Глава 24 Второй военный совет

— Не думаю, что ты погубила все, — сказала Эсма, внимательно осматривая виноградину, прежде чем положить ее в рот. — Но ты наверняка осложнила себе жизнь.

— Не понимаю, как ты способна есть в такой момент. — Карола находилась на грани истерики. — Ты должна придумать план, как спасти мой брак!

Эсма подняла брови.

— Количество потребляемого мной винограда совершенно не влияет на мое сочувствие, уверяю тебя.

— Но факт остается фактом, и Карола права. Мы должны составить план действий, — ответила Джина.

— Не хотела вам говорить, — добавила Элен, — но леди Троубридж сообщила мне, что лорд Перуинкл завтра на рассвете покидает нас.

Карола зарыдала, и Джина автоматически протянула ей платок. Все четверо находились у нее в комнате, так как она снова отказалась спуститься к обеду.

— Думаю, настало время для решительных действий, — сказала Эсма, проглотив виноград.

Карола опустила платок и бросила на нее отчаянный взгляд.

— Я не хочу выходить за Невила.

— Тем более что он разделяет твои чувства, — заметила Джина.

— Он женится на мне, если я скажу «да», — нахмурилась Карола. — Видимо, я так и сделаю, если… если Таппи решит со мной развестись! — И она снова зарыдала.

Взглянув на платок, которым подруга закрывала лицо, Джина пришла к выводу, что он легко выдержит еще два или три потока слез.

— Думаю, необходим постельный обман, — сказала Эсма. — И очень кстати, что завтра мы играем Шекспира. В его пьесах много постельных обманов.

Элен выглядела огорченной.

— А что это такое, постельный обман?

— Замена одного персонажа другим, — объяснила Джина. — Но тут есть большая проблема. Насколько мне известно, Таппи ни с кем свою постель не делит, и кого же мы заменим Каролой?

— Это действительно проблема, — согласилась Эсма.

— Невозможно, — всхлипнула Карола. — Он не хочет спать со мной.

— Тогда одна из нас должна соблазнить Перуинкла, назначить ему свидание на поздний час, а в постели его будет ждать Карола…

— И Таппи с отвращением сбежит, — прервала ее та.

— Не сбежит, — ответила Эсма, — потому что будет темно. Разве ты ничего не знаешь о постельных обманах?

Карола покачала головой:

— Моя мама не одобрила бы такой образ действий.

— Я считаю это единственным решением. У твоего мужа есть основания думать, что в постели он тебе не нравится, ибо ты дала ему понять, что хочешь положить конец вашему браку. Ты должна убедить Таппи, что хочешь быть с ним, ради этого готова даже скомпрометировать себя. Вопрос в том, кто назначит ему свидание. — Эсма взглянула на подруг. — Джина? Элен?

— Ты, — хором сказали они.

— На завтра у меня назначено свидание с мужем. Сегодняшняя ночь последняя, которую я проведу с удобствами в собственной постели, так как, учитывая размеры Майлза, впредь мне придется спать на полу.

— Никогда бы не подумала, что мы способны говорить о столь неприличных вещах, — сказала Элен, краснея. — Тем не менее, уверяю вас, я не могу назначить свидание, я вообще не имею представления, как это делается.

— Не согласна, — заметила Эсма. — Просто у тебя пока нет стимула.

Три пары глаз смотрели на Джину, которая ела пирожное и определенно чувствовала себя только зрителем.

— О нет! — испугалась она. — Я не смогу!

— Почему нет? Ты уже произвела на него впечатление своими познаниями о разведении форели.

— Я не могу! Я уже…

— И в чем дело?

— Я не позволю, — вмешалась Карола. — Она и так нравится Таппи. Я не в восторге от этого плана, Эсма. Я не хочу смотреть, как кто-то флиртует с моим мужем. Вы красивее меня, я вам проигрываю. Я не позволю!

Три подруги с любовью смотрели на нее: в ореоле золотых кудрей она выглядела прелестной, как только что вылупившийся цыпленок.

— Ты дурочка, — ласково сказала Эсма. — Но если не хочешь, чтобы Таппи соблазняли, будь по-твоему.

— А разве невозможно просто уложить Каролу ночью в его постель? — спросила Джина. — Он ее не ждет, и это будет приятным сюрпризом. Конечно, если ты действительно считаешь, что Кароле необходимо прибегнуть к столь радикальным мерам.

— Да, считаю. Таппи был унижен перед большей частью света. Он мужчина, с мужской нелюбовью к неловким ситуациям, — ответила Эсма. — На месте Таппи я бы даже близко не подошла к своей жене, вне зависимости от того, насколько я очарована ею. А он тобой очарован, дорогая.

— Он не может быть очарован, раз ты думаешь, что он готов лечь в постель с любой из вас, — возразила Карола.

— Я абсолютно уверена, что любая из нас может без всяких усилий завлечь беззащитного мужчину в свою постель. Это касается и тебя. — Эсма строго взглянула на Элен.

— Что я скажу, когда он войдет в комнату? О, я не смогу! Я забыла про его слугу.

— Мы подкупим его, тогда он будет вынужден раздеваться самостоятельно. Все комнаты для гостей у леди Троубридж практически одинаковы. — Эсма кивнула в сторону постели с тяжелым пологом. — Он даже не заподозрит, что ты здесь, пока не разденется и не окажется в постели.

— Но что я ему скажу?

— Ничего, — вставила Джина.

— Как ничего? — Глаза у Каролы округлились. Джина озорно улыбнулась.

— Вообще ничего.

— Ты меняешься прямо на глазах, Эмброджина Серрард, — с восхищением произнесла Эсма. — Что случилось с твоим герцогским фасадом?

— Герцогиня привыкает к молчанию, если этого требуют обстоятельства.

— Так я и думала, — ответила Эсма, подмигнув.

— Ладно, — вздохнула Карола, склоняясь под бременем необходимости. — Я это сделаю.

— Хорошо. Я велю своей горничной подкупить его слугу, а мы… — Эсма взглянула на Джину и Элен, — задержим лорда Перуинкла в бальном зале до подходящего момента.

— Какого момента? — спросила Карола.

— Одиннадцать часов. Мы не позволим Таппи уйти раньше, и у тебя будет время удобно расположиться в его постели.

— Я должна попросить у всех прощения, — поднимаясь сказала Джина, бросив взгляд на каминные часы.

— Почему? Я надеялась, ты прокатишься со мною верхом, — сказала Элен.

— Я договорилась с Кэмом о встрече в библиотеке.

— О! — хихикнула Эсма. — Красавец муж!

— Он не муж. Хорошо, муж, только уже ненадолго. Я обещала ввести его в курс дел, о которых пишет Биксфидл. Он намерен сам взяться за управление поместьем.

— Ну, это большой прогресс! — сказала Эсма. — Возможно, он в конце концов расстанется с детством.

— Это нечестно, — запротестовала Джина. — Живя в Греции, он представления не имел, что это за работа.

Элен прикоснулась к ее руке.

— Но как замечательно, что он, поняв это, тут же решил сам заняться делами.

— На твоем месте я бы держала мужа на туго натянутом поводке, — заявила Эсма. — Он без промедления вернет тебе всю работу, если ты дашь ему хоть малейшую поблажку или покажешь, что она тебе нравится.

— Я буду скучать по ней, — призналась Джина. — Она доставляла мне удовольствие, и чем я заполню дни? Себастьян говорит, что у него двое превосходных управляющих.

— Маркиз непременно должен иметь двоих, когда достаточно и одного, — резко бросила Эсма. — Полагаю, у тебя не останется времени для работы. Тебе и целого дня не хватит, чтобы соответствовать представлению Боннингтона о настоящей леди.

Джина взяла перчатки.

— Я лучше пойду, Эсма, пока мы не поругались. Надеюсь увидеть всех за ужином.

Когда она вышла, Элен озабоченно взглянула на подругу:

— Зачем так резко, дорогая?

Эсма закусила губу.

— Я свинья, не правда ли?

— Ничего ужасного.

— Последние дни меня снедает ревность. Я чувствую себя, как пятилетний ребенок, попавший в чужую детскую. Я отчаянно хочу такую же красивую и не хочу мою собственную.

— Я не помню мужа Джины, — сказала Элен. — Думаю, я видела его, прежде чем он уехал, но я тогда была ребенком. Он действительно так красив?

— Это не герцог, — ответила Эсма.

— Бедняжка. — Элен погладила ее по щеке.

— Я отдам Таппи, если ты его хочешь, — уныло сказала Карола.

— Тогда у нас возникнет настоящая путаница, — хихикнула Эсма. — Представь себе, Таппи гоняется за форелью Джины, а мы с тобой обе гоняемся за Таппи!

Элен встала.

— Не покататься ли нам верхом? Утром привезли мою кобылу, и мне не терпится вывести ее на прогулку. Карола?

Та оторвалась от скорбного изучения своего носового платка.

— Я не могу.

— Можешь, — твердо сказала Элен. — Вечером ты будешь неважно выглядеть, если целый день просидишь дома.

— Как только я начинаю вспоминать о сегодняшнем вечере, мне становится дурно, — прошептала Карола.

— Давайте прокатимся. Я избавлюсь от злобного настроения, Карола от своей хандры, да и Элен наконец, обретет спокойствие. Когда ты поведешь себя так же глупо, как все мы, Элен, я буду рядом, чтобы торжествовать.

Подруга улыбнулась:

— Только не я.

Джина вошла в библиотеку, твердо решив не заниматься с мужем праздным времяпрепровождением. Хватит! Только весь ужас в том, что поцелуи Кэма были для нее почти неотразимыми. А разве большую часть своей жизни она не сгорала от желания стать настоящей женой, частью настоящей семьи? И теперь пожертвовать всем этим ради нескольких поцелуев? Вернуться обратно в Гертон, в то время как ее муж уплывет к своим Дианам? Она не могла этого допустить. Не могла больше вести одинокую жизнь герцогини, без мужа, без детей. Она хотела того, что предлагал ей Себастьян: постоянство, семью, верность и любовь.

В конце концов, она видела много браков, начинавшихся страстью и закончившихся ничем. Пример у нее перед глазами: Элен и ее муж. Когда они были молоденькими девушками, она ужасно завидовала Элен, которая сбежала в Грета-Грин с красивым аристократом. Завидовала целый год, пока графиня не покинула дом своего мужа и тот мгновенно не заменил ее компанией русских певичек.

Кэм ожидал ее за длинным столом, на виске у него опять виднелся след мела.

— Ты рисовал? — спросила она.

— Да, утро было прекрасное. У меня возникла пара идей насчет мраморного блока Стивена.

Но он ничего больше не добавил, а Джина поостереглась расспрашивать, ведь он, в конце концов, ваял Эсму.

Кэм взял стопку бумаг, которые Джина принесла с собой.

— Вопросы Биксфидла?

Она кивнула.

— Некоторые он лишь пересылает мне, другие пишет сам. Я рассортировала их на две стопки. — Джина взяла добрую треть всех бумаг. — Тут вопросы об улучшении землепользования и сельского хозяйства. Эти касаются поместья, а здесь прочие дела.

— Давай начнем с прочих. — Кэм подвинул жене кресло, тоже сел и взял одну из бумаг. — А зачем он хочет подстричь живую изгородь? Почему она не может просто расти сама по себе?

— Поля разделены живой изгородью, — объяснила Джина, — и во время охоты на лис нужно, чтобы люди могли свободно преодолевать препятствия.

Кэм нахмурился.

— А кто охотится на нашей земле?

— Ты! — подняла брови Джина.

— Я не охотник!

— О! Но твой отец…

— Я знаю, — ответил Кэм с ноткой усталости в голосе. — Мой отец был великим охотником. А еще большее удовольствие получал, если мог вытоптать чей-нибудь огород, преследуя маленькое дикое создание. И что, изгороди всегда стригли так, чтобы их можно было перепрыгнуть?

Джина поколебалась и затем сказала, осторожно подбирая слова:

— После того как твой отец в 1802 году оказался прикован к постели, я позволила им расти. Но Биксфидл был этим недоволен и ежегодно умоляет, чтобы мы снова подстригли изгороди. — Улыбка мужа заставила ее моргнуть, и она быстро придвинула ему очередной лист: — Это планы обедов для сельских жителей при сборе урожая.

— Я не помню никаких обедов при сборе урожая, — сказал Кэм.

— 1803 год оказался страшно неурожайным, поэтому я ввела обеды. А также позволила, — твердо прибавила Джина, — охотиться на дичь в лесу. Боюсь, при следующей встрече с тобой Биксфидл непременно пожалуется на меня.

— А с чего бы ему так волноваться?

— У него свои представления о роли герцога. И ему особенно не понравилось, когда я освободила от работы егерей. Но какой смысл нанимать их, если не собираюсь устраивать охоту на нашей земле?

— Позволь мне угадать. — Криво улыбнувшись, герцог коснулся пальцем ее носа. — Егеря были уволены в 1802 году, то есть когда заболел мой отец.

Интимность ситуации лишала Джину присутствия духа, ослабляла ее решимость, она почувствовала, что краснеет.

— Давай перейдем к дому, — сказала она.

Кэм молча посмотрел на нее и кивнул:

— Давай.

Так они сидели бок о бок, герцог и герцогиня, работая над кипой бумаг. Через какое-то время слуга принес им чай, они продолжали работать. Наконец Кэм встал и потянулся:

— Боже всемогущий, у меня совершенно затекла спина. Давай продолжим завтра.

Подняв голову, Джина с удивлением обнаружила, что солнечный свет, падавший сквозь окна библиотеки, давно померк.

— До сих пор не могу понять, зачем нам столько масла, — сказал Кэм. — Шестьсот галлонов — это сверх всякой меры.

— У нас большое количество масляных ламп, — сообщила Джина. — Конечно, в городском доме их можно бы заменить газовыми. В банкетных комнатах павильона Брайтон мы устанавливаем газовое освещение, но вдруг лампы взорвутся? Кто-то говорил мне, что газ ужасно опасен.

— Я ничего про это не знаю, — сказал Кэм.

— А чем пользуются в Греции?

— Свечи… солнце… кожа прекрасной женщины. Наклонившись, он так быстро поцеловал ее в щеку, что она даже не успела ощутить прикосновение его губ. Джина посмотрела на свои руки. Она умудрилась испачкать чернилами запястье.

— Кэм, — спокойно произнесла она, — мы должны прекратить это… поведение.

Он повернулся, оторвавшись от изучения книг леди Троубридж:

— Какое поведение?

— Поцелуи.

— Ах, это! Но я люблю целовать тебя, — ответил ее распутный супруг.

Джина испугалась. А в результате одинокая постель и ответы на письма Биксфидла, пока ее муж будет купаться в теплом море. Она быстро отвела взгляд и сжала зубы. Но Кэм поднял ее на ноги, поцеловал в уголок рта, и она затрепетала.

— Джина, могу я проводить тебя до комнаты?

Она дрожала, словно пойманная птица, а он покрывал ее лицо поцелуями.

— Я хочу тебя.

Его голос напомнил ей о смехе, безответственности, обнаженных статуях, греческом солнце, нагихженщинах и ждущей его возвращения Мариссе…

Джина оттолкнула его руки. Щеки у нее пылали, губы тряслись, но голос был твердым:

— Это плохая идея, Кэм.

На лице герцога мгновенно появилось сдержанно-небрежное выражение.

— Почему? Мы оба могли бы получить удовольствие.

— Ты хочешь получить удовольствие и потом без всякого ущерба для себя преспокойно уехать. — В ее глазах было презрение. — В этом ты весь, Кэм.

— Не вижу тут ничего плохого. — Он пытался обуздать свою раздражительность.

— Возможно, ничего плохого здесь нет. С твоей точки зрения.

— Похоже, ты начинаешь читать мораль, — убийствено-вежливым тоном сказал он. — Могу я напомнить вам, леди жена, что у меня есть благоприятная возможность и законное право брать ваше тело, когда я захочу? Но я предпочитаю игнорировать признаки твоей добровольной готовности, хотя у меня создалось отчетливое впечатление…

Джина прервала его. Герцогини никогда не прерывают собеседника, но она утеряла все притязания на достоинство.

— Мне нравится целовать тебя, — сказала она, покраснев. — Мне нравится, как ты, как ты… — Кэм смотрел на ее, сраженный откровенностью. — Но ты говоришь только об удовольствии, ни о чем другом.

— А чего ты еще хочешь? — спросил он в искреннем замешательстве.

— Мне двадцать три года. Я хочу жить с мужем, иметь детей, и это вполне разумное желание. А ты предлагаешь мне только удовольствие, предпочитая не замечать неприятной для тебя правды. Например, что твоя жена двенадцать лет сидит дома одна, в то время как ты развлекаешься со своей греческой любовницей.

Кэм нахмурился.

— Ты никогда не говорила, что тебя волнует, где я нахожусь. И ты никогда не просила меня вернуться, пока тебе не понадобился развод.

— А ты бы вернулся, если бы я попросила? — Она ждала, но ответа не получила. — Ты бы оставил Мариссу, если бы я попросила? — Он смотрел на нее, сжав зубы. — Я думаю, что семейная жизнь не в твоем характере.

Кэм всегда говорил, что не создан для брака, всегда шутил, что он рано женившийся среди убежденных холостяков. Но сейчас, когда то же самое говорила Джина, ему это не нравилось. Будучи ветераном тысячи неприятных семейных баталий, он быстро овладел собой.

— Все это не имеет отношения к браку, — заметил он, нарочито медленно опуская закатанные рукава. — Это вопрос желания. Поскольку ты говоришь откровенно, я тоже буду откровенен с тобой. Я хочу тебя, Джина. — Он шагнул к ней. — Я хочу войти в тебя. И ты хочешь того же. — Она молчала, неспособная унять палящий огонь в животе и морщась от унижения. — Желание — естественное человеческое чувство, и, конечно, я пойму, если ты захочешь познать его со своим будущим мужем, а не со мной. Поэтому нет нужды меня оскорблять. В восемнадцать лет я не хотел на тебе жениться, Джина. Будь у меня настоящая жена, которую выбрал я сам, я бы не оставил ее на двенадцать лет, да и любовницу не завел бы. Так что несправедливо критиковать меня за нарушение клятв, предписанных моим отцом.

Джина почувствовала такой стыд, будто ее окунули в горячую воду.

— Извини, — прошептала она.

— Тебе не за что извиняться. Мы оба — жертвы моего отца, не первые и не последние.

Она взглянула на него и вдруг поняла, что любит мужа. Он стоял, улыбаясь своей кривой улыбкой, и больше всего на свете ей захотелось протянуть к нему руки и сказать: «Иди ко мне. Поцелуй меня. Полюби меня. Забери меня в свою комнату».

— Марисса замужем за добрым рыбаком, — сказал Кэм. — Она была моей любовницей, но три года назад я танцевал на ее свадьбе. Мы радовались жизни, однако наша дружба не имела последствий для нас обоих.

Теперь Джина знала, что для нее имеет значение только любовь, ее любовь к нему. И не будущая, а настоящая.

Кэм опять взял ее за руки.

— У меня нет права спрашивать, но можно я… можем ли мы… — Видимо, он сам не знал, что хотел сказать, или не знал, как это выразить. Он лишь подал ей руку, согнутую в локте. — Я буду твоим временным мужем, Джина. Но мне нравится быть твоим. Могу я проводить тебя до комнаты?

Джина глубоко вздохнула.

— Думаю, можешь, — сказала она.

Взглянув на жену, Кэм склонил голову, поцеловал ее, затем обнял за талию, и они направилась к дверям библиотеки.

Загрузка...