Влечение вечности

Глава 3

Солнце заходит. Ночь усмиряет дневную духоту, еле уловимо освежает улицы. По темному переулку бредет горожанин, спотыкаясь на каждом шагу. Его имя Лусы, но никто его так не зовет. Начальство на заводе, где он вкалывает, рявкает на всех одинаково. Его жена больше не говорит. Дочь раньше звала его папой, кричала «баба!» на всю квартиру, только теперь ее нет в живых: после трех недель какой-то заразной хвори ее выкинули с больничной койки, потому что им стало нечем платить за лечение. Они даже до дома добраться не успели, когда она перестала дышать и остатки ци покинули ее тело, завернутое в белую простыню, украденную из больницы.

– Ну давайте!

Внезапный вопль Лусы разрывает тишину в пустом переулке. Он на грани помешательства. Боль в боку становится невыносимой, но в эти паршивые больницы он больше ни ногой. Его долги и так выросли до небес с учетом затрат на последние злосчастные дни его дочери. Все в этом городе лишь усиливает его боль: детский плач из-за соседской двери, сырость в коридорах, счета за жилье, которым нет конца.

Лусы не прошел отбор в игру. А это была его последняя надежда, и все же дворец даже в этом ему отказал.

– Возьмите меня! Да разве вам хоть когда-нибудь было дело до правил? – Он бросается вперед, спотыкается и плюхается на колени в грязную жижу.

Очередной раздраженный вопль Лусы звучит еще громче. Уж лучше бы Сань-Эр просто убивал своих жителей побыстрее. Вместо того чтобы гноить их заживо. Старики, которым больше некуда приткнуться, живут друг у друга на головах, как скот в загонах. Дети в школах дышат асбестом, в легких у них накапливается яд. Порой больные и увечные нарочно бродят по улицам во время игр, надеясь, что в них вселятся. Ведь во время игр участникам разрешены перескоки – за это полагается некоторое возмещение ущерба. Получившим тяжелые ранения бесплатно оказывают медицинскую помощь в больницах; тех, чьи тела подверглись уничтожению, щедро вознаграждают, а если при этом погибла их ци, деньги достаются членам их семей. Многие нарочно стараются попасть на глаза игрокам, жертвуют собой, чтобы спасти своих близких от голодной смерти. Каждый год мелкие телеканалы берут интервью у только что осиротевших детей, оставшихся в пустой квартире с небольшим вознаграждением. Трудно решить, завидовать им или сочувствовать.

– Вы меня слышите? – надрывается Лусы. – Вы меня…

И замирает. Кто-то появляется в поле его зрения. Ближайший фонарь в переулке освещает силуэт неизвестного, который подходит все ближе и ближе. Дворцовый мундир. Лицо в маске.

– Не дергайся, – бесстрастно произносит неизвестный.

Лусы пытается встать на ноги. Хоть он и просил о помощи, внезапно его сердце начинает учащенно биться, предчувствуя нешуточную опасность.

– Кто ты? – выпаливает Лусы. – Не подходи…

Вспыхивает слепящий свет.

Лусы поднимается, двигаясь спокойно и уверенно. Он больше не Лусы, его сознание оттеснено на второй план, слишком слабое, чтобы сопротивляться. Так что его тело круто поворачивается и уходит.

Калла толкает дверь закусочной «Магнолия», подныривает под турникет и смотрит на свой браслет, отсчитывающий время. Уже поздно, скоро полночь. Почти пора в колизей. Снаружи громко лязгает и грохочет Сань-Эр, вторгается шумом в открытые окна закусочной. Города-близнецы и не думают засыпать, несмотря на поздний час: в ресторанах выполняют заказы, работа борделей в самом разгаре, людские потоки по улицам движутся безостановочно.

Почти все улицы в Сане ведут к колизею, потому что к нему примыкает Дворец Единства, и упаси небеса доставить дворцу хоть какое-нибудь неудобство. Базар в стенах колизея – единственный в Сань-Эре, расположенный под открытым небом. Товары здесь предельно дешевые, еда – наименее полезная для здоровья, как это только возможно, и Калла даже близко к нему не подходит. Долгое время она обходила стороной эту часть города. И все эти годы от осознания, что король Каса совсем рядом, а она бессильна, у нее внутри жарко кипел гнев, вынуждая ее держаться подальше от дворца, пока не наступит день, когда она сможет раскрыть свои карты. Ей и в голову не приходило, что кто-то узнает ее так далеко от дворца. Наверное, ей следовало действовать осторожнее.

Вместе с тем она сомневается, что сама выдала себя.

– Илас! – Калла срывает маску, приглушающую голос, и зовет снова: – Илас!

Посетители закусочной почти не обращают на нее внимания. Внутри так же многолюдно, как и на улицах: старичье в майках дымит сигаретами и обливается потом, от которого грязный пол становится еще и скользким. В отдельных загородках у стен теснится безнадзорная школота, вопит, режется в карты. Только Илас в другом конце зала поднимает глаза. Захлопнув книгу учета, в которую до этого что-то записывала, она закатывает бледно-зеленые глаза и отходит от кассы.

– Могла бы и подойти, как нормальный человек. – Приближаясь, Илас затягивает узел передника, потом резким движением отводит со лба крашеную челку. Сегодня она красная, не сочетается с цветом глаз, но Илас из тех, кто нарочно надевает поверх шелкового платья кожаную куртку. Половина вещей в гардеробе Каллы позаимствована у Илас, так что они смотрятся как гармоничная пара в бордовых, на размер великоватых им плащах с подолами, болтающимися у колен. – Чего истеришь?

Калла сверкает беглой усмешкой.

– Истерю? Я? – Крутанувшись, она встает боком к Илас, забрасывает руку ей на плечо. Со стороны пожатие пальцев выглядит небрежным, но мгновенная гримаса боли на лице Илас выдает суровую реальность. – Да я ни разу в жизни не закатывала истерик. А где твоя подруженька? Мне надо кое-что обсудить с вами обеими.

Илас бросает взгляд на Каллу, вскинув подбородок, чтобы приспособиться к разнице в росте. Удивительно, как Калле удается оставаться незаметной в городе, где она на голову выше среднестатистического жителя. Илас ненадолго поджимает губы, словно задумавшись, то ли у Каллы и правда серьезное дело, то ли она разыгрывает сцену, но тем не менее ведет Каллу за собой. Толкает сначала кухонную дверь, потом еще одну, в тесную подсобку закусочной.

– Калла! – оживляется при их появлении Чами.

Калла отпускает Илас и закрывает за ними дверь подсобки. Усмешка с ужасающей быстротой покидает ее лицо, и кажется, что в подсобке сразу воцаряется холод.

– Сядьте, – приказывает Калла.

Чами озабоченно хмурит брови и молча садится обратно на свое место. Илас не спешит выполнять приказ – медленно подходит к Чами, присаживается на письменный стол и еле заметно качает головой в ответ на обращенный к ней вопросительный взгляд подруги. Прежде чем покинуть дворец в Эре, Илас и Чами состояли в свите Каллы. А через три года, когда Калла устроила бойню, из-за которой Эр умылся кровью, она появилась у них на пороге и попросила помощи. К тому моменту как разразилась резня, Чами Сикай и Илас Нюва уже давно вели комфортную жизнь рядовых граждан Саня. Состав свиты менялся часто, Дворец Неба охранялся далеко не так строго, как нынешний Дворец Единства. За три года, прошедших между уходом Чами и Илас и резней Каллы, в стенах дворца сменились сотни служащих, в том числе немало личных фрейлин Каллы. Никто не знал, что Илас и Чами были ее любимицами, поэтому никто из агентов короля Каса не являлся ничего разнюхивать у них – пока. Калла жила под именем Чами, не привлекая внимания, но пользуясь ее личным номером по мере необходимости. А настоящая Чами пользовалась личным номером Илас, ведь они все равно были неразлучны. Даже десять минут, проведенные порознь, грозили вспышкой ярости обеих.

– Мне нужен список всех, кто в последнее время спрашивал ваши имена, – заявляет Калла.

– А в чем дело? – Глаза Чами становятся неестественно огромными. Розовые радужки резко контрастируют с белками и особенно – с черной тушью, которой она подкрашивает нижние ресницы. Даже во дворце Чами выглядела настолько безупречно, словно в конце каждой ночи она аккуратно сворачивала снятый макияж, чтобы утром снова надеть его, оставшийся в целости и сохранности. – Ты взяла кредит?

Калла швыряет в нее маской, но Илас, выбросив вперед руку, перехватывает ее на лету, не подпустив к подруге. И окидывает Каллу возмущенным взглядом.

– Нет, – шипит Калла. – Какой-то Вэйсаньна нашел меня.

На лице Илас недовольство мгновенно сменяется ужасом, зеркально отображающим острый испуг, от которого у Чами невольно приоткрывается рот.

– Мы ничего не говорили, – опережает Чами вопрос Каллы. – И закусочная работала, как обычно. В нерабочие часы заходили только одни и те же несколько человек из Сообществ Полумесяца, в свои пересменки здесь бывали одни и те же посетители из числа бандитов. И конечно, никто не спрашивал…

Чами умолкает, повинуясь движению вскинутой руки Каллы. Та больше не смотрит на бывшую фрейлину: ее взгляд прикован к столу за ее спиной.

– Что это? – Калла делает шаг вперед, сощурив глаза. – Неужто компьютер?

Стук в дверь подсобки не дает Чами ответить. Одна из официанток закусочной заглядывает к ним, отчаянными жестами старается привлечь внимание Чами, и когда та с умоляющим видом переводит взгляд на Каллу, Калла вздыхает, отпуская ее.

– Я повторюсь, – говорит она, дождавшись торопливого ухода Чами. – Прошу, только не говорите мне, что это компьютер.

– Он дешевым был, – отвечает Илас, нажимая ногой кнопку под столом. Прямоугольный ящик оживает и принимается гудеть. Когда экран громоздкого монитора вспыхивает зеленым, звуки из ящика меняются – теперь он завывает на всю подсобку, да так громко, что посетители в зале наверняка слышат, что…

Шум смолкает. Калла бросает вилку, только что выдернутую из розетки, и сплевывает попавшую в рот прядь длинных волос. Весь Сань-Эр падок на то, что блестит. Бедняги почтальоны жалуются на засилье электронной почты, которую Калла не заводит, поскольку она преступница без имени, но даже если бы могла, с какой стати ей доверять свою корреспонденцию эфиру?

– Эй! – жалобно восклицает Илас. – Я же…

– Ты включала устройство передачи данных, – перебивает Калла. Сама она носит пейджер, лишь в такой степени позволяя техническим вышкам отслеживать ее. Повсюду в городах-близнецах снизились цены на мониторы большого формата; простые люди бросились покупать персональные компьютеры вместо того, чтобы ходить по киберкафе, которых полно на каждой улице, но Калла не думала, что Чами и Илас настолько безмозглы, чтобы поддаться общему поветрию.

– Там поймут, что Чами не зарегистрирована! Все же завязано на личный…

Дверь снова открывается, прервав ее. За долю секунды Калла успевает переключиться на усмешку, оскалив столько зубов, сколько может, но это просто вернулась Чами. Она бледна. В ее лице ни кровинки.

– Калла… – шепчет она. – Пожалуйста, выйди сюда.

Охренеть.

Калла хватает первый острый предмет, какой попадается на глаза – связку ключей, – и зажимает в кулаке. Во Дворце Неба ее учили использовать все, что есть под рукой. Ножи и стрелы, взрывчатку и снаряды, иногда даже огнестрельное оружие, когда удавалось раздобыть порох, несмотря на всю его редкость в Сань-Эре. Ее готовили на тот случай, если королевство вступит в войну с северным соседом и Калле придется возглавить одно из подразделений армии Талиня и двинуться маршем через провинции.

А она обратила все, чему научилась, против своих. И в этом виноваты они сами.

– Кто там? – спрашивает Калла у Чами, выходя следом за ней. – Гвардейцы? Лэйда Милю?

Чами беспомощно качает головой. Глава гвардии известна пристрастием то и дело менять тела, но неужели она явилась бы за Каллой лично?

– Я могла бы догадаться, но… ты и сама увидишь. Он спросил тебя, назвав по имени, и сказал, чтобы я не ломала комедию, когда я попыталась отвертеться.

Калла останавливается перед кухонной дверью. Ключи врезаются ей в ладонь.

– Ладно. Останься здесь. Если я закричу, сразу падай на пол.

Не успевает утихнуть сдавленный возглас Чами, как Калла выходит за дверь, напряженная и готовая к бою. На первый взгляд зал закусочной выглядит как всегда – дым, суета, беспорядок, стучат палочки для еды по керамическим чашкам, кружки со стуком опускаются на стеклянные столешницы.

А потом Калла замечает нечто необычное. В одной из дальних загородок сидит единственный посетитель, и его коротко стриженые на затылке волосы имеют неестественный для жителей Талиня цвет. Нужно качественное отбеливание и долгие часы работы с химикатами, чтобы добиться настолько светлых и блестящих белокурых волос. На территории Талиня, где о перескоках в чужие тела свидетельствует смена цвета глаз, темные волосы – константа, особенно на фоне разнообразия оттенков радужки.

Значит, дворцовое отродье, немедленно делает вывод Калла. Такое окрашивание волос по карману лишь высшей знати. Илас каждые несколько недель оттеняет челку краской нового цвета, купленной задешево, старики закрашивают седину темной краской низкого качества. Но частый и деликатный уход, необходимый для достижения идеального блонда с блеском, может позволить себе лишь тот, кто живет во дворце.

По мере приближения она отмечает и шелковую рубашку оттенка бургунди, и множество нефритовых колец на пальцах руки, которой незнакомец подносит к губам чайную чашку. Наблюдения, касающиеся деталей материального мира, редко оказываются однозначными в городе, где можно меняться телами по желанию. Но в этом случае деталей достаточно, чтобы вызвать у Каллы тревожные подозрения.