Вист: Аластор 1716

Глава 1

Аластор1, скопление тридцати тысяч видимых звезд, несчитанных останков погасших светил и огромного множества старментов – скитающихся лун, астероидов и комет – приютилось на краю галактики между зияющими пустотой Злополучной бездной и Несбыточной пучиной, в стороне от основного витка Ойкумены, кажущегося оттуда пеленой мерцающего тумана. Откуда бы ни приближался к Аластору космический странник, взору его открывается примечательное зрелище – отливающие белыми, голубыми и красными сполохами созвездия, подсвеченные завесы разреженной материи, местами разорванные, местами затемненные кляксами пыли, блуждающие внутрь и наружу вереницы звезд, завитки и всплески фосфоресцирующего газа.

Следует ли рассматривать Аластор как часть Ойкумены? Жители Скопления – от четырех до пяти триллионов человек, населяющие более трех тысяч миров – редко об этом задумываются и, по сути дела, не считают себя ни ойкуменидами, ни аластридами. Отвечая на вопрос о происхождении, типичный обитатель Скопления назовет, пожалуй, родную планету или, что более вероятно, страну, где он появился на свет и вырос – как будто его отечество настолько знаменито и замечательно, что его название должно быть на устах каждого встречного и поперечного во всех городах и весях необъятной Галактики.

Поглощенность местными интересами отступает перед славой коннатига, правящего скоплением Аластор из дворца в Люсце на планете Нуменес. Дворец коннатига – сооружение на пяти гигантских опорах, укоренившихся в пяти островах – пользуется известностью во всех населенных человеком областях Вселенной. В трехстах метрах над поверхностью моря крестовый свод, образованный опорами, поддерживает усеченную пирамиду прогулочных террас. Над террасами находятся правительственные учреждения, церемониальные залы и центральный Аласторский коммуникационный комплекс, а еще выше – знаменитое Кольцо Миров, ярусы исследовательских институтов и палаты для почетных гостей. На самом верху, более чем в трех километрах над океаном, гнездятся персональные апартаменты коннатига. Шпиль дворца скрывается в облаках, порой пронзая их насквозь и воспаряя в вечно ясное небо. Когда шпиль Люсца радужно сверкает в солнечных лучах, дворец коннатига поражает воображение – сказочное, фантастическое видение! Его нередко называют самым вдохновляющим творением человеческих рук.

Присутствуя на официальных приемах, коннатиг носит строгий черный мундир и черную каску, производя впечатление суровости, бдительности, непреклонного могущества – таким он остается в воображении подданных. В поднебесной обители, однако, его существование не отягощено лишними формальностями. Представляясь высокопоставленным чиновником на службе коннатига, странствуя инкогнито по отдаленным уголкам Скопления или размышляя в заоблачном уединении, он выглядит как благожелательный, благовоспитанный обыватель ничем не примечательной наружности, выделяющийся разве что ненавязчивой компетентностью.

В Люсце кабинет коннатига ютится под куполом на самом острие гигантской башни, откуда во всех направлениях открывается вид на беспредельные просторы космоса, облаков и океана. В обстановке кабинета преобладает массивная мебель из черного дерева: пара мягких кресел, рабочий стол и большой сервант с полками, пестрящими всевозможными сувенирами, фотографиями и достопримечательностями – среди них небольшой глобус древней Земли. Чуть поодаль от стола на обширной схематической карте Скопления мерцают три тысячи разноцветных огоньков2 – символы населенных миров.

Коннатиг привык к одиночеству, в кабинете он чувствовал себя легко и удобно. Темнело – из панорамных окон сочился сливово-синий сумеречный свет. Коннатиг стоял у западного окна, любуясь исчезающими сполохами заката и пробуждением звезд.

Тишину нарушил ясный короткий звук – тинк! – будто капля упала в бассейн со спокойной водой.

Коннатиг отозвался, не оборачиваясь: «Эсклавад?»

Ответил голос: «Из Аррабуса, с планеты Вист, прибыли четыре делегата, величающих себя „Шептунами“. Они просят аудиенции – если появится такая возможность».

Не отрывая глаз от догорающей вечерней зари, коннатиг помедлил пару секунд, после чего сказал: «Могу принять их через час. Проведите их в Черную гостиную, предложите подходящие закуски и напитки».

«Как вам будет угодно».

Отвернувшись от окна, коннатиг подошел к письменному столу и произнес: «Тысяча семьсот шестнадцать!» В углубление стола выпали три карточки. Первая, отправленная двумя неделями раньше из Уонисса, одного из городов-округов аррабинского мегаполиса, содержала следующее сообщение:

Внимательно прочитав донесение курсара, коннатиг взял вторую карточку, датированную днем позже:

Коннатиг уже просматривал эти два сообщения, когда они прибыли; теперь он перечитывал их для того, чтобы освежить в памяти их содержание. Третьего послания, полученного через некоторое время после второго, он еще не видел:

Пока коннатиг размышлял, не выпуская из руки третью карточку, в прорези стола появилась четвертая:

Читая последнее сообщение, коннатиг нахмурился и некоторое время стоял без движения, после чего повернулся, бросив карточку на стол, и спустился по деревянной винтовой лестнице на площадку лифта. Перед ним сдвинулась в сторону дверь – коннатиг вошел в кабину, спустился до Кольца Миров и, пользуясь одним из радиальных туннелей, предназначенных только для него, доехал в той же кабине до кабинета №1716.

На табличке в вестибюле перечислялись важнейшие данные Виста – населенной тремя миллиардами людей единственной небольшой, прохладной и плотной планеты белого солнца, Двона. Коннатиг прошел в обширный кабинет. Посреди зала плавал в воздухе глобус трехметрового диаметра – миниатюрная реплика Виста с десятикратно преувеличенным для наглядности рельефом поверхности. Прикасаясь к глобусу, коннатиг мог поворачивать его в любом направлении. Когда перед ним оказались Трембал и Тремора – два континента, противолежащих подобно искаженным зеркальным отражениям – коннатиг остановил глобус. Континенты, похожие на огромные песочные часы с не слишком тонкой талией, раскинулись вдоль меридианов Виста на шесть тысяч километров от Северного залива до Стонущего океана на юге. Около экватора, в талии «песочных часов», их разделяет Саламанское море – затопленный океаном сейсмический разлом шириной километров сто пятьдесят. Прибрежные полосы Трембала и Треморы, каждая не больше тридцати километров в поперечнике, тянутся извилистыми лентами между морем и яйлами – крутыми эскарпами на севере и на юге. Эти взморья получили наименование «Аррабус». На южном берегу раскинулись города-округа Унцибал и Серсе, на северном – Пропунция и Уонисс. Пары городов неразличимо слились: по сути дела, весь Аррабус покрылся непрерывной застройкой. За северной и южной яйлами начинаются так называемые Потусторонние леса – некогда населенные и местами цивилизованные, а ныне одичавшие просторы, заросшие темной тайгой.

Повернув глобус другим полушарием к себе, коннатиг бегло осмотрел Зумер и Помбал – островные континенты поменьше, тоже «противостоящие», но далеко разнесенные на север и на юг от экватора. Оба отличаются малопривлекательным рельефом полузамерзших, часто заболоченных фьордов, разделенных почти отвесными гребнями гор. Здесь тоже живут люди, но их мало.

Отойдя от глобуса, коннатиг прошелся по залу, разглядывая манекены в традиционных нарядах, панорамные пейзажи и прочие экспонаты. Ближе всех под стеклянным колпаком застыла пара аррабинов – почти одинаково одетые мужчина и женщина в свободных блузах кричащей расцветки, шортах и сандалиях из синтетического волокна. Их несимметричные прически, местами завитые или фигурно выстриженные, с торчащими и висящими локонами, служили, по-видимому, средством выражения индивидуальных предпочтений. На смугловато-бледных лицах – шаловливое рассеянное выражение, как у детей, замышляющих озорную проказу. Будучи потомками множества смешанных рас и народов, никакими другими особенностями физиономий или телосложения аррабины не отличаются.

Рядом выпрямились манекены горцев Помбала и Зумера – мужчины и женщины гораздо более характерной внешности: высокие, ширококостные, с длинными горбатыми носами, выдающимися скулами и подбородками. На них подбитые мехом одежды с орнаментами из медных шпилек и подвесок, высокие сапоги и ермолки из мятой кожи. На стене за манекенами – фотография наездника-зура на внушающем ужас шунке3 в спортивной попоне, выезжающего на стадион для «шункерии». Чуть поодаль от других манекенов сгорбилась на корточках женщина средних лет в длинном платье с капюшоном из вертикальных желтых, оранжевых и черных полос – ногти ее блестят, как позолоченные. На табличке написано: «Ведьма из Потустороннего леса».

Приблизившись к справочному терминалу, коннатиг изучил краткую историю Аррабуса4 – с ней он был знаком весьма поверхностно. Читая, он медленно кивал, будто находя подтверждение некоему давно сложившемуся мнению. От терминала он перешел к трем большим фотографиям на стене. Первая, вид Унцибала с воздуха, на первый взгляд могла показаться геометрической абстракцией – бесчисленные ряды разноцветных, но одинаковых многоквартирных блоков, постепенно уменьшались в перспективе и сливались с горизонтом. Второй снимок позволял понять, каким видел стадион 32-го района зритель, сидящий на трибуне: скамьи, сплошь покрытые порослью человеческих тел, окружали арену, где набычились два шунка, готовых схватиться насмерть. На третьей фотографии корреспондент запечатлел вид, открывающийся вдоль одного из знаменитых аррабинских движущихся «полотен» – битком набитая людьми скользящая лента больше тридцати метров в ширину стремилась вдаль и растворялась в дымке расстояния.

На лице коннатига, изучавшего объемные изображения, появилось выражение, свидетельствовавшее о некотором почтении. Мысль о сосредоточении огромного множества человеческих существ на относительно небольшом пространстве была ему в принципе знакома, но виды Аррабуса наглядно демонстрировали, каким образом эта отвлеченная идея воплощалась в жизнь.

Коннатиг нашел папку с отчетами курсара5 и пролистал их. В подробном обзорном отчете десятилетней давности содержалось следующее описание:

В другом отчете пропавшего без вести курсара коннатиг обнаружил еще одно достойное внимания отступление:

Коннатиг усмехнулся: его позабавила витиеватая пылкость отчета, представленного все тем же Бонамико – человеком, по-видимому, чересчур эмоционального склада. И все же – как знать? Сам коннатиг никогда не бывал на Висте. Возможно, для недобрых предчувствий Бонамико были серьезные основания. Коннатиг взглянул на примечание к отчету, тоже подписанное курсаром Бонамико:

Время истекло: через несколько минут коннатиг должен был встретиться с Шептунами. Уходя, он бросил последний взгляд на глобус и провел по нему ладонью – теперь невесомой, но массивной реплике Виста предстояло крутиться день за днем в опустевшем зале, пока ее не остановит трение воздуха.

Вернувшись наверх, коннатиг сразу прошел в гардеробную, где занялся приготовлением той версии самого себя, какая, по его мнению, производила должное впечатление на аластридов любого происхождения. Сначала он нанес несколько мазков грима телесного тона чуть темнее оттенка кожи, чтобы подчеркнуть очертания скул и висков, после чего покрыл зрачки мягкой влажной пленкой, делавшей их темнее и значительно ярче. Наконец, искусственная накладка создала горбинку на носу, придававшую профилю дополнительную решительность. Коннатиг надел строгий черный мундир, оживленный лишь серебряными пуговицами на эполетах, и обтянутую черной тканью каску, почти закрывавшую коротко остриженные волосы.

Коннатиг нажал кнопку – у противоположной стены появилось голографическое изображение его самого: подтянутый мрачноватый человек неопределенного возраста, олицетворение непререкаемого авторитета власти. Правитель трех тысяч миров рассматривал трехмерное отражение деловито, не проявляя ни одобрения, ни разочарования – как плотник, надевший привычный фартук перед тем, как подойти к верстаку.

Из неизвестного источника послышался тихий голос Эсклавада: «Шептуны ожидают в Черной гостиной».

«Благодарю вас», – коннатиг прошел в соседнее помещение, точную копию Черной гостиной, где уже разговаривали голографические реплики Шептунов: трое мужчин и одна женщина в типичных для современного Аррабуса повседневных, довольно-таки легкомысленных нарядах «веселенькой» расцветки. Коннатиг внимательно изучал их изображения – такую разведку он производил практически в отношении каждой делегации, чтобы хотя бы частично нейтрализовать уловки и ухищрения ходатаев, надеявшихся повлиять на него в своих целях. Неловкость, напряжение, гнев, безразличное спокойствие, отчаяние, фаталистическое оцепенение – коннатиг научился распознавать признаки всех этих состояний и оценивать общее настроение прибывших к нему депутатов.

По мнению коннатига, в данном случае перед ним, несмотря на однообразие костюмов, была достаточно разношерстная группа. Каждый из Шептунов олицетворял психологический аспект, в чем-то несовместимый с другими тремя и свидетельствовавший о разобщенности или даже взаимной неприязни членов делегации. «В случае Шептунов, выбираемых почти случайно из числа всех желающих представлять интересы населения, отсутствие психологической совместимости может ни о чем не свидетельствовать», – подумал коннатиг.

Старейший депутат, седой субъект тщедушного сложения, с первого взгляда ничем не напоминал государственного деятеля. Долговязый и костлявый, он сидел, подергивая хитрым длинным носом, в некой напряженно-перекошенной позе, вытянув шею, откинув назад и чуть склонив набок голову, широко расставив вытянутые ноги, неуклюже опустив один локоть и выпятив другой. Он говорил капризно и беспокойно: «Меня мутит от высоты. Здесь окон нет, но я не могу забыть, что до земли три километра. Нужно было потребовать, чтобы нас приняли на нижнем этаже».

«До воды, а не до земли», – проворчал другой Шептун, тяжеловесный мужчина с неприветливым лицом. Его темные волосы, висевшие влажными кудрявыми локонами, не были взбиты так, как это было принято среди аррабинов – этот не уступал диктату моды. Он производил впечатление самого решительного и волевого человека в группе.

Третий Шептун сказал: «Коннатиг живет себе помаленьку и не боится за свою драгоценную шкуру – так что не беспокойся, сквозь пол не провалишься. Хотя за твою шкуру, конечно, никто гроша ломаного не даст».

«Ничего я не боюсь! – возмутился старикан. – Разве я не забрался на Пьедестал? Разве я не скакал куда-то сломя голову в гидродиске, разве я не летел сюда в звездолете?»

«Да-да, все правильно, – успокоил его третий. – Твоя отвага общеизвестна». Жгучий брюнет, значительно моложе двух других Шептунов, он отличался пропорциональной фигурой и правильными чертами улыбчивого любезного лица с тонким прямым носом. Рядом с ним сидела широкоскулая женщина – ее бледному грубоватому лицу придавал упрямое выражение выдающийся квадратный подбородок.

В гостиную вошел Эсклавад: «Коннатиг скоро вас примет. Тем временем он предлагает закусить и освежиться, – служитель указал рукой на стену за спиной гостей, откуда выдвинулся буфет. – Будьте как дома. Вы заметите, что мы постарались учесть ваши предпочтения». Только коннатиг заметил ироническое движение уголка рта своего камердинера.

Не успел Эсклавад выйти, как нескладный старый Шептун вскочил на ноги: «Посмотрим, чем потчует коннатиг». Он бочком приблизился к буфету, присмотрелся: «Что? А? Это как понимать? Всячина со смолокном! Ну да, конечно, коннатиг не может разориться на жрачку для дорогих гостей!»

Женщина спокойно отозвалась: «Надо полагать, по его мнению вежливость требует, чтобы гостям подавали привычные блюда».

Красавчик-брюнет язвительно рассмеялся: «Коннатиг вряд ли придерживается эгалистических взглядов. Он – сливки на сливках общества, а мы – подонки из подонков. О чем он и напоминает нам таким ненавязчивым образом».

Тяжеловесный мужчина подошел к буфету и взял ломоть печеной всячины: «Я это ел дома и здесь нос воротить не буду, без задних мыслей».

Старикан налил чашку вязкой белой жидкости, попробовал, поморщился: «Смолокно несвежее!»

Улыбаясь, коннатиг сел в массивное деревянное кресло и нажал кнопку. Его голографическое изображение появилось в Черной гостиной. Шептуны испуганно обернулись. Двое у буфета медленно отложили все, что было у них в руках. Красавчик начал было вставать, но передумал и остался в кресле.

Эсклавад снова вошел в гостиную и обратился к изображению коннатига: «Перед вами Шептуны Аррабуса с планеты Вист». Служитель повернулся к даме: «Госпожа Фосгард представляет Уонисс». Он вежливо указал на тяжеловесного мужчину: «Господин Оргольд представляет Унцибал». Наступила очередь красавчика: «Господин Лемисте представляет округ Серсе». Наконец, старикан: «Пропунцию представляет господин Дельфен».

Коннатиг ответил: «Добро пожаловать в Люсц! Обратите внимание: перед вами мое трехмерное изображение. Я принимаю эту меру предосторожности, чтобы не тратить время на уточнение многих обстоятельств».

Фосгард заметила, слегка насмешливо: «Мономарху на вершине человеческой пирамиды приходится, конечно, опасаться покушений».

«Риск достаточно велик. Я встречаюсь с сотнями посетителей самых различных наклонностей и убеждений. Рано или поздно среди них попадается безумец, воображающий меня жестоким тираном, утопающим в награбленной роскоши. Приходится прибегать к многочисленным средствам защиты от таких убийственных поползновений, даже если они продиктованы благими намерениями».

Фосгард упрямо качала головой. Коннатиг подумал: «Твердости убеждений ей не занимать!»

Депутатка возразила: «Так или иначе, самодержавный властитель нескольких триллионов подданных не может не сознавать, что находится в неестественно привилегированном положении».

Коннатиг подумал: «Кроме того, она сварлива». Вслух он отозвался: «Разумеется! Бремя постоянного осознания этого факта, однако, уравновешивается – точнее, сводится к нулю – тем обстоятельством, что он не имеет значения».

«Боюсь, я не поспеваю за ходом ваших мыслей».

«Идея сложна, но в то же время проста. Я – это я, то есть человек, занимающий пост коннатига по причинам, от меня не зависящим. Если бы я был кем-то другим, то не занимал бы пост коннатига. Это очевидно. Не менее очевидно и логическое следствие такого допущения: в таком случае коннатигом был бы не я, а кто-то другой. Этот человек, подобно мне, размышлял бы о причинах, позволивших ему занять единственное в своем роде положение. Таким образом я, будучи коннатигом скопления Аластор, на самом деле нахожусь в положении, не более привилегированном, чем вы, будучи госпожой Фосгард из Уонисса».

Фосгард неуверенно рассмеялась и начала было спорить, но ее прервал медоточивый Лемисте: «Мы здесь не для того, чтобы анализировать личность коннатига, его положение или капризы судьбы, даровавшие ему власть. По сути дела мы, эгалисты-прагматики, отрицаем существование невыразимой мистической силы, в просторечии именуемой „судьбой“. Наша задача вполне определенна».

«И в чем же она состоит?»

«Эгалистический строй существует в Аррабусе уже сто лет. Наше общество уникально – такого нет ни на одной другой планете Скопления и даже, насколько нам известно, Ойкумены. Скоро начнется Фестиваль Века – мы будем праздновать столетие наших достижений».

Коннатиг, несколько озадаченный, размышлял: «Я ожидал выступлений совсем иного рода. Снова и снова приходится напоминать себе: ничто не принимай за чистую монету! Ничто и никогда!»

Вслух он заметил: «Конечно, я хорошо помню о Фестивале Века и рассматриваю ваше любезное приглашение».

Лемисте продолжал, быстро и чуть отрывисто: «Как вы знаете, мы создали просвещенное общество на основе полного равноправия и свободы индивидуального самовыражения. Естественно, мы стремимся пропагандировать наши достижения – не только ради удовлетворения самолюбия, но и в расчете на существенные выгоды. В связи с чем мы и направили вам приглашение. Разрешите пояснить. С первого взгляда присутствие коннатига на эгалистическом торжестве могло бы показаться аномалией, нарушающей наши принципы и даже намекающей на нашу готовность поступиться этими принципами. Мы надеемся, однако, что вы, согласившись принять участие в фестивале, отбросите элитарные предрассудки и на некоторое время станете одним из нас – поселитесь в многоквартирном блоке, будете ездить на полотне и посещать массовые зрелища вместе со всеми. Тем самым вы сможете непосредственно оценить эффективность наших учреждений».

Задумчиво помолчав, коннатиг ответил: «Любопытное предложение, достойное внимательного изучения. Вы уже закусили? Я мог бы предложить вам более изысканные блюда, но воздержался, чтобы не нарушать ваши принципы».

Дельфен, с трудом заставлявший себя держать язык за зубами, не выдержал: «Наши принципы справедливы! Именно поэтому мы здесь – чтобы распространить их и чтобы защитить себя от последствий нашего успеха. Со всего Скопления к нам напрашиваются миллионы прихлебателей, будто Аррабус – богадельня для всех лодырей Вселенной! Слетаются, как саранча, на наше добро, заработанное тяжким трудом, приобретенное благодаря самоотверженному служению обществу! Все это безобразие оправдывается правом на иммиграцию. Мы эту иммиграцию хотим остановить, а нам не дают – из-за вашего „Закона о свободе передвижения“. Поэтому мы вынуждены требовать, чтобы нам…»

Фосгард поспешно вставила: «Не требовать – просить, ходатайствовать…»

Дельфен отмахнулся: «Да что там! Просить, ходатайствовать – не один ли хрен? Мы хотим, во-первых, чтобы прекратили иммиграцию. Во-вторых, Скопление должно выделять средства на содержание пришлой орды, уже пристроившейся поживиться на дармовщинку. В-третьих, нужны новые машины – заменить оборудование, износившееся, пока инопланетные паразиты все соки из нас выжимали!»

Дельфен был явно непопулярен среди других Шептунов – пока он говорил, остальные пытались всеми силами показать, что не разделяют его склонность к вульгарным выражениям.

Раздраженная Фосгард произнесла наигранно-шутливым тоном: «Будет тебе, Дельфен! Не утомляй коннатига многословными тирадами».

Дельфен криво усмехнулся: «Многословными тирадами, а? А почему, спрашивается, не называть вещи своими именами? Сколько на волка ни напяливай овечью шкуру, зубы-то торчат? Коннатиг ценит прямоту. Что мы тут – будем сидеть, подложив ладошки под задницы, и строить умильные рожи? Ладно, ладно, как хотите. Молчу, молчу». Старик подмигнул коннатигу: «Вот увидите, она целый час изведет, повторяя то, что я сказал за двадцать секунд».

Фосгард проигнорировала последнее замечание и обратилась к коннатигу: «Товарищ Лемисте уже упомянул о Фестивале Века. Основная цель нашего визита – предложить вам участие в торжестве. Существуют, однако, и другие вопросы, затронутые Дельфеном. Может быть, их было бы полезно обсудить, пока есть такая возможность».

«Не возражаю, – ответил коннатиг. – Моя функция заключается в содействии преодолению трудностей справедливыми и практически целесообразными средствами, если такое содействие не противоречит конституции Аластора».

Фосгард серьезно сказала: «Наши проблемы можно сформулировать в нескольких словах…»

Дельфен снова не сдержался: «Достаточно одного слова: иммигранты! Тысяча в неделю! Волосатые маньяки и холоднокровные извращенцы, эстеты не от мира сего, томные неженки-неудачники – и у всех в голове одни девки да жранина! А нам не дают захлопнуть дверь у них перед носом. Нелепость какая-то!»

Лемисте вкрадчиво вставил: «Товарищ Дельфен прибегает к красочным преувеличениям. Многие иммигранты – надежные идеалисты. Тем не менее, многие другие – всего лишь паразиты, движимые материалистическими побуждениями».

Дельфена не так-то просто было одернуть: «Да хоть бы они все были святые – поток давно пора перекрыть! Где это видано? Иммигрант выжил меня из моей собственной квартиры!»

Фосгард язвительно заметила: «Ага! Вот почему этот вопрос так волнует товарища Дельфена!»

Оргольд впервые высказался, с отвращением растягивая слова: «Ну, устроили вы тут перепалку – ни дать ни взять стая голодных тащипугаев!»

Коннатиг задумчиво произнес: «Тысяча человек в неделю – не слишком много для страны с трехмиллиардным населением».

Оргольд деловито возразил – причем коннатигу его манера говорить понравилась больше, чем его агрессивно-неопрятная внешность: «Наши производственные мощности перегружены. В кратчайшие сроки необходимо ввести в эксплуатацию восемнадцать новых установок для переработки протокваши…»

Лемисте поспешил пояснить: «Протокваша – сырьевая пищевая пульпа».

«…новую подземную сеть кормопроводов, резервуаров и дозаторов, тысячу новых жилых блоков. Потребуется огромная работа. Аррабины не желают посвящать жизнь изнурительному труду. Придется принимать меры. Прежде всего – хотя бы для того, чтобы не выслушивать бесконечные жалобы Дельфена – следует решить простейшую задачу и прекратить дальнейшую иммиграцию».

«Практически невозможно, – покачал головой коннатиг. – Свобода передвижения гарантируется конституцией».

Дельфен воскликнул: «Эгалистам завидуют по всему Скоплению! Триллионы желающих так или иначе не поместятся в Аррабусе – значит, равноправие должно быть введено на всех планетах Аластора. Другими словами, распространение эгализма – первоочередная обязанность коннатига!»

На лицо коннатига легла тень мрачноватой усмешки: «Я внимательно рассмотрю ваши предложения. В настоящее время я не нахожу в них логики, доступной моему пониманию».

Беззвучно выругавшись, Дельфен раздраженно повернулся в кресле, закинул ногу на ногу и бросил через плечо: «Что тут понимать? Орда иммигрантов бесконечным потоком низвергается из космоса на Аррабус! Какой еще логики не хватает?»

«Тысяча в неделю? В Аррабусе за то же время десять тысяч человек кончают жизнь самоубийством».

«Это ничего не доказывает!»

Коннатиг слегка пожал плечами и обвел Шептунов спокойным изучающим взглядом. «Странно! – думал он. – Почему Оргольд, Лемисте и Фосгард, явно не заинтересованные в поддержке Дельфена, позволяют ему выступать в качестве их представителя и предъявлять абсурдные требования, унижающие достоинство всей делегации?»

Самым проницательным из четверых был, пожалуй, Лемисте. Тот позволил себе снисходительную улыбку: «По природе вещей Шептунами становятся энергичные, независимо мыслящие люди. Наши представления о наилучших способах решения проблем Аррабуса нередко расходятся».

Фосгард сухо добавила: «Между нами нет полного согласия даже по поводу того, в чем именно состоят эти проблемы».

Лемисте предпочел не отвлекаться: «В сущности все сводится к тому, что наше оборудование устарело. Нужны новые машины, способные производить больше продуктов и товаров общего потребления».

«Таким образом, вы ходатайствуете о предоставлении денежной субсидии?»

«Финансовая помощь, несомненно, была бы полезна – на регулярной основе».

«Почему бы не возобновить обработку северных и южных земель? Когда-то они обеспечивали пропитание многочисленного населения».

Лемисте с сомнением покачал головой: «Аррабины – городские жители. В сельском хозяйстве мы ничего не понимаем».

Коннатиг поднялся на ноги: «Я откомандирую в Аррабус группу специалистов. Они проведут исследования, проанализируют ситуацию и представят рекомендации».

Внутреннее напряжение, отражавшееся на лице Фосгард, вырвалось наружу. Она вскричала скандально-резким голосом: «Знаем мы ваших специалистов! Слышали их рекомендации! Делай то, делай се – и никакого равноправия! В Аррабусе не место эгоистической конкуренции, вещизму, торгашеству! Мы не поступимся завоеванными победами!»

«Уверяю вас, я лично займусь изучением волнующих вас вопросов», – отозвался коннатиг.

Оргольд обронил с выражением угрюмого безразличия: «Так вы приедете на Фестиваль?»

«Не забудьте! – радостно подскочил Лемисте. – Мы все приглашаем вас, все три миллиарда!»

«Приглашению будет уделено самое пристальное внимание. А теперь, поскольку я заметил, что вы не слишком интересуетесь предложенными закусками, надеюсь, вы предпочтете более экзотические блюда. Вы у меня в гостях, таков обычай. На нижних прогулочных ярусах – сотни превосходных ресторанов. Обедайте где пожелаете, сколько пожелаете – все за счет коннатига».

«Спасибо, – суховато ответила Фосгард. – Очень любезно с вашей стороны».

Коннатиг повернулся, чтобы уйти, но тут же задержался, будто вспомнив о немаловажном обстоятельстве: «Кстати, кто такой Джантифф Рэйвенсрок?»

Шептуны – все четверо – застыли, глядя на него с подозрением и удивлением. Первым собрался с мыслями Лемисте: «Джантифф Рэйвенсрок? Мне это имя незнакомо».

«Мне тоже!» – хрипло, вызывающе провозгласил Дельфен.

Фосгард отрицательно дернула головой, не открывая плотно сжатого рта, а Оргольд вообще не реагировал, сосредоточенно глядя в пространство над головой голографии коннатига.

Лемисте спросил: «Кто этот Джантифф?»

«Человек, вступивший со мной в переписку. Неважно. Если я побываю в Аррабусе, не премину его найти. Желаю вам хорошо провести время».

Изображение коннатига сделало несколько шагов к стене и растворилось в тенях.

В гардеробной коннатиг снял каску: «Эсклавад?»

«Слушаю».

«Что вы думаете о Шептунах?»

«Необычная группа. У Фосгард дрожал голос, у Лемисте тоже. Оргольд умеет скрывать напряжение. Дельфен не умеет себя держать. Вполне вероятно, что имя „Джантифф Рэйвенсрок“ им хорошо знакомо».

«Здесь кроется какая-то тайна, – кивнул коннатиг. – Не прилетели же они с Виста только для того, чтобы выдвинуть ряд нелепых требований, противоречащих предварительно заявленным намерениям? Исключено!»

«Согласен. Что-то заставило их изменить точку зрения».

«Причем, судя по всему, дело не обошлось без Джантиффа Рэйвенсрока».