчишки, - оказал Гарц.

Кристиан быстро обернулась к нему.

- Так вот почему эта пьеса увлекла вас!

- Там, наверху, моя родина. Я родился в горах. Я пас коров, спал на копнах сена, а зимой рубил лес. В деревне меня обычно называли бездельником и "паршивой овцой".

- Почему?

- Да, почему? Я работал не меньше других. Но мне хотелось удрать оттуда. Как вы думаете, мог бы я остаться там на всю жизнь?

У Кристиан загорелись глаза.

- Если люди не понимают, чего ты хочешь, то они всегда называют тебя бездельником, - бормотал Гарц.

- Но вы же добились своего, несмотря ни на что, - сказала Кристиан.

Для нее самой решиться на что-нибудь и довести дело до конца было очень трудно. Когда-то она рассказывала Грете сказки собственного сочинения, и та, всегда инстинктивно стремившаяся к определенности, бывало, спрашивала: "А что было дальше, Крис? Доскажи мне все сегодня!" Но Кристиан не могла. Она была мечтательна, мысли ее были глубокими и смутными. Чем бы она ни занималась: вязала ли, писала ли стихи или рисовала, - все получалось у нее по-своему прелестно, и всегда не то, что задумано. Николас Трефри как-то сказал о ней: "Если Крис возьмется делать шляпу, то у нее может получиться покров для алтаря или еще что-нибудь, но только не шляпа". Она инстинктивно стремилась понять скрытый смысл вещей, и на это уходило все ее время. Самое себя она знала лучше, чем большинство девушек в девятнадцать лет, но в этом был повинен ее разум, а не чувства. В той тепличной обстановке, в которой она жила, ей не приходилось волноваться, если не считать тех редких случаев, когда у нее бывали вспышки гнева ("истерики", как окрестил их старый Николас Трефри) при виде того, что она считала низким и несправедливым.

- Если бы я была мужчиной, - сказала Кристиан, - и собиралась стать великим, я предпочла бы начать с самой первой ступеньки, как вы.

- Да, - быстро ответил Гарц, - надо испытать и понять все.

Она и не заметила, что он воспринял, как должное, ее слова о том, что он собирается стать великим.

- Таких взглядов придерживаются немногие! - продолжал он, недовольно кривя губы под черными усами, - А для всех остальных неблагородное происхождение - уже преступление!

- Вы несправедливы, - сказала Кристиан. - Этого я от вас не ожидала.

- Но ведь это правда! Стоит ли закрывать глаза на нее?

- Может быть, и правда, но благороднее о ней не говорить!

- Если бы чаще говорили правду, было бы меньше лицемерия, - сказал Гарц, стукнув кулаком по ладони.

Кристиан, сидевшая на перелазе, взглянула на него сверху вниз.

- Впрочем, вы правы, фрейлейн Кристиан, - вдруг добавил он, - все это мелочи. Главное - работа и стремление увидеть красоту мира.

Лицо Кристиан просияло. Эту жажду красоты она понимала очень хорошо. Соскользнув с перелаза, она глубоко вздохнула.

- Да! - сказала она.

Оба немного помолчали, потом Гарц неуверенно произнес:

- Если бы вам и фрейлейн Грете захотелось как-нибудь посмотреть мою мастерскую, я был бы очень рад. Я попытался бы прибрать ее к вашему приходу!

- Я буду очень рада. Это могло бы многому научить меня. А я хочу учиться.

Оба они молчали, пока тропинка не вывела их на дорогу.

- Мы, по-видимому, всех опередили; как хорошо быть впереди... не надо торопиться. Впрочем, я забыла... вы ведь не любите бездельничать, герр Гарц, вы всегда торопитесь.

- Потрудившись как следует, я могу бездельничать не хуже всякого другого; потом снова работаю... охота к работе нагуливается, как аппетит.

- А я всегда бездельничаю, - сказала Кристиан. Сидевшая на обочине дороги крестьянка, подняв к ним загорелое лицо, попросила тихим голосом:

- Милостивая госпожа, помогите мне, пожалуйста, поднять на плечо эту корзину.

Кристиан нагнулась, но прежде чем она успела что-нибудь сделать, Гарц взвалил корзину себе на спину.

- Так-то лучше, - сказал он, кивая крестьянке. - Эта добрая дама не обидится на меня.

Женщина, очень сконфуженная, пошла рядом с Кристиан. Потирая загорелые руки, она говорила:

- Добрая госпожа, я не хотела... Корзина тяжелая, но я совсем не этого хотела...

- Я уверена, что он помогает вам с удовольствием, - сказала Кристиан.

Однако вскоре их догнал экипаж с остальными, и при виде этого странного зрелища мисс Нейлор поджала губы, кузина Тереза мило закивала головой, Дони улыбнулся, а у сидевшей рядом с ним Греты выражение лица стало очень чопорным. Гарц расхохотался.

- Чему вы смеетесь? - спросила Кристиан.

- Вы, англичане, забавный народ. Этого делать нельзя, того делать не полагается - не повернешься, словно в крапиве сидишь. А если бы мне взбрело в голову пройтись с вами без сюртука, ваша гувернантка свалилась бы под колеса.

Смех его заразил Кристиан; пока они шли к станции, у них появилось такое чувство, что теперь они знают друг друга лучше.

Солнце уже скрылось за горами, когда маленький поезд тронулся и пополз вниз по склону долины. Всех сморило, а Грета то и дело клевала носом. Кристиан сидела в углу и смотрела в окно, Гарц изучал ее профиль.

Он пытался рассмотреть ее глаза. Он и раиьше замечал, что каково бы ни было их выражение, брови, выгнутые и довольно широко расставленные, придавали ее взгляду какую-то особенную проницательность. Он думал о своей картине. В лице девушки нет ничего характерного, слишком оно доброе, слишком лучистое. Только подбородок резко очерченный, почти упрямый.

Поезд дернулся и остановился; Кристиан оглянулась. У Гарца было такое ощущение, словно она оказала: "Вы мой друг".

На вилле Рубейн герр Пауль заколол ради дня рождения Греты весьма упитанного тельца. - Когда все гости наконец уселись, он один остался на ногах. Взмахнув рукой над накрытым столом, он крикнул:

- Дорогие мои! Ешьте на здоровье! Здесь вкусные вещи... Прошу! - И с хитрым видом фокусника, достающего кролика из шляпы, он снял крышку с супницы. - Суп... черепаховый, жирный, с зеленым жиром!

Он чмокнул губами.

За столом никто не прислуживал. Грета так объяснила Гарцу отсутствие лакеев:

- Это потому, что мая хотим подурачиться сегодня.

Красная и блестящая, как бокал, наполненный вином, физиономия герра Пауля излучала радушие. Он чокался со всеми и увещевал отстающих.

Гарц за спиной Греты украдкой передал мисс. Нейлор хлопушку, и маленькая гувернантка вдруг, с выражением шутливого ужаса на лице, дернула за ниточку. Хлопушка взорвалась, и Грета соскочила со стула. Скраф, испугавшись, вдруг оказался на буфете и попал передними лапами в тарелку с супом; он обернулся с таким видом, словно обвинял всю компанию в том, что оказался в неловком положении. Раздался взрыв смеха. Но Скраф не торопился вылезать из тарелки, он понюхал суп и, не обнаружив никакого подвоха, стал его лакать,

- Возьмите его! Возьмите его! - жалобно просила Грета. - А то он заболеет.

- Allons, mon cher! - кричал герр Пауль. - C'est magnifique, mais vous savez, ce n'est guere la guerre[16].

Скраф, сделав отчаянный прыжок, опустился позади него.

- Ах! - вскрикнула мисс Нейлор. - Ковер!

Новый взрыв хохота потряс стол; рассмеявшись раз, они теперь могли остановиться, только насмеявшись вволю. Когда Скраф и следы его деятельности были удалены, герр Пауль взял разливательную ложку.

- У меня есть тост, - сказал он, размахивая ложкой и требуя внимания. Мы выпьем все вместе и от всего сердца. Предлагаю вылить за мою дочурку, которой сегодня исполнилось тринадцать лет... И в наших сердцах, - продолжал он, положив разливательную ложку и став вдруг серьезным, - живет память о той, которой нет сегодня с нами на этом радостном торжестве, и за нее мы тоже поднимаем бокалы от всего сердца, потому что она тоже была бы рада видеть нас веселыми. Я пью за мою дочурку, благослови ее бог!

Все встали, чокнулись бокалами и выпили; потом все замолчали, и Грета, по обычаю, запела немецкую песенку. На четвертой строке она сконфузилась и замолчала.

Герр Пауль громко высморкался и, взяв колпак, вывалившийся из хлопушки, напялил его на голову.

Все последовали его примеру. Мисс Нейлор досталась пара ослиных ушей, и после второго бокала она надела их с видом человека, приносящего себя в жертву ради общего блага.

После ужина наступило время вручения подарков. Герр Пауль завязал Грете глаза платком, и все по очереди стали подносить ей подарки. Взяв в руки подарок, Грета должна была отгадать, от кого он, в противном случае с нее полагался штрафной поцелуй. Ее проворные, ловкие пальчики бесшумно ощупывали подарки, и в каждом случае она отгадывала правильно.

Подарок Дони, котенок, вцепился когтями ей в волосы, вызвав веселое замешательство.

- Это подарок доктора Эдмунда, - сразу же догадалась она.

Кристиан заметила, что Гарц исчез, но вскоре вернулся запыхавшийся и преподнес свой подарок последним.

Подойдя на цыпочках, он вложил его в руки Греты. Это была маленькая бронзовая копия одной из статуй Донателло.

- О, герр Гарц! - воскликнула Грета. - Я видела ее тогда у вас в мастерской. Она стояла у вас на столе. Такая милая!

Миссис Диси наклонилась и, впившись в статуэтку своими белесыми глазками, прошептала: "Прелестно!" Мистер Трефри взял фигурку в руки.

- Оригинальная штучка! Думаю, стоит немало! Он с сомнением поглядел на Гарца.

Потом все перешли в другую комнату, и герр Пауль, сняв с Греты платок, завязал им собственные глаза.

- Берегитесь! Берегитесь! - кричал он. - Сейчас я вас всех переловлю.

И, расставив руки, он осторожно двинулся вперед, словно медведь на задних лапах. Но поймать ему не удалось никого. Кристиан и Грета прошмыгнули у него под руками. Миссис Диси увернулась от него с удивительным проворством. Мистер Трефри забрался в угол и, покуривая сигару, подзуживал:

- Браво, Пауль! Какой проворный! А ну, бегом! Грета, давай!

Наконец герр Пауль поймал Терезу, которая прижалась к стене и, растерявшись, тоненько попискивала.

Вдруг миссис Диси заиграла вальс "Голубой Дунай". Герр Пауль отшвырнул платок, свирепо подкрутил ус, окинул взглядом комнату и, обхватив Грету за талию, неистово закружился, ныряя и подпрыгивая, как пробка на волнах. Кузина Тереза с мисс Нейлор последовали его примеру, обе были чрезвычайно торжественны. Каждая (выделывала свои па, не обращая внимания на партнершу. Гарц подошел к Кристиан.

- Я не умею танцевать, - сказал он, - то есть я танцевал только раз в жизни, но, может быть, вы все-таки...

Она положила руку ему на плечо, и они закружились. В танце она была легка, как перышко. Глаза ее сияли, ножки летали, вся она подалась немного вперед. Сначала у Гарца ничего не получалось, но вскоре ноги его стали двигаться в такт музыке, и они с Кристиан продолжали кружиться даже тогда, когда все остальные уже остановились. Время от времени пары ускользали танцевать на веранду и, кружась, возвращались через раскрытую дверь. Свет ламп сиял на белых платьях девушек, на вспотевшем лице герра Пауля. Он веселился до изнеможения и, когда музыка смолкла, бросился во весь рост на диван и произнес, задыхаясь:

- Боже мой! Боже мой!

Вдруг Кристиан почувствовала, как Гарц сжал ее руку. Тяжело дыша, вся сияющая, она взглянула на него.

- Голова кружится! - пробормотал он. - Я очень плохо танцевал, но я скоро научусь.

Грета захлопала в ладоши.

- Мы будем танцевать каждый вечер, мы будем танцевать каждый вечер!

Гарц взглянул на Кристиан; она покраснела еще больше.

- Я покажу вам, как пляшут у нас в деревне - ногами по потолку,

И, подбежав к Дони, он попросил:

- Держите меня! Поднимайте... вот так! Теперь, раз... два...

Он попытался вскинуть ноги выше головы, но у Дони вырвалось "ох!", и они оба грохнулись на пол. Этим неуместным происшествием завершился вечер. Дони пошел провожать кузину Терезу, а Гарц зашагал домой, напевая "Голубой Дунай". У. него было такое ощущение, словно рука его все еще лежала на талии Кристиан.

В своей спальне сестры долго еще сидели у окна на ветерке перед тем, как раздеться.

- Ах! - вздохнула Грета. - Сегодня у меня был самый счастливый день рождения.

Кристиан тоже подумала: "Ни разу в жизни я не была так счастлива, как сегодня. Вот если бы так было каждый день!" И она высунулась в окно, подставив под прохладный ветерок горящие щеки.