Винсент, убей пастора

«Умоляю вас, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, чтобы все вы говорили одно, и не было между вами разделений, но чтобы вы соединены были в одном духе и в одних мыслях.

Ибо от домашних Хлоиных сделалось мне известным о вас, братия мои, что между вами есть споры.

Я разумею то, что у вас говорят: «я Павлов"; «я Аполлосов"; «я Кифин"; «а я Христов»

А толку? До сих пор столько этих течений и конфессий, каждая из которых приватизировала права на истину, что и Христа самого давно уже не видно.

***

Из проповеди дяди Саши открываю для себя много нового.

Он клеймит всех отступников от движения пятидесятницы в таких красках, что не снились и Стивену Кингу. Любой, кто критикует движение и его лидеров — идёт против Бога. Потому что лидеров выбирают не случайно.

У Бога просто нет случайностей. И то, что вы сегодня здесь, в этом зале тоже не случайность. Это все устроил Господь.

Мне кажется, что последняя фраза обращена в лоб мне и Рафу, и я ёрзаю на стуле. Если же между вами и Богом стоят ваши близкие, родители или, наоборот, дети, загораживают от вас спасение, вы должны пожертвовать и ими. Родные могут стать инструментом дьявола, который не хочет допустить вашего общения с Иисусом.

Ибо что толку, если ты покорил весь мир, а своей душе навредил?

Братья — пресвитера есть крещённые Духом святым. Их наставляет через Дух сам Господь. Обмануть их невозможно. Так что трепещите, задумавшие недоброе и идущие на поводу у лукавого.

Защиту душе может дать только крещение духом святым, больше ничего. А тех, кто находится не под защитой, на территории врага, ждут болезни, несчастные случаи, внезапная смерть, их дети родятся с ужасными физическими уродствами.

Детские угрозы Никиты Хрущёва это просто шутка в сравнении с кошмарами, который пророчит сейчас дядя Саша Мракисян.

Теперь я абсолютно уверен, что он говорит именно обо мне и хочу только одного, вылететь из этой церкви как пуля, и уже никогда сюда не возвращаться. Раскусил он меня.

Боковым зрением замечаю у Рафа точно такую же реакцию. Неужели это просто ораторский приём? Ай да дядя Саша! Вот тебе и газо- электросварщик с восьмью швами на башке! Дэйл Карнеги с его выходками отдыхает.

Мне надо бы на эту трибуну! С моими начатками высшего образования, некоторой начитанностью я буду рулить. От моих проповедей зал придёт в исступление и неистовство, как от речи доктора Геббельса.

Главное самому на эту мякину не купиться.

***

Потом опять все по порядку — молитва, псалом и проповедь. На этот раз на трибуну выплывает один из пресвитеров церкви — брат Стефан.

Он поводит итоги сказанному Хрущёвым и дядей Сашей. Подчёркивает жизненную важность крещения Святым духом. Под занавес оглядывает зал и заявляет:

— Братья и сестры! Утром мне было откровение от Господа!

«Сегодня у тебя в церкви будет несколько людей в грязной одежде» — Ну, мы-то с вами понимаем, что речь идёт об одежде духовной.

«Убелю их одежду, сделаю белой, как снег и надежду дам!»

Братья и сестры! Друзья мои дорогие! Господь есть отец наш!! А кто станет стесняться родителей своих? У кого болит душа, не робейте, выходите вперёд, церковь будет за вас молится, Господь услышит эту мольбу и исцелит вас! А тем, у кого всю волю враг забрал и держит под своей пятой, поднимите хотя бы руку, сделайте этот шаг к Господу, и он поможет вам войти в вечность!

Мне кажется, что в церкви не осталось ни одного человека.

Только я и голос брата Стефана. «Поднимите хотя бы руку!» — призывает он, и вот моя рука, совершенно независимо от всего остального тела вдруг вырывается вверх.

У меня! У меня болит душа! Помогите мне! Исцелите меня!

Церковь начинает молиться.

Молитва у пятидесятников это и есть их основное отличие от других евангельских конфессий, это точно не для слабонервных, поверьте.

Молятся они все одновременно в голос, часто входя в экстаз и переходя на крик, особенно женщины, которые буквально воют. Меня охватывает какое-то адреналиновое волнение, хотя я молчу, просто стою на коленях закрыв глаза.

Когда хор голосов достигает апогея, все вдруг смолкает, и наступает пауза звонкой тишины. Эта пауза напрягает, как струна, вроде тех, что рок музыканты делают иногда на концертах, чтобы довести толпу до полного сумасшествия. В тишине стальной голос брата Стефана произносит:

— О-ооо Аргибиде Штайне!

Ему вторит вой женщин.

— О-ооо Аргибиде Глайне!

Аллилуйа! Аллилуйа!

И тут все срываются.

«Амино Варе Лобере Глобере Миноваре» — частит пулемётом дядя Саша.

«Пара-беде-биде-клипеде!» — подгоняет Хрущёв.

«Рас тарагаст тараберигеригест!» — отстреливается кто-то прямо у меня над ухом.

Пока это все не сливается в обвал психоделической какофонии.

И вдруг в эту самую секунду я и вижу Его.

Свет. Нежный молочно-белый лучезарный Свет.

Тот самый Свет, который я видел передознувшись винтом на Щелчке. Тот самый Свет, про который сказал Иоанн

«Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал»

Тот самый Свет, увидеть который предстоит когда-то всем нам.

И такое же ощущение безграничного счастья и рая. Свет, который ПРОСВЕЩАЕТ — это именно то слово — резко наполнив и очистив и освятив.

ГЛАВА 6

«ИСПОВЕДЬ»

Эмигрантов я делю на три категории:

«Колбасники» — те, кому для счастья необходимо много разных сортов колбасы и мягкие подгузники, удобно встроенные в кожаное сиденье машины;

«Политики» — те, кому не обломилось у кормушки дома, и теперь они какают в твиторе и играют в шахматы на расстоянии,

и «Перекати-поле» — путешественники-раздолбаи, которые когда-то Америку-то для всех и открыли.

Кроме того сама эмиграция делится на три стадии.

Сначала просто от всего тащищся; потом вдруг понимаешь, что ты сам американец, и сам есть часть этой страны. Начинаешь говорить не «они», а «мы» и всячески отстаивать американскую точку зрения в любых спорах.

А потом приходит третья стадия постижения — и ты окончательно догоняешь, что хотя и внешне, и материально ты выглядешь как настоящий американец, но полностью им никогда в жизни не станешь.

Тюрьма надолго останется одним из самых главных опытов в моей жизни — отсюда большинство примеров и аллегорий:

Люди в тюрьме знают как воняет друг у друга гавно. Дальняк прямо здесь, в камере, за занавесью. Поэтому когда кто-то испражняется, а в большой семье испражняется кто-то почти всегда — благоухает на всю камеру. Люди жгут газету, палят махру — но каждый осознает — кто-то испражняется рядом, а тебе нужно этим дышать и жить дальше.

Запах гавна в камере у всех совершенно одинаковый. Жрут почти одно и тоже, и в одно и тоже время. А вот когда в камеру подсаживают «свеженького», с воли — так он испражняется так вонюче, хоть святых выноси. Про них говорят: «Высирает вольнячьи пирожки». Не ничено хуже чем когда вас против собственной воли сажают в закрытое помещенье, где кто-то только что насрал.

Так вот испражняюсья уже давно как все янки, температуру воздуха на глаз прикидываю по фаренгейту, превышаю скорость в милях в час, и жру несчастную индейку в конце ноября, но этим моя «натурализация» похоже и ограничивается. Недоамериканец, полурусский вырвашийся из Стана, до сих пор любит зеленый чаёк после плова из свежей баранины.

***

Чем дальше от центра города — тем богаче, дороже и белее район. Интереснее выглядят дома. Размер домов увеличивается. Даже трава ярче зеленеет на газонах.

Это неправда, что в США общество с равными возможностями. В этом красивом районе, и в том районе, ближе к даунтауну, где живу я — есть так называемые паблик-скул — бесплатные школы для детей. По закону в муниципальных школах все должно быть одинаково.

Однако если у меня когда-нибудь будет сын, и он пойдет учится здесь, рядом с домом, то попадет в переполненый пуэрториканцами и неграми класс, научится курить дурь и нюхать кокс годам к четырнадцати, а к восемнадцати будет или сидеть, или наводить быструю демократию в стране с трудно произносимым названием.

В районе брата Стефана — всё будет разворачиваться по-другому. Конечно, есть шанс описанного выше сценария, но качество обучения будет несравненно выше, детей в основном белых, и умненьких выходцев с Дальнего Востока в классе будет в половину меньше, учителя будут ходить на урок без ствола, а к восемнадцати сын или пойдет в колледж, или будет целыми днями гонять в компьютерные игры, приторговывая мелочёвкой на каком-нибудь ебэе.

Чтобы дать нерожденному ребенку больше шансов, мне придется обуржуазится, и самому переехать в богатый белый пригород. Стоить это будет гораздо больше. Значит придется или кого-то обирать или продовать душу дьяволу.

Возможности неравны уже на старте. Прорваться вверх чудом все тяжелее. Вот вам и система которая считается лучшей из всех придуманных человечеством.

***

В таком вот белом пригороде, я и отыскиваю дом пресвитера — брата Стефана. Перед двухэтажным домом — целое автошоу: рабочая машина брата Стефана, выходная машина брата Стефана, машина его жены, машины его двух старших сыновей и дальнобойный турбогрузовик Volvo.

В свободное от богослужений время, брат Стефан перевозит из штата в штат подержаную мебель.

После того как я увидел в церкви Свет, я серьезно задумался. Что это было такое? Отходняк от грибочков? Гипноз? А может, правда, Бог? Брат Саша Мракисян сказал, что Господь наверное хочет крестить меня Духом Святым, но не может, так как мой сосуд загрязнен. Нужны исповедь и чистосердечное покаяние. Тогда я смогу подняться на особый духовный уровень и снова увидеть Свет. Я очень этого хочу.

Именно поэтому я и приехал сейчас к брату Стефану.

Интересный факт — первые последователи Преподобного Прапхупады тоже были наркоты-хиппи. И теперь я знаю почему. Ни одна наркота не вставляет так, как переживание от контакта со Светом. Это мощный, но не вредный, а главное, совершенно бесплатный наркотик.

Человек введший в обиход оборот «опиум для народа», если не ошибаюсь, Ильич, сам наверняка был не прочь оттянуться в искусственно индуцированной медитации.

***

У брата Стефана меня ждет уже и брат Володя, второй пресвитер церкви пятидесятницы. Он улыбается и протягивает мне свою теплую, мягкую руку.

Брат Володя кажется добрым и податливым человеком. По сравнению с ним брат Стефан — настоящий Железный Феликс. Этот гармоничный тандем замечательно подходит для управления такой сложной и живой структурой, как эмигрантская церковь пятидесятников.

Мы спускаемся в подвал дома. Раньше, до того, как церковь брата Стефана стала арендовать здание, собрания проводились именно здесь. Стены подвала обиты войлоком, чтобы соседи не испугались криков и не вызвали полицию. Здесь ничто не помешает таинству исповеди.

Начинаем с молитвы, чтобы Господь оградил от от нападок лукавого важное служение исповедания. Братья-пресвитеры смотрят мне в прямо глаза. Пора начинать.

— Ты, братик, не смущайся, это дело хорошее, богоугодное, это ведь ты Ему будешь говорить, а мы — так, посредники. Помолимся за тебя, направим.

Брат Володя смотрит ласково. Он уже заранее отпустил мне все грехи — я это чувствую. В отличии от него брат Стефан насупил брови. Вернее бровь — все сошлось на переносице, как у Леонида Ильича. Брат Стефан вырос среди гордых молдавских виноградников. Он напорист и тверд.

Им бы в прокуратуру на пару махнуть. Колоть таких оболтусов, как я.

— Грешен ли ты?

— Ой грешен, ой как же я грешен-то!

***

Начинаю с самого начала, с детства, с того эпизода, который никак не могу себе простить.

В классе во втором, услышал, что кошки приземляются на все четыре лапы, как ты их не брось. Стало интересно — как же это они умудряются? Решил провести эксперимент.

Кошечка была рыженькая, с черными пятнышками на мягкой пуховой шкурке. Удобно устроившись у меня запазухой, она доверчиво мурлыкала, поднимаясь со мной в лифте шестнадцатиэтажки. Наверное думала, я ее подобрал, чтоб взять жить к себе домой. А ей предстояло послужить науке. Моей науке. Мальчик просто знакомился с окружающим миром.

Я вытянул в окно руки и отпустил…

Она и в правду, приземлилась на все четыре лапки.

Просто высота была большой, и видимо, она их сломала…

Теперь кошечка лежала передо мной и хрипела, кожа на шее лопнула, но кровь почему-то не шла, а просто было видно мышцы и связки какие-то. А в глазах у нее стояли слезы, человеческие слезы..

— Воровал ли?

— Воровал, братья, еще как воровал! И в тюрьму за это загремел, и в самой тюрьме воровал, и после воровал, и по сей день ворую!

— А убивать приходилось ли?

— Упаси Боже! Слава Богу, убивать не пришлось! Ну… кроме кошки той…

— А ты знаешь, что и прерывание беременности к убийству относится?

Брат Стефан так смотрит на меня будто давно всю мою подноготную, и ему просто хочется это услышать непосредственно из первоисточника.

— Знаете… и это было… убивал…

С этим история вышла — ну просто придурацкая!

Есть болезнь такая детская — «свинка». По научно вроде «орхит» называется… Да-да, точно — орхит, не дна ему не покрышки!

Так вот — если этой самой «свинкой» переболеть в розовом детстве — то отделаешься легким испугом. Меня же угораздило зацепить эту дрянь лет эдак в шестнадцать. Неделю провалялся с сорокаградусной температурой, но самое ужасное и, одновременно унизительно-идиотское в этом положении были… яйца! Они распухли до размеров гигантских алматинских яблок, горели огнём, и болели так что хотелось сдохнуть.

Лежать можно было только на боку, ходить только в раскорячку и со слезами. А пришедший на зов айболит из районной консультации предрек, что все кончится на седьмой день, а вот детей не будет уже никогда.

Яйца действительно приняли нормальные, принятые в приличном обществе размеры на седьмой день, и я свято уверовал, что вторая часть докторова постулата — истинна. А в молодости отсутствие способности кого-либо обрюхатить — это скорее благо, чем приговор. Так что с того самого дня я просто перестал принимать предохранительные меры.

Чудеса это вещь всегда неожиданная и нежданная — поэтому и чудеса. Выйдя после последней отсидки, много-много лет спустя, я обосновался у институской подруги, на которой я однажды чуть не женился.

Прошло много лет — она сильно изменилась, а может быть изменилсяи я. После жестокого медового месяца, мы оба стали понимать, что больше нас уже ничего и не связывает. И тут она возьми, как на зло, да и залети…

Ни копейки у меня тогда за душой, не прописки, ни работы, ни даже второй пары брюк… да еще конфуз какой — я вроде как бесплодный пустоцвет. На тебе. Забеременела.

Да и Ирка, похоже совсем не обрадовалась открывшимся перспективам, тем более у нее росла дочь от предыдущего, неудачного брака.

Вот так мы и приговарили его (или ее?) –почти не обсуждая, быстро, набегу, как само-собой разумеещеся, пряча друг от друга глаза… Дело-то житейское…

Где кончается засыхающая на постелях любовь и начинается убийство?

У пятидесятников на все готовые ответы — любовь не должна сохнуть, это грех, секс только для потомства, если Бог даст, ну а аборт вообще грех страшнейший. Смертный. Бог для какой-то Души начал тело лепить — а ты пришел и сломал все, как злой ребенок в песочнице.

Так что загрузился тогда еще и на мокруху — рассказал все про аборт, опустив, конечно, про гигантские яйца — стыдно.

Шаг за шагом, я выливаю на братьев один ушат грязи за другим.

Сколько же накопилось за мной пакости за всю жизнь. Представте — нет канализации, и все, что вы насрали с детства и за всю жизнь вашу, вдруг вам на голову обрушивается. Поверьте, даже у вас, таких положительных — скопилось больше, чем надо.

Каково же будет на страшном суде?

Вот-вот, теперь еще разок — все-все припомните, и вы ужаснетесь, поверьте, ужаснетесь сами себе.

***

Наконец я полностью испражняюсь. В глазах слезы. Руки дрожат. Смотреть им в глаза силы нет.

— Свет, говоришь, видел?

Брат Володя разряжает накаленую до предела обстановку.

— Повезло тебе, поверь. Некоторые за всю жизнь и лучика так и не сподобятся увидеть. Живут и умирают во тьме.

А знаешь, что Писание нам о Свете этом говорит:

«Свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму нежели свет, Потому что дела их были злы. Ибо всякий делающий злое ненавидит свет и не идет к свету».

— Привычки значит вредные беспокоят тебя? А веруешь ли, что Господь властен тебя освободить?

— Верую!

— Была одна женщина, страдающая всю жизнь женской болезнью. К каким только лекарям-знахарям не обращалась. Только время и деньги зря истратила. Но вот проходил как-то мимо нее в толпе Иисус, и она схватилась просто за край одежды Его. А Иисус спрашивает Петра, «кто задел меня?» Тот ему — «полно, Учитель, мы ведь в толпе народа!» А он говорит: « Нет, я почуствовал как от меня изошла сила»

И исцелил ту женщину, потому что она верила, что Он может.

Сила в вере, у нас нет силы и власти тебя исцелить, но вера твоя откроет животворную силу Господа на тебя, как на ту женщину в толпе. Веруешь ли?

— Верую!

Они возложили мне на голову руки и взмолились. Ох как же эффектно работает молитва-глоссалалия! Реальность вокруг исчезает почти мгновенно!

А я все ждал Свет, но его не было, в это раз было только сильное, заметно ощутимое тепло от их рук.

***

Вышел я оттуда другим человеком.

Легкость какая-то во всем теле и покой на сердце. Безмятежная тихая радость. Чистота. Психоанализ Фрейд слямзил у христианской церкви. Все это лечение его — не более чем жалкая пародия на исповедь. Психоанализ от Бога — надежней. И потом он — бесплатный.

Радость человека освободившегося от душевных каловых масс? Непередаваема. Так хорошо, что хочется курить.

Лезу за пачкой в карман. Ладно, еще разок, и в завязку. Когда общаешься с некурящими, вдруг начинаешь замечать, что у тебя одежда сигаретами воняет. Никто из пятидесятников ни касается этой бестолковой мерзости.

Чиркаю зажигалкой. Раз, другой, третий. Не горит! Два дня, как купил, работала ведь прекрасно, не горит! Еще раз попробую, и если не загорится, все, выброшу подальше!

Не зажглась. Не знаю чудо или нет… Растаптываю пачку ногой, эдак с притиром еще, на!! Вот так!

Я свободен.

Курить? Зачем? К Свету, к Свету надо прорываться — вот это приход, прости Господи меня грешного!

Жизнь моя такая поблекшая за чисткой американских унитазов и натиранием полов вдруг рассцветает с необычайной силой. В ней появляеться смысл, может быть в первые за все время.

Я ведь на себе уже крест ставить начал — простите за каламбур. Ну что могло мне в ближайшее время светить, кроме швабры. В тюрьме хоть надежда на амнистию была, а срок уменьшался с каждым днем, а в подпольной Америке?

У меня появилась вторая, тайная жизнь. Жизнь такая яркая и многогранная, что вскоре она заполнила все. Собрания в церкви три раза в неделю. Я прихожу на них самый первый. Мне нужен Свет. В конце, перед уходом, я еще задерживаюсь, забрасываю вопросами пресвитеров. Они мне сейчас ближе родного отца.

Родному отцу я позвонил, и взахлеб рассказал о Свете. Не мог сдержать уже ЭТО в себе. Было наплевать, если буду выглядеть смешным.

Отец отнесся спокойно. Будто это просто очередное хобби, вроде фотоаппарата или сборки детекторного приемника в детсве.

Близкие друзья, с которыми я тоже поспешил поделится РАДОСТЬЮ и благой вестью о Свете, реагируют более чем сдержанно. Подозреваю, решили, что от наркоты у меня рвануло-таки крышу. Бог им судья. Неужели думают, я стал бы им врать или желать зла?

Их проблемы. Пустые, занятые собой люди.

Иисус сказал, не кровные родственники Мои мне мать и сестры, и братья, а те кто слушает слова Мои. Так что моя семья — теперь верующий народ Божий. С ними хорошо, и не надо ни с кем о чем –то спорить и доказывать. Они все знают про Свет и тихо этому радуются.

Я начал читать Библию. Как рекомендовал брат Стефан, с Нового Завета начал.

«В Ветхом Завете с непривычки заблукаешь» — предупредил он.

Брат Стефан — гагауз из Молдавии. Он превосходно говорит на русском, турецком, румынском, английском и украинском. Правда иногда смешивает слова из языка в язык. Такая вот глоссалалия.

***

Священное Писание — самое непревзойденное произведение литературы всех времен и народов. Обратите внимание какая сжатость и информативность. Из каждого абзаца можно вытянуть целую отдельную книгу. Как будто архивированные файлы! Дайнэмик Линкс Лайбрариз!

А что это такое в двух словах? Инструкция по эксплуатации жизни. Правила жития. Если бы все жили по ним, на Земле был бы рай.

Вот и все! Вот где гармония-то, отсутствие которой и толкает нас в петлю.

***

В очередной раз начинаю новую жизнь. На это раз по Книге.

Не курю. Не пью. Стараюсь не материться. Почти не смотрю порнуху.

И это все не принципа какого ради. У меня вполне конкретный материальный интерес. Все лишнее и грязное мешает мне получать Свет. Мою золотую дозу.

Это поразительно.

Стоит немного морально запачкаться, даже просто матюгнуть кого на работе, и Свет не придет. Он нежный и Его очень легко спугнуть.

И наоборот, сделаешь что-нибудь доброе, даже просто, дверь для кого-нибудь открытой придержишь, или незнакомой женщине сумку донесешь, придешь на собрание церкви в тот день, и насладишься.

Свет умеет быть благодарным. И я теперь в постоянном поиске единственной валюты, которую он принимает — добрых дел основанных на любви.

***

Вечером одним, после собрания и обильного благословенного ужина у Мракисянов, я делаю еще один полный мужества шаг навстречу вечности. Вернувшись в свою келью, я сначала отсегнул антенный кабель. Потом выдернул из розетки штеккер. А он радуется, демонюга, думает, я наконец пыль решил с него вытереть. Нет. Ты сейчас сам станешь прахом. Прахом моего греховного прошлого. Я несу его в последний путь до самого мусорного контейнера в дальнем углу двора.

Хочу сперва просто швырнуть его в мусор. Нет! Этого ему мало. А вдруг его подберет другая жертва? Швыряю его с размаху о тупой металлический угол мусорного контейнера. Телевизор явственно произносит: «БУП», и осыпается серебрянными монетами к моим ногам.

Я свободен. Никакой лишней мусорной информации. В Книге есть все что мне надо, чтобы достичь Света. Из телеящика выходит только сатанинская мерзость и пена.

Хотя нет, остаются еще компакт диски. Металлика, Нирвана, Пинк Флойд. Долго и с сожалением на них смотрю. Целые этапы моих прошлых ипостасей. В общую коллекцию затесалась еще и Таня Буланова.

Сказали бы дома — буду слушать за бугром Таню Буланову, послал бы на три буквы, прости Господи. А это оказывается ко всем кто без корней остается приходит — как «Очи Черные» для колчаковских офицеров в дешевых парижских бистро.

«А-аат зари до зари, Аат темна — до темна,

О любви говори, пой гитарная струна…»

Не могу Танюшку в мусорку, ну никак! Русская!

Не в силах отправить сидюки вслед за телевизором, прячу их в коробке в самый дальний угол шкафа. Подальше от искушения адского!

Теперь бы от мобилы поганой избавится! Ох как я бил бы ей об стену, топтал, потом еще и пормочился на нее!

Если разобраться — я плачу за план огромные деньги, влезаю в контракты с провайдерами, которые если судить по их действиям принадлежат и управляются самим Люцифером, только для того чтобы ДРУГИМ людям легче было бы меня достать. Сам-то звоню раз в пятилетку, а мне названивает весь долбаный мир, включая охотников за Густаво Хернандесом! Ну и где логика? Я плачу бабло чтобы удобно было другим?

Сомнительная сделка. Одна тут проблема — нет разрешения на работу, так что если вылечу из команды ночных хоккеистов — работу придется искать по левым каналам, а тут уж без этой гадкой мобилы никак!

А потом вдруг Лилечка наконец начнет мне звонить? Выключу-ка просто эту дрянь, а выкину когда стану Просветленным окончательно. А пока помолюсь — чтоб избавится еще от одной зависимости — к мобильным игрушкам для взврослых.

***

Пост и молитва это еще более мощные инструменты верующего, чем даже добрые дела. На этой стадии начинаю экспериментировать с постами. Сначала перехожу на двухразовое питание, потом на один раз — и целые сутки голодую.

Тяжело, тяжело в первый раз, особенно если еще работаешь физически. Штормит. А потом ничего, привыкаешь. Сутки — детские игры. Попробуйте-ка на одной воде суток эдак..трое!

Мой персональный рекорд — пять суток подряд. Вы не представляете, как башка чеканно-чисто начинает варить на третьи сутки. И желудок уже не скулит. Круче любого стимулятора, отвечаю. Я ведь винт- то за что полюбил? Разве же за сексуальность прихода? Нет!! За сверхвозможности, которые обретает мозг, пока вы его не расквасите бессоницей и растущими дозами.

Похожий эффект выходит во время затяжного поста. Дело в том, что когда работает желудочно-кишечный тракт, на его обслуживание уделяется полтора-два литра крови, минимум. А в посте, когда вы кишки порожняком разным не забиваете, вся эта освобожденная, обогащенная кислородом кровь омывает ваш мозг. И он тикает так что будь здоров!

Это я все в брошюрках вычитал, что Лиля дала. Этих страниц касались ее нежные руки. Иногда я их целую. Но тут же себя и останавливаю, не о том задумался, брат Винсент — не о том! Но отогнать мечты о Лиле гораздо трудней, чем просто не есть несколько дней.

Лиля! Если духовный Свет я получаю в церкви, то она мой свет земной. Радость моя. Солнышко.

Я у Мракисянов теперь каждый вечер. Беседую о Библии с дядей Сашей. Слушаю свидетельства о чудесных исцелениях от тети Веры, пытаюсь убедить Рафа и Толика, что Иисус вставляет покруче спида, если правильно подойти, но по их стеклянным глазам, дерганным манерам и отсутствию аппетита вижу — они не слышат меня.

Но все это я делаю походу. Вся святость моя тушуется, когда Лилю встречаю. В ней все так красиво, изящно, желанно. А самое главное — у нас с Лилей установился контакт. Не проходит двух-трех минут, как мы начинаем искать взгляды друг-друга. Чтобы прикоснуться к друг-дружке таким образом на долю секунды и опять спрятать взгляд. Надеюсь за нами никто не наблюдает. Скрывать игру становится все сложнее. Мы сидим по разные стороны обеденного стола. До тайного косания ногами еще не дошло — ишь-ты как быстро у вас — но на уровне взглядов мы зашли уже так далеко, что захватывает дух.

Оставаться наедине нам тоже нельзя — устав церкви считает такое поведение нецеломудренным.

Ах братья мои и сестры! Вы не представляете насколько глубокие волнующие отношения можно поддерживать при таких условиях. Все рецепторы ваши настроены на нее. Вы чувствуете, что она в одной с вами комнате. Вы таете от звуков ее голоса. Родинку на шее проскальзываете взглядом бегло, шаловливо, дыханье затаив.

А уж если случайно заденете ее руку своей, беря из тарелки хлеб, тут грянут гром и молния, и через всю плоть вашу прострелит электрический разряд.

Особенно если уже более месяца вы старались воздерживались от изучения порнографии.

ГЛАВА 7

«ТРИ СИЛЫ»

Скажу вам по секрету, случись конфликт, американцы конечно здорово потреплют русских, больно потреплют, но в конце выиграют все же русские.

Заявляю как лично, а не понаслышке знакомый с обеими сторонами. Азиатская алогичность и эмоциональность обязательно возьмут верх над холодным расчётом, искусственными денежными массами и управляемыми через интернет беспилотниками. Поэтому сейчас они всеми силами пытаются подсадить нас на свой дешёвый китайский эрзац.

Это cool, ребята — делай, делай как мы! А сами исподтишка наблюдают и фиксируют каждую слабину. Мы никогда не будем друзьями. Самое большое, что мы сможем, и похоже уже смогли — стать их клиентами. Как можно по-настоящему дружить с людьми, которые расплачиваются в баре по-отдельности — каждый сам за себя.

Спасёт только вера и ядро наше — как только Свет Божий увидим — вмиг и с лёгкостью отряхиваемся от мёртвой материальной мишуры, которая и есть горючее в их машине разрушения, которую с благоговением называют «мировая экономика» или «капитализм».

Мною сейчас обладают и движут три мощные силы. И я готов разбиться в лепешку, чтобы подчиниться этим силам.

Сила первая — это, вне всякого сомнения, Свет. Мой новый и вечный кайф.

Есть наркоманы — которые кайфуют ради самого кайфа, как обоссаные пьяницы под забором.

Есть и другая категория — люди потерявших рай. В наркоте они ищут и жаждут истины, успокоения ноющей вечно своей души, и защиты от жестокого, рассчетливого и холодного мира вокруг.

Стоит им найти Свет — наркота и прочее отпадают, как поганная накипь, и душа их, нежная, пугливо прячущаяся за бравадой слов и поступков, душа их обнажается малой, но вселенски необходимой частицей Бога внутри каждого из нас.

Сила — вторая это Лиля.

Выросшие в штатах её братишки и сестрёнки, зовут её на американский манер — Лил. Это «Лил», так созвучно с тем, как американцы произносят слово «little», «маленький». Я повторяю «Лил», как мантру.

Лил. Лил. Лил. Lillian A. Mrakisyan.

Иногда я думаю об этом имени даже чаще, чем о том Имени, что дано для спасения всем человекам. А это уже грех, братья и сестры. Значит надо с молится с удвоенной силой — Господь все сам и устроит.

Третья волокущая меня вперед сила, это невероятный заряд честолюбия, который во мне сидит. Грех тщеславия. Когда-то я рвался вверх, чтобы стать лучшим в институте. Позже протаптывал дорожку в джунглях офиса крупной инофирмы. В колонии усиленного режима.

Всегда вверх, вперед, стать сильнее и лучше всех. Отчасти это инстинкт самосохранения, как бы с голой задницей и голодным не остатся на улице. И ты прёшь, прешь глубже внутрь пещеры, где развалились на мягких шкурах у парящего мясным парком котла вожди.

Сейчас эта последняя сила толкает меня на всяческое упрочение моего положения в церкви.

Хотя желание прибрать к рукам церковную кассу меня уже вроде покинуло, вместе с наркотой и телевизором, тем не менее я стараюсь прорваться наверх. Они должны знать какой я умный.

После пары лет отмывания страны, которую отмыть, похоже, не возможно совершенно, у меня вырабатывается комплекс швабры. Или «мапы» — как называют здесь ее ипостась. Мапа кормит меня довольно неплохо, но я безумно ее стисняюсь.

Теперь же, впервые за мое время существования в чужой стране, я чувствую себя востребованным.

Хотя такая чужая ли мне эта страна?

Английский родители заставили учить со второго класса. Приходилось, как проклятому, каждый день ездить в школу проводя полтора часа в набитом, как шпротами автобусе. Это приучило ценить одиночество и прикольность пребывания со своими мыслями.

Еще все эти английские рассказики, словечки и песенки с детства, а за тем и иняз — заставили думать об Америке, как о чем родном, но временно недоступном. Только спустя два года после приезда, вдруг отчетливо понял — я ведь не только на «What is your name» заквашен.

Есть еще Булкагов, Даниил Хармс, Ильф с Петровым, Достоевский, переводы Гоблина и, если хотите даже Иосиф Кобзон. Так и застрял между ними и Джимом Моррисоном с Металликой.

***

Три движущие силы очень легко позволяют мне избавиться от наркоты, сигарет, телевизора, и постоянного депра от зря проживаемой жизни. Похоже, я-таки родился заново, как и рекомендуется в Новом Завете.

Теперь моей нишей становится церковь. Снаружи американская, а внутри бесконечно советская церковь. Представители дружной семьи народов. Тут есть даже азербайджанцы и поляки.

Я наблюдаю паству брата Стефана и вижу, что некоторыми движут вовсе не плоды Святого Духа, а скорее возможность увидится три раза в неделю, обменятся сплетнями на русском, урвать новый рецептик и просто потрепаться после собрания.

Это несчастные люди. О Свете им неизвестно. Задача пресвитеров рассказать о свете слепым. Сложная задача, а потому интересная. Мне кажется, у меня тоже должно получится. С Божьей помощью, разумеется.

***

Три движущие силы заставляют меня купить три новых костюма. Не в футболках же ходить к Свету и к Лил.

Костюмы нормальные здесь стоят несуразно как-то дорого — баксов триста –четыреста, и это за рядовой средненький костюмчик типа Красный Богатырь, я уже молчу о дизайнерских моделях.

Дикость по сравнению с копеечной джинсней, в которую от и до можно упаковаться меньше чем за сотку. Здесь костюм — стиль жизни, манифест. В джинсне вся страна.

А костюм — это в основном белый республиканец на машине не старше двух лет, и кофе исключительно из кофеюшника Старбакс. Истэблишмент. Правящий класс. Их так и называют — Suits — люди-пиджаки.

Люди которые до сих пор ездят с наклейкой W на бампере. W — американцы, кстати произносят эту букву как «дАбья», это среднее имя бывшего преза — ДжЁОррдж Дабья Бушь.

Президент над которым смеялись и швыряли ботинками, но имевший в стране полную, приближающуюся к абсолютной, власть.

Свобода американская заключается наверное в том, что можно также купить наклейку с перечеркнутой W и вмочить ее на бампер. Вот. Свобода слова на уровне бамперных наклеек.

Хотя в Стане нельзя сделать и этого.

Но мне повезло — ростом я, наверное, с Денни де Вито, так что костюмы покупаю в американском «Детском Мире» — почти даром.

Новый Завет прочёл уже дважды.

Теперь штудирую, зубрю. Прикольно вворачивать в разговор целые пассажи, не заглядывая в Первоисточник. Наблюдаю с тихим восторгом работу профессиональных проповедников. Я знаю, что суть моего служения — проповедь. Кафедра церкви — вот за что Господь сохранил мне жизнь на Щелковском шоссе.

Вот куда Он всю жизнь меня вёл. А может этого от меня хотели и Грибы. Они ведь тоже — плохому не научат, не верите так попробуйте. Разок можно — это не герыч, зависимости не вызовет, да и потом после полученной информации, вам год не захочется туда соваться. А ещё лучше — прекращайте-ка бухать, и читайте Библию. Бодрствуйте и трезвитесь — ибо скоро уже.

Я знаю — скоро уже братья Стефан с Володей заметят, что я прирождённый проповедник.

***

Как-то в церкви появляется один гость. Старику за восемьдесят, и его под-руки выводят на кафедру брат Стефан с братом Володей. Жду потока маразма типа брежневского анекдота про олимпийские кольца.

А старик вдруг говорит такую проповедь, что у меня слезы встают в глазах. Душа у старика как у восемнадцатилетнего пацана. Оболочка поизносилась, а душа юноши, идеалиста и романтика. От истинно верующих всегда исходит мощная сила.

Вечером за ритуальным ужином у Мракисянов пытаюсь выяснить почему старика не видно было раньше.

— А они в доме престарелых живут, по восьмой программе. Когда их кто привезет в церковь, тогда и приходят. Когда некому отвезти — дома соберутся, поют псалмы и молятся.

Тетя Вера подает на стол печеное.

Как же это — когда кто привезет, тогда и приходят! Да у них может кроме поездок этих и радости в жизни-то не осталось. Последние дни доживают в чужой стране. Без языка и будущего. Да, американские дома престарелых — превосходны, здесь нам есть чему поучится.

Но после отсидки мне почему стало казаться, что каждый детский сад, пионерский лагерь, дом престарелых, армейская казарма — это всегда немножко тюрьма. Инститьюшн — как здесь говорят. Учреждение, как говорят у нас. Место где из человека делают кирпичик в стене государства.

Угадайте, что я делаю?

Правильно, теперь три раза в неделю перед собранием церкви еду в этот самый дом и набиваю дядь Сашин додж под завязку стариками.

Как же здорово! Доза Света теперь аж зашкаливает! Да и благодарность стариков настраивает меня на удивительно нирванную волну.

Они ведь совсем не прихотливы. Можно укладывать штабелями, только «ехай на собрание внучек, мы потерпим».

Бабушку я свою бросил дома. Вернуться не могу к ней уже никак. Не пустят обратно в штаты, а дома скорее всего снова посадят. Вряд-ли уж свидимся на этом свете, бабулечка моя красатулечка. Ангел-хранитель мой!

Зато теперь у меня сразу несколько бабушек и дедушек. И все норовят какой нибудь гостинец сунуть — кто пирожков кулек, а кто нагретое в руке яблоко. Держат специально для меня.

А ещё узнаю я о них о мученике Воронаеве и движении пятидесятницы дома:

ЛЕГЕНДА О ВОРОНАЕВЕ, РУССКОМ ПРАПХУПАДЕ

Иван Ефимович Воронаев родился в 1885 году в Оренбургской области. Во время воинской службы в Ташкенте в 1907 году покаялся и стал членом баптистской церкви.

Но уже в 1912 г. Воронаев со своей женой Екатериной и двумя маленькими детьми эмигрировал в США и поселился в г. Сан-Франциско.

После нескольких лет жизни в США Воронаеву предложили стать пастором русской баптистской церкви в Сиэттле. Через три года Воронаев c семьёй переехал в Нью-Йорк. В Нью-Йорке он встретился с гостеприимной семьёй Сириц, члены которой начали свидетельствовать и убеждать его в необходимости крещения в Духе Святом. Сначала он сопротивлялся этому учению, но когда его дочь Вера получила это крещение и заговорила на иных языках во время посещения пятидесятнического собрания вместе со своей подругой Анной Сириц, Иван Ефимович почувствовал, что в этом переживании есть что-то важное

В августе 1921 года Иван Воронаев и Василий Колтович прибыли в Одессу. В этом городе очень быстро была основана пятидесятническая церковь. 12 ноября 1921 г. в одном из зданий Сабанского переулка было официально проведено первое собрание христиан евангельской веры (ХЕВ) пятидесятников.

В 1924 г. в Одессе Воронаев созвал 1-й областной съезд ХЕВ, на котором был основан «Одесский областной союз христиан евангельской веры». К 1924 г. воронаевские общины появились почти во всех областях Украины, а также в Ташкенте, на Урале и в Сибири.

К 1927 году в одесской общине было уже 500 членов, а в Украине насчитывалось более 350 пятидесятнических церквей, в которых было около 17 тысяч членов.

В 1930 г. Воронаев, Колтович и многие другие братья были репрессированы. Их посадили в тюрьму, а затем сослали в Сибирь. Жена Воронаева была сослана в Среднюю Азию. В тюрьмах и ссылках в общей сложности она провела около 25 лет.

В 1956 году Екатерина Воронаева эмигрировала в США, куда раньше уехали ее дети. К сожалению, до сих пор нет достоверной информации о последних годах жизни и смерти самого Ивана Ефимовича Воронаева. Впрочем, существует свидетельство одного человека, который якобы видел, как Воронаева растерзали собаки, спущенные охранниками в тюремном лагере.

С тех пор американско-канадская община выросла до очень серьёзных размеров.

Кроме того на заключительном этапе холодной войны, не гнушающийся ничем конгресс США, вливал в них деньги и помогал перетаскивать сюда не только настоящих верующих, но и любого, кто умудрялся к ним примазаться. В рамках борьбы за свободу совести. Большинство приезжих основывали церкви-общины. Часть приезжих открывало колбасные лавки.

Я, похоже, вовсю внедрялся в мощную, богатую организацию, с довольно разноплановыми возможностями. Правда, чем больше времени я проводил в молитве, посте и чтении Слова — тем меньше меня интересовали материальные преимущества проекта.

Если я однажды выйду на кафедру, и смогу произнести потрясающую проповедь перед всей церковью (в третьем ряду слева, она, моя Лиля!), я стану самым счастливым в мире.

Три силы, каждая из которых по очереди берёт надо мной верх.

Стать светлым. Залезть в трусы Лиле. Понравиться присвитерам.

Писание говорит: «Вся праведность наша — как испачканная одежда…»

А возможна ли она — полная праведность и чистота, пока мы заточены в производящем круглые сутки одни лишь каловые массы и пот теле?

***

Я уже не могу подолгу оставаться один. Если нет собранья в церкви, а оно три раза в неделю, по вечерам, то мчусь к Лилиане. Мой рейтинг у в доме Мракисянов тоже заметно растет. У дяди Саши с тетей Верой ведь тоже три силы, только свои.

Мне благодарны они за то что я часто беседую с Толиком и Рафом, стараюсь наставить охломонов на путь истинный. Особенно их беспокоит Толик.

Когда Толик учился во втором классе дядя Саша нашел в его Библии-для-детей фотки грудастой Саманты Фокс. Позже классе в шестом Лиля застала его стоящим на коленях в комнате. Бедняжка думала — он молится, но руками Толик, как говорят американцы «делал себе огромное одолжение».

А вот совсем недавно Толика арестовала полиция. У них такой отдел сейчас есть «Сайберкрайм» — расследование преступлений в сети интернет. Махинации с кредитками, маньячье разное, ну вам что-ли, оборотням сетевым, объяснять?

Толик неделю чатился с четырнадцатилетней Лолитой и, в конце концов, укатал ее на блайнд дэйт. Лолитой оказался офицер Лейквудской полиции. Теперь у Толяна судимость по экзотической статье Internet Predator, хищник уорлдуайд уэбба.

Я часто рассказываю Рафу и Толику, что и сам был эдаким животным, но вот пришел к Богу.

Путь их — тупиковый, зачем ждать, время каиться! Завтра может быть поздно. Свет может иссякнуть. Толик вроде прислушивается, а Раф смотрит презрительно. Ему кажется, я все это проделываю ради американского гражданства. Я когда слишком много откровенничал с ним под спидом. О существовании Лили ведь и не подозревал тогда!

***

Все, кроме Рафа, настолько доверяют в доме, что иногда удается остаться с Лилей наедине на пару минуток. Эти минутки заряжают меня на несколько суток вперед. Лил похоже тоже не против.

Пора наступать и захватывать новые плацдармы. Сдерживаться нет никаких сил. Головной мозг в её присутствии мне не подчиняется, зато спинной мозг становится гиперактивным.

По правилам церкви, девушки-пятидесятницы одеваются более чем консервативно. Никаких брюк, коротких юбок, косметики, бижутерии. Ах, разве же на эту мишуру мы западаем? Глупые мирские девчонки думают, что плохо выглядят без своих завивок и помад, а меня это наоборот, заводит в тысячу раз сильнее.

Иногда просто кажется будто они так изощряются ни чтобы нам, мужчинам, понравится, а чтоб другим бабам нос типа утереть — мол вон я какая в плане Коко Шанель продвинутая, не то что ты, выскочка пригородная!

Да пусть Лиля сейчас в балахон из мешковины вырядится — все равно прожгу взглядом насквозь, и все всё разгляжу: головокружительность чёткой линии бёдер, безупречную грудь, и эту попу — центр вселенной!

***

Однажды набираюсь духа и приношу Лилюшке шоколадку. А я уже знаю, какой она любит шоколад! Тот, белый с миндалем и хрустящей кокосовой крошкой.

Сейчас прячу плитку во внутреннем кармане костюма. Жду подходящего момента. Охота на Лил в самом разгаре.

Вот она посуду понесла на кухню. Мое сердце увеличивается до размеров футбольного мяча и начинает давить в гланды пу-пух, пу-пух. Пора. Помогаю уносить грязную посуду — всего-то делов! Все целомудренно. Никаких глупостей мирских.

На кухне за занавеской даю ей быстро этот шоколад. В глазах в это время баннер «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ» мигает.

А она глаза мне большие делает — «как же можно?». И не берёт! Я стою как слюнявый идиот с этой дурацкой шоколадкой в руках. Почему земля сейчас не разверзнется, и я не полечу вниз, как Алиса в кроличью нору? Позорище-то какой!

Кажется сейчас на кухню ворвутся все члены семьи Мракисян, брат Стефан и куча обезумевших от небывалой удачи папарацци. А потом меня, наверное, сожгут живьем на костре.

Лиля! Лиля! Ну возьми же, это всего лишь шоколад несчастный. Разве так можно человека унижать? Я делаю распространённую у возбуждённых самцов ошибку. С выключенным мозгом нам часто кажется, что стоит вручить Ей шоколадку или поужинать в ресторане — и уже иметь как нам только заблагорассудится.

— Я член церкви! Пойми же это! Я не могу принимать подарки от мальчиков! Гркх это.

— Лиля это просто… Ну я не знаю. Ну шоколадка просто… Ну возьми, а?

Я потерял точку опоры. Погиб. Не знаю что делать. Как оплёванный — вот этот оборот подходит. Если бы мог соображать, ну убрал и эту плитку в карман, да и ретировался, а тут все пихаю её вперед, с небывалом упорством.

— А если я тоже скоро стану членом церкви, а? Что тогда? Будешь мои подарки принимать?

— Беги, беги в комнату, мама идет. Беги! Лиля стреляет голубыми молниями.

Паскудно себя чувствую. Просто неслыханный конфуз. Наступление бронетанковой дивизии захлебнулось в болотах Смоленска. Сколько там танков да самолетов сгинуло — несчесть.

Я ищу способ развития отношений, она что не видит? Видит же! Любая баба видит! А что шоколад не взяла? Не нравлюсь ей! Не нравлюсь Лиле! Ах ты незадача! А я ведь как в раю живу последний месяц. Церковь. Лиля. Весь мир красками играет. Не нравлюсь! Болван надутый! Лил. Как дальше мне жить? А как быть с твоим нежным взглядом? Обман? Ложь? Придумал себе?

Ты испытываешь меня Господи? А Господь никогда не медлит с ответом, если вы «в должном» состоянии, поверьте.

В голове сразу отдается — «Я член церкви!».

Ага. А девочка-то умничка! Лисичка маленькая Лил! Она же мне знать дала как отношения дальше продвигать! Она же из другого мира, там-то ведь не с шоколадом ухаживают. А с чем? С постом и молитвой, что-ли?

Но мне это нравится. Чем дольше битва, тем слаще утехи победителя.

Я стану членом церкви, Лилли! Немедленно! Я понял твой мессидж! Я теперь сверну горы. Завтра же утром позвоню брату Стефану и попрошу аудиенции.

А сейчас — до свидания костюм, запрыгнуть в джинсню, и вперед, драить пол. Магазины американские должны к утру сиять. Магазины тут почти как храм. Их так много, что порой вся страна напоминает большой супермаркет.

ГЛАВА 8

«ПУСТЬ УВИДЯТ ВО МНЕ КРАСОТУ ХРИСТА…»

Вот и вы мне уже говорите, как это тебе, мол, Винсент не совестно, живёшь вот в самой Америке, как у Христа за пазухой, и её же, Америку, ежеминутно хаешь. Эдакий ты неблагодарный маргинал!

А я вам, добрые друзья, скажу так: а я и не спрашивал разрешения не у кого, чтоб здесь жить, а занёс меня сюда ветер и тёплое течение. Никто не должен ни у кого спрашивать разрешения где и как жить, главное чтоб другим не мешать. А вышвырнуть меня от сюда может любой мало-мальски грамотный околоточный или участковый. А пишу то, что вижу, помните у Лескова:

«Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть

чтобы и у нас не чистили, а то, храни бог войны, они стрелять не годятся»

Не чистят англичане ружья кирпичом! Не чистят! А нас убеждают, будто только кирпичом и надо! Это и твержу вам.

А не верите мне — так читайте Теодора Драйзера, Джека Лондона, Генри Миллера, Уильяма Берроуза, Джорджа Оруэлла, Курта Кобейна и Хьюберта Селби-младшего.

***

Хотя Бог с ней с Америкой, есть дела поважнее.

Я готовлюсь стань членом церкви евангельских христиан-пятидесятников, и пройти таинство крещения. Для начала нужно изучить основные постулаты и сдать пресвитерам экзамен.

Устав церкви евангельских христиан –пятидесятников:

Членам церкви запрещается пить любые спиртные напитки.

Членам церкви запрещается смотреть телевизор, но разрешается магнитофон для прослушивания христианских гимнов.

Членам церкви запрещается курить.

Членам церкви запрещается носить галстук, так как это противоречит принципу простоты во Христе

Членам церкви запрещается находится наедине с особами женского пола, кроме супруги.

Сестрам- членам церкви запрещается сидеть рядом с мужчинами во время собрания церкви.

Сестрам- членам запрещается проповедовать на собраниях церкви.

Сестрам- членам запрещается одевать брюки.

Сестрам- членам запрещается пользоваться косметикой и красить волосы.

Сестрам- членам запрещается предохраняться от беременности и прерывать беременность, так как это является вмешательством в план Божий.

***

Брат Володя открывает собрание короткой молитвой Благодать:

— Благодать Господа Иисуса Христа, и любовь Бога Отца, и общение Святого Духа да будет с нами. Аминь.

— Ты согдасен ли с Уставом Церкви, братик?

Брат Стефан опять включил свой взгляд-автоген.

— Согласен, брат Стефан. С каждым пунктом. Особенно насчет галстуков согласен — на редкость, знаете ли, несуразный предмет туалета.

О том, что следуя принципу простоты во Христе брат Стефан переехал недавно из дома за двести пятьдесят тысяч в дом за триста тысяч, я тогда не знал. Хотя семья у него и правда, огромная.

Галстуки в церкви действительно никто не носил. Костюмы без галстука, брюки без ремня, и три-четыре машины около дома, Господь благословил, ничего не попишешь. Количество машин никак не противоречило «принципу простоты во Христе». Ну да не судите и не судимы будете…

— Ну какие будут у братьев мнения, кому Господь сердце как расположил? Примим-ли нашего братика, вновь обращенного в члены, или повременим?

Брат Стефан внимательно осматривает лица членов «братского» собрания, стараясь не упустить ни одной эмоции присутствующих. Он должен знать все и обо всех, как товарищ Сталин.

Братское — это собрание братьев, членов церкви. Совместно решаются текущие духовные и административно-хозяйственные проблемы церкви. Проводится не регулярно, а по мере возникновения «вопросов». Политбюро Господне.

— У некоторых братьев может сложится впечатление, что я как бы протекцию даю брату Винсенту, но могу твёрдо засвидетельствовать, что с момента как я поведал ему Благую Весть о Спасении, брат искренне уверовал, и чрезвычайно изменился под воздействием благодати Духа Святаго. Да и нельзя этого не заметить

Брат Саша включается в мою поддержку. Понятное дело — я живой пример его успехов на ниве евангелизации заблудших.

— Много — «я», брат Саша! Много «я» — я поведал, я воспитал, я привел. Давайте уступим место Хосподу, ведь по его же воле брат обратился, не по нашей!

Брат Стефан быстро задвигает Мракисяна на место.

Дядя Саша начинает яростно выискивать какую-то цитату в своей потертой огромной, со старославянским шрифтом Библии. Хочет парировать выпад.

— Я немного знаю о судьбе брата. Это чудо, чудо Господне, что он среди нас. Давайте поддержим, ведь не зря, не зря Господь его из такой грязи привлёк.

Это уже Афоня, родной братишка Стефана. Долго куролесил сам, пока его не призвал Господь. Сейчас он — регент хора церкви. Самый чесный и чистый из всех присутсвующих, как мне кажется.

Проповедник он тоже классный — не скажу, что мастер художественного слова, но оратор изумительный, зажгёт толпу как когда-то в Мюнхене сам Адольф Шикльгрубер одной речью поднял всех на пивной путч. Хороший мужик Афоня, честный.

— Ну брат, ты тоже должен понимать! Ты заключаешь завет с самим Господом. Это тебе не комсомол — захотел бросил, это тебе на всю жизнь. Знаешь что бывает предавшим Иисуса? Об Иуде слыхал? Чем Иуда кончил? Остерегись брат! Господь это Свет, Господь это Огонь, опалить может!

— Вот-вот у меня как раз была на эту тему проповедь…

Дядя Саша опять включается, но Стефан, жестом останавливает его.

— ПроповедЯ еще обсудим позже. Позже брат Саша.

***

С молитвой братья решают принять меня в члены церкви. Я чувствую такое счастье будто нашёл свою фамилию в списках зачисленных в Гарвард. Предстоит еще формальный обряд водного крещения, и, если Господь пожелает, он крестит меня Духом Святым. На некоторых Дух Святой сходит прямо во время водного крещения, у некоторых проходят годы прежде чем они получают этот дар.

Окружающие поймут, что я крещен Духом, если на молитве из меня «польются иные языки». Но такую честь простым голосованием не получишь.

Часто среди даров Святого Духа, человек получает дар пророчества и дар исцеления больных. Я же молю всегда Духа, чтобы дал мне Силу проповеди Слова Господня.

— Хорошо. Слава Богу, братья! Есть у народа желание вступать в церковь, а значит жива, жива церковь, голубица Божия! Аллилуя! Ты, братик, смотри — на большой шаг решился! Знаешь как Врагу это не по нраву! Остерегись теперь нападок лукавого!

Резюмирует и наставляет меня, а затем переходит к дальнейшей повестке дня Брат Стефан.

— Теперь по проповедЯм. Что же это, братья? Не подготовленные ходим на собрания? Кого не спроси «есть ли слово к народу?» — все отнекиваются, не готов, в следующий раз? Как же это, братья мои? Кто же служение святое за нас понесет?

— Я всегда готов!

Дядя Саша явно обижен обвинением пресвитера.

— Ну вот — только брат Саша, брат Володя и я! Одни и те же лица на кафедре. Мы только будем нести труд Христов? Народу нужна пища! Свежая пища, а не спорные баптистские постулаты, брат Георгий, это вас особенно касается, наша работа разъяснить суть, а не запутать людей ещё больше. А кто даст эту пищу?

Зачем Господь нас призвал? Перед мирскими гордиться, что не пьём — не курим — не воруем? Так это само собой разумеется! А трудиться для Господа? Достигать степени высшего звания?

Вот брат Саша — пару месяцев, как переехал в наш штат, а уже и евангелизирует, и проповедЯ всегда благословенные! Активнее, братья, активнее. Не забывайте, вы куплены дорогой ценою! Ценою крови Христовой.

Так, далее. А какой у нас праздник в скором времени предвидится? Рождество Христово, правильно. Давайте уже проповедЯ соответствующей тематики. Готовьте народ. Главный праздник года. Как не посмотри.

Брат Олех, средства на детские подарки выделены? Достаточно?

Хорошо. Слава Богу. Аллилуя.

Братья, я хочу покинуть вас на короткое время, оставлю церковь, предстоит дорога в Канаду, к братьям–епископАм. Церковь оставлю на Хоспода и брата Володю, все согласны?

Хотя брат Стефан всегда спрашивает согласия у братьев и у всей церкви, я ещё не разу не видел, чтобы возникали вопросы или несогласные.

— Далее. Брат Олех, как там идут сборы, готовы ли мы к поездке в Канаду? Хотя повремени, брат Олех. Это потребно обсудить. Я бы попросил всех не членов (пока) церкви, отправиться с миром.

Это он явно мне. Ну и ладно. Поеду хвастаться к Лильке и ее маме, пока дядя Саша решает вопрос с визитом в Канаду.

***

Во мне все поет и прыгает. Поэтому по дороге, в пустой машине, я во всю глотку ору псалом, с надрывом присущим разве только Курту Кобейну:

Пусть увидят во мне красоту Христа

Всю Его чистоту и любовь всегда

О Дух Божий приди, все во мне измени

Пусть увидят во мне красоту Христа.

Я летаю! Просто парю над землей. Yeaah! На работе в руках всё горит и ладится. Энергия бьёт как ток. Я не комплексую больше. С чего? Скоро сбудется мечта. Лиля станет моей женою. Пора, пора уже за ум браться, сколько можно? Дети пойдут! А сам проповедовать стану. Меня хлебом не корми дай кого поучить. Да вы уже сами заметили наверное.

А нет, нет, подождем с детьми, поедим по всему миру, с паспортом то американским это легко, будем проповедовать Евангелие на каждом углу, я и Лиля. Господь, будем с ней трудится во имя Твое. Благослови, благослови нас! Всю смену думаю о Лиле и о Христе, снова о Христе, и тут же о Лиле.

***

Работу в тот день закончил рано. Чистенько так было. Да и энергии — хоть отбавляй. Выскочил с магазина в четыре тридцать утра вместо положенных шести ноль-ноль.

Если я сейчас не увижу Лилю — у меня будет инфаркт. Но ведь спит еще, крошечка в своей тёплой постельке, ангел мой. Прокрасться бы в её спально, да и подоткнуть одьяло, как маленькой.

Меня влечет к ней с такой силой будто мы не виделись год — а прошло всего несколько часов. Куплю цветов, и подарю, блин, прости Господи, букет! Много-много цветов. Столько сколько ей никто не дарил никогда в жизни.

На сто пятьдесят баксов, на всё, на карточке, просто нету больше, а то потратил бы и те. Проживу, чего там, четыре дня до зарплаты, бензин в баке плюхает, бабушки-дедушки — прокормят! Разве есть денежный эквивалент у цветов, радости и любви? Не смешите меня!

Цветов много! Салон дядь Сашиного доджа переживает вторую молодость, он весь рассцвел.

Подкатываю к обители Мракисян. Какие же скрипучие у этой развалюхи тормоза. Сердце сходит с ритма, руки начали трястись. Вот как запалят меня сейчас с этими букетами… Это почище шоколадки конфуз выйдет.

Как же быть с цветами? В дом заносить — нельзя будет грандиозный скандал, опозорил верующую сестру. Под окна? Тихо, крадучись исследую и этот вариант.

Нет. Тоже заметно, цветов-то миллион алых роз! Куда? Так чтобы заметила только одна Лиля, чтоб догадалась, как же безумно я её люблю.

Тут мне и попадает на глаза Лилькина маленькая хонда. Утром в колледж поедит! Встанет спозаранку, со вздохом помолится, откроет дверцу машины и…

Закрыла. Вот, блин, американка, а дверь на замок в машине закрывает? Что это Чикаго времен Гапона, что-ли? Аккуратная, прямо сил нет.

Машины здесь угоняют или совершенные мухоморы просто покататься, ведь хрен сбагришь, или суперорганизованные международные синдикаты, но уж те за старыми хондами не охотятся.

Ладно. Мы не из тех кто быстро сдается. Шесть с половиной лет «лишения свободы» сделают мазуриком даже лоховатого трусливого очкарика.

Давай, милочка, ну, давай, во-от, воот так, ага, ага пошла-пошла-пошла, ооп — here we go, во-от и открылась девочка. Делов-то, прости Господи, меня грешного.

Начинаю с козырьков от солнца и до самого пола, украшаю весь маленький салон, жил был художник один, ля-ля-ля-ля-ля! Цветы везде где только можно.

Красотища! Как безумно приятно делать сюрпризы самой красивой в мире девчонке! Лиля, я поцеловал каждый лепесток, а тебя стану целовать ещё нежнее! Счастье моё!

Теперь — ноги отсюда, пока сюрприз мне не сделали излишне швыдкие американские мусора, и встающие спозаранку трудоголики-автоматы.

***

Засыпаю с огромным трудом, столько событий! Перевозбужден, хотя и совершенно трезв. Как приятно быть трезвым и влюбленным.

Представляю Лилькино лицо, когда она в машину сядет — проснётся ведь в момент! Обрадуется, покраснеет. И весь день у ней пойдет так хорошо — будто по-маслу. Здорово же я придумал! Не, это Господь мое сердце так расположил, разве я сам бы додумался!

Всё. Всё — надо спать, спать, а то потом буду всю смену как варёный рак.

***

Вечером встаю — бегом к мобиле, что там от Лильки? Тишина? Она мне конечно звонит крайне редко, в присутствии родителей, но тут ведь ТАКОЕ! Ну и ладно, через час в церкви собрание. Там и поглядим какой ты Сухов.

Буду два с половиной часа только за тобой наблюдать, выдашь себя, обязательно выдашь, ишь-ты принцесса на горошине! Паузу взяла. Да, я проиграл тебе партию с шоколадкой, но разве же можно против моря цветов устоять! Ни за что!

Поехал, загрузил бабулек моих и с ветерком на собрание. Они тоже в духе сегодня. Вот кстате, оборот «быть в Духе», видите, все поняли, даже атеисты Дух — это и есть Свет, и есть Бог. Когда вы «в духе» все получается как должно!

Поем всю дорогу псалмы, у них голоса такие — какие могут быть только у поющих стариков из русской деревни, сколько шири Русской в этих слабых, дребезжащих голосах:

Чудное озеро Геннисаретское с чистой кристальной водой,

Ты отражало Христа Назаретского, Весь Его образ живой.

Ныне Он Духом Своим поселяется в наших счастливых сердцах,

Что же не ясно Он в нас отражается, Как отражался в водах!

Всю дорогу и все собрание реву псалмы, как алкаш в караоке-баре. Ну не дал Бог слуха музыкального, но вы вот только меня на кафедру пустите разок!

***

Лицо у Лил непроницаемое все собрание. Вот ведь выдержка! Серьёзный мне попался противник. Или это я уже форму потерял, закомплексовал, отупел из-за швабры?

Но я –то видел этот взгляд твой дома вчера, эту искорку игривую в глазах, столь любимую каждым нормальным мужиком, искорку-согласие, искорку «Да!», искорку- «Хочу».

Девочка, я ведь на столько тебя старше, лет на семь не меньше, и ты еще на что-то рассчитываешь? Дурёха моя сладкая! Съем я тебя, слышишь, съем!

Собрание кончилось. Стефана не было — отбыл с финансовым отчетом в Канаду к епископу. Но все равно собрание получилось благословенное — молитвы были такие горячие, вдохновенные. Здорово! Всегда бы так.

Сейчас стариков завезу в их дом презрения — и к Мракисянам. А там-то я все равно тебя в угол загоню, Лилечка.

Перед выходом уже самым брат Володя меня пальцем манит.

— А ну, задержись-ка, братик.

— Конечно, брат Володя!

— Ну как жизнь, продвижения духовные, Писание читаешь, молишься ли? Скоро пройдешь обряд крещения, и изменится твоя жизнь навсегда. У Господа знаешь, какие планы на тебя великие?

— Ничего кроме как Писание не читаю, брат Володя, такая, знаете ли, глубина! Как вообще можно читать что-то другое? Молюсь. Часто молюсь. Раньше знаете все для проформы молился, но вот стал посещать во время молитв Свет — и все дольше получается, все радостней получается. Иной раз минут по сорок кряду молюсь. Хорошо, брат Володя! Хорошо быть с Господом.

— Радуешь ты меня, братик. Радуешь. Но и враг — он ведь не дремлет тоже, имей в виду. Он знаешь в какой ярости сейчас! Ты был весь его с потрохами, а теперь покаялся вот, и в церковь хочешь вступить, молишься Господу. Не атакует ли враг?

— Да нет вроде, не атакует. На дела греховные и помысла не возникает.

— Слава Богу. Слава Богу. А вот только жалуются на тебя брат! Сам наверное знаешь за что!

Что там? За что? Неужели Лилькины родители узнали? Кто-то хонду раньше нее открыл? Дурак я, дурак, подставил девчонку мою! Что же теперь-то? Пока в отказ, а там видно будет. Явка с повинной, добровольное признание — смягчают наказание и сильно добавляют срок. Это мы уже проходили, брат Володя.

— Не. Не знаю, брат Володя. Не знаю о чем и речь.

— Ты это за чем же верующей сестре цветы даришь? Она по твоему заслужила такое унижение? Как же можно, брат! Это знаешь как со стороны выглядАет?

— Как же это «выхлядает»?

Я невольно начинаю копировать украинский акцент брата Володи, у меня так бывает — копирую собеседника. Особено конфузит, когда автоматом начинаю копировать, ужас

— Выглядает так будто ты не к Господу, а к Лиле стремишься, братик. А это замена не совсем равноценная.

Ты не забывай — с Лилей несколько лет — коротких тленных земных лет прибывать будешь, а с Господом в вечность войдешь. Стоит ли оно того? Стоит ли оно того, чтоб вечностью из-за ее юбки рисковать, брат? К Небу надо стремится, остальное само собой приложится.

Ты вот заявил церкви, что ревнуешь о водном крещении. Это же очень серьёзный шаг. Неимоверно серьёзный. У тебя теперь все помыслы, все взгляды должны быть там, на Голгофе, а ты?

— Брат Володя! Брат Володя! Да я землю буду есть!

— Ты избавляйся-ка от своих тюремных словечек, выбирай в общении слова ласкающие слух Божий. Не может с одного источника литься горькая и сладкая вода.

— Грешен я, брат Володя. Каюсь. Истинно каюсь. Но ведь и вы меня поймите — у вас у всех жены, дети, а вы Господу служите! Господь то раньше жен, но и они не мешают служению вашему, так? Я когда с работы домой прихожу, там одиноко так, пусто и немного грустно.

Брат Володя улыбается. Он хороший — брат Володя.

— Все так, братик, все так, неужели я не понимаю и не прощаю тебя, как Господь нам заповедал? Просто оставь ты все фокусы свои мирские, пусть это старое умрет навсегда.

Знаешь, что водное крещение символизирует? Смерть. Смерть греха. Вошел в воду грешник — вышел христианин в белых одеждах, Иисуса верный послушник. Готов ли ты сделать этот шах? Это может быть самый главный за жизнь бренного плотского человека шах?

— А как же с Лилей быть, брат Володя?

— Понравилась тебе Лиля, вижу что приглянулась. Но у нас так не делается. Во-первых, ты ей не должен чувств своих высказывать — это верх нецеломудрия. Всё должно делаться через братьев-пресвитеров. Известил нас, мы обговорили дело с родителями, с невестой и ежели получено согласие сторон, заручаем вас и объявляем в церкви.

Пройдет слух о встречах до заручения, ты сестре всю жизнь сломать можешь, это не мирские ваши отношения, женился-развелся, мы здесь перед ликом Господним ходим.

— А как же узнать расположено ли ко мне ее сердце, брат Володя?

— А вот скоро в церкви возобновятся молодежные служения. Будет у кого-нибудь на дому собираться молодежь. Петь псалмы, изучать Писание, ухаживать за больными и нуждающимися членами церкви. Там все целомудренно будет, там и обзнакомитесь все. Ты думаешь у нас одна сестра Лиля такая? Верующих сестёр знаешь сколько?

По другому брат — грех. Место лукавому не давай, поглотит он тебя. И в каждой молитве Бога благодари, что брата Стефана нет сейчас в городе. Он бы точно твое водное на год перенёс. На год!

Ступай с Богом.

***

Вот ведь подлюка какая! Сволочь бессовестная, прости Господи, меня грешного. Я то думал больно было, когда стоял, как идиот, протягивая этот шоколад, а тут — ну просто камня на камне не оставила от меня! Уничтожила.

С потрохами ведь сдала пресвитеру! Да было бы за что. Цветы. Знает же, что скоро водное у меня, я так стараюсь, а она взяла и плюнула на все это!

Да она не просто не любит, она люто ненавидит меня! Ну и что — цветы? Ну выкини если не нравятся. Зачем же так-то. Унижение –то какое, Господи! Я вспомнил как украшал хонду этим утром и мне захотелось плакать. Лучше бы по лицу исхлестала меня этими розами…

Разве же можно, такое интимное, нежное, сокровенное — совершенно чужому человеку выплёскивать, чтоб он это со мной ещё и обсуждал… Позорище.

Как мне теперь этому Володе в глаза смотреть? Как вообще жить дальше?

Ну ладно поеду, поеду в глаза этой стерве посмотрю. Напоследок.

А потом… потом наверное разгоню дядь Сашин додж до восьмидесяти миль в час — не думаю, что он больше потянет. Разгонюсь и вдарю в хлипкое ограждение моста на Мидлбург Хайтс. Высокий мост. Чтоб без боли, наверняка.

Гори оно всё…

ГЛАВА 9

«В НАЧАЛЕ БЫЛО CЛОВО»

Американцы само по себе в большинстве милые люди.

Вся беда в системе, заложниками которой они стали. Большая часть производства — выведена за пределы страны. Люди с дипломами колледжа торгуют кофе в Старбакс и пол-жизни выплачивают долг за обучение. Сорок процентов цветных сидят на разного рода пособиях и непрерывно размножаются.

Со времён второй мировой, не было ни одного президента, который не бомбанул и не ограбил бы какую-нибудь маленькую страну. Вот этот факт и улучшает уровень жизни в Америке, а не полурелигиозные постулаты Адама Смита о непогрешимости чудесной рыночной экономики.

И ещё маленький фактик — если зарабатываешь меньше ста тысяч в год — платишь почти тридцать процентов налога. А если больше ста тысяч — только шесть процентов. Весело, правда? Этой страной владеет и правит маленькая банда богатеев.

***

Похоже, лукавый и в самом деле, твёрдо решил меня извести.

Дома у Лили ждет новый удар — Виктор, лысеющий гандон, в чьей жизни едиственным ярким пятном была служба на атомной подводной лодке. Отсюда — и плешь, собственно. Отсюда же — и куча остросюжетных историй.

Подууумаешь, на подводной лодке он служил, ха! Капитан Немо сыктывкарский. Да если бы можно было рассказывать в приличном обществе, о том что я в зоне усиленного режима вытворял, вот тогда бы… Дешевка ты, Витя, и лодка твоя — гавно.

Виктор — брат Олега, того самого что после собрания с огромной мошной собирает у публики бабло. «Проводит служение пожертвования» — если пользоваться одной из идиом брата Стефана.

Приехал Виктор в Америцу -погостить, но видно американская мечта увлекла и морского волка. Явно хочет жениться и остаться здесь.

Другой причины каяться в грехах матросу атомохода я просто не нахожу. Матросы обычно не сентиментальны. Да и если судить по его скучным историям — он и Света-то и не видел никогда. Просто понты колотит, скотина. Залез в мой малинник и изготовился к испражнению.

Все Мракисяне сгрудились вокруг Виктора и благоговейно внимают. Еще бы — немногие пятидесятники могут похвастаться подводной одиссеей, да и вообще службой в вооруженных силах. Брать в руки оружие — смертный грех.

Теперь же они смотрят как на мессию на человека взявшего в руки оружие атомное. Наивные. Им перебить бы его, перевести разговор на Спасителя, вот тебе и зрелые христиане! Нет же «полубак» и «кабельтовые» подавай им теперь.

Мракисянам — гражданам Соединненых Штатов, особенно приятно послушать как американцев долбили во время холодной войны славные советские подводники. И разумеется Виктор в том числе. А как же! Сейчас славный советский подводник временно красит стены в домах потенциального противника. Но это все временно — «с Божье помощью, у него все наладится».

Я уже вижу в чьем направлении эта лысеющая тартилла направила свой торпедный аппарат, и мне становится горько. Он здесь только с одной целью — похитить мою Лилиан!

Ну, тут то ты зубки и сломаешь, капитан счастливой щуки! Принцесса-то не так проста, как сперва кажется.

А может и нет. А вдруг запудрит мозги девочке моей. Боже, за что мне это все. Сколько усилий, нервов, времени, а этот проходимец хочет все разрушить одним махом. И главное — эта вертихвостка Лиля смотрит на крепкого, спортивного Виктора теми же жадными глазами, что смотрела день назад на меня. Какая глупость все и мерзость. Животные!

А главное и не укуришься и не нанюхаешься сейчас — в завязке. Жить не хочется совсем. Вот они — нападки лукавого. И ведь в самое больное место бьет, в самое больное.

Все кипящее во мне гавно решительно обрушиваю на этого донжуана, с прической Владимира Этуша на восмидесятом году жизни. Мне хочется стереть его в порошок.

Видите ли, в тюрьме нет дедовщины и вообще армейского беспредела. Там чтобы поднять на какого-то руку, нужны железобетонные основания. Вы годы находитесь в окружениии одних и тех же людей, и начинаете их всех люто ненавидить.

Вот тут вашим единственным оружием становится язык — «метла» — способность «преподносить» противнику «как ана есть». На ваши стальные мускулы плевать — можно любого арнольда так словесно отметелить — рад не будет.

Что я с удовольствием и проделываю. Четко, жестко, больно. К глубокому ужасу Мракисянов и багровому, не миновавшему обширную лысину, конфузу Виктора. Ешь мореход плешивый! Хлебай, босота тряпичная!

Мой рейтинг у Мракисянов от этой выходки явно не повышается, скорее наоборот. Теперь все стараются не смотреть мне в глаза и как-то вымученно улыбаются, когда я, полностью захватив инициативу в театре военных действий, начинаю вествовать о чудесах Духа Святого, кои мне удалось засвидетельствовать сегодня на работе.

Тема политически правильная, никто не смеет меня перебивать, но готов поклясться, что камбуз и гальюн их интересуют сейчас несравнено больше. Почуствовав себя в исскуственном созданном вакууме, я быстро запихиваю в рот остатки бесвкусной какой-то куриной лапши, и вылетаю из дома, как пробка.

Люди, люди, люди. Самые противные животные на свете. Ничего святого ни у кого. Лицемерные скоты. Плотские угодники. И за таких вот уютных семейных обедов со скатерочками Иисус кровь проливал? Хрен вам, а не рай, фарисеи уездные!

Обидно, больно до слез. Вытерли ноги о мои новые идеалы, мою любовь и мечту. Я пост держу по пять суток, а они женишка повыгодней для дочки шукают!

Рвать с миром, уходить в церковь пятидесятников, чтобы найти там то же мещанство? То же тупое мелкобуржуазное чванство, когда раздуваешься от гордости как жаба, если у тебя машина поновей и дом подороже?

И это те люди которые годами по три раза в неделю на собранье ходят, молятся с утра, перед едой, перед сном. Говорят, что веруют, а сами… Слепцы!

Два раза проезжаю на красный, потому что не вижу ничего вокруг, обида душит. Меня предали. Предали в лучших чувствах. Обманули и растоптали все нежное и святое. Предали как и Тебя, Иисус.

Люди! Ты прав, Господь, это самое тяжелое исскуство — любить этих засранцев и лживых предателей, называющих себя людьми.

Замки мои хрустальные обсыпаются к ногам серым песком. Прощай Лиля! Прощайте нежные мечты. Спите спокойно, наши нерожденные дети. Отправляйтесь в ад, все те, кому мы теперь не поведаем благую весть о спасении. А особенно ты, Лиля, продажная и грязная сука, похотливое животное, тварь!

Неужели же все женщины такие? Ведь не видела ничего в жизни, не жила толком — а уже такая гнилая!

Я доехал до магазина и не видя ничего вокруг, шатающейся походкой потерявшего всех солдат политрука Клочкова, иду работать. Отбывать трудовую повиность за «счастье прикоснуться к американской мечте».

Хотя какой-там нахрен работать!

Вся жизнь обрушилась. Я не знаю, что делать дальше. Смысл? Какой во всем этом смысл?

Пойду ли в церковь?

Продам ли по-дешевке дяди Сашин додж, и куплю самый дешевый тикет на рейс Аэрофлота? Незнаю. Ничего незнаю. Как и раньше.

Свет, любовь, счастье — было ли это? Или подлый мираж?

И ведь даже нажраться сейчас толком не могу, потеряю способность видеть Свет. Хотя давненько Он меня что-то не баловал. А был ли он вообще, Свет-то? Видел ли я его?

Может пост-амфетаминный глюк, шутка вербовочного центра Грибов? А может гипноз какой, АААРГИБИДЕ ШТАЙНЕ, АРГИБИДЕ ГЛАЙНЕ?

Нажрусь нахрен. Як свиня нажрусь, курррва. И пошли все знаете куда!

Решительно направляюсь в винный отдел магазина.

1989 Lynch-Bages коллекционое, аукционное винище, до пятихатки может в онлайне потянуть.

К нему сигнализацию надо привязывать, как с серьгам бриллиантовым. «Ненавязчивый аромат ягод с послевкусием эвкалипта. Вельветовый и срчный вкус» — пойдет для такого прощелыги, как я.

Говорят лето 1989 года было жарким в деревушках на окраине Бордо.

Беру два пузыря стоящие прямо под змеиным циклопьим глазом камеры. Плевать в камеру, я тут уже давно. Да, правда, камер в магазине больше, чем иной раз покупателей. Но кто же станет просматривать весь 24 часовой видеострим со всех «игрушек»? Можно же по фазе поехать! Поэтому смотрят весь материал они только в случае ЧП, вроде ограбления или покупателя инфаркт часом тряханет от ихних цен.

Если же все-таки вас спалили на экспроприации, не ссыте. Они будут за вами пасти пока не скоммуниздите ровно на штуку баксов, копить будут кадры.

Со штуки ущерба уже статья со сроком, а так отделаетесь легким штрафом и стоимостью судебных расходов. Просто всегда считайте, сколько экспроприировали и не наглейте. Золотое правило механики — бери только, то что необходимо, и бери в меру… Ээх, не робей, голытьба, грабь награбленное!

Закусь — превосходные камчатские крабы в пакетах российского триколора и с русским же орлом. Икорка. Опять же импортная — с самой России, экзотика! Если уж собрались грешить — жмите на полную, семь бед — один ответ.

Вино, кстати, оказалось изумительным, и вскоре жаркое бордоское лето лихо шибануло мне прямо в голову.

Все. Хватит с меня деланой святости. Я есмь грешник. У кого с этим проблемы — пусть идут строем. И Лиля! Пусть тоже идет! Я на миг представил Лилю неумело оказывающую внимание вялому члену атомного подводника, и мне опять стало нехорошо.

Магазин в ту ночь я убирать уже не стал. Все равно повешусь утром, к чему суетиться?

***

Утром, а вернее вечером, кой есть для меня, ведущего дракульский образ жизни, утро, мне позвонил брат Стефан.

— Ну что братик! Все ли Слава Богу?

— Все Слава Богу, брат Стефан, не устаем прославлять Спасителя! (я вспомнил как крадучись вытягивал из холодильника гиганских паукообразных крабов)

— Ну вот и — Слава Богу! А ты собираешьеся ли активнее бороться с лукавым, стать солдатом в армии Господа?

— Да я… Да я ведь и так … (-«пошел бы ты», чуть было не добавил «вместе с господом»: мне вспомнилась эта подлюка Лиля)

— А я тебя, братик, хочу в воскресение на кафедру выпустить, потянешь ли? Готов ли ты? Ничего сложного не надо придумывать. Научать народ божий тебе еще рано, а вот засвидетельствовать о том как ты во тьме ходил, как лукавый тебя хотел изжить, но вот Господь тебе руку протянул.

Типа: «Я знаю одно, я был слеп, а теперь я вижу». Помнишь, как слепец благодарил Хоспода? В общих чертах. Ну как, справишься, братик? Сегодня только вторник. Времени достаточно.

А мы помолимся за тебя с братом Володей!

— Спасибо за доверие, брат Стефан. С Божьей помощью, готов буду на воскресение.

— Аллилуя!

Кажется, Брат Стефан прослезился на другом конце.

***

Не знаю как вам, а мне любая творческая деятельность дает основание для пребывания на земле. Бог есть Творец. И когда творцом немножко становлюсь и я, меня тоже распирает, как наверное, распирало от радости и Бога, когда он за семь дней сляпал Землю и Небесный Свод.

Поэтому я снова в полной форме. Это редкий шанс показать всем на что я способен. И Лиля увидет, как я выгодно отличаюсь от косноязычного подводного гомосека Кусто.

Пью крепкий колумбийский (вот ведь тоже Господь благословил страну — и кофе вам и кока) кофе и планирую свой блицкриг.

Винсент Барбаросса. Надо о-очень постараться — первое впечатление, самое сильное.

Номер один по списку — библиотека.

А библиотеки здесь я вам скажу! В городе единая библиотечная сеть. Записавшись в одну, вы можете брать книги, видео и аудикассеты и DVD в трехстах других.

Не имеет значения где вы книги брали — сдаете в любую из них. Тысячи фильмов кроме тех, что сейчас в кинотеатрах. Любая музыка. Как минимум двенадцать бесплатных хайспид интернет терминалов. А летом такие мощные кондиционеры и пиццахат- экспресс, что там можно жить. Единственная плата 25 центов в неделю, за каждую просроченную книгу.

Когда я только приехал — просматривал по шесть-семь фильмов в день на маленьком, найденном на свалке плеере, приводил в чувство подпорченный в застенках Стана инглиш. Включаешь субтитры и учишь фильм наизусть. Так у вас в голове остаются правильные готовые фразы — и уже не приходится лепить предложения в голове по кирпичику.

А сейчас мне нужны труды по ораторскому исскуству и выступления известных проповедников. Я был просто Винсент. Теперь до конца недели мне предстоит стать Винсентом Пастором.

Цицерон. Марк Аврелий. Плевако. Линкольн. Билли Грэм. Это сейчас мои лучшие друзья и учителя. Я стараюсь запомнить каждый прием, ставший визитной карточкой этих великих ораторов и проповедников. Жалко Шикльгрубера мало в открытом доступе — если откинуть моральный аспект, оратором австрияк был великолепным. Штудирую их речи вошедшие в историю.

Смотрю видео как Билли Грэм разогревает и доводит до исступления многотысячные толпы на стадионах всего мира. Мне нужно поджечь только человек семьдесят. Это легче, но придется постараться.

Я также начинаю очистительный пост — надо избавиться от последствий набега на склад моего магазина. А времени-то в обрез. Несколько дней, чтобы перевернуть мир.

Тренируюсь перед зеркалом стараясь походить на Иисуса из фильма Гибсона. Сцена «Нагорная Проповедь». Еще бы древне-арамейский за пару дней освоить!

Из кусков известных проповедей слепляю какое-то попурри. Каждая фраза рассчитана на успех по моему мнению. Но их слишком много. Потянут ли слушатели такой поток? Или лучше просто отсердца, как тост?

Думаю уложиться минут в двадцать. Затягивать не стоит — восприятие притупляется, слушатели теряют нить повествования, загуливают мыслями неизвестно куда, начинают позевывать. Знаю по собственному опыту внимания к другим. Только двадцать минут жесткого отжига. И точка. У меня все получится. Все будет окэй.

Так — ну-ка еще один прогон, чтоб без ошибок мне, без этого «ЭЭЭЭ». Набрасываю основные тезисы на обрывок бумажки и прячу ее в моей Библии. Господи помоги! Ты же знаешь это во светлое Имя твое!

Вот и воскресение.

Я в ужасе. С дуру выпиваю столько кофе, что мне становится плохо. Вообще думаю Старбакс скоро загремит под суд за свои лошадиные дозы. Как табачные компании когда-то. От кофе поминутно бегаю в туалет. Воротник рубашки душит меня. Хорошо ещё галстуки теперь вне закона.

Когда брат Стефан делает тайный знак, ноги становятся чужими. Иду к кафедре, как на спичках. Зачем я полез в эту авантюру?

***

Весь зал смотрит на меня. Боюсь поднять на них глаза. Руки ходят ходуном пока я отыскиваю в Библии мою шпаргалку. Тупо смотрю на нее и совершенно не понимаю ни собственных сокращений, ни того о чем я вообще собирался говорить. Тишина в церкви гробовая.

В этот момент что-то бурчит у меня в животе и, кажется, этот грохот докатывается до задних скамей.

Исчезнуть бы сейчас. Растворится в воздухе. Такой возможности нет.

И я медленно начинаю нести какую-то околесицу. Слово- за слово.

Оказывается достаточно только начать. Это самое сложное.

После первых двух фраз я вдруг вхожу в накатанную колею. Я уже не вижу зал, и не чувствую, что стою на кафедре перед десятками людей. Я один и передо мной один человек-слушатель. И я медленно спокойно в разговорной форме делюсь с ним мыслями. Это работает лучше чем прыжки Грэма или брызгание слюной Гитлера.

От этого становится комфортно и легко. Слова приходят сами, ведь это мои слова, а не цитаты из чьих-то проповедей. И выходит все искренне, душевно.

Когдая я заканчиваю через двадцать две минуты сорок секунд, весь зал молчит, и не шевелясь, на меня смотрит.

«Хорошо хоть тухлыми помидорами в церкви нельзя швырять» — мелькает мысль.

Но через секунду все падают на колени, и так горячо начинают молится, такое поднимается Аргибиде штайне, что я понимаю «кажется проканало». Потихонько прячусь на своем месте, а люди исступленно молятся еще минут двадцать.

Мне очень понравилось проповедовать. Это как запостить креатиф в интернете, только тут еще вам нужно этот креатиф с трибуны на толпу выдать. Драйв!

К Мракисянам уже не еду. Пошли они! Пусть слушают теперь своего морского дебила сколько хотят. Буду готовить новую проповедь. Думаю Стефа теперь меня часто «к доске» вызывать будет. Отжиг был конкретный. Так и есть — вечером звонит.

— Братик у тебя дар Божий. Но его Хосподь не спроста дал, дар должен людям служить. Не возносись — ибо это Слово Божие народ подкрепило, а не твои усилия. Ты есть сосуд, через которое Хосподь с народом говорит. Если сосуд будет грязный — в него не вольётся вода жизни. Воду можно хранить только в чистом сосуде. Готов ли блюсти чистоту, братик?

— Я готов, брат Стефан.

— Ты вот мне скажи, ты бы с работы дней на семь смог бы отпроситься?

— Без проблем. Смог бы. Только вот и не заплатят мне за эти семь дней, а я все машину никак не отремонтирую. Хочу отдать вэн Мракисяна. Не люблю быть обязаным кому-то.

— Ты все так же туда каждый день ходишь?

— Ну, почти.

— Не надо, братик. Хороший гость не засиживается до поздна. Хороший гость не бывает хозяивАм в тягость. У тебя скоро крещение водное — держись подале от мирских сОблазнов.

Ладно, церковь выделит тебе две тысячи долларов. На работе отпросись, не бросай.

Нам предстоит посетить братские церкви нескольких городов на Восточном побережье. С проповедями. Будем собирать пожертвования на строительство десткого приюта в Молдавии. Дело это благое, нужное. Опыт проповеди, если Хосподь благословит получишь бесценный.

Поедем ты, Афоня и я. Машину поведет мой старший сын — Игорь. Ну как, согласен?

— Спрашиваете, брат Стефан! Я в Америке только в трёх местах был!

— Ну-ну, мы ведь не на пикник едим, а труд Хосподен совершить. Больше о деле думай. Ту проповедь свою, воскресную, потренируй ещё — чтоб без запинок. И вторую, запасную подготовь, в иных церквях по два собрания проводить придётся. Трудов Христов и тяжел и сладок.

Давай собирай вещи, и спать. С благословением Божим утром ко мне домой на семь часов. Без опозданий.

ГЛАВА 10

«ДЯДЯ САША И КРИСТИНА ОРБАКАЙТЕ»

Что делать если Америка должна другим странам БОЛЬШЕ денег, чем вообще напечатано во всем мире?

Остаётся проверенный способ — печатный станок. Я живу в штатах и каждый день вижу насколько ситуация напоминает Союз начала перестройки. И мне грустно, потому что я помню, чем она кончилась. Придёт момент, когда даже если налоги поднимут с тридцати до ста процентов, не хватит и этого.

У простых американцев украдут все, что они накопили на своих «сберкнижках», скажут, что все их ценности «гавно», их ждут более весёлые «девяностые» — потому что оружия тут у публики несравненно больше, чем где-либо в мире.

А может и выкрутятся — ушлый они народец, скажу я вам.

***

Однажды в наш маленький город приезжала сама Кристина Орбакайте. По дороге из Фриско в канадский Торонто. Мы почти у самой канадской границы, и проехать мимо великой звезде было бы просто глупо.

За две недели до приезда поп-дивы, во всех русских магазинчиках и лавчонках начали продавать билеты — от полтинника и выше.

Я увидел объявление, когда покупал грузинский боржоми и пельмени, которые лепят где-то на Брайтон Бич для всей прогрессивной русскоязычной Америки.

Кстати, хочу выразить чувство глубокой признательности русским президентам за то, что у нас теперь — ну просто тысячи сортов настоящего грузинского и молдавского вина во всех «этнических маркетах» — как называет русские гастрономы американский официоз. А недавно образовалась прорва киевских тортов.

***

Дома, я крепко бы подумал, стоит ли Кристина пятидесяти долларов, но здесь, я вам уже признавался, слушаю тайком даже Таню Буланову. Билет на концерт купил не задумываясь. Когда ещё кто заедет в нашу дыру. На Элтона Джона и Эроусмит почему-то ийти уже в лом, старею, наверное.

Кристине сняли актовый зал дешевого муниципального колледжа. Небольшой такой зальчик колледжа для бедных в затрапезном среднем американском уездном центре.

Я увидел все это и сразу понял — сейчас она быстро прокатит свою фанерную халтурку, и двинет дальше, в Торонто. Стало грустно о того, что увидел себя со стороны. Когда-то у меня у ног был весь мир. А сейчас — я с ведром и шваброй и Кристина Орбакайте в малюсеньком актовом зальчике дешёвенького колледжа. Моё расшатанное наркоэкспериментами воображение нарисовало жуткую картинку:

2084 год. Мир управляется котировочными компьютерами с Уолл Стрит. Глобализация подходит к финальной стадии. Любые проявления идентификации по национальному и этническому признаку запрещены законом. Английский это единственный дозволенный в хорошем обществе язык.

Горстка собравшихся — вымирающий вид — недобитые выжившие из ума противники самой лучшей в мире системы. Их дети и внуки уже совершенно другие люди, они даже не знают кто такая Кристина Орбакайте.

Скоро большинство посетителей подпольного концерта вымрет, а часть закончит в психиатрических лечебницах. За оцифрованную песню Орбакайте «Там Да Ди Дам» скоро начнут бросать в тюрьмы. Варварский шансон в Риме под запретом.

А ещё я немного завидую поющей со сцены Кристине: после концерта она сможет двинуть в почти европейский Торонто, а оттуда в саму Москву, а я вот снова отправлюсь мыть пол. В самой универсальной, автоматической и стандартизированной стране.

Мог ли я тогда подумать, что провидение Господне отправит меня в гастрольный тур, узнав о котором госпожа Орбакайте отгрызла бы себе ногти по самый локоть?

***

Это турне всю жизнь буду вспоминать с удовольствием. Звездный час Винсента. Наверное, если делать это регулярно — смогу бросить мапу, и моя версия американской мечты таки сбудется.

А ещё сделаю маленькую копию швабры из чистого золота — на память. Носить буду тайком — нам, членам церкви пятидесятницы, не престало завивать волосы и одевать ювелирные украшения. Это противоречит принципу простоты во Христе.

Понеслась звезда по кочкам. Мы проехали через Питсбург, Детройт, Колумбус, Цинциннати, Чикаго, Индианаполис, Нэшвилл, Мемфис, Палм Бич и Маями.

При президенте Эйзенхауэре система американских шоссе, в четыре, шесть полос, с огромными «рест эрия» — супер остановками, где можно отдохнуть, перекусить и пошопаться, покрыла всю огромную страну.

Миллионы человек получили работу, когда система дорог строилась, тысячи кормятся с неё до сих пор, с обслуживания остановок, и поддержания состояния дорог в порядке. Вы думаете, деньги не пилили во времена Эйзенхауэра? Представьте радость того кому «случайно» попали контракты на постройку таких вот дорог. Сколько крошек летело с барского стола. Ну и что? Выиграли то от этого все.

А наш Эйзехауэр когда же? Не смешите меня — «дураки и дороги», а также «воруют!» это наш брэнд и консолидирующая национальная идея. А ещё я думаю, пилили даже при Гитлере, когда строили знаменитые автобаны и заводы фольксваген.

Не будут пилить, только если совсем отменят деньги, упразднят капитализм, и все станут христианскими анархистами, как ваш покорный слуга.

***

Русскоязычных христиан веры евангельской, «птенцов Воронаева» в больших американских городах тысячи! Тысячи! В каждом городе — три-четыре «братских церкви».

Работаем мы так. Брат Стефан говорит короткую проповедь о том, что деткам в Молдавии совсем несладко. Потом добавляет, что Церковь жива, и в неё вливаются даже последние, конченые наркоманы (один как раз приехал с нами).

Моя задача в схеме была разогреть публику перед гвоздем программы — проповедью Афони. Если после Стефана люди из уважения опускались на колени и коротко молились, то после меня молитва длилась уже минут пятнадцать-двадцать.

А Афоня… Афоня — их просто уже доводил до полного исступленного безумия. Проповедникам нельзя аплодировать, и об успехе или провале проповеди можно судить по длине и интенсивности молитвенного экстаза после. Чем длиннее и горячее молитва, тем успешнее ваша проповедь. Толпа это женщина, которая любит ушами. Толпу надо разогревать, а потом, потрудившись, доводить до оргазма.

А под занавес, пока все уже «в Духе», брат Стефан ловко прошвырнётся по рядам с тарелочкой для сбора пожертвований. Для приюта в Молдавии. Почему в Молдавии — а просто брат Стефан — гагауз. Молдавский турок. Или турецкий молдаван.

***

Особенно удалось выступление в Маями, в церкви на девятьсот человек. Колонный зал дома союзов. А микрофон у меня был такой, что прямо у рта крепится, как у Кристины Орбакайте.

Можно было бегать по стене, ходить, размахивать руками. Вот тут уж я оторвался. Делал все как считал нужным, а не как рекомендовал брат Стефан. Понесло меня тогда — забыл даже, где нахожусь. С Богом вёл диалог. Спорил даже, кажется. Билли Грэм пусть теперь мои записи посмотрит. Отработал на «отлично», даже Афоня потом руку пожал. Крепко, по-мужски.

В той же церкви увидел работу брата-пророка. У них тогда обширная программа была. Пророческий дар от Бога у брата, что тут скажешь. Предсказатель. Во время молитвы он метался по залу, от человека к человеку, и на ухо будущее всем нашептывал.

В основном баб выбирал, у тех нервы послабже. Вольф Мессинг. Нет — Амаяк Акопян! Мне тоже прорек: «Это тебе, грит, от Бога. Взявшись за плуг, не повертай назад». Прогон от Бога пришел с сильным украинским акцентом.

И хотя я знал о мелком трюке пятидесятников, все равно к пророчеству отнёсся с максимальной серьёзностью.

Трюк, однако, заключается в следующем — проезжий пророк, за вечер до шоу, встречается с пресвитером. Тот, владея всеми тайнами исповедей, намекает на кого в его пастве и как должно подействовать пророчество, и служение получается таким благословенным! Люди аж выбегают вперёд, и, рухнув на колени прилюдно каются.

Обман? Разводка? Может быть.

Но в результате люди — то уходят со служения счастливые, просветлённые, зарядившиеся позитивом до следующего собрания. А так ли это плохо? Успешное руководство большим количеством людей, всегда содержит элементы разводки. Люди такие разные. Их интересы часто совсем не совпадают.

Не тратьте короткое время жизни на демократические выборы и построение гражданского общества. Ищите Бога — остальное все приложится само собой.

***

Маями стал последней точкой в нашем победоносном турне. Дальше уже была Социалистическая Республика Куба, где нашего брата-проповедника не особенно жалуют. Пришло время возвращаться домой.

В последний вечер, с боем отпросившись у брата Стефана, пройтись вечерком по городу (на пляж не вздумай — ни дай Бог, верующие братья встретят), я двинул в самый известный, после брайтонских, русский ресторан в Маями. «Татьяна» называется. Давно хотел посмотреть.

Через три столика от меня, с двумя бульдожьего вида охранниками, и королевской грацией, кушала котлетку по-киевски сама Кристина Орбакайте. Иногда она подносила к уху золоченую нокию, и с кем-то перешептывалась. Наверное, с Филипом Киркоровым. В Москву она явно не торопилась.

***

Домой из турне, вернулся сдержанной и гордой походкой хозяина жизни. Я стал звездой русскоязычного населения всего восточного побережья, и откушал с очередной примадонной российской эстрады. Двадцать сотен брата Стефана, моя доляна за гастроли, как говорит Василий Макарович Шукшин: «Приятно жгли мне ляжку». А запах новых соток! Согласитесь волнителен.

Один мой знакомец, монгол, утверждает, что в типографскую краску для долларов подмешивают кокаин. Чтоб люди мол подсаживались на запах банкнот и все время хотели их обнюхать. Эти уж мне неисправимые фантазеры-монголы.

Я двинул к Мракисянам прямой с корабля, в моем новом «концертном» костюме. Пара поездок со Стефаном, и я смогу вернуть дядь Саше его задрипаный Додж. Мустанга куплю себе. А чо? Ну, не последней модели, конечно, но так двух-трех летней свежести. Они дешевле и гарантия на сто тысяч миль. Теперь мне можно все.

На Лилю — ноль внимания, я теперь селебрити, как Бритни Спирс или Кристина, у меня валяются ногах сестры из церквей шести штатов. Я был слеп, а теперь прозрел.

Мои приёмчики начали копировать другие проповедники.

А две штуки за неделю! Почти как пилот Боинга севен форти севен! Я пилот Священного Писания. Мне нет равных в трех штатах, слышишь ты, дядя Мракисян, человек со шрамом через всю башку. А вот сегодня, из-за не чем необъяснимой моей безграничной благодати я решил нанести вам визит. Автографы — после ужина.

Именно это написано у меня на гордом лице весь вечер. Ни одного взгляда на Лилю — ни в глаза, когда ловит мой взгляд, ни на нежную девичью жопу, когда выплывает на кухню.

А Виктор, сука, совсем уже освоился — тащит с Лил на кухню грязную посуду, елейно беседует с тётей Верой, вжился в мой образ, гадина подводная. Ладно. Ноу биг дил. У меня теперь с братом Стефаном очень тесные отношения. Посмотришь как я тебе скушаю без соли. Ишак-матрос долбаный. Дождись только до братского. Покажу как бьют «метлой» церковной.

Откушав чинно кофею, собираюсь уже выметаться, как вдруг дядя Саша приглашает меняв свой «офис». Так и говорит «офис». Вчера электродами для сварки приторговывал — а сегодня на тебе — «офис». Шансоньетка шантанная. Ладно. Поговорим.

***

Дядя Саша, плотно закрывает за нами дверь, и, прижав к груди свою старинную Библию, начинает:

— Знаешь братик, как святой апостол Павел говорит о дарах Духа Святага?

Но каждому даётся проявление Духа на пользу. Одному даётся Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом; иному дары исцелений, тем же Духом; иному чудотворения, иному пророчество, иному различение духов, иному разные языки, иному истолкование языков.

Я надеялся в тебе дар язЫков разовьётся, а то и пророчества, проповедников-то нас вона сколько! Ну и то слава Богу. И то Слава Богу!

Ну, а как командировка прошла, брат? Или коллега, ты же теперь тоже — проповедник? Много-ль удалось собрать на приют? Саша лукаво щерится.

— Вашими молитвами, брат Александр, вашими молитвами…

— Послушай-ка, а тебе не кажется, что брат Стефан ведет не совсем правильную политику? Таков ли должен быть пастырь стада Хосподня? И кассой церковной, как то не совсем правильно распоряжается. Непрозрачно.

— Мне, брат Саша, поверите, не с чем сравнивать. Это моя первая церковь. В других не привелось членствовать. Хотел добавить, что и голову мне за Христа еща не проламывали, но сдержался. Тьфу-тьфу. Обидится ещё.

— Многие братья в церкви не согласны с линией проводимой братом Стефаном. Инициатива подавляется. Личность брата Стефана иной раз личность самого Спасителя затмевает.

В числе недовольных и брат Олег, казначей. Странности происходят со служением пожертвовАния. Мягко говоря. Скоро приедут из Канады старшие братья, и многое, многое может изменится. Всплывут весьма нелицеприятные для Стефана факты, милостью божьей.

Сейчас самое время определяться, с кем ты? Ибо если придется мне понести служение по перестройке церкви нашей, Голубицы Божей, не останешься без труда почетного и ты. Сыны то мои во тьме блукают. Кому наследие Мракисяново передам? Лиля только меня радует, да вот и ты тоже.

Политически вопрос застает меня врасплох. Отвечаю как политик — мутно:

— Страх перед будущим всегда склоняет людей к консерватизму, дядь Саш.

Пусть теперь гадает, что я имел в виду.

Я, дядя Саша на дворцовых переворотах съел собаку ещё в колонии усиленного режима. Хрен признаюсь с кем я, пока не уясню у кого сила.

Дяде Саши же кажется, что я не понимаю его «тонких» намёков:

— Когда я стану пресвитером, ты, как один из лучших проповедников, будешь моей правой рукой. Своим-то оболтусам и колесо на додже заменить доверить не могу.

— Дядя Саша! Это очень заманчиво. Позвольте мне подумать сутки. Помолится. Благословения Господня испросить. Дело-то нешуточное!

— Подумай, подумай! Я тебе вот еще что в довесок скажу — смотрю горишь желанием со мной породниться, так может я и этому поспособствую? Поговорю с гордячкой моей? Ась?

— Так ведь сердцу не прикажешь, брат Саша.

— У нас, пятидесятников, нет таких предрассудков. Прикажешь всему, даже почкам, лишь бы воля Божья была.

Гляжу, он за гитаркой, за гитаркой своей тянется, ну я рвать когти на выход:

— Пребудьте с миром, брат Саша. Завтра обязово перезвоню вам.

— С Хосподом!

***

Машину парканул в двух кварталах от Сашина дома. У них хреновато на улице парковаться, места мало. Иду себе, размышляю. А Саша-то по ходу интриган. Вон куда метит. Табакеркой значит его…

В половине первого ночи группа из 12 проповедников ворвалась в спальню императора Стефана и, в результате возникшего конфликта, он был избит, получил удар в висок тяжелой золотой табакеркой и был задушен шарфом.

Так и Стефан, вроде как не лох? На чью лошадку поставить-то, а? Гамлет-вариант, блин. Саша выиграет, так стану диаконом и лилиным мужем-американцем в придачу. Выиграет Стефан — бррр. Зная его характерец и представить страшно. Сожгут на костре как минимум.

А сзади вдруг быстрые шаги. Райончик-то так себе, гниловат-с. Надо быстрей к машине. Пока по башке не двиганули. У меня там под сидением детский водяной пистолетик имеется.

Только вместо водицы — виндекс, средство для мытья окон. Для ментов прикола нет — лобавуху мыть, а для недобрых людей — струя по шарам, и почуствуйте разницу виндекса от Джонсон Вэкс. Эффективно работает.

Прибавляю шагу и оборачиваюсь на ходу, каков там расклад сил?

А это Лилёха моя! Лилюська за мной гонится! Вот так номер! Вот они бабы — пойми их на трезвяк! Пихает мне записку в руку — и бежать! Ну уж куда там, на тёмной-то улице! Сжимаю ее запястье и успеваю впиться губами куда-то ей в шею раза два, пока не сорвалась.

Уух! Графиня де Монсоро чистая!

Хороший вечерок. И голова сразу начинает лучше варить.

***

Из дома звоню Стефану — весь расклад разговора с будущем тестем, как запись магнитофонную сливаю.

— Знаем. Давно знаем — многовато брат Саша в наше отсутствие стал на себя брать. Брат Володя он ведь мягок слишком. Мягок, кроток, но не глуп, как о многих братьях, брат Александр Мракисян возомнил.

Касса значит, церковная ему теперь покоя не даёт? Ох не о том думаем — все о земном печёмся, о земном! И брат Олег к нему прислушивается? Ну, хорошо. Отлично. Слава Богу! За все Ему хвалу воздавать да не устанем! Спасибо, что ты бодрствуешь, братик. Бодрствуй и молись. И держи церковь в курсе нападок лукавых.

Очков я теперь набрал у всех участников забега. Да и вообще, кто вам сказал, что ставить можно только на одну лошадь? Конфуций, кажется говорил — пока два тигра дерутся, дракон наблюдает.

А я бы сказал — дракон готовится поглотить целиком красотку Лиллиэн.

Пусть грызутся о земном, я пока о горнем озабочусь.

ГЛАВА 11

«ЦЫГАНСКОЕ СЧАСТЬЕ»

«Пожалуйста заедь завтра в два часа за мной в колледж. We need to talk. Lilly».

По дороге домой перечёл эту записку раз семьдесят. Как же я счастлив! Лиля! Конечно нам надо поговорить! Знала бы ты, крошка, что мне пообещал вчера твой смутьян-отец. Портфель министра и ворота в рай, которые у тебя между ног.

Я с тобой сегодня уже как Бонапарт буду разговаривать, с позиции ошеломляющего и чуть ленивого превосходства. Надо, надо обсудить, что ты на свадьбу наденешь. Все должно быть скромно, но изящненько так. Чтоб и доброжелателям и злопыхателям не дать повода.

***

Лиля учится в муниципальном колледже. Это недорогой, но хороший вариант, с гарантированной работой по окончании — уж они постараются, чтоб вы отбатрачили полученный на учебу кредит. Лилька начала в Миннесоте, у нас доучивается. Она будет больничной медсестрой. Вы будете смеятся, но в США, эта работа одна из пяти самых высокооплачиваемых. Двадцать пять баксов на старт. В час. В час получают столько сколько мы иной раз в день. И все равно медсестер не хватает, везде их приглашают на работу.

Медицина здесь — мощный и процветающий бизнес. Большинство вновь прибывших легальных иммигрантов этого не знают. Идут по дури и русской привычке в больницу.

И тут сюрпрайз!! У них рак сходу обнаруживают! Или еще какую дрянь, по-страшнее. Пока у бедолаг есть страховка эскулапы прогоняют их через серии утомительных вымогных анализов, чтобы в конце сказать «к счастью диагноз не подтвердился, но мы не можем шутить с такими серьезными вещами, зайдите-ка через неделю, для полной уверенности!»

Я долго старался не попадаться им — по зоновской еще привычке, там санчасть такая же стрёмная, как штаб колонии.

Но вот одолел меня как-то зуб, прошлой зимой. Довел его до такого состояния, что все башка в рванную рану превратилась. Не выдержал. Приполз в скорую помощь. У меня зачем-то давление и пульс измерили, потом положили на каталку и в палату. Одноместную, шикарную. С ванной и телевизором. В ванной все бутылочках маленьких, как в хорошем отеле. Телевизор и кровать управляются пультом.

А до пультов ли мне? Концы отдаю, честное слово!

Провалялся в палате минут сорок. Потом пришла медсестра, извинилась, что будет «немного покалывать» десну, хотя мне уже было все равно. Влупила навокаин и говорит: «Вам, батенька, не сюда, вам к зубному надо назначить!». Вот так. Счёт за укол пришел через неделю. Страховки у меня — только усы и хвост, так что 470 баксов, будьте любезны!

Правда шесть таблеток обезболивающего с кодеином, которые она мне дала, пошли с пивком на отлично!

***

Вот я и дома.

А тут ждёт меня новый сюрприз: мадам Бьянка Ибанеску собственной персоной. Дверь открыла своим ключом (пора изымать), и вовсю готовится тут ванну принимать.

Надо бы признаться, хотя и старался это от вас скрыть, названивала она мне каждый день пока я на гастроли ездил. Но как же я мог при Стефане взять трубку?

Смотрел на очередной пропущенный звонок и мечтал, как однажды совсем от мобилы избавлюсь. Да и сильно ли хотелось мне трубку взять? После того как Лил стрельнула в меня пару раз молниями?

Как поступить с Бьянкой — я толком не знал. Мои взаимоотношения со Светом не позволяли попросту послать её куда подальше. Продолжать отношения тоже не было никакой возможности. Но я должен был дать ей шанс и засвидетельствовать о чудесной жизни с Христом. Я ведь теперь солдат его славного воинства.

Мои назревающий роман с Лили и членство в строгой церкви христиан-евангелистов, просто запрещали находиться с Бьянкой рядом, наедине, хотя бы одну секунду.

***

— Бьянчик, милашка, сколько лет, сколько зим! Где пропадала?

Тут лучше сразу — в атаку.

— Это я пропадала, бессовестный, бессердечный русский сволочь! Ын гура та ын пула мя!

Похоже Бьяна немного, как говорят американцы «типси» — под мухой. Мне становится противно. Для нас, пятидесятников, нет ничего противней пьяной богомерзкой серости.

Но свидетельство Господне это моя первоочередная обязанность. Мы есмь Спасённые Кровию Его — и теперь через нас и другим спасёнными быть!

— Бьяночка, ты знаешь в моей жизни настоящее чудо произошло!

— Сучку видно ты помоложе встретил — ты про это чудо? Это головная боль, а не чудо! Чудо было бы, если бы подольше смогла тебя удержать.

— Пожалуйста, перестань ругаться. Это грех. Женщины тут не причём. Я видел Свет! Свет истинный! Представляешь? Бог ЕСТЬ! Есть — и Бог этот живой! И от отношений с ним может в одночасье поменяться вся твоя жизнь. На сто восемьдесят градусов! Знаешь, я тебе ведь рассказывал, я раньше наркотиками увлекался, а теперь даже сигарет не курю! Люди деньги платят за лечение, а я — рррраз, помолились надо мной братья, и всё! Свободен!

— Наркотики? А сегодня ты ничего не понюхал?

Меня всегда выводят из себя реплики экспертов, которые о наркоте не знают ничего. Тех, кому едино будь то гера, кокос, травка или шрумз. Болваны. Не знаешь, так и молчи сиди, не показывай насколько тебе телебачиние мозги промыло. «Чего понюхал!»

Но ради Христа я сдерживаю праведный гнев, и продолжаю:

— Сидела у колодца женщина-самарянка и проходил мимо Учитель. И испросил Он у ней воды напиться. И сказал ей при этом такие слова:

всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек

Мне кажется будто я снова на кафедре с проповедью Слова.

— Понимаешь о какой воде учитель говорит? Вот мы на земле можем пить воду и вино, или вон как ты бэйлиз хлестать, а то и редбулл, а пить то снова захочется. Ведь не хлебом единым — ведь душа есть у человека, а души есть своя жажда, она болит душа-то, без Исуса воды целебной. Понимаешь? Деньги и американское гражданство это для тела все, и не утолить этим жажды! А Слово Божие — вот та вода.

— Ты что с баптистами связался? Затянули что ли в секту свою? Дурачок — у меня пол родни там поклоны бьют.

— Боже, Бьянча, ты разве не слышишь ЧТО я тебе говорю? При чем здесь секта? Баптисты? Баптисты, если хочешь знать заблуждаются в том, что даров Духа Святаго не приемлют. Не молятся на языках, не пророчествуют, не исцеляют больных. Я теперь верующий христианин-пятидесятник. Хочешь к нам в церковь?

Это была для меня большая жертва. Я понял в ту секунду — прими сейчас Бьянка Христа, привиди я ее на собрание, и всё.…Прощай Лиля раз и навсегда. Слишком много срамного обо мне откроется. Но что важней — спасти душу Бьянки, вернуть доброму пастырю еще одну овечку или… ты, Лилечка, Лилюшечка, девочка моя…

Я обратился к Господу с молитвой: «Да вершится воля Твоя святая! Управь, Боже, как считаешь нужным»

— Ага. Я так и поняла, что секта. С нашего села знаешь сколько этих идиётов, педисятников вышло? Все время в свою дурацкую церковь зовут.

— Бьянка, можешь поносить меня лично, сколько угодно. Но поливать грязью пятидесятников и хулу возводить на Господа никак не позволю!

— Вот до сих пор разобраться с тобой не могу, ты или очень-очень хитрый человек или совсем идиёт.

По моему лицу становится видно, что сейчас у меня упадет планка. У меня бывает. Трудная была юность знаете ли, как дешевый приключенческий роман. А Бьянка знает какой я бываю когда впадаю в агрессию — прошлой зимой, перед самым Рождеством, на голодняке эндорфиновом, после очередного кокс марафона, гнал ее через весь промтоварный магазин, до самой машины. Еще и прихватил китайский тесак из отдела «Охота и туризм». Учил в какой манере со мной разговаривать должно. Бьянка опытной рукой начинает швырять в сумочку все свои флакончики, пудреницы и прочий бабский брик-а-брак.

— Я ведь прощаться приходила. Не сможем встречаться в ближайшее время. Я жениха себе нашла. Гражданина. Солидный мужчина. Поляк. У него в северном Рэндалле домища огромный. Так что желаю щастя. Надеюсь у тебя не совсем крыша поехала, и ты в секте в этой тоже чтоб жениться поскорей.

— Еще раз скажи «секта», ну, давай еще разочек!!

— Ладно. Всё. Ну тебя. Совсем озверел. Езуит. Я цепочку заберу. Верни мою цепочку!

— Какую еще цепочку?

Хотя сразу и вспомнил «какую» — дарила мне Бьянка тросяру, витую, безвкусную бандитскую цепь. Потратив с Рафом на спид всю зарплату, я ее сбагрил за полтинник. Нужны были деньги на бензин и жрачку, срочно причём.

— Нету. Нету цепочки. Всё продал. Кушать хотел.

— За сколько продал хоть, свиня? Я за нее почти триста баксов выложила. Тут у них такого золота нету.

— Отдам. Всё отдам в другой раз.

— Да пошшшел ты… свиня и есть. Вы все русские — свинни.

Хлопнула дверью.

Ну и Слава тебе, Господи. Сейчас вот помолюсь, зубы почищу, и спать. Завтра тяжелый день.

***

С утра ждать полдня не было никакой возможности. Сорвался в колледж. Припарковался недалеко от Лилькиной хонды. Жду.

Пятидесятницы выделяются из толпы. Длинные, до пола юбки. Никаких ювелирных украшений или макияжа. Блузка под горло. Я легко нахожу ее глазами в потоке пёстрых муниципальных студентов.

Надо бы вам сказать, что мне очень ненакрашенные девчонки нравятся. Нет кричащей яркости, ну и не надо! Когда нельзя пользоваться косметикой, бабы как-то умудряются выработать естественный румянец и блеск губ. А на Лилькины губы могу смотреть часами. Алые паруса!

Села ко мне в машину. Покраснела и молчит. Да и я тоже что-то размяк от её присутствия в закрытом пространстве машины. Она так близко, что я физически это чувствую, и весь натягиваюсь струной.

— Здравствуй Лиля!

— Hi

— Ты наверное злишься на меня?

— Я? Why? Почему я злюсь? Я не злюсь! Мне очень не по себе как-то после случая с цветами. Я не имею мира с собой. Места себе найти не могу. Я сделала тебе больно?

— Что-ты Лиля! Ты все хорошо сделала, девочка, по уставу церкви.

— Прости меня, ple-a-ase! Я не знала что делать, испугалась, ну вот… так и получилось

— Лил, это ты меня прости, малыш, я мужлан неотесанный, ни какого воспитания! Полез с этими цветами, как медведь косолапый. Ты сейчас куда? Может это? Давай пообедаем вместе? Ты голодная наверно, хочешь чего-нибудь вкусненького?

— С ума сошел!! Вдруг знакомые увидят! В церкви потом знаешь, что будет!

— А мы в другой город поедим обедать, машина же — вот она.

— Нет. И от Хоспода не утаишь. Давай так — я сейчас вперёд поеду, а ты следом, минут через десять к нам домой приедешь. Мама курники испекла. Вкусняшка. Пообедаешь со мной, и я еще тебе на работу свеженьких положу. А?

— А ты весь обед со мной за столом просидишь? Посуду не будешь туда-сюда таскать?

— Просижу весь обед, просижу честно-честно!

Она уже повернулась к двери, как я ее за руку хватаю: «Лиль, дай в щечку поцелую?»

Подставляет мне щечку. Руку не выпускаю и целую ее раз, другой. Щечка надоела и мои губы медленно переползают к ее рту. Вот уже и краешек губ, сминаю его как розовые лепески. Уже весь ее влажный горячий рот с сильными губами в моей власти. Кажется вся вселенная стала вращаться быстрей.

«Я не могу целоваться» — шепчет, дык тебе и не надо мочь!