Вильгельм I и нормандское завоевание Англии

Глава III ГЕРЦОГСКОЕ ПРАВЛЕНИЕ И ЦЕРКОВЬ

Феодальный сеньор правил самолично. Он не мог обойтись без тех, кто ему служил, — многочисленных соратников, советников, дружинников, священников, капелланов, придворных слуг и чиновников на его землях, — однако для личного свидания с ним не чинилось никаких придворных или бюрократических препон. Напротив, он жил в простом мире и был у всех на виду, постоянно находился в движении, был доступным для других. От него ожидали, что он будет лично отправлять правосудие над мужчинами и женщинами, над простолюдинами и знатью, и если он вел себя мудро, то мог сосредоточить все бразды правления в своих руках. Нужно сказать, что система феодального правления начала приходить в упадок с тех пор, как стали невозможны личные взаимоотношения между сеньором и его вассалами, а также — правда, тут связь всегда была слабее — его народом.

Нормандия по величине приблизительно равна юго-восточным графствам Англии — возьмем, например, Кент, Суссекс, Суррей, Гемпшир и, для большей точности, Беркшир. Она целиком находилась под бдительным надзором герцога и не требовала сложной системы управления. Приказы могли передавать гонцы. Какие земли кому пожалованы, у кого какие привилегии и повинности — все это можно было держать в голове. В связи с этим совсем неудивительно, что мы почти не располагаем подробными сведениями о системе герцогской администрации до 1066 г. — вероятно, мало что заслуживало упоминания. Иногда эту систему называют централизованным управлением, однако данное определение является ошибочным. Управление герцогством находилось в руках герцога, и Вильгельм держал своих вассалов под жестким контролем, потому что он был человеком сильным и решительным, а Нормандия была невелика. Однако совершенно нелепо полагать, будто в герцогстве существовала централизованная власть со всеобъемлющими полномочиями, которой было подчинено все и вся. Прежде всего Вильгельм управлял своим собственным доменом — своими баронами, епископами, монастырями, двором и личными владениями. Подобным же образом его бароны, епископы и аббаты управляли своим имением. Как и в любом феодальном обществе, здесь сложилась по сути децентрализованная структура — иерархическая система, в которой каждый феодал интересовался только собственными слугами и вассалами — теми, кто подчинялся непосредственно ему.

Время от времени бароны Вильгельма бывали при его дворе, особенно по большим церковным праздникам и тогда, когда нужно было обсудить важные дела. Здесь становилось известно о недовольстве герцога каким-либо вассалом или о разногласиях между баронами. Обязательно следовало выносить на общее обсуждение вопросы, требовавшие единодушного одобрения, — например, объявление войны, — так как успех зависел от скоординированных действий баронов. Нам известно, что герцог Роберт именно на таких собраниях баронов добился признания Вильгельма своим наследником, а сам Вильгельм, вероятно, предложил вторгнуться в Англию. Все же в то время очень большое значение имела общественная сторона жизни феодального двора. Вассалы ожидали от сеньора, что тот задаст им пир, что им представится возможность поговорить со своим господином, попросить об услуге, донести на соперника, убедить в своей точке зрения. Сеньор в свою очередь желал встречаться со своими баронами, не выпускать их из виду и из-под контроля, вершить справедливый суд и добиться того, чтобы все остались довольны. В сущности, письменных свидетельств, касающихся двора Вильгельма до 1066 г., у нас мало. По-видимому, он был бережливым в отношении собственного имущества и, не считая торжеств в 1067 г., избегал роскоши и пиршеств. Даже если он и не был деспотичным, то щедрым его тоже вряд ли можно назвать.

Самым значительным достижением Вильгельма в сфере правления стало постепенное обеспечение правопорядка в герцогстве; впрочем, произошло это не в результате административных мер. Наиболее могущественные бароны, которые, как и их господин, носили титул графа, были изначально близкими родственниками правящей семьи. Но поскольку первые графы Нормандии были довольно неразборчивы в связях с женщинами, мало кто из баронов не мог притязать на почетное родство с ними. Как мы уже видели, независимость и амбиции родственников Вильгельма доставили ему много неприятностей. Однако со временем герцоги становились все менее плодовитыми, и, после того как старшие родственники Вильгельма погибли или умерли, осталось совсем мало тех, кто действительно состоял с ним в близком родстве. Сам он облагодетельствовал только двоих из них — сводных братьев, один из которых получил епархию Байе, а другой — графство Мортен. Таким образом, почти исчезло сословие баронов, имевших когда-то благодаря высокому происхождению право на независимость, и вместо него осталась только общность людей одного круга, между которыми часто вспыхивали раздоры, но которые в основном жили в согласии и признавали герцога своим сюзереном. Герцог был не только землевладельцем и сеньором для своих вассалов, но также и главой рода. Все его предшественники на герцогском престоле пытались помешать баронам вести междоусобные войны — либо вмешиваясь лично, либо поощряя так называемое «перемирие Божье». Они стремились к тому, чтобы все разногласия между баронами разбирались при герцогском дворе, а не решались путем войны. Однако в этом преуспели только самые могущественные герцоги. Вильгельм приветствовал «перемирие Божье», церковное установление, которым запрещалось вести военные действия в особые дни и на определенные сроки; что очень важно, это перемирие было сначала провозглашено на церковном соборе сразу после битвы при Валь-де-Дюне (в 1047 г.), а потом и на большинстве нормандских соборов. Таким образом, Вильгельм превратил «перемирие Божье» фактически в «герцогское».

В конце концов, Вильгельм добился наиболее стабильного внутреннего порядка, который когда-либо знало герцогство. Он пытался не придавать значения некоторым осложнениям, возникшим из-за того, что некоторые вассалы служили нескольким сеньорам, но, по-видимому, при возможности герцог настаивал на том, чтобы его бароны признавали сюзереном только его одного. Например, когда в 1054 г. нормандская армия под командованием Роберта, графа Э, и Рожера Мортемера разбила французскую армию у города Мортемер-сюр-Ольн, граф Ральф де Мондидье мог оказаться в плену, но Рожер решил помочь ему. Когда-то Рожер принес Ральфу оммаж — предположительно за земельное владение, которое тот ему пожаловал, — и поэтому укрывал его три дня в своем замке, а затем сопроводил домой. Рожер, отказавшись взять в плен своего сеньора, вероятно, повел себя благородно по понятиям того времени. Герцог же воспринял его поведение иначе и изгнал его из графства. Позднее он вернул Рожеру его феод, но столицу (caput) онора^{7}, Мортемерский замок, отдал Гильому де Варенну, своему верному вассалу и родственнику Рожера. В Англии то ли тому же Гильому де Варенну, то ли его сыну и тезке был пожалован онор Льюис, а позже, вероятно при Вильгельме Рыжем, титул эрла Суррейского. Мортимеры закрепились в Англии под покровительством Гильома Фиц-Осборна, сеньора Бретея и эрла Герефордского, и сами стали эрлами лишь в XIV в.

Помимо этого, Вильгельм нанес удар по военной независимости своих вассалов, взяв под контроль их укрепления. После каждого восстания он разрушал новые, построенные без его разрешения баронские замки и, если верить впечатляющему рассказу Ордерика Виталия о реакции некоторых баронов на весть о смерти Вильгельма, ввел практику размещения своих гарнизонов в баронских замках — по крайней мере, в случае чрезвычайного военного положения, — а также в замках тех вассалов, которым он не доверял. И в Нормандии, и в Англии это герцогское право вошло в обычаей и вызывало у многих возмущение. Из более поздней истории обоих государств мы знаем, как высоко любой барон ценил замок, символ своего общественного положения, и каким униженным он себя чувствовал, лишаясь его. Возможно также, что Вильгельм начал более четко определять, какую феодальную службу должны нести его вассалы, — что могло быть приемлемым для обеих сторон, — и, как можно было ожидать, он пытался установить строгую дисциплину в войсках, которыми командовал. Гильом де Пуатье в двух местах своего повествования пишет: «Крестьянские коровы и овцы мирно паслись на полях и пустошах. Хлеба оставались нетронутыми для жнеца и его серпа, так как ретивые копыта боевых коней их не топтали и не срезал фуражир. Люди, слабые и безоружные, с песнями ездили верхом там, где им хотелось, не дрожа от страха при виде рыцарских отрядов». От наихудшего произвола, на который были способны воины Вильгельма, их, вероятно, удерживали герцогские указы, но, как мы еще увидим по их поведению в период между 1066 и 1070 гг., картина, нарисованная Пуатье, является идеализированной.

В отличие от Англии, в Нормандии XI в. еще не было писаного закона. Однако на основании более поздних сводов законов мы можем предположить, что в то время здесь действовала разновидность германского обычного права, по которому каждый человек имел свою цену в зависимости от положения в обществе и в которое внесли некоторые видоизменения феодальные обычаи. Герцог по своему статусу был верховным блюстителем закона и высшей судебной властью (это называлось «тяжбы меча») над нарушителями общественного порядка. Среди преступлений, за которые предусматривалась смертная казнь, наиболее часто упоминаются убийство, поджог и грабеж. Помимо этого, герцог брал на себя ответственность за безопасность земледельцев и путников на больших дорогах, а также защиту вдов и сирот. Как нам известно со слов почитателей Вильгельма, он очень не любил уничтожать то, что было создано Богом, и поэтому милосердно заменял смертную казнь нанесением увечий. Мы точно знаем, что он действительно предпочитал увечить людей, и единственным, кого Вильгельм приговорил к смерти, был эрл Вальтоф, казненный в 1076 г., — это был исключительный случай. Герцог не обладал монополией на правосудие, хотя и был верховным сеньором. Бароны и церкви, имевшие свои судебные права, вряд ли согласились бы признать свои полномочия делегированными, хотя, вероятно, пусть и с неохотой, признавали верховенство герцога в качестве высшей судебной инстанции.

О судебной или финансовой стороне жизни как герцогского двора, так и герцогской администрации мы знаем мало, да и то лишь в общих чертах. Нормандский двор, по-видимому, ориентировался на королевский двор Каролингов и Капетингов и, кроме того, почти не отличался от английского двора, разве что наименованиями должностей. Главный пост в придворной иерархии занимал сенешал Осборн, а затем сын последнего Вильгельм Фиц-Осборн, которого герцог позже щедро одарил поместьями в Англии. Высшие придворные должности исполняли также казначей, дворецкий и, возможно, коннетабль. В ведении казначея находились герцогские покои (camera ducis), в которых, как и в Англии, вероятно, хранилась казна. При дворе также состояли священники, церковнослужители, капелланы, однако, как и в Англии, но в отличие от Франции, здесь не было канцлера. От английского короля герцог тем не менее отличался тем, что у него не было ни печати для засвидетельствования подлинности грамот, ни постоянного штата писцов. Его двор не издавал никаких документов и не вел архивов.

Самыми важными должностными лицами в герцогстве были виконты. Эта должность уже превратилась в наследственную. Ее занимали многие могущественные бароны, и Вильгельм достиг крупного успеха, добившись фактического подчинения виконтов герцогской власти и, возможно, даже увеличив их количество. То, что после нормандского завоевания английские шерифы были переименованы в виконтов, по всей видимости, говорит о сходстве этих должностей; в их компетенцию входили самые разные обязанности — финансовые, судебные и военные. Виконты, как и шерифы, брали на откуп прибыль со своей должности, т. е. не отчитывались в собранных для герцога налогах, а выплачивали ему назначенную по обоюдному согласию фиксированную сумму. Они также обладали судебной властью и отвечали за некоторые военные вопросы, особенно касавшиеся обороны, при этом часто являясь комендантами герцогских замков. Возможно, Вильгельм обладал большими финансовыми и судебными правами, чем многие французские графы, но, что более важно, он постепенно добивался их претворения в жизнь. Возвращая свои права после анархии, царившей до его совершеннолетия, Вильгельм приобрел опыт, оказавшийся весьма полезным впоследствии, когда он воцарился на английском престоле.

Управление Нормандией по-прежнему осуществлялось по обычному неписаному праву. Общество, которое, в сущности, не вело записей и обходилось без письменных документов, действительно можно назвать примитивным, но только в этой сфере; его вовсе не следует считать отсталым. Нормандские владения Вильгельма были не настолько обширны, чтобы ему понадобился сложный государственный аппарат. Однако, став королем Англии, он без особого труда возглавил более совершенную администрацию, состоявшую из более образованных людей. Равным образом не стоит расценивать управление по обычному праву как признак задержки общественного развития. Своды законов, сборники обычаев, наставления по судопроизводству и т. п. точно так же могут иметь сдерживающий эффект. Неписаное обычное право было в высшей степени гибкой системой, и нет сомнений в том, что за время своего полуторавекового существования нормандское общество претерпело огромные изменения.

Само собой разумеется, в Нормандии существовал слой образованных людей — священнослужители, — и именно они создавали Вильгельму ореол цивилизованного правителя, почти монарха. Встав во главе церкви, Вильгельм получил возможность лучше познакомиться с более прогрессивными методами управления, поскольку церковь уже пользовалась письменной документацией, издавала соборные постановления и имела развитую административную систему. Кроме того, он оказался в кругу людей, знакомых с современными идеями и ведущих интеллектуальные споры. И хотя у герцога не было склонности к отвлеченным размышлениям, ознакомление с церковными порядками и общение с духовными лицами, в сочетании с искренней набожностью, могло принести ему только пользу. Церковь платила за великодушное покровительство Вильгельма взаимностью, поддерживая его политику, находя моральное оправдание некоторым его довольно сомнительным поступкам и поставляя ему опытных и верных слуг.

Нормандская церковь существенно изменилась во время правления Вильгельма. Побудительной причиной послужило проникновение в Нормандию идей различных религиозных движений, зародившихся в других уголках христианского мира и принесших с собой более аскетический взгляд на монашескую жизнь, возрождение интереса к богословию, стремление к бессребреничеству и требование более всестороннего и совершенного образования. Прививались также новые стили церковной архитектуры. Вильгельм не был инициатором всех этих перемен, но, будучи богобоязненным человеком, приветствовал их в той мере, в какой он их понимал. Такова была обычная роль мирянина-покровителя церкви, — а чего еще церковь могла требовать от светской власти, кроме защиты, поддержки и пожертвований? А так как Вильгельм и защищал церковь, и поддерживал ее нововведения, в Нормандии обосновались некоторые выдающиеся представители духовенства, которых в других графствах и королевствах встретили бы по-иному. В Руане (аббатство Святой Троицы), Сен-Пьер-сюр-Диве и Сен-Вандриле аббатами стали германцы, а один анжуец занял пост настоятеля в Грестене. Еще большую славу нормандской церкви принесли итальянцы и бургундцы.

Однако в этот период изменения затронули скорее сущность церкви, нежели ее внешний облик. Члены герцогской семьи были архиепископами Руанскими с 987 по 1087 г. (за исключением периода между 1055 и 1067 гг.), а также епископами Байе — с 1015 по 1099 г., Лизье — с 1049 по 1077 г. и Авранша — с 1060 по 1067 г. И даже если в 1055 г. Вильгельм назначил в Руан монаха-иноземца Маврилия, то о своей родне он не забыл — в 1049 г. епископскую кафедру в Байе получил, будучи еще юношей, его сводный брат Одо. Эти епископы вовсе не были праведниками, лишь немногие из них могли вызвать уважение своим высоконравственным поведением, но они очень высоко ценили свой сан и свои права, активно занимались строительством, часто были хорошими организаторами и, как правило, образованными людьми. Например, Иоанн, епископ Авраншский (1060–67 гг.) и впоследствии архиепископ Руанский (1067–87 гг.), даже написал требник.

Родство герцога с некоторыми епископами хотя и вызывало определенные неудобства, но, по крайней мере, содействовало образованию пирамиды церковной власти по аналогии со светской иерархией. Кроме того, в целом епископы были более послушны герцогу, чем графы. Хотя епископы и принадлежали к светской знати и поэтому имели вассалов, а иногда и феодальное войско, они все же были склонны обращаться к герцогу за защитой от соседей. Они с радостью предоставляли ему место председателя на соборах и одобряли его интерес к церковным делам. Соборы, или синоды, которые с 1042 г. устраивали архиепископы Руанские и на которых присутствовали нормандские епископы и аббаты, свидетельствуют о том, что прелаты в то время пытались прибрать власть в Нормандии к своим рукам. На соборе, проведенном примерно в 1042 г., председательствовавший архиепископ Можер позволил себе сделать некоторые критические замечания относительно поведения своего племянника-герцога, а ожесточенные нападки на все виды симонии (продажи церковных должностей и духовного сана) были, вероятно, косвенно направлены против Вильгельма. Однако соборы, созванные архиепископом Маврилием в 1063 г. в Руане и в 1064 г. в Лизье, на которых главным образом обсуждалось непристойное поведение священников и случаи вступления их в брак, целиком соответствовали желаниям Вильгельма и получили полную поддержку с его стороны. На этих соборах осуждали и другие нарушения церковных установлений; очевидно, главная их цель состояла в попытке принудить низшее духовенство вести жизнь по уставу. И это было только началом кампании — главное наступление было предпринято после 1067 г., когда архиепископом стал Иоанн Авраншский. Судя по всему, нормандские прелаты становились все более восприимчивыми к некоторым сторонам реформаторского движения, распространявшегося по всему христианскому миру, и хотя нормандская церковь обычно не отличалась строгостью, ее верхушка явно не собиралась довольствоваться существующим положением вещей.

Принимать соборные постановления было бы бесполезно, если бы у епископов не было должностных лиц и церковных судов для проведения в жизнь их решений. Главными судебными исполнителями епископа были его архидиаконы — эту должность иногда жаловали своим вассалам. Епископ и архидиаконы вершили суд по закону церкви — каноническому праву. Согласно нормандскому обычаю, епископ и его слуги обладали исключительным правом устраивать ордалии^{8}, с помощью которых можно было разрешить большинство правовых споров, и, кроме того, епископу предоставлялись юридические полномочия, которые можно разделить на три вида: юрисдикция над святыми местами и их жителями, право карать преступников и грешников в рядах духовенства, а также сходное, но гораздо более ограниченное право подвергать наказанию согрешивших мирян (включая принятие решений по матримониальным вопросам). Все эти юридические полномочия входили в число феодальных прав епископа (leges episcopates), и вовсе не рассматривались в свете идеологического разделения власти между Богом и кесарем, и поэтому герцог относился к ним как к любым другим юридическим правам своих вассалов, контролируя, ограничивая или расширяя их так, как он считал разумным или целесообразным. В 1080 г. в Лильбоне он внес в них радикальные изменения, мало считаясь с вышеупомянутым принципом. В то же время он всегда выступал в защиту епископских прав, когда это было в его интересах. Он оказывал всемерную поддержку при обуздании преступности и порока, особенно среди духовенства. Он даже подвергал наказанию церковных судей в случае их недобросовестности. Однако у Вильгельма не было ни малейшего намерения позволять церкви посягать на его собственные права или на права его баронов. Исполняйте свои обязанности и как можно лучше, не вмешиваясь в дела других, — вот какова была его позиция.

Гильом де Пуатье утверждает, что Вильгельм регулярно посещал мессу, был внимателен к наставлениям духовенства и особенно благоволил к монахам. Анонимный автор — возможно, монах из Кана, — повествуя о смерти Вильгельма, просто переписал несколько фраз из 26-й главы книги Эйнхарда «Жизнь Карла Великого», чтобы воздать хвалу набожности Вильгельма. Этот плагиат не стоит воспринимать всерьез. Все эти писатели просто идеализировали отношение воинов к церкви. Рыцарь — человек, избравший опасное ремесло, — часто просил у Бога помощи и защиты, но обычно презирал священников из-за их рода занятий, а также из-за их «лицемерия» — ведь это были люди, которые порицали чужие пороки, но сами вели грешную жизнь. В отличие от вассала, хранящего верность своему сеньору, они сошли с праведного пути. Однако монахи избежали такого презрения. Они были «воинством Христовым» (militia Christi), и всем было очевидно, что они мужественно и преданно сражаются, служа своему господину — Богу. Поэтому до начала правления Вильгельма бароны гораздо чаще, чем герцоги, основывали монастыри, поселяя в них праведных монахов, чтобы те ходатайствовали перед Богом за основателя их общины и членов его семьи и молились о его безопасности и благосостоянии. В битве при Гастингсе среди воинов присутствовали Одо, епископ Байе, и Жоффруа, епископ Кутана, а также множество других священнослужителей и монахов. Они находились там, как нам напоминает Гильом де Пуатье, чтобы сражаться своим оружием — молитвами. После победы Вильгельм, со свойственным ему чувством справедливости и благодарности, ограбил английскую церковь, чтобы вознаградить те нормандские монастыри, которые, как могли, радели о его благе. Однако монахов Бретани он в основном обошел наградами — вероятно, из-за того, что бретонцы обратились при Гастингсе в бегство.

Хотя Вильгельм унаследовал от отца девять аббатств и один женский монастырь, он проявил довольно мало рвения, чтобы умножить число этих обителей. Он основал два монастыря в Кане в качестве покаяния за кровосмесительный брак, а также аббатства в Монтебуре и английском Батле во искупление убийств, совершенных в битве при Гастингсе. Тем не менее эта мода распространилась среди вельмож: бароны и рыцари Вильгельма построили в герцогстве примерно семнадцать мужских и шесть женских монастырей, при этом иногда возвращая церкви земли, отобранные когда-то у более древних аббатств. Далее мы увидим, что герцог вовсе не собирался жертвовать своими наследственными владениями. И действительно, основывая монастыри, в большинстве случаев он ограничивался минимальными затратами. Когда Вильгельма хоронили в стенах церкви Св. Стефана в Кане, некто Асцелин Фиц-Артур заявил, что герцог незаконно лишил его отца земли, на которой была построена эта церковь. Среди присутствовавших оказались свидетели, поддержавшие обвинение Асцелина. Было ли оно истинным или ложным, неизвестно, но Вильгельм, должно быть, действительно получил эту землю не без некоторого самоуправства, так что от Асцелина пришлось откупиться, чтобы продолжить церемонию. Недорого обошлось и аббатство в Баттле. Однако Вильгельм все-таки считался набожным человеком, и именно благочестием объясняли то обстоятельство, что он позволял своим баронам жертвовать средства на основание монастырей и подтверждал их хартии, хотя, с точки зрения человека военного, это была совершенно ненужная трата денег.

Гильом де Пуатье считает, что при Вильгельме монастыри Нормандии могли сравниться со знаменитыми в прошлом египетскими обителями. Однако из-за нехватки свидетельств мы мало знаем о том, какова была жизнь внутри этих монастырей. По-видимому, позднее нормандцы придерживались мнения, что в 1035 г. монастыри находились в плачевном состоянии, а во время правления Вильгельма во всех отношениях был достигнут значительный прогресс. В Нормандии существовала давняя традиция врачевания и образования, восходившая к Вильгельму Дижонскому, и вполне естественно, что к 1066 г. в святых обителях стали появляться монахи, чьи литературные труды или доброе имя остались в веках, — например, Вильгельм Калькулий из Жюмьежа, вскоре после 1070 г. написавший запутанную и бедную по содержанию историю герцогов Нормандских, и Дюранд из Сен-Вандриля, ученик германца Иземберта и впоследствии аббат Троарнский, сочинивший на довольно изысканной латыни богословский трактат, направленный против Беренгария Турского. Прославленные итальянцы Иоанн Равеннский, Ланфранк Павийский и Ансельм Аостский возглавляли монастыри в Фекане, Кане и Беке соответственно. Однако высокая репутация, которой Ланфранк пользовался в герцогстве, лишь является доказательством того, что уровень образованности здесь был сравнительно низким, а один из наиболее одаренных летописцев того времени, Гильом де Пуатье, был не монахом, а представителем белого духовенства — архидиаконом, получившим образование в Пуатье. В общих чертах ситуация, по-видимому, была такова, что старые монастыри повышали свой культурный уровень в области литературы и искусства, тогда как в новых эти направления только начинали зарождаться. Основным идеалом все еще было благочестие, а не ученость. Ярким примером является аббатство Бек — эта бедная община, сначала знаменитая только своей искренней набожностью в сочетании с неграмотностью, в итоге превратилась в прославленную колыбель учености и стала украшением не только Нормандии, но и всего западного христианского мира.

Нам известно кое-что о ранней истории Бека, потому что один из его монахов, Гильберт Криспин, ставший аббатом Вестминстерским, с любовью писал о его основателе Герлуине и о Ланфранке — еще одном прославленном деятеле, сыгравшем решающую роль в судьбе монастыря, — так как они оба были его наставниками. Герлуин, отпрыск знатной семьи, рыцарь Жильбера, графа Брионнского, дяди герцога Вильгельма, еще в молодости отрекся от мирской жизни по не вполне ясным причинам. Получив разрешение своего сеньора, он пожертвовал церкви свои наследственные имения и примерно в 1034 г., незадолго до того, как герцог Роберт отправился в Иерусалим, собственными руками построил на своих землях в Бонвиле часовню. По ночам он учился читать псалтырь. Он посещал соседние монастыри, чтобы изучить их устав, и, несмотря на то что остался ими недоволен, сровнял с землей прежнюю часовню в Бонвиле и построил на ее месте монашескую обитель. Монастырскую церковь освятил Герберт, епископ Лизье (1026–50 гг.), он же постриг Герлуина и двух его спутников в монахи, позже рукоположил его в священники, а затем, когда община выросла, назначил его аббатом. В Бонвиле монахи жили, возделывая землю, словно крестьяне, а тот факт, что мать Герлуина выполняла у них работу и прачки, и кухарки, только лишний раз свидетельствует об их крайне бедственном материальном положении. Место, выбранное Герлуином для монастыря, было уединенным, почва здесь была неплодородной, а ближайший источник воды находился в двух милях. В связи с этим было решено перенести обитель в другое владение Герлуина — Бек, расположенный на реке, давшей ему свое название, в одной из лесистых долин возле Брионна. Здесь монахи соорудили деревянную церковь и монастырь, но Герлуина снова ждала неудача — местность оказалась нездоровой, и вскоре среди монахов стало назревать недовольство, а некоторые из них даже спасались оттуда бегством. Около 1042 г., словно посланный Богом, в аббатстве остановился Ланфранк Павийский, который здесь же решил постричься в монахи. Он тоже едва не сбежал — этому ученому мужу внушали отвращение столь суровые условия жизни и дикие нравы монахов, — но все же остался, а три года спустя вернулся к своему ремеслу преподавателя.

Благодаря славе Ланфранка как ученого у монастыря появился скромный достаток, однако стало не хватать свободного места. Ланфранк был назначен приором и следил за порядком в монашеской общине, тогда как в ведение Герлуина перешло монастырское хозяйство. Вскоре Ланфранк стал настаивать на том, чтобы обитатели аббатства переселились в какое-нибудь более благоприятное и просторное место неподалеку. В 1060 г. здесь со своими спутниками побывал Ансельм Аостский, и некоторое время спустя Герлуина удалось убедить в необходимости очередного переселения, после чего началась постройка новой обители. В 1063 г. Ланфранк покинул монастырь и стал аббатом Канским, а впоследствии — архиепископом Кентерберийским. Однако в октябре 1077 г. он вернулся во всем своем великолепии, уже как «примас всей Британии», чтобы освятить новую церковь. Бекское аббатство к тому времени уже обладало богатыми земельными владениями, было знаменитым, а монашеская община значительно выросла в числе. На освящение пришло столько народа, да еще и пребывавшего в таком восторге, что многие монахи не смогли найти свободного места, чтобы принять участие в торжестве. Хотя король Вильгельм вместе с супругой находился в это время в Нормандии, на церемонию они тем не менее не приехали. Вероятно, Вильгельм так и не смог в полной мере понять, какое значение имел Бек для духовной жизни его подданных. Прожив совсем немного после самого счастливого дня в своей жизни, Герлуин скончался в 1078 г. в возрасте 84 лет, а его преемником стал Ансельм. За 44 года, пока аббатство возглавлял Герлуин, оно подверглось коренным преобразованиям. Этого рыцаря, научившегося читать лишь в зрелом возрасте, монахи любили и уважали больше всех на свете.

Гильберт Криспин говорит о Герлуине и Ланфранке почти с равным почтением и любовью, и то, что он преклоняется перед обоими своими наставниками, несмотря на все их различия в характере и уровне культуры, только свидетельствует о благоприятной атмосфере в аббатстве. Тот колорит, которым позднее прославился Бекский монастырь, придал ему не кто иной, как Ланфранк. Уроженец ломбардского города Павии, деятельный юноша, жаждавший знаний, он прошел обучение в итальянских школах, а затем стал странствующим ученым и отправился в Нормандию, где и основал в Авранше свою собственную школу. Его провозглашали величайшим знатоком свободных искусств в Европе и особенно ценили как диалектика, так как он был настоящим мастером диспутов. Однако, став монахом, Ланфранк отказался от мирской науки, ибо теперь он считал языческих писателей непристойными, веру и вероучение — понятиями, не имеющими отношение к упражнениям в диалектике, а риторику — занятием, неподобающим для монаха. Он занялся изучением двух основных для монахов предметов — Библии и канонического права, — но не оставил заметного следа ни в той, ни в другой области. При толковании Священного Писания он — и по необходимости, и по собственной склонности — ограничился простым объяснением значений слов, поэтому его комментарии вскоре стали считаться примитивными и скучными. Составленный им свод канонического праву и устав Кентерберийского аббатства оказали влияние на английскую церковь после нормандского завоевания и часто использовались друзьями и собратьями при разрешении различных правовых, литургических и теологических вопросов, но его труды и взгляды все же быстро устарели. Выступив против одного из своих учителей, Беренгария Турского, в защиту консервативных взглядов на таинство евхаристии от более отвлеченных и, по утверждению Ланфранка, еретических воззрений диалектической школы, он вызвал в Нормандии всплеск интереса к богословию. Нормандия гордилась Ланфранком, тем более что Беренгарию покровительствовали графы Анжуйские. В свою очередь, Вильгельм подверг сторонников Беренгария гонениям, тем самым показав свою приверженность ортодоксальному учению. Однако настоящих успехов Ланфранк добился не в сфере творческого мышления, а на поприще преподавания. В свое время он основал в Беке школу, чтобы обеспечить Бекское аббатство доходом. В эту школу стекалось множество учеников, а некоторые из них впоследствии прославились гораздо больше своего учителя. Кроме того, надо упомянуть, что Ланфранк был духовным наставником Вильгельма и поэтому мог оказывать влияние на церковные дела.

Хотя Ланфранк и стал аббатом Канским в 1063 г., а в 1070 г. архиепископом Кентерберийским, отказавшись занять епископскую кафедру в Руане в 1067 г., он все же был не карьеристом, а просто пытался найти свое место в жизни. Своими успехами в миру он был в значительной степени обязан тому, что, так сказать, всегда плыл по течению — причем то одной реки, то другой, — а не против него. Он оказался человеком, прекрасно подходившим для того, чтобы стать советником правителя, благожелательно настроенного по отношению к церкви. Он всегда стремился к власти и чувствовал себя прекрасно в роли второго человека в государстве. Если не считать одного случая, когда между ним и герцогом возникли острые разногласия — по всей видимости, в связи с браком Вильгельма, — он никогда не вступал в конфликт со светской властью и действительно преданно служил Вильгельму, занимаясь многими мирскими делами. Он также поддерживал реформаторские устремления папства и во многом соглашался с целями, которое оно преследовало. Как монах, он был ярым сторонником безбрачия духовенства и противником распущенности. Вряд ли он задумывался над тем, к каким политическим последствиям могут привести некоторые идеи, выдвигаемые папской курией, а всякий раз, как возникал правовой или политический спор, он прятался за спину герцога и, позже, короля. Как бы то ни было, союз Ланфранка и Вильгельма мог быть очень успешным и плодотворным.

Вильгельм всегда оставлял за собой последнее слово. Он не выносил никакого противодействия, в том числе и со стороны аббатов и монахов. Подобно тому как раньше он добился низложения своего дяди Можера, архиепископа Руанского, в 1061 г. он избавился от другого родственника — Роберта де Гранмениля, аббата Сент-Эвру, — из-за неосторожных слов, произнесенных им во время восстания, в котором был замешан род этого церковнослужителя. Согласно Ордерику Виталию, Роберт отправился в Рим и вместе с папскими легатами привез грамоты, подтверждавшие его восстановление в сане. Однако когда он встретился с герцогом в Лильбоне, Вильгельм заявил, что с почтением примет нунциев папы, чтобы обсудить любой вопрос, касающийся веры и религии, но если какой-нибудь монах из его собственных владений выдвинет против него ложное обвинение, он, уже без всякого почтения, прикажет повесить его на самом высоком дубе в ближайшем лесу. Возможно, эта история вымышлена, но Вильгельм, несмотря на значительное давление с разных сторон, все же категорически отказался вернуть Роберта на прежнее место. Как обычно, он руководствовался несколькими мотивами. Во-первых, он устранил аббата, который был родственником основателя монастыря, и назначил на его место Осборна, человека добропорядочного и творческого; во-вторых, тем самым он наказывал мятежный род. Вильгельм мог быть жестоким. Когда Ланфранк вступил с ним в конфликт — вероятно, из-за его брака, — герцог приказал ему покинуть страну, а своим слугам повелел сжечь одну из деревень, принадлежавших его монастырю. Ланфранк все-таки получил прощение, но к тому времени селение уже было уничтожено.

Отношение Вильгельма к папству было тесно связано с его взглядами на то, какое место в жизни человека должна занимать религия. Нет причин сомневаться в том, что герцог, особенно под влиянием Ланфранка, с должным почтением относился к преемнику св. Петра, который был для него духовным владыкой, обладающим бесспорной властью в сфере духовной жизни, и даже более — богоданным отцом. Он признавал, что папа является решающим судьей в вопросах веры, — о чем ему напомнил актуальный в то время спор по поводу религиозных воззрений Беренгария Турского. Он знал, что папа с особым вниманием следит за нравственностью государей, ведь церковь запретила его собственный кровосмесительный брак. Он понимал, что папа может перестать оказывать ему содействие, поскольку архиепископ Можер Руанский так и не получил от Рима паллия. Он видел, что в последние годы папы проявляли все большую активность в реформах, потому что Лев IX призвал представителей нормандской церкви участвовать в Реймском соборе в 1049 г., где они, кстати, показали себя в выгодном свете. Будучи хорошо осведомлен о положении дел нормандцев в Италии и Сицилии, он знал, что папа может быть как союзником, так и врагом, может даже возглавить армию — и попасть в плен. Другими словами, папа имел права и притязания, как и любой другой правитель, и с ними иногда можно было соглашаться, а иногда нет. Когда это было удобно, герцог вспоминал о власти, которой обладал папа, и обращался к нему за помощью. В 1054–55 гг. Вильгельм принял у себя папских легатов, чтобы придать законность смещению архиепископа Можера, а в 1067 г. он заручился согласием папы, когда решил перевести епископа Иоанна из Авранша в Руан. В 1066 г. он представил папе свои доказательства виновности короля Гарольда. С другой стороны, папские прерогативы можно было не принимать во внимание, если они препятствовали его замыслам. Так, Вильгельм женился на Матильде, несмотря на папский запрет, и отказался развестись с ней, однако в 1059 г., когда Ланфранк добился примирения с папой, герцог охотно согласился подвергнуться епитимье. Он также отказал папе в праве вмешиваться каким-либо образом в дела нормандской церкви, находившейся под его покровительством, ведь это были его епархии и, что особенно было важно, его монастыри. В общем, Вильгельм был готов противостоять любым действиям, которые, как он считал, подразумевали посягательство на его права. В сущности, такая позиция мало чем отличалась от взаимоотношений Вильгельма с его сюзереном — королем Франции.