— Ну вот, пришли, — Теодор слегка волновался, но и все. Откуда-то достал черный шелковый балахон. Два балахона, уточнил Доминик, когда Теодор облачился в первый, а другой протянул ему.

— Зачем?

— Так полагается. Всего лишь формальность, — и снова губы близко-близко от щеки Доминика, словно собрался целовать его прямо здесь. Вместо этого протянул лист бумаги, Доминик вытаращился на раритет и не сразу взял его:

— Что это?

— Текст песни. А сейчас послушаешь мелодию. Чтобы быть готовым.

— Но… — Доминик моментально перепугался. Петь для кого-то? Возможно — для госпожи Теодора (бывают же у хозяек странные фетиши!)

Не готов. Точно не готов.

— Тео, пожалуйста.

— Все будет хорошо, — традиционная улыбка сродни новокаину.

— Я попробую, — пробормотал Доминик, меньше всего уверенный, что сумеет выдержать 'экзамен'.

Но мелодия, которую включил Теодор, убеждала в обратном. Негромко-торжественная, с нотками печали и какой-то сдерживаемой силы, подобной заточенному в свинцовой скорлупе урану — и внешне сложная, она подходила Доминику, будто сшитая по его меркам одежда.

Его мелодия. Да, он знал ее. Лучше, чем собственное имя.

Он стал подпевать.

Доминик сравнил мелодию с искусно выделанным имплантатом, какие вживляют для улучшения реакции, быстроты и прочих военных целей. Мелодия-имплантат. Забавно.

— Я должен буду повторить? — теперь идея не казалась такой уж бредовой. Почему бы и нет? Кто-то создал одежду/имплантат/фрагмент его собственного сознания, его 'я'. Повторить эту мелодию — что может быть проще?

— Да, — Теодор поправил черную накидку-мантию. — Только в полный голос. Ей должно понравиться.

Доминик послушно кивнул.

Никогда не сделал бы ради себя — стыдно. Но Тео говорит — хорошо, Тео просит (вывернуться наизнанку)

(перестать быть ни-что-же-ством?)

Петь для его хозяйки.

Почему бы нет?

Это не больно.

Из небольшой 'кельи' они проследовали дальше. Короткий коридор оборвался за пару минут. Доминик замер на пороге, ошарашенный зрелищем.

Бесконечность. Именно так — ввысь, в глубину. Не шагнуть — ибо провалишься в беззвездную бездну между мирами. Вверху угадывались призраки чего-то серебристо-бледного, словно темноту держали восковые руки мертвеца. Доминик не мог разглядеть деталей, предположил опаловые украшения в одном из краев вечности. Под потолком.

Потребовалось немалое усилие, чтобы сдвинуться с места.

'Это всего лишь мрамор', - твердила рациональная часть его, а подсознание трепыхалось: 'Омут! Бездонный омут, зыбучие пески'.

Впрочем, Доминик не один явился в средоточие тьмы; отовсюду появлялись люди в аналогичных одеяниях, они двигались с торжественной медлительностью, будто жрецы неведомого культа. Каждый 'зависал' в пустоте строго на определенном месте, притом 'жрецы' держали головы опущенными.

На что они не решаются смотреть?

— Иди за мной, — шепнул на ухо Теодор. Он сложил ладони, опустил голову и поплыл в чернильной мгле; светлые волосы предательски перехватывали отблески вязкого, как взболтанный яичный белок, освещения.

'Иди за мной'.

Доминик подчинился. Мрамор холодил ступни даже через обувь. Бесшумно, вместе с остальными 'адептами', он заскользил по залу. Холодом тянуло отовсюду, сухим склепным холодом; Доминик подумал о зомби и привидениях. Если где-то они могли водиться, так только здесь.

Теодор шел вперед. Доминику приходилось следовать. Медленное сомнамбулическое передвижение расползлось по реальности, расклеило ее.

Доминик почти обрадовался, когда Теодор остановился, а ему жестом приказал выступить вперед.

'Адепты' остались позади, вокруг — лишь темнота.

Доминик украдкой поднял взгляд.

Перед ним возвышалось нечто похожее на хрустальный бокал, к которому зачем-то прикрутили перламутровые спирали ступеней. Сооружение производило впечатление хрупкости… неживой хрупкости. Сродни мумии или эксгумированным останкам.

Как и… создание, восседающее на троне-'бокале'.

Доминик попятился. Темнота шевелилась, всего лишь волны черного шелка, но будто самое бесконечное помещение обрело подобие плоти. Треугольная платиновая маска венчала 'сооружение', и заменяла созданию лицо.

Если бы не сотни адептов за спиной, и не эта мерзлая маска — она будто выморозила все чувства, эмоции, даже ужас, обратила статуэткой, — Доминик бы убежал. Или отрубился. Или…

'Королева', понял он, 'это Королева'.

Клубком прокатились мысли, разноцветные нитки — нет времени разбирать; 'я никуда не сбежал' — синяя, 'нельзя сбежать от Нее' — апельсиново-оранжевая…

'Тео предал меня' — красная. Словно перец-порошок в глазах.

Доминик понял, что плачет, молча — горло и грудь свело судорогой, он не дышал.

'Если я умру прямо сейчас — хорошо', подумал он безучастно, так как маска взирала на него.

Он опустил голову.

'Выдержать до конца. Что бы ни случилось'.

А тишина дрогнула от голосов адептов; они выводили ту самую мелодию, что показалась Доминику роднее собственной матери…тем более, что он представления не имел, кто его мать.

И он чувствовал: его черед.

Хуже не будет. В конце концов, он согласился…и в отличие от 'благодетеля' Теодора не способен на обман.

И оказалось — совсем не тяжело подхватить мелодию адептов, быстро достать скользкий от свечного воска лист и нараспев выводить слова на неизвестном языке; словно во сне — или дежавю; ничего не было кроме этого, ни дворца госпожи, ни Эдвина с его бандой, ни унижений…

Тео вот был. Это Доминик помнил.

Просторная зала играла голосами; Доминик слышал каждого адепта. Слышал Теодора — у того был густой низкий голос. У большинства певчих тоже. Его собственный выделялся, точно… серебристая нить на черном фоне.

Уничтожит ли его Королева после — неважно.

Пока — хорошо. Почти так же, как с Тео… почти…

Он замолчал последним. И вновь взглянул наверх, в лицо-маску Королевы; он был абсолютно спокоен.

Вот и все, повторял про себя, и улыбался.

Только бы Королева не мучила слишком долго.

Неподвижная маска качнулась в сторону Доминика. Он отступил, но из тьмы протянулась рука, затянутая в плотную перчатку.

— Подойди, — проговорила маска. Доминик судорожно обернулся на остальных адептов, надеясь — не к нему обращаются. Он ведь не заслужил.

— Подойди, — повторила Королева. Доминик встал на колени перед хрустальным троном.

— Ты тот, кого Я выбрала. Ты не разочаровал Меня. Да прибудет с тобой Мое благословение.

Прежде, чем Доминик осознал смысл, бесплотный силуэт рассеялся в воздухе.

…Кто и как вывел Доминика из тронной залы, как он очутился на улице среди пестряди и солнечных лучей, обжигающе-горячих после могильного холода Башни — непонятно.

По-настоящему Доминик очнулся лишь в мувере Теодора.

— Ты обманул меня, — выговорил он сухими непослушными губами. Его трясло и мутило. Хотелось сползти на пол, свернуться клубком и не то рыдать, не то смеяться.

Обманул.

— Прости, — Теодор положил его голову себе на плечо. — У меня не было выбора. В ту ночь, когда ты сбежал… Королева потребовала найти тебя любой ценой.

— Кто ты, Теодор? — старый вопрос. Без ответа — в самом начале. Нужно теперь.

— Приближенный Королевы, — благоговение звучало, а страх — нет. — Главный певчий, что-то вроде. Она поручила мне отыскать тебя.

— Так ты просто воспользовался мной? — особого удивления Доминик не выказал. Дурак. Неужели всерьез поверил, будто его любят? Дважды дурак.

Теодор такой же, как Камилл, Альтаир и Натанэль.

— Нет. Не воспользовался. Так было нужно — привести сюда. В служении Королеве нет ничего ужасного, все легенды выдумывают, чтобы отпугнуть лишних. Пойми, никто не желал тебе зла, — он схватил сжавшегося Доминика в охапку. — Никто. Не. Желал. Тебе. Зла.

Он притронулся к щеке губами:

— Точно не я. Ты, конечно, вправе мне не верить… я ведь не сказал тебе правды с самого начала… Но я действительно привязался, — он сглотнул, поморщился. Не то слово. — Полюбил тебя.

— Опять ложь?

— Нет. Прошу, поверь. Все плохое в твоей жизни закончилось. Служение в хоре Королевы — лучшее, что может случиться с мужчиной нашей колонии. Это великая честь, не наказание.

Доминик дернул ручку мувера. Впрочем, не особенно настойчиво. Он привык верить Теодору.

(И ведь ничего плохого не случилось, так?)

— Что теперь?

— Служение. Служение и почести. Ты Ей понравился… Она исполняет желания Своих любимцев.

Как все госпожи, подумал Доминик, исполняет или бьет хлыстом. Впрочем, шрамов и ран на теле Теодора не замечал.

— Но как ты нашел меня тогда, среди выкидышей?

— Она ведает все про всех. Она позволила обождать, чтобы ты отвык от боли и страданий того дома, откуда Она вызволила тебя, — Теодор объяснял медленно, словно учитель — туповатому ученику. — Прошу тебя, Доминик. Не считай меня предателем.

'Повтори', тянуло попросить Доминика, 'Не про предательство. Повтори то, что ты обронил — случайно. Главный адепт или как тебя там. Мне плевать, знаешь ли. Только повтори'.

— Прости меня.

'Не то. Я не могу ненавидеть, я не могу не простить тебя. Разве ты еще не понял?'

Доминик молчал. Неловко дернулся, как от слабого удара током. Вздохнул.

И точно опять оказался там, среди холода и тьмы, среди полубезумия…и наслаждения. Только теперь серебристой нитью был Тео.

Он целовал его жадно, словно глотая живую воду, что вымоет прошлое — вместе с животными инстинктами выживания, страхами и болью. Всем, что делало его недо-человеком. Третьесортником.

Ни-что-же-ством.

К хорошему привыкают быстрее.

Отвыкать Доминик не собирался.

— Я люблю тебя, — повторил Теодор позже. Фраза звучала деловито, будто делился новостями за день.

Доминик улыбнулся:

— Удивительно, но я тоже.

* * *

Теодор был слишком близок к божеству, единственному — живому, иррациональному, вечному, пугающему и — как выяснилось — милосердному божеству колонии; чересчур близок, чтобы верить в иные чудеса. Элитник по происхождению, он с четырнадцати лет служил у Королевы. Его никто не пугал и не оплакивал: в интернате нет дела и до 'чистокровных'. Попав в Башню, просто принялся выполнять приказы старших. Пару лет прослужил мальчиком на побегушках, затем его приняли в хор, и со временем — избрали в главные певчие. Теодор никогда не задумывался, зачем Королеве ежедневные мессы. У всех богов есть алтари и жертвенники, кому-то достает ладана и звонких голосов, кто-то требует сожжения младенцев. Королеву боялись даже дочери, но окроплять алтарь кровью Она не требовала.

Лучшая доля, какая может достаться мужчине — служить у Королевы.

Теодор был доволен. И не верил в чудеса.

Тем более в способность привязаться к кому-то: аскетичная жизнь адепта Королевы исключала чувства. Теодор предпочитал обходиться без помех в служении. Иногда приходилось сбрасывать напряжение с другими певчими, но после быстрого и неловкого полового акта — скорее акта отправления естественных надобностей, чем любви — они расходились, прикрывая гладким шелком капюшона глаза и лицо. Порой Королева призывала к певчим Своих дочерей — для продления рода обладателей не столько мускулов, сколько голосовых связок; то были единичные и малозначимые эпизоды.

Никаких чудес.

Приказ поймать глуповатого (запуганного, заранее оправдывал беглеца Теодор, в среде 'сенатских' рабов страшных сказок о Королеве больше, чем зародышей в инкубационных камерах) 'новенького' Теодор воспринял без лишних эмоций. Вытаскивая из лап мутантов — слегка рассердился. Третьесортники, конечно, не отличаются интеллектом, но добровольно записаться в меню выкидышам? На самоубийцу беглец не похож.

Доминик, уточнял он. Его зовут Доминик.

Прежде Теодор не запоминал имен. Существовала лишь Королева — кто подобен Ей?

Никто. Разумеется.

Это другое.

Доминик был маленьким, круглым и забавным. Так и тянуло потрепать его по щеке, обнять и завернуть в пушистое одеяло, точно безобидного зверька, вроде давно вымерших котят. В первую ночь Теодор разозлился на себя. Не надо было…сокращать дистанцию.

Но…

Иначе. Настолько иначе с этим существом. Третьесортник — идиотское прозвище, Доминик уникален, ради него и его голоса Королева призвала одну из старших дочерей. Иначе.

Теодору потребовалось время. Осознать: человек, чье имя он запомнил сразу, необходим не только Королеве.

Немного времени. Теодор не окончательно определил — любовь или рудиментарный инстинкт заботиться о слабом…Слабом? Доминика избрала Королева, нужен ли ему теперь иной защитник?

Горькие мысли. С кислинкой — будто положил на корень языка дольку лимона. Доминик простил его за 'предательство' (на самом деле — ложь во благо), но… что теперь?

Прошло несколько недель. Доминик по-прежнему жил у Теодора, звал его уменьшительно-ласкательным прозвищем и ластился, прижимаясь так тесно, что казалось — порежется или ушибется о худое с крупными костями тело Теодора. А еще — наводил порядок и готовил еду, совершенно мельком упоминая — 'Королева вызывала меня к себе. Королева спрашивала, не желаю ли я собственное жилье'

'Что ты ответил?' — Теодор изобразил спокойный тон, но руки дрожали.

'Сказал 'ничего не нужно, — Доминик удивился. — Или…я мешаю тебе?'

'Глупость какая, — рассмеялся Теодор, усадил его на колени, невзирая на протест 'я тяжелый!' — Никогда не помешаешь'.

Теодор прервал фразу на полуслове. Как бы ни верил — почти фанатично — в Королеву…

Приходилось допустить существование чудес.

* * *

Доминик возвращался домой первым. Паутинообразные черные коридоры Башни давно сделались родными, как собственная кровать. В отдельные закоулки, правда, не совался. Тео предупредил: за другими стенами обретаются другие слуги. 'Она — Королева, пойми. Она не причиняет зла невиновным, но в колонии есть не только агнцы, вроде тебя'.

Доминик предпочел вызубрить только нужное.

Один из переходов он не любил. Витиеватый, будто сплетенный из люрекса в кружева, тянулся и тянулся, а слева, справа, снизу и сверху раздавалось клацанье металла, шипение и выкрики. Чудилось — закапает лава или посыплются остро наточенные ножи. Доминик пригибался, торопливо семенил, стремясь поскорее преодолеть неприятное место.

Последнее время отрезок сделался невыносимым.

Доминику чудилось: за ним следят. Следит кто-то ужасный, закованный в цепи монстр с огромными шипами и ядовитой слюной, холодные желтые глаза немигающее провожают, а скользкий бурый язык облизывает бахрому рваных губ, в надежде поживиться лакомой добычей.

Рассказать все Тео? Снова выставить себя идиотом?

Доминик отвык быть 'последним'. Тео и Королева — в большей степени Тео, как ни парадоксально, но живые ближе, чем боги — изменили его. Прошлое (и Эдвин, да, и он) — далеко. Доминику не хотелось просить о помощи.

Он убедился — здесь на своем месте. Его уважают все певчие. Страхи — остатки прошлого. Монстров не существует.

Шагов не слышно из-за мягкой обуви, полумрак густой и липкий, как ночной кошмар. Всего-то жалкие пятьдесят метров, пусть и по ехидному серпантину…и под взглядом. Ну же. Доминик не позволит обычной паранойе испортить жизнь.

За дверями Башни — Тео.

Его схватили за рукав, балахон- клобук соскользнул с плеч, Доминик едва не заорал во весь голос, но чья-то ладонь зажала рот, а другая — придавила к холодной мраморной стене.

— Тише ты.

Знакомый голос. Доминик не забывает голоса и звуки, слух частично возместил скверное зрение.

Сейчас… ошибся?! Нетнетнет, не может быть, не…

Древесно-горький запах кожи, тяжелое дыхание, будто у бойцового пса после драки. Доминик помнит. Не ошибся.

— Альтаир, ты?!

Откуда? Откуда…он?

— Я. Черт, а ты тут важной птицей стал, посмотрю. Третьесортник, — Альтаир выплюнул полустертое слово, будто заново выжигая клеймо.

Доминик стиснул зубы. Опять? Под языком свернулась и забулькала обида, защипало в носу.

Ну уж нет. Не дождется.

— Именно так, — он постарался соорудить 'холодную интонацию', - и тебе лучше отпустить меня. Певчих Королевы охраняют, знаешь ли.

Удалось выскользнуть из особо темного угла и разглядеть Альтаира. Доминик отметил, как изменился элитник — весь лоск любимой игрушки исчез. Растрепанный, фирменная прическа-косички превратилась в паклю. Без тесной виниловой одежды, в какой-то драной рубахе и штанах, заляпанных машинным маслом, он совсем не походил на 'элитника'.

'Чем они отличаются от третьесортников? Ростом, фигурой… и только? Немного'.

— Ладно, извини, — Альтаир словно целиком и без соли проглотил жабу. Здоровенную коричневую жабу, всю в бородавках. — Просто… ты единственный, кого я тут знаю… послушай… — вновь скривился. К жабе прибавился ворох опарышей. — Ты должен помочь мне, я из-за тебя оказался в этом аду!

Он сорвался на визг. Доминик наблюдал за бывшим любимчиком госпожи со смесью презрения, удивления…и жалости.

— Из-за меня? — протянул он, — В аду?

Служба у Королевы никак не походила на ад.

— Именно, — Альтаир мотнул волосами, от давно не мытых косм пахло кожным салом и грязью. — Здесь можно поговорить? Где-нибудь…безопасное место?

— Наверное, — пожал плечами Доминик, думая о келье, где каждое утро он и Теодор готовились к мессе.

Хотелось домой. Заняться обычными делами. Он покосился на Альтаира, чьи серые лохмотья покачивались, будто на огородном пугале.

Хотелось домой. В конце концов, он ничем не обязан элитнику.

Но чем тогда он лучше его?

— Пойдем, — вздохнул Доминик.

Он провел Альтаира по коридорам, пару раз толкнул в темноту — незачем, чтобы другие певчие видели его со 'старым приятелем'. У входа в келью сделал приглашающий жест:

— Входи. Здесь не помешают.

И, не удержавшись:

— Надеюсь, ты не воспользуешься моментом и не свернешь мне шею.

Альтаир только клацнул челюстями, всем своим видом демонстрируя: разорвал бы нахального третьесортника, что твой кусок бекона вилкой. Но не сейчас.

Он плюхнулся прямо на пол, хотя возле стены стояла деревянная скамья. Доминик сел на нее, сохраняя дистанцию.

— Что случилось, Альтаир? Почему ты здесь… и при чем, черт подери, я?

Альтаир уставился на него — то ли с ненавистью, то ли отстраненно.

— Ты впрямь изменился, — заметил он. — Не узнать.

Доминик не отреагировал на это.

Альтаир начал рассказывать.

* * *

Та самая ночь, когда Доминик впервые в жизни сделал что-то — а именно, удрал от хозяйки; когда воцарился хаос и жертвой его стал Камилл, оказалась значимой для многих обитателей дворца Гвендолин.

Альтаир бегал по ангару, метался и орал все выученные в интернате и у прежних хозяек ругательства. Отличный план провалился. Нет, рухнул с грохотом и звоном, точно гора консервных банок, слепленных канцелярским клеем. План был прост и изящен, как дорогой костюм: Эдвин с подачи Альтаира 'случайно' выпускает пленника, а Альтаир ловит его и приводит к госпоже.

— Ты хотел подставить меня? — спросил Доминик, прекрасно сознавая: да. Именно так.

— Тебе ничего не угрожало! Гвендолин не стала бы портить… добычу Королевы! А я бы заработал миллион призовых очков!

Все шло отлично. Альтаир открыл дверь, Эдвин достаточно запугал и без того затравленную жертву.

— Более чем достаточно, — Доминик содрогнулся, припомнив размозженный апельсин.

Не учли одного обстоятельства: что пленник не расплачется за первым же поворотом, а будет бороться до последнего.

Не учли и Камилла.

Чтоб он в аду горел. Там ему место!

Камилл выскочил, словно 'зеро' в казино, и Альтаир понял: все пропало. Если не… принять мер.

— Ты выстрелил в него, не так ли?

— Да. А по-твоему, должен был позволить вшивому технику отобрать мой приз?

Игра ва-банк закончилась провалом. Камилл не сдох на месте, а вздумал тоже бороться до конца, будто кто-то обещал ему статус элитника посмертно, если он изловит беглеца; Альтаир сообразил, для кого старается изъеденная язвами тварь, и дешевый героизм бесил чуть не хуже всего. А проклятый третьесортник, напуганный до мокрых штанов, дернул к муверу, и…

— Эй! — возмутился Доминик. — Не было никаких мокрых штанов!

— Извини. Считай метафорой

…и все.

Вместо вожделенного 'приза', у ног Альтаира валялся перемолотый в крупный фарш Камилл и темнели полосы на чистом полу.

Альтаир стрелял в воздух, ругался и грозил лично оторвать яйца беглецу, Натанэлю, трупу Камилла, Эдвину с бандой, а заодно всем техникам и слугам. Толку от криков вышло не более чем от падали — Альтаир пинал мертвого Камилла с остервенением бессильной злобы, месил еще теплую и подрагивающую плоть в кисель.

— Альтаир, — услышал он за спиной.

Это был Натанэль.

— А, ты, — Альтаир развернулся на 180 градусов. — Все. Из-за. Тебя. Этот урод сбежал! Мы все в заднице!

— Ты убил Камилла, — Натанэль смотрел мимо Альтаира, на потеки алого у подошв, на распахнутые, по-птичьи круглые глаза Камилла. Натанэль походил на гипсовый протез — под белой твердью хрупкая раздробленная кость, а то и мокрая рана. — Ты убил его.

— На хрен техника! — ругался Альтаир, но в бешенство вкраплялись предательские нити, будто жилки кошачьего глаза в породу. Страх.

Битвы не миновать. И Альтаир не был на сто процентов уверен в своем превосходстве. Как-никак, 'новичок' вырос среди этих шакалов-'выкидышей'.

Внезапность. Стоит ставить на нее.

Альтаир бросился первым.

Душить Натанэля оказалось нетрудно, Натанэль сопротивлялся не сильнее удравшего третьесортника, когда Альтаир случайно поколотил того в коридорах.

Альтаир успел порадоваться легкой победе. И тут выпростались разноцветные искры.

— Он перехватил электрошок Камилла, — пояснил Альтаир, — но тогда я не сообразил, конечно. Просто вырубился.

Очнуться не ожидал.

— Ты не понимаешь. Отморозок окончательно рехнулся. Глаза у него были желтые и горячие, будто лимон в перегретом миксере, а с зубов едва не капала слюна. Псих и есть.

Поэтому когда ощутил под головой мягкий ворс, а на грудной клетке — каблук-шпильку, острую, словно копье дикарей, перепугался, и одновременно обрадовался — жив!.

Впрочем, радость слиняла тут же, стоило взглянуть в лицо госпоже.

— Он сбежал! — в воздухе свистнул знакомый многим, но не Альтаиру — пока не ему — хлыст с шипом. Треснул винил и кожа. Плечо и ямка над ключицей заполнились липковатой кровью. Альтаир закусил губу.

— Он сбежал! И мне доложили… что ты во всем виноват, — теперь сама госпожа, нежная в постели, властная в обыденной жизни — казалась чудовищем. Альтаир пожалел, что Натанэль не добил его. — Королева уничтожит меня!

Она наклонилась к Альтаиру. Зеленые глаза истекали слезами гнева. Альтаир хныкнул что-то в свое оправдание. Бесполезно.

— Она уничтожит всех нас, — Гвендолин отстранилась. В углу зашевелилась ящерица, и Альтаир перевернулся на бок, уткнулся лицом в ковер. Сожрут. Польют кислотой и сожрут, старая забава… интересно, насколько это больно?

Гвендолин хлестнула его еще пару раз. Альтаир думал о ящерицах, о Натанэле и сбежавшем третьесортнике…

— Ты. Во всем виноват, — Гвендолин будто диктовала под запись, — Кстати, 'сдал' тебя какой-то слуга с нижних уровней… Эдвин, кажется.

Альтаир запустил ногти в ковер, поклялся вырвать ублюдку печень заживо. Если выберется отсюда.

— Мне бы следовало просто убить тебя. Но мера недостаточна, — Гвендолин размышляла вслух. — Впрочем… я знаю.

Древко хлыста ткнулось под подбородок Альтаира.

— Я отдам тебя Королеве. Я расскажу, что ты лишил Ее избранного… может быть, это спасет меня.

— И ты расплакался, Альтаир? — Доминик вспомнил свои эмоции. Интересно, чем отличается элитник?

— Нет. Я просто… просто понял: я труп.

Меньше часа — и ошарашенный, точно от громадной дозы наркотиков и снотворного вместе, Альтаир очутился в Черной Башне. Он не слышал диалога госпожи и Королевы, но Гвендолин осталась жива — и покинула тронный зал улыбаясь, хотя улыбка более напоминала нервный тик. Альтаир остался.

Внизу.

В аду.

— Неправда! — Доминик вскочил. — Неправда. Здесь… здесь неплохо.

— Для того, кто избран Ею, — Альтаир вытянул шею, будто разозленная кобра, — но не для того, кто наказан… Я не песенки пою, между прочим.

— А что делаешь?

— Башня, — Альтаир обвел рукой келью, — Кому-то надо поддерживать работу механизмов, жизнь самой Башни. Помнишь цех техников? Так вот, здесь — в сотни раз хуже. Раскаленные катакомбы из железа и камня…мне приходится крутить какой-то хренов рычаг, шестнадцать часов в сутки крутить рычаг, — Альтаир ткнул под нос Доминику ладони. Крупные, похожие на переспевшие ягоды, мозоли точились сукровицей и розоватой кровью. — И вот, — он закатал рукава. На плечах красовались ожоги — темные и глубокие, словно кратеры. От ран дурно пахло. Доминику почудились черви, и он закрыл рот, сдерживая тошноту.

— Ох, Альтаир… — выговорил он.

— Это ад. Я сдохну там. Я сдохну там, и виноват ты, маленький ублюдок!

— Альтаир… прости. Я не хотел… чтобы с тобой так…

— Не хотел он! — Альтаир рывком прижал Доминика к стене. Пахнуло застарелым пОтом, немытой кожей и гнилью. — Помоги мне вырваться отсюда! Ты тут важная шишка, скажи… Ей… пусть освободит!

Доминик открыл рот. Закрыл. Опять открыл. Он походил на выброшенную на берег камбалу.

Сказать? Но…

'Она — Королева, Никки. Она не карает незаслуженно, но от суда Ее нельзя спастись…'

— Невозможно, Альтаир, — тихо проговорил он. — Мне очень жаль. Мне правда очень жаль.

Альтаир взвыл. Сжал кулаки, и по искалеченным рукам с набухшими, неприглядно выпятившимися венами, поползла бледно-розовая жидкость.

— Я убью тебя, мразь! — заорал он. Но — отпустил Доминика, и тот тихонько сполз на место. Не было страшно. Жалко и неловко — да, но не страшно.

— Альтаир… ну… я бы мог помочь тебе…

— Чем? — вполоборота.

— Не вызволить, конечно, пойми… я всего лишь певчий Королевы, и Ей не понравится, если я стану оспаривать Ее решение. Но… может быть, лекарства, одежду? Принести тебе?

— А смысл? — дернул израненным плечом Альтаир, — Отберут все. Киберы-охранники или другие рабы. Свора твоего Эдвина — ангелочки по сравнению с местными.

— Эдвин не мой, — быстро ответил Доминик, — А что за киберы? Ни разу не видел.

— Недо-люди. Лицо и внутренности у них то ли из железа, то ли серебра, а по краям обугленное мясо. Ну их, — Альтаира передернуло. — Хорошо, их немного.

Он побледнел, заметно и в полумраке. Глаза у Альтаира были пластмассовые и заветренные, как дыня на жаре.

Быть может, элитник не был благодетелем в прошлой жизни (при жизни?), но Доминик чувствовал — обязан помочь. Ведь и правда виноват, что Альтаир здесь — в аду, и руки его в мозолях, ожогах и червях.

— Альтаир, — вкрадчиво проговорил он. — Я сделаю так… ты сможешь открывать эту келью.

(Все равно воровать или ломать тут нечего, кроме ряс, текстов да несложной техники, вмонтированной в стенку. Плюс скамейка)

— Я принесу тебе лекарство и одежду.

— И еду, — Альтаир клацнул челюстями, точно голодный пес. — Блевать тянет от местных помоев. Еды побольше.

— Хорошо. Я принесу все.

(Хоть и не обязан, Альтаир. Надеюсь, ты понимаешь)

— Пока идет месса, ты сможешь передохнуть здесь, а потом уходи к себе. Если Тео увидит тебя…

— Кто увидит? — Альтаир хмыкнул.

— Теодор. Главный певчий.

— Любовник что ли твой? — в данной фразе прозвучали интонации прежнего Альтаира. Вальяжные, насмешливые. — Не теряешь времени, а? Интересно только, чего этот Теодор в тебе нашел…

— Не твое дело, — Доминик отвернулся. — Я сказал, а ты слышал. Я позабочусь о тебе, насколько возможно. Тебе остается лишь быть аккуратным и не попадаться. Понял?

— Вполне.

Доминик открыл дверь кельи. Огляделся — чисто.

— И спасибо, что не свернул мне шею!

* * *

Лампочки автопилота мигали с синего на красный. Доминик наблюдал.

Синий — расскажу Тео все. Красный — не буду.

Синий-красный.

Он прокручивал в голове встречу с Альтаиром, ругал себя — зачем согласился? Разве Альтаир на его месте помог бы? Глупый вопрос. Альтаир не вытер бы об него грязных ботинок. Справедливо ответить тем же. Или хотя бы посоветоваться… Тео служит Королеве всю жизнь, подскажет как правильно.

Лампочка застряла на красном. Доминик сморгнул.

Не расскажет. Помощь преступнику (Королева карает тех, кто заслужил наказания, и мера Ее суда справедлива?) — неправильно, но Доминику не хватит духу отказать.

'Откуда ты такой взялся', - вспомнил он слова Теодора, слегка удивленные. 'Какой?' — спросил тогда Доминик.

Теодор стянул резинку с волос, освобождая их из 'хвоста' в золотистый водопад.

'Не такой как все, наверное'.

Может быть. Сказать 'нет', забыть прошлое — сила. Доминик слаб. Может быть.

Какая разница?

Есть Альтаир, надменный элитник, которого Доминик почти не знал в прошлой жизни, который не удостаивал Доминика и презрением — презрение тоже чувство, стоит ли тратить эмоции на третьесортников; однажды Альтаир ударил, по ошибке — срывал злость на первом попавшемся предмете; сейчас Альтаир в беде, он страдает…

Достаточно, чтобы не размышлять — надо ли помочь.

Едва переступив порог, Доминик принялся собирать 'передачу' для Альтаира. Он достал большой пластиковый пакет, ярко-красный с аляповатой желтой надписью и белой крупной молнией. Повертел его в руках, будто прикидывая — хватит ли.

Первыми в пакет отправились лекарства и одежда. Доминик не был уверен, подойдут ли вещи Теодора — Альтаир был немного ниже ростом, а мышц у него побольше, впрочем то относилось к прежнему Альтаиру. В любом случае старые джинсы и рубашка с длинными рукавами достаточно растянуты. Альтаир в них поместится.

Доминик аккуратно рассовал по карманам различные ампулы. От ожогов, антисептические и иммунные. Элитники устойчивы к гангрене, кожным и большинству вирусных инфекций, идеальная генетика — лучший щит, но перестраховаться не мешает. Тем более, если Альтаир зовет Башню адом… Доминик не видел ада, но видел Альтаира. Приходится верить.

Раздался мелодичный звонок. Доминик едва не выронил ампулу.

Теодор. Вернулся.

Доминик судорожно оглянулся, спрятал пакет в выдвижной кухонный шкаф.

— Привет, — Тео схватил его в охапку прямо с порога. — Эй? Что-то случилось? — Теодор отпустил его, улыбка слетела с тонких губ.

— Случилось? Совершенно ничего. Я немного задержался… и все.

— Точно? — Тео походил вокруг него на манер тигрицы, охраняющей детенышей. — Ты какой-то потерянный. Королева осталась недовольна службой? Но хор отработал отлично, а ты великолепен, как всегда…

— Нет же, Тео, — перебил Доминик. Он сдержал рефлекторный порыв сжать виски, спрятаться от вопросов. — Все хорошо.

Он поцеловал его, чувствуя себя последним лжецом.

'Но разве кому-то плохо от неправды? Не хочу впутывать его — и только!'

— Смотри. Никки, имей в виду: у меня достаточно влияния, и если кто-то осмелится обидеть тебя…

— Тео, прекрати, — он отрезал, пожалуй, чересчур лаконично. — Правда. Все хорошо.

Остаток вечера прошел спокойно. Относительно спокойно — несколько раз Тео порывался залезть в Тот Самый шкаф. Доминик опережал его — находил сначала потерянный пульт от кондиционера, затем кофейную чашку и какую-то стереокнигу.

— Чего мельтешишь? — недоумевал Теодор. Он привык, Доминик — идеальная домохозяйка, но не до такой же степени…

Доминик пожимал плечами.

— Хотел помочь тебе.

А сам думал, как же собрать Альтаиру еду, и главное — пронести чертов пакет. Настойчивое 'рассказать все' тянуло язык терпким привкусом. Примешивалось чувство вины.

'Я не обманываю, я не хочу его впутывать', убеждал себя Доминик, однако доводы блекли с каждым растерянным взглядом Теодора.

Стоило Теодору отправиться в душ, как Доминик шмыгнул на кухню (мысленно он сравнил себя с крысой или обычным вором), достал злополучный празднично-яркий, оглушительно шуршавший пакет, и принялся собирать провиант для Альтаира.

— Все-таки, — Теодор появился внезапно. — Что ты делаешь?

Доминик выронил нож, смахнул на пол вакуумную упаковку и здоровенный трехэтажный бутерброд.

Попался.

— Я… — развернулся, заталкивая ногой под стол главную 'улику'. Блестящую и ярко-алую, точно пятно крови невинно убиенной жертвы. Закрыл глаза и сморозил первую заявившуюся глупость:

— Понимаешь, пол-дня все-таки, я к концу этой службы просто с голоду умираю, а еще домой ведь ехать, вот и решил…прихватить…

Тео вздернул бровь.

— Если честно, Никки, ты не похож на голодающего, — он рассмеялся, приобнял за округлую талию, — Но… из-за этого ты меня весь день гонял от шкафа?

— Ну да, — вранье было шито не просто белыми, а фосфоресцирующими нитками. Но Теодору не хотелось докапываться. Он махнул рукой.

— Совершенно незачем прятаться и морочить мне голову, — прозвучало с добродушной насмешкой, — Пойдем спать.

Доминик кивнул, но настроение испортилось окончательно, словно крохотная ложь, позабавившая Тео, выхватила кирпичик из фундамента чего-то огромного, вроде самой Черной Башни.

* * *

Жар наполнял вены и мышцы, заставлял лопаться капилляры. Из глазниц текла ненависть. Альтаир предпочитал думать, что это ненависть. Негоже элитнику сопли размазывать. Он закусывал нижнюю губу — лопались старые раны, расцветали новые, будто полевые цветы под весенним дождем; Альтаир сбился со счету.

Ненависть помогала держаться, но и жгла изнутри.

Альтаир ненавидел четырехметровый рычаг, лишь один из тысяч подобных, каждый из рабов Королевы был заперт на крохотном — три на четыре — мостике, опасно балансирующем над скрежещущей раскаленной бездной. Шестеренки и цепи стучали, стучали, напоминая толпы муравьев на коже, порой Альтаиру хотелось оттолкнуть проклятый рычаг и переступить невысокие, по бедро, перила.

Целый день по кругу. Черная Башня изнутри похожа на часовой механизм. Злая ирония — здесь не используют электроники и нанотехнологий, все пугающее мрачное великолепие держится на человеческой силе. На костях, думал Альтаир, слыша, как очередной несчастный срывается со своего мостика и летит в жаркую пасть шестеренок. Альтаир представления не имел, зачем Башне (и Королеве, Она выдумала обитель-пытку, кому бы еще?) внутренности-механизм. Если бы Альтаир выведал цель изнуряющего до дрожи в коленях, до крови на ладонях и пены на губах, точно у эпилептика монотонно-отупляющего труда — стало бы легче.

Ответов нет.

После бесконечных часов работы появлялся 'кибер' — жуткое создание, похожее на двух людей, облитых раскаленным свинцом и приваренных друг к другу. У одной 'половинки' был полностью выжжен рот, и рогаткой торчала взломанная трахея, из дыры постоянно капало зеленовато-белым. Желудочной кислотой, а может, ядом. Вторая часть уродца по-кротовьи слепо ворочала заклеенной железным листом башкой. Тварь пощелкивала, беспрерывно дергалась, но это не мешало ей ловко орудовать кнутом-электрошоком. Кнутом уродец и сгонял рабов в барак — грязный душный подвал, где воздуху меньше, чем в космосе, — так, по крайней мере, казалось Альтаиру. Рабам выдавали еду, но ее хватало ровно на треть голодной толпы. Каждую кормежку погибали пятеро или шестеро — небольшая лепта к ежедневной дани. Мертвечину уволакивали 'киберы'. Не всегда им удавалось: остальные рабы рвали свежую плоть, давились волосами и ногтями.

Трупы были мясом.

Спать приходилось на голых камнях, а из расщелин прямо в открытые раны пробирались микроскопические черви.

Рычаг сводил с ума днем, а болезненный зуд — ночью, отнимая драгоценное время сна.

Поначалу Альтаир думал, что умер и попал в ад. Затем стал надеяться на смерть… и ад, потому что худшего придумать невозможно.

Раб выживал в Башне не более полугода, и Альтаир почти сломался на шестой неделе. Его непрерывно трясло от боли, зуда и голода, он бормотал бессвязные проклятья, толкая рычаг.

Перила манили, сияли багряно-желтым.

Он шагнул… но в тот момент рычаг дернулся, повинуясь закону инерции, и вместо клыков шестеренок Альтаир очутился в прохладном темном помещении. Он сполз по стене, тяжело и хрипло дыша, наслаждаясь не-жарой. Свежим воздухом.

Он свернулся клубком и проспал несколько часов. Проснулся от мысли: надсмотрщик поймает и уничтожит.

Не хотелось.

Вновь хотелось жить.

Итак, у Альтаира появилась отдушина, он выжил, а на седьмой день после открытия 'двери из ада' увидел Доминика.

Поначалу Альтаир не вспомнил имени третьесортника, зато всхлестнулась желчно-кислая зависть и злоба. Какого дьявола этот никчемный ублюдок, это ничтожество прогуливается тут, будто по родному дому — с довольной рожей! — когда Альтаир, породистый элитник, идеальный генно-хромосомный набор, гниет в огненных катакомбах?

Все из-за него.

Альтаир не чувствовал вины за попытку обмануть госпожу, за убийство Камилла. Виновны другие. В первую очередь — Натанэль. Альтаир с наслаждением оторвал бы ему член и засунул в задницу, а потом залил рану ящеричьей кислотой.

Но и третьесортник…

Альтаир следил за Домиником, размышляя — прибить его пара пустяков. Прыжок и удар о кружевные перила — много ли надо слабаку?

Он сдержался.

Выцепить информацию оказалось несложно. Многие певчие проходили по извилистому коридору-лабиринту, и многие имели привычку вслух обсуждать новости. Из обрывков разговоров Альтаир понял: забитое ничтожество ныне считается лучшим певчим, и Сама Королева беседует с ним наедине.

Альтаир едва не разрыдался от бешенства, услыхав это.

Словно Она Сама — играя фигурками на шахматной доске — поменяла последнюю пешку и короля.

Альтаир следил за Домиником. Отмечал — тот изменился. Не внешне, скорее изнутри. Извечная запуганность и покорность сменились спокойной улыбкой, открытой и слегка отстраненной одновременно. Держался бывший третьесортник со скромным достоинством 'я на своем месте'.

Альтаиру хотелось убить его. Лучше всего — затащить в пекло, поставить за рычаг хоть на единственный час. Там его место. Сдохнет через десять минут — туда и дорога.

Но Альтаир понимал — гнев плохой способ выжить. Лучше использовать выбравшегося из грязи третьесортника в своих целях.

Не откажет.

Альтаир оказался прав.

На следующее утро после разговора, Альтаир обнаружил, что келья открывается от его прикосновения. Он ухмыльнулся, скользнул внутрь. Обнаружил сверток, и жадно набросился на еду и лекарства, с облегчением ощущая, как из внутренностей исчезает застарелый уже голод, а раны и ожоги затягиваются. И больше никаких червей.

Альтаир устроился на скамейке, подложив под голову новую одежду, и заснул до окончания мессы.

Когда Доминик с Тео вернулись, он уже был за рычагом, но под ногами лежал слегка оплавившийся пластиковый пакет с одеждой и остатками еды и лекарств. Альтаир подождал немного — он успел выучить, когда Доминик идет домой. Выскочил прямо перед ним, не без удовольствия пронаблюдал, как тот аж присел и всплеснул руками.

— Ох, Альтаир. Это ты.

— Я, — ухмыльнулся. — Вот чего, тряпки дрянь, а лекарства и еда что надо. Завтра принесешь побольше, ладно?

Третьесортник поджал пухлые губки, но утвердительно мотнул головой.

— Теперь дай мне пройти.

Альтаир пропустил. Глядя вслед, он вспомнил: не поблагодарил. Впрочем… разве обязан элитник благодарить ничтожество?

Каждый остается собой, как бы ни веселилась судьба. И Альтаир еще окажется наверху, где ему полагается быть.

Он верил.

* * *

Альтаир привыкал. Как натасканная на колокольчик перед кормлением собака, он предвкушал и осязал во рту слюну перед ежедневной мессой. Выскакивал и находил заветный пакет. С Домиником не пересекался. Во время мессы Альтаир обычно спал.

В тот день не спалось. То ли организм Альтаира восстановился (свежие ожоги и раны от побоев заживали моментально), то ли стрелки внутренних часов достигли отметки будильника, но узость темной кельи сделалась невыносимой. Альтаир высунулся.

Не в коридоры. Наоборот.

'Я никогда не слышал этой мессы или как ее там', думал он, выглядывая. Он едва не отдернулся назад; зрелище нескольких десятков одинаковых людей в шелковых черных балахонах отторгало его; они напомнили Альтаиру пиявок или щупальца гигантских осьминогов.

Месса уже началась. Голоса выводили заунывную мелодию, от которой хотелось биться о каменную стенку, орать, швырнуть в певчих скамейкой. Альтаир зажал уши. Нет, мелодия красива… ужасно красива. Под стать серебристой черноте и…

Хрустальному трону.

Вверх Альтаир смотреть не решился.

Зато он различил Доминика — различил, когда тот запел; спутать невозможно. 'Мужчина с голосом женщины', говорила хозяйка. Альтаир совершенно не разбирался в голосах, мужских или женских, но странное звучание… завораживало. И бесило одновременно.

Правильно его все гнобили, брезгливо подумал Альтаир. Мелодия, и высокий, чистый голос, — сейчас Доминик пел соло, и словно звенел сам хрустальный трон — раздражали его, как отстающего ученика раздражает сложное задание; Альтаир желал врезать третьесортнику — за неясный призрак чужеродности, бесполости, за его не-мужской (не-человеческий?) голос, похожий на холодный осколок кварца или сахара-рафинада, за темноту и благоговейное молчание остальных, за прохладу и тускло мерцающий трон Самой Королевы.

Потом контрастом присоединился еще один: низкий, глубокий, дуэтом они были диалогом небес и земли. Альтаир прищурился. Обладателем второго голоса был высокий длинноволосый человек, похожий на ангела. Боевого ангела с мечом и в огненных доспехах, из тех, что приходят с раскаленных облаков и объявляют об Апокалипсисе…

Альтаир мотнул головой. Всего-то очередной певчий Королевы.

'Они мило смотрятся', фыркнул Альтаир. Не надо семи пядей во лбу сообразить — длинноволосый 'ангел'-блондин — тот самый Теодор, покровитель и любовник Доминика. Вон они как вместе держатся.

'Вы еще поцелуйтесь. Или трахнитесь прямо на виду у всех', подумал Альтаир и устыдился богохульства.

Мелодия нарастала, высокие ноты выхлестывались из глубокого рокота, и Альтаир 'поплыл', точно от наркоты.

Он посмотрел вверх.

'Я вижу Королеву', отметил он, но ужаса и благоговения не откликнулось, только любопытство и веселая злость.

Черная фигура, немногим отличалась от адептов в своих рясах. Жемчужная маска неярко мерцала.

Альтаир был слегка разочарован.

А в 'сладкую парочку' охота запустить чем-нибудь вроде дохлой крысы или гнилого помидора.

'Я в аду, а они песенки поют. Я в аду, а они…'

Мысль ломила череп, стекала по мышцам притоком адреналина. Действовать, сделать что-то. Уничтожить парочку.

Уничтожить…

Альтаир задохнулся, снова затряс скверно вымытыми патлами.

Нетнетнет. Зарвался. Нельзя сбежать из ада. Нельзя… опрокинуть ад вверх дном.

Месса подходила к концу. Певчие потихоньку удалялись из просторного зала, остались только Теодор и Доминик. Потом замолкли и они.

— Иди ко мне, — Королева отдала приказ Доминику. Оба поклонились, а затем Теодор ступил в сторону кельи.

'Пора сматываться', - Альтаир рванулся к двери, но опоздал: в келью уже входили. Альтаир судорожно обернулся: скамья, можно спрятаться под нее. Авось, главный певчий не будет искать незваных гостей. Полумрак на стороне Альтаира.

Теодор снял шелковую рясу, сложил ее в выдвижной шкаф. Заметил пустой пакет — Альтаир прикусил губу, ругая себя за оставленную улику, но блондин только покачал головой.

'Ну, выметайся отсюда', - мысленно подгонял его Альтаир. Однако вместо того, чтобы покинуть келью, Теодор принялся раскладывать какие-то бумаги.

'Чтоб тебя!' — ругнулись под скамейкой.

Минуты тянулись вязко, как загустевшая смола. Дверь из зала вновь распахнулась.

— Все, можно домой, — с порога объявил Доминик, — Надеюсь, ты сегодня не задержишься?

— Нет, — Теодор потрепал его волосы. — Что сказала Королева?

— Ничего особенного, — Доминик пожал плечами; аудиенции не пугали, вошли в привычку. Он задумчиво улыбнулся. — Она держала меня за руку сегодня. У Нее теплые ладони, представляешь?

— Я знаю, — ответил Теодор. — Она живая. Все эти бредни про киборгов и призраков… надеюсь, ты больше не веришь в них?

— Нет. Теперь не верю. Пойдем?

— Пойдем.

Они поцеловались. Альтаир вынужден сидеть тихо, а то изобразил бы рвотный рефлекс.

Ну и парочка… элитник на службе Королевы видать совсем монахом жил, раз кинулся на третьесортника — далеко не красавца, кстати.

Оба покинули келью, а Альтаир высидел еще несколько минут, осмысливая услышанное.

Королева живая. Не призрак, не киборг.

Живая.

Все живое… смертно.

Альтаир едва не взвизгнул от кощунства мыслей, хлестнул себя по щеке. Нельзя. Нельзя даже думать, даже… о нет, Она Королева, Она…

(Хозяйка ада, ожоги и черви и бесконечный кошмар; маленький певчий потаскает мне жратву с ампулами неделю-другую и забудет а потом снова ад и это хуже смерти ада нет кроме ада здесь почему я должен)

'Она держала его за руку'.

— Тебе повезло, ничтожество, — прошипел Альтаир. — И я воспользуюсь твоим везением.

* * *

Тень скользнула и приземлилась на три лапы. Четвертая пригвоздила Доминика к стене.

— Может, хватит? — возмутился он. — Альтаир, сколько можно меня пугать?

— Хотелось произвести эффект, — фыркнул Альтаир.

— Считай, что произвел, — Доминик отлепил от своих плеч его пальцы. Выжидающе уставился на него. Доминик привык к 'маленькому секрету', словно прятал в комнате подобранную на помойке зверушку. Опасную или нет — трудно сказать.

— Где можно говорить?

— Альтаир, ну что еще? — Доминику хотелось домой. Приносить каждый день 'передачи' и оставлять их одно, но непосредственного контакта с 'питомцем' он предпочел бы избежать.

— Где? — Альтаир надвинулся, хмуря брови. Красивое смуглое лицо, ныне постаревшее от жара и духоты — морщинки располосовали кожу незаживающими ранками, не спасали никакие ампулы, — склонилось к Доминику. На мгновение почудилось: Альтаир собирается поцеловать его.

— Н-ну… там, — кивнул в сторону кельи.

— Нет. Не то. Где Она не услышит.

— Она? — Доминик захлопал глазами.

— Королева.

— Альтаир… зачем тебе…

— Ты бываешь у Нее, верно? — прижался. С той же ошеломляющей интимностью, словно желал Доминика — прямо здесь, в извилистом переходе перед кружевным мостом. Доминик часто-часто сглатывал, желание избегнуть Альтаира выросло до старой-доброй паники. Как во дворце госпожи. На лбу проступил пот, а сердце прыгнуло к горлу.

— Да… но… Альтаир, зачем…

Альтаир схватил за запястье, потащил к келье. Он бежал, и Доминик едва не упал, вынужденный поддерживать темп. Альтаир захлопнул дверь.

— Ты избранный Ею, не так ли? — не давая перевести дух, вопросил Альтаир. В узкой комнате казалось, что он вдвое выше… и, конечно, вдвое сильнее. Я приносил ему еду и лекарства, подумал Доминик, а теперь он убьет меня, убьет, потому что надоело зависеть от 'третьесортника'…

Альтаир прижался губами к его уху. Доминик замер, обреченно и покорно — укусит за шею на манер вампира из легенд, просто проломит череп… тут и взвизгнуть не выйдет. Дыхание Альтаира было колючим и пахло металлической стружкой.

— Ты избранный, — повторил он слегка нараспев, точно пародируя мелодию мессы, — И ты говорил — Она живая. Она не призрак и не божество.

Шершавые пальцы обвились вокруг шеи Доминика:

— Убей Ее. Ради всех, кто подыхает там, внизу. Убей Королеву.

Доминик сполз по стене. Воздуху не хватало, и слова Альтаира промелькнули чем-то вроде галлюцинации. Кошмарной, богохульной галлюцинации.

Доминик ослышался, да? Альтаир… даже Альтаир… неспособен на такое.

— Убей Ее, — Альтаир вернул Доминика на грань полуобморока. Почему-то вспомнились выкидыши, их мелкие острые зубы и оголенные, блестящие красным сырым мясом тела.

— Альтаир… ты безумен, — сумел выговорить Доминик.

Альтаир ударил. Боль добавила багровых чернил и взвилась кляксами. Боль всплыла откуда-то из живота, вверх, отозвалась спазмом в легких.

Альтаир бил его, точно в тот день, когда третьесортник попал под горячую руку; теперь бил сознательно, собственные страдания выкристаллизовались в ненависть. Альтаир ненавидел Королеву, но Королева недоступна, а этот маленький ублюдок — здесь, и он не сопротивляется, только дышит кровавой пеной и вздрагивает на манер мешка с тряпками.

Внезапно удар вернулся, словно многократно отзеркаленный и обретший физическую форму. Альтаир взмахнул руками, неловко перевернулся и грохнулся о ту самую скамейку вверх ногами.

'В чем дело?'

Он тут же вскочил, и оказался напротив Теодора. Не узнать светловолосого элитника невозможно. Ненависть вспыхнула ярче.

— Ты… — Альтаир зафыркал, будто прогоняя с занятой территории.

И отступил.

Теодор не был похож на себя. Сжатые в нить губы и холодная злость исказили его, сделали страшным; Альтаир опять подумал об ангелах с мечами… вот оно. Карающий ангел.

Теодор приложил Альтаира об стену несколько раз, разбил губы и нос. Альтаир пытался драться, физически он сильнее, но покровитель Доминика заменял недостаток силы ловкостью. Альтаир очутился на полу.

Теодор наклонился к нему.

— Еще раз приблизишься к Доминику — убью.

Альтаир оскалился. И закономерно получил по зубам.

— Откуда… — Доминик с трудом поднялся на локтях. Что вообще произошло? Откуда Тео узнал?

— Я не идиот, Никки. Я сразу понял: ты заботишься о ком-то. Вычислить о ком — нетрудно. Только… — он сделал паузу. Пнул Альтаира. Потом отвернулся и помог Доминику встать. — Только не всем стоит помогать, Никки. Эта мразь не заслуживает твоей жалости.

— Тео, я… — Доминик стер кровь с губ. Спазмы размякли. Он хлюпал носом и прижимался к своему — в который раз! — спасителю.

— Знаю. Хотел как лучше, — он закинул руку Доминика себе на плечо, — Я ни в чем тебя не обвиняю. Меньше всего, в том, что ты способен сочувствовать эдакой неблагодарной сволочи. Просто… не надо больше. Если он сдохнет, мир ничего не потеряет. Наоборот, очистится.

Доминика тянуло спорить, доказывать — Альтаир не плохой, попал в беду и только, но доводы были блеклыми и жухлыми, а в груди тянуще болело. Поэтому он всхлипнул еще пару раз и позволил увести себя.

'Забыть. Забыть все, что произошло. Альтаир… прости. Я не хотел, чтобы так закончилось'.

Доминик практически не говорил до следующего утра, поначалу ссылаясь на боль в поломанных ребрах, но и после действия регенератора не вымолвил и десяти слов.

Теодор не трогал его.

А на следующее утро все вернулось на круги своя, словно вместе с солнцем совершив ежесуточный круговорот.

Об Альтаире не вспоминали.

* * *

Обдало жаром, иссушающим и колючим — песчаной бурей с жестяной стружкой вместо песка. Доминику пришлось силком заставить себя приоткрыть потайную дверь.

Едва он ступил на шаткий мостик — закружилась голова. От обезвоживания: механическое пекло по-вампирьи высасывало влагу из тканей.

Мостик с единственным рычагом болтался на четырех довольно тонких цепях, Доминик сомневался, выдержит ли ненадежная конструкция двоих. А внизу клацали и вертелись мясорубки-шестерни, похожие на стаю огнедышащих драконов.

Доминик заметил Альтаира. Вокруг было шумно от лязга железа, пришлось окликнуть во весь голос.

Альтаир оторвался от рычага. Убрал руки — Доминик заворожено отметил прижаренные полоски кожи. Пахло горелым мясом.

Альтаир шагнул к нему, раскачивая мостик, Альтаир протягивал руки — заново покрытые язвами и ожогами; он напоминал зомби. Доминик прижался к горячей стене, но не испугался. Подкатила знакомая тошнота и брезгливая жалость от вида глубоких ран, червей и болезненного лица с глубоко запавшими глазами. Альтаир выглядел хуже, чем в первую встречу.

Прошла всего-то неделя.

— Какого дьявола ты явился? — прохрипел Альтаир. Зубы у него искрошились, точно у старика. Доминика передернуло. — Какого дьявола ты ЯВИЛСЯ СЮДА?

Мускулы проступили сквозь кожу, точно у выкидыша — Альтаир схватил Доминика за воротник, подтолкнул к перилам. Дрогнула бездна. Внизу — шестеренки, огонь и смерть.

Альтаир вытащил его — испуганного и несчастного; Доминик подумал — бывшему элитнику так проще. Ужас объединяет, они наравне.

— Я пришел к тебе, — переведя дух, проговорил он.

— Зачем? Мало твой любовник меня приложил? Посмеяться хочешь?!

Доминик отодвинулся от перил. Он опасался высоты самой по себе, а уж здесь…

— Нет, Альтаир. Я по-прежнему хочу помочь тебе. Только… я не могу сделать то, о чем ты говорил, — Доминик сглотнул. — Но…

Альтаир уставился на него, будто на диковинное насекомое. Долго молчал, и Доминику чудилось — считывает мысли, текстом со стереоэкрана.

'Ты странный', - так говорил Тео. Не только он? — 'Ты действительно странный. Не в то время и не в том мире родился. Тебя невозможно понять с помощью обычной логики'.

Судить не Доминику.

— Помочь мне? — переспросил Альтаир.

— Именно, — Доминик попробовал вздохнуть, но раскаленный до плазменной консистенции воздух ожег легкие; он закашлялся. Альтаир склонился к нему. Выжидал.

Неделю, подумал Доминик, неделю я мучился и выдумывал, как бы тебя спасти. Опять обманывал Теодора.

— Иногда на мессы приходят дочери Королевы, — сказал он. — Они приезжают одни, после мессы их обычно сопровождает кто-то из рабов до мувера. Но сами муверы и выход практически не охраняются.

— И?

— Я виноват, что ты попал сюда. Мой побег был сущей глупостью, но если ты сделаешь то же самое…

— Что?! — Альтаир присел на корточки. Теперь он смотрел на Доминика снизу вверх, непривычный ракурс. — Предлагаешь сбежать… но куда?

— Тео бывал на окраинах. Там опасно, там выкидыши, — Доминик поежился, вспомнив уродливых зубастых тварей, — Но туда прилетают контрабандисты. Колония на самом деле не полностью закрытая и изолированная. Всякие пираты, бродяги… понимаешь, о чем я? Конечно, бесплатно на борт не возьмут, нужно вносить залог. Поэтому тебе нужны деньги. Выкрадешь кредитку, и…

— Стоп, — перебил его Альтаир, взял за руки. Высокомерие рассыпалось, как сухой лист под башмаком. — Ушам не верю, Доминик. Ты предлагаешь бежать от Королевы. Зачем тебе все это?!

Доминик пожал плечами. Он моргал, глаза пересохли от жара. Со стороны смотрелось, будто прячет слезы.

— Я виноват в твоих… неприятностях. Потому хочу тебя вытащить.

Альтаир расхохотался. Захлебывался от металлоидного дыма, смеялся, перекрывая стук шестеренок, он опасно приблизился к краю мостика, балансируя, как гимнаст на канате.

— Черт, — выдавил Альтаир, — Черт. Ты все это время знал, как сбежать. Ты все это время мог схватить за шкирку своего самодовольного любовника и, мать твою, стать свободным… нет, я тебя понимаю. Отчасти. У Гвендолин меня тоже все устраивало, но оттуда не было выхода, мы сидели в конуре не хуже ее дрессированных ящериц. А вы… вы настоящие рабы. Свобода под носом, а вы предпочитаете махать хвостом хозяйке. Знаешь чего скажу? Ты все-таки ничтожество, — он ткнул Доминика указательным пальцем в живот, — Покорная тупая скотина. Не обижайся, это не оскорбление. Твой любовник и все вы — не лучше.

Альтаир вскинул голову назад. Снова расхохотался.

Доминик стоял, полуотвернувшись. Слова царапали, точно горячий воздух. Действительно… он слыхал о контрабандистах давно, но ни разу не приходило в голову сбежать самому.

Им с Тео хорошо и здесь. Когда-то он мечтал всего-навсего о покое; он обрел любовь и мирное счастье. Свобода — словно привидение в старом замке, гремит цепями и будоражит, но никто не сталкивался воочию.

Зачем?

Нет, Доминик не бунтарь.

— Эй, — Альтаир развернул его к себе, — извини. Я не хотел тебя обидеть. Признаться, я действительно вел себя как последняя сволочь. Ты отличный парень, правда. Спасибо тебе за все.

— Ты еще здесь, — напомнил Доминик, — не сбежал.

— В любом случае. За то, что уже сделал. А я сбегу, вот увидишь… главное отвлеки какую-нибудь дочь Королевы на ближайшей мессе.

— Не понадобится отвлекать, — усмехнулся Доминик. Дочери внимали певчим с тем же благоговением, что и Королева. Жаль, Альтаиру не понять…

Он отодвинулся к потайному ходу:

— Я пойду, Альтаир. Этот воздух причиняет боль.

'И не один он', добавил мысленно.

— До свидания. Я сделаю, что смогу.

* * *

План был прост, не слишком продуман, но другого не приходило в голову; более элегантные и изощренные пусть остаются профессионалам. Собственный недо-побег Доминика произошел спонтанно, выдуманный для Альтаира — висел на волоске и шит белыми нитками. Довольствуйся малым.

Он вызвал Альтаира и, прикрыв глаза, разъяснил, что им следует сделать.

— Тебе нужен мувер и деньги. И покинуть Башню хотя бы с минимальной гарантией безопасности, — Доминик кривовато усмехнулся, вспомнив закованных в бронзу, точно средневековые рыцари-крестоносцы, гвардианов. Доминик предпочитал думать о них как о людях, но уверен не был: двухметровые создание скорее ассоциировались с бронированными машинами, танками в форме гуманоида. — Я не знаю потайных ходов… возможно, кто-нибудь… но не я.

— Предлагаешь ломиться наудачу? — фыркнул Альтаир. На языке висела колкость, однако он сдержался. Рвение третьесортника помочь (без всякой для себя выгоды!) — неразгаданный парадокс; Альтаир не желал рисковать.

— Нет. Я буду твоим заложником.

Альтаир дернул себя за мочку уха. Ослышался? Жертвенность третьесортника… Доминика не поддается элементарному разуму. Альтаир забыл закрыть рот, так и стоял, напоминая голодного птенца.

— Не надо так смотреть, — Доминик морщился, словно от зубной боли; идея не нравилась, храбрецом его назвать трудно, а риск огромный… но желание 'пусть все закончится, пусть Альтаир уйдет, исчезнет, и моя вина будет искуплена' — сильнее.

Он мог бы поговорить с Теодором — тем более, тот уже неделю вьется вокруг точно доктор вокруг смертельно больного, разве не предлагает закутаться в теплый шарф и сидеть дома; Теодор убедил бы — нет никакой вины, Доминик никому ничего не должен. Обозвал бы Альтаира сволочью и эгоистом, разложил по полочкам. Теодор все знает, Теодор спокойный, разумный и потрясающе правильный. Любовь не мешает служить Королеве. Служба не мешает отдаваться страсти по ночам. Как жаль, что Доминика держат цепи прошлого — изгоя, ничтожества и жертвы.

Таков мой жребий, ответил бы Доминик с почти безразличной обреченностью.

Но если Альтаир исчезнет из их жизни, все изменится. Доминик останется рабом до конца жизни, но рабом Самой Королевы — 'рабом божьим', говорили в старину, и то относилось в равной степени к мусорщикам и полководцам.

Чересчур сложно, чтобы объяснить.

— Не надо на меня так смотреть, — повторил Доминик, — Мне тоже не особенно нравится, но… наименее опасно. Не убьют, пока ты будешь держать меня в заложниках, а когда сбежишь… — он пожал плечами, — Только от тебя зависит, сумеешь ли уйти от погони, ее не избегнуть в любом случае.

— Понятно, — Альтаир мотнул дрэдами. И не сдержался: — А если я тебя придушу… случайно?

Лучше бы промолчал. Взгляд Доминика заставил Альтаира отвернуться. Где-то под кожей закололо нечто до ужаса смахивающее на глас совести, а вот этого зверя Альтаир абсолютно не намеревался заводить. Черви в ранах, и те милее.

— Извини. Дурацкая шутка, — буркнул он.

— В пятницу, — продолжал Доминик. — После мессы. У Королевы будет визитер, одна из дочерей. Тебе нужно схватить меня, пройти мимо гвардианов и открыть мувер. Все.

— Звучит просто, будто конфетку съесть, — снова фыркнул Альтаир.

— Нет. Не просто. Возможно, тебя убьют. Возможно, убьют нас обоих, — голос Доминика дрогнул; он подумал о Тео. Простит ли Тео его, если узнает… или не узнает?

Три дня — оставалось ровно три дня до исполнения плана, и Доминику меньше всего хотелось находиться в обществе Альтаира.

— Вот и все. Ты меня понял?

— Вполне. Я сцапаю тебя и выволоку к муверу мимо гвардианов. Там взламываю мувер и валю ко всем чертям. Ты остаешься здесь эдакой несчастной жертвой и плачешь на плече своего любовника. Хэппи-энд.

— Хэппи-энд.

'Надеюсь', подумал Доминик.

…И пошел отсчет. Три дня — забытье, Доминик не думал о Альтаире, о сумасшедшем и самоубийственном плане; в целой колонии, галактике остались только он и Теодор. Немного смахивало на острую стадию простуды. Горячо и полубессознательно — Доминик ничего не видел, он ощущал и запоминал.

Быть может, его последние дни. Быть может.

Страху места не осталось.

Любовь спокойная внезапно разбила скорлупу и разлилась страстью, стеснительный и осторожный Доминик превратился в Доминика безумного, желающего быть с Теодором, каждую секунду. Перехватывал поцелуи посреди мессы, раздевал в келье и мувере, не отпускал ни на секунду. Теодор удивлялся столь резким переменам, но не заводил разговора, боясь спугнуть Доминика. И тоже чувствовал почти горячечную, болезненную необходимость быть вместе, прикасаться, ласкать. Будто заново открывали друг друга, решаясь на эксперименты, прежде сдерживаемые стыдливостью или предрассудками.

Доминик не подозревал прежде, насколько любит Тео. Сейчас, на пороге неизвестности (смерти, твердило подсознание, и Доминик гнал от себя подобные мысли) — хотелось впитать Тео глазами, пальцами, всем телом. Улыбку и светло-голубые глаза, линяющие в зеленый при искусственном свете. Непокорные, длинные и постоянно рассыпанные волосы. Чуть грубоватую кожу и ранние морщинки вокруг глаз.

Доминик не хотел умирать. Только не теперь. Только не когда он до конца осознал, как ему важен Теодор.

И как он сам важен Теодору.

Забавно — прежде не задумывался. Воспринимал его нежность как покровительство, заботу о дрессированном питомце. Очарованную влюбленность разглядел только теперь — и горько было от того.

На грани. На эшафоте. Не раньше.

Я идиот, думал Доминик. Потом отгонял печаль, словно запивал горькую настойку сладким соком. Шептал Теодору — люблю тебя. Тот отвечал с паузой, будто не веря и не до конца сознавая внезапные перемены. Но светился счастьем — изнутри, счастье было золотистым, как его волосы.

Все будет хорошо. Когда Альтаир уйдет. Альтаир глупец, если принимает поступок Доминика за самопожертвование — на самом деле, отчаянная попытка избавиться от собственного прошлого, словно выжечь змеиный яд из раны.

Прошлого нет.

Доминик держал Теодора за руку и повторял беззвучно — прошлого больше нет.

Я всегда будут таким. Только для тебя — никого не надо больше, никого и не было до, не будет после.

И утыкался лицом в костистые ключицы Теодора, обнимал его, проводил кончиком языка по груди и темно-розовым соскам.

Доминик жаждал выжить. Вычеркнуть Альтаира и прошлое.

Остаться наедине с Теодором. Плевать на злые упреки 'вы рабы, вы ничтожества'… кто таков эгоистичный элитник, чтобы судить?

Свобода? Зачем она, если вдвоем нет разницы — служить или разгуливать по пустыням неосвоенных колоний?

Доминик не верил в свободу.

Зато поверил — и ныне полностью, до дна, до заполненного ртутными парами пьяного полубезумия — в любовь.

* * *

Ружье Теодора, которым тот некогда отстреливал выкидышей, при ближайшем рассмотрении смахивало на бумеранг. Посередине лаковая коричневая ручка с кнопкой, а по бокам слегка изогнутые трубки-дула. Доминик повертел предмет в руках. Теоретически он заряжался от специальных батарей, а сгусток розоватой плазмы генерировался прямо в хрупких на вид блестящих трубках. Легкое и удобное оружие, с таким запросто в одиночку противостоять не слишком тяжеловооруженной армии.

Что ж, Альтаиру не придется противостоять… у него будет билет на свободу. Ружье — для убедительности. Доминик с удовольствием бы разрядил его в нуль, но не знал как. Не спрашивать же у Теодора…

'Спокойно, Альтаир не воспользуется. Зачем ему стрелять в меня?'

Хотелось верить.

До утра пятницы Доминик старался не думать о побеге Альтаира, о собственном (жертвоприношении) поступке. Теперь счет на часы. На минуты.

Он поцеловал Теодора перед тем, как оба покинули мувер, поцеловал с тоскливым мутным предчувствием: последний раз. Он отогнал мрачные мысли, но пальцы были липкими, а губы пересыхали. Постоянно хотелось пить.

Альтаир выбрался из своей 'геенны огненной'. Доминик, озираясь по сторонам, всучил ему ружье.

— Только не вздумай использовать его, — взмолился он попутно, — Тебя убьют на месте и меня тоже!

— Не дурак, понимаю, — Альтаир взвесил в руке 'бумеранг'. Доминик отстраненно проследил за этим движением, на долю секунды поразился: до чего легко планировать побег, пронести в Башню оружие. Конечно, главе хора и фавориту Королевы доверяют, гвардианы почтительно склоняются перед ним и Теодором, приветствуя либо провожая.

И все-таки.

Альтаир говорил о свободе, но разве не свобода — выбрать рабство по своему вкусу? От довольного раба не надо ожидать восстания.

— Славная игрушка, — прокомментировал Альтаир, — Может, поиграем всерьез?

— Нет! — отрезал Доминик. Альтаир хихикнул.

'Покорная скотина', прочитал Доминик в мазутного цвета глазах Альтаира. И отвернулся, зашагал прочь, стискивая мокрые от холодного пота кулаки.

В тот день он жалел, что в придачу к черным мантиям они не надевают масок; еще опасался — не сможет петь, близкое панике волнение сводило горло.

— Ты плохо себя чувствуешь? — Теодор дотронулся губами до его лба.

— С чего ты взял? — на горизонте вновь взошла ложь. Доминику сделалось грустно, будто уронил в морскую пучину драгоценный перстень, — Я в полном порядке.

— У Королевы одна из дочерей, — напомнил Теодор, — Кажется, кто-то из верхушки, поэтому месса затянется.

— Понимаю…

— Но поскорее бы она закончилась. И мы поедем домой, — Теодор завершил диалог полупоцелуем — на полноценный не хватало времени.

Холодный зал-космос моментально отсек волнение и мерзкие спазмы, выстудил до дна. В зале Доминик — его тело, личность и разум — всего лишь придаток к голосу, к мелодии, будто выученной в инкубаторе. А то и раньше, в утробе матери, коротком периоде от зачатия до извлечения яйцеклетки.

Забавно, он до сих пор очень смутно знаком с остальными певчими. Исключая Тео, разумеется.

Доминик вглядывался в лица собратьев по хору, словно тщась сфотографировать их в памяти. Попрощаться. Но лица напоминали кукольные — с целлулоидной кожей и глазами-стразами, Доминика передернуло от холода физического и… их холода. Нет, они не ненавидели его, не унижали как во дворце Гвендолин и не завидовали успеху; люди эти сродни шестеренкам в огненной бездне. Каждая крутится на своем месте. Жар и холод, плоть и железо — суть одно.

'Как мне повезло с Тео', подумал Доминик. 'Он тоже не такой как все'.

И запретил себе думать; мелодия уже вступала в права, и ему, как солисту следует забыть обо всем на час, два, а то и больше, если гостья Королевы пожелает того. Доминик уставился перед собой, привычно перемешались звезды-свечи и обсидиан, отблески хрусталя и морское шевеление нескольких десятков мантий; Доминик ощущал себя на месте, почти хорошо, почти счастливым.

Все как обычно. Визитеры-дочери приходили и прежде, скромно держались подле трона и редко задерживались дольше, чем на полчаса. Краем глаза Доминик приметил женщину, спрятанную под расшитой диковинными цветами мантией и частой вуалью, она продефилировала мимо и опустилась на колени перед Королевой.

Но далее ни он, ни кто-либо еще не обращали внимания на гостью. Существовала музыка и голоса, однообразие, которое неспособно утомить. Как восход и закат. Как смена времен года. Вечность.

Доминик вклинился в работу 'шестеренок'. Так правильно. Каждому свое. Зря Альтаир пытается вырваться из круговорота самой Вселенной…

Он поймал пристальный, тяжелый, как чугунные оковы взор уже в самом конце, и его пробил пот: Королева догадалась. Королева ведает о каждом шаге, каждом вздохе детей своих, бежать от Нее — все равно, что скрыться от времени, от смерти.

Потребовалось более полуминуты, сообразить: изучает его не Королева. Гостья. Шевельнулась мантия и вуаль.

— Подойди, — приказала Королева, и поскольку месса была окончена, они остались втроем. Уходя, Теодор легонько тронул ладонь: 'Все будет хорошо'.

Да, да. Надежда растаяла, словно кубики льда в геенне рычагов, но отступать — только в пропасть.

Теодор оглянулся у выхода, и покинул зал нехотя, ссутулившись.

Доминик приблизился к трону.

— Тот самый, — проговорила гостья Королевы, не осмеливаясь вскинуть взгляд. — О Королева, я счастлива, что мой раб подошел Тебе.

— Я не ошибаюсь, — от интонации словно упала температура в и без того выстуженном зале. Градусов на десять.

— Позволишь ли Ты…

— Позволю.

Доминик не понял смысла диалога. Королева жестом приказала обоим покинуть зал. Гостья последовала в келью, Доминику отчаянно хотелось сбежать от непрошенной 'свиты', но женщина преследовала его, будто маньяк. В пустой келье она остановилась.

'Тео уже ушел', кольнуло Доминика.

— Что вы хотите от меня, госпожа? — Доминик задал вопрос в подобающей форме, не испытывая, впрочем, благоговения.

Гостья откинула вуаль.

— Ты не узнаешь меня?

Узнал. Разумеется, узнал; как мог забыть собственную экс-хозяйку? Гвендолин. Зачем?

Он молчал.

Он думал об Альтаире. Счет на секунды, и все оборвется, а Гвендолин здесь, мешает, черт подери… Как она не вовремя, неужели воображала, будто раб, о существовании коего прежде не догадывалась, захочет поблагодарить ее? Что ей вообще надо?

— Ты избранный Королевы, — сказала Гвендолин. Почудилась ли Доминику зависть?

Член Сената, любимая дочь Королевы — завидует какому-то третьесортнику… пусть и ныне певчему хора?!

Доминик отодвинулся к двери. Он думал об Альтаире, только о нем и кривом ружье-бумеранге. Выстрелит ли Альтаир, столкнувшись с Гвендолин?

— Уходите, госпожа, — тихо проговорил он.

— Вот как? Везение портит людей, это правда, — она скривилась. Подошла, сократив расстояния до десяти-пятнадцати сантиметров.

Доминик отметил ее красоту, непередаваемую, сродни величию самой Королевы. Он потер горячие щеки: к волнению присоединялось что-то еще.

'Быть может, в другом мире, до Войны… мы бы были вместе, и ты, Гвендолин, не звалась бы госпожой. Но мы здесь и я люблю Теодора'.

— Нужно вернуть тебя на пару дней, — продолжала Гвендолин. Она скучающе растягивала слова, и теперь подчеркивала: беседовать с рабом — унижение! — Видишь ли, хоть формально тебя причисляли к 'третьему сорту', определенные гены ценнее генов 'самца и воина'. Понимаешь, о чем я? Королеве нужны не только солдаты.

Доминик задохнулся. Смеяться, плакать, кричать… что делать? Хозяйка предлагает ему себя; его, ни-что-же-ство, приравнивают к отборным элитникам вроде Альтаира и Натанэля… И она красивая, зеленые глаза и хрупкая фигура, она кажется доверчивой и ласковой — обманчиво, но у Доминика есть шанс узнать, какова Гвендолин на самом деле, узнать ее, словно Адам Еву в райском саду…

— Ну? Если честно, мне неохота тащить тебя к себе, — Гвендолин скинула на пол мерцающее в темноте покрывало, осталась в узком и очень открытом матово-золотом платье. С плеча соскользнула витая бретелька. Доминик наблюдал за ней, облизывая пересохшие губы и касаясь тыльной стороной ладони своего горячего лица. Ключицы Гвендолин мягко выпирали из-под тонкой кожей и билась синеватая жилка.

— Давай сделаем это прямо тут, мне нет разницы. Королеве нужны недо-мужики вроде тебя, что ж, Ее воля — закон…

Она притянула Доминика за шиворот:

— Ну, чего ждешь?

Доминик молчал. Мутная боль, будто проявились замазанные язвы, расползалась по рукам и ногам. Он зажмурился, чтобы Гвендолин не заметила блеск слез.

Зачем… зачем в колонии такие законы? Биоматериал, шестеренки и подбор генов.

Ничего кроме.

Он проговорил имя Теодора и стало легче.

Он сдержано улыбнулся:

— Извините, госпожа. Я больше не ваша собственность. Вам лучше уйти, — Доминик подал ей мантию.

Вероятно, Гвендолин взбесилась бы. Отвесила пощечину, попыталась выцарапать строптивому рабу глазные яблоки, список вариаций продолжителен и даже интересен. Однако тикал таймер, и в момент, когда Доминик подавал Гвендолин мантию, в келью ворвался Альтаир с дрожащим от пульсации зарядов ружьем.

* * *

— Какого… — выдохнул Альтаир. Его зрачки расширились, адреналин зашкаливал ПДК. Он едва не выронил ружье.

— Что это значит? — Гвендолин развернулась на сто восемьдесят градусов, полагающаяся Доминику пощечина по эстафете едва не отправилась Альтаиру. Смуглая пятерня перехватила тонкое белое запястье. Альтаир вспомнил: вооружен. Вспомнил и кто действительно виноват, что он здесь.

Альтаир осклабился.

Гвендолин застыла, напоминая перламутровую статуэтку. Доминик наблюдал за сценкой отрешенно, будто играя с самим собой в монетку: орел — Альтаир убьет кого-то из них, решка — обоих.

План провалился.

Один из двух наконечников уставился между глаз Гвендолин, Альтаир удерживал ее за руку, по-собачьи скалился, по потрескавшимся губам текла слюна. Гвендолин дернулась:

— Убирайся!

Страха не показывала, не мысля, что раб способен выстрелить в нее — или попросту не успела испугаться. Альтаир щелкнул предохранителем:

— Как бы не так, госпожа, — он проговорил обращение с издевкой. — Черт подери… так даже лучше. Во много раз лучше. Не придется мучаться с подбором кода.

Рот Гвендолин превратился в пурпурную ниточку. Неловкая поза с вывернутой рукой, дурацкие угрозы бесили ее. Она произнесла вкрадчиво, и от бархатной полу-ласки Альтаир едва инстинктивно не поджал хвост и не плюхнулся на колени:

— Не позволяй себе лишнего.

Альтаир отпустил ее. Они молчали, тишина колотилась где-то в висках. Мускулы Альтаира видимо дрожали под загрубевшей кожей, рукоять оружия стала скользкой от пота. Гвендолин не меняла выражения лица. Она казалась бессмертной богиней… она и есть полубогиня, дочь Королевы, зачем Альтаир все это затеял, они оба затеяли, ох…

Доминик шагнул назад, запнулся о злополучную скамейку. Грохот оборвал паузу-дуэль.

— Знай свое место, раб, — Гвендолин не обернулась к источнику шума. Существовал Альтаир и его дерзкая выходка.

'Раб'. Определение хлестнуло Альтаира, словно вырвался из бездны язык огня.

— Я убью тебя! Убью! — заорал он, на шее вздулись вены, а оба ствола розовато раскалились от плазмы. Заточенная ярость ищет свободы.

Альтаир выстрелил, но не в упор, один из сгустков впечатался в стену над головой Доминика — тот пригнулся и съежился, тонко всхлипывая от ужаса. Второй опалил волосы Гвендолин, рыжие локоны взметнулись в пламени. Она завизжала, вцепилась, словно пытаясь сорвать пламя с головы. Она упала на колени, забилась. Альтаир толкнул ее грязным сапогом. Она беспорядочно дергалась, похожая на живую птицу, которую швырнули на раскаленную сковороду. Потом огонь унялся, но от прически Гвендолин остались клочья, словно обрывки спутанных ниток. В келье плотно и омерзительно запахло паленой шерстью.

— Ты будешь слушаться меня! — орал Альтаир, одуревший, опьяненный властью. Ружье-бумеранг скользило в его ладонях на манер вертушки, он пригнулся к ошалелой Гвендолин. — Или я размажу тебя, выжгу все кишки… как эта чертова Башня выжгла мои! Вставай!

Он ткнул ее дулом. Гвендолин поднялась, чуть пошатываясь. Доминик перехватил ее взгляд — зеленые глаза подернуло мутной пленкой, точно катарактой.

Шок так изменил ее?

Доминик ощутил жалость к бывшей хозяйке. Почему-то хотелось утешить ее. Альтаир уйдет, мы забудем его…

К реальности его вернул пока не-ушедший Альтаир.

— Ты тоже. Вставай.

Доминик не сопротивлялся. Было бы нечестно заменять себя другим. Другой.

— Альтаир, — едва слышно проговорил он, — Прошу. Не делай ничего…плохого.

— Заткнись, — Альтаир развернул его. В ямку под черепом уперся наконечник. Доминик живо представил, как плазма вскипятит ему мозги, поэтому прикусил язык; они с Гвендолин ничем не отличались в тот момент, послушные и растерянные.

План… какой к дьяволу план. Альтаир убьет их обоих, вот и все. Зачем ему жалеть кого-то, когда свобода зовет?

Доминик ждал подобного; не желая прощаться, он все-таки готовился к балансировке 'на грани гибели' (гораздо ближе, чем среди выкидышей!), но когда опасения обратились реальностью, а теплый металл уколол шею — он утратил способность размышлять, рассуждать.

Только повиноваться.

Свободной рукой Альтаир подхватил мантию Доминика, разорвал ее, получил плотную шелковую веревку. Связал руки заложников между собой на манер наручников. Гвендолин слегка передернуло от близости 'третьесортника' — бессознательный, вегетативный жест. Доминик покачал головой.

'Она не виновата. Никто из нас'

Пожалуйста, пусть все закончится хорошо.

Доминик возносил молитвы Королеве каждый день, но теперь не ведал, кого умолять о милости. Он уставился себе под ноги.

— Вперед, — скомандовал Альтаир.

* * *

Сигналы тревоги взорвались истеричным, похожим на крик младенца, воплем по всей Башне. Здание было живым организмом, и нарушение правил подобно смертельной болезни.

Теодор прервал диалог с каким-то певчим, бледным созданием, смахивающим на мышь-альбиноса; 'мышонок' пел неважно, о чем Теодор и сообщал — мягко, без оскорблений, но обладай мальчишка хвостом — непременно поджал бы его. 'Мышонок' почти обрадовался, когда мир расколола надвое сирена, вздернулись спрятанные экраны слежения, и лицо надоедливого 'шефа' исказилось от ужаса и боли.

Мальчишка сбежал, а Теодор остался, не в силах стряхнуть оцепенение.

Он стоял возле неровной, отделанной под древний камень стены, чуждо и нелогично мелькало трехмерное изображение. Прерывалось 'полоской'. Фигуры двигались по переходам Башни — крохотные, кукольные; Теодор понимал и не принимал происходящее.

Тревога. Тревога.

Тревога… сбежавший раб, вооружен нано-ружьем, взял в заложники дочь Королевы. Но Теодор не слышал о дочери, он уставился на третью фигуру, только на нее.

Никки. Как он оказался там. Почему к его затылку приставлена вторая половинка смертоносного жала?

Троица двигалась к выходу. Отовсюду подтягивалась охрана, стучали цепями и клепками 'киберы'. Башня исторгала из катакомб смертоносных и безобразных монстров, ощеривалась ловушками.

'Все просто', понял Теодор, 'Никки хорошо знает Башню, все ее закоулки. Поэтому он нужен этому…'

Да, Теодор узнал его.

— Убью, — ровно сказал он игрушечному Альтаиру на мониторе.

Теодор сорвался с места.

Запах горячего камня — кто думал, что камень пахнет горько, словно засохшие слезы? Или кровь. Башня вывернулась наизнанку, выпростала клешни и иглы, подземные орудия гибели.

Кошмар, просто ночной кошмар. Теодор во второй раз спасает Никки от выкидышей. День их странной встречи преследовал его, но теперь вернулся. Все повторяется.

Альтаир — такой же выкидыш, только прикрытый кожей; злобная ядовитая тварь.

Уничтожить.

Тревога.

Башня кричала, и Теодор кричал — беззвучно, врываясь в лабиринты туннелей. Рискуя сломать ноги, спрыгивал со ступенек длинных винтовых лестниц. Потолок и стены сжимались, точно родовые пути.

Теодор прожил в Башне большую часть своей жизни и нашел бы путь из нее с завязанными — или выколотыми — глазами. И ныне Башня, задыхаясь от безумия (тревогатревогатревога) все же вела его.

Он наткнулся на стражей. Он отшатнулся: прежде не любил встречаться с гвардианами нижних уровней. Покрытые слизью или несмываемой грязью, похожие на ящериц-переростков или обклеенных железом выкидышей, они противоречили темной эстетике Башни.

К черту эстетику.

Тревога.

'Только бы они не убили Альтаира прежде, чем это сделаю я'.

Мысль была холодной и неожиданно спокойной. Тело и разум Теодора разделились; узкое тело и напряженные мускулы — движение, но мозг рассуждает без лишних эмоций.

Порядок. Должен. Быть.

Порядок. Будет. Восстановлен.

Стражи продефилировали мимо, проигнорировали Теодора. Потянуло свежим воздухом, выход близко — Теодор обернулся на бесчисленные мониторы (тревогатревога).

Террорист и заложники покинули Башню.

'Но и я успел'.

Успел, именно так, Теодор не сомневался в себе. Едва выскочив из-под аркообразного свода Башни, он разглядел троицу. Альтаир нервно озирался на стражей, дергал курок, порой чересчур плотно прикладывая палец; кожа его блестела от пота. Теодору послышался скрип зубов.

Заложники… что с ними?

'С ним?'

Сначала Теодор разглядел Гвендолин, и ужаснулся ее виду: почти лысая, с ожогами на темечке, в грязной одежде, она смахивала на привидение или узницу какого-нибудь жуткого подземелья. Индифферентная к происходящему, она вышагивала на ватных ногах, слегка качалась.

Доминик был живее. Но Теодора словно хлестнули по лицу мокрой тряпкой.

Обреченность. Гвендолин так и не смирилась с возможной — вероятной на девяносто процентов, смертью, Доминик же будто всходил на эшафот. Доминик уже мертв, умер, когда Альтаир приставил ружье к затылку.

Или раньше?

'Нет, нет. Я спасу тебя'.

Теодор, незамеченный ни 'террористом', ни гвардианами, двинулся ближе.

Альтаир боялся… Ничего удивительного: гвардианы обступали. Довольно узкий внутренний двор Башни напоминал бестиарий, твари из самых глубин Башни выступили наружу. Кисло пахло искореженной плотью. Киберы с выжженными лицами направили на Альтаира лазеры, красных точек так много, что Альтаир выглядит залитым краской.

Теодор протиснулся между рогатым минотавром и бесформенной амебой с ложноножками вместо конечностей.

Поближе к Доминику. Поближе… чего они там вообще делают?

Чего Альтаир добивается?!

Ответ столь прост. В другой ситуации Теодор бы рассмеялся примитивному мышлению 'террориста'. Конечно, чего еще может хотеть такой, как он? Сбежать. И двигаются они к муверу, муверу заложницы, дабы та разблокировала двери.

Идиотская затея, безумная. За все правление Королевы никто не сбегал от Нее — от дочерей, возможно, но не от Самой.

Затея невыполнима, нерешаема, как теорема Ферма.

Альтаир последний кретин, если решился на подобное.

Троица продвинулась до желанной цели, и Теодор расслышал, как Альтаир приказал Гвендолин открыть бронированные двери мувера. Набрать необходимый код. Гвендолин пришлось встать на колени. И Доминику. В его исполнении то выглядело финальной готовностью к казни.

Оружие в руке Альтаира перехватывало солнечные лучи, слепило узкими солнечными зайчиками. Двор переполнился гвардианами; Теодор не дышал и считал секунды. Сейчас они уничтожат дерзкого раба.

Но прежде… прежде Альтаир выстрелит, и Теодор уже слышал негромкий хлопок плазмы, видел отражение его в расширенных до темноты тронного зала зрачках Доминика.

'Он уже мертв', снова подумал Теодор, и в горле сделалось горько, будто глотнул испорченного молока.

Нет. Не мертв. И хотя бы одного из троих… из них четверых можно спасти.

Теодор сократил расстояние до полуметра. Он прятался за серой шершавой колонной, похожей на массивный дикарский тотем, вместо морд животных колонну изрезала абстрактная резьба. Камень ощущался теплым — контрастом к ледяным ладоням Теодора.

'Спасти. Только одного'.

Теодор вспомнил закон.

Рабу следует спасать госпожу. Свою, чужую — неважно; биологическая женщина на первом месте в любой ситуации. Закон выплыл подкорковым инстинктом, и Теодор царапнул ногтями колонну.

Спасти… госпожу? Обязан?

Таков закон. Разве Теодор когда-то нарушал законы?

Через любовь можешь переступить, но не через то, что выше тебя.

'Поэтому Доминик уже мертв, мертв до того, как плазма разорвала ему череп. Ты ведь примерный раб, Тео. Ты отдашь свою жизнь за госпожу и никого другого. Так надо…'

Гвендолин сбивалась, набирая нужные цифры. Альтаир орал на нее, тыкал в хребет дулом ружья-бумеранга. Боковым зрением Альтаир давно заметил тварей Башни; ныне они смрадно дышали и щелкали кнутами в метре-двух от мувера и троицы.

Предупреждали о погоне, да. Но не о… подобном. Сколько их, минотавров и близнецов, зомби, киборгов, неназванных созданий — рваных склепных теней. Альтаир старался не озираться по сторонам, и все-таки удивлялся: откуда столько? Из-за него, из-за… госпожи, чтоб ей провалиться?

— Эй! — заорал Альтаир. — Я не трону их! Я уйду и все! Ты, Королева или как тебя — отпусти и мы квиты!

Гвендолин сломала ноготь и коротко, по-крысиному, пискнула. Альтаир пихнул ее коленкой.

— Торопись, — зашипел он, и громче:

— Я отпущу обоих! Дайте мне уйти, и я…

Круг смыкался. Цокнул копытами минотавр, клацнул кнутом гвардиан-близнец. Из вывернутой трахеи его потекла желтоватая слизь, от которой задымился песок.

Что за извращенный разум выдумал их всех, — Альтаир моргнул; при дневном свете исчадья Башни смотрелись вдесятеро омерзительнее.

Гвендолин приподнялась, увлекая за собой Доминика. Последний болтался, по мнению Альтаира, вроде тюка с тряпьем: не протестовал, не жаловался, не выказывал каких-либо признаков жизни. Может, отключился.

Плевать. Сам вызвался в 'спасители', благородный… ха. Он выполнил свою функцию. Только бы Гвендолин успела… несколько секунд, прежде чем твари атакуют…

Несколько…

Успеть.

Если бы не Гвендолин, их давно разорвали бы на куски, но Королева не желает убивать дочь. Прихватить с собой? Альтаир еще раз оглянулся — нет, не успеет, твари оторвут ему ноги пока медлительная от шока Гвендолин будет забираться в мувер. Еще и Доминик. Плохая идея — связать их, теперь Альтаир видел ошибку. Роковую ошибку.

Ружье выскальзывало.

— Я не трону их! — снова завопил он, крик ударился о колонны и своды Башни, вернулся эхом, эхом и гортанным рыком гвардианов. Какая разница… от Королевы никто не убегал. Альтаир не станет первым.

'Черта с два!'

'Выполняй свою функцию', - твердила часть Теодора; секунды окаменели вместе с опорой-колонной.

Обоих заложников не спасти. Теодору придется…

(Предать)

Выбирать.

И да, он уже рассчитал траекторию, а генетически совершенные данные 'элитника' не подведут.

Все просто — когда правильно.

По-птичьи чирикнул кодовый замок.

Стражи сорвались с места. Это было похоже на внезапные сумерки, на затмение — небо, воздух, каждый сантиметр заполнился воем и скрежетом, пыль взметнулась ввысь вместе с топотом, хлестом крыльев и стуком железа…

…и выстрелом.

И запахом крови.

И раскаленным трепетом сваренной заживо плоти.

И…

(все кончено)

Кровавые брызги смешались с пылью и воплем, предсмертным захлебывающимся воплем, а потом мувер накрыла черно-бурая масса гвардианов.

* * *

…но Доминик жив. Медленно распробовал данный факт; он смирился со смертью и со своей ролью жертвы, точно библейский юноша, чей отец привел его на гору для жертвоприношения. Смириться с не-смертью — почти так же трудно.

Он разлепил веки. В глаза набился и щипал песок, он попытался протереть их, но запястье по-прежнему держала веревка и тяжелый груз.

Я жив, соображал Доминик, значит кто-то…

Не.

Отрицание вспыхнуло новым выстрелом.

…кто?

Мувера поблизости не оказалось, зато хлопали крыльями исполинских нетопырей летучие стражи в небесах; Доминик безучастно проследил за кучей-малой в воздухе. Альтаир ушел, да… Альтаиру всегда удавалось задуманное, он из тех, кто платит любую цену ради спасения собственной шкуры. Наверное, так правильно.

Кто?!

Груз тянул, точно булыжник в болото. Доминик решился повернуть голову вбок. Он тут же пожалел: одно дело ощущать неприятную безжизненную тяжесть, примотанную к запястью, другое…

Гвендолин.

'Я так и не назвал ее по имени'.

Дурацкая мысль, вдвойне — о груде мяса и черепных осколков. Плазменный заряд разорвал не только голову, но и часть хребта. Позвоночный столб с остатками черепа торчал на манер экзотического цветка. Тело Гвендолин напоминало старую игрушку-объект детского садизма. Разбросанные во все стороны конечности дополняли картину.

Доминик стер со щеки серовато-бурое желе.

'Вышибу тебе мозги', старая как мир угроза, но кто в реальности наблюдал подобное?

Доминик дернулся. Желудок его явно протестовал против подобного зрелища: комья костной массы, мозга и крови заляпали все вокруг, но главным образом — 'напарника по несчастью'.

Выжившего.

Я жив, а она нет, думал Доминик; тошнота подбиралась к горлу, но вырвать на труп хозяйки — не слишком-то уважительно, и Доминик сдерживался. Он снова потянул обмотанную шелковой лентой руку. Труп колыхнулся, будто от слабого шевеления воды. В 'лепестки' костного цветка набился песок.

Доминик повторил маневр, уже отвернувшись. Вежливо-невежливо… с него довольно, он не настолько вынослив. Удивительно, как до сих пор не впал в кататонию/истерику/аутизм.

Любоваться на останки Гвендолин Доминик не собирался.

Вокруг царила суматоха. Ровные ряды гвардианов перемешались. Пыль вздымалась вдоль колонн, приходилось часто-часто моргать и кашлять. Но его и Гвендолин, — ошметки Гвендолин, — не трогали.

Миновала минута, десять, или час, прежде чем Доминик нашарил какой-то кусок железа, оброненный гвардианом. Упорно отворачиваясь от цветка, перерезал веревку.

Только тогда сумел подняться на ноги.

И тут же плюхнулся обратно, неловко подвернув под себя ноги.

'Теодор. Он… тоже?'

Тоже не?

Доминик ползком рванулся к распростертому в позе морской звезды Теодору. Тот лежал в песке лицом вниз. Если у него осталось лицо, прокомментировал мерзкий 'внутренний голосок'. Доминик закусил губу.

— Тео, — всхлипнул он, — Тео…что…

'Что вообще он делает здесь?!'

Доминик коснулся его, попытался перевернуть. Ладонь стала влажной. И багровой, словно закатное солнце. Доминик часто-часто задышал, на выдохе произносил имя Теодора. Тот не отзывался.

Перевернуть удалось, невзирая на неестественную тяжесть худого жилистого тела. Доминик задержался, прежде чем проверить.

Да/нет.

К окровавленным губам прилипли мелкие камешки, словно Теодор накрасился экзотичной помадой, гравий и песок запутались в волосах, а больше всего — в зияющей ране чуть ниже сонной артерии, под ключицей. Рана пульсировала и существовала будто отдельно от самого Теодора, исторгала бесформенные длинные потеки, казалась чужеродной, налепленной. Смахивала на красную губку.

Плазменный ожог вскипает и закупоривает сосуды, сообразил Доминик.

А глаза Теодора были совсем сапфировыми, пронзительно-яркими, то ли из-за сузившегося в агонии зрачка, то ли эффект яркого солнечного света.

— Тео, — всхлипнул Доминик. Ужас сменился болью, пока еще — выносимой, пока — не принял…

Ресурсы небезграничны. Доминик сойдет с ума, не смирится.

Так проще.

— Тео, — повторил он, стирая с губ Теодора песок и камни.

Окровавленные губы шевельнулись.

Жив. Выживетвыживет.

— Помогите, умоляю, помогите! — заорал он. Зажимал пальцами рану Теодора, не отпуская жаркую кровь. — Помогите!

Ждать не пришлось. Суматоха вокруг утихала. Выступило странное создание — прежде Доминик опасался бы его, теперь — надеялся. Они — слуги Королевы, они помогут Теодору, и неважно, что 'помощник' выглядит как разорванная и собранная вновь груда плоти, двухголовая и о шести лапах.

— Помогите.

Страж склонился над Теодором.

— Нарушшшитель, — прошипело создание. — Наказать.

— Что?! — опешил Доминик. Нарушитель?! Почему?!

— Следовало спасти госпожу. Он сделал неправильный выбор. Он получит свое… — бугристые, покрытые жабьей кожей конечности протянулись к Теодору.

— Нет! — Доминик кинулся на не-спасителя (враги, везде, почему… почему!?), но гвардиан мягко откинул его, как крупная собака — щенка. — Нет, пожалуйста…

— Нарушитель, — повторил страж, поднимая Теодора. Длинные руки того расслабленно свесились, кровь капала с кончиков пальцев и гасла в песке.

— Прошу вас… не делайте ему ничего… плохого, — Доминик кинулся вслед; стража он не различал, только сапфировую пустоту глаз Теодора, багровые губы на фоне бледной кожи и золотистые волосы. Почти красиво. Почти…

Доминик бежал за стражем до самой Башни, и далее — вниз, по винтовым лестницам. Создание двигалось небыстро и мерно. Каждый шаг отзывался кровавой кляксой на полу. Каждая клякса подобна удару кнута; Доминика подкидывало.

— Пожалуйста! Отдайте!

Страж не слышал.

Страж сокрылся за исполинской дверью, которая захлопнулась перед Домиником, и тот лишь сломал ноготь о холодную, обитую железом, яшму.

— Тео… — пробормотал он, прижимаясь лбом к двери. — Тео. Почему.

Наверное, он рыдал или бился в истерике, звал Теодора, колотился в дверь. Как бы то ни было, через пару часов полуобморочное забытье захватило его, подобно инею.

Он сполз на пол и затих.

* * *

Альтаир держался за руль и давил на газ.

Все, что ему оставалось делать — держаться, давить и надеяться.

Крылатые змеи и уродливые создания — ожившие каменные горгульи, полумеханические 'пчелы' с человеческими головами, скрежет металла и когтей, вой сирены и навязчивый голосок, твердящий о повреждении каких-то систем — вырывали из реальности; Альтаиру следовало сдаться. Выпрыгнуть на полном ходу. Легкая смерть: после того, что сделал — наилучшая участь, сродни призу.

(я убил госпожу)

Фоновая мысль. Одна из помех.

На самом деле Альтаир не помнил, как выстрелил, не помнил — откуда выскочил кто-то третий, вызвав дополнительное замешательство. Альтаир заскочил в мувер и рванул прочь, вот короткая история.

Он уворачивался от горящих стрел и кислотных 'плевков'. Не особо маневренный мувер болтался бревном в горной реке, Альтаир ругался.

(яубилгоспожунуипусть)

Альтаир жаждал выжить. Пройдено девяносто процентов пути, обидно поскользнуться на финишной черте.

Альтаир ворвался в сгусток стальных змей; гадючьи головы росли из единого куцего туловища, снабженного парой кожистых крыльев. 'Дракон' плюнул кислотой. Песочно-желтая жижа прожгла бронированный потолок и капнула на сидение в паре сантиметрах от альтаирова паха. Его передернуло.

Он хотел не только выжить… но и остаться максимально целым.

Отвратительно скрежетнуло металлическое сочленение киборга-'пчелы', пропоров кусок двери. Перед Альтаиром всплыло бледное умиротворенное лицо, лицо спящего — только веки скреплены рыжей медной проволокой; синюшные губы прошептали 'сдавайся'. Альтаир врубил максимальную скорость, оставил вмятину в брюхе 'пчелы'. Мувер закрутило волчком, несколько раз перевернуло вверх дном, но мертволицый кибер отстал, а Альтаир перевел дух.

Рано.

Приятный голос повторял 'системы повреждены, степень деструкции..' — проценты лезли под сотню. Альтаир не слушал, он успел возненавидеть голос, неживой, кибернетический, словно сама Башня с ее нежитью-стражами.

Словно Сама Королева.

Будь Она проклята.

Альтаир выкрикнул это в рваную рану-дыру на боку мувера. Если преследователи и уловили — ярости им не прибавило и не убавило.

Ударил стрекалом черно-синий червь, гладкий и жирный, будто обтянутый пластиком. Альтаир пригнулся, иначе жало пробило бы ему голову.

Еще одна дыра.

Степень повреждения…

— Я выживу, — Альтаир прокусил губу до крови, а пальцы свело судорогой — так крепко он цеплялся за (жизнь) руль. — Назло всем вам. Назло.

Перегрузка. Сверхзвуковая скорость. Мувер дегерметизирован.

По вискам, шее и груди тек пот. Его колотило от выплеска адреналина. Набухали вены на руках. Альтаир заставлял себя успокоиться… очень трудно, когда за тобой гонится адская свора, мало кислорода и выворачивает наизнанку сосуды. И все-таки элитников не зря именовали так: идеальная генетика позволяла выжить в экстремальных условиях. У третьесортника или техника давно отказало бы сердце.

'Я вырвусь, вырвусь, я'

Погоня смыкалась кольцом. На капоте и лобовом стекле болтались какие-то создания, Альтаир не смотрел на них, Альтаир дергал руль и жал кнопки борткомпьютера. Отчаянно ругался, шипел и извивался, как червяк на крючке.

(выживувыживувырвусь)

Внезапно выросла Башня — воплотилась из пустоты черной громадой, Альтаир едва не заорал — откуда, нечестно, а мгновением позже сообразил. Свора загоняла его на место. Он-то воображал, будто смотался…

Черта с два.

Свора не отпускает жертву.

Альтаир рванул вверх, выше, снова продирался через визжащий заслон; вертикально вверх, вдоль стен Башни. Вблизи они шероховатые, как сотворенная природой скала и стеклисто поблескивают на солнце.

Днище мувера скрипнуло, когда Альтаир 'перепрыгнул' через зубцы на крыше и приземлился на плоскую поверхность.

Сейчас выродки разорвут его… но под сидением еще валяется ружье, и нескольких тварей он заберет с собой.

Хотя бы так.

Альтаир стрелял прямо из раздолбанного мувера, куски железа падали на голову — преследователи рвали крышу и бока, верещали, когда сгусток плазмы прожигал очередное уродливое тело или обшивку. Альтаир истерично смеялся, и стрелял, стрелял, стрелял…

Стражи смыкались плотнее.

Заряды кончались. Альтаир дернул рукой, оружие выскользнуло на скользкую кромку крыши. Альтаир пнул разваленное дно мувера.

Все-таки попался.

Но не жалеет, ни о смерти госпожи, ни о побеге. Только о зря потраченном на этого долговязого психа заряда, впрочем, конструкцию двухстороннего 'бумеранга' не изменишь.

Альтаир выскочил из мувера.

— Ну, вперед, мрази! Жрите меня! Волоките Королеве! Все равно я сделал вас всех! — он изобразил неприличный жест.

Горгульи взмахнули крыльями, змеи заголили раздвоенные на манер рыбной вилки жала.

…но не атаковали.

И Альтаир думал: почему. Стоял, раскинув руки, точно намереваясь взлететь без мувера и ногтями разодрать складчатые кожистые шеи горгулий; твари копошились вверху, а потом на мгновение расступились…

— Какого…

Стальной вихрь с небес подхватил Альтаира. Быстро — он не успел сообразить: друг или враг, что вообще происходит.

Но твари остались позади, Альтаир оглянулся и секунд десять невидяще пялился на них.

'Я в мувере. Другом. Где?'

— Привет, — услышал он. Переключил внимание, и челюсть едва не сползла до колен.

За рулем мувера сидел Натанэль.

— Ты? Какого… — Альтаир сжал кулаки.

Натанэль улыбался тихой, загадочной улыбкой, словно сулил сюрприз. Подарок в золотой упаковке с кудрявым бантиком. Неестественная улыбка, цветная аппликация на безобразной дыре. Альтаир напрягся, чувствуя новый выброс адреналина в кровь:

— Чего тебе надо?

— Решить нерешенные вопросы, конечно, — Натанэль улыбнулся еще шире. На белых зубах блеснула пленка слюны.

Мувер прибавил ходу.

* * *

Сбежать из закрытого мувера труднее, чем из Башни. Альтаиру оставалось сидеть молча и следить за Натанэлем; тот поигрывал нано-кинжалом, попытайся Альтаир напасть — получил бы нанолезвием лезвием по сонной артерии.

Альтаир не шевелился.

Летели они долго. На периферии вспыхивали вскрики горгулий, но почему-то стражи не гнались за беглецом. Совсем тупые, — решил Альтаир, — потеряли след, стоило сменить средство передвижения.

— Как ты меня нашел?

— Личный мувер госпожи дистанционно контролируется техниками, — пожал плечами Натанэль. — Я умею находить общий язык с нужными людьми.

Альтаир фыркнул.

Мегаполис мелькал пестро и хаотично, словно рассыпанный песок разных цветов. Хотелось рассортировать по бутылочкам. Но город не интересовал Альтаира. Лишь конечная цель.

— Куда мы летим?

Натанэль снова подсунул свою улыбку-просроченную кредитку. Альтаир замолк.

Ответ он получил вскоре, и ответ не понравился ему.

Мувер снижался, тянуло болотом, застарелой гнилью и канализацией. Картина соответствовала запаху. Разбитые остатки каких-то древних зданий, изъеденные всеми видами плесени — чаще всего стены обрывались на полпути, порой проваливались в черные дыры, откуда изрыгалась мутная жижа. Разноцветная поросль на кусках строений образовывала граффити. Уродливо выпирали балки, словно выломанные кости динозавров. Постукивала, осыпаясь, бетонная крошка.

Трущобы.

Альтаир вспомнил, как третьесортник рассказывал: именно тут прячутся контрабандисты.

'А еще здесь опасно'.

Альтаир покосился на Натанэля. Тот, тем временем, опустил мувер на широкую и просторную бетонную площадку. Плесени и лишайников на ней хватало, как и трещин в человеческую ногу шириной, но все-таки бетон держался. Некогда тут располагался ангар.

— Выходи, — приказал Натанэль.

— Чего тебе надо?

Натанэль вновь не ответил, однако Альтаир подчинился. Едва они покинули мувер, Натанэль швырнул Альтаиру нечто блестящее. Предмет упал рядом со ступней.

— Что это?

— Твое оружие. Я хочу убить тебя, — буднично проговорил Натанэль, — Я бы мог сделать это прямо в Башне, или выкинуть за борт по дороге… но я предпочитаю честный поединок. Камилл должен быть отмщен по всем правилам.

Альтаир подобрал нано-кинжал. Копию того, с каким играл Натанэль по дороге.

Потом он расхохотался.

— Ты идиот, Натанэль. Неужели трухлявый техник стоит того, чтобы рисковать задницей?!

Бледно блеснуло лезвие. Альтаир двинулся к Натанэлю.

— Или ты воображаешь, будто я подставлю глотку и позволю прирезать меня?!

Натанэль отразил выпад. Альтаир едва успел отдернуться.

— С ума посходили элитники, — Альтаир покачал головой. Он напряженно наблюдал за Натанэлем, тот застыл в закрытой позе неподалеку. Лицо его чудилось гипсовой маской. — Один ради третьесортника под выстрелы кидается, другой за гнилье ходячее мстить собрался…

Черед Альтаира уворачиваться — Натанэль кинулся на него. Бесцветное свечение мелькнуло возле горла.

— Не смей говорить так.

— Да пошел ты. Любитель тухлятины!

Атака Натанэля — камнепад, но кто даровал столько ловкости камням? Альтаир уклонился не без труда, нагнулся и прыжком настиг Натанэля. Нож чиркнул вдоль запястья. Брызнула кровь.

— Любитель тухлятины! — повторил Альтаир злорадно. Он убьет Натанэля, а потом воспользуется его мувером.

Он коротко выругался — Натанэль рассек ему предплечье до локтя. Неглубокая, но болезненная рана.

Плевать. Заживет.

Вновь дистанция. Они двигались по кругу, словно два хищника; знаток древних животных Материнской планеты сравнил бы их с черной пантерой и волком. Оба и скалились по-звериному. Вместо клыков и когтей — нано-ножи, но суть хищника не меняется от выбора оружия.

— Ты заслужил смерти, — проговорил Натанэль внезапно; зрачок его сузился, оттого сетчатка светилась желтоватым. — Понимаешь? Ты должен умереть. Сейчас.

— Черта с два!

(выжитьвыжитьвыжить)

Слова Натанэля подхлестнули Альтаира, вернув в жерло Башни, в напряжение — мокрые ладони и прерывистое дыхание заложников — пути оттуда, в безумие побега на изодранном мувере. Альтаир выставил кинжал на манер двуручного меча, и в следующую секунду расстояние между ним и Натанэлем снова сомкнулось.

И снова кровь.

Не кровь Альтаира.

В бою необходим трезвый ум, но в венах Альтаира — адреналин, чистый, как дистиллированная вода. Завязалась борьба. Дыхание Натанэля похоже на дыхание заложников. Его мускулы напряжены, того гляди разорвутся, и кинжал тянется к горлу.

(тыдолженумереть)

Ну нет.

Альтаир вонзил нож куда пришлось, и надсадно хохотнул: Натанэль вскрикнул. Липкая жижа была светлой, с белесым оттенком, а Натанэль выронил свое оружие и покатился по грязному плесневелому бетону. Он закрывал лицо. Альтаир скалился.

'Добить. Нужно добить'.

Натанэль поднял голову, и Альтаир увидел куда попало лезвие.

Только один орехово-желтоватый глаз светился ненавистью. Из второй глазницы свешивалось что-то склизкое, розовое, похожее на яичный белок с томатным соусом. Кровь залила лицо Натанэля, слепила волосы и собиралась в уголках губ, глаз же вытекал медленнее и сползал по щеке огромной слезой.

— Добить тебя, чтоб не мучался? — сказал Альтаир.

Натанэль не ответил. Шатаясь, встал на ноги. Движение в сторону оброненного оружия было перехвачено, Альтаир продемонстрировал оба.

— Думаю, все-таки добить.

— Ты… заслужил…смерти, — прохрипел Натанэль. На бетон плюхнулся кусок глаза. Натанэль двинулся на Альтаира — медленно, раскачиваясь из стороны в сторону, будто подбитый робот, а нано-лезвия подмигивали бледно-голубым.

Альтаир ухмылялся.

И когда Натанэль остановился в паре метров от него — тоже.

— Чего ждем? Помолиться решил… ничего, скоро встретишься со своим техником! Знаешь, я убил сегодня главного певчего Королевы, а еще госпожу Гвендолин, — Альтаир явно наслаждался моментом. — Ты — третий. Радуйся — в такой компании отправишься в ад…

Альтаир взмахнул кинжалами.

Кинжалы выпали из рук. В единственном глазу Натанэля отразились мелкие уродливые фигуры, десятки и сотни существ. Похожие на багровых пауков, они карабкались по бетону, бесшумные до поры.

У них острые зубы. Много, много зубов и когтей.

Альтаир заорал, и крик его протянулся до Башни, до дворца Гвендолин, перехлестнулся в визг и ультразвук. Выкидыши набросились все и сразу, и мириады клыков ворвались в плоть Альтаира, разделяя на волокна.

От Альтаира, лучшего элитника госпожи Гвендолин и беглеца из самой Черной Башни не осталось и единой косточки. Выкидыши поглощали любую органику, а подобный обед выпадает не каждый день.

Затем выкидыши окружили Натанэля. Выкидыши были его семьей, и ныне узнали своего 'питомца'. Один из мутантов коснулся узким черным языком раны Натанэля. Кровь моментально свернулась.

Натанэль ответно лизнул костистое уродливое лицо вожака. Это значило: я остаюсь с вами, идти некуда: неполноценный раб подлежит уничтожению. А еще госпожа мертва, но главное — мертв и отомщен Камилл.

Что делать Натанэлю в чужом ему мире?..

Выкидыши сползали с бетона. Натанэль помедлил немного, оглянулся в сторону Башни, и последовал за ними.

* * *

Очнулся он от прикосновений, легких осторожных прикосновений, словно визитеры страшились потревожить покой и тяготились своей обязанностью. Мягко шелестел шелк и почти ласковы были прикосновения. Но Доминик оттолкнул их, не меняя скрюченной позы зародыша.

Какая разница, кто и зачем явился?

Разве вернут ему Теодора?

(Нарушитель, говорило создание с искореженной плотью, неподкупное как архангел-судия)

Руки помедлили немного, точно вспугнутые птицы, и вернулись. Настойчивые.

— Что вам нужно? — Доминик сел на полу, щуря заплаканные опухшие глаза. Когда рыдал? Не помнит, ничего не помнит, только буйство красок — синий-золотой-алый и холод яшмовой двери.

— Ты должен пойти с нами, — ответили незваные гости. Ими оказались певчие, Доминика вновь передернуло от их отрешенных лиц. Русалки-утопленники из потаенных рек, явилось сравнение.

Певчие обступили его черной шелковой стеной, молитвенно сложили руки. Доминик мог поклясться — они немного боятся его.

'Я так ужасно выгляжу?'

Он горько усмехнулся, затем сглотнул: новый комок боли (я-не-смогу-вынести-я-сойду-с-ума) подкатил к горлу, пустил метастазы в мышцы и артерии.

— Куда пойти? — проговорил Доминик с усилием.

— К Ней. Она хочет видеть тебя. Нас, — цепкие русалочьи лапки потянули Доминика за собой.

Он подчинился. Воля Королевы — выше всего, и в предсмертной агонии слушайся Ее, но еще каплей на иссушенную почву брызнула надежда.

Быть может, Теодор жив. Быть может, Королева решила помиловать его, или хотя бы есть шанс вымолить прощение.

Знакомые переходы. Доминик шел, окруженный свитой — или конвоем; спотыкался на ступеньках. У кружевного моста пришлось схватиться за перила, иначе растянулся бы на скользком металле. Он напоминал сомнамбулу, единственная мысль заняла разум и нервы.

Спасти Теодора. Вытащить его из ада, с того света — почему бы и нет? Доминик готов платить. Любую цену.

В зале было холоднее, чем обычно, но в черноту плеснули двойную дозу серебра; Доминик зажмурился, померещился иней и снежные узоры на стенах. На самом деле под потолком горели дополнительные свечи.

Он привычно проследовал к хрустальному трону и опустился на колени. Он успел встретиться полувзглядом с Королевой. Маска не меняла выражения.

Ничего не случилось. Здесь — вечность, здесь застыло время и свернуто пространство.

Горло Доминика свело судорогой. 'Если прикажут петь — не смогу', подумал он равнодушно, — 'Ни теперь, ни потом, никогда более'. Для Королевы нет времени, жизни и смерти… любви тоже, только ритуалы.

'Но я слишком слаб. Слишком…живой'.

Королева кивнула ему. Доминик уцепился за жест.

— Прошу Тебя… Прошу, — он прохрипел. Голос не слушался, чудилось — мУка потечет изо рта, точно кровь при ранении легкого, он протянул руки в первой за все время истинной молитве. — Прошу… верни его.

Королева не ответила.

Но выступили певчие, бесплотные тени, они окружали Доминика теснее и теснее, шуршащим гибким кольцом. Доминик следил за ними — зачем? Что им нужно от него? Убить?

Не самый худший вариант… особенно если его примут вместо Теодора.

— Я во всем виноват! — выкрикнул Доминик. Он приник лбом к прозрачной 'ножке' трона так плотно, что прихотливая резьба оставила царапину над правым веком, — Я помогал Альтаиру сбежать, и меня спасал Теодор… умоляю, покарай меня вместо него…

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги