Виннету – вождь апачей

Глава 2 Клеки-Петра

Прекрасная североамериканская осень подходила к концу. Мы работали уже более трех месяцев, но все еще не выполнили своего задания, между тем как землемеры с других участков почти все уже вернулись домой.

Главная причина нашего запоздания заключалась в трудном рельефе, съемку на котором мы проводили. Дорога должна была идти вдоль русла Канадианы и направление было нам указано лишь до истоков этой реки. А начиная от Новой Мексики, мы сами должны были проложить наиболее удобный путь через долины и каньоны. Только после долгих утомительных странствий и всевозможных измерений мы смогли наконец приняться за работу. К тому же дело затруднялось тем, что мы находились в опасной местности. Здесь бродили индейцы племен киовов, команчей и апачей, не хотевшие ничего знать о дороге через территорию, которую они считали своею собственностью. Мы были постоянно настороже, что, разумеется, сильно тормозило работу.

Так как мы боялись индейцев, то принуждены были отказаться от добывания себе пищи охотой, ведь это могло навести краснокожих на наши следы. Все, что нам нужно было, мы привозили на волах из Санта-Фэ. К сожалению, этот транспорт был так ненадежен, что нередко в ожидании прибытия провианта мы не могли продвигаться вперед.

Вторая причина промедления заключалась в составе нашего отряда. Я уже говорил, что был встречен в Сен-Луи очень дружелюбно как старшим инженером, так и тремя землемерами. Этот прием дал мне возможность предполагать, что между нами установится сотрудничество. К сожалению, я жестоко ошибся.

Мои коллеги были настоящие янки, видевшие во мне только «грингорна» и неопытного немчика. Сами они хотели лишь побольше заработать и совершенно не задумывались над тем, насколько добросовестно выполняли работу. Я, как «честный немец», являлся для них только помехой, и они скоро отказали мне в своем благосклонном расположении. Это меня нимало не тревожило, и я спокойно продолжал исполнять свои обязанности. Скоро я заметил, что у них были очень скудные познания своей специальности. Наиболее трудные работы они подсовывали мне, себе же старались всячески облегчить задачу. Я не возражал, так как всегда придерживался мнения, что человек становится сильнее по мере того, как работает.

Старший инженер мистер Бэнкрефт был самый сведущий из них. К сожалению, скоро обнаружилось, что он питает слабость к бренди. Из Санта-Фэ было привезено несколько бочонков этого пагубного напитка, и с тех пор он гораздо больше интересовался своим бренди, чем измерительными инструментами. Случалось, что он полдня валялся на земле, совершенно пьяный. Землемеры Ригге, Мэрци и Уилер (так же впрочем, как и я) должны были платить за бренди наравне с инженером, поэтому они пили наперегонки с ним, чтобы не оказаться в убытке. Неудивительно, что и эти господа часто были в приподнятом настроении. Я ни капли не брал в рот, поэтому вся работа взваливалась на меня, они же попеременно то пили, то высыпались с похмелья. Уилер был еще самый любезный из них, у него хоть хватало ума понять, что я старался ради них, не будучи, в сущности, обязан этого делать. Само собою разумеется, работа наша много теряла от всех этих обстоятельств.

Остальной состав отряда также оставлял желать лучшего. По прибытии на участок мы застали на нем двенадцать вестманов. Первое время я, как новичок, испытывал к ним почтение, вскоре, однако, я понял, что имею дело с людьми, весьма безнравственными.

Они должны были защищать нас и оказывать нам помощь при работе. К счастью, за все три месяца не произошло ничего, что могло бы побудить меня прибегнуть к их сомнительной защите. Что касается помощи в работе, то я с полным правом могу утверждать, что здесь собрались самые отъявленные лентяи Соединенных Штатов.

Ясно, что дисциплина была в самом печальном состоянии!

Старшим считался у нас Бэнкрефт, и хотя он старался держаться соответствующим образом, его никто не слушался. Когда он давал приказания, его высмеивали. Тогда с его стороны сыпались проклятия, какие мне редко приходилось слышать, после чего он отправлялся к своему бочонку. Ригге, Мэрци и Уилер отличались от него немногим. Все это дало мне возможность взять в свои руки бразды правления, но действовать пришлось так, чтобы никто этого не заметил.

Эти люди не могли, конечно, относиться вполне серьезно к молодому неопытному человеку, каковым я был в то время. Если бы я, не соблюдая благоразумия, заговорил с ними повелительным тоном, то они ответили бы мне раскатистым смехом. Нет, я должен был действовать незаметно и осторожно, как мудрая женщина, умеющая так искусно руководить и повелевать строптивым мужем, что он и не подозревает об этом. Эти необузданные полудикие вестманы называли меня раз десять за сутки «грингорном», и все же они бессознательно считались со мной, будучи уверены, что повинуются только собственной воле.

Большую помощь оказал мне при этом Сэм Хоукенс и его товарищи Дик Стоун и Виль Паркер. Все трое были в высшей степени честные и притом опытные, умные и смелые люди, о которых хорошо отзывались далеко в округе. Они держались большей частью возле меня, других же чуждались, но делали это так, что те не могли обидеться. Сэм Хоукенс, несмотря на свои смешные качества, умел справляться с этой упрямой компанией, и если он полукомичным, полу-строгим голосом на чем-либо настаивал, то его желание всегда исполнялось, что помогало мне в достижении цели.

Между нами втайне установились отношения, которые я скорее всего сравнил бы с сюзеренными отношениями между двумя государями. Он взял меня под свое покровительство, не подумав спросить на это моего согласия. Я ведь был «грингорном», а он испытанным вестманом, слова и действия которого были непогрешимы. Как только представлялся к этому случай, он немедленно принимался за мое теоретическое и практическое обучение во всем, что необходимо было уметь и знать на Диком Западе, и хотя высшую школу я прошел у Виннету, но моим первым учителем был Сэм Хоукенс. Он собственноручно сделал мне лассо и позволил упражняться в его метании на себе и на своей лошади. Когда я достиг того, что петля каждый раз без промаха обхватывала цель, он искренне обрадовался и воскликнул:

– Превосходно, сэр! Вот это так! И все же не зазнавайтесь, хотя я вас и похвалил! Иногда учитель должен хвалить и самого глупого ученика, чтобы тот окончательно не застрял в учении. Я уже был учителем многих юных вестманов, и все они учились успешнее и понимали гораздо быстрее вас, и все же, если вы будете продолжать в таком же духе, может быть, лет через шесть-восемь вас нельзя будет больше назвать грингорном. А пока что можете утешиться тем, что дуракам везет, иногда они достигают большего, чем умные!..

Казалось, он говорил это совершенно серьезно, а я так же серьезно слушал его, однако я отлично знал, что он думал на самом деле.

Мне больше всего нравилась практическая учеба, но у меня было много работы по службе, и, если бы не Сэм Хоукенс, я никогда бы не находил времени для упражнений в ловкости, столь необходимой для охотника прерий. Между прочим, мы скрывали от других наши занятия, они происходили обыкновенно на таком расстоянии от лагеря, что нас оттуда нельзя было видеть. Таково было желание Сэма, и когда я однажды хотел узнать причину, он мне ответил:

– Делаю это ради вашей же пользы, сэр! Вы так неловки во всем, что я устыдился бы до глубины души, если бы этим молодчикам удалось увидеть вас. Ну вот, теперь вы это знаете, хи-хи-хи! Примите сказанное к сведению!

Следствием было то, что вся компания стала весьма сомневаться в моем умении обращаться с оружием, как и в моей физической ловкости, что, однако, меня нисколько не обижало.

Несмотря на все упомянутые препятствия, мы наконец могли рассчитывать, что через неделю достигнем соседнего участка. Нужно было отправить курьера, чтобы сообщить туда об этом. Бэнкрефт заявил, что он сам поедет в сопровождении одного из вестманов: мы не раз уже через гонцов поддерживали сношения с соседними участками.

Бэнкрефт решил отправиться в воскресенье утром. Перед отъездом была устроена пирушка, в которой участвовали все, за исключением меня, единственного, кого не пригласили. Не было также Хоукенса, Стоуна и Паркера, которые не захотели пить. Как я уже заранее предполагал, пьянство прекратилось лишь после того, как Бэнкрефт оказался не в состоянии ворочать языком. Его собутыльники также не отставали и были пьяны не менее, чем он. О поездке не могло быть и речи. Вся братия залезла в кусты, чтобы выспаться. В таких случаях у них всегда этим кончалось! Что было делать? Гонца необходимо было послать, а между тем все они могли проснуться не раньше, чем к вечеру. Лучше всего было бы отправиться мне самому, но было ли это возможно?

Я был убежден, что в течение четырех дней моего отсутствия не будет и речи о какой-либо работе. В то время, как я советовался об этом с Сэмом Хоукенсом, он указал пальцем на запад и произнес:

– Вам вовсе не надо ехать, сэр! Можно передать вести через всадников, которые едут сюда.

Посмотрев в указанном направлении, я действительно увидел двух приближавшихся к нам верховых. То были белые, в одном из них я узнал старого скаута, который уже несколько раз привозил нам известия с соседнего участка. Другой всадник был помоложе, и одет он был иначе, чем одеваются вестманы. Я его раньше никогда не видел. Когда я вышел навстречу, верховые задержали лошадей, и незнакомец спросил мое имя. Узнав его, он посмотрел на меня приветливым и испытывающим взглядом.

Так вы, значит, тот молодой джентльмен, который выполняет здесь всю работу, в то время как остальные лентяйничают! Вы догадаетесь, кто я, если я назову свое имя. Меня зовут Уайт.

Это был управляющий соседнего с нашим участка, куда мы собирались отправить гонца. Очевидно, какая-то особая причина заставила его явиться к нам. Он слез с лошади, протянул мне руку и окинул глазами наш лагерь. Увидав спящих, а также бочонок из-под бренди, он улыбнулся значительно и далеко не дружелюбно.

– Что, пьяны? – спросил он. Я кивнул.

– Все?

– Да, мистер Бэнкрефт хотел отправиться к вам и устроил прощальную пирушку. Я его разбужу и…

– Стойте! – перебил он меня. – Пусть спит! Мне хочется поговорить с вами так, чтобы остальные не слышали. Пойдемте в сторону и не будем их будить! Кто эти люди, которые стояли рядом с вами?

– Сэм Хоукенс, Виль Паркер и Дик Стоун, наши скауты, на которых можно вполне положиться.

– Ах Хоукенс, этот маленький странный охотник! Молодчина! Я слышал о нем. Эти трое могут идти с нами.

Я подал знак скаутам и затем сказал:

– Вы лично явились сюда, мистер Уайт. Не для того ли, чтобы сообщить нам что-нибудь важное?

– Ничего особенного. Хотел только посмотреть, как тут идут дела, и поговорить именно с вами. Мы уже справились с нашим участком, а вы еще нет.

– Но в этом виноваты условия местности и…

– Знаю, знаю! – перебил он.

– Все, к сожалению, знаю. Если бы вы не старались за троих, Бэнкрефт до сих пор не сдвинулся бы с места!

– Вовсе нет, мистер Уайт. Я, право, не знаю, почему у вас создалось ложное мнение, будто я один тут работаю, все же моей обязанностью…

– Довольно, довольно, сэр! Ведь мы поддерживали связь через гонцов. Вот их-то я и выспрашивал о многом. Очень великодушно, конечно, с вашей стороны защищать этих пьяниц, но я хочу знать всю правду! А так как вы, очевидно, слишком благородны, чтобы сказать ее, то я спрошу Сэма Хоукенса. Сядем-ка сюда.

Мы находились теперь возле самой палатки. Он уселся на траву и предложил нам последовать его примеру. Затем он начал расспрашивать Сэма Хоукенса, Стоуна и Паркера, которые, строго придерживаясь фактов, рассказали ему обо всем. Желая защитить своих коллег и выставить их в более благоприятном свете, я вставлял некоторые замечания, но это не оказывало никакого действия на Уайта. Напротив, он убеждал меня не стараться понапрасну.

Узнав все в подробностях, он попросил меня показать чертежи и дневник. Я передал их, хотя мог бы этого и не делать, но мне не хотелось его обидеть, к тому же я знал, что он желает мне только добра. Мистер Уайт очень внимательно просмотрел чертежи и дневник. В конце концов, он заставил меня признаться в том, что я был их единственным автором. И в самом деле никто, кроме меня, не написал в них ни одной буквы, не провел ни одной черточки.

– Однако из дневника не видно, сколько работы пришлось на каждого, – сказал он. – В вашей похвальной коллегиальности вы, кажется, зашли слишком далеко.

На это Хоукенс заметил не без лукавства:

– Загляните-ка в его боковой карман, мистер Уайт. Там вы найдете жестянку, содержавшую когда-то сардинки. Сардинок в ней, правда, больше нет, но зато имеется какая-то книжица, частный дневник, если не ошибаюсь. В нем вы найдете другие данные, не те, что в официальных донесениях, где он старается замаскировать пьянство своих коллег!

Сэм знал, что я вел заметки, которые носил при себе в пустой жестянке из-под сардинок. Ему было теперь неприятно, что он сказал это. Уайт попросил меня показать и этот дневник. Что было делать? Разве коллеги заслуживали того, чтобы я лез из кожи вон ради них, не встречая с их стороны благодарности, и впридачу еще молчал обо всем?

Я не хотел навредить им, но и не хотел быть невежливым по отношению к Уайту. Поэтому я вручил ему дневник при условии, что он никому не заикнется о его содержании. Он прочел его и, вернув мне, сказал:

Собственно, я должен был бы взять эти листки с собой и предъявить их в соответствующее место. Ваши коллеги совершенно неспособны к работе, им не следовало бы выплачивать больше ни одного доллара, вам же полагается тройная плата. Но как хотите! Обращаю только ваше внимание на то, что не мешало бы сохранить эти заметки. Они могут вам пригодиться. Ну а теперь давайте будить почтенных джентльменов.

Он встал и забил тревогу. Из-за кустов объявились «джентльмены» с расстроенными лицами. Бэнкрефт хотел было выругаться на то, что потревожили его сон, но, как только я сообщил ему о приезде из соседней секции мистера Уайта, он сразу же стал вежлив. Они еще никогда не виделись. Первым делом мистер Бэнкрефт предложил гостю водки, но сделал этим оплошность. Уайт воспользовался приглашением, чтобы сделать Бэнкрефту строгий выговор, какого ему, вероятно, никогда еще не приходилось слышать. Некоторое время Бэнкрефт слушал его с изумлением, но затем, схватив за руку, закричал.

– Мистер, скажите мне сейчас же, как вас зовут?

– Мое имя Уайт. Вы ведь слышали!

– И кто вы такой?

– Я старший инженер соседнего участка.

– Имеет ли кто-нибудь из нас право там распоряжаться?

– Думаю, что нет!

– Ну вот! Меня зовут Бэнкрефт, и я старший инженер этого участка. Никто не смеет мне приказывать, и менее всего вы, мистер Уайт!

– Вы правы, мы с вами занимаем равное положение, – ответил тот спокойно. – Никто из нас не обязан слушаться приказаний другого. Но если один замечает, что другой вредит предприятию, в котором оба работают, то его обязанность обратить внимание другого на делаемые им ошибки. Ваша же цель жизни, очевидно, заключается в этом бочонке! Когда я приехал сюда два часа тому назад, я насчитал шестнадцать человек, которые были пьяны…

– Два часа тому назад? – перебил его Бэнкрефт. – Вы здесь уже так давно?

– Так точно. Я уже успел ознакомиться с чертежами и разузнать, кто их делал. Видно, у вас тут была привольная жизнь, в то время как самый младший из вас, должен был справляться со своей работой!

Бэнкрефт приблизился ко мне и прошипел:

– Это вы сказали! Попробуйте-ка отрицать это, вы, гнусный лжец и коварный предатель!

– Нет, – ответил ему Уайт. – Ваш молодой коллега поступил как джентльмен, и только с похвалой отзывался о вас. Он защищал вас, и я советую вам извиниться в том, что вы назвали его лжецом и предателем.

– Извиниться? Не подумаю даже! – язвительно усмехнулся Бэнкрефт. – Этот грингорн не умеет отличить треугольника от четырехугольника и все воображает, что он землемер. Наша работа оттого и не продвигается, что он только тормозит ее, делая все наоборот, и если он теперь, вместо того чтобы признаться в этом, клевещет на нас, то…

Он остановился на середине фразы. В течение трех месяцев я все сносил и предоставлял этим людям думать обо мне как им заблагорассудится. Теперь наступил момент показать, что они ошибались во мне! Я стиснул руку Бэнкрефта с такой силой, что он не мог говорить от боли.

– Мистер Бэнкрефт! Вы выпили слишком много водки и не выспались! Поэтому я считаю, что вы еще пьяны и что вами ничего не было сказано.

– Я пьян? Да вы с ума сошли!

– Разумеется, пьяны! Потому что, если бы я знал, что вы трезвы и вполне обдуманно оскорбили меня, я был бы принужден ударить вас как мальчишку! Поняли? Хватит ли у вас еще смелости отрицать, что вы не проспались как следует?

Я все еще крепко держал его руку. Он, безусловно, никогда не предполагал, что будет испытывать страх передо мной, но теперь он боялся меня – я это видел. Его ни в коем случае нельзя было назвать физически слабым человеком: он испугался, очевидно, выражения моего лица. Ему не хотелось признавать, что он еще пьян, и в то же время он не осмеливался настаивать на своем обвинении, поэтому обратился за помощью к предводителю двенадцати вестманов, данных нам для защиты от индейцев.

– Мистер Рэтлер, вы допускаете, что этот человек поднимает на меня руку? Разве вы не для того, чтобы нас защищать?

Рэтлер был высокий широкоплечий парень, обладавший силою четверых, чрезвычайно грубый и жестокий субъект, любимый собутыльник Бэнкрефта. Он меня терпеть не мог и теперь обрадовался случаю излить накопившуюся ненависть. Подойдя ко мне, он схватил меня за руку подобно тому, как я Бэнкрефта, и ответил:

– Нет, этого я не могу допустить, мистер Бэнкрефт! Этот мальчишка не успел еще износить своих первых чулок и осмеливается угрожать взрослым! Позорит их и клевещет на них! Прочь руки от мистера Бэнкрефта, негодный мальчишка! А не то я покажу тебе, грингорн!

Приглашение относилось ко мне, при этом он сильно тряс мою руку. Такая завязка улыбалась мне еще больше, так как Рэтлер был посильнее нашего старшего инженера. Если бы мне удалось проучить его, то это произвело бы большее впечатление, чем если бы я доказал инженеру, что вовсе не боюсь его. Я вырвал свою руку и возразил:

– Я мальчишка, грингорн? Возьмите ваши слова назад, мистер Рэтлер, а не то я швырну вас наземь!

– Вы? Меня? – рассмеялся он. – Эдакий грингорн хвастает, что…

Он не мог продолжать, так как я с такой силой ударил его кулаком в висок, что он, как мешок, повалился на землю и оглушенный остался лежать. На несколько минут водворилось молчание. Затем один из товарищей Рэтлера воскликнул:

– О дьявол! Неужели мы должны спокойно смотреть, как этот немчик бьет нашего предводителя? Лупите его, негодяя!

Он бросился на меня. Я встретил его ударом ноги в живот. От такого удара противник всегда падает, только самому нужно при этом очень крепко держаться на ногах. Парень грохнулся. В тот же момент я очутился на нем и нанес ему оглушительный удар в висок. Затем я быстро вскочил, выхватил из-за пояса оба револьвера и воскликнул:

– Кто там еще? Пусть-ка сунутся!

Банда Рэтлера была бы не прочь отомстить за поражение обоих товарищей. Они вопросительно смотрели друг на друга. Но я их предупредил:

– Кто хотя бы на один шаг приблизится ко мне или же возьмется за оружие, тому я тотчас же пущу пулю в лоб. О «грингорнах» вообще вы можете думать, как хотите, но относительно немецких «грингорнов» я вам докажу, что один из них отлично справляется с дюжиной вестманов вроде вас!

Тут Сэм Хоукенс стал рядом со мной и сказал:

– И я, Сэм Хоукенс, должен вас также предостеречь, если не ошибаюсь! Этот молодой немецкий грингорн находится под моим покровительством. Кто осмелится тронуть хотя бы один волосок на его голове, того я на месте продырявлю пулей! Говорю это вполне серьезно, заметьте, хи-хи-хи!

При этих словах Сэма Дик Стоун и Виль Паркер приблизились к нам, чтобы дать понять, что и они на нашей стороне. Это произвело впечатление на моих противников. Они отвернулись, бормоча проклятия и угрозы, а затем стали приводить в чувство обоих товарищей.

Бэнкрефт счел за самое благоразумное удалиться в свою палатку. Уайт смотрел на меня большими глазами. Затем он тряхнул головой и сказал тоном неподдельного изумления:

– Но ведь это же ужасно, сэр! Я не хотел бы попасть к вам в лапы. Вас следовало бы прозвать Разящей Рукой, если одним ударом кулака вы сшибаете с ног эдакого верзилу! Я еще не видел ничего подобного.

Это, казалось, понравилось Хоукенсу. Он радостно хихикнул.

– Разящая Рука, хи-хи-хи! Грингорну воинственное имя, да еще какое! Да, если Сэм Хоукенс возьмется за грингорна, то из этого всегда выйдет толк, если не ошибаюсь… Разящая Рука! Весьма похоже на Огненную Руку! Это тоже вестман, обладающий силой медведя. Виль, Дик! Что скажете?

Я не расслышал их ответа, так как Уайт, взяв меня под руку, отвел в сторону и сказал:

– Вы мне чрезвычайно нравитесь, сэр! Не хотите отправиться со мной?

– Хочу или нет, мистер Уайт, в любом случае я не имею права этого сделать.

– Почему же?

– Моя обязанность остаться здесь.

– Вот еще! Я беру на себя ответственность!

– Это мне не поможет. Меня послали сюда, чтобы я помог измерить этот участок, и я не могу уйти, пока мы не справились с работой!

– Бэнкрефт сможет окончить измерения с остальными работниками.

– Да, но когда и как? Нет, я должен остаться!

– Не забывайте, что вам здесь угрожает опасность!

– Каким образом?

– И вы еще спрашиваете! Разве вам не ясно, что эти люди теперь ваши смертельные враги?

– Но ведь я им ничего не сделал…

– Это так или, вернее, это было так до сих пор. Но после того, как вы двоих повалили наземь, между вами и ими все кончено.

– Возможно, однако я не боюсь их! Как раз эти два удара заставят их уважать меня. Теперь уже не скоро кто-либо подступится ко мне! Впрочем, на моей стороне еще Хоукенс, Стоун и Паркер.

– Как хотите! Охота пуще неволи. Вы могли бы мне пригодиться. По крайней мере, вы проводите меня немного?

– Когда?

– Сейчас.

– Вы уже собираетесь в путь, мистер Уайт?

– Да, обстоятельства таковы, что мне не улыбается оставаться здесь дольше, чем нужно.

– Но ведь вы должны чего-нибудь поесть, прежде чем отправиться в дорогу.

– Не беспокойтесь, сэр! В седельных сумках у нас имеется все необходимое.

– Разве вы не хотите проститься с Бэнкрефтом?

– Не имею никакого желания!

– Но вы же приехали к нему по какому-то делу?

– Разумеется. Но я могу поговорить и с вами об этом. Вы меня даже лучше поймете, чем он. Прежде всего, я хотел предостеречь вас от краснокожих.

– Разве вы их видели?

– Не их самих, но их следы. Теперь наступило как раз время, когда мустанги и буйволы отправляются на юг. Краснокожие покидают свои селения, чтобы поохотиться и запастись мясом. Киовы для нас не опасны, так как мы с ними сговорились насчет дороги, но команчи и апачи о ней ничего еще не знают, и поэтому нам нельзя показываться им на глаза. Что касается меня, то я справился со своим участком и теперь покидаю эти места. Заканчивайте и вы поскорее. Здешняя обстановка становится с каждым днем все опаснее. Ну а теперь седлайте поскорее вашу лошадь и спросите Сэма Хоукенса, не хочет ли он отправиться с нами.

Сэм, конечно, немедленно согласился. Я же, по обыкновению, должен был работать, но так как было воскресенье, то я решил, что имею наконец право на отдых. Я направился в палатку к Бэнкрефту и заявил, что не намерен в этот день работать, так как собираюсь вместе с Сэмом проводить немного Уайта.

– Идите к черту, и пусть он свернет вам шею! – ответил Бэнкрефт.

Кто бы мог подумать, что его пожелание едва не исполнится!

Уже несколько дней я не ездил на чалом, и теперь он радостно заржал, когда я принялся седлать его. Он оказался превосходным скакуном, и я уже заранее радовался, как я сообщу об этом своему старому «пушкарю» Генри.

В это прекрасное осеннее утро мы бодро отправились в путь, беседуя о проектируемой железной дороге и о других интересующих нас вещах. Уайт давал мне необходимые указания относительно соединения обоих участков. Около полудня мы достигли реки, возле которой решили сделать привал, чтобы подкрепиться. После скромного завтрака Уайт со своим скаутом продолжили путь, мы же еще некоторое время лежали на траве и мирно беседовали.

Уже собираясь возвращаться в лагерь, я нагнулся к воде, чтобы зачерпнуть ладонью и напиться. В этот момент я заметил на дне отпечаток чьей-то ноги. Конечно, я обратил на это внимание Сэма. Он тщательно осмотрел след и сказал:

– Мистер Уайт был совершенно прав, предостерегая нас от индейцев.

– Вы думаете, Сэм, что это след краснокожего?

– Безусловно! Он сделан мокасином индейца. – Как вы теперь себя чувствуете, а?

– Никак!

– Но должны же вы что-нибудь думать или чувствовать!

– Мне нечего думать! Ясно, что здесь был краснокожий…

– Следовательно, вы не боитесь?

– И не думаю!

– По крайней мере, испытываете беспокойство?

– Тоже нет.

– Значит, вы не знаете краснокожих!

– Надеюсь, однако, их узнать. Как и другие люди, они, несомненно, враги своих врагов и друзья своих друзей. И так как я не имею намерения враждебно относиться к ним, то считаю, что мне нечего их бояться.

– Вы неисправимый «грингорн» и останетесь им навеки! Вы можете делать какие угодно предположения о ваших отношениях к индейцам, на самом деле все будет по-иному, так как события не зависят от нашей воли. Вы скоро в этом убедитесь, но я не желал бы, чтобы вы заплатили за это своим скальпом или, чего доброго, жизнью!

– Когда здесь мог быть индеец?

– Приблизительно два дня тому назад. Мы бы увидели его следы и на траве, если бы они не успели исчезнуть за это время.

– Наверное, разведчик?

– Да, разведчик, выслеживающий буйволов; так как между здешними племенами теперь мир, то это не мог быть военный лазутчик. Парень был в высшей степени неосторожен, очевидно, он еще молод.

– Как так?

– Испытанный воин никогда не ступает в воду там, где след его остается на мелком дне и может быть долго заметен. Только дурак, заслуживающий название краснокожего грингорна и совершенно похожий на своего белого брата, мог совершить подобную глупость, хи-хи-хи!.. А белые грингорны обыкновенно бывают еще гораздо глупее краснокожих. Заметьте это, сэр!

Он тихо хихикнул про себя и поднялся, чтобы сесть на лошадь. Добрый Сэм любил показывать свое расположение ко мне, называя меня дураком. Мы могли бы вернуться прежней дорогой, но так как моя задача как землемера заключалась в том, чтобы изучать свой участок, то мы сперва свернули в сторону, а затем поехали параллельно первому пути.

Скоро мы попали в довольно широкий овраг, поросший сочной травой. Окаймлявшие его по обе стороны откосы были снизу покрыты кустарником, а выше лесом. Овраг был прямехонький, он тянулся как по нитке, так что можно было видеть из одного конца другой. Чтобы проехать его, требовалось около получаса.

Наши лошади сделали только несколько шагов по оврагу, как вдруг Сэм придержал своего коня и стал внимательно смотреть вперед.

– Великий боже! – воскликнул он. – Вот они! Да, в самом деле, вот они, самые первые!

– Кто именно? – спросил я.

Далеко впереди нас я увидел от восемнадцати до двадцати медленно передвигавшихся темных точек.

– Кто? – переспросил Сэм, беспокойно вертясь в седле. – Стыдитесь задавать такие вопросы! Впрочем, вы грингорн, да и еще какой! Юнцы вроде вас никогда не смотрят открытыми глазами. Соблаговолите, высокоуважаемый сэр, угадать, что это за точки, которые вы видете впереди.

– Угадать, гм… Я принял бы их за косуль, если бы не знал, что эта порода дичи живет стадами не больше десяти штук в каждом. К тому же, имея в виду расстояние, следует полагать, что эти животные, хотя и кажутся нам очень маленькими, на самом деле значительно больше косуль.

– Косули, хи-хи-хи! – рассмеялся Сэм. – Тут, у истоков Канадианы, косули! Это недурно сказано! Однако в остальном вы рассуждали правильно. Да, разумеется, эти животные гораздо, гораздо больше косуль.

– Но, милый Сэм, не буйволы же это?

– Конечно, буйволы! Это бизоны, настоящие кочующие бизоны, которых я вижу впервые в этом году. Теперь вы знаете, что мистер Уайт был прав: бизоны и индейцы! От краснокожих мы видели только следы, ну а буйволы живьем перед нашими глазами. Что вы на это скажете, если не ошибаюсь?

– Мы должны приблизиться!

– Безусловно!

– И наблюдать за ними!

– Наблюдать? В самом деле? – спросил он, удивленно глядя на меня сбоку.

– Именно. Я никогда еще не встречал бизонов, и мне очень хотелось бы посмотреть на них.

Во мне загорелось любопытство зоолога, Сэму это было совершенно непонятно. Он только развел руками и сказал:

– Посмотреть, только посмотреть! Совсем как мальчишка, который приникает глазами к щели кроличьей загородки, чтобы хорошенько разглядеть этих шельм. О грингорн, чего только я не переживаю из-за вас! Охотиться на них я буду, а не наблюдать за ними. Я должен раздобыть хорошую тушу буйвола, хотя бы она стоила мне жизни! Ветер дует нам навстречу, отлично! Весь левый северный склон оврага освещен солнцем, напротив, на правом склоне, есть тень. Если мы будем все время держаться в тени, буйволы не смогут нас заметить. Вперед!

Он осмотрел оба ствола своей «Лидди» и затем погнал лошадь к южному склону. Следуя его примеру, я сделал то же самое со своим ружьем. Заметив это, он приостановил лошадь и спросил:

– Неужто и вы, сэр, хотите принять участие в охоте?

– Разумеется!

– Нет, это вы лучше оставьте, если не хотите, чтобы минут через десять буйволы затоптали вас и превратили в кашу! Бизон не канарейка, которая садится на палец и поет. Еще много плохой и хорошей погоды сменится в Скалистых горах, прежде чем вы сможете охотиться на таких опасных животных…

– Но я все-таки хотел бы…

– Молчите и слушайтесь! – перебил он меня таким тоном, какого я никогда еще у него не слышал. – Вашу жизнь я не хочу иметь на своей совести, а вы готовы идти на верную смерть! В другое время делайте, что хотите, но сейчас я не допущу возражений!

Только во имя наших хороших отношений я удержался от резкого ответа и молча поехал вслед за ним, держась все время в тени леса.

Когда мы оказались на расстоянии приблизительно четырехсот шагов от буйволов, Хоукенс остановил свою лошадь. Животные паслись, медленно продвигаясь вперед. Ближе всего к нам находился большущий бык, я был поражен его величиной. Животное было, по крайней мере, двух метров вышины и трех длины. В то время я еще не умел определять по виду вес бизона. Теперь я сказал бы, что он весил до тридцати центнеров, это была огромная куча костей и мяса! Буйвол с наслаждением валялся в грязной луже, на которую случайно набрел.

– Это вожак, – прошептал Сэм, – он самый опасный из всего стада. Кто захочет его побеспокоить, должен предварительно оставить завещание. Я предпочитаю вон ту молодую самку справа. Смотрите хорошенько, куда я пущу ей пулю. Вон туда, сбоку, позади лопатки, прямо в сердце, это самый верный выстрел, если не считать выстрела в глаз. Но кто же, не будучи сумасшедшим, решится напасть спереди на бизона, чтобы попасть ему в глаз! Останьтесь здесь и спрячьтесь с лошадью за кусты. Если они меня увидят и побегут, то направятся как раз сюда. Но вы не смейте покидать своего убежища прежде, чем я вернусь или позову вас!

Он выждал, пока я скрылся в кустах, а затем медленно и неслышно двинулся вперед. Приблизившись к бизонам на расстояние трехсот шагов, он пришпорил коня, помчался во весь опор к стаду, миновал грузного вожака и направился к намеченной буйволице, которая упустила подходящий момент для того, чтобы обратиться в бегство. Сэм настиг ее и выстрелил. Она вздрогнула и опустила голову. Упала ли она, я не заметил, так как все мое внимание было обращено в другую сторону.

Я видел, как огромный вожак вскочил и выпученными глазами искал Сэма. Какое мощное животное! Эта огромная голова с выпуклым черепом, широким лбом и хотя короткими, но сильными, загнутыми кверху рогами, эта густая косматая грива вокруг шеи и на груди. Высокий загривок завершал картину этой первобытной необузданной силы. Да, это было в высшей степени опасное существо, однако вид неукротимого животного возбуждал желание потягаться с ним силами.

Не знаю, сам ли я решился, или же мой чалый понес меня, но только он выскочил из кустарника и свернул было влево, но я хорошенько дернул за узду, и мы помчались направо по направлению к буйволу, который услышал топот и обернулся. Увидя нас, он опустил голову, чтобы поднять на рога всадника и лошадь. Я слышал, что Сэм кричал что-то изо всех сил, но не мог взглянуть на него.

Стрелять в буйвола было невозможно, так как, во-первых, он для этого слишком неудобно стоял, а во-вторых, лошадь не хотела мне повиноваться, со страху она летела прямо на грозные рога. Буйвол расставил задние ноги и сильным толчком поднял голову, чтобы взять нас на рога, но в тот же момент мне удалось повернуть коня немного в сторону. Широким прыжком он вдруг перелетел через буйвола, причем мои ноги едва не задели за рога бодающего животного. Видя, что мы неизбежно должны были попасть в лужу, в которой незадолго перед тем валялся буйвол, я поскорее вынул ноги из стремян, это было мое счастье, так как лошадь поскользнулась, и мы упали. Я и сейчас еще не могу понять, как все это произошло, но в следующий момент я уже стоял возле лужи, крепко держа в руках ружье. Бизон обернулся и неловкими прыжками направился к лошади, которая тоже успела подняться и как раз собиралась обратиться в бегство. Теперь открылась возможность стрелять в левый бок чудовища. Я прицелился: мой тяжелый штуцер впервые должен был показать свою пригодность. Еще прыжок и буйвол настиг бы чалого. В этот момент я спустил курок… Буйвол остановился посреди бега. Испугался ли он выстрела, или же я удачно попал, этого я не мог разобрать. Я пустил в него вторую пулю. Он медленно поднял голову и замычал так, что у меня мороз пробежал по спине, затем пошатнулся и, наконец, упал.

Я чуть не вскрикнул, радуясь славной победе, но меня ждали другие неотложные дела. Моя лошадь неслась без всадника по правому откосу на противоположном склоне оврага во весь опор скакал Сэм, преследуемый быком, который был лишь немного меньше моего вожака.

Нужно заметить, что раздраженный бизон не отстает от своего противника, не уступая в скорости лошади. При этом он проявляет много отваги, хитрости и выдержки – качества, которые в нем трудно было бы предположить.

Буйвол, преследовавший Сэма, также не отставал от него. Чтобы избежать опасности, Хоукенсу приходилось делать самые рискованные повороты, сильно утомлявшие лошадь. Было ясно, что в этом состязании она не устоит перед буйволом, ей во что бы то ни стало нужна была помощь.

Не имея времени убедиться в смерти вожака, я быстро зарядил двустволку и перебежал на противоположный откос. Сэм это заметил и быстро повернул коня в мою сторону. Но этим он совершил непоправимую ошибку: бык, следовавший по пятам лошади, получил возможность пересечь ей дорогу. Я видел, как он нагнул голову, последовал сильный толчок, и всадник вместе с лошадью были подброшены в воздух. Однако бизон не унимался, и, когда его противники свалились наземь, он принялся свирепо бодать их рогами. Сэм изо всех сил звал меня на помощь. Мешкать нельзя было ни минуты, хотя я и находился на расстоянии еще ста пятидесяти шагов. Правда, если бы я подбежал поближе, то имел бы больше шансов на удачный выстрел, но от этой задержки мог погибнуть Сэм, между тем как, стреляя тотчас же, я мог и промахнуться, но, по крайней мере, отвлекал выстрелом внимание чудовища от своего друга. Итак, я остановился, прицелился немного ниже лопатки и спустил курок. Буйвол поднял голову, точно к чему-то прислушиваясь, а затем медленно повернулся. Заметив меня, он устремился в мою сторону, постепенно замедляя бег. Когда мне удалось наконец с лихорадочной поспешностью вторично зарядить ружье, между мной и разъяренным животным оставалось не более тридцати шагов. Бежать оно уже больше не могло и направлялось ко мне медленной рысцой, низко опустив голову и выпучив свирепые, налитые кровью глаза. Все ближе и ближе, словно неудержимый рок! Я стал на одно колено и приложился к ложу винтовки. Это движение заставило бизона приостановиться и немного поднять голову, чтобы лучше разглядеть меня. Его глаза оказались как раз перед дулами моего ружья. Я выстрелил сначала в правый, затем в левый глаз… Легкая дрожь пробежала по его телу, и он рухнул на землю.

Я вскочил, чтобы поспешить к Сэму, но это оказалось излишним, так как он сам уже бежал ко мне.

– Хэлло! – крикнул я ему. – Вы живы? Неужели вы не ранены?

– Я цел и невредим, – ответил он, – только вот правое бедро побаливает от падения, а может быть, это и левое, если не ошибаюсь… Не могу разобраться как следует.

– А ваша лошадь?

– Погибла. Правда, она еще жива, но буйвол раскроил ей все брюхо. Мы должны застрелить бедное животное, чтобы оно не мучилось!

– Что, бизон убит?

– Надеюсь. Пойдемте посмотрим!

Приблизившись, мы убедились, что бизон был мертв. После краткого молчания Хоукенс, глубоко вздохнув, сказал:

– Ну, и наделал же мне хлопот этот старый грубиян!.. Буйволица обошлась бы со мной гораздо приветливее… Впрочем, конечно, от быка нельзя требовать нежностей… Хи-хи-хи!

– Но как же взбрела ему в голову глупая мысль связаться с вами?

– Разве вы не видели?

– Нет.

Так вот, я застрелил буйволицу, и так как моя лошадь мчалась во весь дух, то мне удалось остановить ее только после того, как она с разбегу наткнулась на этого быка. Ему это не понравилось, и он решил преследовать меня. Правда, я запустил в него пулей из моего ружья, но она его, очевидно, не образумила, так как он проявил по отношению ко мне привязанность, которой я не мог сочувствовать. Он устроил на меня такую охоту, что я не мог перезарядить ружье. Я отбросил его в сторону, освободив руки, чтобы лучше управлять лошадью, если не ошибаюсь… Бедная лошаденка сделала все, что было в ее силах, но все же ей не удалось спастись.

– Потому что вы сделали слишком крутой поворот! Вы должны были бы объехать дугой, этим вы спасли бы свою лошадь.

– Спас бы лошадь? Вы говорите, как старый опытный человек. Этого я бы не ожидал от грингорна!

– Как бы не так! Грингорны тоже имеют свои хорошие качества!

– Да, не будь вас, я лежал бы теперь, исколотый и разодранный на куски, вроде моей лошади. Пойдемте же к ней!

Мы нашли ее в плачевном состоянии. Внутренности висели из распоротого брюха, она жалобно фыркала от боли. Сэм принес ружье, которое он отбросил во время схватки с буйволом, зарядил его и пристрелил лошадь. Затем он снял с нее седло и уздечку, сказав при этом:

– Теперь я сам могу быть своей лошадью и взять седло на спину… Это всегда так бывает, когда имеешь дело с диким быком.

– Где же вы теперь достанете другую лошадь? – спросил я.

– Это меня меньше всего волнует… Поймаю какую-нибудь, если не ошибаюсь.

– Мустанга?

– Разумеется! Буйволы уже пришли, они перекочевывают на юг, скоро должны появиться и мустанги, я это знаю.

– А смогу лия принять участие в поимке?

– Конечно! Вы должны научиться и этому. Ну а теперь идемте. Посмотрим старого вожака. Может быть, он еще жив. Такие мафусаилы отличаются живучестью.

Мы подошли. Животное лежало мертвое. Теперь гораздо лучше можно было видеть его громадные размеры. Глаза Сэма бегали по телу буйвола, он скорчил не поддающуюся описанию гримасу, тряхнул головой и сказал:

– Это необъяснимо, прямо-таки необъяснимо! Знаете, куда вы попали?

– Куда же?

– Как раз куда следовало! Престарая скотина! Я бы еще раз десять подумал, прежде чем наброситься на нее. Знаете ли, сэр, кто вы?

– Ну кто?

– Самый легкомысленный человек на свете.

– Ого! Раньше я никогда не отличался легкомыслием.

– В таком случае вы теперь им отличаетесь! Поняли? Я ведь приказал вам оставить в покое буйволов, а самому сидеть в кустах. Почему же вы не послушались меня?

– Да я и сам не знаю!

– Следовательно, вы способны сделать нечто, не зная причины, побудившей вас к этому. Разве это не легкомыслие?

– Не думаю… Безусловно, в данном случае была какая-нибудь важная причина.

– Тогда вы должны ее знать!

– Может быть, та, что мне было приказано сидеть в кустах, а я не выношу приказаний!

– Хорошо же! Вы, значит, нарочно подвергаете себя опасности, когда вас предупреждают о ней?

– Я отправился на Запад не для того, чтобы трястись над своей шкурой!

– Отлично! Но ведь вы еще грингорн и поэтому должны быть осторожны. Если вам не хотелось следовать за мной, почему вы взялись не за какую-нибудь буйволицу, а за эту громадину?

– Потому что я хотел поступить по-рыцарски.

– По-рыцарски! Когда вестман что-либо делает, он должен руководствоваться пользой от поступка, а не каким-то желанием поступать по-рыцарски.

– Но ведь в данном случае так и получается!

– Каким образом?

– Я предпочел быка буйволице, потому что в нем гораздо больше мяса.

Он с недоумением посмотрел мне в лицо и затем воскликнул:

– Гораздо больше мяса? Этот грингорн ради мяса убил быка, хи-хи-хи! Не усомнились ли вы в моей храбрости из-за того, что я наметил буйволицу?

– Нет! Однако я решил, что вы обнаружили бы более храбрости, выбрав животное посильнее.

– Чтобы потом есть мясо бьиса! Да вы, сэр, исключительно умный человек! Этому быку, бесспорно, восемнадцать, если не полных двадцать лет, у него ведь только и осталось что шкура, кости да сухожилия. Его мясо уже трудно назвать таковым, оно жесткое, как дубленая кожа, и вы можете варить и жарить его несколько дней, и все же вам не удастся разжевать его. Всякий мало-мальски опытный вестман предпочитает буйволицу, так как у нее мясо нежнее и сочнее, чем у быка. Теперь вы видите, какой вы еще грингорн? Я не имел времени последить за вами. Как же вы совершили это легкомысленное нападение?

Я рассказал ему обо всем. Когда я закончил, он удивленно посмотрел на меня, покачал головой и сказал:

– Идите в овраг и поймайте свою лошадь. Она будет нам нужна, так как понесет мясо, которое мы возьмем с собой.

Когда я вернулся с чалым, Сэм на коленях стоял перед убитой буйволицей и, предварительно искусно сняв шкуру, вырезал окорок.

– Так, – сказал он, – это будет отличное жаркое на ужин, такого мы давненько не едали! Этот окорок вместе с седлом и уздечкой мы погрузим на лошадь. Окорок достанется только нам с вами, Вилю и Дику. Если и другие захотят полакомиться, пусть сами приезжают сюда за буйволицей!

– Если только к тому времени она не будет уничтожена коршунами-стервятниками и другими любителями падали.

– Ах какие умные вещи вы опять говорите! Само собою разумеется, мы покроем тушу ветвями, а сверху положим побольше камней. Только медведь или другой крупный хищник сможет добраться до нее.

Я нарезал в кустарнике толстых веток и притащил тяжелых камней. Мы покрыли ими тело буйволицы, а затем принялись нагружать мою лошадь. При этом я спросил:

– А что же станется с быком?

– Что же может с ним статься?

– Разве его совсем нельзя использовать?

– Невозможно!

– А шкуру для изготовления кожи?

– Вы умеете дубить кожу? Я понятия об этом не имею!

– Я где-то читал, что шкуру буйвола можно сохранять в так называемом «тайнике».

– Вы читали? Ну если так, то это должно быть верно, ибо все, что читаешь про Дикий Запад, верно, неоспоримо верно, хи-хи-хи! Безусловно, встречаются вестманы, убивающие зверей ради их шкур. Я этим тоже занимался, но в данный момент мы не принадлежим к числу таких охотников и, конечно, не потащим с собой эту тяжелую шкуру.

Мы отправились в путь и уже через полчаса прибыли в лагерь, находившийся недалеко от оврага, в котором я впервые убил двух буйволов.

То, что мы явились пешком, без лошади Сэма, привлекло всеобщее внимание. Нас принялись расспрашивать.

– Мы охотились на буйволов, и при этом погибла моя лошадь, – ответил Сэм Хоукенс.

– Охотились на буйволов! Буйволы, буйволы! – послышалось со всех сторон. – Но где же вы были?

– Полчаса езды отсюда. Мы привезли с собой окорок, вы можете взять остальное мясо.

– Мы сейчас же туда отправимся, – воскликнул Рэтлер, делая вид, что между нами ничего не произошло. – Где находится это место?

– Поезжайте по нашим следам, и вы найдете. Ведь в глазах у вас недостатка быть не может, если не ошибаюсь.

– Сколько же их там было?

– Двадцать.

– И сколько вы убили?

– Одну буйволицу.

– Всего лишь? Куда же делись остальные?

– Поищите сами! Я не интересовался и не расспрашивал их о том, куда они собирались прогуляться, хи-хи-хи.

– Всего лишь одну буйволицу! Два охотника, и из двадцати буйволов они убивают только одного! – заметил кто-то пренебрежительным тоном.

– Попробуйте, сэр, поохотиться лучше, если сможете! Вы бы, наверное, убили их всех, и даже еще больше… Впрочем, вы там увидите еще двух старых двадцатилетних быков, убитых вот этим молодым джентльменом.

– Быков, двух быков! – закричали вокруг. – Стрелять в быков! Только настоящий грингорн может совершить подобную глупость!

– Можете сейчас смеяться над ним, господа, но все же полюбуйтесь потом быками. Ведь он спас мне жизнь!

– Спас жизнь? Каким образом?

Им было очень любопытно узнать о наших похождениях, но Сэм уклонился от дальнейших разговоров.

– У меня нет никакого желания говорить об этом. Пусть он сам все расскажет, если вы считаете более благоразумным отправиться за мясом с наступлением темноты.

Он был прав. Солнце близилось к закату, и скоро должен был наступить вечер. Так как было очевидно, что я еще менее Сэма захочу выступить в роли рассказчика, то все они сели на лошадей и отправились в путь. Я говорю «все», потому что никто из них не пожелал остаться: они не доверяли друг другу. У охотников, находящихся в дружеских отношениях, существует обычай, что любая дичь, убитая одним из них, принадлежит и всем остальным. Такое чувство солидарности, однако, отсутствовало у этой банды. Впоследствии мне рассказывали, что они, как дикари, набросились на буйволицу, и каждый, проклиная и ругаясь, старался отрезать себе кусок получше и побольше.

Когда они уехали, мы разгрузили лошадь, и я отвел ее в сторону, чтобы разнуздать и привязать к колышку. В то время как я возился с чалым, Сэм принялся рассказывать Паркеру и Стоуну о наших приключениях. Между ними и мной находилась палатка, так что они не могли заметить моего приближения. Я был уже почти возле самой палатки, когда Сэм сказал:

– Уж можете мне поверить, дело было так: парень взялся за самого большого и сильного быка и убил его, как это делает старый опытный охотник! Правда, я сделал вид, что считаю это мальчишеством, и хорошенько выбранил его. Однако я отлично знаю, что из него выйдет толк!

– Да, он станет дельным вестманом, – согласился Стоун.

– И в самом ближайшем будущем, – услышал я замечание Паркера.

– Да, – как бы подтверждая сказанное, произнес Хоукенс. – Знаете, друзья, он прямо-таки создан для этого! И притом эта физическая сила! Ведь он вчера тащил воз, в который мы впрягаем волов, и совершенно без посторонней помощи! Ударь он хорошенько о землю, так на ней несколько лет трава не будет расти! Но вы должны мне кое-что обещать.

– Что же? – спросил Паркер.

– Он не должен знать, что мы о нем думаем.

– Это почему?

– Потому что он начнет важничать.

– О нет!

– Это вполне возможно! Он, правда, весьма скромный парень и как будто не предрасположен задирать нос, но людей никогда не следует хвалить: этим можно испортить самый хороший характер. Называйте его по-прежнему стрингерном», так как он и в самом деле грингорн, хотя и обладает всеми необходимыми для вестмана качествами, правда, в зачаточном состоянии. Он еще многому должен научиться и многое испытать.

– Поблагодарил ли ты его за то, что он спас тебе жизнь?

– Не подумал даже, и ни за что этого не сделаю! Но когда наш окорок будет готов, он получит лучший, самый сочный кусок, я сам его отрежу. Он это вполне заслужил. А знаете, что я сделаю завтра?

– Ну что? – спросил Стоун.

– Доставлю ему большую радость.

– Чем же?

– Я позволю ему поймать мустанга.

– Ты хочешь поохотиться на мустангов?

– Да, мне нужна лошадь.

Больше я не подслушивал, отошел немного в кустарник и затем уже с другой стороны приблизился к охотникам. Они не должны были знать, что я слышал то, чего мне не следовало слышать… Мы развели костер, возле которого воткнули в землю две раздвоенные ветки. На них положили крепкий прямой сук вместо вертела. Трое вестманов прикрепили к нему окорок, после чего Сэм принялся с большим искусством медленно поворачивать «вертел». Меня немало забавляло радостное выражение его лица при этой церемонии.

Остальные, вернувшись в лагерь с порядочным запасом мяса, последовали нашему примеру и также зажгли костры. Однако у них все обошлось далеко не так мирно, как у нас. Так как каждый хотел жарить отдельно для себя, то многим не хватило места, и, в конце концов, им пришлось съесть свои порции полусырыми.

Я действительно получил самый лучший кусок, он весил около трех фунтов, но я съел его целиком. Из-за этого меня еще не следует считать обжорой, наоборот, я всегда ел меньше других, находившихся в моем положении. Но тому, кто сам не испытал подобной жизни, трудно представить себе, сколько мяса может и даже должен есть вестман. Я видел однажды, как старый охотник съел восемь фунтов мяса, и на мой вопрос, сыт ли он, ответил с улыбкой:

– Я должен быть сытым, потому что у меня больше нет мяса. Но если вы дадите мне кусок вашего, то вам не придется долго ждать его исчезновения…

Во время еды вестманы обсуждали подробности нашей охоты. Из разговора выяснилось, что при виде убитых буйволов у них создалось другое впечатление о моей «глупости», чем первоначально.

На следующий день я принялся было за работу, но вскоре появился Сэм и сказал:

– Оставьте инструменты в покое, сэр. Мы предпримем сегодня кое-что более интересное.

– Что же?

– Скоро узнаете… Седлайте вашу лошадь, мы сейчас поедем.

– На прогулку? Но меня ждет работа!

– Вот еще! Вы уже достаточно потрудились. Впрочем, я думаю, что к обеду мы вернемся. Тогда можете измерять и вычислять, сколько вам заблагорассудится.

Я предупредил Бэнкрефта, и мы отправились. Сэм вел себя по дороге очень таинственно, а я не говорил о том, что уже знаю о его намерении. Мы ехали обратно по измеренной нами местности, пока не достигли западного края прерии, места, которое вчера наметил Сэм. Здесь он спрыгнул с лошади и, тщательно привязав ее, пустил пастись. Затем сказал мне:

– Слезайте, сэр, и крепко привяжите своего чалого. Мы здесь подождем.

– Но зачем же крепко привязывать лошадь? – спросил я Сэма, хотя отлично знал, в чем дело.

– Иначе вы легко можете ее лишиться. Я часто видел, как лошади в таких случаях удирают.

– В каких это случаях?

– Разве вы не догадываетесь?

– Нет.

– Угадайте-ка!

– Мустанги?

– Как это вы вдруг догадались? – спросил он, удивленно взглянув на меня.

– Я читал об этом.

– О чем?

– Что домашние лошади, если их крепко не привязать, охотно уходят с дикими мустангами.

– Черт вас возьми! Обо всем-то вы читали, и вас трудно чем-либо удивить! В таком случае я предпочитаю неграмотных.

– Вы хотели меня удивить?

– Конечно!

– Охотой на мустангов?

– Ну да!

– Это не удалось бы вам! Человека можно удивить только чем-либо таким, о чем он ничего не знает. Вам же все равно пришлось бы обо всем рассказать мне до прихода мустангов.

– Вы правы, гм… Ну так слушайте: мустанги уже побывали здесь.

– Это их следы мы видели по дороге?

– Да. Они вчера здесь прошли. Это был передовой отряд, разведка. Должен вам сказать, что мустанги в высшей степени умные животные. В обе стороны и вперед они всегда высылают маленькие отряды. У них имеются свои офицеры, совсем как в настоящем войске, а вожаком они всегда выбирают опытного, сильного и смелого жеребца. Пасутся ли они на одном месте или кочуют, табун всегда окружен жеребцами, затем следуют кобылы, и только в самой середине находятся жеребята: таким образом жеребцы защищают самок и жеребят. Я уже подробно описывал вам, как ловят мустанга с помощью лассо. Помните?

– Само собой разумеется.

– Кроме того, я вам часто говорил и повторяю еще раз: держитесь крепко в седле, а лошадь ваша должна сильно упереться в землю, когда вы натягиваете лассо и происходит толчок. Если вы этого не сделаете, то упадете, а мустанг убежит, увлекая за собой на лассо вашу лошадь. У вас не будет больше скакуна, и вы станете, как и я, простым пехотинцем.

Он собирался продолжить, но вдруг остановился, указав рукой на холмы в северной части прерии. На них показалась неоседланная лошадь. Она мелкой рысцой побежала вперед, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону и втягивая ноздрями воздух.

– Вы видите? – шепнул Сэм. От волнения он говорил совсем тихо, хотя лошадь никак не могла услышать нас. – Разве я не говорил вам, что они придут. Это лазутчик, осматривающий местность, чтобы убедиться в ее безопасности. Хитрый жеребец! Как он извивается и всматривается во все стороны! Но нас он все-таки не заметит, нам ветер навстречу. Поэтому я и выбрал это место.

Мустанг повернул, прибавив ходу, он бежал то прямо, то играя, влево или вправо, пока не скрылся там же, откуда и появился.

– Вы наблюдали за ним? – спросил Сэм. – Как умно он действовал, используя каждый куст для защиты, чтобы не быть замеченным! Разведчик-индеец вряд ли смог бы проделать это лучше!

– Вы правы, Сэм. Это поразительно!

– Теперь он вернулся к своему четвероногому генералу с рапортом, что воздух чист… Но они ошибаются, хи-хи-хи! Бьюсь об заклад, что через десять минут они будут здесь. Будьте внимательны! Знаете, как мы поступим?

– Ну?

– Возвращайтесь поскорее к выходу из прерии и ждите там. Я же поеду вниз к противоположному концу и спрячусь в лесу. Сперва я пропущу табун, а затем сзади погонюсь за ним. Он побежит наверх к выходу, но вы пересеките ему дорогу, и он принужден будет повернуть назад. Таким образом мы сможем гонять табун из одного конца в другой, пока не выберем и не поймаем двух лучших лошадей. Из них я опять-таки выберу себе лучшую, – остальных мы отпустим. Вы согласны?

– Зачем вы спрашиваете? Я же не имею понятия о том, как охотятся на мустангов, тогда как вы мастер этого дела и я беспрекословно вам повинуюсь.

Мы сели опять на лошадей и разъехались: он на север, я на юг, до начала прерии. Не прождав там и четверти часа, я увидел вдалеке массу темных точек, которые увеличивались по мере приближения к месту моей засады. Сперва они казались воробьями, потом кошками, собаками, телятами, пока не приблизились настолько, что я разглядел их настоящую величину. Это были мустанги, в диком ужасе погони мчавшиеся на меня.

Какое прекрасное зрелище представляли собой эти животные! Длинные гривы развевались, пышные хвосты, подобно пучкам перьев, разлетались по ветру. Их было не более трехсот, и все же земля, казалось, дрожала под их копытами. Восхитительный белый жеребец летел впереди всех, его, конечно, можно было бы поймать, но ни одному охотнику прерий не взбредет в голову сесть на белого коня: он выдаст хозяина любому врагу.

Наступило время показаться из засады. Я выехал из чащи деревьев, и мое появление не преминуло оказать свое действие. Белый вожак отпрянул, точно в него попали пулей, табун остановился и словно остолбенел, слышно было только громкое испуганное фырканье. Затем повернул назад, вожак оказался уже на другом конце, и мустанги помчались в обратную сторону.

Я медленно следовал за ними, мне незачем было спешить, так как я мог быть уверен, что Сэм снова направит их на меня. При этом я пытался объяснить себе одно поразившее меня обстоятельство. Хотя лошади только на одно мгновение задержались передо мной, мне показалось, что одно из животных было мулом, а не лошадью. Конечно, я мог ошибиться, но все же мне думалось, что я хорошо разглядел его. Я решил быть во второй раз более внимательным. Мне запомнилось, что мул находился в первом ряду, как раз за вожаком. Таким образом, мустанги не только считали его равным себе, но он, по-видимому, занимал даже особое положение среди них.

Через некоторое время табун вторично побежал мне навстречу и, увидя меня, опять повернул обратно. Это повторилось еще раз, и я убедился, что не ошибся: среди мустангов находился светло-коричневый мул с темной полосой на спине. Он мне понравился, так как, несмотря на большую голову и длинные уши, был красивым животным. Мул менее требователен, чем лошадь, у него более уверенная поступь, и он никогда не испытывал головокружения над пропастью. Все эти преимущества имеют большое значение. Правда, животное это очень упрямо. Я видел мулов, позволявших избивать себя чуть не до смерти, но не двигавшихся с места, несмотря на отличную дорогу и отсутствие всякой поклажи, просто потому, что они не желали идти.

Мне показалось, что этот мул проявлял много пыла и живости, а в глазах у него светилось больше ума, чем у лошадей, и я решил поймать его. Очевидно, он когда-то сбежал от своего хозяина, примкнув к табуну диких лошадей.

Сэм снова погнал стадо на меня. Между нами было такое маленькое расстояние, что мы могли видеть друг друга. Путь вперед и назад был закрыт для мустангов. Они ринулись в сторону, мы последовали за ними. Табун разделился, и я заметил, что мул остался в главном стаде. Он мчался бок о бок с вожаком, это было чрезвычайно быстрое выносливое животное. Я гнался за этой частью табуна, Сэм, казалось, наметил ее же.

– Захватим их в середину, я – слева, вы – справа! – закричал он.

Мы пришпорили коней и не только не отстали от мустангов, но нагнали их раньше, чем они достигли леса. Перед лесом они опять повернули и хотели проскочить между нами. Чтобы помешать этому, мы быстро помчались навстречу друг другу. Мустанги рассыпались во все стороны, подобно курам, на которых бросился ястреб. Белый вожак и мул, отделившись от других, промчались между нами. Мы погнались за ними. При этом Сэм, размахивая лассо над головой, закричал:

– Опять грингорн! Вы останетесь им на всю жизнь!

– Почему?

– Потому что вы нацелились на белого жеребца, а это может сделать только грингорн, хи-хи-хи.

Моего ответа он не расслышал, так как его громкий смех заглушил мои слова. Итак, он думает, что я наметил жеребца. Пусть себе думает. Я предоставил ему мула, сам же направился к остальным мустангам, которые с испуганным фырканьем и ржаньем мчались в беспорядочном смятении по долине. Сэм настолько приблизился к мулу, что ему удалось метнуть лассо. Прицел был верный, и петля обвилась вокруг шеи животного. Затем он должен был придержать лошадь и попятиться с нею назад, чтобы устоять против толчка, когда лассо туго натянется. Он так и поступил, но все же сделал это недостаточно быстро. Его лошадь не успела еще приобрести устойчивого положения, как сильный толчок повалил ее на землю. Сэм Хоукенс, великолепно кувыркнувшись в воздухе, упал навзничь. Лошадь быстро поднялась и побежала дальше, лассо потеряло напряжение, и мул, крепко стоявший на ногах, приобрел свободу действий. Он помчался во весь дух, так как лассо было прикреплено к седлу, увлек за собой в прерию и лошадь.

Я поспешил к Сэму, чтобы узнать, не ушибся ли он. Между тем он уже вскочил на ноги и испуганно закричал:

– Пропади они совсем! Так, пожалуй, удерет вместе с мулом и кляча Дика, не простившись даже со мной, если не ошибаюсь.

– Вы не ушиблись?

– Да нет же!

Я погнал свою лошадь за мулом. Он отбежал уже на порядочное расстояние, но затем у них возникло какое-то недоразумение с лошадью. Он рвался в одну, та в другую сторону, и этим они задерживали друг друга, будучи связаны лассо. Я быстро нагнал их. Но мне не пришло в голову воспользоваться собственным лассо, я схватил то, которое связывало обоих животных, и обмотал его несколько раз вокруг руки в полной уверенности, что мне удастся обуздать мула.

Он продолжал бежать, а я мчался с обоими животными позади, постепенно напрягая ремень и таким образом стягивая все туже и туже петлю. При этом я уже довольно хорошо мог управлять мулом. Мнимыми уступками я заставил его описать дугу и вернуться к тому месту, где находился Сэм. Здесь я внезапно так затянул петлю, что у мула прервалось дыхание, и он повалился наземь.

– Держите мошенника, пока я не велю вам отпустить его, – крикнул Сэм.

Он подскочил к мулу и стал рядом, несмотря на то, что лежавшее на земле животное отбивалось ногами что было мочи.

– Теперь, – сказал Сэм.

Я отпустил лассо. Мул перевел дух и вскочил, но Сэм так же быстро очутился на его спине. Тот на мгновенье как бы замер от испуга, затем он несколько раз пытался подбросить Сэма в воздух. Когда это не удалось, он внезапно прыгнул в сторону, выгибая по-кошачьи спину, но Сэм крепко держался на нем.

– Теперь он сделает последнюю попытку и ускачет со мной в прерию. Ждите меня здесь, я приведу его обузданным! – крикнул мне Сэм Хоукенс.

Но он ошибся. Мул вовсе не умчался в прерию, а бросился на землю и стал по ней кататься. Сэм мог бы переломать себе все ребра и поэтому был вынужден соскочить с седла. Я также спрыгнул с лошади, схватил волочившийся по земле аркан и дважды обвил им крепкий сук ближайшего дерева. Мул между тем, освободившись от всадника, вскочил на ноги и хотел было обратиться в бегство, но аркан крепко держал его. Петля опять крепко стянулась, и животное вторично грохнулось на землю.

Сэм Хоукенс, отойдя в сторону и убедившись в целости своих ребер, сказал:

– Отпустите эту бестию! Ни один черт ее не обуздает, если не ошибаюсь.

– Этого еще не доставало! Чтобы меня пристыдил мул, имеющий отцом осла, а не джентльмена. Нет, он должен мне подчиниться.

Я отвязал лассо, широко расставив ноги, встал над животным. Как только ему удалось передохнуть, оно сразу вскочило на ноги. Наступил момент, когда все зависело от силы мускулов в ногах, а в этом отношении я, безусловно, превосходил низкорослого Сэма. Всадник должен ногами сжимать ребра лошади, из-за чего сжимаются внутренности животного, и оно начинает испытывать смертельный страх. Когда мул захотел сбросить меня тем же способом, что и Сэма, я подхватил свисавшее у него с шеи лассо, скрутил его и ухватился за веревку возле самой петли. Как только я замечал, что мул хочет броситься на землю, я стягивал петлю.

Этим приемом, а также давлением ног я не давал ему упасть. Между нами происходила тяжелая борьба. Пот катился с меня градом, но мул вспотел еще больше, и изо рта у него падала хлопьями пена. Его движения постепенно ослабевали и становились непроизвольными, а его злобное фырканье перешло в короткий храп. Наконец, ноги его подкосились, и он упал наземь, истощив последние силы… Мул остался неподвижно лежать с безумно вытаращенными глазами. Я же глубоко вздохнул.

Когда мы его подняли, он стоял смирно, хотя и дрожал всем телом. Он не противился и потом, когда мы принялись его седлать и взнуздывать. А когда Сэм сел на него, он покорно и чутко слушался узды, как хорошо объезженная лошадь.

– Он уже имел когда-то хозяина, – заметил Хоукенс, – который был, должно быть, хорошим наездником. Это сразу чувствуется. Мул, наверное, сбежал от него… А знаете, как я его назову?

– Ну?

– Мэри. У меня уже раньше был мул по имени «Мэри», мне незачем утруждать себя подыскиванием другого имени.

– Итак, мул Мэри и ружье Лидди!

– Да. Ведь это премилые имена, не правда ли? А теперь я попрошу вас сделать мне одно одолжение.

– Пожалуйста. Я охотно исполню вашу просьбу.

– Никому не рассказывайте о происшедшем. Я сумею оценить ваше молчание.

– Глупости! Это само собой разумеется!

– А все-таки! Хотел бы я слышать смех этой банды в лагере, если бы они узнали, как Сэм Хоукенс раздобыл себе прелестную Мэри. Вот была бы для них потеха, пребольшая потеха! Если вы будете держать язык за зубами, то я…

– Пожалуйста, молчите об этом! – перебил я его. – Вы мой учитель и друг. К чему все эти разговоры?

Его маленькие плутоватые глазки стали влажными, и он восторженно воскликнул:

– Да, я ваш друг, сэр, и если бы я знал, что вы хоть немножко меня любите, это было бы большой радостью для меня, старика.

Я протянул ему руку и сказал:

– Эту радость я могу вам доставить, дорогой Сэм! Будьте уверены, что я вас люблю, люблю, как… Ну, приблизительно как хорошего, бравого, почтенного дядю. Вам это достаточно?

– Вполне, сэр, вполне! Я так восхищен этим, что готов тут же на месте чем-нибудь угодить вам в свою очередь. Скажите только, чего вы хотите. Я могу, например… Например… Съесть на ваших глазах Мэри, так что от нее косточки не останется. Могу также, если это вам больше нравится, замариновать самого себя, приготовить фрикассе из собственного мяса и проглотить. Или же…

– Замолчите! – рассмеялся я. – В обоих случаях я лишился бы вас: в первом вы лопнули бы, во втором погибли от несварения желудка из-за проглоченного парика. Вы уже несколько раз оказывали мне услуги и, безусловно, в будущем премного обяжете меня. Итак, не лишайте пока что жизни ни себя, ни Мэри, а лучше поспешим в лагерь. Мне надо работать.

– Работать! А что же вы здесь-то делали? Если это не было работой, то я, право, не знаю, что вообще можно назвать таковой!

Я привязал лошадь Дика к своей, и мы отправились в путь. Мустанги, конечно, давно уже скрылись. Мул же покорно повиновался всаднику, и Сэм радостно восклицал несколько раз по дороге.

– Мэри отлично вышколена! И я обязан ею только вам. Вот так два дня! Сколько событий, недобрых для меня и славных для вас! Разве вы когда-нибудь могли думать, что так быстро изучите охоту на мустангов вслед за охотой на буйволов?

– Почему бы нет? Здесь, на Западе, можно всего ожидать. Я предполагаю участвовать и в других.

– Гм… Да! Надеюсь, что и в будущем вы останетесь целы и невредимы. А знаете, вчера ваша жизнь висела на волоске! Вы были слишком смелы. Никогда не забывайте, что вы еще грингорн! Разве видано что-либо подобное: спокойно подпустить буйвола к себе и затем стрелять ему в глаза? Вы еще очень неопытны и недооцениваете силы противника. Будьте в будущем осторожнее и не слишком полагайтесь на свои силы. Охота на бизонов в высшей степени рискованна. Только один вид охоты еще опаснее!

– А именно?

– На медведя.

– Но вы же не имеете в виду черного медведя с желтой мордой?

– Барибала? Конечно, нет! Это ведь очень добродушный миролюбивый зверюга, которого можно обучить даже гладить белье и вышивать. Нет, я думаю о гризли, сером медведе Скалистых гор. Когда он стоит на задних лапах, он двумя футами выше вас, одним движением челюстей он превращает вашу голову в кашу, а когда на него нападают и гризли приходит в ярость, то успокаивается он не раньше, чем разорвет врага на клочки.

Мы оба и не подозревали, что разговор на эту тему возобновится уже на следующий день, и что нам так скоро предстоит встреча с этим опасным зверем. Впрочем, у нас вообще не было времени продолжить разговор, так как мы уже прибыли в лагерь, который успел переместиться на порядочное расстояние, измеренное за время нашего отсутствия. Бэнкрефт и его землемеры усиленно работали, чтобы показать наконец, что они могут сделать. Наше появление привлекло всеобщее внимание.

– Мул, мул! – кричали со всех сторон. – Откуда вы его достали, Хоукенс?

– Мне прислали его прямым сообщением, – ответил он серьезным тоном.

– Не может быть! Кто прислал его вам, кто?

– Он прибыл по почте бандеролью в два цента. Может быть, хотите посмотреть обертку?

Одни расхохотались, другие начали ругаться, но Сэм достиг своей цели: его больше не расспрашивали. Был ли он более разговорчив со Стоуном и Паркером, я не мог проследить, так как тотчас же принялся за измерительные работы. Последние уже настолько подвинулись, что на следующее утро мы могли приступить к измерению лощины, в которой произошла моя встреча с бизонами. Когда вечером зашел об этом разговор, я справился у Сэма, не помешают ли нам буйволы, так как их путь, очевидно, лежит через эту лощину. Мы ведь имели дело только с передовым отрядом, и в недалеком будущем следует ожидать появления всего стада… На это Сэм ответил:

– Не беспокойтесь, сэр! Бизоны не глупее мустангов, форпосты, которые столкнулись с нами, успели вернуться и предупредить стадо. Будьте уверены, оно пойдет теперь в другом направлении и будет остерегаться этих мест.

Когда наступило утро, мы перенесли лагерь в верхнюю часть лощины. Хоукенс, Стоун и Паркер не принимали в этом участия: первый хотел объездить свою Мэри, а двое остальных сопровождали его в прерию, где был пойман мул. Там было достаточно места для осуществления намерения Сэма. Мы, землемеры, принялись закреплять межевые колья, причем нам помогали несколько подчиненных Рэтлера, в то время как сам он с остальными слонялся вокруг без дела. Во время работы мы приблизились к тому месту, где я убил буйволов. К великому моему изумлению, туши старого вожака там уже не оказалось. Мы подошли поближе и увидели широкий след, ведущий к кустам, трава была здесь примята полосой около двух локтей в ширину.

– Черт возьми! Как это возможно! – воскликнул Рэтлер. – Когда мы приезжали сюда за мясом, я хорошенько осмотрел буйволов: они были мертвы. И все же в этом старом вожаке тлела жизнь!

– Выдумаете? – спросил я его.

– Разумеется! Не предполагаете же вы, что уже околевший буйвол мог уползти?

– Разве он непременно сам должен был исчезнуть? Его могли унести.

– Как так? Кто же именно?

– Например, индейцы. Мы уже напали на след индейца.

– Ах вот что! Как иногда мудро может говорить грингорн. Но если буйвола унесли индейцы, то откуда же сами-то они появились?

– Откуда-нибудь да появились.

– Это верно! Быть может, с неба? Уж, наверное, они оттуда свалились, иначе бы и мы заметили их следы. Нет, буйвол был еще жив и, очнувшись, укрылся в кустах. За это время он там, конечно, успел околеть. Пойдемте-ка, поищем его.

Рэтлер пошел со своими людьми по следам. Быть может, он думал, что и я отправлюсь с ними, но мне не понравился его насмешливый тон, и я решил остаться. Кроме того, мне было все равно, куда девался труп буйвола, я снова принялся за работу, но еще не успел взять в руки кол, как в кустах раздались испуганные крики, грохнуло два-три выстрела, и затем донеслось приказание Рэтлера:

– На деревья! Живей на деревья, а не то вы погибли! Он не лазает по деревьям!

О ком это он говорит? Кто не лазает по деревьям? В этот момент один из его спутников выскочил из кустов. При этом он выделывал такие прыжки, каких можно ожидать только от человека, испытывающего смертельный ужас.

– Что такое? Что случилось? – крикнул я ему.

– Медведь, огромный медведь, гризли! – прохрипел он, пробегая мимо.

В то же время кто-то закричал во все горло:

– Помогите! Помогите! Он схватил меня! О! О!

Только перед лицом смерти человек может издавать подобный рев! Парень находился, очевидно, в большой опасности, и ему необходимо было помочь. Но как? Свое ружье я оставил в палатке, так как оно только мешало при работе. Это не было неосторожностью с моей стороны, так как нас, землемеров, должны были защищать вестманы. Если бы я побежал сначала к палатке, то медведь до моего возвращения разорвал бы несчастного.

Я должен был немедленно бежать на помощь, хотя при мне был только нож да два револьвера за поясом. Но разве это оружие против гризли? Гризли состоит в близком родстве с вымершим пещерным медведем и скорее принадлежит первобытным временам, чем нашей эпохе. Его рост достигает девяти футов, и я встречал экземпляры, вес которых равнялся стольким же центнерам. Сила мускулов гризли столь велика, что ему ничего не стоит бежать рысью держа в зубах оленя или буйволенка. Только на очень сильной и выносливой лошади всаднику удается спастись от этого зверя, в других случаях гризли всегда настигает его. Расправа с этим медведем при его громадной силе, абсолютном бесстрашии, неутомимой выносливости считается у индейцев в высшей степени отважным делом.

Итак, я бросился в кусты. Следы вели все дальше, к деревьям. Очевидно, медведь протащил туда буйвола. Оттуда же он пришел и сам, мы не видели его следов, так как они были стерты протащенным по земле телом буйвола.

Наступил жуткий момент. Позади слышны были крики землемеров, бежавших к палаткам за оружием, впереди кричали вестманы, и среди всего этого гама разносился непередаваемый вой, испускаемый жертвой медведя.

Каждый прыжок приближал меня к месту несчастья. Я уже различал голос медведя, вернее это не был голос, ибо именно его отсутствием этот громадный зверь и отличался от других разновидностей медведя: он не ревет, как другие, от боли или гнева, единственный звук, издаваемый им, это своеобразное громкое и прерывистое пыхтенье и фырканье.

Наконец я добежал. Передо мной лежало разодранное на куски тело бизона, справа и слева меня окликали вестманы, проворно укрывшиеся на деревьях и чувствовавшие себя в сравнительной безопасности, так как гризли почти никогда не влезает на деревья. Напротив меня, по ту сторону трупа буйвола, один из вестманов, очевидно, при попытке взобраться на дерево, был настигнут медведем. Обхватив обеими руками ствол, несчастный лежал на нижнем суку, между тем как гризли, став на дыбы, раздирал ему передними лапами бок. Бедняга был обречен на верную смерть. Я, в сущности, не мог помочь ему, и, если бы я убежал, никто не имел бы права упрекнуть меня в этом. Но картина, представившаяся моим глазам, действовала с непреодолимой силой. Я поднял одно из брошенных ружей.

К сожалению, в нем не оказалось зарядов. Тогда я перевернул его, перескочил через тушу буйвола и изо всей силы нанес медведю прикладом удар по голове. Смешно сказать! Ружье разлетелось, точно стекло, на множество осколков, нет, к такому черепу не подступиться и с топором! Но все же я отвлек внимание гризли от его жертвы. Он медленно повернул голову, как бы недоумевая по поводу глупого натиска, и в этом движении сказалось его отличие от хищников кошачьей и собачьей породы, которые сделали бы его, безусловно, гораздо быстрее. Оглядев меня своими маленькими глазками, он, казалось, рассуждал, удовольствоваться ли ему первой жертвой, или же схватить и меня… Эти несколько мгновений спасли мне жизнь, так как за этот срок у меня успела мелькнуть мысль, которая могла принести пользу в сложившейся ситуации. Я выхватил револьвер, вплотную подскочил со спины к медведю, повернувшему ко мне только голову, и четыре раза подряд выпали ему в глаза. Все это случилось с почти невероятной быстротой, затем я отскочил далеко в сторону и стал выжидать, держа наготове охотничий нож.

Если бы я этого не сделал, то поплатился бы жизнью, так как ослепленный хищник оставил вестмана и проворно бросился к тому месту, где я только что находился. Не найдя меня, он принялся, злобно фыркая и бешено ударяя лапами по чему попало, искать своего врага. Точно взбесившись, гризли кувыркался, рыл землю, прыгал во все стороны, далеко простирая лапы, чтобы найти врага, но схватить меня ему не удавалось, так как я, к счастью, хорошо целился, когда стрелял в него. Может быть, запах привел бы его ко мне, но он неистовствовал от ярости, и это мешало ему спокойно следовать своему чутью и инстинкту.

Наконец он отвлекся от меня и обратил внимание на свои раны. Он уселся на задние лапы, а передними принялся, пыхтя и скаля зубы, водить по глазам. Я быстро подскочил к нему и дважды вонзил нож между ребрами медведя. Гризли хотел было схватить меня, но я уже успел улизнуть. Однако в сердце ему я не попал, и он с удвоенной яростью пустился в погоню за мной. Она продолжалась около десяти минут. При этом он потерял много крови и заметно ослабел. Затем он опять приподнялся, чтобы достать лапами до глаз. Это дало мне возможность нанести ему еще два удара подряд, на сей раз более удачных. Медведь грузно опустился на передние лапы, и, в то время как я проворно отскочил в сторону, он пробежал, шатаясь и фыркая, несколько шагов вперед, потом в сторону, затем обратно. Он хотел еще раз подняться на задние лапы, но у него не хватило сил, и он упал. Тщетно стараясь встать на ноги, он несколько раз перекатывался с одного бока на другой, пока, наконец, не вытянулся и не замер.

– Слава богу! – крикнул с дерева Рэтлер. – Бестия наконец околела! А ведь мы чуть не погибли.

– Не знаю, чем это животное было для вас опасно! – ответил я. – Вы же позаботились о том, чтобы избежать его лап. Теперь можете спокойно спуститься на землю.

– Нет, нет, еще рано! Осмотрите сперва гризли, может, он еще жив?

– Он мертв.

– Этого вы не можете утверждать: вы понятия не имеете о живучести такого зверя. Ну осмотрите же его!

– Ради вас, что ли? Если вы хотите знать, околел ли он, осмотрите его сами! Ведь знаменитый вестман, тогда как я только неопытный грингорн.

Я обернулся к его товарищу, который все еще лежал в прежнем положении на дереве. Он перестал кричать и не двигался. Его лицо совершенно исказилось, а остекленевшие глаза были вытаращены на меня. От бедра до щиколотки у него висели клочья мяса, а из живота вываливались внутренности. Я пересилил овладевшее мной жуткое чувство и крикнул ему:

– Отпустите руки, сэр! Я вас сниму с дерева.

Он молчал, не обнаруживая ни малейшим движением, что слышал мои слова. Я попросил его товарищей спуститься и помочь мне. Но знаменитых вестманов удалось уговорить только после того, как я несколько раз повернул медведя и таким образом убедил их в его смерти. Только тогда они решились спуститься и помогли мне снять с дерева изуродованную жертву гризли. Последнее доставило нам немало хлопот, так как руки несчастного так крепко обхватили ствол, что мы только с большими усилиями смогли их отцепить. Бедняга был мертв…

Однако его ужасная кончина нисколько, казалось, не подействовала на товарищей, так как они равнодушно отошли к медведю, и их предводитель сказал:

– Результат получился обратный ожидаемому: сперва медведь хотел нас съесть, теперь мы его съедим. Живо, ребята! Сдерем-ка с него шкуру, чтобы можно было добраться до окороков и лап.

Рэтлер вытащил нож и присел на корточки, чтобы разделать тушу. Тогда я заметил ему:

– Для вас было бы большей честью, еще бы вы испытали свой нож на медведе, когда он был еще жив! Теперь уже поздновато. Не трудитесь понапрасну!

– Как? – вспыхнул он. – Не хотите ли вы запретить мне вырезать окорок?

– Именно так, мистер Рэтлер!

– На каком основании, сударь?

– На том основании, что это я убил медведя.

– Это неправда! Не станете же вы утверждать, что грингорн может убить ножом гризли! Мы стреляли по нему, когда его увидели.

– А затем проворно удрали на деревья! Да, это было так, а не иначе!

– Но мы попали в него! Он околел от наших пуль, а не от пары булавочных уколов, которые вы нанесли ему, когда он был уже полумертв. Медведь, конечно, наш, и что мы захотим, то с ним и сделаем! Поняли?

Он, действительно, собрался приняться за работу, но я предостерег его:

– Оставьте медведя, мистер Рэтлер, а не то я заставлю вас уважать мои слова! Надеюсь, вы меня тоже поняли?

Он все же заехал ножом в шкуру медведя. Тогда я схватил его в том же положении, как он сидел, под ноги, поднял и швырнул о ближайшее дерево с такой силой, что оно затрещало. В этот момент я был так зол, что мне было решительно все равно, что с ним при этом произойдет. Еще в то время, как он летел к дереву, я выхватил второй заряженный револьвер, чтобы предупредить возможные неожиданности. Рэтлер вскочил-таки на ноги, вытащил нож и, яростно сверкнув на меня глазами, воскликнул:

– За это вы еще поплатитесь! Вы уже раз ударили меня, и я позабочусь о том, чтобы вы не посмели тронуть меня в третий раз.

Он сделал шаг в мою сторону. Я направил на него дуло револьвера и пригрозил:

– Еще шаг, и я пущу вам пулю в лоб! Уберите нож! На «три» я буду стрелять, если он останется у вас в руках. Итак: раз, два и…

Он крепко держал нож, и я действительно решил стрелять, если не в голову, то запустил бы две-три пули ему в руку, так как только таким образом мог заслужить его уважение. К счастью, дело не дошло до стрельбы, в самый критический момент раздался чей-то громкий голос:

– Ребята! Да вы с ума сошли! Должна быть основательная причина, чтобы белые друг другу шею сворачивали. Повремените немного!

– Мы посмотрели в направлении, откуда донеслись слова, и увидели выходившего из-за дерева человека. Он был маленького роста, тощий и горбатый, одет и вооружен, почти как краснокожий. Нельзя было сразу разобрать, белый он или индеец. Его резкие черты указывали скорее на индейское происхождение, между тем цвет опаленной солнцем кожи раньше, очевидно, был белый. Голова его была неприкрыта, а темные волосы спадали до плеч. Его одежда состояла из кожаных штанов, какие носят индейцы, рубахи из того же материала и грубых мокасин. Вооружен он был только ружьем и охотничьим ножом. У него был чрезвычайно умный взгляд и, несмотря на свое уродство, он не производил смешного впечатления. Вообще, только глупые и жестокие люди могут морщить нос при виде какого-либо физического недостатка. К этому разряду принадлежал и Рэтлер, который, увидя пришельца, со смехом воскликнул:

– Что это за урод! Могут ли на прекрасной земле встречаться такие люди?

Незнакомец смерил его с ног до головы испытующим взглядом и ответил спокойным рассудительным тоном:

– Благодарите Бога, что у вас руки и ноги на своем месте! Впрочем, суть не в том, каков человек физически, а какие у него душа и ум, и в этом отношении мне нечего бояться сравнений с вами.

Он сделал пренебрежительный жест рукой и затем обратился ко мне:

– Ну и сила же у вас, сэр! Нелегко повторить ваш трюк и заставить такого верзилу лететь так далеко! Смотреть на это было одно удовольствие.

Затем он толкнул тушу медведя ногой и с сожалением в голосе продолжал:

– Вот этого-то зверя нам и нужно было! Но мы опоздали… Очень жаль!

– Вы хотели его убить? – спросил я.

– Да. Вчера мы напали на его след и пошли по нему, не разбирая ни дороги, ни направления. Когда же мы наконец добрались до медведя, то, оказывается, работа уже сделана другим.

– Вы говорите во множественном числе, сэр. Разве вы не один?