Виновата только я…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Позже, на работе, Луиза не могла забыть этот момент. Она была так потрясена увиденным, что даже не нашла в себе сил попросить Закери объяснить — она просто повернулась и уставилась на него широко открытыми глазами.

Лицо Закери в этот момент по цвету походило на спелый помидор.

— Я не могу отчетливо вспомнить ее лицо, — смущенно бросил он. — Я отлично помню, какое впечатление она произвела на меня; когда мечтаю о ней, отчетливо вижу ее лицо; но когда я делал предварительные наброски, мне пришлось оставить для лица место и не рисовать его сразу. Но и позже мне не удавалось перенести этот образ на бумагу. Я даже подумывал о том, чтобы вообще не рисовать лицо — это было бы довольно интересно, интригующе. Некоторые художники сознательно прибегают к таким уловкам, чтобы привлечь внимание любителей искусства. Но я не могу играть с моими почитателями в такие игры. А пока я решал, что же мне все-таки делать, то обнаружил, что машинально рисую глаза, нос, рот… Когда же я отступил назад посмотреть, что получилось, то это оказались вы. Лицо отлично вписалось, — пожал он плечами, — поэтому я решил перенести его и на холст.

Он смотрел на картину, его губы были сжаты. Луиза наблюдала за ним, мечтая узнать, о чем он в данный момент думает.

Искоса взглянув на нее, Закери поинтересовался:

— Вы возражаете?

Она молча покачала головой. Возражает? Ее сердце билось так сильно, что его биение причиняло ей боль. Но что это могло значить? Почему, изображая девушку своей мечты, он вставил ее, Луизы, лицо?

Его голос посуровел:

— Может быть, теперь вы понимаете, почему я не могу уяснить себе до конца свое отношение к вам. Не только вы меня загоняете в угол, я сам попал туда. Раньше я ловил себя на том, что держу вас в объятиях; теперь, когда пытаюсь нарисовать ее лицо, я рисую вас. Словно два образа смешались у меня в голове, но я никак не могу понять, из-за чего это произошло! Что, черт возьми, случилось с моей головой?

Луиза, к сожалению, тоже не могла ответить на этот вопрос. Размышляя об этом уже в больнице, она ходила по палате взад-вперед. Она обдумывала возможность разговора с каким-нибудь психиатром. Но они не смогут ничего ей посоветовать без детального обследования, она и сама понимала, что это непрофессионально. Они скажут, что необходим личный осмотр Закери, наблюдение за ним в течение определенного периода. Она же сильно подозревала, что он не согласится подвергаться очередному обследованию. За последний год его осматривало слишком много врачей, это с одной стороны, а с другой — она помнила, как он всегда иронизировал над всеми попытками специалистов его вылечить. У него было свое твердое мнение по этому поводу, как, собственно, и по другим тоже.

На следующий день она поехала к Закери, чтобы доставить его в зал суда.

— Вы рано, — удивился Закери, открывая ей дверь. Сам он показался ей каким-то непохожим на себя, каким-то слишком официальным в темном костюме, красно-белой рубашке в полоску и каштановом шелковом галстуке. Он ей гораздо больше нравился в своих старых голубых джинсах и облегающем белом свитере.

— Парковка рядом со зданием суда не очень большая, — объяснила Луиза, — поэтому я подумала, что мне придется забросить вас, а самой еще поискать где-нибудь место.

Он пристально посмотрел на нее.

— Понятно. И, конечно, вы не очень-то жаждете, чтобы вас видели вместе со мной входящей в здание суда.

Она покраснела и попыталась сменить тему:

— Не забудьте пристегнуться.

Проигнорировав ее напоминание, он отвернулся и начал рассматривать себя в боковое зеркальце, крепко сжав губы.

— Я догадываюсь, люди будут таращиться на меня, когда я войду. Может, мне надеть мешок на голову?

В его голосе звучало такое напряжение, что Луиза невольно вздрогнула, как будто он ударил ее.

— Не надо так говорить, у вас всего лишь несколько шрамов…

— Несколько? — Он с яростью взглянул на свое отражение.

— Может, некоторые и будут таращиться, мягко произнесла она, — но только вначале; они быстро привыкнут к тому, как вы выглядите.

Закери медленно повернулся к ней.

— Вы так говорите потому, что привыкли видеть людей со страшными ожогами.

— Нет, — настаивала она. — Я говорю так потому, что уже давно наблюдаю, как пациенты и их семьи свыкаются с травмами такого рода. Человеческий мозг уникален: люди привыкают ко всяким повреждениям и ранам. Шрамы быстро становятся невидимыми, никто не замечает их больше хотя бы потому, что готовы к ним, они ожидают их увидеть. У каждого из нас есть внешний облик, по которому люди отличают друг друга. И любой шрам может стать частью этого внешнего облика. Таращиться могут только незнакомые.

— Сегодня я войду в комнату, которая будет набита незнакомыми! — выпалил Закери. Луиза обратила внимание, что руки Закери сжаты в кулаки. Она ласково взяла их в свои руки: сначала один, потом второй — и палец за пальцем разогнула их.

— Расслабьтесь! Ведь, если вы их не знаете, зачем волноваться из-за того, что они подумают? Просто войдите в зал суда с высоко поднятой головой, а если люди будут таращиться, пускай! — Она отпустила обе его руки и откинулась на сиденье. Покраснев и опустив глаза, она все-таки произнесла то, о чем думала: — И потом, вы же должны были уже привыкнуть, что все на вас смотрят. Вы такой привлекательный мужчина…

Он ухмыльнулся.

— Знаю я, какой я привлекательный: Дане чуть плохо не стало, когда она меня увидела!

— Ах, она!.. — Луиза уже успела забыть о ней. Она ни разу ее не видела, но была уверена, что экс-подруга Закери ей не понравится. — А кого волнует, что думает Дана?

Неожиданно он рассмеялся.

— И правда, кого волнует, что думает Дана? — Он поднял руку и повернул голову Луизы так, чтобы видеть ее лицо. — Ладно, тогда, если вы не стыдитесь моего вида, почему вы не хотите, чтобы нас видели вместе?

Она колебалась, ее ресницы дрожали, она то поднимала на него свои голубые глаза, то опускала вниз.

— Ревнивый приятель? — Он попытался ей подсказать.

— Конечно, нет! — удивилась она тому, что он подумал о Дэвиде, хотя сама она его почти не вспоминала.

— Его там не будет? — продолжал допрос Закери.

— А почему он должен быть? Он же никак не связан с аварией; ему там делать нечего.

— Вы еще видитесь с ним?

Странно, откуда такой интерес к персоне Дэвида, подумала Луиза.

— Конечно, мы с ним видимся, мы же вместе работаем!

— Вы отлично поняли, что я имел в виду. Вы встречаетесь с ним? — сухо переспросил Закери.

— Нет, не встречаюсь! — не смогла она солгать, и теперь ее темные ресницы были опущены на покрасневшие щеки. — А почему, разрешите поинтересоваться, вы задаете все эти вопросы о Дэвиде?

— Я по природе любопытен, — неохотно ответил Закери. — Он еще проявляет к вам интерес?

— Если вам так надо это знать, то он встречается с медсестрой из другой палаты! — Луиза вызывающе посмотрела на сидящего рядом с ней человека, который вдруг задумал поиграть в следователя.

— А вы как к этому относитесь? — настаивал он, глядя ей прямо в глаза.

Она раздраженно вздохнула.

— Вы похожи на смерть или на налогового инспектора: те тоже никогда не отступаются.

— Так и есть, особенно когда я хочу получить ответ на свой вопрос. Итак, ответьте мне… вы против того, что он встречается с кем-то?

— Нет, не против. — Она уже смирилась с тем, что ей придется отвечать до тех пор, пока у Закери не иссякнут вопросы. — Он никогда для меня слишком много не значил, а я не была подходящей для него женщиной. Мы нравились друг другу, и не более. Ну хоть сейчас мы можем закончить обсуждение моей личной жизни?

— Нет пока. А почему он тогда так ревновал вас, что последовал за вами до моего дома, если вы, как утверждаете, ничего для него не значили?

— Дэвиду казалось, что он любит меня. Но когда он понял, что наши отношения иссякли, он быстро нашел себя другую девушку.

— А кто прекратил ваши отношения? Вы или он?

— Я. Я сообщила ему об этом незадолго до того, как он проследил за мной до вашего дома. Частично это и было причиной того, что он так взъелся… — Она прикусила язык, поняв вдруг: Закери может догадаться, что их с Дэвидом разрыв как-то связан с ним самим, и поэтому поспешно добавила: — Мы спорили несколько недель. Не подумайте, что это как-то связано с вами, просто так совпало, что он поехал за мной именно к вам.

— Хмм… — Похоже, она не слишком его убедила. — Вы когда-нибудь думали, что любите его?

Такой прямой вопрос смутил ее. Она молча покачала головой.

Закери продолжал изучать ее.

— А вы вообще любили кого-нибудь?

— Конечно! А вы как думаете? Подростком я влюблялась каждый месяц.

— А после этого?

Она не ответила.

Он криво улыбнулся.

— Этим объясняется то, как вы выглядите, — пробормотал он.

Луиза решила не уточнять, как она выглядит. Она упрямо молчала, поэтому Закери задал следующий вопрос:

— Тогда почему же вы не хотите появляться со мной на людях? Вы боитесь, что все подумают, что мы с вами в сговоре и заранее обсудили показания, которые надо будет давать?

— Нет, конечно! Но… мой отец… дело в том, что я не говорила ему, что поеду за вами.

Он был поражен.

— Понятно. Не говорили… Значит, это была не его идея?.. — Закери не закончил предложение. Она нахмурилась, пытаясь понять, что же он хотел сказать.

— Не его идея? — Тут до нее дошло, что он имел в виду, и она вспыхнула. — Нет! Нет, это не отец предложил довезти вас до суда! Он даже не знает, что после того, как вы выписались из нашей больницы, я с вами виделась. Я никогда не говорила ему об этом. Ни ему, ни кому-либо другому! И тем более я никому не рассказывала о той девушке, которую вы видели в саду.

Последовала небольшая пауза, после чего он улыбнулся ей и заявил:

— Ну что, мы едем? Мы потратили на споры добрых десять минут. Так что теперь если мы не поторопимся, то наверняка опоздаем!

Он поверил ей! Облегчение теплой волной накрыло Луизу, она радостно вздохнула и включила мотор.

— До Винбери не более получаса езды. Мы не опоздаем, но все равно хорошо, что я оставила запас времени.

— Вы всегда очень предусмотрительны, — согласился он.

Она понимала, что он специально дразнил ее, но решила не обращать на него внимания. Она сейчас была слишком обеспокоена исходом дела, будущим ее отца. Казалось, она потеряла даже свое чувство юмора.

Закери откинулся в кресле, наблюдая, как за окном проносились ряды кустов и деревьев. Сквозь их голые черные ветви виднелись вспаханные поля, пастбища и пасущиеся на них овцы.

— У меня в саду уже много подснежников, — сообщил Закери, — еще пара месяцев, и весна полностью вступит в свои права. Авария случилась как раз весной. Ровно год назад. Не думал, что время может тянуться так долго, год показался целой вечностью.

Луиза смотрела на дорогу, но почувствовала холод, коснувшийся ее сердца. Он до сих пор испытывал горечь, и, самое обидное, она не могла винить его. Со времени аварии он провел много ужасных месяцев. Вся его жизнь перевернулась с ног на голову.

— Хорошо хотя бы, что я снова могу рисовать, — добавил он уже веселее. — Не представляете, как это чудесно — вернуться к работе, каждое утро заходить в свою студию и знать, что ты сейчас увидишь то, что сделал накануне, что это ждет тебя, ждет продолжения.

— Я никогда не рисовала, но представляю, каково это — вернуться к той работе, которой ты обучен, с которой хорошо справляешься, которую любишь, — согласилась она.

— А вы скучали бы по вашей работе, если бы пришлось оставить ее? — Закери удивился тому, как хорошо она его понимает.

— Еще бы! Я умею это делать, а когда занят тем, что умеешь, то испытываешь особый трепет.

— Да, вы хорошая медсестра, — пробормотал он. — Знаете, это может показаться странным, но я хорошо помню вас, несмотря на то что в вашей больнице я пробыл совсем немного времени. Я как сейчас вижу, как однажды ночью вы склонились надо мной. Вы выглядели тогда как холодный ангел в накрахмаленной шапочке и со спокойным овальным лицом. Я помню, что страшно обиделся на вас. У меня все невыносимо болело, я боялся, что умру или буду так обезображен, что уж лучше умереть. Вы же выглядели на редкость спокойно и были так уверены в себе. Мне хотелось закричать на вас, высказать вам свое негодование и обиду.

— Раз или два вы так и поступили!

Он застонал.

— Не может быть; я правда кричал на вас? Тогда простите меня за это. Теперь когда я знаю вас, то понимаю, что вы делали для меня все, что было в ваших силах. Наверное, это ужасно, когда вместо благодарности на тебя кричат!

— Мы привыкли к этому. От больных никто и не ждет, что они будут вести себя как святые.

— У вас ангельское терпение! Тогда вы просто воплощение всех достоинств. Вы добры, сострадаете людям, спокойны, великодушны, незлопамятны. Стоп!

Она чуть не подпрыгнула, так пронзительно выкрикнул он последнее слово. Она непонимающе взглянула на него, ожидая объяснений.

— Остановите машину! — скомандовал он голосом, испугавшим ее. Она посмотрела в зеркало, сзади машин не было, спереди тоже, поэтому она нажала на педаль тормоза и съехала на обочину.

— Что случилось? — спросила она, но Закери не ответил; казалось, что он напрочь забыл о ней. Он открыл дверцу, выскочил из машины и бросился по дороге в обратном направлении. Может быть, он что-то увидел на дороге? Неужели она сбила кого-то?

Иногда, когда едешь здесь зимой, перед машиной может лететь фазан, тяжелый и глупый, с набитым желудком. Или кролик может выскочить из кустов и перебегать дорогу. Водителям надо быть настороже, чтобы быстро отреагировать и не задавить их. Если же на дороге будут другие машины, то увернуться или нажать на тормоза очень сложно из-за опасности более серьезного столкновения. Но в любом случае Луизе была невыносима сама мысль о том, что она могла убить живое существо или, еще хуже, ранить его, ведь оно могло исчезнуть в подлеске до того, как она успеет подобрать его, чтобы отвезти к ветеринару. Если такое случится, то это будет преследовать ее до конца жизни.

В любом случае ей надо было знать, что она натворила. Неохотно она вышла из машины и направилась к тому месту, где Закери словно врос в землю.

Она посмотрела на дорогу, но ничего не увидела.

— Что такое? Что случилось? — спросила она Закери, заметив, что его лицо побелело как полотно, а взгляд стал каким-то безумным.

— Она была здесь!

— Кто «она»? Птица?

— Птица? Нет! — проговорил он нетерпеливо, удивляясь, что она не может понять его. — Той ночью… она была здесь…

Луиза наконец поняла.

— Авария? Нет, Закери, вы ошибаетесь; это было гораздо дальше. — Она отлично знала это место, так как за последние несколько месяцев часто проезжала здесь. И каждый раз у нее пересыхало во рту, а по спине пробегал холодок — она представляла, что Закери запросто мог в этой аварии погибнуть. Так же, как и ее отец.

— Нет, не авария. Неужели вы не понимаете? Именно здесь я видел ее!

Луиза замерла.

— Здесь? Вы видели ее здесь?

Его взгляд был устремлен на противоположную сторону дороги, на живую изгородь из высоких густых кустов боярышника и бузины; сейчас на них не было ни листочка, но прошлой весной они были полны жизни и покрыты яркими цветами. Под ними росли примулы, фиалки, нарциссы, и несколько ранних колокольчиков голубым ковром стелились под деревьями.

— Эта изгородь… я видел, как она шла по саду вдоль нее. Дом… вы видите этот белый дом за деревьями?.. Должно быть, она живет здесь.

Его голос дрожал; она едва различала слова и только слышала его тяжелое дыхание. Он тихо засмеялся.

— Может быть, она сейчас там; она в любую минуту может выйти…

Луиза побелела как призрак. Она смотрела через зимний сад на дом вдалеке, на который так упорно указывал Закери.

— Вы уверены, что это было именно здесь? прошептала она, в ушах у нее звенело от подскочившего давления.

— Конечно, я никогда не забуду это место. Вы же видели мою картину, разве вы не узнали? По-моему, я изобразил все довольно точно.

— Нет, не узнала, — медленно произнесла она. — Но мне никогда не приходило в голову… Сады часто бывают так похожи. Кроме того, дом был плохо виден. Я и не подозревала…

Закери мгновенно повернулся к ней.

— Вы знаете этот дом? Вы знаете ее? Кто она? Как ее зовут?

Луиза не ответила. Ее темно-голубые глаза лучились, в них блестели слезы и… счастье.

Какое-то время он просто смотрел на нее, затем его глаза изумленно расширились.

— Это был мой день рождения, — тихо начала Луиза. — Раньше я всегда справляла его со своим отцом, но в этот раз он, хоть и пообещал, что мы встретимся, забыл обо мне и поехал со своей женой в гости. Я приехала сюда, в мой старый дом, дом, который виднеется сквозь деревья… Здесь я прожила большую часть жизни, пока мой отец вторично не женился. Я думала, что папа будет ждать меня. Я купила новое платье, специально для дня рождения. Оно было очень романтическое — белое, тонкое как паутинка, с длинными рукавами и кружевами на вороте и подоле. Оно было похоже на платье из старинных романов.

— Да. — Его голос был еле слышен.

Он ничего больше не добавил, поэтому она продолжила:

— Когда я сюда приехала, то обнаружила, что папы, конечно, нет. Я ужасно расстроилась, можно даже сказать, вышла из себя. Я узнала, куда он пошел, позвонила туда и спросила у отца, как он мог забыть о моем дне рождения. Я повела себя как ребенок, как глупый ребенок. Если бы у меня только было больше самообладания!.. Мне следовало самой пойти в какой-нибудь ресторан или позвонить друзьям — все что угодно, но не вести себя как испорченный ребенок.

Закери рассмеялся.

— Вы? Уж кем-кем, а испорченным ребенком, я уверен, вы никогда не были.

Она бросила на него быстрый взгляд, робко улыбаясь.

— Вы же не знаете меня.

— Но собираюсь это сделать, — ответил он, и у нее перехватило дыхание.

— Отец тоже расстроился, — продолжила она свой рассказ прерывистым шепотом. — Он сказал, что выезжает ко мне немедленно; попросил, чтобы я никуда не уходила — он будет с минуты на минуту. Погода стояла отличная, я вообще очень люблю весенние ночи, и я решила выйти встречать его в сад.

— У вас были распущены волосы, — тихо вставил Закери. — Как у девочки. При ходьбе они словно летели вокруг вашего лица, а ваше белое платье окутывало вас, как облачко на голубом небе. Вы как будто пришли из сказки в сад, на который спустилась ночь. Вы были спокойны и таинственны, как лунный свет.

Она слегка улыбнулась.

— Вы так романтичны. Вы не выглядите как…

— А как я выгляжу? — В его голосе снова появились резкие нотки. — Можете не отвечать; я и сам знаю, что похож на страшилище, которым пугают детей 31 октября [7] .

— Неправда! У вас повреждено только лицо, ну и мозги чуть-чуть, а так вы очень сексапильный мужчина. Закери, простите меня, если сможете; ведь это я виновата в том, что отец ехал слишком быстро, я виновата в том, что вам пришлось выстрадать всю эту боль.

Он заглянул ей в лицо: огромные темно-голубые глаза, тонкая кожа, нежные губы. Его взгляд смягчился, и он улыбнулся ей.

— Может быть, это цена, которую я заплатил за встречу с вами. Ничто не достается нам в этой жизни даром.

Ее сердце радостно забилось.

— Кроме того, за последний год я многое узнал о себе самом, о жизни, — усмехнулся он. — Может быть, после этого я стану даже лучшим художником, чем был. По крайней мере теперь изменится мой стиль. Раньше я рисовал пейзажи, рисовать людей я по возможности избегал. Только сейчас я понимаю, это связано с тем, что мне было трудно общаться с людьми, и, естественно, я предпочитал пейзажи — это ничего от меня не требовало. Но когда я наконец смог снова рисовать, то изобразил именно человеческую фигуру: девушку, о которой я мечтал на протяжении стольких ночей, она… вы… вы были моим маячком, вы стали смыслом моей борьбы за жизнь.

Луиза была так тронута, что не могла вымолвить ни слова. Она отлично помнила первую ночь, которую Закери провел в ее палате, он был тогда между жизнью и смертью. Она не раз подходила к его кровати, смотрела на него, а он лежал неподвижно, накачанный снотворными. Тогда ей и в голову не могло прийти, что в тот самый момент, когда она неотрывно на него смотрит, он мечтает о ней.

Закери обнял ее и перевел через дорогу в тень ракитника, который перегнулся через живую изгородь, взял обеими руками ее лицо, обводя нежным взглядом глаза, нос, губы, шею, собранные волосы.

— Пообещайте мне, что никогда не будете собирать волосы, когда вы не на работе, — попросил он. Он поднял руку и принялся вытаскивать из ее пучка шпильки одну за другой. — Так вы выглядите намного моложе, неужели вы не понимаете этого?

— А вы думаете, зачем я собираю волосы? Когда я начинала работать в больнице, пациенты смеялись надо мной, а доктора не доверяли мне ни одного мало-мальски серьезного поручения. А все из-за того, что я выглядела как маленькая девочка, а не как медсестра. Вот поэтому мне и пришлось укладывать волосы таким образом, это делает меня старше.

— Понятно, но все равно больше не делайте этого, — сказал он, пропуская между пальцами тяжелые пряди ее темных волос. — Они похожи на шелк. Мне не терпится увидеть вас обнаженной, чтобы только волосы прикрывали вашу грудь…

Луиза вспыхнула.

Он одарил ее порочным, дразнящим взглядом.

— Я не слишком спешу, любовь моя? Мы знаем друг друга почти год, это уже долго.

Она молчала, только румянец окрашивал ее лицо.

Закери улыбнулся.

— Вы снова покраснели — мне это давным-давно должно было подсказать, что здесь что-то не так. Румянец, так часто заливающий ваши щеки, совсем не вязался с тем представлением, которое у меня было о сестре Гилби, об этом айсберге в накрахмаленной униформе. Я мог бы представить, что девушка из сада краснеет, но чтобы медсестра!.. В ту девушку я влюбился с первой же минуты, когда увидел, как она гуляет в полумраке. Но нельзя забывать, что зрение может и обмануть. Я думал, что это молоденькая девушка, а когда увидел вас в больнице, в форме, то не смог узнать. Вы были совсем другой, но мое зрение все еще обманывало меня. Высокая, спокойная медсестра, которая наклонилась над моей головой, похожая на ледяного ангела, была не кем иным, как девушкой моей мечты. Различия между вами были только у меня в голове.

Волнение подступило к горлу Луизы, она напряглась.

— То есть, иными словами, вы хотите сказать, что ошибались насчет испытываемых чувств?

— Нет, Луиза! — мягко ответил он. — Проблема была не в моих чувствах, а в моей голове. Например, мне казалось, что вы холодны со мной, а ведь этого не было, правда? Я ненавидел вас, потому, что вы ассоциировались у меня с моей болью, в то время как на самом деле вы, наоборот, пытались облегчить ее. Но даже несмотря ни на что, вы пробудили во мне интерес. Это-то и смущало меня больше всего — по ночам я мечтал об одной женщине, а днем горел желанием поцеловать совсем другую. Когда эти два образа стали смешиваться у меня в голове, я понял, что у меня действительно серьезные проблемы. Здоровый человек не может одновременно любить двух женщин, не может путать их.

— Я была уверена, что вам способен помочь только квалифицированный психиатр, — призналась Луиза, неожиданно засмеявшись. Она наконец-то осознала, что все ее страхи оказались беспочвенными, что она представляла собой сразу двух женщин, которых изобразил Закери на своей первой после долгого перерыва картине.

— Знаю, я видел вашу реакцию на картину. Это была еще одна подсказка, которой я не сумел воспользоваться. Я уже был не в состоянии воспроизвести лицо той девушки: у меня перед глазами стояло только ваше. Какой же я был дурак, что не догадался!

— А я тогда надеялась, что это означает, будто вам начинаю нравиться я, а о ней вы постепенно забываете, — сказала Луиза, и Закери резко втянул в себя воздух.

— Луиза… милая… я только что сказал тебе, как я люблю тебя, а что ты чувствуешь ко мне?

— Разве ты не догадываешься? — засмеялась она. — Я с ума схожу по тебе. Я полюбила тебя с той самой минуты, когда тебя привезли в мою палату. Ты выглядел тогда таким больным и беспомощным!..

Закери жалобно взглянул на нее.

— А ты будешь любить меня, когда я перестану быть больным и беспомощным? — Он поцеловал ее. Потом, тяжело дыша, Закери поднял голову. — У меня немного кружится голова. Дорогая, я не сплю? Все это действительно происходит, и ты тоже реальная? — Он погладил ее по щеке, и она засмеялась, но вдруг, заметив часы на его запястье, вскрикнула от ужаса:

— Посмотри, сколько уже времени! Мы наверняка опоздаем в суд! — Луиза выскользнула из его объятий и побежала к машине. Закери неохотно пошел за ней.

Когда она уже включала зажигание, Закери поспешил успокоить ее:

— У нас осталось три четверти часа, этого хватит.

Но они все же успели едва-едва. Она высадила его, а сама поехала искать место для парковки. Без поцелуя Закери выйти отказался.

— Иди же! Тебе нельзя опаздывать! — настаивала она, одной рукой отталкивая его. Закери довольно неохотно оторвался от ее губ и поплелся в здание.

Действительно, найти место для парковки оказалось очень сложно, поэтому, когда Луиза вошла в зал суда, слушание уже началось. Она тихо устроилась на скамеечке для зрителей, переводя взволнованный взор с отца на Закери, с Закери на лица присяжных и адвокатов.

В окно светило яркое солнце. Оно безжалостно выявляло все морщины на лице отца, они казались даже глубже, чем на самом деле, это очень старило его. Холодный солнечный свет не пощадил и покрытое шрамами лицо Закери. Луиза даже вздрогнула, заметив, что публика глазеет на него. Сам он, сознавая это, опустил глаза и упорно разглядывал пол. Она видела, как белели шрамы на его коже.

Ее сердце болело за него, за обоих этих мужчин, которых она любила всей душой. Это был жестокий каприз судьбы, что им привелось встретиться именно таким образом, в аварии, которая разрушила жизни их обоих, а теперь им надо было находиться здесь по разные стороны «баррикады», как дуэлянтам. Она боялась даже думать об исходе дела. Правосудие для Закери обернется катастрофой для ее отца, и как она сможет тогда сказать отцу, что любит человека, который разрушил его жизнь?

Разбирательство тянулось медленно, час за часом. Адвокаты что-то жужжали, присяжные задавали вопросы, ее отец и Закери давали показания, так же как полицейские и врачи, первыми прибывшие на место аварии.

Гарри Гилби оцепенел, когда Закери в своих показаниях признался, что в ту ночь сам был невнимателен.

— Я должен сказать, что был тогда занят своими мыслями, а если бы был более внимателен, то наверняка заметил бы несущуюся на меня машину и смог бы увернуться от столкновения, — произнес он. Гарри Гилби недоверчиво, но с благодарностью посмотрел на Закери.

Чем дольше тянулось разбирательство, тем труднее и труднее Луизе было держать глаза открытыми. Даже несмотря на испытываемое волнение, ей хотелось спать. Ведь накануне у нее было ночное дежурство, а днем ей так и не удалось прилечь. Слава Богу, что хотя бы сегодня ей не надо на работу. Спертый воздух и монотонные показания полицейских сделали свое дело — она без конца клевала носом.

Решение суда не явилось ни для кого неожиданностью. Большая часть ответственности возлагалась на Гарри Гилби. Ему предстояло выплатить Закери и личный ущерб, и ущерб, причиненный потерей картин. Точная же цифра должна была быть определена через некоторое время.

Люди начали расходиться. Луиза с закрывающимися глазами поплелась к выходу. Отец вышел вместе с Нелли и со своим адвокатом. Луиза поспешила к отцу.

— Как ты себя чувствуешь, отец?

— Рад, что все наконец закончилось.

— Но они же не определили размер возмещения.

— Очевидно, это особый вопрос. Закери Вест должен будет сам назвать ту сумму, в которую он примерно оценивает ущерб.

— Скорее всего, он удвоит те цифры, о которых думал сначала, — злобно прошипела Нелли. В этот момент к ним подошел Закери, и Гарри Гилби робко и неуверенно протянул ему руку.

— Мистер Вест… мне жаль… и спасибо вам за то, что вы сказали в суде; это было очень честно и порядочно с вашей стороны…

Закери с улыбкой пожал протянутую ему руку.

— Это же правда, и в любом случае у меня был свой тайный мотив, чтобы быть честным.

Гарри Гилби насторожился.

— Вот как? Что вы имеете в виду?

Закери по-свойски обнял Луизу за талию и объяснил:

— Я хочу жениться на вашей дочери.

Гарри даже рот разинул от удивления. Но все равно он не был так удивлен, как сама Луиза. Она подняла на Закери глаза. Он в ответ улыбнулся ей.

— Я опять слишком опережаю события, любовь моя?

— Луиза? — произнес отец, вложив в свой возглас все мучившие его вопросы. Он хотел сказать: «Луиза, ты же не говорила мне, я даже не догадывался, что ты снова виделась с ним. Что происходит?»

Нелли тоже оцепенела от удивления и не могла вымолвить ни слова. Она только недоверчиво переводила взгляд с Закери на Луизу, с Луизы на Закери.

— Нет, не опережаешь, — ответила Луиза, весело смеясь. — Я готова выйти за тебя хоть завтра. Но не стоит ли нам сначала хорошенько все обдумать, подготовиться?

— Как всегда, практична и предусмотрительна! — с явным удовольствием произнес Закери. — Да, ты права. Просто мне хотелось ввести твоего отца в курс дела, чтобы он убедился в честности моих намерений.

— Луиза… — еще раз попытался подать голос отец. — Я не понимаю. Ты никогда ничего не говорила о… Ты встречалась с ним? Почему ты не сказала мне?

— Потому… как ты не понимаешь… это было трудно… — Луизе никак не удавалось оформить свою мысль, поэтому Закери вмешался:

— Мне кажется, Гарри… могу я называть вас Гарри? Отлично. Мне кажется, нам всем надо пойти сейчас к вам, и мы с Луизой все вам объясним. И, между прочим, забудьте о деньгах. Конечно же, я не собираюсь начинать нашу совместную с Луизой жизнь, ограбив ее отца.

Гарри Гилби недоверчиво замер.

— Н…но… вы у…уверены?

— Конечно, он уверен, — быстро пришла в себя Нелли, Повернувшись к Закери со слащавой улыбкой, она прощебетала: — Очень великодушно с вашей стороны, Закери, и очень мудро, если учесть, что вы теперь станете членом нашей семьи.

— Спасибо, Нелли, — ответил он серьезно, но Луиза заметила улыбку в его глазах. Нелли была прекрасна, но ей не удалось одурачить Закери, как она одурачила Гарри Гилби.

Луиза взглянула на Закери. Ее волосы обрамляли раскрасневшееся лицо, глаза светились любовью к стоящему рядом с ней мужчине, благодаря его за сделанный Жест.

— Ну что, мы идем? — спросил Закери. — Нам надо столько всего рассказать твоему отцу и мачехе! Я думаю, наша история требует подробных объяснений.

Луиза согласилась кивком головы, но не могла не подумать о том, что полностью их историю рассказать невозможно. Они смогут рассказать лишь то, что любят друг друга, но многие вещи должны остаться между ними. Как можно объяснить тот факт, что Закери полюбил ее прежде, чем узнал, что это она? Как можно объяснить то, что она влюбилась в него, когда он был без сознания, а лицо его напоминало посмертную маску? Кто это поймет? Луиза сама этого не понимала, она догадывалась, что и Закери не смог разобраться в этом. Но, может быть, однажды он нарисует картину, которая приоткроет для них эту тайну, и тогда весь мир узнает о том, как сильно они любят друг друга.