VIP-зона

ЧАСТЬ II: РАЗВИТИЕ ДЕЙСТВИЯ

Глава 6: "Первая трещина"

– Лот номер двадцать три: уик-энд на частной вилле в Сен-Тропе, включая перелет на личном самолете и ужин с известной кинозвездой. Начальная цена – пятьдесят тысяч евро!

Аукционист – элегантный мужчина в безупречном смокинге – обвел взглядом зал, где собрался цвет московской элиты. Благотворительный аукцион в поддержку детей с онкологическими заболеваниями проходил в роскошном зале "Ритц-Карлтона", украшенном с имперской пышностью: хрустальные люстры, золоченые детали, живые цветы, расставленные так, чтобы создать видимость непринужденной роскоши.

Максим сидел за столиком Барского, потягивая шампанское и наблюдая за происходящим со смесью интереса и легкого цинизма. После инцидента с Денисом прошло две недели. Дениса на встречу с инвесторами он так и не привел – в последний момент Барский позвонил и сказал, что формат изменился, и присутствовать будут только ключевые фигуры проекта. Денис сделал вид, что не расстроился, но через три дня все-таки уехал обратно в Торжок, оставив Максиму короткую записку: "Спасибо за всё. Не забывай, кто ты есть на самом деле."

Эти слова теперь преследовали Максима, всплывая в памяти в самые неожиданные моменты. Вот и сейчас, сидя среди богатейших людей Москвы, которые соревновались в щедрости, выкладывая сотни тысяч евро за символические лоты, он думал о том, кто он на самом деле. И сам не знал ответа.

– Шестьдесят тысяч! – выкрикнул кто-то из зала.

– У нас шестьдесят тысяч евро, – подхватил аукционист. – Кто даст шестьдесят пять?

– Семьдесят! – раздался голос с другого конца зала.

– Восемьдесят, – спокойно сказал Барский, даже не поднимая руки. Просто произнес цифру, и аукционист мгновенно ее зафиксировал.

– У нас восемьдесят тысяч евро от господина Барского! Кто больше?

Зал притих. Никто не решался перебивать ставку Барского – то ли из уважения к его статусу, то ли из страха перед его влиянием.

– Восемьдесят тысяч – раз, восемьдесят тысяч – два, восемьдесят тысяч – три! Продано господину Барскому!

Раздались аплодисменты. Барский едва заметно кивнул, принимая поздравления. Рядом с ним Анжела картинно захлопала в ладоши, восхищенно глядя на своего покровителя.

– Впечатляющая щедрость, – заметил Максим.

– Это не щедрость, а инвестиция, – тихо ответил Барский. – На той вилле будет отдыхать министр финансов. А мне как раз нужно обсудить с ним некоторые налоговые аспекты нашего проекта.

Максим кивнул, пытаясь не показать, как его покоробило от этой откровенности. Всё, даже благотворительность, было для Барского лишь инструментом для достижения его целей.

– Лот номер двадцать четыре, – объявил аукционист. – Эксклюзивный ужин в трехзвездочном мишленовском ресторане в Париже с перелетом первым классом. Начальная цена – тридцать тысяч евро!

– Сорок тысяч, – лениво сказал Барский.

– У нас сорок тысяч евро! Кто больше?

– Сорок пять, – раздался женский голос с другой стороны зала.

Максим повернулся и увидел молодую женщину, сидевшую за столиком в дальнем углу. Она не выглядела так, как большинство женщин в зале – никаких ультра-коротких платьев, вызывающих декольте или избыточных украшений. Простое темно-синее платье средней длины, минимум макияжа, волосы, собранные в элегантный пучок. Но было в ней что-то, что мгновенно привлекало внимание – какая-то внутренняя сила и уверенность в себе.

– Пятьдесят, – сказал Барский, даже не взглянув в ее сторону.

– Шестьдесят, – тут же отозвалась женщина, и в ее голосе Максиму послышался вызов.

Барский наконец повернулся, чтобы увидеть, кто осмелился с ним соперничать. На его лице мелькнуло удивление, а затем он усмехнулся и покачал головой:

– Семьдесят тысяч.

– Восемьдесят, – женщина даже не колебалась.

В зале воцарилась напряженная тишина. Все присутствующие понимали, что стали свидетелями необычного противостояния – кто-то осмелился бросить вызов самому Барскому.

– Девяносто, – Барский уже не выглядел расслабленным. В его голосе появились стальные нотки.

– Сто тысяч, – женщина произнесла эту сумму так спокойно, словно речь шла о стоимости чашки кофе.

Барский на мгновение замер, затем рассмеялся и поднял руки в шутливом жесте капитуляции:

– Уступаю даме. Она явно хочет этот ужин больше, чем я.

– Сто тысяч евро – раз, сто тысяч евро – два, сто тысяч евро – три! Продано! – аукционист указал на женщину. – Поздравляем, госпожа Воронцова!

Максим запомнил это имя – Воронцова. Он продолжал разглядывать женщину, пока Барский не заметил его интерес.

– Любопытный экземпляр, не правда ли? – усмехнулся олигарх. – Софья Воронцова. Из тех самых Воронцовых – старая московская интеллигенция, корни чуть ли не до революции. Отец – профессор в МГУ, мать из дипломатической семьи. Сама работает куратором в музее современного искусства.

– Она позволила себе перебить вашу ставку, – заметил Максим. – Не многие на это решаются.

– Воронцовы всегда славились своей… независимостью, – в голосе Барского прозвучала смесь раздражения и невольного уважения. – Им наплевать на статусы и иерархии нашего мира. Думают, что их интеллект и происхождение ставит их выше всего этого.

– А разве нет? – спросил Максим, сам удивляясь своей смелости.

Барский внимательно посмотрел на него:

– Сила и деньги – вот что правит миром, Максим. Всё остальное – красивые сказки для утешения неудачников.

Аукцион продолжался, но Максим то и дело бросал взгляды в сторону Софьи Воронцовой. Было в ней что-то необычное – какая-то естественность, резко контрастирующая с нарочитым блеском окружающих. Словно она находилась здесь, но не принадлежала этому миру.

Когда официальная часть закончилась, гости разбрелись по залу, образуя группы по интересам. Барский сразу же оказался в окружении чиновников и бизнесменов, жаждущих минуты его внимания. Анжела отделилась от их столика и направилась к группе светских львиц, обсуждавших что-то с живым интересом.

Максим, оставшись один, решил прогуляться. Он взял бокал шампанского у проходящего официанта и направился в сторону балкона, надеясь немного отдохнуть от шума и суеты. И там, на балконе, выходящем на ночную Москву, он увидел ее – Софью Воронцову, стоящую в одиночестве с бокалом в руке и задумчиво смотрящую на город.

Сам не зная почему, Максим подошел к ней:

– Впечатляющая победа в аукционе.

Она обернулась и посмотрела на него без тени смущения или кокетства – просто внимательный, оценивающий взгляд.

– Не уверена, что это можно назвать победой, – ее голос был глубоким, с легкой хрипотцой. – Скорее, демонстрацией абсурдности происходящего.

– В каком смысле? – Максим был заинтригован.

– В прямом, – она пожала плечами. – Посмотрите вокруг. Все эти люди выкладывают сотни тысяч евро за символические лоты, делая вид, что их волнует судьба больных детей. А на самом деле им просто нужно продемонстрировать свой статус и завязать полезные знакомства. Благотворительность как инструмент нетворкинга – разве это не абсурдно?

Максим замер, удивленный такой прямотой. В мире, где он теперь вращался, не принято было называть вещи своими именами.

– Но разве важен мотив, если результат благой? – спросил он. – В конце концов, дети получат деньги на лечение.

– А вы умеете находить оправдания, – она слегка улыбнулась, и эта улыбка преобразила ее лицо, сделав его неожиданно юным и открытым. – Но да, вы правы. Результат имеет значение. Хотя… – она сделала паузу, – мне всегда казалось, что истинная благотворительность – это когда даешь не то, что тебе не нужно, а то, что тебе дорого. Когда по-настоящему жертвуешь, а не покупаешь себе индульгенцию.

– Вы так говорите, словно не одобряете подобные мероприятия, – заметил Максим. – И всё же вы здесь, и только что потратили сто тысяч евро на ужин в Париже.

– Я здесь, потому что моя мать входит в попечительский совет фонда, – пояснила Софья. – А деньги… ну, скажем так, я хотела проверить, насколько далеко готов зайти господин Барский, чтобы не потерять лицо.

– Вы специально перебивали его ставки? – Максим был поражен.

– Конечно, – она даже не пыталась скрыть этого. – И, признаться, немного разочарована, что он так быстро сдался. Я была готова дойти до двухсот тысяч.

Максим не выдержал и рассмеялся:

– Вы понимаете, что только что нажили себе могущественного врага?

– Не думаю, что Артём Барский обратит внимание на такую мелочь, – она отмахнулась. – К тому же, у наших семей давняя… скажем так, история взаимного игнорирования. Мой отец считает таких, как Барский, временным явлением в истории России. А Барский, насколько я знаю, считает таких, как мой отец, пережитком прошлого.

– И кто из них прав? – спросил Максим, с интересом глядя на эту необычную женщину.

– История рассудит, – она пожала плечами. – А пока мы все играем свои роли в этом странном спектакле. Кстати, я не представилась. Софья Воронцова.

– Максим Краснов, – он протянул руку.

– Знаю, – она пожала его руку. – Читала о вас статью в "Эксклюзиве". Впечатляющая история успеха.

В ее голосе не было ни сарказма, ни подобострастия – только констатация факта. И всё же Максиму показалось, что за этими словами скрывалось нечто большее, словно она видела в этой статье то, чего не замечали другие.

– Статья немного… приукрасила реальность, – неожиданно для себя признался он.

– Они всегда так делают, – Софья кивнула. – Настоящая жизнь слишком сложна и неоднозначна для глянцевых журналов. Им нужны простые истории с четким посланием.

– А какое послание вы увидели в статье обо мне? – спросил Максим.

– "Российская мечта существует," – она чуть прищурилась. – "Если вы талантливы и трудолюбивы, то добьетесь успеха, независимо от стартовых условий." Очень удобный нарратив для тех, кто наверху – он снимает с них ответственность за системные проблемы. Ведь если кто-то не добился успеха, значит, он просто недостаточно старался, верно?

Максим почувствовал легкое раздражение:

– Вы так говорите, словно мой успех – это какая-то… пропаганда.

– Нет, – она покачала головой. – Ваш успех настоящий, и он результат вашего таланта и труда. Я не сомневаюсь в этом. Но то, как этот успех используется и преподносится – это уже другой вопрос.

Она отвернулась и снова посмотрела на ночную Москву:

– Красивый город, правда? Особенно отсюда, с высоты, когда не видно всей грязи и несправедливости внизу.

Максим не знал, что ответить. Слова Софьи задели что-то глубоко внутри него – те мысли и сомнения, которые он старательно подавлял последние месяцы. Да, его историю использовали как пример "российской мечты". Да, ему приходилось говорить вещи, в которые он не до конца верил. Но разве это не было частью игры? Разве не так устроен мир?

– Вы всегда так прямолинейны со всеми? – наконец спросил он.

– Только с теми, кто кажется достаточно умным, чтобы это оценить, – она улыбнулась. – Простите, если задела вас. Это не было моим намерением.

– Вы меня не задели, – соврал Максим. – Просто удивили своей… откровенностью.

– В мире, полном лжи и притворства, откровенность – самая большая роскошь, – Софья допила шампанское и поставила бокал на перила балкона. – Мне пора. Было интересно познакомиться с вами, Максим Краснов.

Она протянула ему руку, и когда он пожал ее, то почувствовал странное волнение, которого не испытывал уже очень давно.

– Взаимно, Софья Воронцова.

– Кстати, – она остановилась, уже собираясь уйти, – если вам когда-нибудь захочется увидеть другую Москву – не ту, что сверкает бриллиантами и пахнет деньгами, а настоящую, живую, с ее искусством, историей и душой – дайте мне знать. Я могла бы показать вам пару мест, о которых не пишут в путеводителях для миллионеров.

Она протянула ему визитку – простую, без излишеств, с названием музея и ее контактами.

– Я подумаю, – сказал Максим, пряча визитку во внутренний карман пиджака.

Софья кивнула и ушла, оставив после себя легкий аромат духов – не навязчивый и сладкий, как у большинства женщин на этом мероприятии, а свежий, с нотками зелени и цитрусов.

Максим остался на балконе, глядя на удаляющуюся фигуру и чувствуя странное смятение. Эта женщина за десять минут разговора сумела пробить брешь в той броне, которую он так старательно выстраивал вокруг себя. Заставила задуматься о вещах, которые он предпочитал игнорировать.

– Вижу, ты познакомился с Воронцовой, – голос Барского вернул его к реальности. Олигарх стоял в дверях балкона, наблюдая за ним с нечитаемым выражением лица.

– Да, мы немного поговорили, – осторожно ответил Максим.

– И как впечатления? – в голосе Барского появились странные нотки.

– Она… необычная, – честно сказал Максим. – Прямолинейная.

– Это еще мягко сказано, – Барский подошел ближе. – Такие, как она, считают, что могут позволить себе говорить всё, что думают, только потому, что их предки когда-то имели титулы. Но времена изменились, Максим. Сейчас миром правят не те, кто может похвастаться древним родом, а те, кто умеет зарабатывать деньги и влиять на людей.

– Она не производит впечатление человека, которому важны титулы, – заметил Максим.

– Конечно, нет, – Барский усмехнулся. – Это было бы слишком просто и вульгарно для Воронцовой. Их высокомерие куда тоньше и изощреннее. Они смотрят на таких, как мы, словно на выскочек, временщиков. Словно их "культура" и "образование" дают им право судить нас.

В голосе Барского звучала плохо скрываемая неприязнь, почти личная обида. Максим впервые видел его таким – задетым, уязвленным.

– Я бы на твоем месте держался от нее подальше, – добавил Барский, беря себя в руки. – Такие знакомства могут быть… отвлекающими. А у нас сейчас слишком много работы, чтобы отвлекаться.

– Конечно, – кивнул Максим, хотя внутренний голос уже шептал ему, что визитку Софьи Воронцовой он сохранит. И, возможно, даже воспользуется ее приглашением. – Я здесь ради бизнеса, а не светских знакомств.

– Вот и отлично, – Барский похлопал его по плечу, снова становясь тем уверенным, покровительственным человеком, которого Максим знал. – Идем внутрь. Хочу познакомить тебя с одним человеком из мэрии – он может помочь с получением разрешения на реконструкцию здания для "Красного".

Максим последовал за ним, но мысли его оставались на балконе, с женщиной, которая осмелилась бросить вызов Барскому и которая видела мир совсем иначе, чем все те люди, с которыми он теперь общался.

Софья Воронцова оставила в его душе первую трещину – маленькую, едва заметную, но от которой, возможно, начнет расходиться паутина сомнений, способная разрушить всю тщательно выстроенную конструкцию его новой жизни.

Глава 7: "Другой мир"

Максим стоял перед зданием Музея современного искусства, нервно поглядывая на часы. Было ровно шесть вечера – время, на которое они договорились с Софьей. Он сам не до конца понимал, зачем позвонил ей через три дня после аукциона и принял приглашение посетить выставку, которую она курировала. Что-то в этой женщине притягивало его – может быть, ее независимость, может быть, прямота, с которой она говорила о вещах, которые в его новом окружении предпочитали обходить молчанием.

Музей располагался в здании бывшей фабрики, перестроенном в стиле лофт. Ничего вычурного – только кирпичные стены, большие окна и минималистичная вывеска. Совсем не похоже на помпезные места, которые Максим посещал с Барским и его окружением.

– Вы пришли, – голос Софьи застал его врасплох. Она стояла у входа, одетая в простые джинсы, белую рубашку и легкий кардиган. Никакого макияжа, только легкий блеск на губах. И всё же она выглядела удивительно элегантно – той естественной элегантностью, которую невозможно купить за деньги.

– Я обещал, – Максим улыбнулся, чувствуя странную неловкость. Словно он, успешный бизнесмен, привыкший общаться с самыми влиятельными людьми страны, вдруг снова стал неуверенным в себе мальчишкой из детского дома.

– Идемте, – Софья кивнула на вход. – Выставка называется "Невидимые города". Это проект молодых российских художников, исследующих тему урбанистического одиночества.

Они вошли в просторный холл музея, где несколько посетителей лениво разглядывали экспонаты. Совсем не то, к чему привык Максим – никакой охраны в костюмах, никаких VIP-зон, никакого шампанского, предлагаемого на входе. Просто пространство, наполненное искусством.

– Это ваш первый раз в нашем музее? – спросила Софья, когда они начали осмотр выставки.

– Если честно, в любом музее, – признался Максим. – У меня как-то не было времени на искусство.

– Серьезно? – она выглядела удивленной. – Никогда не были даже в Третьяковке или Пушкинском?

Максим покачал головой, чувствуя легкий стыд. Она наверняка считает его необразованным выскочкой, который ничего не смыслит в высокой культуре.

– Не беспокойтесь, – словно прочитав его мысли, сказала Софья. – Никто не рождается с врожденным пониманием искусства. Это приобретенный навык, как чтение или письмо. И начать никогда не поздно.

Они медленно двигались от одной инсталляции к другой. Софья не торопилась, давая Максиму время осмотреть каждый экспонат, а затем кратко комментировала, не навязывая свою интерпретацию, но помогая увидеть больше, чем он мог бы заметить сам.

– Вот это интересно, – она остановилась перед большой фотографией, на которой был изображен человек, идущий по оживленной улице, но словно окруженный невидимым барьером, отделяющим его от толпы. – Автор называет это "Социальное дистанцирование". Речь не о пандемии, а о том, как мы все отдаляемся друг от друга, даже находясь рядом. Вы чувствуете это иногда? Это странное одиночество в толпе?

Максим задумался. Последние месяцы он был постоянно окружен людьми – деловые встречи, ужины, вечеринки. И всё же, часто ли он чувствовал настоящую связь с кем-то? Понимание? Мог ли он быть по-настоящему собой хоть с кем-то из своего нового окружения?

– Да, – наконец ответил он. – Чувствую. Иногда кажется, что чем больше людей вокруг, тем сильнее одиночество.

Софья внимательно посмотрела на него:

– Интересно слышать это от вас. Со стороны кажется, что вы окружены друзьями и единомышленниками.

– Не всё то золото, что блестит, – Максим пожал плечами. – В моем мире мало настоящей дружбы. Больше выгодных связей и взаимовыгодных отношений.

– А вам этого достаточно? – прямо спросила она.

Максим замялся. Еще недавно он бы не задумываясь ответил "да". Но сейчас, после разговора с Денисом, после этой странной встречи с Софьей, он вдруг почувствовал, что не уверен.

– Я не знаю, – честно признался он. – Раньше казалось, что да. Сейчас… я не уверен.

Софья кивнула, словно его ответ подтвердил что-то, о чем она догадывалась:

– Знаете, что самое интересное в искусстве? Оно заставляет нас задавать вопросы, на которые мы обычно избегаем отвечать. Даже самим себе.

Они продолжили осмотр. Максим с удивлением обнаружил, что некоторые работы действительно вызывают в нем эмоциональный отклик. Особенно инсталляция, изображающая человека, сидящего в роскошном офисе с видом на город, но отгороженного от него стеклянной стеной, по которой стекали капли, похожие на слезы.

– Это мой любимый экспонат на выставке, – призналась Софья, заметив его интерес. – Он называется "Вершина". Художник хотел показать, что достижение материального успеха часто сопровождается эмоциональной изоляцией. Что на вершине может быть так же одиноко, как и на дне.

Максим молчал, чувствуя, как эти слова отзываются в нем болезненным эхом. Разве не об этом говорил ему Денис? Разве не это он сам ощущал в последнее время, сидя в VIP-ложах и закрытых клубах, окруженный людьми, которые видели в нем лишь полезный контакт или занятную игрушку?

– Вы поэтому позвали меня сюда? – спросил он. – Чтобы я увидел это?

– Я позвала вас, потому что вы показались мне человеком, способным увидеть больше, чем поверхность вещей, – просто ответила Софья. – А что именно вы увидите – это уже ваш выбор.

Они завершили осмотр выставки и вышли из музея. Уже стемнело, и на улице загорелись фонари, придавая Москве тот особый вечерний шарм, который Максим всегда любил.

– Спасибо за экскурсию, – сказал он. – Это было… познавательно.

– Не за что, – Софья улыбнулась. – Вам действительно понравилось, или вы просто вежливы?

– Действительно понравилось, – искренне ответил Максим. – Хотя признаюсь, некоторые вещи я не до конца понял.

– Это нормально, – она кивнула. – Искусство не всегда нужно понимать умом. Иногда достаточно просто чувствовать.

Они стояли на тротуаре, и Максим вдруг осознал, что не хочет, чтобы этот вечер заканчивался.

– Вы не хотели бы поужинать? – спросил он. – Я знаю отличный ресторан неподалеку.

– Дайте угадаю – "Исток"? – Софья улыбнулась.

– Нет, – Максим покачал головой. – Я думал о чем-то менее… формальном. Есть хорошее место на Маросейке, там делают отличную пасту.

– Звучит заманчиво, но у меня другое предложение, – сказала Софья. – Если вы не против домашней еды, мой отец сегодня готовит свой фирменный борщ. Он будет рад, если вы присоединитесь к нам.

Максим замер. Ужин в семье Воронцовых? Это было неожиданно и… пугающе. Что, если ее отец – тот самый профессор МГУ – будет смотреть на него свысока? Что, если он почувствует себя не в своей тарелке в их интеллигентном мире?

Но с другой стороны, разве не за этим он позвонил Софье? Чтобы увидеть "другую Москву", другой мир, отличный от того гламурного круга, в котором он теперь вращался?

– С удовольствием, – ответил он, преодолевая внутреннее сопротивление. – Если это не доставит неудобств вашей семье.

– Никаких неудобств, – заверила его Софья. – Отец всегда готовит с запасом, словно ждет, что к нам заглянет рота солдат. Идемте, это недалеко, можем пройтись пешком.

Они шли по вечерней Москве, и Софья указывала ему на детали, которые он никогда не замечал раньше – старинные дома с особой архитектурой, скрытые дворики с интересной историей, маленькие кафе, где собирались художники и поэты. Она рассказывала об этом без снобизма, без желания показать свое превосходство – просто делилась тем, что любила и знала.

Квартира Воронцовых располагалась в старом доме на Патриарших прудах. Не роскошные апартаменты в новостройке, как у Максима, а настоящая московская квартира с высокими потолками, лепниной и скрипучим паркетом. Когда Софья открыла дверь, Максима встретил запах, который он не мог не узнать – насыщенный аромат борща с чесночными пампушками.

– Папа, я привела гостя! – крикнула Софья, помогая Максиму снять пальто.

Из глубины квартиры появился высокий седовласый мужчина в домашнем свитере и с кухонным полотенцем через плечо. Несмотря на возраст и седину, он выглядел подтянутым и энергичным. Максим сразу заметил сходство между отцом и дочерью – те же внимательные глаза, тот же прямой взгляд.

– Александр Воронцов, – представился мужчина, протягивая руку.

– Максим Краснов, – Максим пожал его руку, чувствуя легкое волнение.

– Тот самый ресторатор? – Воронцов внимательно посмотрел на него. – Наслышан. Софья упоминала, что познакомилась с вами на благотворительном аукционе.

– Папа, – предупреждающе сказала Софья, – давай без допросов хотя бы до ужина.

– Я просто проявляю здоровое любопытство, – невинно ответил Воронцов. – Не каждый день моя дочь приводит домой новых русских с обложек глянцевых журналов.

Максим почувствовал, как краска приливает к лицу. Так вот как его воспринимают – как "нового русского". Наверное, он должен был обидеться, но вместо этого ощутил странное облегчение. По крайней мере, Воронцов был честен.

– Я не очень люблю это определение, – спокойно сказал Максим. – И если уж на то пошло, предпочитаю, чтобы меня воспринимали просто как шеф-повара, который смог открыть свой ресторан.

Воронцов усмехнулся:

– Неплохой ответ. Что ж, проходите. Борщ почти готов, осталось только дать ему настояться. А пока можем выпить по рюмке водки. У меня есть отличная, настоянная на клюкве.

Они прошли в гостиную, и Максим с интересом осмотрелся. Комната была наполнена книгами – они занимали все стены от пола до потолка. Среди книг располагались картины, по виду не дешевые копии, а оригинальные работы. На массивном письменном столе в углу громоздились бумаги, стояла старомодная настольная лампа с зеленым абажуром. Никакой показной роскоши, никаких модных дизайнерских решений – только уют, история и культура.

– Присаживайтесь, – Воронцов указал на кресло. – Софья, будь добра, принеси рюмки и закуску.

Когда Софья вышла, Воронцов внимательно посмотрел на Максима:

– Итак, молодой человек, что привело вас в наш скромный дом? Насколько я знаю мою дочь, она не из тех, кто водит дружбу с людьми вашего… круга.

– Папа! – раздался возмущенный голос Софьи из соседней комнаты. – Я всё слышу!

– И правильно, – невозмутимо ответил Воронцов. – Пусть слышит, что я прямо задаю вопросы, которые наверняка интересуют и ее.