Илья Александрович сидит на моей кухне и с аппетитом поглощает приготовленные мною блинчики со сгущенкой, а я смотрю на него и вообще не верю, что он мой начальник и что еще каких-то несколько недель назад он был совершенно другим человеком.
Холодным и закрытым, точно роботом, у которого отсутствуют человеческие эмоции и настроен он только на работу и ни на что больше. Он не смотрел мне в глаза, не спрашивал, как мои дела, не интересовался вообще ничем, только давал задания и изредка спрашивал, как идут дела в моей работе.
Все.
Тот Илья Александрович совершенно точно был другим человеком, и я не знаю, что и когда, а главное, почему, изменило его так сильно, но теперешний босс мне нравится куда больше. Он защищает меня от нападок родителей, успокаивает мои истерики и гладит по волосам, чтобы я перестала плакать. Оплачивает мои обеды, отпускает пораньше с работы, а еще подрабатывает моим личным водителем. При это я, конечно, ни в коем случае не злоупотребляю его вниманием и заботой, а просто стараюсь проявлять такую же заботу в его сторону.
И вот сейчас он и правда лопает блины, которые, кажется, никогда не получались у меня такими ровными и красивыми, как сегодня, а я сижу в тихом ужасе напротив него и пытаюсь выпить кофе, потому что после его рассказа у меня в горле стоит огромный ком.
Я никогда даже подумать не могла, как тяжело ему приходилось в жизни, более того, я никогда бы не подумала, что он все расскажет мне сам. Добровольно! Я не просила его, правда, я всего лишь привела его к себе, чтобы он отдохнул, потому что он не спал двое суток и пускать его за руль было бы просто опасно.
Мы пришли в мою квартиру и я бегло осмотрела комнаты на наличие разбросанного нижнего белья (к счастью, такого не оказалось) и усадила его за стол завтракать. И пока я готовила, он сам, почему-то, начал рассказывать мне все. О том, как погибли его родители, о Татьяне, которая стала для него крепкой поддержкой и о том, что отсутствовал он как раз из-за ее смерти. Рассказал, как приехал в старый дом, что хочет его продать и что больше ни на один процент он не чувствует себя ребенком.
В его словах не было много боли, только тоска, и, кажется, сожаление? Наверное о том, что он не прожил свою жизнь в большой и крепкой семье, а всегда был один… Не знаю.
Знаю только то, что моя душа разболелась за нас двоих и я не смогла сдержать слез, пару раз стирая мокрые дорожки со щек, когда поворачивалась к плите, чтобы не видел Илья Александрович. Ему сейчас и без моих слез тяжело, а он явно не прошел бы мимо и стал меня успокаивать. Поэтому, я старалась не разреветься сильно и поддержать его как было возможно.
Из возможного: я обняла его и сказала, что он очень сильный человек, а потом поставила перед ним тарелку с завтраком.
Не знаю, что еще можно сказать мужчине, который лишился близкого человека буквально пару дней назад. Вряд ли он ищет во мне утешения, поэтому я дам спокойствие, в котором он точно нуждается. Даже если пытается скрыть от меня это всеми способами, говоря, что ему не надо спать, не надо отдыхать, не надо есть и вообще надо на работу после двух бессонных ночей.
Идиот, ну вот честное слово.
Скромно, конечно, прозвучит, но как же хорошо, что он этим утром приехал ко мне и я смогла оставить его дома, потому что иначе вообще непонятно, чем могла бы закончиться его поездка по городу и пробкам ранним утром и в таком состоянии.
— Это безумно вкусно, — признается он мне и вытаскивает меня из самых дурацких мыслей. — Я не ел домашнюю еду черт знает сколько, честное слово, за такие блинчики каждое утро я душу готов продать.
Душу он продать готов за блинчики по утрам… И зачем я теперь представляю, как готовлю ему каждое утро, а?! В таком случае это мне душу нужно продать. Ему!
— Могу таскать вам еду в офис по утрам, но продукты оплачиваете вы, — хихикаю, когда вдруг его взгляд застывает на мне. У меня, кажется, от этого взгляда даже сердце стучать перестает на каких-то несколько секунд. Он чего так смотрит-то?..
— Серьезно?
— Ну, а что такого? Хотя, конечно, это нужно будет просыпаться пораньше, или готовить с вечера, но в целом, если вы продадите мне свою душу, то не так уж и сложно, — снова улыбаюсь, вообще не понимая, что несу. Какую, блин, душу?! Арина, ты с ума сошла?!
— У меня давно нет души, — закатывает он глаза и принимается дальше есть блинчики, словно наш разговор о завтраках уже прекратился и все, что я говорила, это было вообще несерьезно. А я серьезно!
— У вас есть душа, — закатываю глаза подобно ему, — и она очень широкая и светлая, зачем вы на себя наговариваете? Вы, конечно, порой бываете немного раздражающим, но на душу вашу это никак не влияет.
— Раздражающим? — посмеивается он.
— Угу, — киваю, краснею и прячу свою улыбку за чашкой с напитком, чтобы он не увидел моего веселья.
— И в чем же оно проявляется?
— Да вы же непробиваемый, — приподнимаю я брови. — Серьезно! Вспомните все наши последние разговоры. Я просила не идти в ресторан, ведь там мои родители, но вы все сделали по-своему!
— Но в итоге закончилось-то хорошо, — разводит он руками.
— Ага! Так хорошо, что теперь они ненавидят еще и вас, а еще этот чертов ужин, и…
— Мы пойдем на него, кстати сказать, как я и обещал, — прерывает он меня и смотрит прямо в глаза.
— Не сходите с ума, вам не до ужинов с сумасшедшей семейкой сейчас, — закатываю глаза. — Я напишу или позвоню им и скажу, что у нас много работы.
— Снова прячешь голову в песок?
— Что?!
— Что? Ты снова делаешь это. Вместо того чтобы доказать им, что они неправы в отношении тебя и наконец-то отпустить всю эту чертову ситуацию ты просто прячешь свою голову в песок точно страус, который убегает от проблем.
— Вы ничего не знаете, — рычу на него.
— Так расскажи мне?
— Доедайте блины и идите спать, в конце концов я вас сюда для этого притащила, а не для сеанса психотерапии. Спасибо, что поделились своей историей, мне правда очень жаль, что так произошло, но все-таки не надо учить меня общаться с моими родителями, я обжигалась достаточно много раз, чтобы сейчас, как выразились вы, прятать свою голову в чертов песок!
Вскакиваю со стула, бросаю чашку с остатками напитка в раковину и выбегаю из кухни, потому что мне срочно надо проветрится и побыть наедине с собой.
Я вообще не знаю, почему психую так сильно, наверное, потому, что он чертовски прав, но я не могу! Силы противостоять им были ровно тогда, когда рядом сидел Илья и брал все удары на себя, но я точно не смогу пользоваться его широкой спиной всю жизнь, а поэтому и играть в эту войну у меня просто больше нет никаких сил.
Но я не успеваю добежать до балкона, как горячие руки хватают меня за талию. Илья Александрович прижимает меня спиной к своей груди, я чувствую, как стучит его сердце, надрывно и громко, и мое сейчас стучит ровно точно так же, как и его.
— Прости, — шепчет на ухо, а у меня от этого чертового шепота колени подкашиваются. Этот шепот надо запретить законом, честное слово, и сажать за него в тюрьму, потому что невыносимо не реагировать на него. — Прости, правда. Я не должен был.
— Вы правы, — признаюсь ему и расслабляюсь в сильных руках. Он очень крепко держит меня. — Вы абсолютно правы во всем, просто… Они не успокоются никогда. А я просто не могу себе позволить пользоваться вами всегда, чтобы отбиваться от их нападок. Рано или поздно мне придется предстать перед ним снова одной и тогда они выльют на меня дерьма больше, чем когда либо.
— Ты можешь пользоваться мной столько, сколько тебе нужно.
— Я не могу. Это неправильно. Поэтому я выбираю “голову в песок”.
— Мы пойдем на ужин сегодня. Пусть это будет твое… м… рабочее поручение? Составишь мне компанию, как лучший в мире помощник?
— А если нет? — я уже сдалась, просто ему не говорю. От этого шепота я вообще забыла, почему отказывалась и зачем вообще устраивала какие-то истерики. Ну, подумаешь, ужин… — Уволите?
— Нет, — посмеивается он и мои колени окончательно перестают удерживать меня на месте. Мы что вообще творим? — Ты же знаешь, что никого лучше на твоем месте я и представить себе не могу, поэтому, никаких увольнений. Я бы вообще подписал с тобой пожизненное сотрудничество, но вряд ли существует такое.
— Зачем вам нужны мои проблемы, Илья Александрович? — спрашиваю то, что давно меня волнует. — Это же мои родители, мои странные родители! Они не дают мне нормальной жизни, но я их дочь и это в какой-то степени мое бремя, а… а вам все это зачем? Вы же не настоящий мой молодой человек, это все не больше, чем спектакль для мамы с папой, и…
— А что, если я скажу, что мне нравится тебя защищать? — внезапно говорит он и мое сердце с сумасшедшего ритма переключается снова на резкую остановку. Этот мужчина доводит меня до инфаркта сегодня, честное слово, зачем я вообще притащила его к себе?
Хмурюсь, пытаюсь понять, что чувствую, ни черта не понимаю и на негнущихся ногах разворачиваюсь к Илье Александровичу лицом, пытаясь увидеть в его глазах хоть что-то, что поможет мне понять, в своем ли он уме говорит все эти слова.
— Что?
— Мне. Нравится. Тебя. Защищать.
Он пожимает плечами.
И что это значит? Ему нравится быть супергероем, или эта защита касается исключительно меня? Если второе, то у меня еще больше вопросов, потому что…
У него звонит телефон. Черт возьми, как не вовремя! Он прерывает не только наш странный диалог, но и все мои идиотские мысли.
Илья Александрович бесится, но все-таки достает мобильный из кармана брюк и я замечаю там фамилию Кости.
— Слушаю, — говорит он громко и четко, при этом все еще держа меня за талию и прижимая к себе! Мы смотрим друг другу в глаза, пока он разговаривает по телефону, и клянусь, мне дико хочется попытаться отвлечь его чем-нибудь непристойным. Я сошла с ума, снова.
Динамик у моего босса очень громкий, а еще я стою очень близко, поэтому слышу весь разговор.
— Ты в городе? Добрался?
— Да, все в порядке.
— В офис заедешь?
— Нет, я… — он запинается и я понимаю, что мы не предупредили Костю о том, что сегодня оба не приедем на работу. Упс. — Я отдохну сегодня, завтра буду на месте.
— Ого! Ты и слово “отдых” в одном предложении? Что случилось, друг мой?
— Костя, что тебе надо?
— Ариночка не вышла сегодня на работу и трубку не берет, — говорит он и я приоткрываю рот в беззвучном “о”, потому что понимаю, что даже не достала телефон из сумочки, когда мы вернулись в квартиру. — Я надеюсь, у нее все хорошо, но я не за этим звоню. Нам очень нужна папка с документами одного из наших клиентов, мы не можем найти, где именно она может лежать. У тебя, у Арины? Светличный, мы заключали договор с ним около полугода назад, ему нужна дополнительная страховка, он приедет сегодня, а я понятия не имею, где это искать.
— Документы по Светличному стоять в кабинете Ильи Александровича в угловом шкафу у окна на третьей полке сверху. Там зеленая папка, посмотрите там, на все клиенты на букву С, и…
— Воу, — звучит из динамика, и я понимаю, что по привычке просто ответила на вопрос своего начальства и даже не подумала о том, как нелепо это может выглядеть.
И вот это “воу” от Кости только подтверждает мои догадки о нелепости. Какая я идиотка!
Илья Александрович усмехается, а Костя все еще молчит. Я зажмуриваюсь, понимая, что натворила. Илья сказал ему, что будет отдыхать, меня нет на работе и я не беру трубку, а в конце концов оказываюсь рядом с ним. У-у-у-у-жас! Он съест меня со всеми внутренностями.
— Ты все услышал? — спрашивает Илья, так как Костя все еще молчит.
— Кажется, я услышал даже больше, чем хотел изначально, — посмеивается он. Он все не так понял! — Привет, красавица.
— Привет, Костя, — пищу не своим голосом и Илья бросает трубку, очевидно, не желая продолжать этот разговор. — Илья Александрович, простите меня, я…
— Почему ты с ним на “ты”? — спрашивает он меня, выбивая из-под ног почву. Что?
— В каком смысле?
— В прямом. Почему?
— Ну… мы, вроде как, немного общаемся и… Если вы против, то я буду обращаться к нему на “вы”, никаких проблем! Я просто…
— Я хочу, чтобы со мной тоже было на “ты”, — выдает он мне на одном дыхании. — Мне нравится, как это звучит. Не “выкай” мне больше.
— Вы мой начальник.
— Он тоже.
— Ну… он не так сильно начальник, как вы! — посмеиваюсь от абсолютной нелепости ситуации. — Просто не он же сидит в кабинете у меня за спиной и раздает все указания, я просто…
— Тебе сложно? — хмурится он.
— Да! — отвечаю сразу. — Общение на “ты” сразу стирает какие-то границы, а вы мой непосредственный начальник, и я не смогу просто так взять и начать называть вас Ильей, потому что это какая-то определенная степень близости, и…
— Я хочу эту степень, — шепчет он горячо мне в губы, и я в тот же миг забываю, о чем мы говорили секунду назад…
— Что?
— Степень близости. С тобой. Необходима мне. Прямо сейчас. И не смей называть меня на “вы”, поняла? — говорит он прямо в губы, касаясь моих при каждом слове. По венам уже течет лава вместо крови, я не вижу больше ничего, кроме этих чертовых губ, которые мне очень срочно надо поцеловать.
— Да, я…
— Вот и отлично! — улыбается он и в следующий миг забирает все мои сомнения глубоким поцелуем.