Глава 4

Утром я проснулась от тоскливо-тревожных звуков адажио Альбиони. Что ни говори, в самый раз для моего настроения аккомпанемент. Нет, оно мне, конечно, очень нравится – разумеется, адажио, а не мое нынешнее настроение, только слишком прочно засело воспоминание о том, что именно эту мелодию сделали персональным похоронным маршем чуть ли не для все наших генсеков. Кстати, ума не приложу, как этот диск оказался в музыкальном центре, вроде бы с вечера там Боккерини стоял? Может быть, это Володькины каверзы? Так сказать, народный бунт, акция протеста. Он до сих пор не избавился от привычки делать вид, что ненавидит мое пристрастие к классической музыке. Надо же ему, горемычному, хоть что-то во мне ненавидеть. Вот и решил дать мне на собственной шкуре почувствовать, каково ему, бедненькому, приходится – выбрал самое что ни на есть жизнерадостное. Глупые шутки, так ему и скажу.

Впрочем, Володька не виноват, что у меня плохое настроение. Он и так вчера весь вечер вокруг меня прыгал, все пытался дознаться, чего это Иван-царевич невесел, буйну голову повесил. А какое тут веселье, когда мне с утра да на шефский ковер? Я ведь до сих пор не придумала, чем бы смягчить начальнический гнев. Да уж если на то пошло, Кошелеву есть на что гневаться. Не оправдала, так сказать, оказанного доверия. Только я-то тут при чем? Я, что ли, благоверного нашей героини на тот свет отправила? Весь день в ментовке продержала? Только все это детский лепет, даже не отговорки: необходимо было предусмотреть любые ситуации и запастись резервным вариантом. А я наивно понадеялась, вернее, халатно поленилась. Может популярная телезвезда позволить себе такой маленький каприз, как лень? Не может, если не хочет навсегда распроститься со своей популярностью.

Если честно, Альбиони начал меня раздражать. Равнодушно удивившись сему факту, я выползла из кровати, нашла пульт и выключила музыкальный центр. Не хочется мне сегодня музыки, разве что нацистских маршей для поднятия боевого духа. Но решив, что мир к этому еще не готов, по крайней мере, в лице моего супруга, я отправилась на кухню.

Володьки дома не оказалось. Этот факт удивил меня куда больше, чем внезапная мелофобия. Куда же он мог подеваться в такую-то рань? Продолжая недоумевать, я машинально посетила ванную, умылась, почистила зубы и еще раз обошла квартиру. Нет, в кровати он не затерялся и в холодильнике тоже не прятался. Зато я нашла записку на кухонном столе, которая и пролила толику света на сию, покрытую мраком тайну: муж ушел в университет – и кому могло прийти в голову ставить в субботу первую пару?! Ушел пораньше, чтобы успеть занести своему приятелю очередную партию курсовых, написанных для ленивых студентов-тинейджеров с желеобразным коктейлем из пепси, децельных дискотек и ночных клубов, вместо серого вещества под черепной коробкой, а меня будить не захотел – решил дать выспаться. Что ж, спасибо за заботу.

И чего это я такая злая с самого утра? Еще и десяти минут не прошло, как бодрствую, а уже всем досталось: и мужу, и Альбиони, и уж совсем ни в чем не повинным, а даже очень полезным в плане зарабатывания моим Володькой средств к нашему общему существованию студентам. Ох, судьба, судьба, судьбинушка – о двух концах дубинушка! Как же не хотелось мне сегодня на работу! Вообще-то по субботам у нас официально выходной, но мы сами устроили себе этот праздник. Ясное дело: раз вчера набедокурили, будьте любезны сегодня явиться пред темные от гнева очи начальства и ответствовать за свои проступки. Но как же мне этого не хочется! Вот возьму и заболею. Могу я заболеть? Не могу. Чувство товарищества не позволит. Я, значит, буду тут предаваться меланхолии, брызгать во все стороны ядом и оттачивать свой раздвоившийся язычок на даже не подозревающих о таком с моей стороны коварстве Володькиных лоботрясах, а ребятам там одним перед начальством отдуваться придется. Не по совести это, не такому нас классики учили, чтоб им самим всю жизнь ничего, кроме покаянных объяснительных для руководства, не писать!

Загрузка...