Вместе на Край Света

ГЛАВА I. ВЕСТНИК

На дворе стоял самый обычный солнечный день, не предвещавший ничего особенного – всё так же звонко пели птицы, всё так же безмятежно покачивались от лёгкого ветра вековые деревья и кустарники, шелестя своей листвой. Уже с семи часов утра работал трактир, и не только он: жители поместья Блюменталь на ногах ни свет, ни заря, с пяти утра – Хайди ушла доить корову и козу; Гвидо направился в лес за связкой отборных дров. Гертруда заторопилась на рынок, а Грета, наготовив яств, несла их в ближайшую таверну к своей подруге, ворчливой Эрне, которая обслуживала посетителей.

– Брага, эль и ром! Чего изволят господа? – Сонно, недовольно вопрошала Эрна. – Будет вам и курочка…

Да, похоже, сегодня она была не в духе, но только потому, что ночью произошёл небольшой пожар – горел сарай её соседки, прачки Ирмы, которая также трудилась в таверне. И хотя всё обошлось, ни та, ни другая сегодня явно не выспались; это было очевидно.

Вернеру, у которого сегодня был день рождения (сыну кузнеца стукнуло восемь) разрешили нынче ничего не делать, и он с радостью понёсся в самое сердце Блюменталя, где кипела жизнь.

По дороге мальчик забрёл на пасеку, но был закономерно ужален роем пчёл, которые были не рады, что их побеспокоили. Охая, искусанный Вернер пошёл дальше, пока не наткнулся на следующее зрелище.

В саду играли две девочки, одна из которых, лет пяти-шести, выделялась своей невиданной красой. Ясные васильковые глаза, длинные, слегка волнистые волосы цвета спелой ржи, слегка вздёрнутый носик, румяные щёчки и милые ушки… И личико этой девочки не портили даже веснушки.

Другая девочка – постарше; она была более задумчивой, и обладала более короткими, кудрявыми волосами каштанового цвета.

Девочки играли с котятами, которых Вернер насчитал аж девять душ. Самый неусидчивый котёнок, которого девочки звали Дымок за его пепельно-серую окраску, неожиданно вырвался и, перебежав дорогу, забрался на дерево, отчаянно мяукая – наверное, он чего-то испугался? Ведь кошки всегда чувствуют, когда рядом зло…

Одна из девочек, смеясь, помчалась за котёнком и залезла на дерево, сев на ту же ветку, в которую вцепился Дымок. Котёнка она отодрала от коры и успела прижать к себе, но не подрассчитала, что ветка не выдержит обоих – и вот, через пару мгновений Эрика (а это была именно она) с криком плюхнулась оземь! И хорошо, что в этот момент проезжала повозка с сеном, и проказница угодила прямо туда. К Эрике тут же подоспела вторая девочка, Ута, а также остальные восемь котят, которые начали ластиться к ней. К счастью, никто не пострадал, включая Дымка, но хозяин повозки, аккуратно высадив Эрику у дороги, погрозил ей и уехал. А та, с ободранными коленями и исцарапанными локтями, окружённая котятами, похоже, была сейчас самой счастливой девочкой в мире. Довольно улыбаясь, она выдавила из себя нечто вроде «какие пуфыфтые коськи…» и, зевая, чуть не уснула на приятном солнцепёке, ведь стоял уже полдень, время обеда и последующего за ним тихого часа.

Ута растолкала, расшевелила Эрику и отвела домой, а наблюдавший за всем этим Вернер только улыбался. Мальчик обязательно прибежал бы на помощь, ведь его сердце замерло при падении Эрики, но повозка с сеном подвернулась раньше, чем смог бы подоспеть сын кузнеца. Вздохнув с облегчением, Вернер продолжил было свой путь, но на плечо ему уселась Вредная Птица. О, это пернатое чудище преследовало мальчика уже несколько дней, но всегда как-то ненавязчиво, пролетая мимо. Мальчик попытался избавиться от надоедливого существа.

Галдя, Вредная Птица отлетела на несколько шагов, а потом уселась поодаль, на ближайший валун.

– Что тебе от меня надо? – С раздражением воскликнул Вернер. – Гадкое, противное создание…

Вредная Птица покаркала ещё немного, и куда-то улетела, а сын кузнеца, возвращаясь домой на обед, встретил своего лучшего друга, стихоплёта Эмиля, который опять начал излагать ему в стихотворной форме дифирамбы о том, как сильно он влюблён в Эльзу. Эльза же умела красиво играть на арфе; эта была спокойная, но немного грустная девочка лет девяти с глубокими, пронзительными, печальными глазами цвета неба и взъерошенными золотистыми волосами. Она всегда носила шляпку и длиннополую тунику, что отличало Эльзу от нарядов её сверстниц. Сам же Эмиль являл собой образ весельчака, повесы и разгильдяя, но его внутренний мир был богат; также Эмиль мог отдать последнее, что у него есть, и приободрить хорошим словом, и эта его черта сохранится на всю его жизнь.

Тем временем в таверне людей становилось всё больше и больше, ведь в это время суток обедали все. Кому-то было ближе отобедать в таверне, нежели делать большой крюк и кушать у себя дома, потому что поле, на котором работали крестьяне, находилось рядом, также как и шахты с каменоломнями. Ральф-охотник, Рудольф-рудокоп, Феликс-ювелир, Эдмунд-гончар, Хорст-конюх – все эти люди были завсегдатаями таверны. Помимо них, таверну посещали и мастер Ханс с женой своею, Ханнелорой. У Ханса-ткача была своя прядильная мастерская, в которой трудился он сам, иногда подключая и Ханнелору, знатную искусницу и рукоделицу.

Другие захаживали сюда не так часто, а то и вовсе, как случится – к этой категории относились такие постояльцы, как странствующий купец Лампрехт, друид и лекарь Алайсиаг и некоторые другие. Также в таверну иногда захаживали злые торговцы из Гильдии, которые ввели монополию на некоторые товары, из-за чего между ними и Лампрехтом постоянно происходили ссоры. Алайсиаг и вовсе приходил, как говориться, раз в год по заказу, поскольку жил он в своей пещере аскетом и отшельником. И приходил он не столько вкушать яства, сколько узнать, что деется в мире людей – ведь за едой, а уж тем более за крепким питием у многих развязываются языки; и что у жаждущего на уме, то у бражника на языке. Из сплетен и здорового говора друид складывал, как по паззлам, общую картину бытия. Он всё время слушал и молчал; иногда вздыхал. Но никогда этот человек не вступал в диалог; не принимал открыто чью-либо сторону, если вёлся крепкий спор. Но, выходя за дверь, сей старец, преисполненный каких-то своих, понятных лишь ему самому светлых и великих дум, хлопал по плечу наиболее правых, и подбадривал обездоленных монеткой-другой, хотя мог остаться голодным сам.

Итак, сегодня на обед Грета наготовила кучу самой разнообразной вкуснятины – жареную утку, печёные яблоки, картофельное пюре с подливой, суп молочный с пенкой, манную кашу, томатный соус, морковный салат с луком и перцем, котлеты и шницель, судака и сёмгу, печень трески, свиной рулет, отбивную из телятины, кабанчика на вертеле, ваниль и розмарин, шоколадные шарики – ну и, разумеется, всевозможные колбаски-сосиски-сардельки (куда же без них?). От всего того, что было сегодня в меню, у посетителей разбегались глаза и текли слюни. Тут вам и квас, и пиво, и вино; какао, кофе, чай, ликёр, кисель, компот и много чего ещё. Бедная Эрна разносила заказы на столики, певунья Паула развлекала гостей своим прекрасным голосом, и прачке Ирме тоже хватало работы. А Грета радовалась, что всё успела приготовить к обеду, и, вытирая пот со лба, отправилась восвояси. Детей у них с Мартином не было, поэтому она готовила для всех и от всей души; весь Блюменталь был для Греты одной большой и дружной семьёй.

В то время, пока таверна кормила проголодавшихся работников сытным и вкусным обедом, вдали от этих чудесных и прекрасных мест, где-то на самом севере королевства, в сторожевой башне было не до еды: стражника Майнхарда мучило какое-то нехорошее предчувствие, и он никак не мог взять в толк, что именно его тяготит – то ли то, что сегодняшний день чересчур умиротворённый, то ли то, что на севере несколькими днями ранее было какое-то странное и непонятное кратковременное движение, которое также внезапно прекратилось, но какой-то нехороший осадок в душе остался. Не нравилось Майнхарду это затишье перед бурей, и он ещё внимательнее стал оглядывать местность в пределах видимости своего форпоста на этой границе. А Вредная Птица пролетела мимо, но соглядатай не придал этому никакого значения.

Вернёмся же в харчевню и узнаем, что происходит там.

– Ну что, Хорст, как твои лошади? – Спросил Феликс и тут же пошутил: – Не желаешь для них подковы с бриллиантами?

Оба рассмеялись.

– Определённо, в моём животе завелось три кабанчика – настолько я голоден! – Не выдержал Эдмунд (он любил поесть). – Эй, хозяйка! Неси следующее блюдо – я с превеликим удовольствием его наверну!

Только он это произнёс, как в трактир пожаловал Рудольф, и не один: с ним были родственные людям существа – коренастые кобольды и стромкарлы из подгорной Подземки; они состояли в Артели и являлись хорошими наёмными работниками, поскольку лучше переносили темень, сырость и большую глубину. Кобольды специализировались на извлечении руды из скальных пород, а стромкарлы добывали различные полезные ископаемые из низин. И те, и другие имели почёт и уважение среди людей; смеяться над их небольшим ростом, длинными густыми бородами и своеобразной манерой общения (их просторечный язык далёк от Высокого наречия) – признак дурного тона. Их родичи, цверги и свартальвы жили в горах далеко на севере, обладали крутым нравом и ещё более крепким телосложением.

– Эрна, золотко, наложи каши и нашим ограм! Они устали с дороги, много возили камней. Пусть набираются сил; вот так, да, за это самое, угу. – Просили кобольды и стромкарлы.

У огров и впрямь был жалкий вид, хоть и сильные они весьма: шутка ли, на глубине шести футов перетаскивать сверхтяжёлые глыбы!

После в харчевню заглянул сам Тиль Мергенталер, стрелок гвардии короля. Это был славный малый лет тридцати, высокого роста и положения, и для какой-то там мелкой придорожной таверны была большая честь принимать подобного гостя. Но сам Тиль никогда не важничал, и даже просил опускать приставку «фон» к своей фамилии (он был из придворной знати), когда к нему обращались. Многие бюргеры и в подмётки не годились этому человеку, и благородства ему было не занимать.

Зайдя внутрь помещения и закрыв за собой дверь (как и подобает воспитанному вельможе), Тиль повесил свой арбалет на стену. Видимо, он тут проездом; наверное, какие-то дела, ведь в его задачи обычно входит объезд близлежащих краёв для отчёта королю.

На самом же Тиле не было лица. Он не первый раз бывает здесь, но очень редко. И вот сегодня он приземлился на табуретку сам не свой; какой-то весь понурый, очень озадаченный чем-то.

– Приветствуем тебя, ландграф! С добром ли? – Поздоровались со стрелком все присутствующие и, перемигиваясь, пожимая плечами и кивая головами, окружили его столик, поднявшись со своих мест.

– Уж не знаю, что и ответить вам, о господа; но не далее, как несколько часов назад, когда я направлялся из деревни Лёвенсдорф в ваше поместье, меня настиг кровавый дождь. Небо плакало кровавыми слезами, и мне невдомёк, с чего бы это. Провалиться мне на этом самом месте в бездну, коль я лгу, или я не Тиль Мергенталер! – Устало выдавил из себя арбалетчик, владетельный князь всех этих краёв.

– Так не бывает! – Ахнули все, и даже видавшие виды стромкарлы и кобольды были удивлены и сбиты с толку. И тут…

Погода испортилась резко; практически мгновенно. Небо почернело средь бела дня, но спустя некоторое время прояснилось, как будто кто-то играл с фонарём, то включая, то выключая его. Немного погодя сильнейший ветер нагнал свинцовые тучи, которые проносились очень низко и с огромной скоростью. Стало прохладно, даже холодно, хотя обычно в это время года стояли ясные дни многими неделями подряд.

Сверкнула молния, и грянул гром; началась гроза. Гремело так, что у таверны повылетали окна, а крышу (на которой сидела вездесущая Вредная Птица) несколькими мгновениями ранее сорвал ледяной ветер; пернатое творение перелетело на дерево. От грохота грома люди зажимали уши, а посыпавшийся град бил больно и часто. Ливень, мощный ливень обрушился на Блюменталь, размывая все дороги и тропинки.

– Ну, хоть не багровый! – Заметили кобольды, когда ливень прекратился. – Капли прозрачные, а это уже хорошо.

– Мы всё починим тебе, Эрна. – Успокаивали стромкарлы хозяйку таверны, которая стенала, воздев руки к небу. – И окна вставим и крышу на место водрузим.

– За несколько бесплатных ужинов? Знаю я вас, хитрецы!

– За просто так. – Обиделись те в ответ.

Немного усилий и терпения – и вот, таверна как новая, потому что есть ещё на этом свете мастера, которые творят чудеса.

Дождь утих окончательно; из-за кучево-дождевых облаков выглянуло солнце. Красивая тройная радуга раскинулась на небе, радуя прикованные к ней взоры. Вместо урагана – лёгкий ветерок, словно и не происходило ничего до этого.

– Что это было? – Спросил поражённый Феликс – он был впечатлительной натурой.

– Сколько я живу здесь, не припомню такого. – Задумчиво вымолвил Хорст. – В наших краях такая непогода – странное явление.

– А ещё интереснее то, что перед всем этим не летали низко чайки. – Высказался Эдмунд.

– Они не вообще сегодня не летали. – Добавил Ральф, покуривая трубку.

У многих было испорчено и настроение, и намокшая одежда, но хуже всего было Эрне – многие из блюд, с такой любовью приготовленных Гретой, попав под дождь из-за сорванной ветром крыши, теперь пришлось отнести хрюкам – те-то съедят всё, что им дадут.

– Не расстраивайся. – Бросил плачущей Эрне собравшийся в обратный путь Тиль Мергенталер. – Поверь мне на слово: это ещё не самое страшное, что могло приключиться.

– Обсушись, господин! Далёк твой путь. – Подняла заплаканное лицо хозяйка таверны.

– Солнце высушит. – Хмуро ответил ей ландграф и, сев на своего коня, ускакал прочь…

Вернер, выждав, пока наладится погода, выбрался из своего укрытия – ливень застал его по дороге домой, и сын кузнеца так и не пообедал. Убежищем ему послужило какое-то заброшенное крытое сооружение, одиноко стоявшее в поле у дороги.

Мальчик, нарвав полевых цветов, ещё мокрых от проливного дождя и от этого ещё более благоухающих, направился в сад, где видел Эрику – может быть, она придёт после обеда туда поиграть?

Вернеру несказанно повезло: Эрика неторопливо шла в сад с другой стороны; её силуэт виднелся на горизонте.

Мальчик немного срезал и подошёл к ней, протягивая букет дивно пахнущих соцветий.

– Это тебе. – Улыбаясь, молвил он и покраснел, как рак – он волновался.

– Ой, какие чудесные цветы! – Обрадовалась Эрика, глядя на ромашки и васильки, и тоже зашлась краской – на её щёчках играл румянец. – А я иду собирать грибы после дождика. Пойдёшь со мной?

– Конечно! Но тогда лучше не в сад, а в лес!

– Но мне далеко нельзя… – Вздохнула та.

– А мы не будем долго бродить по лесу; наберём в твою корзинку самых отборных грибов – и сразу обратно. Одна нога здесь, другая – там.

Взявшись за руки, дети развернулись и зашагали в сторону дома Вернера – ведь до леса там рукой подать.

Пока они шли, дочь мельника, не будучи жадной девочкой, угостила своего попутчика кусочком яблочного пирога, который собрала ей в дорогу Хайди:

– Вот, бери. Перекусим по пути.

Проголодавшийся Вернер съел свою долю за пару минут, не забыв поблагодарить.

– Эрика, а у меня сегодня день рождения! Вечером в нашем доме будет большой праздник… Ты придёшь? Я приглашаю.

– Наша Эмма выфла жамуш. – Только и выговорила девочка набитым ртом. – То есть, только собирается – разве ты не знал? – Прожевав, добавила она. – Её сосватал один рыцарь из Эйленштайна. Такой большой, и на белом коне. Он даже разрешил своего коня погладить! Я была так рада!

– Значит, ты не придёшь… – Опечалился сын Вильгельма и Гертруды.

– Я буду помогать своей сестрёнке, Вернер. – Опять вздохнула Эрика. – Весь вечер мы с мамой будем шить ей платье. Уже неделю шьём; немножко осталось. Ну а ты расти большой! – Засмеялась она.

– Моя мама шьёт. Хочешь, я скажу ей? Она вам поможет.

– Подвенечное платье должно быть сшито в доме невесты, и только её родными; так велит обычай. – Улыбнулась девочка. – А сколько тебе исполнилось? – Поинтересовалась она.

– Восемь.

Зайдя в сосновый бор, Эрика всей грудью вдохнула аромат ещё мокрой травы и листвы:

– Какой дивный запах! Озон… Я давно мечтала посетить это место. Я твоя должница, Вернер; спасибо за то, что ты меня сюда привёл…

Это был совсем другой мир, совсем непохожий на сад, поле, дорогу или дом – хвойный лес, плавно переходящий в широколиственный, притягивал своей красотой; он завораживал. И вправду, тут было на что посмотреть и что послушать: переливы-перезвоны всяких разных птиц, включая одиночные выкрики пролетающих ласточек, стрижей, вальдшнепов и кроншнепов. Стрижи и ласточки тоже были гостями этого леса, поскольку гнездились под крышами пустых и старых зданий. Вернер уже видел их, когда прятался от дождя в лачуге – стрижи с шумом проносились мимо его носа с бешеной скоростью (да так, что их оперение не успевало намокнуть), а ласточки показались ему самыми изящными из всех птиц.

Сосны были не единственными деревьями в этом лесу, хоть и преобладали в нём количеством. Видимо, неподалёку располагался водоём, потому что дети заметили аиста и цаплю, а в небе пролетела стая журавлей. В лес залетела и Вредная Птица, но дети были так поглощены созерцанием природы, что не заметили её.

Откуда ни возьмись, появился большой ёж. Эрика хотела его взять на руки, но тот быстро юркнул куда-то. Кузнечики, мотыли и неясыти; полёвка; озорные белки, непринуждённо перепрыгивающие с ветки на ветку – загляденьем было сие зрелище.

– Ой, Вернер… Лепрекон! – Захлопала в ладоши девочка, разглядев среди кустов какого-то зеленоватого человечка в шляпе алого цвета. Но мальчик её не услышал, увлечённо собирая сосновые шишки, валявшиеся на земле. Грибы они уже собрали – в лукошке валялись рыжики, волнушки, лисички, опята, дождевики, боровики, подосиновики, подберёзовики, трюфели и шампиньоны; всего понемногу.

Любопытство в очередной раз взяло вверх, и девочка отправилась за лепреконом, который уводил её всё дальше и дальше…

– Эрика, ты где? – Приподняв голову, окликнул Вернер дочку мельника, но той и след простыл. Мальчик стал оглядываться по сторонам и внимательно прислушиваться к каждому шороху.

Внезапно послышался слабый детский крик. Сын кузнеца не на шутку перепугался и бросился туда, откуда, по его предположению, доносился крик.

Вскоре он вышел к какому-то мутному пруду, покрытому тиной, и на поверхности пруда плавали росянка, кувшинки и колокольчики. И тут Вернер заметил Эрику, неуклюже барахтающуюся в воде. Видимо, водоём был неглубокий, но девочку засасывало всё глубже и глубже. Отчаявшаяся, обессиленная, она уже почти не сопротивлялась.

– Болото! – Закричал мальчик. – Эрика, держись!

Побросав корзину с шишками и корзину с грибами на землю, Вернер вытащил из кармана своих штанов верёвку (которую всегда с собой носил, на все случаи жизни), подбежал к краю берега и один конец бечёвки кинул утопающей, и тот хлестнул дочь мельника по плечу.

– Хватайся скорее! – Громко воззвал Вернер.

Из последних сил Эрика ухватилась за противоположный конец верёвки обеими руками, и мальчик стал тащить её оттуда прочь, пятясь назад, и не увидел ветку дерева за своей спиной, больно ударившись, но на ногах он удержался.

Вытащив таки свою приятельницу из лап вязкой жидкости, Вернер начал её укорять:

– Куда тебя понесло?! Я так испугался за тебя… Больше так не делай!

Оба замёрзли – день клонился к вечеру; их трясло, как грушу.

Эрика молчала, дрожа от прохлады, сырости и страха, точно осиновый лист.

– Как собака чихает? – Неожиданно спросил Вернер, присев перед спутницей на корточки, пытаясь заглянуть ей в глаза. Та широко распахнула два зеркала своей души, но ничего ему не ответила.

– Как кошка умывается? – Задал очередной вопрос мальчик.

Дочь мельника, почувствовав какой-то подвох, вопросительно посмотрела на своего друга.

– А как хомяк кушает? Как белочка грызёт орешки? – Не унимался мальчуган. Эрика прыснула от смеха, но быстро его подавила.

Когда же Вернер начал показывать, как чихает собака, как умывается кошка, как ест хомяк да как белка грызёт припасённые ей орехи, девочка не выдержала и уже хохотала вовсю.

– Вернер, ну ты чего? – Смеялась Эрика, игриво толкая того в грудь ручками.

– Ну, слава Богу. – Вздохнул с облегчением сын Вильгельма-кузнеца.– А то я уже думал, что никогда не подниму тебе настроение. Пойдём домой, уже поздно. Скоро стемнеет, нужно успеть вернуться. Поднимайся! Я доведу тебя.

Мальчик помог ей приподняться.

– А как же твой день рождения? Тебя не будут ругать? Меня-то точно прибьют… Да и идти нам в разные стороны!

Вернер, ничего не отвечая, взял её за руку и повёл за собой. Доведя девочку до самой калитки её дома, он сказал:

– Ты извини меня. Это я виноват; не доглядел. Мне жаль…

Дочь мельника подпрыгнула и, чмокнув того в щёку, убежала восвояси; только её и видели.

А мальчик, краснея, стоял и глядел ей вслед. Поцелуй горел на его щеке, и Вернер приложил к ней свою ладонь.

– Это был лучший день рождения в моей жизни! – Изрёк он и зашагал домой.

Хайди и Дитмар, завидев грязнулю-дочь в испачканном платье, с растрёпанными волосами и с двумя полными корзинками в руках, захотели одновременно и отлупить, и прижать к груди:

– Ты где была?! Отвечай немедленно!

Та послушно всё изложила.

– Отныне ты наказана. – Ворчали родители, сетуя и отмывая свою нерадивую дочь от грязи, после вытирая насухо полотенцем. – С этих пор ни на шаг из дома! Никакого леса! И чтобы мы ни слова больше не слышали ни о каком Вернере!

Ревя, Эрика убежала к себе в комнату и заперлась там. Она свернулась в самый беспомощный комочек в мире, и стала жалобно хныкать горькими слезами, предварительно накрывшись одеялом с головой.

Через час послышался стук.

– Эрика, это мама и папа. Открывай…

Девочка выполнила их просьбу и снова рухнула на свою кровать.

Хайди присела на краешек её постели и нежно, заботливо погладила дочь.

– У нас забот невпроворот: Эмма скоро покинет наше гнёздышко… Я сегодня рассчитывала на твою поддержку – думала, ты поможешь мне с платьем; его нужно закончить.

Эрика надула губки.

– У меня чуть сердце не ушло в пятки. – Наклонилась Хайди. – Я оббежала всех соседей, всех на уши поставила. Однажды ты подрастёшь, и тоже станешь мамой. Тогда поймёшь, почему я так переживаю.

Они обнялись.

– Спи сладко, мой птенчик; мой котёнок, моё солнышко… – Поцеловав дочку, Хайди вышла из её комнаты.

«Моё сокровище», добавила она уже немного погодя, стоя за дверью, и ушла шить; шить всю ночь напролёт.

Только неспокойной оказалась эта ночь: внезапно погиб старший сын егеря Вальдемара, воин Майнхард, сражённый длинной чёрной стрелой. Но, умирая, он успел дёрнуть несколько раз за цепь, намотанную на язык большого тяжёлого колокола, звон которого разнёсся на несколько лиг вокруг. Колокол висел непосредственно в сторожевой башне, а сама башня, будучи частью хорошо укреплённого замка, выдавалась немного вперёд, в сторону Севера; в её цели и задачи входили наблюдение и оповещение. Поэтому тот, кто совершил сие беззаконие, поступил очень расчётливо: теперь замок остался без ушей и глаз; без постового – как без рук.

Гул медной громадины немедленно услыхали ландскнехты из гарнизона «Северная застава», которые базировались в этом же замке.

Все проснулись. Зажглись огни. Кто-то выбежал наружу, озираясь по сторонам.

– Что происходит? – Спросонок зевнул один риттер, ничего не понимая.

– Сам не знаю. – Едва продрав глаза, засопел носом другой.

– Почему я слышу колокол? – Рявкнул третий (наверное, командир гарнизона). – Я один его слышу? Где Майнхард, чёрт бы его побрал?

– Он же в башне, милорд. – Испуганно произнёс ещё кто-то.

– Гул утихает. – Заметил первый ландскнехт.

– Вот именно; то и странно. – Добавил второй. – Если бы наш постовой был жив, он бы или продолжал звонить, или спустился бы уже сюда вниз по винтовой лестнице.

Все посерели.

– А который час?

– Полночь.

– Что-о?! – Выпалил главарь гарнизона, бледнея ещё больше. – Боевая тревога! Быстро всем одеться! К оружию!

Подняв весь гарнизон на ноги, самый главный велел всем окружить замок для отражения возможных атак, а сам полез в башню.

– Майнхард! Нет!!! – Начальник стражи обнаружил лишь мёртвое тело, постепенно холодеющая рука которого сжимала обрывок листка бумаги со строками: «Простите, моя бдительность не уберегла меня сегодня… И на кого я вас оставлю? Поклон моему отцу».

Тщетно вглядываясь в черноту, хозяин цитадели погрозил неизвестности плотно сжатым кулаком:

– Кто бы ни сделал это, я найду его! Я разыщу эту тварь и спущу с него три шкуры. Он ответит мне за всё. Явись мне, несущий смерть, и мы поквитаемся с тобой!

Однако некто, человек-убийца словно выжидал; наверняка ждал удобного случая, чтобы поодиночке перебить пограничный отряд.

Настал час, и рухнул замертво один из ландскнехтов, а за ним ещё один и ещё.

– Да нас всех тут перебьют! – Возмутился кто-то. – Всё, я умываю руки. Кто со мной? На вольные хлеба.

– Мы же дали клятву королю! – Возразили тому в ответ.

– Охранять северные границы королевства за жалкие гроши? Нет уж, увольте.

Спустившийся вниз начальник стражи, услышав разлад в его стане, сказал следующее:

– Предатели! Вон из строя! Те же, кому дороги честь и доблесть; для кого данное однажды слово – не пустой звук, пусть остаются, чтобы биться до конца.

И никто не посмел уйти, а зачинщики стыдливо склонили свои головы.

– Сегодня был сражён наш друг; наш сухопутный юнга и брат. – Продолжал главарь гарнизона. – Вот, осталось нас много меньше сотни. Но разве мы трусы? Когда это мы бежали, поджав хвосты, точно какие-то щенки? Нет, мы псы войны; мы те, кто принимает на себя первый удар; так примем же его достойно!

Слова говорившего приободрили стоявших.

– Ты, – Скомандовал начальник гарнизона одному из своих людей. – Скачи скорее в Грюнштадт; пусть не опускают мост надо рвом. Ты, – Приказал он второму. – Поспеши быстрее в Дарингард; пусть пришлют нам подмогу. Ты же, – Наказал он третьему. – Возьми себе лучшего коня; того, что прислал Хорст, и ветром дуй во весь опор в столицу нашу, в замок Вальдбург, дабы предупредить нашего короля о том, что деется страшное на Севере. Пусть его регулярная армия, его гвардия будут готовы ко всему, ведь неизвестно, что нас ждёт. А уж мы, ландскнехты, продержимся, сколько сможем.

Трое всадников поскакали в разные стороны – на восток, на запад и на юг.

– Да сопутствует вам всякая удача! – Пожелал им начальник гарнизона. – Все остальные – за мной!

Не доехал первый всадник до Грюнштадта, ибо пробило его насквозь умело брошенное вдогонку копьё; не доехал и всадник второй, что мчался в Дарингард, потому что его лошадь, чего-то испугавшись, встала на дыбы и, скинув своего наездника, затоптала его насмерть, убежав в неизвестном направлении.

Настал рассвет, и вот: мчится третий всадник, не ведая усталости; сильный конь под ним, и вороной; выносливый весьма. По горам и по долам, минуя реки и ручьи, все бурные потоки; с самого Севера через весь Кронхайм держит путь тот всадник. Далеко позади леса, луга, поля и водопады, и сколько ещё их впереди?

Тяжёл тот путь, то отпущенное бремя: дышит еле-еле конь под жёсткою сбруей, фыркает ноздрями он устало. Остановился всадник, и мрачности его не было предела. И оглянулся назад, и почудилось ему, что огненные реки настигают, сжигая всё на своём пути. И упал с коня, и провалился в глубокий сон, лёжа на земле, ещё толком не прогретой поднимающимся наверх солнцем. И открылось всаднику, что перешло большое войско Тот Берег, и полегли в неравной схватке все ландскнехты из его гарнизона. Был то вещий сон…

Пробудившись от того, что конь толкает его своей мордой, нетерпеливо стукая копытом по земле, всадник в спешке запрыгнул в седло и стрелой полетел в Вальдбург.

– Отворяй ворота! Живо! – Завопил человек в шлеме с опущенным забралом, а под ним конь чернее ночи. Одной рукой он держал поводья, а другая была поднята высоко вверх, сжимая длинный меч, и меч этот был как продолжение руки.

Райнхард, привратник внешних королевских ворот, кольцом окружавших город, немедленно распахнул их, потому что на шлеме у всадника были перья, которые носили только ландскнехты с Севера. Райнхард даже подумал было, что прискакал его брат, Майнхард.

Не успел он открыть ворота, как нежданный гость влетел в освободившееся пространство, и на полном ходу поскакал прямо к самому замку, и вид этого странника внушал и страх, и испуг; настолько он был грозен.

Реют вымпелы на флагштоках; снуют туда-сюда бюргеры.

«Вальдбург», вымолвил путник, но без радости в голосе. Спешившись, он подошёл к внутренним воротам дворца, но путь ему преградили гвардейцы с алебардами наперевес, одним из которых был Герхард, ещё один сын Вальдемара.

– Ты по какому делу? – Настороженно спросили привратники.

– Держу я свой путь с самого Севера; несу я плохие вести. Нет времени объяснять, я скакал почти без остановок. Отведите меня в тронный зал на аудиенцию к королю либо прямиком в его покои; это очень важно. Дело не терпит отлагательств.