Вместе с камнем

Книги лесничего

…Шш-ирк, шш-ирк… Шш-ирк, шш-ирк… В предрассветной декабрьской темени едва мелькают носки моих широких лыж. Все хорошо пригнано. Ремни в порядке, плотно сидят на ладно подшитых валенках. Широкие петли бамбуковых палок не режут рук. Шесть километров до школы — конечно, не проблема. Только вот есть хочется…

Ночевать сегодня придется в селе. Вечером общее комсомольское собрание. Добираться ночью домой жутковато: полно волков. Согнала их к нам война.

Когда рассветет, повсюду будут видны следы когтей — будто железными граблями исполосовали дорогу. То ли кто чистит свои лапы от вмерзших комьев снега, то ли метки какие делает.

Лыжи в селе оставляю у наших дальних родственников Лебедевых. Ночевать тоже у них придется. Алексей Георгиевич — лесничий. Я побаиваюсь и стесняюсь этого молчаливого, строгого человека в очках, похожего на Свердлова. Мария Филипповна — наша учительница математики. Добрая, тихая женщина. Немало повозилась она со мной, разъясняя алгебраические правила. Плохо они укладывались в голове, забитой предметами, далекими от школьных программ.

Поздно вечером, когда Мария Филипповна собирала мне постель, увидел на этажерке коричневую книжку с изображением геологического молотка на переплете. А. Е. Ферсман — «Занимательная минералогия». Мне разрешили ее полистать. Какие рисунки! Камни, рудники с неведомыми машинами, инструменты геолога, ящики для коллекций! Видя мое потрясение, Алексей Георгиевич сказал, что эту книжку я могу взять домой почитать. Затем он отыскал еще одну книгу и подарил ее мне. Это был школьный учебник по геологии и минералогии Потемкина и Малинко. Что и говорить, заснул я счастливым!

Утром на уроках сразу же принялся за «Геологию»: описание приемов работы геолога, подготовка снаряжения, сбор образцов камней, составление геологических разрезов и планов. Оказывается, это такая же настоящая работа, как у крестьянина или лесоруба — свои инструменты и орудия, свое ремесло. Хотелось сразу приняться за дело!

Недалеко от села, в глубоких придорожных канавах на левом берегу речки Егорьевицы, даже зимой видны под нависшими снежными козырьками выходы каких-то красных глин. Может, в этих глинах тоже есть слои, складки со своими «элементами залегания»?

Но до глин еще надо добраться…

Звонок. Надо выходить. В школе температура почти минусовая — с утра сидим одетые.

Забираю потихоньку в холодных сенях у Лебедевых лыжи и отправляюсь домой. Ветер восточный, дует прямо в лицо. Пока добрался до тихой долины Егорьевицы, обморозил нос и щеки.

Вот и Егорьевица, деревянный новый мост. А дальше — лес. В нем тихо, тепло.

…Красная стенка канавы при внимательном рассмотрении показалась не такой уж однообразной, как раньше. Она и в самом деле была похожа на один из геологических разрезов в книге Потемкина и Малинко. Поковыряв глину лыжной палкой, я увидел, что слои имеют пологий наклон. Сообразуясь с книжным описанием, понял, что это и есть «падение пластов». Пласты глины падали на север! Угол их наклона небольшой, градусов десять. Значит, это «угол падения». Вот и сделано первое измерение элементов залегания пластов горной породы — один из главных приемов геологического ремесла!

Я был в восторге. Надо скорее домой: найти бумаги и сделать геологический дневник. В него я буду записывать элементы залегания всех наших горных пород и зарисовывать геологические разрезы! Жизнь озарилась новой целью…

Дорога

Лесная дорога выложена булыжником. Округлости камней поблескивают в бледном свете северного пасмурного дня. Вокруг ели.

Сорок лет назад таких елей здесь не было. Дорога шла по широкой просеке, по ее сторонам стояли только пни да небольшие группы маленьких елочек. Вели ее через леса и поля в соседний район, да так и не закончили: помешала война. Когда я ходил в школу, здесь работали только небольшие артели из баб и стариков. А потом и они исчезли.

Выкладывали дорогу из обломков валунов. Валуны эти тут же дробили сильные бородатые мужики огромными кувалдами.

Разнообразие камней потрясало. Однотонные и пестрые, твердые и мягкие, зернистые и сланцеватые. Кажется, не было тут только синего цвета.

Камни были свежими и яркими, искрились плоскостями зерен в своих изломах. Притащил их с северо-запада древний материковый лед в эпохи великих оледенений. Основная масса камней — с Кольского полуострова и из Карелии. Вот эти крепчайшие лилово-красные обломки плит называются шокшинским кварцитом. В Карелии до сих пор его добывают. Когда-то кварцит был пляжным песком. На некоторых плитах хорошо сохранились рубцы водяной ряби, как на стиральной доске.

Дорога — моя рабочая коллекция горных пород и минералов[3]. Пять лет ходил я по ней в школу. Шесть километров туда, шесть — обратно… И ни одного камня не вытащил из кладки, хотя мимо некоторых проходил со слезами. Ломать грешно, говорила бабушка.

Хорошо, что вдоль дороги лежали штабеля подготовленного к кладке камня. Многие из них уже были разворочены, а местами камни просто лежали навалом. Тут всегда можно отвести душу!

В одной куче нашел зеленый кусочек, явно легковатый для камня, но все же посчитал его за минерал. Цвет минерала густой, яркий, вот только запах от него шел неприятный. От этого запаха через несколько дней меня уже мутило. Я не мог видеть ничего зеленого. Добрые люди помогли разобраться. Кусок оказался ссохшимся до камнеподобного состояния комом какой-то краски. С тех пор даже на сочные куски уральского малахита гляжу с некоторой опаской.

У дороги я впервые нашел и кристаллы граната — красно-бурые шарики, вкрапленные в светлую породу. Они были покрыты многочисленными мельчайшими гранями.

Один раз, развалив с трудом глыбу белого кварца, обнаружил в ней округлые радиально-пластинчатые и лучистые выделения какого-то золотисто-бурого минерала. Он у меня хранится до сих пор, и я не стремлюсь его определить. Так интереснее.

Брокгауз и Ефрон

В углу школьной библиотеки стоял темный шкаф со стеклянными дверцами. На всех его полках были одинаковые книги с золотой надписью на кожаных коричневых корешках: «Брокгауз и Ефрон».

Конечно, шкаф этот привлекал наше внимание, но чутье подсказывало, что тут не поживишься. Другое дело — полки с приключенческими книжками. К ним наши глаза прилипали…

Маленькая, тихая библиотекарша священнодействовала. При ней даже самые бойкие притихали, невнятно бормоча свои просьбы. Всем было ясно, что здесь люди занимаются делом: не хочешь — не приходи!

Видя мои безуспешные попытки найти что-нибудь «про камни», библиотекарша достала из шкафа книгу и протянула мне.

— Это словарь, очень хороший, здесь должно быть про минералы. Ты полистай, поищи…

Текст был мелким и убористым. Глаза разбегались. Масса незнакомых слов. Даже разболелась голова. Никаких минералов я не встретил и в унынии подошел к столу, чтобы вернуть книгу. Но библиотекарша ее не взяла.

— Дома просмотри все снова!

…Опять я на лыжах. Пальтишко перетянуто солдатским ремнем, книга вместе с тетрадями за пазухой. Вперед! «Брокгаузиада» начинается!

Странное дело. Теперь я был уверен, что найду в книге все, что надо. Конечно же, в таком хорошем словаре должно быть много минералов. Надо их найти, выписать и составить книгу, какой не найдешь ни в одной библиотеке. Теперь я уже был готов читать на ходу!

На столе горит керосиновая лампочка, шелестят тонкие, плотные страницы старой великолепной книги. Она дождалась своего читателя. Видимо, словарем почти не пользовались: страницы чистые, свежие. Как он попал в наши края? Ведь это целый воз дорогих, редких книг!

Довольно быстро понял, что читать подряд не надо, страницы нужно «осматривать». Один за другим стал я выуживать из «Брокгауза» минералы: авантюрин, агат, аквамарин… Время исчезло.

Последняя страница… Рядом стопка бумажек с выписками. Что с ними делать? Но это — завтра. А сейчас — спать, спать, спать…

В воскресенье, раздобыв правдами и неправдами несколько тетрадей, сшил из них книжку. Бабушка не пожалела на такое дело красивые синие корочки, оставшиеся от каких-то дедушкиных документов.

Всю зиму, каждый день, очередной «Брокгауз» ехал со мной, чтобы вечером поделиться своими сокровищами.

Только сейчас я осознал, какую работу проделал. Помогли тогда мое кондовое невежество, любознательность и крестьянское здоровье.

В собственноручно написанном словаре минералов несколько сотен названий. О каждом толковые, точные сведения. Ведь статьи словаря по заказу фирмы «Брокгауз и Ефрон» писали знаменитые ученые — геологи, минералоги и петрографы.

Смотрю сейчас на синюю книжку, столь дорогую для меня. А вижу маленькую, тихую женщину, одним движением руки так много для меня сделавшую.

Хочу рыть окопы!

Часть лета мы, старшеклассники, проводим на сборах, «в военных лагерях», как тогда говорили. Работать и бегать приходится много.

Сегодня у меня почти отгул — рисую «Боевой листок». Получается не ахти как, но капитан доволен. А меня это занятие не устраивает. Во-первых, неудобно перед ребятами, которые сейчас «в мыле» на полигоне. Во-вторых, я вниманием не избалован и мне просто неловко. И главное — я хочу рыть окопы!

Если вырыть ячейку для стрельбы стоя, то в ее стенках будет хороший геологический разрез. Сверху — темный слой лесной почвы, довольно хилый в наших местах. Затем идет светло-серый и сыпучий бесплодный подзол — суровый символ севера Русской равнины. Зато глубже могут быть интересные вещи. В сосновом бору — чистый песок с редкими кремнистыми камешками. Есть надежда в таком песке отыскать заветный фульгурит — змеевидный сплавленный след ударившей когда-то молнии, а то и каменный топор: древние тоже любили сухие, здоровые места. Ближе к речке окоп может врезаться в тяжелую серую глину. Брать ее трудно, зато возможности находок тут более реальны. В глине попадаются серые желваки пирита, черные картофелины фосфоритов и даже сияющие остатками перламутра обломки раковин аммонитов…

«Листок» висит на стене, а я вместе с ротой снова на полигоне. Соединяем ячейки ходами сообщения, тоже в полный рост. Жарко. Со станции несутся разноголосые гудки паровозов, непрерывно грохочут товарные составы.

Сейчас главное для меня — внимательно осмотреть: что на лопате, что на стенках. Очень хочется пить. Фляжки давно пустые. Надо копать приямок, вода отстоится и будет чистой…

Наваливается слабость. И глина — уже не глина, а свинец… После очередного броска ясное небо как-то посерело, а потом и вообще почернело. Очнулся сидящим на сырой глине.

Геологические наблюдения приходится отложить до следующего раза.

Ночные аммониты

Весь день мы добирались со станции пешком. На телегах везли только винтовки, противогазы и прочее хозяйство, бывшее с нами в течение месяца в лагерях. Там в последние дни меня одолели чирьи. Весной застудился: ходил в школу в резиновых галошах, привязанных веревочками. Утром и вечером ноги в ледяной воде.

Плелся я сорок пять километров со станции чуть живой. В селе даже наш деревенский мужик Митька Попов меня сразу не узнал, подивившись моему разбитому виду. Предложил ехать домой вместе, на его подводе, но я отказался. С Митькой у нас были кое-какие счеты. И на дороге меня ждало «дело», не требовавшее свидетелей.

Сдав в военкомате трехлинейки с просверленными патронниками, мы уже в темноте разбрелись по своим деревням.

В который раз встречает меня тихим журчанием речка Егорьевица. За ней, в гору, идет лес. Сейчас он почти черный, дорога угадывается в нем серой неясной лентой. Пологий подъем тянется километра полтора и кончается на широкой поляне.

Перед отъездом в лагеря в придорожной канаве обнаружил в песке скопление плотных бурых камней, переполненных отпечатками ископаемых раковин. Теперь я рассчитывал заняться раскопками без помех.

Поляна угадалась по посветлевшему небу, но место пришлось искать долго, ползая по канаве и ощупывая ее стенки.

Пару раз ругнул себя, что не захватил в селе какую-нибудь железку — копать было нечем. Однако песок рыхлый, и тяжелые шероховатые куски попадались один за другим. Казалось, что чем глубже, тем крупнее и больше они. Усталости уже нет, лишь бы побольше набрать камней! Есть даже части раковин: кривые рубчатые загогулины. Все… Видно, выкопал все гнездо. Котомка набита, а идти еще километра три.

Письма академика

«Занимательную минералогию» академика А. Е. Ферсмана прочитал «без отрыва». Открыл для себя сказочный мир уральских самоцветных копей, бородатых горщиков и старателей, современных горных машин, шахт и карьеров. Ничего подобного вокруг меня не было, но свои камни казались ближе, дороже.

В конце книги академик просил сообщать ему о своих находках и наблюдениях.

Вот и отправлено первое письмо. Оказывается, чтобы успешно заниматься минералогией, надо знать химию, да и другие науки не помешают. Академик в письмах прямо сказал, что не видит ничего блестящего в моих школьных делах.

Надо было «строить базу». Все запущено, особенно математика. Но судьба оказалась благосклонна ко мне. В школу вернулся после ранения учитель математики, морской офицер Романов Павел Николаевич. Мы не дышали, слушая его. Не приготовить урока стало позором. За решением задач я сидел ночи напролет. И через месяц-другой уже не было предмета интересней математики. С тех пор ни разу не пришел в школу с нерешенной задачей — дело немыслимое по прежним моим возможностям! Потихоньку стал тянуть руку и на других уроках, даже на истории. Машина была запущена и до конца школы забот мне особых не приносила. Камни же, конечно, меня дождались…

В книге Ферсмана особенно красочно описаны минералы Кольского полуострова, дорогие его сердцу первооткрывателя. Нефелиновые сиениты, апатитовые руды, породы с красным, как капли крови, эвдиалитом. Но все они должны быть и у нас! Ведь материковый лед тащил камни как раз из тех мест. Почему я их до сих пор не нашел?

С этими вопросами послал я очередное письмо Ферсману. На этот раз писала Екатерина Матвеевна, супруга академика: Александр Евгеньевич скончался 20 мая 1945 года. Как это известие я мог пропустить? Правда, в деревне не было радио, но ведь приходили газеты…

Ответ на вопросы искал сам. В моей коллекции уже не менее трех лет лежали зеленовато-серые валуны, на изломе которых поблескивали зерна полевого шпата, а поверхность покрыта глубокими ямками. Такие камни шли у меня под названием «дыроватых валунов». И сейчас я отыщу их в кладке нашей (теперь уж старой!) дороги. Бабушка говорила про них: вот, даже камень вода точит.

На изломе камней я смог заметить, что не только полевой шпат слагает эту горную породу, но еще и зеленоватые зерна с маслянистым изломом, не дающие четких отблесков. Ямки на поверхности валунов находились как раз на месте таких зерен. Значит, зерна быстрее разрушаются, растворяются водой. Немного работы с моей литературой — и вывод готов: это нефелин, знаменитый минерал Хибинских и Ловозерских гор Кольского полуострова! У меня в руках обломки горных пород, о которых писал академик Ферсман.

Кончился период собирательства. Надо было думать о дальнейшей жизни. На Урале есть горный институт, учиться нужно только там. Кругом горы, камни, рудники. Где же еще найдешь подобное место?

Через два года я увидел Урал с крыши поезда дальнего следования, двери вагонов которого для нас с моим одноклассником Володей Потехиным были пока закрыты.

А в своих валунах потом я нашел и красные зерна «саамской крови» — эвдиалита, и черные кубки лопарита, и золотистые пластиночки лампрофиллита. Даже написал статью в научный геологический журнал: «Нефелиновые сиениты среди ледниковых валунов Костромской области». Все объяснялось просто: знаменитые горные породы принесены в наши края материковыми льдами.

Но не кажется ли, что слишком просто?

Ну, вот и сомнения наконец-то появились. Теперь уж, действительно, все в порядке!

Таков путь науки…