Как вы обычно реагируете, когда ранним утром зелёный слон влетает в окно? Прячетесь под кровать или замахиваетесь на него кулаком, верно?
А можно всего лишь сказать: «Здравствуй!»
Вот если бы кирпич разбил стекло, молния ударила в подоконник, ветер неожиданно распахнул ставни… тогда да, нужно пугаться. Но слон!
Зачем его бояться?
Весь фокус в том, что слоны очень крепко спят по утрам. И видят сны, в которых летают по небу. Иногда, само собой, предрассветный бриз заносит одного из них к кому-нибудь в форточку и, медленно-медленно раскачиваясь, он парит под потолком. Это со всяким случается, подумаешь! Но если вы опасаетесь, что зелёный слон запросто подсядет к столу и выпьет чашку кофе, то зря. Без приглашения они только прилетают, а вот за стол — никогда.
Приглашайте. Только, пожалуйста, шёпотом. Иначе разбудите, гость шлёпнется на пол, будет расстроен, начнёт извиняться… А это не хорошо. С гостями так нельзя.
Тихо-тихо прошепчите, мол, присаживайтесь, уважаемый. Вам чай или кофе? Покрепче или с молоком? И чашку не забудьте вон ту, в горошек. Очень любят слоны пить из чашек в горошек. Понятия не имею, почему.
Хлопот он вам не доставит. Слоны во сне не разговорчивы, поэтому выпьет, к примеру, кофе со сливками, скажет: «Пфу-ф-ф» — потом улыбнётся, добавит вежливо: «Спасибо большое!» — и улетит восвояси.
А вы ещё внукам будете рассказывать, как пили кофе со слоном. Если, конечно, не станете на него кулаком замахиваться или шуметь лишний раз.
Вот так.
Воробушек Андрюша попался в лапы кошке. Вырваться то он вырвался, спасся, но крыло повредил. Не мог больше летать. А на дворе как раз зима случилась — голодно, холодно. Ослабел Андрюша, замёрз. И упал на тропинку возле дома девушки Вали. Увидала она птичку, забрала к себе, отогрела и накормила. Остался Андрюша у Вали зимовать. Она за ним ухаживала, крылышко лечила, а по вечерам они вместе читали сказки. Откроет Валя книжку, Андрюша сядет ей на плечо, и читают, читают…
Так вместе и жили. Добрая девушка Валя и спасённый воробушек Андрюша.
Борщ показался Васе Клюковкину не солёным. Он рассердился на жену да ка-а-ак… метнёт глазами молнии! Молнии грохнулись на пол и подожгли половик. Тот вспыхнул, будто пионерский костёр. Валя, жена Васи, схватила тарелку Васиного борща, вылила на пол и потушила огонь. А Вася остался без обеда. Вот так. Не надо привередничать.
Ну, что ни говори, а Васи бывают разные. Случаются привередливые, а случаются и коты. Кот-Вася, например, влюбился в мышь. Целыми днями сидел возле её норы, притаскивал сыр и корочки ржаного хлеба, а по вечерам мурлыкал вальсы Мендельсона. Но мышь была глупая и сердечных порывов не поняла. Не откликнулась на ухаживания. Тогда Вася отчаялся, и его увела какая-то вертихвостка. А мышь осталась старой девой. Судьба…
На полке сидела глиняная ворона, глядела в окно и завидовала своим живым подружкам. Те летали в небе и каркали. А глиняная ворона каркать не умела. У неё рот не открывался. Тогда она научилась каркать про себя. Молча. Но так красиво, так мелодично, как ни одна живая птичка никогда бы не смогла. И если бы хоть разок те вороны, что за окном, услыхали её волшебное пение, то сдохли бы от зависти. Это точно.
Ася Ложкина знать не знала, кто такие колобашки. И думала, что это крохотные колобки, которые испеклись в сказке, а теперь сбежали и носятся по лесу с криками: «Мы от бабушки ушли, мы от дедушки ушли…». Но так она думала только по субботам, а по вторникам колобашки казались ей пушистыми котятами. Они ложились на макушку и тихо-сладко мурлыкали. И не переставали, даже если она наливала им полную миску молока. Самые крутые колобашки появлялись в четверг. Эти пахли розовым клевером и мятой, а на вид были как пампушки.
Кто такие пампушки, Ася тоже не знала, но её это совершенно не беспокоило.
Кукушка сидела на ветке, а мимо как раз шёл добрый молодец Андрейка Полушкин. Увидал он птицу и спрашивает: «Кукушка-кукушка, сколько мне жить осталось?»
Глянула кукушка на Андрейку и аж сердечко у неё заколотилось часто-часто, до того ей парень понравился. И стала она куковать. Любуется на молодца и кукует-кукует-кукует…
Андрейка Полушкин считал, считал, да со счёта сбился. Махнул рукой и ушёл.
Тут птица слетела с ветки, ударилась оземь и превратилась в девицу невиданной красы по имени Фрося. Вздохнула Фрося, глядя вслед доброму молодцу и прошептала: «Эх, Андрейка, Андрейка, видно не для тебя моя вечная любовь». И тихонько заплакала.
Как-то раз взяли Фёдора Метёлкина в дворники. А он был человек правильный, дисциплинированный, но увлекающийся. До того чисто двор подмёл, что ни одного листика, ни одной соринки, ни одной пылинки не осталось. Понравилось Фёдору Степановичу; взялся он за улицу и вымел дочиста. Вместе со всеми переулками. Потом весь город почистил. Отдохнул минутку и за лес с полем взялся. И там чистота! Ну, и пошло-поехало…
Остановили Фёдора только на берегу моря. Сказали, так, мол, и так, спасибо, хватит. Дали ему отпуск, почётную грамоту и путёвку в санаторий.
Поехал он, Фёдор этот, представляете, и санаторий вымел.
— Вот и уходи!
И дождь пошёл, пошёл, пошёл, побежал, запнулся, упал на крышу, скатился по черепице, а потом шлёпнулся прямо на асфальт. Горько всхлипнул и подумал: «Вот за что мне всё это?»
А туча сверкала глазами и возмущённо гремела: «Ещё раз с Нинкой увижу, домой не пущу!»
В это время Нинка сидела у окошка, глядела на мокрую дорогу и вздыхала: «Проклятье! Надо картошку копать, а все грядки развезло».
— Ой, уж помалкивала бы, — морщилась одна, поправляя сломанное пенсне. — Твоя не нашла ничего лучше, как под паровоз броситься.
Вторая горячо возражала:
— Да она честно поступила! А твоя только и может, что масло разливать, да других под трамвай…
— Ой, девочки, не ссорьтесь, — третья махала кружевными страницами, — ведь не каждой достаются муж-король и верные мушкетёры.
— Да отстань ты со своим Бэкингемом! — огрызалась четвёртая, дожёвывая пельмень, — моя б всех ваших на плаху — хрясь! — и дело с концом.
— Петипа на вас нет, честное слово, — томно вздыхала пятая.
Анна Родионовна проработала в библиотеке всю свою жизнь, но ничего подобного никогда не слыхала.
Дяденька в бархатном халате, высоком колпаке и в тапках на босу ногу поглядывал в подзорную трубу и считал звёзды. Досчитал до ста, а потом сбился. И очень расстроился. Начал считать снова, но сбился опять. Тогда дяденька сбросил халат, снял колпак и лёг спать. А утром ушёл на работу. Тем всё и кончилось, потому что в дяденьке не было ни капли терпения и ни грамма упорства.
Жил-был Колобок. И ушёл он от бабушки с дедушкой. И от Медведя ушёл. И от Волка с Зайцем. И от Лисы хотел уйти, да вот только рыжая ему так и не повстречалась.
Дела у неё, видите ли!
Повстречал как-то Емеля трёх богатырей и спрашивает:
— Вы кто?
— Три богатыря, — отвечают богатыри.
Удивился Емеля, да делать нечего, стёр каждого в порошок.
На том сказка и кончилась.
Жили-были мужик и кот. Мужик обыкновенный. И кот хороший, вот только мышей ловить не хотел. Решил мужик от кота избавиться. Сунул в мешок, унёс куда-то и выкинул. А домой вернулся — ух, ты! — кот на лавке сидит.
— Это как? — удивился мужик.
— А вот так, — ответил кот.
И сунул мужика в мешок. Отнёс подальше и выбросил.
Если вам такой мужик понадобиться, ищите где хотите, а дома его нет. Только кот. И мыши.
Иван Иваныч Колокольчиков был мужчина крутого нрава. Никого не боялся. Ни волков, ни медведей. Ни даже тигров. Повстречай он Змея Горыныча, и с ним бы управился. Но если жена его, Авдотья Степановна Колокольчикова, брала в руки сковородку и ласково говорила: «Ты у меня, Ваня, не шали», мигом становился как шёлковый.
А вот сама Авдотья Степановна до ужаса боялась мышей. Поэтому ценила и уважала кота Васю. Он, конечно, против волков и медведей не выстоял бы, но этого и не требовалось.
Решила как-то раз чайная ложка Клавдия своему хозяину Пете Горошкину подарок сделать. Проснулась утром пораньше и чайник разбудила:
— А ну-ка, — говорит, — кипятись!
Кликнула пакетик с заваркой. Да не простой, а тот, что с лимоном. Кружку позвала, блюдце, сахарок и булку хлеба с маслом. Только всех на подносе разместила, а тут и чайник запыхтел, засвистел, как весёлый паровоз. Готово!
Поднесла Клавдия угощение к Петиной кровати, а Петя спит-храпит и в ус не дует. Ложка — стук его! — тихонько по лбу. Проснулся Петя, видит, завтрак. Улыбнулся, покушал и ложку — чмок! — прямо в щёку поцеловал.
— Эх, — говорит, — Клавдия, будь ты человеком, женился бы на тебе не раздумывая!
А Клавдия прям засмущалась вся, ручкой махнула и отвечает:
— Да ладно, чего уж там.
Боря Курочкин спешил на свидание с Катей Верёвочкиной. Костюмчик отгладил, ботиночки почистил, причесался — ну вылитый ухажёр! — и бежать. По дороге купил букет, явился в назначенное место, стоит, ждёт свою зазнобу. А у самого в голове мысль: «Я утюг выключил?»
Уже и Катя пришла, и цветочки ей Боря вручил, и, вроде как, пошли они гулять, а мысль не отстаёт, тревожит. Заметила Катя Борины терзания и спрашивает:
— Что случилось?
— Сам не знаю, случилось или нет, — вздохнул Боря и рассказал про злосчастный утюг.
— Так чего же мы тут стоим! — воскликнула Катя. — Идём скорее, проверим.
Пришли они к Боре домой и расхохотались — утюг-то выключен.
Сели на кухне чай пить.
И всё устроилось как нельзя лучше.
Ванечка Пружинкин написал записку: «Я ушёл в лес». И ушёл. И там заблудился.
Мама нашла записку, прочитала и побежала его искать. Папа побежал за ней. За папой в лес побежали бабушка с дедушкой, баба Клава и пёс Кузька. В общем, все соседи побежали, а потом уехала целая пожарная команда на огромной красной машине с сиреной. И город опустел.
А Ванечка вылез из шкафа, про который думал, что он лес, и заплакал. Решил, видимо, что его бросили.
Бабушка Лукерья очень любит внуков. Больше жизни! А ещё больше любит их кормить булочками, ватрушками, шанежками и пирожками с вишней. Приедут к ней в гости Петя, Маша, Саша, Вовка и крошка Тимофей, накушаются ватрушек с пирожками, расползутся по диванам и кроватям — спят. Сытые и довольные. А бабушка Лукерья посмотрит на них, вздохнёт: «Ах, вы соколики мои, совсем исхудали!» И скорей-скорей спешит на кухню ужин готовить. Пирожки там, булочки, шанежки, ватрушки всякие…
Раньше Земля каталась на черепахе и слонах. Эх! Захотела — туда, захотела — сюда. То пешком, то бегом, а то и вприпрыжку. В общем, капризничала, как душе угодно. Бестолково, но весело. Вот только надоело черепахе Землю катать. Уплыла она в океан. А слоны ушли в Африку.
С тех пор всё устроено именно так, как придумал Коперник. Правильно и скучно.
Жила-была сказка. Самая настоящая. Ещё никого на белом свете кроме неё не водилось. Совсем-совсем. А сказка была. Сидела она у себя в саду, чай пила и на небо поглядывала — размышляла, случится сегодня дождик или нет. Тут какая-то вредная мошка — шмыг! — и сказке в нос залетела. Сказка ка-а-а-ак чихнёт!
Ну, и повылетали из неё Змей Горыныч, Баба-Яга, Иван царевич с Василисой, колобок, Дядька Черномор… в общем, много народу сказочного. С тех-то пор всё и началось.
Жил в наших краях дед по имени Григорий. Много он совершил подвигов геройских, целый век по миру скитался и всё такое. Но вот состарился. Вернулся в деревню, сел на завалинку и заскучал. А тут соседский паренёк, Зотик его звали, возьми, да и побеги мимо. Запнулся мальчуган, упал и коленку зашиб. Расплакался, конечно. А Григорий его поднял, с собой на завалинку усадил. Подул легонько на коленку и боль прошла. А потом мальцу историю рассказал весёлую, как однажды со Змеем Горынычем боролся да уложил злодея на обе лопатки. Малыш смеётся — весёлая получилась сказка. Тут и другая ребетня подтянулась. Новая сказка началась. Расселись кружком — слушают. У Григория, глядь, вся скука прошла. Детишкам радость и ему хорошо.
Каждый вечер вокруг него малыши собирались. Сколько историй рассказано было — не сосчитать. Только однажды не появился дед Григорий на завалинке. Молва пошла, Ангел он. На небо вернулся.
Кто как, а маленький Зотик в это верил. Вечерами малыш приходил, садился на завалинку и мечтал о том, что однажды встретит Змея Горыныча и мигом — бах! — уложит его на обе лопатки. А когда дедушка Григорий придёт посидеть на завалинке, обязательно ему про свои подвиги расскажет.
Жила-была тётя Мотя. И, разумеется, варила пряники в компоте. Да, ладно! Шучу. На самом деле тётя Мотя служила на флоте. Услышите, со смеху помрёте. Плавала по морям-океанам и разным там удивительным странам.
Вот плывёт она как-то раз между Африкой и Америкой далеко-далеко от берега. И тут — бах! — пираты. Страшные, ужасные, лохматые. Ножками стучат, сабельками бренчат и всякие слова нехорошие говорят. Подплывают они к тёте Моте и кричат: «Эй, тётя Мотя, сдавайся, а то мы тебя в море утопим!»
«Ничего себе, — думает тётя Мотя, — пираты. Ну, сейчас получите у меня». Я вам так скажу, не вовремя эти разбойники появились, ох, не вовремя. С тётей Мотей шутки плохи, когда она не в настроении. А тётя Мотя была очень даже злая, потому что у неё с утра молоко убежало. Мало ей хлопот, так тут ещё — гляньте-ка! — пираты. Ну и досталось им на орехи.
Выскочила тётя Мотя с поварёшкой в руке, да как топнет ножкой! Поднялась в море такая волна, что пиратский корабль, как скорлупку, — хрясь! — раздавила. Все пираты, будто семечки, в воду посыпались. «О-ё-ёй! — кричат, — помоги, тётя Мотя, мы ведь тоже служим на флоте!»
Сжалилась над ними тётя Мотя. Выловила половником пиратов всех до одного и на верёвочке развесила сушиться. Каждого, разумеется, прищепкой прицепила, чтоб ветром не сдуло.
Высохли пираты и образумились. А ещё поклялись больше никогда-никогда близко не подплывать к тёте Моте, если у неё молоко убежало.
Однажды прилетел страшный Змей Горынович, схватил тётю Мотю и унёс далеко-далеко за синие моря, высокие горы и дремучие леса…
Но очень скоро вернул на место, да ещё, сильно заикаясь, извинялся: т-так, мол, и т-так, ошиб-б-бочка вышла.
А вот нечего Мотю со всякими василисами путать.
Тётя Мотя была большая-пребольшая. Такая огромная, что пошла однажды в море купаться, а оно, возьми, и выйди из берегов. Да-а, вышло море и — топ-топ! — смылось куда-то. Долго его потом искали. Еле-еле вернуться уговорили. Такая вот тётямотя получилась.
Как-то ночью взглянула тётя Мотя на небо, а оно чОрное-пречОрное, будто уголь в мешке. Решила Мотя его почистить. Налила в ведро воды, окунула швабру, а потом взобралась по лестнице и — ну, тереть! Так усердно тёрла, что аж до дыр. В одном месте прореха вышла размером с тазик.
Еле-еле отговорили эту Мотю от её затеи. А дырки пришлось — куда деваться! — звёздами назвать, и самую большую — Луной. Для порядка, как бы.
Тётя Мотя не простая. Она по ночам на белом коне летает. Да-а, сядет бывало, крикнет: «Эге-гей!» — и летит. Высматривает, кто из детишек спать не лёг. Увидит — беда — пальчиком погрозит и скажет: «А-я-яй!» А кому тёти Мотино «А-я-яй» достанется, тому до самого утра кривые буки сниться будут. Придут такие, сядут, глаза выпучат и завоют: «У-у-у!» Надо ли с буками связываться?
А если надеетесь, что Мотя мимо пролетит, пока вы проказничаете, так это зря. У неё глаз ого-го какой. А слух и того лучше.
Ох, не простая тётя Мотя, ох, не простая…
Жили у тёти Моти три собачки, Скрипка, Дудка и Виолончель. Очень талантливые. Поэтому тётя Мотя их петь научила. Это намного лучше, чем лаять. Собаки не возражали. Проснутся с утра и поют. Хочешь песенку, хочешь частушки. Могли и арию из оперы, но это редко. Для оперы настрой нужен. Вот если на обед косточки полагаются сахарные, тогда да, можно и оперу.
Как-то раз у местного концертмейстера в детском театре хор заболел. Представляете, весь разом. А вечером спектакль, малыши придут сказку смотреть. И там обязательно надо выйти на сцену и спеть:
Жили-были кролики
В сказочной стране,
И купили кролики
Ролики себе…
Ну, вы знаете, а то спектакль не получится. Вот он, концертмейстер этот, и прибежал к тёте Моте и её собачкам за помощью. Так, мол, и так, никто кроме вас не справится. Выручайте.
— А вы косточки сахарные принесли? — спрашивает Тётя Мотя.
— А как же, — отвечает концертмейстер, — и разворачивает пакет с угощениями.
Скрипка, Дудка и Виолончель как увидали косточки, так сразу согласились.
Пришли вечером тётя Мотя с собачками в театр. Тётю Мотю усадили в зал, а Скрипка, Дудка и Виолончель спрятались за кулисой. А когда пришло время, выскочили на сцену и спели детям про кроликов и ролики. Да так звонко, весело и задорно, что малышня визжала и аплодировала целых пять минут. Громче всех хлопала в ладоши тётя Мотя, потому что очень гордилась своими собачками.
Домой они вернулись с букетами цветов и с тех пор каждый вторник тётя Мотя водит Скрипку, Дудку и Виолончель в театр петь арию про кроликов в детском спектакле. Ребятишки в жутком восторге, а собачкам непременно достаются сахарные косточки.
Как я и говорил, тётя Мотя не из простых, уж точно. К примеру, легла она вчера спать и слышит, будто на другой стороне земли, ну, там, где… Австралия, мышь скребётся. Крохотная такая мышка, размером с горошину. Казалось бы! А вот Мотя из-за мышкиной возни всю ночь глаз не сомкнула. Прям, как настоящая принцесса. Да-а… Только наутро замуж её не позвал никто.
Обидно.
Как-то раз вздумалось тёте Моте луну достать с неба. Ну, сердцу ведь не прикажешь. Только вот ухажёров у неё не было, пришлось самой. А это вам не книжка с верхней полки. Притащила тётя Мотя стол, забралась на него, потянулась — где там! — не достала. Принесла тумбочку, поставила на стол, забралась — никак. Взяла табуретку, кое-как взгромоздила на тумбочку. Для верности ещё стопку книг подложила. Забралась на самый верх, встала на цыпочки, руки протянула к луне… пошатнулась и ка-а-а-ак — трах-тара-рах! — шлёпнется на пол.
Потёрла тётя Мотя ушибленные бока, пожала плечами и пошла в огород землянику собирать. Та поспела как раз.
Попала однажды тётя Мотя на необитаемый остров. И — что вы думаете! — ничуточки не растерялась. Сбегала в магазин, накупила продуктов, сварила ужин. На десерт съела бланманже в сахарном сиропе, книжку почитала, а потом придвинула кресло поближе к окну и стала смотреть на море. А часики на кухне: «Тик-так, тик-так…» Смотрела тётя Мотя, смотрела, слушала и… уснула.
А на утро пошла на работу как ни в чём не бывало.
.
Проснулась однажды тётя Мотя и решила счастье искать. Посмотрела в огороде — нет, пошла в магазин — не продают, даже в бюро находок заглянула. Никто её счастья не видал. Долго-долго ходила тётя Мотя, где-только не побывала. И в лесу дремучем, и в поле широком, и за море плавала… Всё кричала:
— Счастье! Ау-ау!
Притомилась немножко, вернулась домой, чтобы пообедать, а там — глядь! — Счастье сидит. Розовощёкое такое, рыженькое, улыбается вовсю. И «Чаю хочешь?» — спрашивает. «Хочу, — обрадовалась тётя Мотя. — А где ты было? Я тебя искала, искала». «Эх, — отвечает Счастье, — тётя ты Мотя! Я давно здесь. Само тебя нашло».
Так и живут тётя Мотя и её Счастье. Душа в душу. Чай пьют с вареньем и горя не знают.
В огороде обычно картошка растёт, лук, репа, кабачки там всякие, а у тёти Моти не-е-ет, совсем не так. У неё в огороде дерево. Да не простое, а звёздное. И звёзды на нём зреют самые настоящие.
Вот как всё было. Однажды не спалось тёте Моте. Вышла она, села на скамеечку. Видит, звезда с неба упала. Одна, вторая, третья… Испугалась тётя Мотя, что так все звёзды попадать могут. И что тогда?
Наутро встала пораньше да посадила в огороде то самое дерево. Ну, чтоб про запас. И теперь, как только звёзды созреют, собирает их тётя Мотя и наверх — вжик-вжик! — забрасывает. Прям горстями.
Так что за звёзды не беспокойтесь. У тёти Моти их много. Смотрите в ночное небо и спокойно загадывайте свои желания.
У тёти Моти была очень хорошая интуиция. Вот, прям, отменная. Если она, тётя, чувствовала, что день будет трудным, то не вставала с постели до самого вечера. Если человек казался ей плохим, не раздумывая стреляла в него из рогатки, а если заявлялись незваные гости, то никогда не заставали её дома.
Но самое главное, тётя Мотя никогда не роняла на пол бутерброд, потому что интуиция подсказывала ей, он обязательно шлёпнется маслом вниз.
Только часы полночь — Бум-м! — Бум-м! — Бум-м-м! — пробили, как тётя Мотя, услыхав странный шорох, проснулась.
Будто мышь… Нет, не мышь. Или сверчок? Не он, вроде. На кухне или в коридоре? На кухне.
Точно!
Тётя Мотя была не из пугливых, сами знаете, но всё же вооружилась мухобойкой и — шир-шир тапками! — двинулась на кухню. И вот крадётся она, крадётся, а там…
Синий свет. Прямо из-под крышки кастрюльной. Да яркий такой, как бритва острый. Жуть.
И шорох, не шорох, а как будто под крышкой скребётся кто-то. Ну, Мотя мухобойку-то приготовила, чтоб шарахнуть, если что, крышку аккуратно двумя пальцами ухватила и осторожно-осторожно приподняла. Глянула в кастрюлю, а там… такое… такое… что вам — б-р-р-р! — и не знать лучше.
Мало не знать, и слышать ни к чему!
.
Захотелось тёте Моте полетать. Смастерила она крылья, привязала к рукам, замахала-замахала, разбежалась и… полетела.
А что тут такого? Каждый может.
Села как-то тётя Мотя у окна и стала в него глядеть. А там осень. Дождик накрапывает, тучки по небу бегут…
Смотрит тётя Мотя, вздыхает.
Скоро зима пришла, метель да вьюга — белым-бело.
Тётя Мотя глядит-любуется.
Немного погодя и весна прикатила: ручьи зазвенели, птички запели, травка повылазила…
А тётя Мотя всё смотрела в окно и смотрела. Пока петух Гришка на заборе не закукарекал.
Тут спохватилась она, вскочила, руками всплеснула:
— Ах, что же это я сижу! Вот дурёха, у меня ведь ни сахара, ни масла в доме.
И сломя голову понеслась в магазин за продуктами.
Когда тётя Мотя была маленькой, она любила забираться на дерево и висеть вниз головой. Божечки, как это здорово! Под ногами расстилается огромное синее небо, а тучи цепляются за шнурки ботинок, над макушкой кружится зелёная цветочная поляна, по дороге катит на велосипеде Ромка Весёлкин, её одноклассник, а соседский кот Прошка гоняется за бабочками. Красота. Мало того, ещё можно просто так, ради смеха кричать во всё горло: «Бы-дым-бы-ды-дым! Оп-па!»
И в этом перевёрнутом мире не было ни одной печали, даже самой крохотной, не было ни обид, ни огорчений. Только звон в ушах. Громкий и весёлый.
Теперь Мотя выросла и стала тётей, но частенько вспоминает счастливые деньки, когда висела на ветке вверх тормашками, а мир казался перевёрнутым с ног на голову.
Память у тёти Моти была дырявая. И вот что из этого вышло.
Завелись однажды вороны в огороде. Летают и летают, кружат и кружат. И каркают впридачу. Сшила тётя Мотя пугало. Хорошее пугало получилось, страшное. Нос — картошка, руки — крюки, и глазищи — во! Посадила его на грядку — чудеса! — ни одной вороны не осталось. Мигом разлетелись.
Обрадовалась тётя Мотя, пошла морковку поливать, глянула, там — божечки! — какой-то страшила сидит. А глазищи-то, глазищи! Перепугалась тётя Мотя, кинулась домой, дверь на засов, сама под кровать. И так сидела, дрожала, пока не вспомнила, что это ж её собственное чучело.
Фу, ты. Вот случится же…
Как-то раз, глухой ночью напали на тётю Мотю разбойники. И где они теперь? Тётя Мотя, вон, сидит у себя на кухне, кефир пьёт и булкой закусывает. А разбойников никто и не видел больше.
Меня всё спрашивают, где найти, где встретить тётю Мотю? Так я скажу. Скажу, где водится сразу много тётеймотей.
Отправляйтесь светлой августовской ночью на улицу гулять. Август — месяц звездопадов, а тётимоти обожают звездопады. Но, чтобы им, тётяммотям, звёзды в головы не ударяли, они ходят гулять под зонтами. На всякий случай.
Вот и всё. Как увидите такую тётю под зонтом — будьте уверены, это она, Мотя, и есть.
А если вам лень куда-то идти, то поищите в себе. Покопайтесь. Уверен, в каждом из нас нет нет да отыщется своя тётя Мотя.
По вечерам тётя Мотя, так уж вышло, любила смотреть на луну. Сидеть на балконе, слушать мягкое урчание своих сытых кошек и смотреть на луну. Или приготовить блинчики с вишнёвым вареньем, вкусно поужинать, перемыть посуду, устроиться поудобнее у окна и смотреть на луну. Или накупить болгарских перцев, помидор, морковки, закатать восемь банок лечо, сделать уборку и…
Да ну её, луну эту.
Разумеется, тётя Мотя мечтала, что сосед Гриша Трошечкин обратит наконец на неё внимание. Не на луну, нет! На Мотю. Вот вчера поздоровался, улыбнулся, а в кино так и не пригласил. Ах, противный!
Гриша… какое хорошее имя… и Мотя Трошечкина — звучало бы приятно.
Тётя Мотя с детства не выговаривала букву «р». Вместо доброй и приятной «р» у неё получалась ужасная рычащая «Р-Р-Р». А в имени соседа Гриши Трошечкина этих самых «р» было целых две!
Поэтому тётя Мотя отправилась к логопеду. И ходила к нему до тех пор, пока не научилась выговаривать такую «р», что любо дорого слушать.
Тогда тётя Мотя пригласила Гришу Трошечкина в гости на обед медовым голосом. Он как услыхал, сразу согласился. И съел тарелку борща. А потом добавки попросил и всё нахваливал и нахваливал… особенно пирог с клубникой.
Вот какую пользу принесли тёте Моте упорство и логопед.
…ну, и кулинарное умение не помешало.
Сегодня Гриша Трошечкин осмелел неимоверно и пригласил Тётю Мотю пойти с ним вечером в кино. Она, конечно, согласилась, побежала домой, стала наряжаться, перемеряла вс-все-все свои платья, поняла, что ей совершенно не в чём идти, села и горько заплакала. Но тут появилась фея-крёстная…
Ладно, вру. Это была не фея, а соседка Вера, которая всего лишь пришла за солью. Зато она убедила тётю Мотю, что вон то, васильковое в полосочку, очень ей идёт. Поэтому всё устроилось как нельзя лучше.
Вот так и рождаются хорошие приметы. Например, если у вашей соседки кончилась соль, это к счастливому свиданию.
Тётя Мотя не сделала ничего особенного, просто налила в кастрюлю воду, положила туда косточку с мясом, капусту, кое-что ещё и соль по вкусу… В общем, борщ как борщ.
Но Гриша Трошечкин, съев целых две тарелки, повёл себя очень странно. Он посмотрел на Мотю сахарными глазами, чмокнул в щёку и покраснел. А потом восхищённо произнёс: «Волшебница!» — и убежал на работу.
Тётя Мотя попробовала борщ ещё раз. Борщ как борщ. И чего это Гриша так… разволновался?
У тёти Моти было два внутренних голоса, и они постоянно — постоянно! — спорили. Выбирает тётя Мотя себе платье, один говорит: «То, что надо!» — другой: «Оно тебя полнит». Соберётся в отпуск, первый умоляет: «На курорт!» — второй твердит: «Огород». Отрежет кусок торта, слышит: «Там сплошные углеводы! Кушай, кушай, один раз живём». Жуть!
В такие моменты тёте Моте приходилось громко кричать: «Замолчите!»
А потом, в полной тишине, принимать единственно верное решение.
Своё.
У тёти Моти есть волшебный кот Аполлинарий. Белый такой, с малиновыми пятнышками. Прошей звать — если по-домашнему.
А что волшебный — так это не сомневайтесь!
Вот, к примеру, загрустит Мотя, он к ней на колени — прыг! — помурлычет, помурлычет… и грусть — вжик! — исчезает.
Расстроится Мотя — кот опять — прыг! — и мысли — хоп! — в полном порядке, будто мыши — по струнке ходят.
Ну, или замечтается Мотя, та же история: кот — прыг! — мечта — вжик! — и сбывается, как миленькая.
Красота. Всем бы такого кота, а?
У тёти Моти на кухне жили три тараканьши: Зинаида, Клавдия и Дуся. Они были женщины одинокие и в возрасте. Тётя Мотя их очень хорошо понимала и кормила хлебными крошками.
В одном царстве-государстве жили-были король с королевой и малышка-принцесса. Девочка вела себя очень-очень непослушно. Вечно носилась туда-сюда и визжала, будто розовый поросёнок.
Король с королевой пугали её Людоедом. Но это нисколечки не помогало. Тогда откуда ни возьмись заявился сам Людоед и — ням-ням! — скушал маленькую принцессу.
Миновал денёк, другой… и родители заскучали без своего чада. А вот принцесса скучать и не думала. Она без устали носилась в животе у Людоеда, топала ногами, играла в «Свисток», «Воробьи-вороны» и всё такое прочее. В общем, веселилась от души.
А Людоед ни спать не мог, ни пять минут у телевизора посидеть спокойно. И когда малышка начала игру «Догони меня, Бабушка!» и визжать как угорелая, не выдержал — вернул её папе и маме. И сказал, что он никакой не детский сад и в няньки не нанимался. Пусть со своим бесёнком сами разбираются.
Людоед ушёл восвояси, а король и королева очень обрадовались, что всё стало как прежде.
Волк Сидор Степанович ужасно не любил субботы. По субботам его соседка, коза Вика Никаноровна, ходила на рынок и просила посидеть с семерыми козлятами. Ну, как тут откажешь?
А козлята были ужасные! Сами знаете, крикливые, шумливые, суетливые. Никакого покоя с ними. В общем, доставалось Сидору Степановичу по полной.
И всё почему? Всё потому, что он был вегетарианцем.
У Сашки Пилюлькина все намерения были серьёзные. И сам он был очень серьёзным. И говорили ему постоянно: «Саша, будь серьёзным». Вот только ничего не сходилось. Поэтому он злился. Утром спать хотел, а пришлось в школу собираться. На завтрак думал пирожков поесть, а получил бутерброд. Спешил-спешил, даже бежал, но к первому уроку всё равно опоздал. Как тут не злиться? Стих — целый стих! — выучил, урок литературы отменили, а по математике двойку схлопотал вообще. И так весь день. Рассердился Сашка не на шутку, прям раскипятился весь. Да как же это!
И почувствовал, что проголодался. Отрезал кусок хлеба, намазал маслом с вареньем и только ко рту поднёс — гав! — пёс Кузька тявкнул. Сашка вздрогнул, хлеб выпал и на пол — шлёп! — маслом вниз. Кузька кусок хвать и под кровать…
Тут не выдержал Сашка Пилюлькин и… расхохотался. Вот прям рассмеялся от всей души. И что-то в нём — щёлк! — изменилось. Намазал бутерброд — съел, за уроки сел — выучил, кино включил — посмотрел. Ни разу ещё такого не случалось.
И с этого момента решил Сашка Пилюлькин относиться к жизни проще.
Жорж был комар-вегетарианец.
Поэтому пил кровь у помидоров.
Кукушка Фенечка была лентяйка. Куковала, когда хотела. Захочет, в пять утра. Захочет, в полдень. А захочет, вообще носа не покажет. И никто ей ничего сказать не мог, ни кот Евгений, ни хозяйка Варвара Степановна, ни даже сами часы.
И правда, а что можно возразить кукушке?
Думаю, вы, дорогие мамы, папы, бабушки и дедушки, уже уловили смысл того, что я хочу донести в этой книжке. Хорошую историю можно создать из чего угодно! Чуточку фантазии, щепотку воображения, забавный персонаж и — чик-чирик! — готово. То же самое и со сказкой, которая становится лучшим лакомством малышей. Как сказал Джанни Родари, автор знаменитого «Чиполлино», воображение отнюдь не составляет некую обособленную часть ума, оно и есть ум. И, добавлю, умению мыслить никто не научит ваших детишек лучше, чем вы сами.
Кстати, помните, что существует (ох, сейчас скажу что-то странное) такая штука, как импринтинг. Словечко, наверное, кажется странным потому, что его придумал Нобелевский лауреат, но суть проста. Дети эмоционально воспринимают и на всю жизнь запоминают каждое слово, что вы им говорите. Не тратьте слов понапрасну. Придумывайте и рассказывайте хорошие сказки.
А напоследок вот о чём
Дети познают и осознают мир при помощи языка. «Языковое» познание держится на оборотах речи, то есть, метафорах, о которых я говорил в предисловии. Мало того, человек, можно сказать, уже тысячи лет, как изобрёл способы хранения этих самых оборотов — мифы, легенды и сказки. Такие произведения народного творчества (наряду с загадками, прибаутками, поговорками и колыбельными), по сути своей, заповедники метафор. Они не только содержат в себе метафоры, состоят из метафор, пропитаны метафорами, но и сами — одна сплошная метафора. И то, что Солнечные Зайчики, например, боятся щекотки, смеются или танцуют — это было бы странно (где-то более, где-то менее) в литературном произведении любого жанра, но в сказках — это как бы само собой разумеется, обычное дело. А малыши воспринимают такие «фокусы» легко и естественно.
Это первое «полезное» свойство, о котором я хотел упомянуть. Выглядит оно так: персонажем сказки может стать что угодно. Например, тишина. Но как только она превращается в Тишину с большой буквы, может ходить, говорить, сидеть, ждать, огорчаться, смеяться и даже подмигивать, она становится уже не «что», а «кто»! Согласитесь, мир намного ярче, интересней, если всё вокруг словно оживает. А ведь это и есть… настоящая сказка. Помогите своему ребёнку по-настоящему оживить мир.
Другое полезное свойство метафоры в том, что с её помощью можно не только осознавать мир ярче и нагляднее, но и менять своё отношение к нему.
У лингвиста Джорджа Лакоффа есть такой пример. Возьмём метафору «спор — это война». Действительно, именно так мы представляем себе любой спор и думаем о нём в «терминах» боевых действий, говоря: «разбил твои аргументы», «разрушил твои доводы», «разгромил твою позицию», «победил в споре».
Но давайте представим себе мир (пусть сказочный), где этой метафоры не существует. А есть другая: «спор — это танец». Представляете, как всё меняется?! Потому, что танец — это не соперничество, не противоборство, а… единство, творческое взаимодействие. Вспомните для наглядности мужчину и женщину, кружащихся в вальсе. Казалось бы, мы всего лишь изменили точку зрения, а целый мир действительно сделался другим. И наше отношение к этому миру поменялось…
Пруша сидел и думал. Ни о чём. Просто так. Вдруг появился любопытный Лисёнок и спросил:
— Ты кто?
— Пруша, — признался Пруша. — Будем знакомы?
— Не-е-ет, — повертел головой Лисёнок, и добавил очень серьёзным тоном: — Ещё рано. Сначала я должен узнать тебя получше. Любишь драться?
Пруша пожал плечами:
— Нет.
Лисёнок открыл сумку, что висела на его плече, вынул блокнот, карандаш и записал: «Пруша. Не любит драться».
— А что ты пишешь? — наклонился к нему Пруша.
— Тебя изучаю. Мне уже известно кое-что важное, но этого мало.
Он внимательно оглядел Прушу со всех сторон и заявил:
— Пушистый.
И записал: «Пушистый Пруша».
Подумал немного и добавил: «Большой пушистый Пруша».
— Ты по ночам спишь?
— Нет.
Лисёнок отметил: «Не спит». Потрогал Прушин бок и записал: «Мягкий».
— А теперь мы можем познакомиться? — спросил Пруша.
— Нет-нет, я должен ещё многое узнать. Откуда ты, куда собираешься, сколько тебе лет, во что умеешь играть…
— Ого! А это долго?
— Не скоро, — вздохнул лисёнок. — Ведь надо будет сделать записи, всё разложить по полочкам, обдумать, прийти к выводу.
— Куда прийти?
— К выводу. Подвести итог.
— Не просто, наверно…
— Да-а. Не просто.
— Ну, раз впереди столько забот, — Пруша достал из кармана пряник, — может нам подкрепиться для начала? Хочешь?
Лисёнок любил пряники. Очень-очень. И воскликнул:
— Ещё бы!
Тогда Пруша разломил пряник и отдал половину. Лисёнок молча съел угощение и приветливо улыбнулся:
— Знаешь, не хочу тебя изучать. Если кто-то делится со мной пряником, и так понятно, что это — друг. Я Лисёнок. Будем знакомы?
— Будем! — согласился Пруша.
Они крепко пожали друг другу лапы.
Пришла ночь, а Пруше не спалось. И он сказал в темноту:
— У-ХУ!
А в это самое время на опушке леса не спал Мышонок, которому тоже захотелось что-нибудь сказать в темноту. И он пропищал:
— Пи-и!
Пруша услыхал тихий голос и принял его за эхо. «Пусть станет погромче», — решил он и крикнул:
— У-ХУ-У!
Мышонок подумал, что на его писк отозвался кто-то огромный-преогромный, страшный-престрашный. Испугался и спрятался в траву.
Поэтому Пруша так и не дождался своего эха.
А Эху было всё равно — оно лежало на боку, укрывшись речным туманом, и разглядывало девятый сон…
Пруша сидел на дереве. Вдруг на нос ему упала дождевая Капля и весело крикнула:
— Привет!
— Ты кто? — удивился Пруша.
— Капля!
— Откуда?
— Лечу с неба! Хочешь полететь со мной?
— Не знаю…
— Фу, какой ты нерешительный. Прощай! — прозвенела Капля и сорвалась вниз.
Тут Пруша подумал, а ведь и правда; они могли бы летать вместе, подружиться, ходить друг к другу в гости на день рождения, дарить подарки, есть торт и плюшки с малиновым вареньем, запивать ароматным чаем… А ещё болтать о том, о сём.
Но было уже поздно. Капля улетела.
Лисёнку захотелось поболеть. Тогда к нему в гости пришёл Пруша.
— Привет, — сказал он. — Как дела?
— Болею.
— Хорошо, — улыбнулся Пруша, — будем играть в доктора. У тебя есть щекотливая кружка?
— А что это?
— Сейчас узнаешь.
Пруша полез в шкаф и достал кружку. Он приставил её к груди Лисёнка, приложил ухо и сказал:
— Дыши.
Кружка была очень холодная. Лисёнку стало щекотно, и он засмеялся.
Тогда Пруша скомандовал:
— Дыши и смейся.
Лисёнок дышал и смеялся.
Пруша приложил другое ухо и попросил:
— А теперь смейся и не дыши.
— Я так не умею!
— Тогда просто смейся.
Лисёнок смеялся.
— Не смейся.
Кружка была такая холодная, такая щекотливая, что больной едва-едва вытерпел одно мгновение.
— Всё ясно, — воскликнул Пруша. — У тебя смеховоспаление. Поэтому мы немедленно возьмёмся за смехолечение.
— Это как?
— Для начала закрой глаза.
Лисёнок крепко зажмурился. А Пруша взял пёрышко и сунул ему в нос.
— Апч-хи! — чихнул Лисёнок.
И засмеялся.
— Смехочихание — лучшее лекарство во всём смехолечении, — заметил Пруша.
И опять сунул пёрышко Лисёнку в нос.
— А-апч-хи! — ещё громче чихнул тот.
— Прекрасно! — обрадовался Пруша. — Как себя чувствуешь?
— Намного веселее.
— Поздравляю, ты полностью здоров.
У Лисёнка щипало в носу и в глазах от смеха, но ему было очень весело, а болеть расхотелось.
Друзья взяли мяч и пошли играть в футбол, потому что в доктора играть было уже незачем.
А щекотливая кружка осталась в шкафу. На всякий случай.
Пруша сочинил стихи. Первый раз в жизни. И они ему очень понравились. Вот такие:
Шли по лесу Эни-бени,
А за ними злые раки
Незаметно, будто тени,
Тихо крались в полумраке.
Правда же здорово? Он забрался на дерево и прочитал стихи вслух. Громко-громко. А потом испугался — вдруг услышат! Сразу прибегут, станут шуметь, просить, чтобы прочитал ещё раз, потом ещё, начнут аплодировать, хвалить и восхищаться. Сколько шума будет! Ещё чего доброго поэтом назовут. Пруша не любил такое. Он быстро спустился и решил, что лучше спрятаться. Подальше от всех. И залез в шкаф.
Вдруг дверь приоткрылась — заглянул Лисёнок. И увидел Прушу.
— Ты что здесь делаешь?
— Прячусь.
— От кого?
— От всех.
— Можно с тобой?
Пруша подумал, что лисёнок — не все. Он друг. И сказал:
— Можно. А тебе зачем?
— Тоже хочу от всех спрятаться.
— Ух, ты! — удивился Пруша. — А почему?
— Стихи придумал, — вздохнул лисёнок.
— И я, — вздохнул Пруша. — Расскажешь?
Лисёнок рассказал.
Ранним утром в феврале
Ехал заяц на метле
Через поле, через лес,
Вёз коробочку чудес.
— Здорово! — обрадовался Пруша. — Люблю раннее утро. И коробочку с чудесами. Очень хорошие стихи.
А потом рассказал свои.
— Замечательные стихи! — похвалил Лисёнок и чуть не захлопал в ладоши. — Жаль, рассказывать никому нельзя. Обязательно назовут великим поэтом.
— Точно, — согласился Пруша. — От славы не отделаешься.
Друзья решили больше никому-никому не рассказывать свои чудесные стихи. Так и сидели в шкафу до самого вечера.
В дверь кто-то постучался. Пруша открыл. На пороге стоял неизвестный. Не большой, не маленький, просто неизвестный.
— Здравствуйте, — сказал он.
— Здравствуй! — ответили Пруша. — Входи.
Он усадил гостя за стол, угостил малиновым чаем, а потом спросил:
— Ты кто?
Неизвестный вытер длинные усы и рассказал свою печальную историю:
— Я — Клупка. Меня придумала маленькая девочка. И мы замечательно проводили время вместе. Играли, гуляли, путешествовали и даже ходили в детский сад. Но вот, однажды, девочка перестала быть маленькой — выросла — и забыла меня. Теперь я ничей.
— Это как давнее воспоминание, — заметил Пруша. — Из детства.
— Так и есть, — согласился Клупка. — Можно я тут поживу, пока меня кто-нибудь не вспомнит?
— Она обязательно вспомнит, — успокоил Пруша. — А пока живи сколько хочешь.
— Спасибо, — кивнул гость.
Но Клупку никто не вспоминал. Поэтому он так и остался. Ничей.
В июле Пруша любил чай со звёздами. Он садил на спину своих друзей — Клупку с Лисёнком, и взлетал к ночному небу. Они устраивались на облаке, расстилали большую скатерть, расставляли красивые фарфоровые чашки и наливали чай из термоса. А вместо сахара размешивали звёзды.
Чай с июльскими звёздами самый вкусный на свете!
Лисёнок подцеплял ложкой те, что покрупнее, с горкой, внимательно их пересчитывал, чтобы записать в блокнот. И так много раз подряд. А потом жаловался, что слишком сладко.
Клупка любил, чтобы звёзды были светлые и прозрачные — их вкус напоминал ему то время, когда его ещё помнили.
А Пруша всегда выбирал одну. И сам не знал почему.
На десерт они съедали по кусочку луны. Просто так. Чтобы полюбоваться, как она превращается в месяц.
Друзья сидели на пригорке. Пруша спросил Лисёнка:
— Что ты любишь?
Тот подумал и ответил:
— Пересчитывать цветные камушки в песке, деревья в лесу, облака в небе и записывать в блокнот всё, что получилось. А ты?
— Чай с июльскими звёздами, пряники и чудеса в коробочке. Ну, те, что в твоих стихах, помнишь?
— Помню. Кстати, пряники я тоже люблю.
— Пряники трудно не любить, — согласился Пруша.
— Да, пряникам любви достаётся больше всех.
Они молчали, смотрели, как по небу плывут сахарные облака и думали о пряниках. О самых любимых пряниках.
Ночью Прушу разбудил стук. В дверь. Пришлось вставать с постели и спрашивать:
— Кто там?
Долго стояла тишина, а потом чей-то голос сказал:
— Кто-то.
— И зачем стучишь? — удивился Пруша.
— Просто так.
— Кого-то ищешь?
— Нет.
— Так что тебе нужно? — всё сильнее удивлялся Пруша.
— Ничего. Я, пожалуй, пойду.
— Куда ты идёшь?
— Не знаю.
И кто-то ушёл. Тихо-тихо. Незаметно.
А Пруша подумал, будь он сам этим «кем-то», наверное, ему тоже некуда было бы пойти. И не с кем поговорить. И он тоже стучался бы в чужие двери. Просто так. От одиночества.
Когда-то давным-давно наступила осень. Пруша сидел под деревом, а жёлтые листья один за другим падали рядом. В это время мимо проходил Лисёнок.
— Привет! — крикнул он.
— Привет, — сказал Пруша. — Хочешь подарок?
— Конечно.
— Вот, держи, — Пруша поднял резной кленовый лист, — на память.
— На память о чём?
— Об этой осени.
— Спасибо, — поблагодарил Лисёнок. — Я запишу в блокнот.
— Не нужно. Просто положи подарок между страниц и воспоминание будет с тобой всегда.
— Хорошо.
Лисёнок аккуратно вложил золотой осенний лист в блокнот и побежал дальше.
А теперь, много-много лет спустя, открывая нужную страницу, он смотрит на сухой кленовый лист и вспоминает ту самую осень.
Пруша и Лисёнок любовались красивым розовым закатом. Лисёнок вздохнул:
— Ну, вот и закончился хороший день. Представляешь, я сегодня пересчитал много-много деревьев в лесу и всё-всё записал в блокнот. Если бы день продлился ещё чуточку, мог бы сосчитать и записать намного больше.
— Может быть тебе отправиться вслед за солнцем? — предложил Пруша.
— Это как?
— Просто. Можешь идти туда, где солнце. И оно не скроется. Будет у тебя вечный день. Считай и записывай сколько хочешь.
Лисёнок вздохнул опять:
— Но если у меня будет вечный день, я не смогу любоваться таким красивым закатом?
— Не сможешь.
И Лисёнок не пошёл вслед за солнцем — остался смотреть, как оно медленно опускается за горизонт…
Однажды Пруша решил думать. И так глубоко задумался, что заблудился в своих мыслях. Он ходил от одной к другой, сворачивал то направо, то налево, но никак не мог найти дорогу. Мысли окружали его, манили, водили хороводы и всё время сбивали с толку.
Выручил Лисёнок. Он тронул Прушу за плечо и позвал:
— Идём любоваться закатом. Сегодня очень красивый закат.
— Идём, — обрадовался Пруша.
Они сели на берегу, свесили ножки и стали смотреть, как вечернее солнце скрывается за холм.
— О чём ты думаешь? — спросил Лисёнок.
Пруша вздохнул и честно признался:
— Ни о чём. Просто любуюсь.
Утром приходил Лисёнок.
— Привет! — сказал Пруша.
Лисёнок не отвечал. Озадаченно поглядывал по сторонам и что-то записывал в блокнот. Показал лапой в один угол, произнёс: «Раз», — и записал, потом показал в другой: «Два», — и записал опять.
Пруша с интересом наблюдал, как гость залез под кровать и там тоже что-то пересчитывал и записывал.
Наконец Лисёнок вылез из-под кровати, отряхнулся, задумчиво сказал:
— До свидания, — и ушёл.
Пруша пожал плечами, на всякий случай заглянул под кровать и ответил:
— До свидания.
Если Клупка садился в уголок, низко опускал голову и печалился, что он совсем один-одинёшенек на белом свете, Пруша брал его за руку, и они шли на опушку. Ту, которая посреди леса. А там громко-громко кричали по-очереди.
— Это я! — кричал Пруша.
Ему сразу отвечало звонкое эхо:
— Я-я-я!
— Это я! — кричал Клупка.
Эхо тут же подхватывало:
— Я-я-я!
— Вот видишь, — успокаивал Клупку Пруша, — никто из нас не одинок. Если тебе отвечают, значит ты кому-то нужен.
Клупка улыбался, тихонечко вздыхал, чувствуя себя счастливым. И они возвращались домой.
Поздним вечером друзья сидели на берегу реки. Пруша посмотрел на солнце, которое опускалось за холм, и сказал:
— Скоро ночь.
— Тёмное время суток, — уточнил Лисёнок.
— День закончился, — вздохнул Пруша. — Интересно, сколько мы прожили сегодня?
Лисёнок быстренько прикинул в уме:
— Двадцать четыре часа.
— Так мало?
Лисёнок что-то написал в блокноте и объявил:
— Если посчитать в минутах, получится одна тысяча четыреста сорок.
— Минут?
— Да.
— Так намного лучше, — кивнул Пруша. — А можешь посчитать ещё?
Лисёнок долго молчал и, наконец, сказал:
— Если в секундах, получится восемьдесят шесть тысяч четыреста.
— Ого! — присвистнул Пруша. — А… сколько мгновений мы прожили?
Лисёнок призадумался.
— Очень много. Наверное, целую Вечность.
— Хорошо, — улыбнулся Пруша. — Давай назовём её Вечностью счастливых мгновений.
— Мне нравится, — согласился Лисёнок.
— Как думаешь, не пора ли нам отправиться спать, чтобы хорошенько подготовиться к завтрашней вечности?
— Пожалуй, пора.
Однажды Бегемотик лёг спать и вдруг… почувствовал себя одиноким. Заснуть он не мог и отправился на берег Озера. Озеро увидело его и похвасталось:
— Смотри-ка! У меня есть звёзды.
Бегемотик присмотрелся, — ой-ё-ёй! — и правда, звёзды! Видимо-невидимо. Блестят, переливаются, подмигивают.
— Но ведь они живут на небе, — засомневался он.
— Это было бы слишком скучно, — улыбнулось Озеро оранжевым месяцем, — поэтому каждый, на кого я смотрю, находит своё отражение. Вот травы, вот цветы, вот облака… Никто не остаётся одинок.
— А ты можешь взглянуть на меня?
— Конечно. Подойди ближе.
Бегемотик подошёл и увидел своё отражение — синее, с двумя крохотными ушками на голове и большой-большой доброй улыбкой.
— Как здорово! — обрадовался он. — Ты можешь сохранить его для меня?
— Да, — сказало Озеро. — Возвращайся, оно всегда будет здесь.
— Спасибо!
И теперь каждый вечер перед сном Бегемотик приходил в гости к Озеру и своему Отражению. А потом, засыпая, думал, как это приятно, гогда кто-то смотрит на тебя добрыми глазами и улыбается.
Солнечным летним днём собрались Щенок, Заяц и Мышь на рыбалку. И стали решать, на что лучше ловить.
— На морковку! — предложил Заяц.
— Рыба на морковь не клюнет, — уверенно заявил Щенок. — Ловить нужно на косточку.
Мышка рассмеялась:
— Сразу видно, рыбаки из вас никудышные. Рыба любит сыр.
Спорили они, спорили и решили: каждый будет ловить свою рыбу. Щенок — щенячью, Мышка — мышиную, а Заяц заячью.
Сели на берегу и забросили удочки. Зайчик прицепил на крючок морковку, Щенок косточку, А Мышь — сыр. Ловили, ловили, — не клюёт рыба.
Вытащил свою наживку Заяц, тяжело вздохнул:
— Видимо, в этой речке заячьей рыбы нет.
И съел морковку.
Тогда Щенок сказал, что ни одной щенячьей рыбёшки тут не водится. И сгрыз косточку.
Мышка тоже согласилась, ни одной мышиной рыбки в речке нет.
— Ну и пусть, — махнул лапой Щенок. — А остальная рыба нам не нужна!
Все трое смотали удочки и побежали домой. Сытые и довольные.
Заяц написал книгу. Настоящую, толстую. И картинки цветные нарисовал.
В ней было много замечательных сказок о путешествиях и приключениях. Он их, конечно, выдумал, но получилось весело. И понял, что просто должен рассказать о том, что в книге написано. Хотя бы кому-нибудь. Ну, как не поделиться такими интересными историями!
Заяц тут же поспешил к Белке и спросил:
— Белка, хочешь я тебе почитаю?
— Некогда мне, — ответила рыжая. — Надо орехи на зиму собирать.
Огорчился Заяц, но вспомнил о Ёжике и побежал к нему.
— Ёжик, хочешь книжку почитаю?
— Занят я, — отмахнулся Ёжик. — Видишь, грибы на зиму запасаю.
Заяц совсем пригорюнился. Но вдруг услышал треск в малиннике. Пошёл посмотреть, кто там. А там Медведь сидит и малину ест.
— Ты почему такой грустный, Заяц? — спрашивает.
Заяц вздохнул: — Вот, написал весёлую книгу, а никто слушать не хочет.
— Неужели сам написал?
— Сам.
— Тогда почитай мне, — согласился Медведь и угостил Зайца малиной. Так они и сидели до самого вечера: Заяц читал сказки, а Медведь ел малину, внимательно слушал и смеялся от души.
А когда совсем стемнело, косолапый поблагодарил:
— Чудесные у тебя, Заяц, истории. Слушал бы и слушал. Приходи завтра, почитай ещё.
И Заяц пришёл на следующий день. А Медведь снова слушал и смеялся. И Заяц пришёл ещё. И ещё. И читал весёлые сказки до самой осени.
Медведь так привык слушать, что пригласил Зайца к себе в гости, в берлогу. И вот однажды, когда в лесу уже падал первый снег, сказки вдруг закончились. Заяц перевернул последнюю страницу и сказал:
— Ну, вот и всё.
Посмотрел на Медведя и увидел, что тот… спит. Тихонько посапывает и улыбается во сне. И эта улыбка была Зайцу лучшей наградой. Он понял, что написал по-настоящему хорошие сказки. И читал их не зря.
Заяц тихонько вышел из берлоги, притворил за собой дверь и поскакал в лес. И чувствовал себя самым-самым счастливым на свете.
Жили были печали. И однажды печали устали. И легли на тёплые ладони осенней листвы.
И печали уснули. С нежной, счастливой улыбкой на устах.
Кошка Дуся очень устала и хотела поспать, поэтому отправила своих шустрых котят Мотика, Ботика, Шурика, Аркашку и Тимошку на охоту.
Они, конечно же, пошли и встретили мышь. Мышь Элеонора сидела в холодильнике и жевала сыр.
— Сдавайся! — закричали пятеро котят. — Мы тебя поймали.
— А кого вы поймали, знаете? — улыбнулась Элеонора, доев один и берясь за другой кусок сыра.
— Мышь! — отвечают хором Мотик, Ботик, Шурик, Аркашка и Тимошка.
— Я не мышь, — засмеялась мышь. — Я волк!
Испугались малыши, побежали к маме.
— Мама, мама, мы встретили в холодильнике волка!
— А что ест ваш «волк»? — спрашивает Дуся, открыв один глаз.
— Сыр!
— Тогда бегите и ловите этого «волка» смело.
Побежали Мотик, Ботик, Шурик, Аркашка и Тимошка к холодильнику с криком:
— Волк, сдавайся! Мы тебя поймали.
А мышь Элеонора, что как раз ела колбасу, похлопала себя по сытому животу и усмехнулась:
— Вы всё перепутали. Я никакой не волк, а настоящий медведь.
Опять побежали котята к маме:
— Мама, мама, там медведь. Медведь!
— А что кушает этот «медведь»? — спрашивает кошка Дуся, переворачиваясь на другой бок.
— Колбасу! — отвечают котята.
— Тогда, это мышь. Бегите скорей и поймайте её.
Поскакали Мотик, Ботик, Шурик, Аркашка и Тимошка к холодильнику:
— Эй, медведь, сдавайся! Мы тебя поймали.
Элеонора как раз пила сметану. Вытерла усы, икнула звонко и отвечает:
— Где ж вы видели, глупые, чтобы медведи сметану ели? Я не медведь. Я — кошка!
Котята бегом назад, к маме. Опять разбудили её:
— Там в холодильнике, — наперебой рассказывают, — никакой не медведь, а кошка.
— И что же она ест?
— Сметану!
— Тогда это и вправду кошка, — вздохнула Дуся. — Хватит охотиться, пора обедать.
Зевнула широко и послала неугомонных Мотика, Ботика, Шурика, Аркашку и Тимошку к блюдцу с молоком. А сама быстренько свернулась клубочком. Пять минут в тишине — и то счастье.
Но!
Как бы не так. Откуда ни возьмись прибежали мышата Прыг, Скок, Чмок, Вжик и Толик с криками:
— Тётя Дуся, тётя Дуся! Бабушка Элеонора зовёт тебя на чай с плюшками.
Ну, вот как тут отдохнёшь!
Жил-был монстрик Спиридонка. Да такой вредный, что хоть плач. Только увидит чужую игрушку, сразу вырастают у него огромные кулаки, и он кулаками этими — бац-бац! — стучит, игрушку требует. Увидит кусок торта, зубы Спиридонки становятся острыми-острыми, и он — чав-чав! — торт съедает целиком, ни с кем не делится. Если капризничает Спиридонка, глаза округляет, словно блюдца, и слезами как из фонтана брызжет. А однажды противный монстрик сделал больно собаке Фомке — на лапу ей наступил. Нарочно.
И знаете, что? В один прекрасный момент все безобразия разом прекратились. Как не бывало! Ни тебе кулаков больше, ни зубов, ни слёз.
Всё потому, что Спиридонка расстроил маму. А этого делать нельзя, будь ты хоть монстрик, хоть сам динозавр. Поэтому мама его отшлёпала.
Да знаю, знаю! Непедагогично. Но если уж ты монстриком сделался, будь готов к тому, что и мама твоя… монстр.
Как-то поздней ночью захотелось Коту сметаны. Вот очень-очень захотелось. Вспомнил он, что Ангелы на небесах звёздами играют, а если вдруг уронят одну-другую, то можно загадать всё, что душа пожелает. Сел Кот на скамеечку, стал на небо смотреть. Звёзд там — видимо-невидимо. Все мигают, переливаются, вот только ни одна не падает. А сметаны хочется.
Вздохнул усатый и полез в чулан за лестницей. Заодно и марлевую занавеску прихватил. Приставил лестницу к небу, кое-как прицепил марлю на спину — ну, вместо крылышек, как бы, — и полез наверх. Прям, вылитый Ангел.
Лез, лез, добрался до самых звёзд, подцепил одну лапой и — вжик! — скинул. Та яркой искоркой понеслась. А Кот сметану загадал. Спустился, смотрит, и правда, — полная чашка стоит на скамейке. Дожидается. Только присел Кот, только ложку из кармана достал… Откуда ни возьмись, Мышь.
— Добрый вечер, Ангел! — говорит. — Очень сыру хочется. А ты, знаю, можешь звезду с неба достать. Мне бы всего одну. И волшебное слово произносит тоненько так, жалостливо:
— Пожа-а-алуйста!
— Да ведь я никакой не Ангел. Ты что-то напутала.
А Мышь лапами машет, головой кивает:
— Как же не Ангел? Ангел. Я ведь вижу — у тебя за спиной крылья.
Спохватился Кот — точно! Занавеску-то отцепить забыл. Что делать? Вздохнул и на небо полез.
— Только ты, — предупредил, — не зевай. Как звезда полетит, сразу желание загадывай. А то не сбудется.
Сбросил опять звезду — вжик! — Мышь сыр заполучила.
Да только не успел Кот спуститься к своей сметане, как перед ним — Пёс.
— Доброй ночи, Ангел!
— Да какой же я Ангел, — расстроился Кот. — Я кот. Обыкновенный кот.
— Где ж это видано, — настаивает Пёс, — что б коты звёзды с неба доставали и чтоб у них за плечами крылья?! Ангел, вылитый Ангел.
Пришлось смириться.
— Чего тебе?
А Пёс и говорит ласково:
— Мне бы косточку загадать сахарную. Очень уж хочется.
Кот спорить не стал. Опять полез на самое небо. Сбросил звезду. Досталась Псу сахарная косточка.
Но до сметаны Ангел не добрался. Пришли к нему сначала Гусь за пшеном, потом Поросёнок за редиской, следом Козёл капусты попросил, а под утро и сама Корова заявилась — сена, видите ли, ей.
Умаялся Кот на небо лазить. Притомился, пока, наконец, под самое утро, сел на скамейку и поел своей сметаны. А вот крылья всё же снимать не стал. Сильно ему понравилось, что каждый, для кого пришлось доставать звезду, сказал доброе, вежливое «Спасибо!»
Ангелом быть порой не легко. Но приятно.