Визионер: Бег за тенью

Глава 13. В которой шумят двенадцать разгневанных мужчин и одна типография

–… шут гороховый – этот ваш Язвицкий! Чёрная клякса, уродующая белизну листа!

– Дали бы ему шанс, глядишь, молодёжь больше бы интересовалась искусством.

– Только через мой труп!

– Поддержу. Это, простите, не живопись, а мазня!

– Тихо, тихо, коллеги, мы отвлеклись…

«Культурные, творческие люди, а кричат, как зазывалы на ярмарке», – размышлял Дмитрий в ожидании за дверями кабинета, где заседали двенадцать членов комитета Московского художественного общества.

За полчаса сыщик успел изучить все завитушки на резной ручке, паркетные узоры под ногами и пересчитать по три раза яблоки на натюрмортах. Томительное безделье иногда прерывалось шумными выкриками, которые не могла приглушить даже тяжёлая створка. Горячие у них там дискуссии. Кто же знал, что живопись – такой азартный вид искусства?

Дверь внезапно приоткрылась, и в коридор выкатился смущённый секретарь Попышев.

– Извините, Дмитрий Александрович, обсуждение авангардистов неожиданно затянулось. Такое случается. Сейчас с ними закончат, и я вас приглашу. Прошу прощения за задержку.

– Ничего, ничего, я подожду. Конечно, авангардисты важнее, чем три мёртвые барышни.

Попышев вздохнул и снова скрылся за дверью, чтобы через пять минут пригласить сыщика внутрь.

Собрание, судя по атмосфере, продолжалось уже не первый час. В комнате было душно и накурено, на большом овальном столе вперемешку теснились бумаги, рюмки и тарелки, пепельницы щетинились окурками. Кое-кто из комитетчиков уже развязал галстук, а иные и вовсе сняли пиджаки.

Двенадцать представительных мужчин. В возрасте от сорока и выше. Уработались. Расслабились. Немного устали. Лучший момент для «десерта».

Митя представился и занял место за столом.

– Сыскная полиция? – удивился кто-то из присутствующих. – Признавайтесь, господа, кто сверх меры пошалил? Никак вы, Марковец?

– Будет вам, Степан Степаныч…

– Что за балаган снова? Дайте послушать уже.

– Прежде всего, хочу предупредить о конфиденциальности нашей с вами беседы, – продолжил Дмитрий, когда утихли шепотки и смех. – Я рассчитываю на ваши благоразумие и честность. Подробности этого разговора должны остаться между нами. По крайней мере, до тех пор, пока идёт расследование и пока полиция сама не сделала публичной информацию, которую я вам намерен сообщить.

– Что за расследование? О чём речь?

– Три убийства, совершённые с начала года. Не без помощи изданного вашим обществом календаря.

Митя кратко изложил подробности.

В комнате повисло недоброе молчание. Потом некоторые нервно закурили, а кто-то начал лихорадочно теребить галстук.

– Неслыханно!

– Какая дерзость!

– Календарный убийца, надо же, какая фантазия.

– Это всё занятно, конечно, но мы-то здесь при чём?

– Вы нас в чём-то обвиняете?

На последний вопрос сыщик ответил.

– Не в моих привычках выдвигать обвинения без всяких на то оснований. Вы все уважаемые, влиятельные люди. Смею надеяться, что к тому же законопослушные. По крайней мере, без душегубских привычек. Но эта история отчасти задевает вашу организацию. Потому я счёл своим долгом предупредить, что ваш календарь фигурирует в этой прискорбной истории.

– Что вы от нас-то хотите?

– В общем-то, ничего исключительного. Возможно, вы что-то вспомните. Может, кто-то из вашего окружения проявлял повышенный интерес к календарю, выспрашивал о нём.

– То есть, кто преступник – вы не знаете?

– Ведём поиск. В одном мы уверены точно – вкус у него имеется.

– Эстет, значит…

– Декадентская эстетика, Василий Петрович. Хтоническая, я бы сказал. В вашем духе.

– Я бы попросил… Вы, как всегда, путаете автора и замысел. А художник не есть его творение.

– Ради бога, не затевайте снова этот пустопорожний спор…

– А когда этих барышень находили? В первых числах?

– Да.

– У меня алиби имеется! Меня не было в Москве!

– Да что вы всё о себе, Чепелев? Кого волнует ваше алиби?

– Меня! Так и запишите себе, уважаемый сыщик.

– О, господи, какая бессмыслица…

– Налить вам ещё?

– И мне, и мне капельку.

– Попышев, а кто там этот календарь печатал?

– Студент Самокрасов занимался сопровождением.

– Это же наш подопечный! Мы ему обучение оплатили, помните?

– Точно, был такой. А вы с ним не говорили, господин сыщик?

– Он мне никогда не нравился. Такой нервный, раздражённый юноша.

– Точно! Подозрительный тип. Вы его допросите с пристрастием.

– Оставьте Самокрасова в покое! Не похож он на душегуба.

– А вы много душегубов видели, Степан Степаныч? Не поделитесь, как они должны выглядеть?

– Да хватит уже!

– Говорил я, надо было открытки выпускать. С видами Москвы.

– Снова вы своего маляра Юмина тащите. Не будет ему протекции.

– Меня тоже в Новый год в Москве не было!

Митя молча наблюдал, как собрание превращается в балаган. Столько шума. И как все по-разному отреагировали. Один хмурился, второй кричал, третий курил не переставая, четвёртый оправдывался… Ситуация напоминала комическую сцену из какого-нибудь спектакля. Неплохая бы вышла постановка. Ещё бы дать ей яркое название. «Двенадцать разгневанных мужчин», например. А что, неплохо…

– Тихо! – седовласый председатель, наконец, не выдержал. – Господа, бессодержательные прения ни к чему не приведут. Дмитрий Александрович, благодарю вас за информацию. Думаю, все понимают, что разглашать её пока не следует. Престиж общества и репутация не должны пострадать. А мы, со своей стороны, постараемся оказать следствию необходимую помощь. Согласны?

Раздались нестройные одобрительные возгласы.

Выходя из здания Художественного общества, Митя подумал, что своим заявлением спровоцировал бурную реакцию. Подобную той, что вызывает капля крови в банке с пероксидом водорода. Шипение и пена, лезущая во все стороны. Теперь эти приличные люди будут сердито ворчать и подозревать друг друга. Пусть. Может, из этого бурчания родится хоть крупинка полезной информации.

* * *

Не менее шумно было и в издательстве Сытина, куда Митя заехал узнать технические подробности изготовления календаря.

Типографские помещения занимали все четыре этажа монументального здания на Пятницкой. Большие полукруглые окна с частыми переплётами плохо пропускали свет из-за въевшейся чёрной пыли. Шум станков доносился на улицу через стены.

Митя вдруг подумал, что работа у него хоть и хлопотная, но всё-таки интересная. Не каждому любопытному доведётся посмотреть вживую, как делают книги и журналы. А здесь печатают треть всей продукции, издающейся в Москве.

В большом цеху сыщик практически оглох от грохота станков, которые как раз выдавали свежий тираж «Московского листка». Огромные рулоны бумаги медленно крутились, уходя в недра лязгающей машины, с другой стороны которой выезжали один за одним ещё тёплые, пахнущие краской экземпляры. Двое рабочих тут же их подхватывали и ловко сгибали, складывая в стопки. Пачки упакованных газет, перевязанные бечёвкой, ожидали оправки. Вот, значит, как делается ежедневная пресса.

Сотрудник типографии, молодой долговязый парень, долго кричал Дмитрию в ухо, пытаясь рассказать, как организован процесс. Но в итоге махнул рукой и провёл сыщика на второй этаж, где, к счастью, было тихо.

В большом помещении сидели за наборными станками люди в грязных фартуках и с чёрными пальцами и очень ловко укладывали в металлические формы маленькие брусочки. Сильно пахло свинцом и краской. Митя подошёл ближе, чтобы лучше рассмотреть, что происходит. Оказалось, что на каждом бруске есть буква или знак, и рабочие быстро находят нужный и складывают отдельные символы в слова. Так быстро! А главное – в зеркальном отражении.

– Никогда не видел, как это происходит, – признался Самарин сопровождающему. – Впечатляющая скорость. Как называется такой специалист?

– Наборщик или метранпаж, – ответил провожатый. – Видите, у каждого есть верстатка, металлический уголок, в который ставятся литеры из наборной кассы. Когда страница или гранка полностью готова, её фиксируют и переносят на спускальную доску. Покрывают краской, сверху кладут бумагу, а потом уже под прессом делают оттиск.

– И сколько отпечатков так можно получить?

– Тысячи, десятки тысяч. Но для больших тиражей мы используем ротационные станки, вы их видели на первом этаже. А более мелкие заказы делаем тут, вручную.

– И календарь здесь делали?

– Само собой. Там набор совсем простой, текста почти нет, только сетки с датами.

– А репродукции?

– Это как раз была самая трудоёмкая часть. Гелиогравюры на медных пластинах. Их покрывают лаком, потом протравливают в кислоте, чтобы получить нужный рисунок. Процесс небыстрый, зато изображения получились очень качественные, вы сами видели.

– Жаль только, что не цветные.

– Ну, наука не стоит на месте. Думаю, кто-нибудь скоро до этого догадается. Можно было и акварелью раскрасить, но в таком количестве вышло бы крайне накладно. Это ведь ручная работа.

Отчётные документы по печати календаря Митя тоже просмотрел и убедился, что они в порядке. Подписи на месте, лишних тиражей нет, работа полностью оплачена.

– Хорошие заказчики, – одобрительно отозвался сопровождающий. – Не скупые, пунктуальные, с фантазией. Приятно с ними иметь дело.

– Представителем от них был Самокрасов, не так ли? Студент.

– Он самый. Серьёзный юноша, ответственный. Соблюдал сроки, с утверждением не тянул. Побольше бы таких клиентов.

– А кто-нибудь из ваших сотрудников проявлял к календарю повышенный интерес?

Экскурсовод рассмеялся.

– Вы, верно, шутите. Представьте себе булочника, который ежедневно выпекает сотни буханок. Как думаете, проявляет он особое внимание к какой-нибудь из них? У нас потоковое производство: каждый день выходят сотни книг, календарей, брошюр, учебников, газет… Как только заказ закрыт – о нём никто не помнит. Да и в процессе нет времени на пристальное изучение. Здесь конвейер, почти как у Форда.

Глядя, как стремительно наборщики (то есть, метранпажи) выкладывают свинцовые литеры, Митя мысленно согласился со своим провожатым. Нет, у сотрудников типографии точно нет времени не то, что на убийства, а даже на вдумчивое осмысление своей работы. Фантазии здесь не место.

* * *

– Эх, жалко фотокарточек нет, – вздохнул Мишка и перелистнул страницу.

– Каких карточек? Ты что там изучаешь так внимательно? – удивился Самарин.

– Список дебютанток на Цветочном балу. Княжна Тамара хороша. Видел её фотографию в газете. Обворожительная красавица!

– Лев, это ты ему дал?

– Видимо, не уследил, у меня большое количество документов. Михаил, будь добр, верни список.

– Я же для дела! Кандидатуры вон присматриваю.

– Присматривает он. По одним фамилиям, без фотокарточек. Что-то мне подсказывает, Миша, тебя на этот бал точно брать не нужно. Ты не работать будешь, а барышень разглядывать.

– Так он и так их целыми днями разглядывает. У него открыток с актрисами полный ящик, – вставил Горбунов.

Мишка покраснел и, опустив глаза, вернул бумаги на стол Вишневского.

– И вообще Ламарк пока никаких балов не одобрил. Так что не надейся особо. Лев, а что со списком гостей с художественного приёма?

– Изучаю. Проверка такого количества людей займёт не один день.

– Может, тебе Мишу в помощь дать? Кажется, у него много свободного времени.

– Благодарю, но лучше я сам. В таком ответственном деле можно доверять лишь собственным умозаключениям. Не в обиду коллегам. У меня своя методика.

– Как скажешь, не буду мешать. Ты, Михаил, к мадам Шаттэ съездил с вещами Лазаренко и Барышкиной, как я просил?

– Угу. Она сказала, что это не фабричная одежда, а домашнее производство. Но строчки ровные, рука у портнихи набита. А ткани не новые, иным десяток лет уже. Сообщила, что некоторые вещи перешиты, перелицованы, потому что видны следы прежних швов.

– У душегуба бездонный гардероб, не иначе. Ты вот что сделай: пробегись с вещами по старьёвщикам на Сухаревке. Вдруг кто-нибудь опознает одежду.

– Будет сделано. А ещё мадам Виктория про тебя спрашивала.

– Что именно?

– Как у тебя дела, почему сам не заглянул? Вздыхала очень.

– Ох, авантажная мадама, – крутанул ус Горбунов. – Ежели бы не жена…

– Она же старая, – скривился Афремов.

– Глупый ты, Мишка, зелёный ещё, в женщинах разбираться, – проворчал Семён. – Ступай вон на Сухаревку, как начальство приказало.

– Ну и пойду, – Михаил сердито схватил мешок с одеждой и выскочил за дверь.

Вишневский проводил его укоризненным взглядом и облегчённо вздохнул. Лев предпочитал работать в тишине, а неуёмный рыжий сосед, напротив, не выносил молчания. Когда никто не поддерживал разговор, Афремов начинал вслух комментировать свои действия и мысли.

С Мишкиным уходом в кабинете воцарилось вожделенное Вишневским безмолвие.

Митя отстранённо наблюдал за разыгравшейся сценкой. Что поделать: в маленьком коллективе, как в семье – небольшие стычки неизбежны. Главное чтобы в целом было согласие.

А мадам Виктория, значит, им, сыщиком интересовалась. Зачем, спрашивается? Впрочем, Митя тут же отбросил эту мысль, как несущественную, не подозревая, что навестить пылкую владелицу ателье придётся гораздо раньше, чем он планировал.