Владимирский централ. История Владимирской тюрьмы

Глава четвертая. Кремлевские тайны

Во Владимирской тюрьме сидела Канель Надежда Вениаминовна, дочь главного врача кремлевской больницы Канель Александры Юлиановны. Одной из причин ареста Канель Надежды Вениаминовны и ее сестры Юлии Вениаминовны стала новость, которую рассказала им мать по возвращении 9 ноября 1932 года с работы: «Жена Сталина Надежда Аллилуева покончила с собой». Смерть Надежды Аллилуевой была загадочна и не похожа на самоубийство. Всю правду о смерти жены знал только сам Сталин. Так думала и главный врач кремлевской больницы Александра Юлиановна Канель. После нескольких часов после трагического происшествия два врача ЦК при кремлевской больнице, Абросов и Погосянц, предложили ей подписать протокол о том, что Аллилуева умерла от аппендицита. Канель от этого предложения наотрез отказалась. После этого этот протокол предложили подписать другим заслуженным врачам кремлевской больницы — Д.Д. Плетневу и Л.Г. Левину. Оба отказались. Впоследствии они будут арестованы и погибнут в тюрьме, а Александра Юлиановна вскоре внезапно умрет.

Серебрякова-Сокольникова Галина Иосифовна. 1970-е годы

В 1939 году сестры Канель были арестованы. Надежда работала на кафедре микробиологии в 1-м медицинском институте, а ее сестра в Институте эндокринологии у Шерешевского. Им было предъявлено обвинение, что их мать была шпионкой и агентом сразу трех разведок: французской Сюртэ, польской Дефензивы, английской Интеллинженс Сервис. В мае 1941 года Надежда Канель была приговорена Особым совещанием МГБ и получила пять лет тюрьмы за недонесение об антисоветской деятельности близких людей. Ее сестра Юлия погибла в тюрьме в 1941 году.

В июле 1949 года — снова арест, уже по делу Полины Жемчужиной — жены В.М. Молотова, которая знала многие кремлевские тайны. По этому делу была также арестована писательница Галина Серебрякова-Сокольникова; ее арестовали потому, что у Жемчужиной нашли книгу с автографом Серебряковой. В 1953 году дело Надежды Вениаминовны Канель было пересмотрено, и 17 августа она была освобождена из тюрьмы, а впоследствии реабилитирована.

В 1954 году Н.В. Канель выступала свидетелем по делу бывшего министра госбезопасности Абакумова B.C.

Великая Отечественная война внесла свои коррективы не только в жизнь страны, но и в быт тюремного населения. Владимирская тюрьма в 40-е годы называлась особой тюрьмой Министерства государственной безопасности. Общая численность ее заключенных составляла 1715 человек. После ввода советских войск в Латвию, Литву и Эстонию руководители правительств этих стран и члены их семей были депортированы в Советский Союз и расселены в российских городах. С началом Великой Отечественной войны все они были арестованы и впоследствии получили статус — номерной заключенный. Из инструкции о режиме и порядке содержания заключенных во Внутренней тюрьме Управления МГБ: «На начальника тюрьмы, его дежурных помощников и надзирательский состав возлагается: сохранение в секрете самого факта содержания во Внутренней тюрьме номерных заключенных, сохранение в секрете их имен, фамилий, прошлого и происхождения.

Об именах номерных заключенных никто из надзорсостава не должен знать, за исключением начальника Внутренней тюрьмы.

Надзирательскому составу категорически запрещается вступать в какие бы то ни было разговоры. Какой-либо разговор о них в присутствии других надзирателей, служащих тюрьмы, а также сотрудников Управления МГБ — запрещается. При необходимых служебных разговорах надзирателям вместо имен произносить присвоенные заключенным номера или номер камеры».

За номерными заключенными закреплялись персональные камеры. Надзиратели следили за тем, чтобы не допускать какого-либо общения номерных заключенных с уборщиками и другим обслуживающим персоналом. Из воспоминаний ветерана УИС Краснова Н.А.: «…для скрытого наблюдения за заключенными в коридорах перед камерами лежали дорожки, по ним надзирательский состав передвигался бесшумно, на дверных глазках имелись резиновые флажки, при открытии они не издавали звука». Согласно инструкции о режиме и порядке содержания номерных заключенных во Внутренней тюрьме Управления МГБ номерным заключенным разрешалось:

1. Отдых в постели и сон в любое время суток.

2. Занятие в камерах литературным и другим умственным трудом, для чего они могли получать бумагу, карандаши, чернила, ручки и необходимые официальные пособия. В этих же целях им разрешается иметь при себе личные библиотечки, рукописи.

3. Хранить при себе в камерах необходимые, лично принадлежащие им вещи и пользоваться ими для своих нужд.

4. Покупать через начальника тюрьмы, в установленные дни, продукты питания, предметы туалета и т. п. на свои средства.

5. Иметь в камерах радиорепродукторы тихой слышимости, географические карты, атласы, получать для чтения центральные газеты, журналы и газеты на своих языках, выписанные для них через секретариат УМГБ, а также научную, художественную и политическую литературу из библиотек города.

Литературу выдавать в камеры и возвращать в библиотеки по прочтении только после предварительного просмотра ее в секретариате УМГБ.

6. Иметь в течение дня две прогулки продолжительностью не менее одного часа каждая. На прогулки разрешалось выводить заключенных вместе с членами их семей.

7. Свидание заключенных и членов их семей разрешалось один раз в сутки, продолжительностью не более одного часа. Номерным заключенным запрещалось иметь при себе в камерах более 100 рублей, ценности, ножи, вилки и другие режущие и острые предметы. Такие вещи хранить на складе тюрьмы, а деньги и ценности в ФИНО».

Один раз в неделю к ним допускался врач, кроме случаев, требующих неотложной помощи. Номерные заключенные освобождались от стрижки головы под машинку. Три раза в месяц им полагалась баня. Горячая пища выдавалась два раза в день, чай — утром и вечером. Пища по возможности должна была быть разнообразной, особенно за счет свежих овощей.

№ 1. МЕРКИС АНТОН КАРЛОВИЧ — премьер-министр Литвы.

№ 2. МЕРКИС (МЕРКЕНЕ) МАРИЯ АНТОНОВНА — жена А. Меркиса.

№ 3. ОРДЖОНИКИДЗЕ КОНСТАНТИН КОНСТАНТИНОВИЧ — брат наркома Серго Орджоникидзе.

№ 4. МЕРКИС ГЕДЕМИН АНТОНОВИЧ — сын А. Меркиса.

№ 5. УРБШИС ЮОЗАС КАЗИМИРОВИЧ — министр иностранных дел Литвы.

№ 6. УРБШИС (УРБШЕНЕ) МАРИЯ ФРАНЦЕВНА — жена Ю. Урбшиса.

№ 7. МУНТЕРС ВИЛЬГЕЛЬМ КАРЛОВИЧ — министр иностранных дел Латвии.

№ 8. МУНТЕРС НАТАЛЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА — жена В. Мунтерса.

№ 9. БАЛОДИС ИВАН ПЕТРОВИЧ — заместитель президента и военный министр Латвии.

№ 10. БАЛОДИС ЭЛЬВИРА ЮЛЬЕВНА — жена И. Балодиса.

№ 11. ЛАЙДОНЕР ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ — генерал, командующий эстонской армией.

№ 12. ЛАЙДОНЕР МАРИЯ АНТОНОВНА — жена И. Лайдонера.

№ 15. АЛАДЖАНЯН ПЕТР СТЕПАНОВИЧ — священник, профессор философии, английский шпион.

№ 21. МОЛОЧНИКОВ НИКОЛАЙ ВЛАДИМИРОВИЧ — член семьи Аллилуевых.

№ 22. АЛЛИЛУЕВА ЕВГЕНИЯ АЛЕКСАНДРОВНА-жена брата Надежды Аллилуевой, жены Сталина.

№ 23. АЛЛИЛУЕВА АННА СЕРГЕЕВНА — сестра Н. Аллилуевой.

№ 24. КЛЕМЕНТ ТИБОР — венгерский шпион.

№ 25. ПАП ЛАСЛО — венгерский шпион.

№ 26. ШАНДЕЛЬ КАРЛ — венгерский шпион.

№ 27. МАЙНЕРС ВОЛЬФАНГ ИОГАНН — немец, журналист, обвинялся в шпионаже.

№ 28. ВАДИЛЬО МАРТИНАС ЭВЕЛИО — мексиканец, обвинялся в шпионаже.

№ 29. МЕНЬШАГИН БОРИС ГЕОРГИЕВИЧ — обер-бургомистр Смоленска в годы фашистской оккупации.

№ 30. СТУЛЬГИНСКАС АЛЕКСАНДР АС — второй президент Литвы.

№ 31. ШИЛИНГАС СТАСИС — министр юстиции, член Госсовета Литвы.

Как вспоминал Юозас Урбшис, министр иностранных дел Литвы, заключенный № 5, во время Сталинградской битвы его отвезли в Москву, там он находился в одиночке 10 дней. Через 10 дней его «предупредили»: «С этого дня никому своей фамилии не говори, будешь называться пятым номером».

Аллилуевы Анна Сергеевна и Евгения Александровна. 1932 г.

Многочисленные аресты проходили непосредственно 22 июня 1941 года. Обвинительное заключение «участие в шпионаже» — будет предъявлено позже, через 11 лет. Приговор каждому — по 25 лет тюремного заключения с учетом отбытого срока.

Из воспоминаний заключенного № 4, сына премьер-министра Литвы Гедемина Меркиса: «Во время войны делился своей пищей с надзирателем, который питался хуже, чем заключенный. Имея возможность через тюремный ларек продать часть своих вещей, по своей просьбе получил из личных вещей словарь «Larousse», правда, при этом была аккуратно вырезана статья «Азбука Морзе»».

Как и все номерные заключенные, Г. Меркис имел возможность много читать. В своем отчете начальник тюрьмы сообщает: «…Заключенный № 4, наверно, сошел с ума, так как читает книги по истории дипломатии вместо того, чтобы читать «Графа Монте-Кристо»». Впоследствии Гедемин Меркис стал известным экономистом.

Стульгинскас Апександрас заключенный № 30 Владимирской тюрьмы, второй президент Литвы. 1930-е годы

В числе номерных заключенных был Иохан (Иван) Лайдонер — генерал, командующий эстонской армией. С 1920-го по 1929 год он входил в состав трех Государственных собраний. Неоднократно принимал участие в работе Совета Союза национальностей и конференций по разоружению, в 1925 году был председателем Комиссии по разрешению турецко-иракского пограничного конфликта. Был председателем Олимпийского комитета Эстонии, почетным доктором Тартуского университета, почетным членом Академии наук, удостоен высших наград Англии, Латвии, Литвы, Эстонии, Франции, Швеции. 19 июля 1940 года Лайдонер вместе с женой был депортирован в Советский Союз, 26 июля 1941 года арестован в городе Пензе. Следствие длилось до 1942 года. Во Владимирской тюрьме он сошел с ума. Надзиратели вспоминали, что, лежа в кровати, он представлял, что плавает в ванной. 13 марта 1953 года заключенный № 11 генерал Лайдонер скончался.

Гедемин Меркис заключенный № 4. Сын премьер-министра Литвы. 1940-е годы

Очевидец тех давних событий, знакомая жены генерала, Марии Антоновны Лайдонер, Лилия Ивановна Полюшкина вспоминает: «Мария Антоновна закончила Петербургскую консерваторию по классу фортепьяно, жила в г. Меленки и в 1954 году преподавала музыку в клубе имени Первого мая, где я с ней познакомилась. Я у нее занималась музыкой. Ко всем окружающим она обращалась только на «Вы», но это было не признаком уважения, а так подчеркивалась дистанция. Внешне она очень походила на актрису Ермолову — высокая, статная, с гордо посаженной головой. Седая прическа уложена буклями. О себе мало что рассказывала. Был один сын, но у родителей с ним произошла размолвка, и он очень рано погиб. Из всех вещей и богатства остались только фотографии: ей каким-то образом удалось их сохранить, она мне их показывала в доме-интернате тайком на веранде. Это были фото в их доме, в больших залах, на фотографиях было запечатлено все высшее общество Эстонии того времени. Они с мужем всегда в центре. Много фотографий, где она в Париже или в зоопарке с тигренком. В 1955 году я поступила в Ленинградскую лесотехническую академию, и Мария Антоновна часто писала мне. Где-то в 1957 году я встретила ее в Меленках, она была очень оживлена, говорила, что только что приехала из Таллина. Останавливалась у своей горничной, которая сохранила некоторую одежду. Она мне говорила: «А в нашем доме сейчас Дворец пионеров». Потом она уехала в Таллин, и больше с ней мы уже не встречались. В этом доме-интернате находилось много знаменитых людей. Какая-то знаменитая балерина. Жена профессора с сыном. Я тогда была мала и многим не интересовалась. Многие умирали. Их хоронили по ночам, без гробов, просто завернутых в мешковину. Отвозили на кладбище на телеге, запряженной лошадью. Телега гремела по булыжной мостовой, а утром в дальнем углу кладбища появлялись новые холмики без табличек и имен».

Орджоникидзе Константин Константинович, 1896 года рождения, младший брат наркома Серго Орджоникидзе, заключенный № 3. После смерти Серго Орджоникидзе по указанию Берия в мае 1941 года он был арестован. В течение трех лет велось следствие. Впоследствии его осудили Особым совещанием при НКВД СССР на срок пять лет тюремного заключения. Находясь в тюрьме, сидел в одиночной камере. Из материалов арестованного Константина Орджоникидзе: «Совершенно секретно. Справка на заключенного Владимирской тюрьмы МГБ СССР Орджоникидзе Константина Константиновича, 1896 года рождения, уроженец села Горежка Грузинской ССР, по национальности грузин, до ареста — инспектор-методист Главного управления гидрометереологической службы при СНК СССР. Арестован 5 мая 1941 года. Осужден 26 августа 1944 года Особым совещанием при НКВД СССР, на 5 лет тюремного заключения. 30 ноября 1946 года решением Особого совещания при МГБ СССР срок наказания продлен до 10 лет тюремного заключения». Из письма начальника Тюремного управления МВД СССР полковника внутренней службы М. Кузнецова заместителю министра внутренних дел Союза ССР генерал-полковнику Серову И.А.: «Во Владимирской тюрьме МВД СССР содержится заключенный Орджоникидзе Константин Константинович, осужденный Особым совещанием за незаконное хранение оружия и как социально опасный элемент, срок наказания которому оканчивается 5 мая 1956 года. По составу совершенного преступления заключенный Орджоникидзе подпадает под действие ст. 4 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 года «Об амнистии», и срок наказания ему надлежит сократить наполовину. В связи с сокращением срока наказания наполовину, оставшийся срок наказания отбыт и он подлежит освобождению из-под стражи. Докладывая об изложенном, прошу Ваших указаний. 7 апреля 1953 года». Виза заместителя министра была лаконична — «т. Кузнецову. Если отбыл, то пусть едет. И. Серов». Из воспоминаний ветерана уголовно-исполнительной системы и трудового фронта Петровой А.И.: «Заключенный № 3 вел себя очень тихо и скромно. Однажды он мне сказал очень тихо: «Берия — это враг народа»».

Уже после смерти И.В. Сталина постепенно всем номерным заключенным стали возвращать фамилии. «Секретно. Содержащихся во Владимирской тюрьме МВД СССР заключенных: 1) Клемент Тибор, 2) Пап Ласло Януш Ене, 3) Шандель Карл Карлович, 4) Майнере Вольфанг Иоганн, 5) Вадильо Мартинас Эвелио, 6) Дладжани Пьетро Стефаний, он же Аладжанян Петр Степанович — из числа номерных заключенных исключите и впредь числите их под настоящими фамилиями. Одновременно упомянутых выше заключенных разрешается содержать в общих камерах вместе с другими заключенными, осужденными к длительным срокам заключения, причем необходимо установить такой порядок, чтобы об их содержании во Владимирской тюрьме знало как можно меньше других заключенных, т. е. без особой необходимости не переводить их из камеры в камеру». В 1954 году большинство личных дел номерных заключенных будут пересмотрены. Сроки заключения в тюрьмах будут считать отбытыми, после чего их выпустят на свободу. После освобождения из тюрьмы бывшие номерные заключенные остались во Владимирском крае.

В послевоенный период Советским правительством проводится жесткая карательная линия в отношении тех, кто был недоволен политикой Сталина. Любые разговоры, связанные с личной жизнью, окружением Сталина, могли стать поводом для уголовного преследования. Знакомство с иностранцами, а тем более какие-либо связи с ними могли расцениваться как шпионаж. Союзы, объединения и даже кружки по интересам трактовались спецслужбами как участие в антисоветских группах. Слежка, доносы, прослушивание разговоров, аресты становятся привычным делом. Заметными номерными сидельцами были заключенные № 22 и 23, члены семьи Сталина — Анна Сергеевна Аллилуева и Евгения Александровна Аллилуева. Одной из причин ареста Анны Сергеевны и Евгении Александровны Аллилуевых явилась так называемая утечка информации о личной жизни Сталина. Министру государственной безопасности Абакумову B.C. было поручено перекрыть все каналы распространения и разглашения информации о вожде. 9 июля 1947 года принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об уголовной ответственности за разглашение государственной тайны и за утрату документов, составляющих государственную тайну». По стечению обстоятельств одной из жертв этого Указа стал впоследствии и Абакумов. В 1946 году Анна Аллилуева опубликовала книгу «Воспоминания», в которой упоминала события 1917 года. Отец Анны и Надежды Аллилуевых, Сергей Яковлевич Аллилуев, был известным большевиком, революционером, дружил с Лениным и Сталиным, впоследствии стал тестем, отдав свою дочь Надежду за Сталина. В книге А.С. Аллилуева лестно отзывалась о «Сталине-революционере» и идеализировала его роль в революции. Сталин разрешил публикацию, Анну Сергеевну пригласили вступить в Союз писателей, но в 1947 году все изменилось. Книга подверглась резкой критике со страниц газеты «Правда», была изъята из библиотек и из продажи. Прослушивание разговоров в квартире Анны Сергеевны выявило совсем другое мнение о Сталине. Она винила его в расстреле своего мужа и разделяла убеждение в том, что Сталин в годы репрессий 30-х годов истреблял ленинскую гвардию — старых большевиков. Такие же разговоры были зафиксированы и в доме Евгении Александровны Аллилуевой, жены П.С. Аллилуева, брата Надежды и Анны.

Евгения Александровна (Земляницина) Аллилуева после смерти мужа П.С. Аллилуева вышла замуж за Н.В. Молочникова, тем самым потеряв близость к Сталину. Пятикомнатная квартира, где она жила, в связи с жилищным кризисом подверглась «уплотнению». Две комнаты районный жилотдел отобрал и вселил в них семью генерал-майора Угера Г.А. В квартиру А.С. Аллилуевой вселили заместителя министра металлургии Коробова. С понижением своего статуса они потеряли и кремлевские продовольственные пайки и стали отовариваться, как и все граждане, по карточкам. О недовольстве в разговорах жителей этих квартир Абакумов докладывал Сталину.

В декабре 1947 года арестовали Евгению Аллилуеву и ее мужа, обвинив ее в антисоветской деятельности и в том, что она якобы отравила своего первого мужа П.С. Аллилуева, а второго мужа, Молочникова, обвинили в измене Родине. В 1948 году по такому же обвинению была арестована Анна Аллилуева. Особым совещанием МГБ СССР им были присвоены следующие номера:

№ 21 — Молочников Николай Владимирович;

№ 22 — Аллилуева Евгения Александровна;

№ 23 — Аллилуева Анна Сергеевна.

За измену Родине Молочников заочно был приговорен к 25 годам тюремного заключения, а обе Аллилуевы — к 10 годам тюремного заключения каждая. Из справки по делу заключенного № 22: «(Вместо фамилии прочерк) Евгения Александровна, 1898 года рождения, уроженка города Новгорода, русская, из семьи священника, бывший член ВКП(б) с 1918-го по 1919 год, выбыла из партии механически за неуплату членских взносов, домохозяйка. Прибыла во Внутреннюю тюрьму МГБ СССР 10 декабря 1947 года, откуда переведена 11 декабря 1947 года в Лефортовскую тюрьму. Числилась за специальной частью по особо важным делам МГБ СССР. Арестована 10 декабря 1947 года. Осуждена Особым совещанием МГБ СССР 29 мая 1948 года к тюремному заключению на 10 лет, считая срок с 10 декабря 1947 года. Лично принадлежащее имущество конфисковать. Находится во Владимирской тюрьме МГБ. 19 октября 1950 года».

Во Владимирской тюрьме представителей кремлевской элиты разместили в одиночные камеры. Опыт размещения семей в особой тюрьме МГБ был отлажен. Из инструкции о режиме и порядке содержания номерных заключенных во Внутренней тюрьме Управления МГБ по Ивановской области:

«Совершенно секретно. Номерные заключенные должны содержаться в специально выделенных для них камерах на 3-м этаже, а именно: № 4 в камере 60, № 5 в камере 61, № 3 в камере 62, № 8 в камере 65, № 9 в камере 67, № 10 в камере 71, № 11 в камере 73, № 13 в камере 76, № 6 в камере 74, № 7 в камере 72, № 16 в камере 68, № 17 в камере 66. Перемещение заключенных в другие камеры производится только с личного указания начальника Управления МГБ. При выводе на прогулки и в уборную должна строго соблюдаться изоляция от других семей и не допускаться встреча между ними.

Примечание: Семьи размещены следующим образом:

1-я семья занимает камеры №№ 60, 61, 62;

2-я семья занимает камеры №№ 65 и 67;

3-я семья занимает камеры №№ 71 и 73;

4-я семья занимает камеры №№ 74 и 72;

5-я семья занимает камеры №№ 66 и 68».

А.С. Аллилуева в сентябре 1953 года находилась уже в Бутырской тюрьме. Здоровье ее было подорвано, душевные и нравственные страдания сделали свое дело. Из письма заместителя начальника Тюремного управления МВД СССР полковника А. Клейменова к начальнику Бутырской тюрьмы МВД СССР полковнику Шокину, начальнику Казанской тюремной психиатрической больницы МВД СССР подполковнику Сайфутдинову, министру внутренних дел Татарской АССР генерал-майору Семенову П.П.: «Совершенно секретно. Содержащуюся в Бутырской тюрьме МВД СССР заключенную № 23, осужденную Особым Совещанием при МГБ СССР к 10 годам тюремного заключения, направьте для лечения в Казанскую тюремную психиатрическую больницу МВД СССР. Отправку произведите особым конвоем. Для сопровождения заключенной в пути командируйте медицинского работника. Тов. Сайфутдинову принять заключенную № 23 в больницу, поместив ее в палату с однородным больным, и обеспечить надлежащую изоляцию. Личное дело заключенной хранить лично, обязательно в сейфе или в железном шкафу. О прибытии заключенной сообщить в Тюремное управление». (ГАРФ, фонд 9413, опись 1, дело № 51, лист 137.)

В одиночных камерах содержались родственники, друзья и знакомые — те, кто как-то был знаком и пересекался с номерными заключенными.

21 февраля 1948 года Абакумов доложил Сталину: «Совершенно секретно. Представляю протокол допроса арестованного американского шпиона Зайцева В.В., бывшего сотрудника для поручений посольства США в Москве. Зайцев показал, что, являясь агентом американской разведки, был связан с Аллилуевой Кирой и полученные от нее сведения передавал разведчику Харди, являющемуся начальником административного отдела посольства США». (Кира Павловна Аллилуева — дочь Е.А. Аллилуевой от первого брака, актриса Академического Малого театра. — Прим. авт.) «Протокол допроса арестованного Зайцева Виталия Васильевича от 21 февраля 1948 года. Зайцев В.В., 1910 года рождения, уроженец гор. Москвы, русский, гражданин СССР, беспартийный, из семьи крупного торговца, с высшим образованием, в 1940 году окончил Московский юридический институт. До ареста — сотрудник для поручений посольства США в Москве.

ВОПРОС: Кто ваши родители?

ОТВЕТ: До революции мой отец — Зайцев Василий Иванович — имел в Москве на Кузнецком Мосту торговое предприятие и мастерскую по изготовлению шляп с применением наемной рабочей силы.

ВОПРОС: А после революции?

ОТВЕТ: После революции мои родители продолжали заниматься торговлей, пока в 1925 году их торговое предприятие не было конфисковано. Впоследствии они были лишены избирательных прав и в 1931 году арестованы.

ВОПРОС: За что?

ОТВЕТ: За спекуляцию золотом. После того как их торговля была ликвидирована, они занялись скупкой и перепродажей на черном рынке валюты и золотых изделий.

ВОПРОС: Но ведь вы тоже арестовывались, почему вы говорите только о родителях?

ОТВЕТ: В том же, 1931 году, вскоре после ареста родителей, за спекуляцию золотом был арестован и я. Однако в тюрьме я просидел недолго, и, когда все имевшееся у меня золото было изъято, меня освободили.

ВОПРОС: Чем вы занялись после этого?

ОТВЕТ: Я поступил на службу в качестве шофера к австрийскому послу в Москве. Это было летом 1931 года.

ВОПРОС: Почему вы не захотели работать в каком-либо советском учреждении?

ОТВЕТ: Я считал, что у иностранцев буду лучше материально обеспечен.

ВОПРОС: Не только материальная заинтересованность, но и ваше враждебное отношение к советской власти сыграло в этом роль?

ОТВЕТ: Признаю, что, являясь выходцем из социально чуждой среды и будучи враждебно настроенным против советской власти, я не хотел работать в советских учреждениях и поэтому поступил на службу к иностранцам.

ВОПРОС: При чьей помощи?

ОТВЕТ: Мне помог в этом шофер польского посольства в Москве Брабец Эдуард, вместе с которым я раньше учился в средней школе. Сначала он устроил меня, как я уже показал, в качестве шофера к австрийскому послу в Москве барону Па<…>y, а после того, как в конце 1931 года из австрийского посольства были уволены все советские граждане, Брабец оказал мне содействие в поступлении на службу к американцам.

ВОПРОС: К кому конкретно?

ОТВЕТ: К американскому корреспонденту в Москве Фоссу Кендалу, у которого я проработал шофером до конца 1932 года. Затем Фосс за продажу контрабандных товаров был выдворен за пределы Советского Союза, и я перешел работать к американскому корреспонденту газеты «Чикаго Дейли Ньюс» Стоннеману. В июле 1935 года, покидая Советский Союз, Стоннеман устроил меня на службу в американское посольство в Москве.

ВОПРОС: В качестве кого?

ОТВЕТ: Несколько месяцев я продолжал работать шофером, а потом был назначен на должность зам. начальника административно-хозяйственного отдела посольства.

ВОПРОС: За какие заслуги вас жаловали так американцы?

ОТВЕТ: Такое повышение в должности я получил потому, что честно служил американцам и добросовестно выполнял все их поручения.

ВОПРОС: Преступные поручения?

ОТВЕТ: Преступных заданий от американцев я не получал. Единственное, что я делал незаконного, — это перепродавал, по просьбе американцев, различные носильные вещи, специально привозимые ими для этой цели из Америки. Кроме того, по поручению американцев я скупал в Москве дорогостоящие уникальные вещи и ценности, которые затем вывозились ими за границу.

ВОПРОС: Кто давал вам такие поручения?

ОТВЕТ: Многие сотрудники американского посольства, в том числе и сам посол Смит, давали мне эти поручения, но чаще всего я их получал от начальника административно-хозяйственного отдела посольства — Харди Николаса.

ВОПРОС: С которым, как показала ваша жена Зайцева М.А., вы творили и другие преступные дела.

Вы признаете это?

ОТВЕТ: Да. Сблизившись с Харди на почве совместных спекулятивных махинаций, я часто приглашал его к себе на квартиру. Бывая у меня, Харди обычно заводил антисоветские разговоры о материальном положении населения в Советском Союзе, всячески восхваляя при этом Америку. Я, в силу своих враждебных взглядов, поддерживал эти разговоры и, стараясь угодить Харди, высказывал ему разные измышления о советской действительности, выдавая это за достоверные факты.

ВОПРОС: Не антисоветские разговоры с Харди, а ваша шпионская работа на американцев интересует следствие. Вот об этом вы и рассказывайте.

ОТВЕТ: Признаю, что американцы иногда прибегали к моим услугам и некоторую информацию от меня действительно получали.

ВОПРОС: Информацию шпионского характера?

ОТВЕТ: Да.

ВОПРОС: Когда вы были привлечены американцами к шпионской работе?

ОТВЕТ: Начало моей преступной связи с американцами относится к 1934 году. Работая в то время у американского корреспондента Стоннемана, я часто разъезжал с ним по городам Советского Союза и помогал ему в сборе шпионских сведений. Стоннемана особенно интересовали промышленные центры и города, имеющие оборонное значение. Достаточно сказать, что за один только 1934 год мы побывали в таких городах, как Севастополь, Киев, Ростов, Сталинград, Саратов и Астрахань, где посещали фабрики, заводы и другие предприятия. Кроме того, Стоннеман и я объехали ряд станиц на Кубани, знакомясь с жизнью и бытом колхозной деревни. Возвращаясь в Москву после каждой поездки, Стоннеман направлял в Америку статьи, в которых, извращая действительность, охаивал все советское. Опускаясь до самой низкопробной клеветы, Стоннеман не останавливался перед прямой фальсификацией фактов, стараясь вопреки действительности показать, что в СССР царит якобы голод, нищета и бесправие. Летом 1935 года, как я уже показал, Стоннеман выехал из Советского Союза.

ВОПРОС: А вас передал на связь другому американскому разведчику?

ОТВЕТ: О дальнейшей моей связи с американской разведкой Стоннеман никаких указаний мне не давал, но спустя некоторое время, после его отъезда из Советского Союза, меня вызвал к себе второй секретарь американского посольства в Москве Уорд Ангус и, намекнув на мои отношения со Стоннеманом, предложил мне почаще заходить к нему. При этом Уорд заявил, что его интересует также информация, которую в свое время собирал Стоннеман, и что он надеется получать ее от меня. Я заверил Уорда, что он всегда может рассчитывать на мою помощь. В последующем, посещая Уорда, я передавал ему сведения о материальном положении населения города Москвы, используя при этом разные клеветнические слухи, распространяемые антисоветским элементом. Аналогичную информацию я передавал и Харди, с которым был связан после отъезда Уорда в конце 1939 года во Владивосток, куда Уорд был назначен на пост генерального консула. По заданию Харди я, кроме того, следил за поведением советских граждан, работающих в американском посольстве, и выявлял их настроения. Этими данными Харди интересовался потому, что наряду с разведывательной деятельностью, которую он проводил на территории Советского Союза, Харди занимался контрразведывательной работой внутри посольства.

ВОПРОС: Это все, что вы делали по заданиям американской разведки?

ОТВЕТ: Больше никаких сведений я американцам не передавал. Это объясняется тем, что возможности для сбора шпионских данных у меня были ограничены.

ВОПРОС: Неправда. Следствие располагает материалами о том, что вы усиленно интересовались сведениями о жизни и деятельности руководителей партии и Советского правительства. Кто давал вам такое задание?

ОТВЕТ: Таких заданий я ни от кого не получал и сбором сведений о руководителях ВКП (б) и Советского правительства не занимался.

ВОПРОС: В таком случае скажите, с Аллилуевой Кирой вы были знакомы?

ОТВЕТ: Да, был.

ВОПРОС: С какого времени?

ОТВЕТ: С 1939 года.

ВОПРОС: Как вы познакомились с Аллилуевой?

ОТВЕТ: С Кирой Аллилуевой меня познакомила моя жена — Зайцева Марьяна, являвшаяся подругой ее детства. После этого я часто встречался с Аллилуевой К., однако никаких преступных целей этим не преследовал.

ВОПРОС: Лжете. Встречаясь с Аллилуевой К., вы, как это установлено следствием, выведывали у нее шпионские данные о руководителях Советского правительства и передавали эти данные американской разведке. Рассказывайте, как было дело.

ОТВЕТ: Этого я признать не могу. Поддерживая с Аллилуевой К. многолетнюю дружбу, я тем не менее никогда не интересовался у нее сведениями о жизни руководителей партии и правительства.

ВОПРОС: Тогда будем изобличать вас.

(Вводится арестованная Аллилуева К.П.)

ВОПРОС (Зайцеву): Вы знаете, с кем вам дается очная ставка?

ОТВЕТ: Да, знаю. Очная ставка мне дается с Аллилуевой Кирой Павловной.

ВОПРОС (Аллилуевой): А вы знаете сидящего перед вами человека?

ОТВЕТ: Это Зайцев Виталий Васильевич, с которым я знакома с 1939 года, после того как он женился на моей подруге детства Фрадкиной Марьяне.

ВОПРОС (Аллилуевой): Какие у вас были отношения с Зайцевым?

ОТВЕТ: Отношения с Зайцевым у меня были хорошие, я бы сказала, дружеские. Мы часто встречались друг с другом и вместе проводили время.

ВОПРОС (Зайцеву): Правильно показывает Аллилуева о характере ваших отношений?

ОТВЕТ: Кира показала все правильно.

ВОПРОС (Зайцеву): Может быть, сейчас, не дожидаясь изобличения, вы станете рассказывать правду?

ОТВЕТ: От следствия я ничего не скрываю. Встречаясь с Кирой Аллилуевой, я беседовал с ней обычно на бытовые темы и никаких намерений использовать в преступных целях знакомство с ней не имел.

ВОПРОС (Аллилуевой): Так ли было, как показывает Зайцев?

ОТВЕТ: Зайцев говорит неправду. Знакомство со мной он использовал именно в преступных целях. ВОПРОС (Зайцеву): Вы это признаете?

ОТВЕТ: Нет, не признаю.

ВОПРОС (Аллилуевой): Покажите, в чем заключалась ваша преступная связь с Зайцевым.

ОТВЕТ: Как я уже показала на следствии, подтверждаю это и сейчас, Зайцев, прикидываясь другом и пользуясь моим расположением к нему, выведывал у меня лично сам, а также через свою жену Зайцеву Марьяну сведения о руководителях партии и Советского правительства. При встречах со мной в 1945–1947 годах. Зайцев особенно интересовался такими сведениями, которые касаются жизни и деятельности Сталина. При этом он назойливо расспрашивал меня о том, какие театры и как часто посещает Сталин, где еще бывает Сталин, где находится дача Сталина и его семьи.

ВОПРОС (Аллилуевой): И вы рассказывали об этом Зайцеву?

ОТВЕТ: Я была откровенна с Зайцевым и в беседах с ним рассказывала некоторые подробности о жизни Сталина и его семьи. В частности, я сообщила Зайцеву, что Сталин проживает на даче в Зубалово и что на эту дачу с 1937 года водила жену Зайцева — Марьяну. Особенно много я рассказывала Зайцеву о семье Аллилуевых, своих отношениях со Светланой и ее браке с Морозовым. Касаясь Морозова, я сообщила Зайцеву, что он еврей, проживает вместе со Светланой в Доме Правительства и часто бывает у нас. После того как брак между Светланой и Морозовым был расторгнут, Зайцев интересовался у меня причинами этой размолвки. В этой связи я рассказала Зайцеву, что виной всему якобы является Сталин, который, как я говорила, не захотел принять в свою семью еврея.

ВОПРОС (Зайцеву): Что вы теперь скажете?

ОТВЕТ: Аллилуева показывает правду. При встречах с ней я действительно проявлял интерес ко всему, что касается Сталина и его семьи. Я также расспрашивал Аллилуеву К., что ей известно о личной жизни других руководителей партии и правительства, однако с моей стороны это было простое обывательское любопытство.

ЗАЯВЛЕНИЕ Аллилуевой: Зайцев лжет. Выведывая данные о руководителях ВКП(б) и Советского правительства, Зайцев не скрывал от меня преступного умысла в этом и в 1945 году прямо заявил мне, что получаемую от меня информацию о Сталине и его семье он передает американцам.

ВОПРОС (Зайцеву): После этого вы, конечно, не будете настаивать на том, что собирали эти сведения ради простого любопытства?

ОТВЕТ: Я убедился, что бессмысленно что-либо скрывать от следствия, и теперь буду рассказывать все как было. Признаю, что свое знакомство и дружеские отношения с Кирой я использовал для того, чтобы влезть в семью Аллилуевых и получать через нее сведения о Сталине и других руководителях партии и правительства.

ВОПРОС: По заданию кого вы действовали?

ОТВЕТ: По заданию американской разведки и лично Харди. В одной из бесед с Харди, состоявшейся между нами в 1945 году, я поделился с ним, что имею знакомство с семьей Киры Аллилуевой, и подробно рассказал ему, как произошло это знакомство и что из себя представляет ее семья. Харди очень заинтересовался моим знакомством с семьей Аллилуевой К. и спросил меня, какие возможности я имею для того, чтобы через эту семью получать некоторую информацию о руководителях Советского правительства. Харди подчеркнул, что американцев особо интересуют сведения о Сталине и его семье, поскольку в советской прессе никогда ничего не пишется о том, как живут и где проводят свободное от работы время руководители Советского правительства. Я ответил Харди, что отношения с Кирой Аллилуевой у меня достаточно близкие и она не станет скрывать от меня то, что ей самой известно по этому поводу. Ухватившись за это, Харди предложил мне еще больше сблизиться с Аллилуевой К., влезть в ее семью и под видом безвредного любопытства расспрашивать ее обо всем, что она знает о Сталине, его семье и о других руководителях Советского правительства.

ВОПРОС (Зайцеву): Так вы и поступали?

ОТВЕТ: Да. Выполняя задание американской разведки, я выведывал у Киры все, что можно было получить от нее о Сталине и его семье, и передавал эти сведения Харди. Узнав от Аллилуевой К. место расположения дачи Сталина в Зубалово, я немедленно сообщил об этом Харди и по его настоянию летом 1945 года выезжал с ним в район Зубалово, где показывал ему эту дачу. Какие еще сведения, касающиеся Сталина, были переданы мною Харди, я сейчас уже не помню.

ВОПРОС (Аллилуевой): Напомните Зайцеву, раз память ему почему-то изменяет.

ОТВЕТ: Осенью 1947 года, в период нашего совместного пребывания на курорте в Ессентуках, Зайцев расспрашивал меня об отношении Сталина к Аллилуевой А.С. Тогда же Зайцев проявлял усиленный интерес к книге Аллилуевой А.С. «Воспоминания» и просил меня рассказать ему- не по указанию ли Сталина был скомпрометирован ее автор. На это я заявила Зайцеву, что Федосеев написал такую резкую рецензию, конечно, не без согласия Сталина. В ответ на мое заявление Зайцев сообщил мне, что критику книги Аллилуевой А.С. американцы расценивают как «скандал в благородном семействе» и фамилию Аллилуевых считают поруганной.

ВОПРОС (Зайцеву): Имел место такой факт?

ОТВЕТ: Имел. Когда в газете была опубликовала рецензия Федосеева на книгу Аллилуевой А.С. «Воспоминания», то в американском посольстве в Москве весьма заинтересовались этим, а жена атташе Баренса — Ксения Баренс, работающая библиотекарем посольства, во всеуслышание заявила, что факт опубликования рецензии Федосеева есть не что иное, как «скандал в благородном семействе». В этой связи и произошел у меня разговор с Кирой Аллилуевой, о котором она сейчас показала. Содержание этого разговора я по возвращении в Москву передал Харди.

(Арестованная Аллилуева К. уводится.)

ВОПРОС: Кого еще, кроме Аллилуевой К., вы использовали в шпионских целях?

ОТВЕТ: Помимо Киры, некоторые сведения, касающиеся главным образом настроений населения, я получал от своей жены Зайцевой Марьяны и ее матери Фрадкиной Татьяны Александровны. В частности, я расспрашивал Марьяну и ее мать о том, как реагирует население на решение правительства о проведении денежной реформы и отмене карточной системы. Разные провокационные и панические слухи, которые распространялись антисоветским элементом через Марьяну и ее мать Фрадкину и доходили до меня, я также передавал Харди. Вот, собственно, и все, что относится к моей преступной связи с Харди.

ВОПРОС: А сговор с американцами о вашем бегстве в Америку, в чем призналась на следствии ваша жена, разве не имеет отношения к преступной связи с Харди?

ОТВЕТ: Признаю, намерение бежать в Америку у меня действительно было. Понимая, что моя шпионская деятельность рано или поздно будет вскрыта и мне не избежать тюрьмы, я в 1947 году поделился этим с Харди, и он предложил мне бежать вместе с женой в Америку. Обсуждая возможность нашего побега в Америку, Харди говорил, что при удобном случае он сможет перевезти нас через советско-польскую границу в специально оборудованном багажнике дипломатической автомашины под американским флагом. Я согласился с этим вариантом нашего побега, однако Харди почему-то оттягивал его осуществление, и дело кончилось тем, что я и моя жена были арестованы. Протокол с моих слов записан правильно, мною прочитан».

Многие из перечисленных в протоколе допроса впоследствии будут арестованы. По делу Аллилуевых во Владимирской тюрьме находились:

ЗАЙЦЕВА (ФРАДКИНА) МАРЬЯНА АЛЕКСАНДРОВНА, 1922 года рождения, уроженка города Москвы, художница, одна из близких подруг Киры Аллилуевой, арестована 21 декабря 1947 года по обвинению в шпионаже. На тюремной карточке сделана особая отметка: «Шпионка Америки». Прибыла во Владимирскую тюрьму 30 июня 1948 года. Осуждена Особым совещанием при МГБ СССР 29 мая 1948 года на 25 лет тюремного заключения. 23 ноября 1954 года из-под стражи освобождена на основании Постановления Прокуратуры СССР, МВД СССР и Комитета ГБ при Совете министров от 15 ноября 1954 года. Постановление от 29 мая 1948 года отменено, и дело в уголовном порядке прекращено. (Тюремная карточка Зайцевой М.А.)

ФРАДКИНА ТАТЬЯНА АЛЕКСАНДРОВНА, 1905 года рождения, уроженка города Саратова, мать Зайцевой (Фрадкиной) М.А., художница. Арестована 21 декабря 1947 года. Взята под стражу постановлением, утвержденным генерал-полковником Абакумовым 7 января 1948 года и санкционированным заместителем Генерального прокурора СССР генерал-лейтенантом юстиции Вавиловым 8 января 1948 года. Осуждена по статьям УК РФ 19-58-8, 58–10, ч. 2, 58–11 «Измена Родине» Особым совещанием при МГБ СССР на 10 лет тюремного заключения. Ранее Татьяна Александровна была судима в 1937 году, как член семьи арестованного Особым совещанием, и знала, что такое исправительно-трудовой лагерь. Прибыв 20 июня 1948 года из Лефортовской тюрьмы, Фрадкина Т.А. сразу же поступила в тюремную больницу. Врачи констатировали явные признаки психического расстройства. В медицинской карточке было записано: «Часто плачет, испытывает страх, заявляет, что она «подопытное животное» и что на нее действуют электротоками и собираются убить. В результате чего боялась ходить на прогулку и в баню, говорила, что ее преследуют голоса извне. Кушала неохотно и прятала пищу куда только могла». 31 июля 1948 года врачами тюрьмы было сделано заключение, что она имеет психическое расстройство и нуждается в психической экспертизе. Через некоторое время из Москвы прибыл психиатр-консультант, кандидат медицинских наук, майор медицинской службы Торубаров, который вместе с врачами сделал заключение, что Фрадкина имеет затяжную психогенную реакцию и дистрофию в связи с одиночным содержанием и нуждается в изменении тюремного заключения. Несмотря на уговоры администрации и врачей, Татьяна Александровна отказывалась от пищи, и ее кормили искусственно до марта 1949 года. Потом ей стало лучше, ела самостоятельно, рисовала и читала. Ходила на прогулку и принимала лекарства. В феврале 1950 года состояние Фрадкиной становится угнетенным, часто плачет и говорит врачам, что жить больше не хочет. Неоднократно ей выписывались такие продукты питания, как масло, сахар, молоко, яйца, кофе, какао, кисель, но от всего она категорически отказывалась, приходилось ее кормить через зонд. 7 января 1951 года Татьяна Александровна Фрадкина скончалась во Владимирской тюрьме.

Александров Владимир Александрович, 1896 года рождения, уроженец города Москвы, художник, заведующий художественной мастерской при Министерстве иностранных дел СССР, по национальности немец. Арестован Главным управлением МГБ СССР 18 февраля 1948 года. Характер преступления: измена Родине. Осужден Особым совещанием при МГБ СССР 30 июля 1949 года на 20 лет тюремного заключения с конфискацией имущества. Прибыл во Владимирскую тюрьму 5 сентября 1949 года. Освобожден 9 июня 1955 года. Пометка в тюремной карточке Александрова В.А.:

«Тюремный срок был снижен до 10 лет, и в соответствии с Указом «Об амнистии» из-под стражи освободить. Не считать судимым по данному делу».

Узник одиночной камеры Владимирской тюрьмы УГЕР ГЕОРГИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ, 1905 года рождения, уроженец города Киева, инженер-радист, заместитель председателя авиатехнического комитета ВВС МВС СССР, генерал-майор, арестован 28 декабря 1947 года. Национальность — еврей. Характер преступления: измена Родине. Прибыл во Владимирскую тюрьму 22 июня 1948 года. Сосед по квартире Е.А. Аллилуевой и Молочникова Н.В. Возможно, их разговоры о вожде и легли в основу обвинения. Осужден Особым Совещанием при МГБ СССР 29 мая 1948 года на 15 лет тюремного заключения. Начало срока 28 декабря 1947 года, конец — 28 декабря 1962 года.

Биография Георгия Угера насыщенна и удивительна. В 1921 году он вступает в ряды Красной армии. В 1924 году успешно заканчивает военно-электротехническую школу, после чего направлен в Ленинградскую школу связи. В 1929 году публикует, как молодой ученый, первые научные статьи по радиотехнике. Поступает в Ленинградский электротехнический институт. В 1929 году зачислен в Военно-воздушную академию. Учась параллельно в двух вузах, в кратчайшие сроки получает дипломы: военного инженера авиационной службы и гражданского радиоинженера. В 1932 году ведет исследовательскую работу в Государственном научно-исследовательском институте ГК (НИИ ВВС), в результате кропотливой работы создает первый в авиации радиополукомпас для оснащения самолетов. В 1938 году Г. А. Утер возглавляет отдел навигации, а после штурманский отдел ГК (НИИ ВВС). В годы Великой Отечественной войны Утер был назначен в Совет по быстрейшему оснащению новейшей техникой всех видов Вооруженных сил. После войны Георгий Александрович вошел в комиссию, которая была утверждена Постановлением ГКО № 9475 от 8 июля 1945 года, по изучению германской ракетной техники и «Оружия возмездия». В 50-е годы он проводит успешно ряд исследовательских научных работ по радиотехнике и радиолокации. Находясь в тюрьме, не переставал заниматься любимым делом — радиоконструированием. Когда он выходил на прогулку, возле камеры выставлялся часовой, никто, кроме начальника тюрьмы, не мог зайти в камеру. В камере Утер делал чертежи радиостанций, которые потом по секретной почте уходили в Москву. На основании Определения Военной коллегии Верховного суда СССР № 44-01181/54 от 10 февраля 1954 года Георгий Александрович 19 февраля 1954 года был освобожден и выбыл к месту жительства в город Москву. (Тюремная карточка Угера.)

Шатуновская Лидия Александровна, 1906 года рождения, национальность — еврейка, арестована 27 декабря 1947 года, театровед. Осуждена Особым совещанием при МГБ СССР на 20 лет тюремного заключения по статьям УК РФ 58-1а, 58–10, ч. II, 58–11. Освобождена 27 мая 1954 года с прекращением дела по Определению Военной коллегии Верховного суда. В 1982 году Лидия Шатуновская опубликует в США книгу «Жизнь в Кремле», основанную на личных наблюдениях и разговорах, что велись у Аллилуевых.

Тумерман Лев Абрамович, 1898 года рождения, национальность — еврей, биофизик, научный сотрудник, арестован 28 декабря 1947 года. Муж Шатуновской Л.А. Осужден Особым совещанием при МГБ СССР на 20 лет тюремного заключения по статьям УК РФ 58-1а, 58–10, ч. II, 58–11. Прибыл во Владимирскую тюрьму 26 июня 1948 года. 16 августа 1953 года был этапирован в Верхнеуральскую тюрьму, а в 1954 году переведен во Внутреннюю тюрьму КГБ. После прекращения дела вышел на свободу.

В ходе допросов Е.А. Аллилуевой следователи МГБ установили еще один канал утечки информации о жизни семьи Сталина за рубеж. В своих показаниях Е.А. Аллилуева сообщила, что «Гольдштейн интересовался у нее семьей Сталина».

Гольдштейн Исаак Иосифович, 1892 года рождения, национальность — еврей, доктор экономических наук, старший научный сотрудник Института экономики Академии наук СССР. Арестован 19 декабря 1947 года. Характер преступления: шпионаж. Осужден Особым совещанием при МГБ СССР 29 октября 1949 года на 25 лет тюремного заключения. Имущество конфисковано. Прибыл во Владимир 20 июня 1950 года. Умер в тюрьме 30 октября 1953 года. В углу тюремной карточки Гольдштейна для надзорсостава была особая пометка: «Строго изолировать от других». Был арестован ночью вместе с женой, Кржевской Мариной Арсеньевной. До ареста вел профессорско-педагогическую работу на кафедре политической экономии. Имел около ста печатных работ, в том числе несколько больших книг (монографий) и брошюр. Научную работу вел и печатался с 1922 года.

Из материалов личного дела заключенного № 174 Гольдштейна Исаака Иосифовича: «Постановление об избрании меры пресечения. Город Москва 5 января 1948 года. Я, помощник начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР подполковник Сорокин, рассмотрел материалы в отношении Гольдштейна Исаака Иосифовича, 1892 года рождения, уроженца города Замостье (Польша), гражданина СССР, еврея, беспартийного, старшего научного сотрудника Института экономики Академии наук СССР, проживающего в Москве по улице Огарева, дом 3, кв. 16. Нашел: Гольдштейн П.П. совершил преступления, предусмотренные ст. ст. 58, п. 1 «а» и 58, п. 10, УК РСФСР. Принимая во внимание, что, находясь на свободе, он может уклониться от следствия и суда, руководствуясь ст. ст. 145 и 158 УПК РСФСР, постановил: мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда Гольдштейну И.И. избрать содержание под стражей, о чем в порядке ст. 146 УПК РСФСР объявить арестованному под расписку. Настоящее постановление направить прокурору и передать начальнику тюрьмы для приобщения к личному тюремному делу». Утвердил данное постановление министр государственной безопасности генерал-полковник Абакумов 7 января 1948 года, и санкционировал заместитель Генерального прокурора СССР генерал-лейтенант юстиции Вавилов 8 января 1948 года.

Находясь в заключении в Лефортовской тюрьме, Гольдштейн подвергался жестким пыткам, следствие шло ускоренным темпом, показания выбивались во время многочисленных допросов, которые происходили в ночной период, а заканчивались ранним утром. После трех месяцев заключения, по его заявлению к начальнику тюрьмы, и ходатайству следователя, ему разрешили пользоваться книгами и очками. И снова начались допросы, ночью, днем и ранним утром. Гольдштейн наконец признал, что «информацию о жизни Сталина он собирал по просьбе Соломона Михоэлса, председателя антифашистского комитета». В апреле 1949 года здоровье Гольдштейна ухудшилось, ему разрешили спать до 12 часов дня. Срок следствия продлевался ежемесячно вплоть до 8 ноября 1949 года.

28 октября 1949 года в отношении Гольдштейна П.П. было вынесено постановление о направлении его в особую тюрьму: «Гольдштейна Исаака Иосифовича после осуждения его Особым совещанием заключить в особую тюрьму МГБ ССС. На следующий день Исаак Иосифович был осужден и 5 ноября 1949 года, на основании наряда № 707, этапирован для отбытия тюремного заключения в Верхнеуральскую тюрьму МВД СССР, станция Магнитогорск Южно-Уральской железной дороги. Находясь в тюрьме, Гольдштейн неоднократно писал в Москву о несправедливом его осуждении и просил пересмотра дела.

Признательные показания, выбитые у Гольдштейна, дали возможность осуществить специальные операции по устранению активистов Еврейского антифашистского комитета и ликвидации самого Соломона Михоэлса, который был убит в Минске 13 января 1948 года.

В ходе работы с личным делом заключенного Гольдштейна П.П. были обнаружены обращения к начальнику тюрьмы, где он сообщал, что, находясь в Верхнеуральской тюрьме в период с 22 февраля по 3 июня 1950 года, пишет работу в форме тезисов на тему: «О применении математики в физических и общественных науках». По оценке Гольдштейна, данная работа — единственная в своем роде. В ней Гольдштейн подверг критике англо-американские теории в области политической экономии, он пишет: «…Насколько мне известно, таких работ в советской литературе не имеется». По прибытии во Владимирскую тюрьму тетрадь вместе с вещами была изъята. После ознакомления с обращением Гольдштейна начальник тюрьмы принял решение: «Тетрадь вернуть, в бумаге за счет тюрьмы отказать».

Находясь во Владимирской тюрьме, Гольдштейн продолжает научную работу, работает с книгами тюремной библиотеки. Из обращения Гольдштейна к начальнику тюрьмы: «Ознакомившись с каталогом книг в библиотеке Владимирской тюрьмы, я убедился в возможности в течение нескольких месяцев развернуть написанные мной тезисы в довольно значительную работу, которую я смогу представить в МГБ СССР для дальнейшего использования. За авторским правом не гоняюсь, на авторство претендовать не буду. Прошу лишь одного: предоставить право мне написать эту работу». В деле Гольдштейна была обнаружена тетрадь, исписанная мелким почерком. Несмотря на свое подорванное пытками здоровье, Исаак Иосифович в тюремной камере пишет работу под названием «Важнейшие проблемы экономической истории феодализма в Западной Европе». По ее завершении работа была направлена в Москву. 25 июля 1953 года из Министерства внутренних дел СССР приходит ответ за № Г-34/2/1942, после чего ему объявили, что работа использована быть не может и будет приобщена к личному делу.

Каких-то особых условий, как ученому, Гольдштейну администрация Владимирской тюрьмы не предоставляла. Во время проведения обысков у него изымались бумаги, на которых он делал математические упражнения. А объяснялось это следующим образом. Вот отрывок из доклада старшего по корпусу, делавшего обыск: «Отобранные бумажки при обыске, которые он приобрел из уборной и делал на них математические упражнения, уничтожены». От руководства тюрьмы поступило распоряжение: «Предупредите его, что использовать для писания бумагу, которая выдается для оправки, запрещено». За сушку нескольких ломтиков хлеба на батарее к Гольдштейну принимались меры дисциплинарного воздействия.

Неоднократно Исаак Иосифович хотел найти свою жену Марину Кржевскую. Так, в феврале 1950 года он обратился к начальнику тюрьмы с заявлением о предоставлении возможности обратиться в МГБ СССР с просьбой сообщить адрес или местонахождение его жены для возможности использовать право обмена письмами один раз в год, на что получил отказ. В октябре 1952 года снова предпринята попытка найти жену. 27 октября 1952 года заместитель начальника Владимирской особой тюрьмы Лавыгин направляет начальнику тюремного отдела МГБ СССР полковнику Евсенину запрос по разрешению переписки с женой, находящейся в заключении. В декабре из Москвы пришел ответ: «Гольдштейну И.И. переписка с женой Кржевской М.А. не разрешена, о чем объявите заявителю». Весной 1953 года умер Сталин. Гольдштейн снова обращается к руководству тюрьмы с просьбой разыскать его жену и разрешить переписку с ней. 9 октября 1953 года Гольдштейну разрешили переписку с женой которая находилась в исправительно-трудовом лагере в поселке Явас Зубополянского района Мордовской АССР.

Судьба его жены Марины Арсеньевны весьма трагична. Из воспоминаний К.С. Хлебниковой-Смирновой: «С Мариной Арсеньевной я познакомилась в 1951 году. Она помогала мне в библиотеке. Когда я была больна, она заменяла меня. Лихачев ее уважал, говорил: «Умная эта женщина, Кржевская!» Мне же она всегда говорила: «Я тебе рискую советовать потому, что с высоты моего возраста все виднее». Она училась когда-то в Смольном институте в Петербурге. В 15 лет осталась круглой сиротой. После института убежала от сестры, поступила на курсы. Хотела быть не просто барышней, а приносить людям пользу. Вышла замуж в двадцатидвухлетнем возрасте за молодого человека, которого прочили в профессора. Прожили несколько лет в Испании — он специализировался в испанском языке. Любил Сервантеса. По возвращении в Питер стал профессором. Марина Арсеньевна прожила с ним 14 лет как в раю. Ей надоела райская жизнь, она бросила мужа, Бориса Аполлоновича, и вышла замуж за еврея Исаака Иосифовича. Он был коммунист, ученый-экономист. Ничего, кроме книг, у него не было. Она даже спала на полу, покрываясь пледом. Она помогала новому мужу бороться за создание нового образа жизни. Удивительнее всего, что она не переставала любить своего первого мужа, Бориса Аполлоновича, заставила его жениться на влюбленной в него студентке. Прошли годы. В 1947 году Марину Арсеньевну и ее нового мужа посадили в тюрьму. За что посадили Исаака Иосифовича, я не знаю, а Марину обвинили в том, что она хотела отравить Светлану, дочь Сталина.

Лет за десять до посадки у невестки Сталина (приятельницы Марины) Марина увидела девочку Светлану. Светлана жаловалась на головную боль. Марина дала ей таблетку пирамидона. Здесь же присутствовала няня Светланы… Когда Марину посадили и зачитали обвинение, она, конечно, не хотела его подписывать. Около двух лет просидела в Лефортовской тюрьме. Я не знаю, подписала она или ее посадили на десять лет в особый лагерь без подписи. Муж ее умер еще во время следствия. Она мне рассказывала, что еще в 1937 году ее муж Исаак Иосифович, правоверный коммунист, часто говорил: «Без преступления не посадят». Когда во время следствия они встретились на очной ставке, она хотела ему сказать: «У нас без преступления не посадят», да пожалела его, очень он был несчастный и больной. Первый ее муж, несмотря на то что был профессором Ленинградского университета, когда узнал, что с Мариной случилось несчастье, стал искать возможность помочь ей. Посылал сначала деньги, но с деньгами в тюрьме делать было нечего. Тогда он стал Марине посылать масло и сахар. Она и жива осталась только благодаря ему, так как здоровье у нее было такое плохое, что все удивлялись, что она еще жива. Ведь она еженощно бегала в уборную раз тринадцать (уборная была метрах в 100 от барака). Когда же она спала? Когда Марину Арсеньевну освободили, возвратили в Москву, дали квартиру и пенсию, она не успокоилась, пока не написала покаянное письмо Борису Аполлоновичу. При первой возможности она зарыла это письмо в его могилу на ленинградском Богословском кладбище (он умер от инфаркта за два месяца до ее освобождения). Прожила Марина Арсеньевна в Москве после освобождения до 1967 года. Я часто с ней встречалась. Перед смертью она попросила ее тело кремировать, а прах зарыть в могиле Бориса Аполлоновича в Ленинграде. Я ее просьбу исполнила». (К.С. Хлебникова-Смирнова. «Мои воспоминания». Таллин: издательство «Александра», 1994.)

Исаак Иосифович Гольдштейн умер в одиночной камере 30 октября 1953 года, у него остановилось сердце. Навсегда осталось загадкой, получила ли письмо его жена и успел ли он получить от нее ответ. На корках личного дела заключенного Гольдштейна рядом с графой «Закончено», несмотря на запрет оставлять любые пометки на обложке, рукой неизвестного сотрудника государственной безопасности написано: «а был ли Гольдштейн шпионом?».

Симон Гогоберидзе, грузинский социал-демократ, в годы войны заключенный Владимирской тюрьмы

Морозов (Мороз) Иосиф Григорьевич, 1886 года рождения, национальность — еврей. Отец мужа Светланы Аллилуевой — Григория. Заместитель директора по хозяйственной части Института физиологии Академии наук СССР. Арестован 10 февраля 1948 года за антисоветскую агитацию. Дружил с Полиной Жемчужиной (жена В.М. Молотова, активист Еврейского антифашистского комитета) и академиком Линой Соломоновной Штерн, руководителем Института физиологии Академии наук СССР, которая пригласила его на должность заместителя директора (впоследствии была арестована по делу Еврейского антифашистского комитета). Осужден Особым совещанием при МГБ СССР на 15 лет тюремного заключения. Прибыл во Владимирскую тюрьму 22 июля 1948 года. В апреле 1953 года этапирован во Внутреннюю тюрьму МВД СССР в распоряжение заместителя министра МВД СССР Кобулова. Освобожден по распоряжению Берия.

В годы войны во Владимирской тюрьме находился Симон Гогоберидзе, грузинский социал-демократ. В 1924 году он участвовал в восстании за независимость Грузии, потом эмигрировал. В 1942 году немецкая разведка начала заброску агентов в Грузию с целью устроить там восстание. Бывший премьер-министр Жордания вызвал к себе Симона Гогоберидзе. «…Сейчас надо забыть все «измы». Не время бороться с большевиками. Надо спасать физическое существование России. Авторитет такой агитации может для населения оказаться весомее официальной советской пропаганды». Гогоберидзе нелегально перешел границу и летом 1942 года уже был в Грузии. Напуганные арестом его матери, односельчане выдали его властям. По законам военного времени Гогоберидзе ожидал расстрела, но было неопровержимо доказано, что он вел хоть и подпольную агитацию, но за советскую власть.

24 декабря 1945 года во Владимирской тюрьме НКВД СССР скончался от туберкулеза легких выдающийся деятель таджикской культуры Саид Ризо Али-заде — первый переводчик на узбекский и таджикский языки произведений Пушкина, Толстого, Гоголя и других русских классиков, потомок пророка Мухаммеда.

3 февраля 1938 года по ложному доносу он был арестован в Самарканде как иностранный шпион. 16 сентября 1941 года «сын бая» был осужден Особым совещанием НКВД СССР за антисоветскую агитацию на пять лет тюремного заключения, как активный член контрреволюционных националистических организаций «Шуро-Ислам» и «Милли-Итифак». Саид Ризо виновным себя не признал, но его «изобличили» показания обработанных свидетелей. В итоге восемь лет он провел за решеткой. Его срок должен был закончиться 4 февраля 1943 года. Однако в Тюремном управлении НКВД СССР приняли решение содержать его, как опасного элемента, в тюрьме до окончания войны.

Саид Ризо прибыл во Владимирский централ 10 июля 1944 года из Тобольской тюрьмы НКВД, будучи серьезно больным. 11 сентября 1944 года из-за ухудшения состояния здоровья был переведен в камеру № 32 тюремной больницы. Похоронили его 25 декабря в 5 часов утра на местном кладбище рядом с централом. Извещение о смерти из тюрьмы было сразу же отправлено родным Али-заде. Однако до них оно не дошло.

Саид Ризо Али-заде. 1920-е годы

Он родился 15 февраля 1887 года в Самарканде, в интеллигентной, хотя и небогатой семье ткача — выходца из Ирана. Мать его была азербайджанкой. С юных лет Саид Ризо Али-заде стремился приобщить к высокой культуре как можно больше простых людей. Самостоятельно изучив четырнадцать языков, много сил отдавал переводческой деятельности. Но в основе всех его трудов лежала культурно-просветительская деятельность. В восемнадцатилетнем возрасте он открыл начальную школу для дехканских детей. Преподавал в ней, писал первые узбекские и таджикские буквари, учебники математики, географии, геометрии, астрономии. Из своего небольшого заработка Али-заде покупал ученикам книги, тетради и карандаши.

Саид Ризо вступил в партию большевиков в 1918 году. Еще до своего членства в партии он выступал в местных газетах с разоблачениями прогнившего строя, пропагандировал интересы рабочих и дехкан. В апреле 1919 года Али-заде организовал и возглавил еженедельный журнал с созвучным эпохе названием — «Пламя революции», издававшийся на фарси и таджикском языках до декабря того же года. Журнал выходил весьма значительным по тем временам тиражом — около четырех тысяч экземпляров — и распространялся, кроме Средней Азии и Закавказья, в Афганистане, Иране, Турции, Индии, Пакистане и ряде арабских стран. Много места в нем уделялось пропаганде «благородной исторической миссии русского народа». Миссия эта трактовалась не только в духе расхожей фразы о «пролетарской солидарности» — она рассматривалась в более широком контексте — опять же, культурно-просветительском.

Еще одна грань его кипучей общественной деятельности — работа в качестве переводчика произведений мировой литературы на таджикский язык. Благодаря Саиду Ризо Али-заде появляются на узбекском и таджикском языках «Капитанская дочка», «Борис Годунов», «Дубровский», «Евгений Онегин» Пушкина, «Воскресение» Льва Толстого, «Ревизор» Гоголя, «Поднятая целина» Шолохова, «Цемент» Гладкова, «Как закалялась сталь» Николая Островского. Еще он переводил западноевропейских и американских писателей, ставил на узбекском языке оперетты азербайджанского композитора Узеира Гаджибекова.

Стремясь познакомить российских читателей с классикой Востока, Саид Ризо Али-заде перевел на русский язык творения Ибн-Сины, Фирдоуси, Низами, Физули, Навои. Для русского населения Самарканда он организовал курсы по изучению узбекского языка и фарси, а в 1933–1934 годах подготовил и издал первый полный русско-таджикский словарь в двух томах. Сохранились стихи, написанные им в камере Владимирской тюрьмы на куске материи. Находясь в заключении, Али-заде писал на чем придется. Для курения зэкам выдавали маленькие листочки бумаги. Он не курил, а листки копил, потом склеивал их и писал на них бисерным почерком. Какие-то из этих рукописей окольными путями попадали на волю и оказывались у родных. Другие во время обысков отбирали, и они оказались подшитыми в личном деле.

Из писем, которые приходили из заключения к родным в Самарканд, становится понятно, что Али-заде оставался человеком, не сломленным жизненными обстоятельствами, уважающим себя и даже гордым. Однажды он обратился к тюремному начальству с просьбой выдать ему френч, отобранный когда-то перед тюремным порогом и хранившийся на складе. Зачем? Он объяснил и это: родным разрешили свидание с ним, они уже выехали к нему из далекого Самарканда. И он не хотел бы, чтобы они увидели его в тюремной одежде.

До 1977 года родственники Али-заде не знали, где нашел свой последний приют их отец и дед. В один из дней внук Саида Ризо Али-заде по имени Фархад увидел вещий сон. Ему был указан дом в Самарканде, где нужно было искать документ о месте смерти деда. Он дважды побывал в этом доме и сумел найти между страниц одной книги извещение о смерти своего деда, посланное из Владимирского централа в сорок пятом году. Почему оно оказалось в этом доме, так и осталось загадкой. Фархад Ализаде приехал во Владимир. Он обратился к мэру города Роберту Карловичу Магазину, побывал в централе, где встретился с начальником тюрьмы Виталием Федоровичем Завьялкиным. В итоге гостю помогли найти могилу Саида Ризо. В 1986 году Фархад Али-заде снова приехал во Владимир. Он сумел добиться своего и получил официальное разрешение от городских властей на эксгумацию и перевозку останков Саида Ризо Али-заде в Самарканд.

Ныне в этом городе его имя носят квартал, школа и улица, на которой он жил. Сохранился его дом, где в 1998 году был создан музей. Организатор дома-музея Саида Ризо Али-заде, председатель одноименного фонда — внук просветителя Фархад Тагиевич Ализаде — бережно собирает реликвии, связанные с памятью деда, а также его труды, выходившие в Иране, Турции, Азербайджане и, как недавно выяснилось, в Индии. В 1920-х годах, по имеющимся документальным свидетельствам, Саид Ризо Али-заде передал около десятка рукописей издателю из индийского (позже пакистанского) города Лахор, афганцу по происхождению, Мирмохаммаду Голмони Афгону. Долгое время о судьбе рукописей ничего не было известно. Лишь несколько лет назад удалось выяснить, что все они стали книгами.

В самаркандский дом-музей в качестве дара от правительства Ирана был передан экземпляр третьего издания (1928) сборника публицистики и писем Саида Ризо Али-заде к ученым и писателям Европы и Азии. Название книги условно можно перевести как «Корреспонденция». На ее обложке — впечатляющий список других его книг, выпущенных тем же издательством в Лахоре: «История России», «История Туркестана», «История Японии», «Наука о космосе», «Законы религии», «Культура ислама», «Общая история Европы», роман «Век счастья»… Их еще предстоит отыскать.

Статьи о жизни и творчестве Саида Ризо Али-заде все чаще появляются как на Востоке, так и на Западе. В самаркандский дом-музей с просьбой рассказать о нем пишут из Японии, Америки, Франции, Турции. В России же он практически забыт. А ведь это в недавнем прошлом — наш соотечественник, страстный пропагандист и популяризатор русской культуры на огромных азиатских просторах, разделивший до конца судьбу своей страны, во благо народов которой им было сделано столь много…

На оборудование дома-музея Саида Ризо Али-заде правительство Ирана в свое время выделило десять тысяч долларов. Для музея были привезены два иранских ковра, французская мебель. По решению правительства Узбекистана был отлит бронзовый бюст великого литератора и ученого, а также создан памятный барельеф. Саид Ризо был потомком пророка Мухаммеда. Схема его родословной изображена на металлическом листе и находится сегодня в его музее в Самарканде.

Когда Саида Ризо арестовали, его внуку Фархаду было сорок дней. Перед отправкой из самаркандской тюрьмы в Ташкент дед сумел передать родным письмо, в котором попросил свою дочь прийти к нему попрощаться. Она взяла с собой маленького Фархада. Начальство разрешило короткое свидание только через небольшой глазок тюремных ворот. Саид Ризо попросил дочь вставить в этот глазок мизинец внука. Она выполнила просьбу отца. Тот поцеловал пальчик внука, обвел им свои глаза и сказал, обращаясь к дочери: «Прошу тебя, береги его, придет время, и он расскажет правду».

День 4 января 1956 года был обычным для сотрудников в Особой тюрьме МВД, но почему-то долго не уходил с работы начальник тюрьмы Тимофей Минович Козик (начальник тюрьмы с 1955-го по 1958 год). Поздним вечером к тюрьме подъехали два черных «ЗИМа», из которых вышли люди в военной форме. Из воспоминаний очевидца этих событий ветерана УИС А.С. Малинина: «…Василия Сталина привезли ночью. Я тогда был на дежурстве. Привезли его из Москвы. Одет он был в ватник и летную кожаную куртку, худощавый такой, с усиками. Мы уже знали, что его должны привезти, числился он под фамилией Васильев Василий Павлович. Это было согласовано с Москвой. Я определил его в камеру во 2-м корпусе на 3-м этаже, в обычную камеру. Там он был около месяца. После этого по распоряжению оперативной части его перевели в 3-й корпус на 2-й этаж, в 31-ю камеру. С ним там сидели еще двое заключенных. А еще через месяц его перевели в 4-й корпус на 3-й этаж, в угловую камеру. Там он отбывал весь срок — до осени 1958 года, когда его опять увезли в Москву, в Лефортово. Официально от всех скрывали, что это сын Сталина, но почти все мы это знали и звали его просто Василий. Раза два он болел, нога у него сохла, с палочкой ходил, лежал в нашем лазарете. По его просьбе ему разрешили работать в нашей слесарной мастерской. В мастерской он вытачивал детали, по его чертежу сделана тележка, на которой и в настоящее время развозят пищу на режимные корпуса. Ничего плохого о нем сказать не могу. Вел себя он спокойно, корректно, и мы относились к нему так же. Где-то читал, что когда вели Василия на свидание с женой и дочерью, то били его прикладом.

Глупости какие, — это ложь откровенная. Никто его не бил. А с оружием у нас во все помещения тюрьмы вход категорически запрещен. Однажды во время моего дежурства ему привезли из Москвы большой чемодан. Начальник тюрьмы Козик позвонил мне и сказал: «Занеси этот чемодан ко мне в кабинет». Я взялся за ручку чемодана, а оторвать его от пола не могу. Такой тяжелый. Позвал еще двух ребят. Втроем дотащили этот чемодан до кабинета начальника тюрьмы. Положили ему на стол и ахнули: чемодан был доверху набит слесарными инструментами».

Из воспоминаний Светланы Аллилуевой об одном из свиданий, предоставленных Василию Сталину: «Этого мучительного свидания я не забуду никогда. Мы встретились у начальника тюрьмы в кабинете. На стене висел огромный портрет отца, под которым в своем кресле сидел начальник тюрьмы, а на диване перед ним Василий… Он был в отчаянии и не скрывал этого…».

Из воспоминаний ветерана УИС Евсеева К.Д.: «В 1947 году я был принят на работу электриком в Особую тюрьму Министерства государственной безопасности, где содержались номерные заключенные. Распоряжением руководства учреждения персоналу категорически запрещалось не то что разговаривать с ними, но даже смотреть в их сторону. Когда вели номерных заключенных по коридору, дежурный стучал ключом по пряжке ремня, и при этих звуках все сотрудники разбегались. Иначе оперчасть застукает. Но однажды в помощники мне определили нового человека. Я штробил стену под проводку, и мне прислали помощника: высокий, стройный, модные штиблеты с лакированными носами, папиросы «Казбек». Он назывался «Васильев Василий Павлович». Это был сын Сталина — Василий. Представляете, я генерала штробить учил. Штробилыцик из него был аховый, кувалдой махал неумело. Но то, что человек он не простой, было видно сразу. Василий попросился в механические мастерские, так как неплохо работал на токарном станке. Да и время в тюрьме за работой быстрей пролетало. Кстати, говорят, что конструкцию поворотного узла тележки, на которой развозят пищу по корпусам, придумал именно Василий Сталин».

Лишь несколько месяцев спустя Василий признался Евсееву, кто его отец, что «с отцом плохо жил», что его посадили «за слово». Константин Дмитриевич вспоминает, что в одном таком разговоре Василий Сталин сказал, что поводом для его ареста стала фраза, брошенная Маленкову: «Как вы будете руководить государством, если не могли похороны отца организовать без жертв?» Речь шла о жертвах давки, унесшей многие жизни во время похорон И.В. Сталина.

Сталин много рассказывал и про Берия, о том, что в обязанности его адъютанта входила поставка девушек для главы НКВД, и про Хрущева… «Никита закончит плачевно. Он всегда у отца ходил в клоунах», — говорил «Василий Павлович».

Вспоминает Евсеев: «К Сталину пристал какой-то зэк из новеньких: «А вы не служили в таком-то полку? А вы не летали там-то и там?» Видно, признал кто-то из своих летчиков. Но Сталин не стал разговаривать, просто встал и ушел. А зэк подходит ко мне и говорит: «Ты знаешь, что это сын Сталина? Я в его полку служил. Он как-то увидел меня на аэродроме, а у меня сапоги драные. Спрашивает: «Где командир?» Командир появился. «Если еще раз увижу такие сапоги у солдата, ты будешь носить его сапоги, а он твои»».

Из личного дела арестованного Сталина Василия Иосифовича: «Арестован 28 апреля 1953 года по обвинению в растрате государственного имущества.

В протоколе допроса № 62/6 от 09 мая 1953 года В. Сталин дал показания по поводу предъявленного ему обвинения… «Расхищение государственных средств и казенного имущества в целях личного обогащения я не совершал и виновным в этом себя признать не могу».

2 сентября 1955 года Военная коллегия Верховного суда СССР осудила его к восьми годам лишения свободы за злоупотребление служебным положением и антисоветскую агитацию. Через два года, в 1955 году, Василий Сталин из Внутренней тюрьмы был направлен в Центральный госпиталь МВД СССР в связи с ухудшением здоровья.

В январе 1960 года Василий Сталин был досрочно освобожден из тюрьмы, в апреле этого же года снова водворен в нее.

Из переписки Генерального прокурора Р.А. Руденко и председателя Комитета государственной безопасности А.Н. Шелепина: «За период пребывания в местах заключения В.И. Сталин не исправляется, ведет себя вызывающе, злобно, требует для себя особых привилегий, которыми пользовался при жизни отца…Считаем целесообразным Постановлением Президиума Верховного Совета СССР, в порядке исключения из действующего законодательства, направить В.И. Сталина после отбывания наказания в ссылку в г. Казань. При выдаче В.И. Сталину паспорта указать другую фамилию».

Василий Сталин скончался в ссылке в Казани в 1962 году.

Послевоенный период был ознаменован ужесточением карательной политики в сфере борьбы с экономическими преступлениями. В свете этого направления выходит Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества». Наряду с жесткими мерами требовались методы стимулирования послушных заключенных.

Президиум Верховного Совета СССР 16 августа 1947 года принял Указ «Об освобождении от наказания осужденных беременных женщин и женщин, имеющих при себе в местах заключения детей». Это были первые амнистии послевоенного времени, которые отчасти касались и Владимирского централа.

В сентябре 1948 года за «участие в антисоветской группе» арестована известная певица — любимица народа Лидия Андреевна Русланова и ее муж — генерал Владимир Викторович Крюков, один из друзей и приближенных маршала Г.К. Жукова.

Жуков был героем Великой Отечественной войны. Сталин хотел избавиться от своих потенциальных соперников. Начались гонения на Жукова и других военачальников. Шли в ход любые методы: сбор компрометирующих фактов, доносы. Друзьям и приближенным Жукова вменяли растраты фондов, вывоз для себя ценностей, мебели, картин, драгоценностей из Германии и Австрии.

Бутова Е.Н. Начальник медчасти. 1970-е годы

В июне 1950-го Лидия Русланова была переведена во Владимирскую тюрьму. В одной камере с ней сидела актриса Зоя Алексеевна Федорова, арестованная в декабре 1948 года и приговоренная к 25 годам лишения свободы.

На карточке заключенной Федоровой было отмечено: «террористка». Они находились в режимном корпусе № 2, в котором размещалась медицинская часть.

Из воспоминаний ветерана учреждения Варвары Ивановны Лариной: «Находясь в одной камере, они часто ругались, при этом, когда Русланова освобождалась, она часть своих вещей передала Федоровой».

Тюремная карточка Федоровой Зои Алексеевны

Бывший начальник медицинской части Елена Николаевна Бутова (скончалась в 1994 году) вспоминала, что Русланова отличалась интеллигентным видом и держала себя с достоинством. Как-то раз женщин из камеры, в которой находилась Русланова, повели строем и Лидия Русланова громко запела русскую народную песню. Это было нарушение режима, и начальник тюрьмы подполковник ГБ Журавлев М.А. (1949–1953) распорядился водворить ее в карцер, но врач Е.К. Богатова, которую начальник тюрьмы очень уважал, попросила его отменить это решение. После этого случая Русланова продолжала петь в камере или во время прогулки, но негромко. Был еще один случай, когда Русланова оказалась в карцере. Ветеран уголовно-исполнительной системы и трудового фронта А.И. Петрова вспоминает несколько встреч с Лидией Руслановой: «Это случилось 1 мая. В тюремном клубе имени Фрунзе играла музыка, фрамуги на тюремных корпусах были открыты, и она запела, я постучала ключом по дверному замку, а это означало предупреждение для заключенных, но Русланова не слышала этого стука, все больше расходилась и расходилась, так что ее слышала вся тюрьма. Срочно прибежал дежурный. Русланову сопроводили в карцер, но начальник тюрьмы через несколько часов ее освободил и отправил снова в свою камеру.

Начальник медчасти Бутова Е.Н. проводит хирургическую операцию. Ей помогают фельдшера Л. Слободанюк и Н. Кашенкова. 1954 г.

Прибывшая специальным этапом в Особую тюрьму, Лидия Русланова привезла целый багаж концертных платьев, туфель и много чего другого. Наличие целого концертного гардероба свидетельствовало о том, что ее арестовали сразу после концерта. В отличие от Руслановой у знаменитой актрисы Зои Федоровой такого багажа не было, был только бушлат и полосатая роба.

Лидия Русланова была очень скромная, вежливая и тихая, Зоя Федорова, в отличие от Руслановой, вела себя вызывающе, ее еще называли между собой надзиратели хулиганкой потому, что часто вступала в перебранки как с сотрудниками, так и со своими сокамерниками». В июле 1953 года дело Руслановой было пересмотрено, на свободу она вышла в августе 1953 года.

Актриса Зоя Федорова, снявшаяся в фильмах «Музыкальная история», «Подруги» «Гармонь» и других, была арестована в декабре 1946 года и приговорена к 25 годам тюремного заключения. Как она говорила, посадили ее за любовь. Она влюбилась в американского военного атташе Джексона Тейта, заместителя главы морской секции американской военной миссии (впоследствии он стал адмиралом). У них 18 января 1946 года родилась дочь Виктория, но отец не увидел дочери — он был выслан из СССР. 27 декабря 1946 года Зою Федорову арестовали, предъявили обвинение в шпионаже в пользу иностранных государств. Освободилась она в 1954 году.

Русланова Лидия Андреевна — заключенная Владимирской тюрьмы. Певица осуждена за участие в антисоветской группе

После освобождения из тюрьмы Лидия Русланова дала концерт в гарнизонном Доме офицеров. Билеты было достать трудно, многие сотрудники тюрьмы и управления на этом концерте были. Среди ветеранов Владимирской тюрьмы бытует байка, что на тот концерт она приезжала вместе с Зоей Федоровой. Та по дороге из Москвы во Владимир уснула в машине, и Лидия Русланова решила над ней подшутить. Вместо Дома офицеров она попросила шофера подъехать к централу и возле тюремных ворот громко объявила спящей Зое Федоровой: «С вещами на выход». Та, увидев ворота централа, ничего не поняв спросонья, схватив сумки, бросилась к выходу. То, что это розыгрыш, она поняла не сразу и на Русланову за это была очень обижена.

После смерти И.В. Сталина принимается ряд серьезных мер по установлению законности и повышению роли правосудия в СССР.

Федорова Зоя Алексеевна — заключенная Владимирской тюрьмы, актриса, осуждена за связь с иностранным гражданином

1 сентября 1953 года Указом Президиума Верховного Совета СССР упраздняется Особое совещание при министре внутренних дел СССР.

«…В целях дальнейшего укрепления социалистической законности и повышения роли советского правосудия Президиум Верховного Совета СССР постановил:

1. Упразднить Особое совещание при министре внутренних дел СССР.

2. Установить, что жалобы и заявления осужденных коллегией ОГПУ, «тройками» НКВД — УНКВД и Особым совещанием об отмене решений, сокращении срока наказания, досрочном освобождении и о снятии судимости рассматриваются в Прокуратуре СССР с предварительным заключением по этим делам МВД СССР.

3. Предоставить Верховному суду СССР право пересматривать по протесту Генерального прокурора СССР решения бывших коллегий ОГПУ, «троек» НКВД — УНКВД, Особого совещания при НКВД — МГБ — МВД СССР.

4. Считать утратившими силу:

а) Статью 8 Постановления ЦИК СССР от 10 июля 1934 года «Об образовании общесоюзного Народного комиссариата внутренних дел».

б) Постановление ЦИК и СНК СССР от 5 ноября 1934 г. «Об Особом совещании при Народном комиссариате внутренних дел».

Первые указы «хрущевской оттепели» в сентябре 1953 года вернули номерным заключенным их фамилии. Но в специальных сообщениях предписывалось: «Заключенных разрешается содержать в общих камерах вместе с другими заключенными, осужденными к длительным срокам тюремного заключения, причем необходимо установить такой порядок, чтобы о их содержании во Владимирской тюрьме знали как можно меньше других заключенных, т. е. без особой необходимости не переводить их из камеры в камеру».

В камерах режимного корпуса № 3 отбывала наказание вторая жена легендарного командарма, героя Гражданской войны Семена Михайловича Буденного.

После трагической гибели первой жены в 1923 году Буденный буквально через полгода на курорте в Ессентуках встретился с певицей Будницкой Ольгой Стефановной (сценический псевдоним Михайлова). После свадьбы с маршалом она поступила в консерваторию и впоследствии стала солисткой Большого театра.

Ольга Стефановна неоднократно выезжала за рубеж, блистала своим талантом, и Семену Михайловичу это нравилось, он гордился своей прекрасной женой. Но всевидящее око государственной безопасности таких блистательных людей не оставляет без внимания, тем более кремлевскую элиту.

19 августа 1937 году она будет арестована. Из материалов следственного дела:

Тюремная карточка второй жены С.М. Буденного, оперной певицы Большого театра Михайловой О.С.

«Михайлова Ольга Стефановна, 1905 года рождения, уроженка города Екатеринослава, проживающая по адресу: г. Москва, улица Грановского, 3, квартира 78. Профессия — артистка, работающая в Государственном академическом Большом театре. С 1924 года является женой Маршала Советского Союза Буденного, своими связями дискредитировала последнего, а именно:

1. Являясь женой Буденного, одновременно имела интимную связь с артистом ГАБТ Алексеевым, разрабатывавшимся по подозрению в шпионской деятельности.

2. Находясь на лечении в Чехословакии, вращалась среди врагов народа, шпионов и заговорщиков Егорова и его жены, Александрова и Туманова. Кроме того, установлено, что Михайлова наряду с официальными посещениями иностранных посольств имела неофициальные, по личному приглашению послов, снабжала итальянского посла билетами на свои концерты и неоднократно получала от него подарки. Арестованные за шпионаж жена бывшего первого заместителя наркома обороны Егорова и жена бывшего наркома просвещения Бубнова в своих показаниях характеризуют Михайлову как женщину их круга, которая делала то же самое, что и они. Михайлова в наличии у нее подозрительных связей и в неофициальном посещении посольств виновной себя не признала. Шпионскую деятельность отрицает. На основании изложенного выше дело по обвинению Михайловой направить Особому совещанию на рассмотрение. Ноябрь 1939 года».

Согласно тюремной карточки, Михайлова О.С. прибыла во Владимирскую тюрьму 13 июля 1944 года. Приговорена Особым совещанием при НКВД СССР 17 октября 1939 года на срок восемь лет тюремного заключения. 19 августа 1945 года вторично осуждена Особым совещанием при МГБ СССР на три года тюремного заключения, как социально опасный элемент. По окончании тюремного заключения 19 августа 1948 года направлена в распоряжение начальника УМГБ Красноярского края, в ссылку МГБ СССР от 17 августа. Впоследствии Маршал Советского Союза С.М. Буденный в июле 1953 года напишет: «Я не верю, чтобы она могла совершить преступления против советской власти».

В 1956 году Ольга Стефановна вернулась в Москву, Буденный помог ей получить квартиру и устроил на работу в больницу.

После смерти И.В. Сталина среди руководства страны шла жесткая, кровавая борьба за власть. Никита Хрущев настроил своих сторонников против всесильного Лаврентия Берия, руководителя объединенной секретной службы. Председатель Совета Министров Маленков с подачи Хрущева думал, что Берия хочет убрать его с занимаемого поста. Армейских генералов и маршалов предупредил, что с приходом Берия к власти им придется ответить за многое.

Был арестован и расстрелян Лаврентий Берия, обвиненный в шпионаже в пользу западных держав. Расстрелян был и Виктор Абакумов, руководитель контрразведки Смерш и министр государственной безопасности, имевший компромат на многих высокопоставленных руководителей страны и армии.

Началась тотальная чистка рядов Министерства государственной безопасности и Министерства внутренних дел СССР. Многие из арестованных генералов и сотрудников секретных служб оказались за решеткой. Надзиратели Владимирской тюрьмы их окрестили бериевцами.

Борис Николаевич Людвигов, начальник канцелярии Л.П. Берия, помощник заместителя председателя Совета Министров СССР. Арестован 27 июня 1953 года по обвинению — «измена Родине». Осужден Военной коллегией Верховного суда 28 сентября 1954 года на 15 лет тюремного заключения. Прибыл во Владимирскую тюрьму 18 октября 1954 года. Освобожден 18 октября 1965 года по Указу «О помиловании» от 30 сентября 1965 года.

Степан Соломонович Мамулов, с 1921-го по 1922 год проходил службу в милиции в 10-м комиссариате города Тифлиса. С 1922 года — в Рабоче-крестьянской Красной армии. В 1923 году назначен на должность начальника организационного отделения политического отдела 1-й Грузинской стрелковой дивизии. После Гражданской войны находился на партийной работе в Абхазии, Казахстане, Днепропетровске, Грузии. В 1938 году занимал пост заведующего сельскохозяйственным отделом ЦК КП(б) Грузии. С 1939 года — служба в НКВД СССР. С 16 августа 1939 года по 26 апреля 1946 года — начальник секретариата НКВД — МВД СССР. С 24 апреля 1946-го по 12 марта 1953 года — заместитель министра внутренних дел СССР. Курировал Главное управление лагерей горно-металлургических предприятий, Управление лагерей лесной промышленности, Дальстрой, Управление материального снабжения МВД, Плановый отдел МВД, Главное архивное управление МВД, Отдел перевозок МВД, 2-й (опертехника) и 3-й (Гохран) спецотделы МВД. В 1951 году Мамулов — начальник мест лишения свободы, генерал-лейтенант. После смерти Сталина руководил Секретариатом объединенного министерства МГБ и МВД, был членом Коллегии МВД СССР. В апреле был снят с данных постов и направлен на партийную работу в Грузию. Занимал должность заведующего отделом партийных, комсомольских и профсоюзных кадров ЦК КП Грузии. Арестован 30 июня 1953 года. Осужден Военной коллегией Верховного суда СССР 28 сентября 1954 года по обвинению — «измена Родине». Приговорен к 15 годам тюремного заключения. Прибыл во Владимирскую тюрьму 18 октября 1954 года. Освобожден после отбытия срока наказания 28 июня 1968 года.

Петр Афанасьевич Шария, секретарь ЦК КП Грузии по пропаганде и агитации, давний соратник Лаврентия Берия, член Академии наук Грузии, профессор. После смерти Сталина помощник заместителя председателя Совета Министров СССР. Арестован 27 июня 1953 года. Осужден Военной коллегией Верховного суда 28 сентября 1954 года. Приговорен к 10 годам тюремного заключения с конфискацией имущества по обвинению — «измена Родине». Прибыл во Владимирскую тюрьму 18 октября 1954 года. Освобожден 27 июня 1963 года по отбытии срока наказания.

Штейнберг Матус Азарьевич, разведчик-нелегал. В тюремной карточке отмечен как «бывший сотрудник МГБ». Штейнберг М.А. родился в 1904 году в Бессарабии. Проживал в Румынии, Бельгии и во Франции. В 1926 году переехал в Советский Союз, в 1927 году стал кандидатом в члены ВКП (б), служил в Красной армии. В конце 1928 года — сотрудник иностранного отдела. Свободно владел румынским, русским, украинским, идиш, французским, испанским, итальянским, немецким, английским языками. Выполнял задания иностранного отдела во Франции и Маньчжурии. Руководил резидентурой в Харбине. Во время гражданской войны в Испании — помощник Наума Эйтингона. Участник агентурной сети «Красная капелла» в Швейцарии. Майор государственной безопасности. В 1938 году, во время повальных «чисток» органов безопасности, отказался выполнить приказ о возвращении в Москву. В 1943 году установил контакт с советской разведкой. В сентябре 1956 года с семьей из Швейцарии вернулся в Советский Союз. Арестован 26 января 1957 года. Осужден Военной коллегией Верховного суда СССР 14 марта 1958 года по обвинению — «измена Родине». Приговорен к 10 годам тюремного заключения с конфискацией имущества. Прибыл во Владимирскую тюрьму 26 марта 1958 года. Освобожден 8 января 1966 года.

Брик Евгений Владимирович, 1921 года рождения, сотрудник государственной безопасности, разведчик-нелегал, долгое время работал под прикрытием в США и Канаде. Арестован 19 августа 1955 года при попытке попросить политическое убежище в США. В ходе следствия было установлено, что он работал на разведку Великобритании. 4 сентября 1956 года Военной коллегией Верховного суда приговорен к 15 годам тюремного заключения за измену Родине. 17 ноября 1956 года прибыл во Владимирскую тюрьму. В 1964 году для дальнейшего отбытия наказания этапирован в Дубравлаг в поселок Явас Мордовской АССР.

Павел Анатольевич Судоплатов, начальник 9-го (разведывательно-диверсионного) отдела МВД СССР, руководитель разведывательно-диверсионными операциями, генерал-лейтенант. Арестован 21 августа 1953 года. Характер преступления: «измена Родине». Осужден Военной коллегией Верховного суда СССР на 15 лет тюремного заключения. Прибыл во Владимирскую тюрьму 22 сентября 1958 года. Освобожден по отбытии срока наказания 21 августа 1968 года.

Судоплатов был арестован в собственном кабинете и сопровожден во Внутреннюю тюрьму на Лубянке. На первых допросах его обвинили в активном участии в заговоре Берия, целью которого был захват власти, в том, что именно Судоплатов был доверенным лицом и сообщником Берия в тайных сделках с иностранными державами против интересов Советского государства, что именно он организовал ряд террористических актов против личных врагов Берия и планировал теракты против руководителей Советского государства. Судоплатов отрицал все обвинения. Допросы проводились ночью, на что Судоплатов выразил протест Генеральному прокурору Р.А. Руденко. Руденко ответил следующим образом: «Мы не будем придерживаться правил, допрашивая заклятых врагов советской власти.

Можно подумать, что у вас в НКВД соблюдались формальности. С вами, Берией и со всей вашей бандой будем поступать так же» (из книги воспоминаний П.А. Судоплатова «Спецоперации на Лубянке»).

Судоплатов вовремя сориентировался и симулировал психическое заболевание. Психическое состояние его подвергалось неоднократным проверкам. Кормили его принудительно, через несколько дней пребывания в больнице ему была сделана пункция, боль была ужасная, но он не закричал. В больнице медсестра читала книги, обернутые в газету. Этот ход, придуманный женой Павла Анатольевича, давал возможность узнавать важные для него новости. Его отправили в ленинградскую психбольницу, а в 1958 году перевели в казанскую психбольницу. Симулировать в конце концов он перестал, дело было возобновлено, и Военная коллегия Верховного суда СССР дала ему 15 лет с учетом пребывания в больнице.

В своих воспоминаниях Судоплатов пишет: «Когда меня перевели из одиночной камеры в тюремную больницу, — давали один стакан молока в день и разрешали лежать в кровати днем столько времени, сколько хотел». И еще: «…Условия в тюрьме резко ухудшились, — вместо четырех продуктовых передач в месяц разрешали только одну, а затем одну в полгода. Свидания сократили с одного в месяц до одного в полгода».

ОДНО ВРЕМЯ СУДОПЛАТОВ СИДЕЛ ВМЕСТЕ С ОБЕР-БУРГОМИСТРОМ СМОЛЕНСКА ПРИ НЕМЦАХ МЕНЬШАГИНЫМ. ПО ВОЛЕ СУДЬБЫ БЫВШИЕ ПРОТИВНИКИ ОКАЗАЛИСЬ В ОДНОЙ ТЮРЬМЕ, ДАЖЕ В ОДНОЙ КАМЕРЕ. ОТНОШЕНИЯ БЫЛИ ВЕЖЛИВЫЕ, НО ОТЧУЖДЕННЫЕ. РАЗНОСИЛИ ПИЩУ ЗАКЛЮЧЕННЫМ ДАРЬЯ ГУСЯК И МАРИЯ ДИДЫК — БЫВШИЕ НЕЛЕГАЛЬНЫЕ КУРЬЕРЫ БАНДЕРОВСКОГО ПОДПОЛЬЯ. ТЕПЕРЬ ОНИ ОКАЗАЛИСЬ ЗА РЕШЕТКОЙ. В СВОЕ ВРЕМЯ ПАВЕЛ СУДОПЛАТОВ ДОПРАШИВАЛ ИХ ВО ЛЬВОВСКОЙ ТЮРЬМЕ.

Отдел, который возглавлял Судоплатов, осуществлял разведывательно-диверсионную деятельность. Свою работу в органах безопасности начал с 1925 года. В 1932 году — оперативный сотрудник центрального аппарата ОГПУ. С 1933 года проходит службу в иностранном отделе, который занимался нелегальной разведкой в нескольких европейских странах. Свободно владел украинским языком и специализировался на украинских националистах. 23 мая 1938 года в Роттердаме лично уничтожил, подложив бомбу, главаря ОУН Евгения Коновальца. В 1938 году исполнял обязанности начальника внешней разведки. В 1939 году назначен на должность заместителя начальника ГУГБ НКВД СССР.

Под руководством Судоплатова и Эйтингона в 1940 году было спланировано и организовано покушение на Льва Троцкого. В феврале 1941 года назначен на должность заместителя начальника 1-го (разведывательного) управления. В годы Великой Отечественной войны создает группу по проведению диверсионной работы в тылу врага. Судоплатов работал с блестящим советским разведчиком Николаем Кузнецовым, проводившим диверсии на оккупированной немецкими захватчиками территории. Руководил диверсионной деятельностью на Кавказе. В 1944 году назначен начальником отдела «С», занимался агентурно-разведывательной деятельностью и добычей материалов по атомной проблематике. После войны возглавлял отдел «Ф», в задачи которого входила организация ликвидационных операций по указанию своего руководства. В 1950 году назначен начальником Бюро

№ 1 МГБ СССР по диверсионной работе. В мае 1953 года назначен начальником 9-го (разведывательно-диверсионного) отдела МВД СССР.

С ним иногда советовались. В своих воспоминаниях Судоплатов пишет: «Стремясь привлечь внимание к нашим ходатайствам о реабилитации, мы с Эйтингоном написали Хрущеву письмо, в котором содержались оперативные предложения по противодействию только что организованным президентом Кеннеди диверсионным соединениям особого назначения — «зеленым беретам». Наше письмо получило одобрительную оценку Шелепина, секретаря ЦК КПСС, курирующего вопросы государственной безопасности и деятельность разведки. С письмом ознакомился генерал Фадейкин, мой преемник на посту начальника службы диверсионных операций за границей в 1-м Главном управлении КГБ. Он прислал майора Васильева во Владимир обсудить с нами организационные детали, который привез нам в подарок два килограмма сахара. Вот так наша инициатива привела к рождению спецназа КГБ».

Находясь в камере, Судоплатов и Эйтингон занимались переводами. В воспоминаниях Судоплатов пишет, что начал готовиться после освобождения из тюрьмы к новой работе — переводчика. В 1966 году здоровье Судоплатова резко ухудшилось, и он обратился к президиуму XXIII съезда КПСС. Письмо под грифом «Сов. секретно» № 298302 было отправлено в Москву 9 марта 1966 года. «Президиуму XXIII съезда КПСС. К вам обращается Судоплатов Павел Анатольевич, коммунист, содержащийся во Владимирской тюрьме № 2. Органы юстиции обходят молчанием мои заявления. Я вынужден поэтому обратиться к вам в надежде, что вы поручите партийному органу разобраться в моем деле. В силу особой секретности работы, которую я вел в чекистских органах, на суде невозможно было обо всем говорить. Нигде и никогда я виновным себя не признавал. Преступлений не совершал. Партия провела огромную работу по реабилитации невинно репрессированных людей. На этом фоне, т. к. я не вел в прошлом судебно-следственных работ, должно быть ясно, что я ни в одном случае, ни прямо, ни косвенно, не был причастен к «липовым» и конъюнктурным делам. Работу в чекистских органах я начал в мае 1921 года по путевке Политотдела 4-й дивизии Красной армии в г. Житомире. До самого ареста, т. е. до 21 августа 1953 года, я вел агентурно-разведывательную работу, главным образом за кордоном. Как мне известно, и это неоднократно отмечали ЦК и правительство, работа моя оценивалась как полезная. И это не случайно, т. к. я не щадил ни себя, ни своих сил, не раз смотрел в глаза смерти и всегда поручения партии старался выполнять как можно лучше. Смыслом моей жизни и единственной заботой, за более чем 30-летний период работы в чекистских органах, были интересы и безопасность партии и Советского государства. Я обращаюсь к вам, будучи уверенным, что вы не отнесетесь к моему письму формально, бюрократически и не швырнете его в корзину (как все время поступают с моими заявлениями). Я сижу уже более 12 лет. А почему? В чем конкретно я виновен? Никто по-серьезному не отвечает на этот вопрос, не хочет заниматься моим делом, сдав меня на милость аппарата Руденко. Мне почему-то кажется, что вы, умудренные опытом, смогли бы быстро убедиться в том, что дело против меня — это «липовое дело». Я верю и надеюсь, что партия в конце концов разберется с моим делом, скажет свое слово, и я буду реабилитирован. Тюрьма лишила меня здоровья, но морально я остался тем же, что и был всегда, — преданным до последнего вздоха делу партии. В чем меня обвиняют? Что я сделал плохого для нашего государства? В чем мои преступления перед партией? Разрешите на этом остановиться. Обвинение изобразило меня в глазах ЦК как особо доверенное Берия лицо… Мне было все ясно, когда украинские националисты во главе с Бандерой разыскивали меня на всей территории СССР для того, чтобы уничтожить, и с этой целью в сотнях экземпляров размножили мою фотографию. Это продолжалась моя борьба против них. Они хотели отомстить мне за смерть создателя и главаря Организации украинских националистов (ОУН) Коновальца, убитого мною лично, по указанию партии, в Голландии 23 мая 1938 года. Тут все понятно. Что троцкисты старались отомстить Эйтингону и мне за смерть Троцкого, это тоже понятно. Они жаждут мести за гибель своего лидера. Но во имя чего в своей стране, дома, мое советское правосудие гноит меня в тюрьме? За что меня мучают 12 с половиной лет? Я тяжело заболел. Страдаю стенокардией, кардиосклерозом, полностью ослеп на один глаз, под угрозой второй. Я обращаюсь к вам с убедительной просьбой исправить допущенную в отношении меня несправедливость и ошибку и помочь мне в реабилитации».

Только через четверть века Судоплатов будет реабилитирован. Главная военная прокуратура 12 февраля 1992 года за № 3-400039-55 выдаст справку о реабилитации «бывшему генерал-лейтенанту НКВД — МВД СССР Судоплатову Павлу Анатольевичу».

Его сокамерником был Наум Исаакович Эйтингон, заместитель начальника 9-го (разведывательно-диверсионного) отдела МВД СССР, генерал-майор. Арестован 20 августа 1953 года. Характер преступления: «измена Родине». Осужден Военной коллегией Верховного суда СССР на 12 лет тюремного заключения с конфискацией части имущества. Прибыл во Владимирскую тюрьму 18 марта 1957 года. Освобожден 20 марта 1964 года по отбытии срока наказания.

Н.И. Эйтингон с 1919 года работал в профсоюзных организациях города Гомеля, где был замечен местным руководством и направлен в аппарат Губчека. В марте 1921 года он был утвержден Губкомом РКП(б) в члены коллегии Губчека. После встречи с Ф.Э. Дзержинским послан зампредом республиканской ЧК для ликвидации бандитизма в Башкирию. В 1923 году направлен в центральный аппарат ОГПУ. В 1925 году окончил учебу на восточном отделении Военной академии Генерального штаба и летом этого года зачислен в иностранный отдел. После чего как разведчик-нелегал под прикрытием направлен в Китай. В 1929 году направлен в Турцию, затем в США. Руководя нелегальной разведкой с 1933-го по 1935 год, организовывал работу разведчиков в США, Китае, Франции, Иране и Польше. Благодаря умелым действиям Эйтингон создал развернутую нелегальную сеть в Америке. В 1936 году направлен в Испанию, где был резидентом, проводил партизанские операции и диверсии на железных дорогах. В своих воспоминаниях П.А. Судоплатов отметил, что «с именем Эйтингона в Испании связан ряд неизвестных эпизодов важнейших внешнеполитических акций советского руководства, осуществленных в годы Гражданской войны. Ему удалось склонить к сотрудничеству одного из основателей фашистской партии — Фаланги — Фернандо де Куэста — и близкого родственника главы испанской Фаланги Примо де Риверы, который до 1942 г. являлся важным источником информации о планах Франко и Гитлера. Проводимая оперативная работа позволила также завербовать ряд видных чиновников из окружения Франко».

Под руководством Эйтингона были проведены диверсии, которые полностью сорвали поставку горючего для танков и грузовиков итальянского корпуса под Гвардалахарой. После чего данный корпус был полностью разгромлен. В 1936 году руководство Испанской республики по согласованию с Советским правительством решило отправить на хранение в Москву почти весь золотой запас. Руководил отправкой золота Эйтингон, за что получил орден Красного Знамени. В 1939 году по приказу он покинул Испанию, при этом вывез из Испании агентурно-разведывательный аппарат и спас его от неминуемой гибели, а также помог партийным руководителям покинуть Испанию и прожить в эмиграции.

Эйтингон был непосредственным организатором покушения на Л.Д. Троцкого (настоящее имя Лейба Давидович Бронштейн — деятель международного рабочего и коммунистического движения, теоретик марксизма, идеолог одного из его течений — троцкизма). Общее руководство было поручено П.А. Судоплатову. Эта операция получила кодовое название «Утка». Первая попытка ликвидации Троцкого в мае 1940 года потерпела поражение. Но 20 августа 1940 года молодой испанский коммунист Рамон Меркадер, вошедший в ближайшее окружение Троцкого, в его кабинете нанес ему удар ледорубом по голове, после чего на следующий день Троцкий умер. Меркадер был арестован, а Эйтингон с матерью Меркадера, Каридад, покинул Мексику.

В мае 1941 года назначен заместителем начальника 1-го управления НКГБ СССР. В начале войны — заместитель начальника Особой группы при НКВД СССР. Вместе с Судоплатовым организовывал партизанское движение на оккупированных территориях. Позднее в Польше, Чехословакии, Румынии и Болгарии. Сыграл ведущую роль во время проведения радиоигр с немецкой разведкой «Монастырь» и «Березина». После войны Н.И. Эйтингон назначен заместителем начальника отдела «С» НКВД СССР, занимался координацией разведывательной деятельности по созданию атомного оружия. В конце 1946 года на Эйтингона специальным решением И.В. Сталина было возложено проведение операции по оказанию помощи органам безопасности Коммунистической партии Китая в подавлении сепаратистского движения мусульман-уйгуров в провинции Синьцзян. С февраля 1947 года Эйтингон назначен заместителем начальника отдела диверсионной работы. С сентября 1950 года — заместитель начальника Бюро № 1 МГБ СССР по диверсионной работе за границей. В октябре 1951 года Эйтингона, как и многих других работников государственной безопасности, арестовали по «делу о сионистском заговоре в МГБ». Осудили его на 10 лет тюремного заключения. После смерти Сталина он был освобожден из тюрьмы и восстановлен в органах госбезопасности. В мае 1953 года назначен заместителем начальника 9-го (разведывательно-диверсионного) отдела МВД СССР.

Дети Эйтингона, Муза Наумовна Малиновская и Леонид Наумович Эйтингон, во время посещения Владимирской тюрьмы 16 декабря 2011 года рассказали, что, находясь в тюрьме, Наум Исаакович получал от администрации газеты, помогал руководству тюрьмы готовиться к политзанятиям, а младшему надзирательскому составу читал лекции о международном положении. Но и был критический момент. В 1963 году он чуть не умер от опухоли в кишечнике. Спас от неминуемой гибели Эйтингона известный московский врач, хирург-онколог Минц, сделавший блестящую операцию в тюремном лазарете. Операция была платная, но, узнав, кого он будет оперировать, Минц от гонорара отказался.

МАЙРАНОВСКИЙ ГРИГОРИЙ МОИСЕЕВИЧ, 1899 года рождения, уроженец города Батуми, проживал в городе Москве. Профессия — врач, старший инженер лаборатории № 1 ООТ МГБ СССР. Полковник государственной безопасности. Арестован 13 декабря 1951 года за злоупотребление служебным положением и незаконное хранение сильнодействующих веществ. Осужден Особым совещанием МГБ СССР на 10 лет тюремного заключения. Прибыл во Владимирскую тюрьму 5 марта 1953 года. На основании отношения 1-го спецотдела МВД СССР 7 июня выбыл во Внутреннюю тюрьму МВД СССР. Прибыл из Бутырской тюрьмы 4 июля 1956 года. На основании указания тюремного отдела убыл 2 марта 1957 года во Внутреннюю тюрьму КГБ СССР. 20 марта 1957 года возвращен во Владимирскую тюрьму. 6 сентября 1958 года на основании отношения Военной коллегии убыл во Внутреннюю тюрьму КГБ СССР. Прибыл обратно 17 сентября 1958 года. Освобожден по окончании тюремного срока 13 декабря 1961 года.

С 1917 года Майрановский обучался в Тифлисском медицинском институте. Будучи студентом, вступил в еврейскую социалистическую организацию «Бунд». В 1922 году заканчивает обучение на медицинском факультете МГУ. По окончании института работает врачом и подрабатывает в Биохимическом институте, где его способности и интересы заметили и предложили возглавить токсикологическое отделение Центрального санитарно-химического института Наркомздрава. Затем Майрановский возглавил токсикологическую лабораторию Всесоюзного института экспериментальной медицины. С 1937 года по 1951 год руководил токсикологической лабораторией 12-го отдела ГУГБ НКВД (Лабораторией X). Это специальное подразделение занималось исследованием в области токсических веществ и ядов и подчинялось начальнику спецотдела оперативной техники при комендатуре НКВД — МГБ. Доступ в лабораторию был строго ограничен даже для руководства государственной безопасности. Контроль за работой лаборатории осуществлял министр государственной безопасности или его первый заместитель. В лаборатории испытывали яды и токсические вещества; как стало известно из показаний Майрановского, воздействие ядов на человека и способы применения испытывались на заключенных, приговоренных к высшей мере наказания. Во время проведения таких экспериментов Майрановский заметил, что после некоторых препаратов в определенных дозах «подопытные» стали говорить более откровенно. С разрешения руководства он занялся изучением «проблемы откровенности на допросах». Эти эксперименты проводились в течение двух лет. В 1943 году В.Н. Меркулов ходатайствует о присвоении Майрановскому ученой степени доктора медицинских наук и звания профессора по совокупности работ без защиты диссертации. В своем ходатайстве Меркулов отметил: «…за время работы в НКВД тов. Майрановский выполнил 10 секретных работ, имеющих важное оперативное значение». В своих воспоминаниях П. А. Судоплатов пишет, что «проверка, проведенная еще при Сталине, после ареста Майрановского, а затем при Хрущеве в 1960 году, в целях антисталинских разоблачений показала, что Майрановский и сотрудники его группы привлекались для приведения в исполнение смертных приговоров и ликвидации неугодных лиц по прямому решению правительства в 1937–1947 годах и в 1950 году, используя для этого яды». В 1951 году Майрановский был арестован и обвинен в незаконном хранение ядов, а также в том, что он был активным участником сионистского заговора, цель которого был захват власти и уничтожение руководства страны. Находясь в тюрьме, Майрановский неоднократно пишет письма и прошения руководству МГБ. Впоследствии некоторые из этих писем были использованы следствием против самого Майрановского, а также против Берия, Меркулова и Абакумова.

Все «бериевцы» занимались активной деятельностью и требовали работу, каждый по-своему. В отличие от Судоплатова и Эйтингона, которые представляли руководству страны и государственной безопасности предложения о проведении спецопераций или спецформирований, Шария и Людвигов получили работу по переинвентаризации библиотеки тюрьмы. В тот период библиотека Владимирской тюрьмы у заключенных пользовалась большим уважением. В своей книге «С бериевцами во Владимирской тюрьме» Револьт Иванович Пименов пишет: «Время от времени другие из бериевцев подключались к просмотру книг, работа порой по разным причинам прерывалась. Завершилась она изъятием из библиотеки большинства интересных книг. Дело в том, что, входя в систему МВД — МГБ, тюрьма не получала тех циркуляров, которыми на воле в 1925–1953 годах из вольных библиотек изымалась «устаревшая литература», подлежавшая размалыванию на макулатуру при соблюдении определенных правил. Из-за отсутствия циркуляров в тюремной библиотеке сохранялись книги авторов, расстрелянных этой самой бериевской бандой или, раньше, ежовской. И едва они принялись за составление каталога, как у них волосы встали дыбом на короткостриженых головах; курьезно, что среди них не было лысых. Например, знают они, что Георгий Венус — враг народа, посажен в 1937 году, а книга его «Война и люди. 17 месяцев с дроздовцами» (это роман, а не хроника) 1931 года издания (четвертое; первое было в 1926 году) свободно выдается каждому заключенному в тюрьме, губит идеологически его душу! И они начали писать рапорты о необходимости изъятия, уничтожения, запрещения и т. п. воспитательных акций. Ну, с Венусом-то они опростоволосились, ибо того реабилитировали посмертно году в 1957-м. Но в целом они своей «большевистской непримиримостью» достаточно запугали администрацию, которой недосуг было затребовать списки реабилитированных авторов. От лавины доносов бериевцев с громкими словами — не спастись».

Впоследствии библиотека Владимирской тюрьмы подверглась, как в годы репрессий, чистке, запрещенные книги были ликвидированы, и от былой библиотеки осталась только легенда.

Этот период был отмечен рядом мер по либерализации пенитенциарной системы. Заключенным разрешалось получать до четырех продуктовых передач ежемесячно. Но ко всем сидевшим предъявлялись одинаковые требования. Подъем в шесть утра, у тех, кто сидел в одиночных камерах, кровать поднималась к стене и запиралась на замок. В день разрешалась прогулка от получаса до сорока пяти минут. Для дневного отдыха полагался всего один час, после обеда, когда надзиратель отпирал кровать. В своих воспоминаниях ветеран УИС Н.А. Краснов, проходивший в то время службу во Владимирской тюрьме, отметил, что «бериевцы» в основном сидели на режимном корпусе № 2, иногда их переводили и на режимный корпус № 1. В камерах, где они размещались, всегда было много книг. Иногда они просили, чтобы их разместили по одному.

После разделения НКВД СССР на два различных ведомства — НКВД СССР и НКГБ СССР — было создано Тюремное управление НКВД СССР. В 1954 году Совет министров преобразует Тюремное управление в Тюремный отдел МВД СССР. В декабре 1958 года Совет Министров СССР принял Постановление «Об утверждении Положения об исправительно-трудовых колониях и тюрьмах МВД СССР. Данным Положением закреплялись основные функции учреждений уголовно-исполнительной системы:

— обеспечение отбывания наказания по приговорам судов;

— исправление и перевоспитание осужденных с целью подготовки их к честной жизни;

— предупреждение совершения осужденными новых преступлений.

В соответствии с данным Положением в СССР появились следующие виды учреждений:

1. Исправительно-трудовые колония (исправительно-трудовые лагеря) облегченного, общего, строгого, спецстрогого режимов.

2. Детские трудовые колонии общего и строгого режимов.

3. Детские трудовые воспитательные колонии общего режима.

4. Тюрьмы общего и строгого режима.

В 1959 году Тюремный отдел был реорганизован и включен в систему Главного управления мест заключений.

В союзных республиках проводилась работа по изменению нормативно-правовых документов. Так, 9 декабря 1961 года Президиум Верховного Совета РСФСР утвердил «Положение об исправительно-трудовых колониях и тюрьмах РСФСР. На основании Положения в РСФСР были созданы:

1. Исправительно-трудовые колонии общего, усиленного, строгого и особого режимов.

2. Тюрьмы общего и строгого режимов.

3. Детские колонии общего и строгого режимов.

4. Детские трудовые и воспитательные колонии общего режима.

Возможно, именно в этот период Владимирская тюрьма получила наименование ОД 1/СТ 2.

Во Владимирской тюрьме находился в заключении американский летчик-шпион Френсис Гарри Пауэрс, сбитый под Свердловском 1 мая 1960 года. Из тюремной карточки: место рождения — город Бурдайн, штат Кентукки; место жительства — город Паунд, штат Вирджиния; должность — летчик; место работы подразделение «10–10» ВВС США. Арестован 1 мая 1960 года за шпионаж. Осужден Военной коллегией Верховного суда СССР на 10 лет. Из них три года тюрьмы и семь лет лагерей. По прибытии во Владимирскую тюрьму на спецмашине из Москвы его определили на 2-й режимный корпус, где была расположена медицинская часть, в камеру № 31. Он сильно отличался от вновь прибывших заключенных. Высокий мужчина 31 года, в черном костюме, в черных лакированных ботинках и в темных солнцезащитных очках. Одной из причин того, что его определили в больничный корпус, было его самочувствие. Из воспоминаний полковника КГБ В.И. Шевченко, курировавшего в тот период Пауэрса во Владимирской тюрьме: «По заключению врачей он был на грани психического срыва. Причины были очевидны. Во-первых, он нарушил приказ, полученный перед вылетом, о подрыве самолета и себя в случае провала операции. Во-вторых, не воспользовался отравленной иглой, что была зашита у него в воротнике, стал давать показания на суде, где подтвердил, что является американским шпионом. Во время его посещений представителем госбезопасности лежал на кровати лицом вниз и ни с кем не хотел разговаривать. А разговоры пытались вести на обыденные темы: что ел, что смотрел в тюремном кинозале, как спал».

Позднее к нему в камеру поместили еще одного заключенного — латыша, арестованного за шпионаж в пользу Швеции. Латыш беседовал с Пауэрсом, а все их разговоры прослушивались и записывались. Сокамерника звали Зигмунд Круминьш. Из тюремного дневника Пауэрса: «Декабрь, 1. Начал «Войну и мир», очень хорошо, на ужин капуста. Декабрь, 2. Говорил с полковником КГБ. Это было странное интервью. Он спросил меня, хорошо ли со мной обращаются. Я ответил, что гораздо лучше, чем я ожидал. Хотя уверен, что не существует приятных тюрем. Как мне нравятся фильмы? Не желая показаться неблагодарным, я сказал ему, что они «интересны». После его ухода мы с Зигмундом заговорили об обмене. США располагали только двумя заключенными сравнимой значимости: Мортон Соубел, осужденный по делу Розенбергов, и полковник Рудольф Абель, советский шпион, осужденный в 1957 году. Январь, 13. Превосходный день сегодня. Полковник (из местного КГБ) сказал мне, что мое освобождение из тюрьмы полностью зависит от того, как Кеннеди отреагирует на тост Хрущева, произнесенный накануне Нового года. Я, конечно, надеюсь, что Кеннеди в своей речи двадцатого выскажется твердо за улучшение отношений и снижение напряженности в мире. Надеюсь, что он повторит то, что говорил во время избирательной кампании, об извинениях за мой полет. Январь, 22. Часть речи Кеннеди в сегодняшней «Правде», — мой сокамерник говорит, что для меня она лучше и быть не могла. Февраль, 7, 1962. Зайдя с нами в камеру, полковник КГБ спросил: — Хотели бы вы отправиться завтра в Москву? — Отлично, — ответил я, все еще заинтригованный. — И без охраны, — добавил он».

Многие заключенные знали, что вместе с ними сидит Пауэрс, и хотели взглянуть на заморского шпиона, хотя все это могло закончиться карцером. Содержался Пауэрс на особом положении, ходил вместе со своим сокамерником в своей одежде. В отличие от других заключенных, которых стригли под машинку раз в десять дней, у них была прическа, лица чисто выбриты. Он пробыл почти два года в тюрьме. В начале февраля 1962 года Пауэрса увезли в Москву, в Лефортовскую тюрьму. 10 февраля его обменяли на советского разведчика Рудольфа Абеля (Фишера Вильяма Генриховича).

Ветеран УИС Ираида Яковлевна Борисевич работала дезинфектором и надзирателем во Владимирской тюрьме с конца 40-х до 70-х годов прошлого века. Работая на прожарке белья, ей неоднократно приходилось сталкиваться с проблемами при замене личного белья на казенную одежду. Ираида Яковлевна вспоминает: «Когда привели осужденную Зою Федорову, у нее белье было все шелковое, и расставаться с ним она никак не желала, но после того, как ей объяснили, что за отказ подчиняться требованиям она может оказаться в холодном карцере, она решила не ругаться с администрацией и переоделась в казенную одежду. Был и курьезный случай: привели в дезинфекторскую для «прожарки» белья осужденных монашек, после того как их одежда была отправлена в специальную камеру для обработки, включен режим «прожаривания», а это очень высокая температура, но датчик температуры был сломан, и через некоторое время белье вспыхнуло. Я очень расстроилась и долго плакала; сначала монашки негодовали, а потом простили, ведь не со зла. За сгоревшее белье у меня высчитали из зарплаты. Уже в шестидесятые, работая надзирателем на 2-м режимном корпусе, неоднократно видела американского летчика-шпиона Пауэрса, он очень плохо говорил на русском языке, и при раздаче пищи приходилось жестами показывать, что от него требуется, подать миску или кружку. Через некоторое время ему дали в камеру книжку-переводчик, и, когда ему наливали в миску суп с лапшой, он говорил «опять червяки»» (на тюремном жаргоне суп с лапшой именовался «баланда с червяками». — Прим. авт.).

Нередко надзиратели после отбытия тюремного срока сопровождали освободившихся, уже немощных стариков, в инвалидные дома. Об одном из таких сопровождений вспоминает Ираида Яковлевна:

«Меня вызвали в дежурную часть и сказали, что я буду командирована в город Вязники Владимирской области для сопровождения после отбытия тюремного срока в инвалидный дом бывшего номерного заключенного Меньшагина Бориса Георгиевича. Когда он выходил на свободу в 1976 году, ему было 74 года, из них 25 лет он провел во Владимирской тюрьме. Сидел он в камере один и был не рад, когда к нему в камеру приводили очередного сокамерника. Он просил администрацию, чтобы он находился на одиночном содержании. В отличие от других осужденных, Меньшагин не искал своих родственников и не хотел, чтобы его искали, возможно, одной из причин было то, что в годы фашистской оккупации он был обер-бургомистром города Смоленска».

Котов В.П. сотрудник учреждения. 1950-е годы

Из воспоминаний Котова Владимира Петровича, ветерана Великой Отечественной войны и уголовно-исполнительной системы: «В мае 1948 года пришел работать во Владимирскую тюрьму после демобилизации из Вооруженных сил. Как участник Великой Отечественной войны, я имел больше шансов пройти отбор для службы в Особой тюрьме Министерства государственной безопасности.

Меня назначили на должность надзирателя, закрепили за мной наиболее опытного сотрудника Кремнева и отправили на 2-й режимный корпус, его еще называли больницей, так как там размещалась медицинская часть. В это время там находились осужденные Русланова, Федорова, брат Орджоникидзе — Константин, Судоплатов, сын Сталина — Василий. Перед заступлением на службу нас инструктировали, что с осужденными запрещено разговаривать, карточки осужденных хранились у старшего по корпусу, характер преступлений и за что были арестованы сидельцы 2-го режимного корпуса, до нас не доводили. Однажды меня вызвали в оперативную часть и спросили: «Откуда ты знаешь, что там сидит Орджоникидзе?» Я ответил, что они очень с братом похожи, а фотографию Серго Орджоникидзе очень часто печатали в газетах. В период с 1950-го по 1960 год на 2-м режимном корпусе проводились масштабные ремонтные работы. Вместо сетки, которая разделяла этажи, делались межэтажные перекрытия, ранее можно было видеть, находясь на 2-м этаже, какую камеру открыли на 1-м этаже или на 3-м этаже корпуса. Все это делалось для того, чтобы создать закрытые локальные участки. Все режимные мероприятия, связанные с обысками в камерах, проводились, когда осужденные находились на прогулке. Каких-либо проблем данная категория осужденных сотрудникам не доставляла. Что сотрудники, что осужденные были взаимно вежливыми. Как-то, выходя на прогулку, Лидия Русланова сказала одной надзирательнице: «Я тебя запомнила только с хорошей стороны, после освобождения приеду во Владимир с концертом, и мы обязательно встретимся». Только актриса Зоя Федорова вела себя вызывающе и доставляла немало хлопот надзирательскому составу.

Выводил на прогулку американского летчика-шпиона Пауэрса. В прогулочном дворе он постоянно двигался и занимался физкультурой. А Судоплатову, когда он болел, разрешали брать стул в прогулочный двор. Только он пользовался этой привилегией. Режим содержания для осужденных был жесткий, соблюдалась строгая изоляция, разговоры между камерами немедленно пресекались. Нарушителей ждал карцер.

Работая в тюрьме, многие сотрудники могли продолжить образование, прерванное войной. В клубе учреждения была библиотека для сотрудников, учебные классы, большой зал, где демонстрировали фильмы. А на сцене клуба репетировали театральные постановки. Руководство учреждения заметило мою хорошую подготовку, и в 1950 году меня направили в служебную командировку в Германию. В Берлине, на улице Лихтенберга, располагалась тюрьма, где я был старшим надзирателем. Жили рядом с Берлином, в Карлохосте, через некоторое время ко мне переехала и семья. Через шесть месяцев я был уже дежурным помощником начальника тюрьмы, в тюрьме проводил заседания военный трибунал, многих военных преступников приговаривали к исключительной мере наказания — к расстрелу, а некоторых отправляли во Владимирскую тюрьму. Через три года, по окончании служебной командировки, вернулся во Владимир, где с некоторыми осужденными немцами приходилось встречаться.

Особенности службы в тюрьме в Германии отличались тем, что нас переодели в общевойсковую форму. Форму Комитета государственной безопасности нам категорически запрещалось носить.

В 1960 году во Владимирскую тюрьму привозят заключенных, осужденных за уголовные преступления, проще говоря, уголовников. Они вели себя не как политические тихо, а совершенно наоборот. Вышибали двери, били стекла, ими резались. Поначалу сотрудники опешили: беседы, которые с ними проводили, не достигали своих целей, и тогда стало понятно, что они уважают только силу».

Из воспоминаний ветерана уголовно-исполнительной системы и трудового фронта Александры Ивановны Петровой: «В 1947 году я поступила на службу во Владимирскую тюрьму, на складе выдали форменное обмундирование: платье, шинель, берет, шапку и кирзовые сапоги. Во время дежурства несла службу на первом, третьем и четвертом корпусах, осуществляла надзор за заключенными, осужденными по «ленинградскому делу», в своем кругу они назывались ленинградцами.

В КОНЦЕ 60-Х ГОДОВ СТРОИТСЯ ПЕРВЫЙ ПРОИЗВОДСТВЕННЫЙ КОРПУС, А В 1972 ГОДУ НА БАЗЕ ВЛАДИМИРСКОЙ ТЮРЬМЫ БЫЛО СОЗДАНО ПРОИЗВОДСТВЕННОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ. ПЕРВЫМ ДИРЕКТОРОМ ПРЕДПРИЯТИЯ БЫЛ НАЗНАЧЕН КАПУСТИН ГЕРАЛЬД МИХАЙЛОВИЧ.

На смене, в течение 12 часов, нам запрещали прислоняться к стенам, вести с осужденными какие-либо разговоры. На инструктаже перед заступлением на службу предупреждали, что к осужденным обращаться только на «Вы», соблюдать форму одежды, даже в самую жару должны быть застегнуты на все пуговицы. На вопрос, задаваемый от осужденного, отвечать «Да» или «Нет». Нередко после возникающих конфликтов осужденные писали жалобы, и начальник тюрьмы лично разбирался с каждым случаем. Что-либо брать у осужденных категорически запрещалось, за данное нарушение сотрудник в лучшем случае будет уволен со службы, а были и те, на кого возбуждали уголовные дела. Раздачу пищи в нашем присутствии производили вольнонаемные женщины, которые работали на кухне. При раздаче пищи пытались не показывать свои лица. Рацион пищи по тюремным меркам для осужденных Особой тюрьмы был разнообразен. Утром каша, в обед щи или суп, рыбный или мясной, на второе картошка или каша и хлебная пайка 500–600 грамм в день. Большинство из политической элиты могли получать посылки, так что во время проводимых обысков в камерах были присланные сухарики и шоколад. Надзиратель в 1947 году получал 37 рублей, но эти деньги не мог толком отоварить, в магазинах ничего не было, была карточная система, и того, что выдавалось по карточкам, едва ли хватало на месяц». В дальнейшем Петрову переводят на склад личных вещей кладовщиком, где она сначала принимала у осужденных личную одежду, а взамен выдавала казенную: ботинки, костюмы х/б, телогрейки, бушлаты, зимние шапки и кепки без козырьков. Вместо простыней выдавали чехлы на матрацы, которые менялись раз в 10 дней, когда осужденные были в бане.

В 1949 году начинается реконструкция административного здания, был сделан второй этаж. Въездные ворота, что находились в фасадной части, были перенесены. Согласно новым требованиям был оборудован въездной шлюз в учреждение. Охранная вышка, которая находилась на правой оконечности здания, перестала существовать. Появилось отдельное сооружение, сообщающееся воздушным переходом с административным зданием. На замену дровяному отоплению в 1957 году была построена газовая котельная на месте дровяного склада, который занимал значительную территорию тюрьмы, также строились подсобные помещения. Вся тюрьма была поделена на отдельные локальные участки.