Нужно… Кому? Для кого правильно? И почему так больно, если это настолько правильно?
- Хочешь, я поговорю с Екатериной Сергеевной, и тебе заменят учителя по истории? – предлагает мама, перебиваемая моими жалобными всхлипами и поскуливаниями. – Будешь посещать историю с другим параллельным классом?
- Нет, не хочу, - уверенно отрезаю я, приподнимая голову и стирая свои обидные слезы, показывающие мою слабость. – Все нормально, все остались живы, здоровы, и я не намерена грести по полной из-за своей собственной глупости и чужого цинизма. Я буду учиться только в своем классе. Все будет нормально, мам…
- Ну, смотри по себе, - вздыхает мама, выдавливая едва заметную улыбку, обрадованная моим серьезным настроем. – Если что, знай, всегда можешь…
- Мамочка, я люблю тебя… - обнимаю маму сильнее, прижимаясь к ее плечу.
На самом деле, мать оказалась единственным человеком, сказав которому «люблю», я не боюсь получить в ответ «а я тебя – нет». И это дорогого стоит. Сейчас я это знаю наверняка.
- Родная моя, я тебя тоже люблю! – улыбается мама, ответно сжимая мои плечи. – Никто в мире не стоит твоих слез… Самая смелая моя девочка, самая искренняя и доверчивая…
- Мам, не надо продолжать… - смеюсь я, впервые за прошедшие сутки ощущая легкость внутри себя.
- Хорошо, не буду. Тебе помочь с уроками?
- Мам, ты не заглядывала в мои тетради с третьего класса! – удивляюсь я, не сумев сдержать повторного приступа смеха.
- А теперь хочу провести вечер с моей непослушной дочерью, проверяя ее уроки! И что такого? – мама на секунду задумалась, затем осторожно спросила: - Может, ты хочешь чего-то еще?.. Только скажи, я попробую…
- Мам, я очень не хочу видеть в этом доме Льва Романовича, - вмиг становлюсь серьезной, умоляюще глядя в глаза матери. – Очень не хочу…
- Хорошо, - вдыхает мама, заправляя непослушную прядь волос мне за ухо. – Его здесь больше не будет. Обещаю…
Должно быть, предложение мамы о смене историка избавило бы меня от многих проблем и пошло бы на пользу для восстановления моего порушенного внутреннего мира, но также это был бы символ признания мной своей слабости. А это самое противное, что могла бы почувствовать я - жалость к самой себе. Жалость от всех окружающих, которые были в курсе моих душевных терзаний. А самое главное – он бы увидел эту жалость, понял бы, насколько больно мне сейчас, и смотрел бы на меня, как на нечто жалкое, поруганное им же, никчемное существо. Нет, не будет ему такой чести! Хватит того, что изрядно потоптался на моих самых искренних чувствах!
- Ужасно написали последнюю самостоятельную, - высказывает недовольство Даня, мельком окинув взглядом притихший класс. – Викторов, раздай тетради этим неучам. Не знаю, как вам удалось досидеть до одиннадцатого класса, не соображая элементарных вещей! Не говоря уже о грамотности… Ужас просто!
Получив свою тетрадь, я открываю ее на той самой самостоялке, о которой сокрушался Даня. Мельком пробежавшись по ней глазами, я поднимаю руку с целью задать пару вопросов преподавателю.
- Да, что тебе, Ярославцева? – он даже не смотрит на меня, пролистывая классный журнал, прибывая в крайне плохом расположении духа.
- Почему мне «пять»? – спрашиваю я, не поднимаясь с места.
- И чем ты недовольна? – переспрашивает учитель, кинув на меня беглый раздраженный взгляд.
- Ну, учитывая, что вы подчеркнули три четверти моего текста и то, что я перепутала два определения и несколько дат, могу сделать вывод, что эта работа точно не на «отлично». – объясняю я, просматривая пару листов в своей тетради.
- Ты хочешь поспорить со мной насчет принципа моей оценки работ?
- Я хочу справедливости, Даниил Евгеньевич. Надеюсь, вам знаком смысл этого слова?
- А правда, почему ей «пять»? – Лидия деловито поправила очки, вечно сползающие с переносицы. – У меня всего лишь одно определение поправлено и «четыре» стоит…
- Хорошо, Ярославцева, «три», согласна? – Даня тут же выводит мою оценку в журнале, начиная просто закипать от моей наглости.
- При чем тут мое согласие? – пожимаю плечами, закрывая тетрадь и встречаясь с едким взглядом историка. – Я хотела бы просто по справедливости получать свои оценки.
- Ох, да ты у нас святая, как оказывается! – язвит Даня, смерив меня высокомерным взглядом. – Что ж, не буду теперь делать поблажки ради твоей желанной медали…
- А это не моя желанная медаль, - хмыкаю я, откидываясь на спинку деревянного стула. – Я хочу получать те оценки, которые заслуживаю. Все же очень просто.
- Так просто, что я трачу на тебя треть урока, Ярославцева! Желаешь дальше продолжать дискутировать по поводу справедливости – делай это в коридоре! – Даня отворачивается к доске, выводя тему урока, противно так скрипя мелом, едва не кроша его в кулаке.
- Вы что, выгоняете меня, Даниил Евгеньевич? – принимаю вызов, складывая руки на груди и внимательно вглядываясь в его напряженную спину.
- Если не можешь тихо вести себя на уроке, то можешь быть свободна.
- Я ведь только уточнила правдоподобность своей оценки…
- Ярославцева, покинь класс, пожалуйста, – отворачивается от доски Даня, строго и серьезно глядя на меня. – Ты мешаешь не только мне, но и остальным!
- Ох, хорошо, не буду вам мешать… - беру сумку и, демонстративно улыбаясь своим одноклассникам, покидаю кабинет истории.
- Ты че так огрызалась на истории? – без того туго соображающий Вася пытался понять то, что его неразвитые мозги вместить были просто не в состоянии. – То тебя «пять» не устроила, то промолчать не могла, когда историк и так недоволен был всеми нами вместе.
- Ох, Вась, много чести вашему историку, если каждый будет молчать в тряпочку! – перебираю ногами в воздухе, сидя на парте и наблюдая, как мои одноклассники собираются домой после седьмого урока. – Кто он здесь? Господь Бог что ли?!
- Ну а сама-то ты кто? – Лидия выглядывает из-за своей большой сумки, нахлобучивая меховую шапку на голову. – Принцесса Турандот, да?
- А я человек, не лишенный гласности, заучка очкастая! – поморщившись, я показываю язык оборзевшей однокласснице. – Если ты за «пять» готова этого циника на руках носить, то мне его подачек не нужно!
Замерев с раскрытым ртом староста откладывает свое мешкоподобное пальто, подходя ко мне ближе и уперев руки в бока. В своей меховой шапке этот очкастый демон на самом деле внушал чувство страха, но в этот момент я почувствовала сожаление за сказанное. Замечаю, что стала агрессивнее, злее что ли… А самое поганое, что эта покрасневшая от обиды и недовольства девушка здесь совершенно не при чем.
- Прости, Лид, сорвалось… - сжимаю губы, искренне жалея, что обидела одноклассницу. – Просто как-то достало все…
- Ох, Ярославцева, когда ж ты вырастешь?! – хмыкает Лидия, постепенно отходя от обиды и нехотя принимая мои извинения. – Ты можешь поверить, что не все вокруг желают тебе зла? И даже историк! Он натягивает тебя на медаль, закрывая глаза на твои знания истории, договаривается с другими учителями, узнает по каким предметам у тебя тоже туго… А ты его за пустое место считаешь! Возмутительно себя ведешь, Кристина! Просто ужасно!
Закатываю глаза, спрыгивая с парты, намереваясь покинуть кабинет, но дальнейшие слова старосты меня останавливают:
- 14 февраля через неделю, - Лидия подносит указательный палец к оправе своих очков, делая крайне заинтересованный вид, будто этот праздник был важен лично для нее. – Нужно бы что-то подготовить для праздника в актовом зале.
- Э нет, петь я больше не буду! – кричу я уже из коридора. – Без меня, мальчики и девочки! Здесь без меня…
========== 25. День влюбленных. ==========
Как ни прискорбно, но 14 февраля приближалось, как и положено, несмотря на то, что я старалась всячески отдалить от себя эту дату. Казалось, это был самый печальный и грустный день в моей жизни. Плюс ко всему «хорошему» сам директор гимназии пожелал еще раз восхититься моими голосовыми способностями, а заодно поручил мне стать ведущей такого прелестного для всех праздника. Кажется, что я просто не выдержу всего этого и умру от эмоционального напряжения. Кроме того, вся окружающая обстановка способствовала: смущенные от излишнего внимания лица старшеклассниц, розовые ящики под Валентинки, украшающие каждый этаж, везде смайлики, улыбки… Это пиздец, товарищи… Нет слов, одни мысли и те – матом… Бесят все и каждый в отдельности! Разглядывая розовые плакаты мне одной хочется плакать, а остальные глупо ржут, охваченные возбуждением, будто от какого-то чуда, которое вот-вот должно было произойти.
- Кислая физиономия, и тебя одарили! – выгружает Вика собравшиеся для нашего класса Валентинки из ядовито-оранжевого, покрытого блестками, картонного ящика.
На мое удивление передо мной возникают три открытки в форме сердечек. Одна от Ксюхи, другая от Сазановой Ольги – улыбчивой пустоголовой красавицы нашего класса, которая одарила всех своих одноклассников, проявив редкостное благородство, а третья – оказалась не подписанной. Сердце предательски екнуло, но пораскинув мозгами, я сообразила, что сердечко от Максима, который иной раз продолжал на меня томно поглядывать. Историк же никогда не будет заниматься подобной хренью в виде преподнесения Валентинок. Тем более с чего бы ему это делать в мой адрес, когда я ровным счетом ничего не значу в его глазах. Очередная безмозглая его ученица – не более.
- И как ты такая недовольная выступать будешь? – кажется, Лидия больше всех переживает за мое выступление на таком святом празднике для всех, кроме меня.
- Могу передать тебе ветвь первенства, - искоса глянув на старосту, предлагаю я, расслабившись, сидя за партой, положив голову на вытянутые руки. – Тренируй связки, может что-нибудь прокукарекаешь…
Мои одноклассники, слышавшие наш разговор, заливаются истерическим смехом, кидая в Лидию скомканные бумажки и ставшие ненужными Валентинки. Я тоже нехотя улыбаюсь, поглядывая на по обыкновению краснеющую старосту.
- Следи за языком, Ярославцева! – взвизгнув от обиды, Лидия отворачивается к окну. – Подумаешь, звезда местного разлива…
- Куда уж мне до вас, мисс Обаяние… - дерзко отвечаю я в ответ, пренебрежительно игнорируя дальнейшее бухтение Лидии.
- Мне кажется, звонок уже был, - неожиданно в кабинет входит Даня, перехватывая на лету пару взметнувших мимо него Валентинок. – Или он не для вас?
- Да тут Ярославцева одна, по-моему, звонок не слышит! – Лидия не упустила шанса накапать на меня, я лишь равнодушно пожала плечами, снова опустив голову на руки.
- Опять эта Ярославцева? – с сарказмом в голосе комментирует Даня. – Даже не знаю, что с ней делать уже… Может в угол поставить?..
- Ага, а я без Ишмаевой туда не пойду! - хмыкаю я, косясь на ябеду в очках, сидящую за соседней партой.
- А ты, Ярославцева, подняла бы голову с парты, когда с учителем разговариваешь. – замечает Даня, оказавшись в шаге от меня.
- А я с вами не разговариваю, - улыбаюсь я, подавляя желание засмеяться на весь класс. – Я с Ишмаевой… Да, заучка ты наша?
- Ярославцева… - монотонно призывает меня Даня, отчего я сажусь ровно по струнке и будто первоклашка, сложив руки перед собой.
- Да, учитель, вы что-то хотели? – гадко так улыбаюсь ему в лицо, не собираясь уступать даже как учителю.
По классу прошел злорадный смешок, когда мои одноклассники созерцали мое издевательство сначала над Лидией, а теперь, видимо, и над историком.
- Кристина, - вау, он назвал меня по имени, по-моему, первый раз в его гнилой жизни! – Иди домой, готовься, собирайся, тебе еще сегодня вечер вести… А то ты какая-то перевозбужденная… Боюсь, вся твоя энергия на истории останется.
Одноклассники громко заржали, уловив самое смешное, по всей видимости, слово, я же плотно стиснула зубы, выдавив некое подобие усмешки.
- Ну же, Ярославцева, я тебя отпускаю… - повторяет Даня, отворачиваясь от меня, собираясь продолжить урок уже по теме.
- Благодарю за честь… - хрипло замечаю я, лениво поднимаясь со стула и демонстративно потягиваясь. – Больно нужно на вашей пресной истории сидеть.
- Можно не комментировать, Ярославцева? - мимоходом замечает Даня, диктуя тему. – Прикрой дверь с другой стороны, пожалуйста.
- Конечно же… - отвешиваю шуточный реверанс, хлопнув за собой дверью.
Это и к лучшему. Не к чему мне сегодня созерцать его довольную физиономию…
Как же не хотелось возвращаться вечером в гимназию… Мне казалось, что резко подскочила температура, затем я чувствовала какие-то нервные перебои сердца, потом просто все конечности прошибло холодом. Но тем не менее, я решила быть сильнее всего этого и начала быстро собираться за час до начала концерта.
Выбрав нежно розовое облегающее короткое платье и в тон ему туфли на высоком каблуке, я стала напоминать себе Барби. Единственным отличием был цвет моих волос, так как Барби в большинстве своем ассоциировались с блондинками. Кукла… Дурацкое слово и дурацкий видок, но времени перебирать наряды не было. Поймав такси, я отправилась на ненавистное чествование ставшего таким же ненавистным праздника.
Сказать, что нервничала, объявляя номера, приветствуя гостей – это ничего не сказать. Кроме того, от постоянной улыбки уже болели уголки рта. Но все проходило тихо-мирно, мои одноклассники активно хлопали, поддерживая меня, отчего с каждой минутой моя задача была все легче. Потом последовал мой номер, во время которого я должна была исполнить известную песню о всепоглощающей любви. И вот тут я так расчувствовалась, что пропустила каждое слово этой чертовой песни через себя. Глаза блестели от подступивших слез под сверканием софитов, а голос шел из самой души, передавая в зал частичку моей грусти, скорби по этой самой любви, которой я так скрыто ото всех страдала.
Но апогеем всех моих страданий стало то, что он был в этом зале. Прислонившись к дальней колонне, сложив на груди руки он наблюдал за мной, слушал, проникал своим цепким взглядом в самую мою сущность, разрывая там что-то окончательно и так больно…
Быстро и незаметно я стерла сбежавшую слезу с щеки, когда прозвучал последний аккорд. Так же стремительно снова надела маску безразличия, изобразила на лице обманчивую улыбку, показывающую мое несуществующее счастье, продолжила играть ту роль, к которой уже привыкла. Самое главное, чтобы такой видели меня остальные. Чтобы не заметили тех ошметков сердца, которые не хотели заживать в моей груди, противно кровоточа и болезненно сжимаясь. Пусть потом я упаду на пол в своей ванной, сгибаемая той болью, той тяжестью, что тяготела надо мной. Пусть потом я до крови буду закусывать губы, чтобы не закричать на весь дом, от раздирающей мою душу проникновенной боли… Но сейчас я буду счастлива. Не для себя. Для всех них – я буду красивой картинкой, радующейся прекрасному дню всех влюбленных. И даже для него – я буду играть эту роль сколько потребуется, не позволив ни на минуту усомниться в том, что свободна и счастлива. Что я снова искренне улыбаюсь, не зная предательства и зла.
Завершив этот праздничный вечер, я поднялась в триста шестой, чтобы поменять обувь и забрать куртку. В кабинете совсем темно, лишь уличный свет из окон очерчивает силуэты парт, кидая тени на пол. Ни одной живой души на всем этаже, и нелепые воспоминания снова лезут в голову. Стараюсь быстро забрать свои вещи, но тут мой взгляд приковывает к себе собственная парта. На темной ровной поверхности лежит какой-то предмет, издалека напомнивший мне кусок материи. И лишь подойдя ближе, я увидела перед собой алую розу на длинном стебле. Моргнув несколько раз, сомневаясь в своем зрении, я снова внимательно посмотрела на поверхность парты.
Словно боясь цветка, как-будто тот мог оказаться живым, я осторожно беру его в руки, чувствуя влагу от нежных лепестков на своих пальцах. Должно быть, роза совсем недавно была на улице, если падавший весь вечер снег на ней еще не высох. Кто это мог сделать? Кто угодно… Кто угодно мог оставить этот презент для меня, но почему-то я думала только на одну кандидатуру. Может быть, мне просто хотелось в это верить… Нервно сглотнув вновь подступивший к горлу ком, я ломаю тонкий стебель цветка пополам. Скомкав нежные лепестки, будто это было что-то противное и злое, я швырнула цветок в корзину для бумаги, выходя из класса. Лучше так… Лучше не думать об этом…
На улице порхает снег, легкими хлопьями покрывая и без того запорошенный школьный двор. Такси задерживается, но это дает мне время немного прийти в себя. Прикурив сигарету, я задумчиво вглядываюсь в темное небо, совсем не ощущая холодного ночного воздуха.
Впереди передо мной сверкнули фары, затем рядом тормознула машина, в которой я надеялась узнать такси, но вместо этого отшатнулась назад, пряча взгляд на снежном ковре под своими ногами.
- Подвезти? – Даня опустил стекло со своей стороны, откуда на меня повеяло теплом и тонким ароматом до боли знакомого парфюма.
- Я такси жду.
- И что, будешь час тут стоять?
- Неважно, я только недавно вызвала машину.
- Слушай, Ярославцева, я не первый враг тебе, если ты так считаешь! Хватит уже строить из себя обиженного ребенка! Я сам не в восторге, что так все получилось. – Даня прикурил, стряхнув пепел в окошко. – По-другому нельзя было, ты же знаешь…
- Не знаю. – отрезаю я, повернувшись боком к открытому окну Ауди. – Вам лучше ехать своей дорогой, а то еще увидят нас… Что-нибудь подумают…
- Да похер кто и что подумает… - выдохнул Даня, как-то устало посмотрев прямо перед собой. – Если бы только про одного меня думали… Тебя же затаскают сначала по кабинетам этой гимназии, потом по психологам. Будут изучать причины тесной дружбы отличницы и медалистки с учителем…
- Так говоришь, будто наверняка знаешь, какие бы экзекуции со мной проводились! – фыркаю я, не веря ни слову этого недочеловека.
- О, Ярославцева… Я ведь как-никак посещаю учительскую и знаю каждую жеманную старую перечницу, собирающую слухи про всех и вся, норовившую поднять скандал даже на пустом месте. – Даня глубоко затянулся и выпустил плотную струйку дыма. - Ты для них – лакомство на блюде… Будут тебя спасать от безжалостного общества… Читать нотации, выспрашивать, может даже лечить попытаются, так как у тебя еще не сформировавшаяся детская психика…
- У меня уже далеко не детская психика, понятно?!
- Да мне-то понятно, а вот им, - Даня указал пальцем на темные окна гимназии. – Нет.
- Да не верю я тебе, - морщусь я, переминаясь с ноги на ногу. – Ты свою шкуру бережешь! Больно надо тебе из-за малолетки на приключения нарываться…
- Ох, Ярославцева, - усмехнулся Даня, выбросив окурок мне под ноги. – Если бы не ты, я бы уже послал всю эту гремучую змеями гимназию ко всем чертям… Но что-то мне кажется, твоя медаль еще кому-то приглянулась. Малейший шаг в сторону – и плакали мечты твоей мамы горючими слезами. Хочешь меня козлом отпущения сделать – делай, я от своих слов не отказываюсь. Погуляли, поиграли – хватит. Сейчас на кону твое будущее, которое совсем не хотелось бы омрачать.
Поиграли?! Да я ему сейчас в глотку вцепиться готова! Нет, ну как?.. Как можно быть такой редкостной сволочью?!
- Садись, замерзла совсем, хватит бычиться!
- Да пошел ты знаешь куда?!
Развернувшись, я побрела вдоль покрытых снегом клумб у забора гимназии. Услышь я от него еще лишь слово – и я действительно сорвусь, расцарапав всю его улыбающуюся физиономию. Мне кажется, что он сейчас снова начнет допекать меня, настаивать на своей правде, но Ауди резко срывается с места, оставляя за собой шлейф взметнувшего вверх снега.
Едва не плача, прижимаюсь к обледенелому забору, на этот раз действительно жалея себя и окончательно потерявшись во всей этой лжи.
- Кристина? – слышу голос откуда-то со стороны.
- Катя? – рассматриваю через пелену усилившегося снега девушку Геры. – Ты здесь откуда?
- Да я из школы – у нас день влюбленных отмечался, впрочем, наверное, как и у вас, - широко улыбаясь, Катя подошла ко мне ближе, коснувшись моей щеки дружеским поцелуем. – А ты что здесь застряла?
- Такси жду, - вздыхаю я, глуша в себе порывы разрыдаться прямо перед ней. – Задерживается что-то.
- Пробки, видимо… - замялась Катя. – Слышала, про вас с Даном… Жалко так, вроде хорошо смотрелись…
- Ой, ладно тебе, - хмыкаю я, переняв манеру поведения историка. – Погуляли, поиграли… Ничего личного.
- Слушай, а давай к нам в субботу! – глаза Кати загорелись заговорщицким огнем. – Я правда не знаю куда мы попрем, но…
- Ты что, я не буду с ним…
- Да не будет его! – убеждает меня Катя, достав телефон из кармана куртки. – Дан куда-то там уезжает на выходные, да и в последнее время смотрю – нет у него настроения тусить. Диктуй свой номер…
========== 26. Катя. ==========
Хотя и с осторожностью я приняла предложение Кати по поводу выходных, но вместе с тем ждала субботы с каким-то трепетом и предвкушением чего-то нового с острой примесью неизвестности и тонкой ноткой страха.
Катя позвонила еще в субботу утром. Планы на вечер были довольно расплывчатыми. Я вновь перестраховалась, спросив еще раз о Дане. В итоге она все же убедила меня, что его не будет в поле моего зрения в ближайшие сутки.
К вечеру я собралась довольно быстро и просто: подкрасилась, надела удобные джинсы, футболку, яркие кеды, делающие из меня рыжеволосую пацанку. Мой девиз сегодняшнего вечера – наслаждаться отдыхом в максимально удобном виде. Отпроситься у мамы тоже большого труда не составило. В последнее время мама старалась предоставить мне больше свободы, чтобы хоть как-то помочь своей нерадивой дочери забыть о неудавшемся романе с учителем. Кажется, вся эта история ввела мою мать в состояние какого-то ступора: с одной стороны, она понимала, что произошло, с другой – не могла со всем этим свыкнуться, искренне не понимая мое желание остаться именно у этого историка в качестве ученицы. По ее глазам я часто замечала, что она готова сорваться и пойти в гимназию, чтобы посмотреть в глаза тому человеку, кто воспользовался святой наивностью ее дочери. Но в какой-то момент она находила равновесие, не желая понимать, но считая необходимым свыкнуться со всем, что произошло.
Иногда мне казалось, что ей было тяжелее, чем мне – пережив тяжелый разрыв с отцом, очередной удар по ее семье едва не лишил твердой почвы под ногами. А я же привыкла стискивать зубы, когда бьют по самому больному. Так было с пятого класса, когда только мои одноклассники заметили мои успехи в учебе, существенный отрыв на общем фоне. Вряд ли кому-то из них было приятно то, что кто-то выделялся из их ровных рядов оболтусов. Тогда же отсеялись чрезмерно завистливые друзья, увидев в моем лице заучку, не стоящую их внимания. Года два я была отличница и умница для учителей, а для своих сверстников – девочкой для битья и издевок. Каждый считал своим долгом обидно подшутить, зацепить словами, или же толкнуть невзначай плечом. Класс у нас далеко не самый сильный, поэтому тех, кто не понимал меня – было большинство. Часто я приходила домой в перепачканной мелом или песком одежде, чуть не плача с порога, но родители считали, что виной всему переходный возраст. Им казалось, что я накручиваю себя по пустякам и что больше внимания я должна уделять только учебе, вне зависимости, что говорят за спиной. «Когда ты будешь профессиональным юристом – твоим одноклассникам станет стыдно!» - говорила мама, когда я извлекала школьные тетради из сумки, обложки которых щедро украшались надписями мнений моих одноклассников обо мне. В тот же день я поняла, что отчаянно не хочу исполнять родительскую мечту. В классе восьмом мое терпение подошло к концу, и я сцепилась прямо в кабинете с самой задиристой моей одноклассницей – Светой Коршуновой. Итогом выяснения отношений оказался перебитый Светин нос. Нас тогда с месяц таскали по директорам, завучам, выясняя причины неожиданной, как всем казалось, драки. Потом эту историю благополучно забыли. Забыли все учителя, а вот мои одноклассники нашли во мне человека «не такого уж пропащего», принимая меня в свои ряды и мирясь с моей успеваемостью. Видимо, именно в то время складывался мой характер, отодвигая застенчивую девочку во мне на второй план. Во всяком случае, я научилась затыкать рты даже назойливым учителям, которым приходилось мириться с моим не сладким характером, учитывая мои заслуги в учебе. Друзей с тех пор не особо прибавилось, отчасти благодаря тому, что я сама не шла на контакт, тут же видя в человеке все его нутро, понимая, что не очень интересно мне будет с ним общаться. Мое доверие обманула только Вика и то сравнительно недавно. Ах, ну еще Даня… Как можно его здесь упустить?.. Чем старше я становлюсь, тем отчетливее понимаю – мне никто не нужен. Друзья – предадут, любимый – обманет. Никому нельзя доверять. Этому меня жизнь учит с малых лет, но почему-то я все равно ведусь, проявляя свою скрытую наивность именно тогда, когда не стоит этого делать ни в коем случае. Глупая, глупая, Кристина…
Оказалось, что я вполне правильно продумала свой наряд, так как ближе к полуночи Катина компания, к которой я присоединилась, переместились в какую-то квартиру на окраине города. Похоже, здесь вообще никто не жил, а тот, кому она принадлежала, приводил сюда друзей чисто потусить. Музыка содрогала стены, а подвыпившая молодежь разбрелась по всем углам, разбившись на небольшие компании.
- Пойдем, - Катя берет меня за руку, уводя в пустующую кухню. – Ну как ты? Как тебе здесь?
- Да все весело, прикольно, - улыбаюсь я, допивая вторую бутылку пива. – На самом деле, я впервые развлекаюсь так за долгое время…
- Ну не стоит долго сокрушаться по поводу Дана… - Катя начинает неприятную мне тему, но я хочу выслушать ее точку зрения, в глубине души, надеясь узнать то, чего не знала раньше. – Он старается ни к кому не привыкать. Ты же знаешь, что у него нет родителей. Я достаточно давно его знаю, кроме того Гера делился какими-то воспоминаниями… Так вот, Дан фактически рос сам по себе. В детстве с ним нянчились все, кому не лень, вплоть до соседок по дому. Его опекуном был дядя, но он человек влиятельный и занятой едва ли находил время на племянника, помимо того, что оплачивал его расходы. Лев Романович довольно жесткий человек, и единственное, что как мне кажется, он сумел привить Дану – это жестокость. Левину вообще ничего не стоило перешагнуть через человека и пойти дальше… А подростковый период вообще был катастрофой. Гера утаил от меня всех подробностей, но судя по всему, у Дана на тот момент возникли серьезные проблемы уже с законом. Потом, видимо, он сам устал от подобного образа жизни, и все как-то стихло. Но при этом, я не видела с ним рядом ни одной девушки, которую он бы любил. Он может заботиться, но любить, судя по всему, просто не умеет. А тут ты… Твои семнадцать ему сразу поперек горла встали – это ответственность, это новая молодая жизнь в его руках, за которую отвечать он попросту не хочет. Понимаешь, он не хочет привязываться к кому-то. Этот человек привык к комфорту и ничего незначащим связям… И это не твоя вина.
- Да как-то все глупо получилось… - вздыхаю я, чувствуя, как внутри расползается неприятный холодок. – Быстро, молниеносно просто… Я смотрела на него и думала: «Ну вот, наконец-то, я нашла человека с которым чувствую себя комфортно, на равных…». А потом оказалось, что он – как все и даже хуже. И знаешь, что… Сейчас я даже ненависть к нему ощущаю. Мне хочется, чтобы он хотя бы раз в своей жизни почувствовал себя ненужным…
- Наверняка, он это уже чувствовал… - задумалась Катя. – Хотя тогда зачем заставляет ощущать это еще кого-то?..
- Нет, его всегда любили, - уверяю я, не сомневаясь в своих словах. – Уверена, никто и никогда не говорил ему, что он не нужен, что его не любят… А ему стоит это услышать, чтобы освоить хоть какой-то урок! Человек, который легко говорит «не люблю» - это жестокий циник…
- Это несчастный человек, Крис, - Катя ставит свою опустевшую бутылку на пол, продемонстрировав мне свою изящную татуировку на запястье. – Это же страшно – никого не любить...
Этот разговор вызывал у меня слезы, но я старалась глубоко дышать, глуша в себе бунтующие эмоции. Я будто заново пережила тот трепет в сердце от предвкушения каждой встречи, затем жестокое разочарование, а потом холодную отстраненность, что видела почти каждый день в его глазах.
- По-моему, мы подошли к этой ноте… - заговорчески подмигнув, Катя извлекла из кармана своей безрукавки две самокрутки. – То, что доктор прописал!
- Ты что?! Я никогда не пробовала курить это!
- Значит, самое время попробовать! – смеется Катя, передавая мне в руки замысловатую сигару. – Иногда это нужно… Кроме того, в жизни нужно все попробовать!
- Ну если так рассуждать, то можно угробить свою жизнь годам к двадцати пяти! – сопротивляюсь я, но не могу оторвать взгляда от изучения самокрутки.
- Ох, не занудничай, Крис! Это не таблетки, не героин, а вполне безобидная смесь… Затянись пару раз и можешь больше не прикасаться.
Ночь. Самая быстрая и сумасшедшая ночь в моей жизни. Я согласилась на предложение Кати и не заметила, как истлела самокрутка в моих руках, как густой дым окутал кухню и как мой разум освободился от тяготеющих проблем всей моей жизни. И стало так легко… Так приторно сладко… Я смеялась… Так не смеялась, наверное, никогда в своей жизни. Ну почему?.. Почему утром снова наступит завтра и придется снова жить так, как хотят от тебя другие?! Почему нельзя сутками быть здесь, в этой самой кухне и наслаждаться этой легкостью, своим настроением, людьми тебя окружающими?! И только свет от любого источника электроэнергии раздражал, заставляя щуриться, так как глазам было больно смотреть на яркие вспышки. Кажется, я впервые ощущала свое тело частью себя. Неделимой частью, слитной настолько, что каждый нерв на коже реагировал на все мои эмоции, окутывая туманом невесомости.
- Зараза, я хочу в твою школу! – смеется Катя, едва не сползая по стене на пол, когда поднялась с табурета. – И в твой класс! У меня скукотища… Нет таких учителей, как Дан… Нет вообще ничего примечательного!
- Лучше забери историка в свою школу! - смеюсь я в ответ. – Я не вытерплю его еще несколько месяцев!
- Пойдем к остальным! – тянет меня за руку Катя, отчего я отрываюсь от табурета и едва не падаю на нее, истерически смеясь на всю кухню.
- Блин, ты такая хорошенькая и искренняя! – выдыхает Катя мне в лицо, лучезарно улыбаясь, не спеша уводить меня из кухни.
- Ты тоже… - ответно улыбаюсь я, чувствуя, как Катина рука сжимает мое запястье сильнее.
Мне кажется все очередной игрой и я охотно принимаю правила. Меня не удивляет ее близость, искрящийся вожделением взгляд. Меня не пугают даже ее губы, скользнувшие по моим, ненавязчиво, но вполне определенно. Я же пытаюсь заметить существенные отличия между поцелуем мужчины и женщины. Определенно, разница есть, но в чем, я так и не могу понять.
- А ты не из пугливых… - смеется Катя, несильно прикусив мою нижнюю губу. – Ты только не подумай… В общем, думай, что хочешь, сегодня можно!
- А Гера… Он знает, что?.. - не знаю, как подобрать нужные слова, тем более все мысли сейчас путались, лишая способности даже говорить внятно.
- Гера… - заливисто смеется Катя, прижимая ладонь ко рту. – Он знает, что мне шестнадцать и мне – все можно! Слушай, вообще он нормальный парень, но я натура такая, что мне нужно пробовать абсолютно все! Перестань относиться ко всему так серьезно, Крис, и увидишь, как жизнь станет проще…
Но жизнь проще не стала, когда, мучаясь головной болью, которая не оставляла меня на протяжение всех предшествующих суток, я пришла в гимназию в понедельник.
Кое-как отсидев два первых урока, я прогуляла третий – физкультуру, скоротав время в курилке с Ксюшей. Сейчас на истории я смотрела на Даню, ведущего урок, и думала о том, что едва не переспала в субботу с подругой его лучшего друга. Нет, конечно, до этого бы вряд ли дошло, но позитив Кати передавался и мне, ее жизнерадостность заряжала, и ей хотелось доверять так, как никому и никогда.
Посередине урока входная дверь распахнулась и Мария Ивановна – наша физручка, кузнечиком запрыгнула в класс, призывно разглядывая ровные ряды парт, вцепившись в меня взглядом, словно увидев прокаженную.
- Даниил Евгеньевич, примите меры! – писклявый же голос у нашей спортсменки средних лет, без акустики спортивного зала, он просто резал слух. – Ваша Ярославцева нахально прогуливает уроки!
- Ярославцева… - устало закатывает глаза Даня, затем пройдясь взглядом по мне снизу вверх. – Встань хотя бы…
- Не могу, у меня голова болит! – скулю я, подпирая рукой щеку. – И на физру я не пошла по этой причине, Мария Ивановна.
- Ага… Здоровье в курилке поправляла вместе с Морозовой из параллельного! - раздается с задней парты Светин голос, с которой мы так и остались не в ладах после происшествия в восьмом классе.
- Слушай, заткнись уже, а то я расскажу, что ты там делала! – шиплю я, желая повторить свой поступок нескольких лет давности.
- Ярославцева! – повышает голос Даня, и от его тона над классом нависает мертвая тишина. – Встань!
Нехотя я поднимаюсь со стула, бесцельно блуждая взглядом по потолку.
- Это немыслимо! – пищит Мария Ивановна, едва не топая ножками, обутыми в увесистые кроссовки. – Тебе «пять» по физкультуре для медали не нужна что ли?
- Да вы достали меня уже все своей медалью! – вспыхиваю я, готовая послать уже всех и каждого, лишь бы меня оставили в покое. – Не нужна мне ваша медаль, понятно?! Можете меня вообще по физре не аттестовать – на юрфаке она не нужна!
- Вы послушайте, Даниил Евгеньевич, как она огрызается! И это образцовая ученица класса! Просто обнаглевшая! Я ей «два» влеплю без всяких разборок! Если ей ее медаль не нужна – то мне тем более!
- Подождите, Мария Ивановна, - усмиряет ее Даня, будто его заботили мои проблемы. – Мы разберемся в этом недоразумении… На следующем уроке Ярославцева отработает нагрузку за пропущенный, я вас уверяю.
- Ха… - вырывается у меня, но Даня бросил на меня такой убийственный взгляд, что я резко стихла.
- Слушайте, я не собираюсь нянчиться с вашей отличницей… - продолжает возникать физручка, но уже менее уверенно. – Хватит того, что сам классный руководитель носится с этой нерадивой, как курица с яйцом! Вы уж меня извините, Даниил Евгеньевич, но ничего из вашей Ярославцевой хорошего не выйдет! Ей ремня надо бы… Да, видимо, поздно уже!
- Не поздно… - опровергает Даня, сжимая губы, видимо, не зная уже как остановить этот фонтан вырвавшихся эмоций из другого учителя. – Мы во всем разберемся, и Ярославцева принесет вам свои извинения, честно заслужив каждый свой балл.
- Хорошо, - стихает Мария Ивановна, направляясь к двери. – Гиперактивная она у вас стала в одиннадцатом классе! Скоро через день начнет сюда ходить, а мы ей все равно будем «пятерки» «натягивать»!
Ведьма… При всем классе кричать о том, что мне что-то там натягивают… Забыла, наверное, что я честно десять лет на ее физру ходила, когда другие тупо забивали.
Мария Ивановна скрылась за дверью, и на несколько секунд в класс вернулась тишина.
- Я тебе еще не разрешал садиться, - обращается ко мне Даня, когда я начала было присаживаться на свое место. – Все свободны, остается только Ярославцева! У нее персональный классный час…
========== 27. Я рядом... ==========
Обрадованные коротким уроком одноклассники поднимаются с мест, покидая класс, оставляя меня один на один с Даней. В это же время задним умом я понимаю, что именно сейчас все черти преисподней вышли на охоту, и мне придется несладко в этом разговоре. Подсознательно срабатывает моя защитная реакция, когда я складываю на груди руки, хмурюсь и плотнее прижимаюсь к спинке стула. Когда класс опустел Даня делает несколько шагов по направлению к моей парте, присаживаясь на край соседней, внимательно изучая меня своими въедливыми глазами.
- Ну что с тобой, Ярославцева? – как-то неожиданно для меня ровно и примирительно звучит его голос, отчего я немного теряюсь в своем желании высказать ему все, что накипело.
- Что вам непонятно, Даниил Евгеньевич? – фыркаю я, готовая в любой момент сорваться с той шаткой позиции нашкодившей ученицы и вспыхнуть ярким огнем презрения к учителю.
- Сколько еще я должен выслушать о том, что «Ярославцева то… Ярославцева это…»? Ты знаешь, что ко мне подходила Лидия Ишмаева и лично напрямую жаловалась на тебя о том, что ты к ней цепляешься? Ты сюда учиться ходишь, или врагов заводить?
- Послушайте, ваша Ишмаева сама ко мне лезет со своей правильностью, от которой меня тошнит уже! – знала, что Ишмаева сука, но чтобы такая… - Нет, конечно, вы будете слушать ее, потому что я все вру, и мои слова гроша ломанного не стоят! А еще я самое коварное и лживое существо в мире, как видимо, считает Лидия, которую вы, без сомнений, слушаете куда внимательнее, чем меня! Стоит ли спорить…
- Кристина, - перебивает меня учитель на полуслове, останавливая мою тираду на самом пике. – Прежде всего, прекрати обращаться ко мне на «вы», я далеко не посторонний человек тебе. Во-вторых, я готов выслушать и твою точку зрения, так как не считаю тебя лживым существом или кем бы то не было еще, кроме своей ученицы.
- Сказал тот, кто оттрахал эту самую ученицу, слившись затем, прикрываясь маской честного учителя… - язвлю я, окончательно теряя способность контролировать свой словесный поток. – Честно, с вами, учитель, мне хотелось бы общаться меньше всего сейчас…
На какие-то доли мгновенья над классом нависает тишина. Кажется, я сказала что-то лишнее, но осознание этого придет намного позже, а пока я полностью уверена в своей правоте. Кроме того, хотелось хоть как-то уколоть его, задеть, сделать так, чтобы ему тоже стало хотя бы немножечко больно, едва ли ощутимо.
- Иногда я ловлю себя на мысли, что мне хочется ударить тебя… - от этого признания я поднимаю на учителя взгляд, искренне удивляясь подобной откровенности. – Просто так сжать тебя в руках, прижать к коленям, взять толстый кожаный ремень и выбить из тебя всю ту ересь, что ты взращиваешь в своей малолетней голове… И я понимаю, что это будет лучше, чем ты наделаешь еще кучу ошибок, поплатившись своей же шкурой, но все же нахожу в себе силы сдержаться и позволить тебе самой понять ничтожность своих убеждений.
- Да что я сделала-то такого?! Пропустила физкультуру потому что мучаюсь ужасной головной болью?! Я не робот и могу заболеть – в этом нет ничего сверхъестественного!
- Если ты болеешь, то нужно принести записку от родителей, или предупредить меня, как классного руководителя, а не слоняться сорок минут в курилке. По-моему, это правило должно быть известно тебе с первого класса.
- Хорошо, Даниил Евгеньевич, впредь я буду обращаться к вам, если не смогу посещать физру по причине начавшихся не вовремя месячных, сопровождаемых головной болью и резями в животе! Идет? Или вы хотите убедиться в факте причины моего отсутствия на уроке? Учитывая вашу настойчивость, я могу предоставить неопровержимые доказательства, но для этого вам нужно будет пройти со мной в женский туалет!
- Ярославцева, - повышает голос Даня, отчего я замолкаю равнодушно пожав плечами и нервозно прикусив губу. – Заткнись уже! Ты понимаешь хоть, что что-то идет не так? Понятно, конечно, что строить из себя бедную овечку на протяжение десяти лет – достаточно утомительное занятие, но чтобы вот так сливать все свои праведные труды в ничто… Это по меньшей мере глупо, кому бы ты не хотела досадить своим поведением. А если дело касается лично меня, то поверь на слово – мне все равно!
Кажется, именно в этот момент кровь закипает в моих жилах. Импульсивно я подрываюсь с места, не в силах больше что-либо говорить, как-то реагировать. Боже мой, как хотела бы я доказать этому человеку насколько мне все равно! Насколько все равно чувствовать к себе отчужденность, холодность, равнодушие… Насколько все равно еще раз убедиться в его безразличии... Настолько, что ладони непроизвольно сжимались в кулаки, а сердце гулко стучало в груди, стремясь вырваться, прорвав преграду кровоточащей плоти, будто тонкий лист бумаги.
- Ты делаешь только хуже, - безапелляционно заявляет он, встречаясь с моим взглядом. – Себе. Ничего не значат твои выпады ни для кого, и для меня тем более.
Словно щелчок хлыста по ровной глади воды звучит удар моей ладони по щеке учителя. Резко, звонко, четко разносится звук пощечины по классу, отдаваясь эхом от каждого угла четырех стен, болью отражаясь для моего слуха, теряясь в глубинах моего сознания. Наотмашь, собрав всю злобу и боль, скопившиеся во мне, образуя ядовитую смесь, бурлящую в моих венах, я бью Даню по лицу, отчего на его щеке проявляется след моей руки. Руку неприятно саднит, будто тысячи иголок вмиг пронзили кожу, когда я всматриваюсь в его лицо через пелену подступивших слез, с трудом соображая о только что произошедшем. Не смогла сдержаться, не смогла больше слушать и слышать то, что он говорит, воспитывая меня, воспринимая как нерадивого ребенка, испорченную девицу, на которую ему все равно…
- Так почему бы не оставить меня в покое?.. – шепчу я, когда он прижимает ладонь к щеке, смерив меня долгим укоризненным взглядом. – Просто оставьте меня все в покое! Вам всем все равно! Всем! Всем тем, кто в моем классе! Всем учителям! Родителям! Всем все равно, но почему вы, блядь, не оставите меня уже в покое?! Блядь… Сука…
Прижимаю руки к вискам, захлебываясь собственным бессилием, злостью на весь мир, восставшим против меня, выставляющим препятствия на каждом моем шагу. Схватив сумку, я выбегаю из кабинета, не взглянув больше на историка, не сдерживая больше слез.
И снова ночь. И снова очередные выходные спасают меня от самобичевания, от мыслей о собственной ненужности, ничтожности… И радует, что рядом со мной такие люди, как Катя… Ведь ей не все равно. Она не упрекает меня за каждый мой косяк, за неправильное поведение, неверно высказанное мнение... Ей достаточно того, что я рядом… А плохая, или хорошая – это лишь покажет время. И так ли важно это, когда, во всяком случае, человек не чужой тебе?
В полночь мы оказываемся в каком-то клубе, где я изливаю своей новообретенной подруге все свои проблемы, рассказывая ровным счетом обо всем, что до того хранила только в памяти. Изрядной дозой разбавляя свой рассказ крепкими коктейлями, я получаю от Кати ту поддержку, что не видела и не слышала уже долгие годы. Приятно так… Незаменимо сейчас…
- Знаешь, мне казалось, что он ответит мне тем же… - произношу я, прикусывая фильтр сигареты, глубоко затягиваясь тяжелым дымом. – Я решила, что сейчас он наотмашь разобьет мне лицо, не сдержав в себе ту ярость, что ясно читалась по его глазам…
- Да ну, Дан никогда так не поступит, - Катя выдыхает серую струйку дыма мне в лицо, задумавшись о чем-то, удобнее устроившись на столешнице умывальника в туалете клуба. – Ну ты, конечно, дерзкая… Ударить учителя… Бля, смело!
- Он вынудил меня! – допиваю «Маргариту» из своего бокала, одновременно докурив сигарету. – Нужно обладать талантом, чтобы вот так выводить меня из себя! Я готова была вцепиться ему в глотку зубами за подобные слова, честное слово!
- Крис, хочешь верь, хочешь – нет, но он к тебе неравнодушен… - Катя деловито приподнимает подбородок, смиряя меня многообещающим взглядом. – Не будь ты для него интересной – он бы не проявлял к тебе такого внимания.
- Он проявляет его по одному лишь поводу – я его ученица, – опровергаю я предположение Кати, затянувшись остатками сигареты и выдохнув серый дым. – Он ясно дает это понять, а я лишь доказала ему, что мне до сих пор обидно и больно принимать такое положение вещей. Блин, ну как так можно? Как научиться воспринимать все равнодушно? Я тоже хочу сделать так, чтобы мне было все равно!..
- Милая моя, - смеется Катя, привлекая меня к себе и целуя в затылок, будто ребенка. – Тебе не надо меняться и чему-то учиться… Не надо позволять таким, как Дан, уничтожать твою индивидуальность! Поверь – ты лучше многих! Да – не святая, да – не самая послушная и прилежная, но лучшая из тех, кого большинство… Самая открытая, преданная девочка…
После клуба вновь последовала та самая квартира, в которой я первый раз побывала неделю назад. Сознание уже путалось из-за изрядной доли выпитого в клубе, но окончательно теряюсь в мыслях после выкуренной самокрутки, предложенной Катей. Мозг отключается, совершенно не воспринимая действительность. Какой-то парень, до этого не знакомый мне, присаживается ко мне рядом на пол, когда Гера играет что-то на гитаре в кругу своих друзей. Незнакомец что-то говорит мне, спрашивает, но я не могу сконцентрироваться не на едином слове. Невзначай он трогает мои волосы, перебирая локоны, зарываясь в них, касаясь шеи и плеч. Куда-то пропадает Катя, которой я могла бы пожаловаться на неожиданное посягательство со стороны неизвестного. Все мое тело ватное, и мне вроде бы хорошо, но мой назойливый собеседник нарушает кайф, продолжая что-то говорить мне в самое ухо, трогая за талию, затем опускаясь к краю юбки, скользнув по бедру до линии чулок. Его жадные, ищущие пальцы, отодвигают край правого чулка противно так касаясь обнаженной кожи. Кажется, этот недоносок думает, что доставляет мне удовольствие своими действиями. Кажется, самое время найти в себе силы оттолкнуть этого парня, когда он прикусывает мочку моего уха. Больно, жадно, жарко дыша мне в шею, рассчитывая завести меня словно текущую суку. Я должна сопротивляться… Должна прогнать его, но не могу… Я слишком пьяна, слишком обессилена и расслаблена… Слишком слабая сейчас…
- Мать вашу, это кому в голову пришло?! – слышу через пелену окутавшего меня тумана. – Кто ее накачал так, я спрашиваю?!
- Ты что так взъелся?! – дружелюбный голос Кати на миг рассеивает туман, но я снова начинаю падать в какую-то беспросветную бездну. – Мы просто отдыхали, Дан! С ней все в порядке, я же рядом постоянно…
- Да она едва живая! Вы в своем уме вообще?! – его громкий голос глушит музыку, до этого разносившуюся по квартире. – Руки убери от нее! – тут же мои колени освобождают от жадных потных ладоней того самого незнакомца, который не оставлял в покое мои чулки большую часть ночи. – Блядь, я разнесу весь этот хлев в щепки, если ей не станет легче!
- Она перебрала немного просто, - неуверенно робко отвечает Катя, холодными ручонками трогая мои ладони. – Ей просто поспать нужно…
- Оставь меня… - упираюсь кулачками в грудь человека, поднимающего меня на ноги. – Отстань!..
- Тшш… - он прижимает меня к себе, выводя куда-то по какому-то длинному коридору, затем подхватывая меня на руки. – Все хорошо... Я рядом…
========== 28. Все хорошо, что хорошо заканчивается. ==========
Глубокий сон окутал меня, больше напоминающий обморок. Больше я ничего не помню, не могу сказать, или хоть что-то понять из окружающей обстановки. Лишь какие-то чисто осязательные ощущения воспринимает мое тело: сначала уличный холод и порывы ветра, затем усыпляющее тепло машины, при движении которой меня постоянно укачивало, отчего головокружение усиливалось, и я едва ли не теряла сознание, когда на короткие мгновенья сон отступал, возвращая меня в реальность.
Я не соображала где я, куда меня увозят, а затем ведут, да и вообще, кто был рядом. Этот кто-то поднимает меня на руки, не мучая мой организм для преодоления остатка неизвестного пути. Мне настолько плохо, а тело свое я просто не ощущаю, что даже чувство какого-то страха покинуло меня, оставляя беспросветное забвение. Чувствую, как оказываюсь лежащей на чем-то мягком, как чьи-то руки снимают с меня куртку, расстегивают сапоги, освобождая мое безвольное тело от мешающей тяжелой до невозможности одежды. Чья-то ладонь скользит по моей щеке, убирая спадающую на лицо прядь волос, затем касается плеча, легко его сжимая, опускается ниже к коленям, успокаивающе проведя по бедрам. Я лишь импульсивно вздрагиваю, не в силах даже глаз открыть, не понимая вообще, сплю ли я, или это все наяву. В момент когда на меня ложится ткань теплого покрывала наступает полная тишина, я снова стремительно падаю в глухую темноту, теряясь в остатках сознания, в ощущениях, осязаниях…
Мне кажется, что я задыхаюсь, будто кто-то наступил мне на грудь. Я не могу видеть и резкий приступ страха от того, что ослепла, сковывает по рукам и ногам. Прижимая ладонь к горлу я резко сажусь в чужой кровати, глубоко дыша, пытаясь максимально наполнить воздухом легкие и тут же едва не вскрикиваю от неизвестности того, где я и что произошло.
- Все в порядке, не бойся, - звучит знакомый голос рядом и тут же загорается ночник на прикроватной тумбочке. – Ты как?
Судорожно осматриваюсь, пытаясь собраться с мыслями и восстановить память, я бегло кидаю взгляд на Даню, который приподнялся за мной, прикоснувшись ладонью к моему плечу. Без сомнений я у него в комнате, но как я сюда попала просто не могу понять… За окном еще темно, но был уже заметен отблеск приближающегося рассвета. Все еще ощущалось легкое головокружение, но как ни странно, характерной боли в висках не было. Хотелось спросить, что я здесь делаю, но вовремя останавливаю себя, не желая признаваться в собственном бессилии и крайне позорном положении.
- Как себя чувствуешь? – следует другой его вопрос, который кажется мне сейчас просто издевательским. Ну почему?.. Почему судьба так любит надо мной издеваться, подсылая этого Дьявола именно тогда, когда мне меньше всего этого хочется?!
- Мне домой нужно, - выдыхаю я, поднимаясь с кровати и едва не теряя равновесие от того, что земля резко закружилась и просела под ногами.
- Куда ты в таком состоянии? – Даня поднимается за мной, устало потерев ладонью лоб. – Уверен, ты еще вчера отпросилась у матери с ночевкой якобы у подруги. Тебе выспаться нужно, а утром я отвезу тебя…
- Мне сейчас нужно домой! – лихорадочно копошусь в сумке с целью нащупать в ней телефон, чтобы вызвать такси. – Со мной все в полном порядке и незачем было меня тащить черт знает куда сквозь ночь!
- Блядь, Ярославцева, если ты сейчас же не угомонишься и не вернешься в постель – я тебя силой заставлю это сделать, не посмотрев на твое подорванное здоровье! – он теряет терпение, отчего тон его голоса звучит вполне определенно, доказывая его угрозы.
Подрагивающими руками я продолжаю искать в телефоне номер такси, хотя зрение постоянно рассеиваться и делает исполнение моей задачи фактически невозможным.
- Я ухожу домой и мне все равно, что ты там собираешься делать! – найдя нужный номер, я нажимаю «вызов», собираясь двинуться в сторону приоткрытой двери спальни.
- Ты никуда не пойдешь! – слышу металлические нотки в его голосе, но не придаю этому никакого значения, готовясь продиктовать адрес оператору такси.
- Сомневаешься? – берусь за ручку двери, распахивая ее шире, но тут же оказываюсь отброшенной на кровать, отчего мой телефон вылетает из руки, теряясь где-то на полу спальни.
- Ты никуда не пойдешь сейчас! – громко и четко распоряжается Даня, захлопнув дверь так, что штукатурка посыпалась из косяков, а стекла окна пронзительно зазвенели. – Хватит, Ярославцева, строить из себя хер знает кого! Достаточно для этой ночи!
Он отворачивается от меня, пытаясь взять себя в руки, но даже я замечаю, что все его мышцы напряглись и заходили ходуном от обуявшей его ярости. Я, конечно, не собиралась уступать, но сейчас осеклась, решив выждать паузу и не нагнетать обстановку еще больше.
- Я что-то плохое сделала лично тебе? – тихо спрашиваю я, неловко присаживаясь на край кровати, всматриваясь в его застывший у окна силуэт. – Я просто смешала выпитое и выкуренное за вечер, такое ведь бывает…
- Да, бывает, но я честно долго решал, куда тебя везти: сюда, или в больницу ставить капельницу! – он поворачивается ко мне все еще раздраженный, но не внушающий страха, как несколькими секундами ранее. – Ты понимаешь, что шутишь серьезными вещами?! Это твоя жизнь…
- Не надо было меня никуда везти… - фыркаю я, поднимаясь с кровати, переведя сбившееся дыхание. – Я бы также оклемалась и там…
- Ага, интересно, до того, как тебя бы трахнул тот наркоман, или после? – хмыкнул Даня, беря с тумбочки сигареты и прикуривая прямо в комнате.
- Тебе-то какая разница кто и где бы меня трахнул?! – вспыхиваю я, задыхаясь от обиды за себя любимую. – Это моя жизнь! Моя, слышишь?! И можно, наконец, не совать в нее нос, если тебе так уж все равно на меня!
- Да потому что ты все назло мне делаешь! – его слова снова бьют меня больнее железного кнута, лишая кислорода и способности как-то их опровергнуть. – В общем так, Ярославцева, строишь из себя суку – так будь ею до конца! Ты превосходный манипулятор! Почему-то когда творишь, что только в голову взбредет – ты у нас взрослая, а как только тебя за это начинают гноить – ты сразу вспоминаешь, что тебе семнадцать и рано еще отдавать отчет в своих действиях! А мне надоело нянчиться с тобой, входить в твое плачевное положение, выгораживать, оберегать от всего несправедливого мира, уговаривать всех и вся, что ты не такая мелкая дрянь, какой тебя видят остальные, а потом любезно стирать с себя грязь, в которую ты при любом удобном случае пытаешься меня окунуть! Я сейчас одну вещь скажу, ты естественно не поймешь этого, но все же может прорвусь к твоему мелочному умишке: единственный человек, стоящий на твоем пути – это ты сама! Только ты создаешь себе проблемы, которые преодолеваешь, идя по головам ближних и уничтожая собственную жизнь! Можешь катиться куда угодно! Вызывай такси, едь к маме, чтобы она тоже впечатлилась твоей нескучной ночкой! Делай вообще, что хочешь, Ярославцева, тебе все можно!
Выдохнув сигаретный дым и сжав окурок в руке Даня вышел из комнаты, оставив меня в полумраке своей спальни переваривать полученное обо мне мнение. Таким я видела его впервые. Никогда и никто еще не обращался со мной в подобной манере. Никто не высказывал мне в глаза то, в чем бы я себе никогда не призналась. Сначала меня захлестнула обида, но затем непонятная скорбь от всей этой ситуации, в которой я оказалась, окутала меня, отчего почему-то стало немножечко стыдно. Нет, нельзя все так явно воспринимать на свой счет – это же его слова. Слова того, кто обошелся со мной далеко не лучшим образом. Вообще, стоит ли ему доверять? Ведь однажды он уже обманул мое доверие…
Тихо, почти неслышно я захожу на кухню, в которой шуршал закипающий чайник и Даня, уже вполне спокойный и умиротворенный стоял, облокотившись на столешницу даже не подняв на меня взгляда. К ногам подошел Тай, дружелюбно помахав мне хвостом, – скучал.
- Извини, - едва слышно срывается с моих губ такое совсем незнакомое для меня слово. – Я была неправа сегодня, – очень важно уточнить когда, чтобы ни в коем случае не признавать правдивым весь его монолог обо мне. – И спасибо, что позаботился обо мне сегодня, видимо, я действительно в этом нуждалась.
Он лишь кивнул, понимающе поджав губы, будто обдумывая что-то, что еще не сказал мне.
- Забудем, - выдохнул он, достав с полки две кружки. – Будешь чай или кофе?
- Кофе, - отвечаю я, только сейчас соображая, что отчаянно хочу узнать почему он все же проявил такое участие сегодня по отношению ко мне. – А… А что ты делал в той квартире? Я так понимаю, что была уже глубокая ночь.
- Заехал кое-что забрать у Геры, - усмехнулся Даня, разливая по чашкам кипяток. – Не буду скрывать, что был удивлен, увидев тебя в этой компании… Нет, это вполне нормально, но было слишком много лишних людей, а тот накачанный непонятно чем парень, которого, судя по всему, никто не знал, лез к тебе, ничего не соображающей… Признаюсь, у меня кровь застыла в жилах.
- Почему? – спонтанно спрашиваю я, понимая, что не слежу за своим языком, но не в силах удержаться от любопытства.
- Потому что, Ярославцева! - Даня передает мне горячую кружку, заметно занервничав от моей любознательности. – Как бы я себя чувствовал, если бы оставил тебя там? Все-таки я твой учитель…
- Все, достаточно! - отпив глоток горячего напитка, я ставлю чашку на стол, понимая к чему сейчас сольется этот разговор. – Ты мой учитель, который всегда придет на помощь своей сумасшедшей ученице… Я это слышала раз двести, не нужно сейчас это объяснять еще раз, я еще не совсем трезво все воспринимаю…
Морщусь, потирая виски, изучаемая блуждающим взглядом Дани, сидящем на табурете напротив. Пора ретироваться, отходить, отползать… Что угодно, лишь бы не предаваться мечтам услышать от него что-то, что хотелось бы слышать. Не нужно себя накручивать, пора научиться принимать суровую правду. Пусть лучше так – безапелляционно и жестко, но максимально понятно, что сомневаться просто глупо.
- Я вполне в норме и способна двинуться домой, - пытаюсь выдавить из себя улыбку, хотя было настолько горько, что к горлу подступил комок. – Все хорошо, что хорошо заканчивается, и я рада, что эта ночь закончилась именно так, а не плачевно для меня, за что еще раз спасибо, учитель.
Он не отрываясь смотрит на меня, наблюдая за всей переменой моего смущения и нерешительности, кажется, даже замечая блеск в повлажневших глазах. Отворачиваюсь, собираясь уйти с кухни, и также поспешно скрыться в подъезде его дома. Но тут дыхание мое едва ли не останавливается, когда Даня рывком срывается с места, перехватывая мои запястья, сжимая их в руке, прижимая меня к себе и одновременно к столешнице сзади меня. Спонтанно пытаюсь вырваться, упираясь кулаками ему в грудь. Он жадно впивается в мои губы своими, размыкая их и проникая в рот языком, целуя откровенно и глубоко, призывая всю мою накопленную страсть ответить ему. Руки слабеют от этого резкого импульса острого желания, он отпускает их, подхватывая меня за бедра и сажая на край столешницы, сжимая их так, что без сомнений останутся синяки. Но сейчас я не чувствую боли, подавленная его напором, загоревшаяся острым желанием. Мои пальцы сжимаются на его плечах, затем скользят по волосам, путаясь в них, прижимая его к себе еще ближе. Я задыхалась, не в состоянии вдохнуть столько воздуха, сколько мне требовалось – казалось, его просто не осталось вокруг. Даня сжимал мои бедра, поднимаясь к талии, затем резко проникая руками под платье, задирая его выше, обнажая мои ноги, затянутые в чулки. Молниеносно он стаскивает с меня трусики, кажется разрывая их где-то, и звук рвущейся ткани едва не оглушает меня, возвращая на мгновенье из окутывающей истомы. Он целует мои губы, прикусывая и, скользя губами по подбородку к ключице, опаляя мою кожу горячим дыханием, отчего мне кажется, что каждая клеточка тела сгорает в тех местах, к которым он прикасался. Не заботясь о том, чтобы освободить нас от одежды, не в силах больше сдерживаться, Даня расстегивает джинсы, тут же широко раздвинув мои колени и тесно прижав меня к себе. Одним сильным рывком он входит в меня, вырвав из моих легких громкий стон, подавляя сопротивление резко сократившихся мышц. От резкого проникновения меня пронзает спазм саднящей боли, но он тут же проходит вместе с тем, как кровь приливает к низу живота. Он покрывает мое лицо нежными поцелуями, успокаивая меня, давая привыкнуть, двигаясь во мне уже сдержаннее и осторожнее. Обхватываю руками его шею, опускаясь спиной на гладкую поверхность столешницы, по которой начинаю легко скользить от отрывистых фрикций внутри себя. Сжимая руками мою талию, затем приподнимая мои бедра, он находит мои губы, лаская их нежно и откровенно, перехватывая мое рваное дыхание, глуша спонтанные стоны. Мои ноги обвивают его торс, прижимаясь обнаженными бедрами к его горячей коже, что вызывает тысячи мурашек во всем теле. Еще несколько сильных проникающих толчков и узел внизу живота слабеет, дурманящим теплом обволакивая все мое тело, безвольно расслабляя. Даня быстро выходит из меня, кончив мне на живот, отчего я явственно ощутила растекающееся по коже тепло.
- Кажется, нам еще есть о чем поговорить… - сражено замечает Даня, коснувшись моих губ своими и тяжело дыша, уткнувшись мне в шею.
========== 29. Простишь? ==========
И мы разговаривали, разбираясь абсолютно во всех проблемах, окруживших со всех сторон, не позволяя до этого дышать… Хотя, нет, блин, мы банально перебираемся в спальню, где до первых солнечных лучей, ударяющих в окна, занимаемся устранением только одной своей проблемы – пресыщением физиологических потребностей, которые очень уж явно напомнили о себе этой ночью. Чуть позже пришло осознание, и на душе заскребли уже знакомые кошки, а неизвестность завтрашнего дня пугала меня до ужаса. Кроме того, окончательно протрезвев и придя в себя, я чувствовала себя разбитым корытом, мучаясь головной болью и неприятным тошнотворным состоянием.
Отстраненным взглядом разглядываю замысловатые витки сизого дыма, идущего от сигареты Дани, лежащего рядом поверх постельного белья в одних джинсах. Кажется, я что-то поняла этой ночью… Поняла, что напрочь запуталась и мне даже ничего говорить сейчас не хочется. Хотя, наверное, нужно. Мой мобильный тренькнул несколько раз, оповещая о том, что судя по всему, мать меня уже потеряла, но я сбросила, а затем вообще выключила его. Как никогда хочется тишины, спокойствия и так же безразлично блуждать взглядом по потолку, изучая плотные струйки дыма.
- Чувствую, получишь ты от матери сегодня, - улыбается Даня, затянувшись последний раз и затушив окурок в пепельнице, стоявшей на полу возле кровати.
- Ничего, переживу, - вздохнула я, равнодушно пожав плечами и немного крепче прижав к груди простынь. – Кажется, за последние полгода мама, наконец, поняла смысл слова «терпение»…
- А ты? – он поворачивает ко мне голову, будто ожидая услышать от меня какого-то вразумительного ответа, но сейчас я вообще не могла о чем-то думать, просто не хотела. – Видимо, последние полгода тоже как-то на тебя повлияли. И, похоже, не лучшим образом…
- Слушай, давай не будем, ладно?! – раздражаюсь я, предчувствуя очередную лекцию о том «что такое хорошо, а что такое плохо». – Потом ты мне все выскажешь, в гимназии. Только не сейчас.
- А мне кажется, сейчас самое время, - он поворачивается, нависнув надо мной, опираясь щекой на руку и внимательно вглядываясь мне в лицо. – Крис, я думаю…
- Я знаю, что ты сейчас скажешь! – перебиваю я, резко садясь в кровати, кутаясь в простынь. – Это лишь ночь, всего-навсего несколько часов, которые там за этими стенами совершенно ничего не значат! Ничего не значат здесь, в гимназии, и вообще где бы то ни было. И вообще, ни для кого ничего не должно иметь значение…
- Ты слишком дерзкие выводы делаешь, - Даня облокачивается на спинку кровати, буравя меня взглядом, что я чувствую, находясь даже спиной к нему. – Я бы хотел, наконец, все прекратить и расставить все точки по своим местам.
Холодок пробегает вдоль позвоночника, и даже какой-то непонятный приступ страха находит на меня. Я боюсь продолжать этот разговор. Лучше бы он оставил все как есть… Лучше бы свел эту ночь на обстоятельства, взаимную глупость, но не нарушал минутное состояние покоя, не портил бы все своими решениями хотя бы еще недолго.
- Валяй, - стараюсь держаться холодно и отчужденно - никогда не увидит он моих слабостей. – То место, где ты только лишь мой учитель можешь пропустить - я это помню.
- Я не только твой учитель, Ярославцева, и не собираюсь отрицать очевидное, - хмурюсь, вникая в каждое слово, молчу, затаив дыхание. – Раньше, да… Все было немного иначе… Как-то спонтанно, быстро, начиная с того вечера, когда ты в первый раз оказалась у меня дома, тогда я подумал: «Все под контролем и все будет в порядке, ведь я не буду с ней спать»… Хм... - поморщился Даня, усмехнувшись с какой-то иронией. - Потом я вообще старался не думать о масштабах последствий. За последние полгода я разучился понимать себя. Иногда хочется самому себе разбить физиономию, потому что знаю, что творю, хер знает, что и как. Предполагал, что проще будет все оборвать, причем резко, чтобы потом не возникло соблазна пустить жизнь под откос и при том не только свою. Не представляешь, как я надеялся на то, что ты сменишь учителя истории… Блядь, каждый раз наблюдая, как ты заходишь в класс, думал о том, как я буду вести теперь урок, не обращая на тебя внимания, не представляя тебя в этой самой постели?! Я врал самому себе, уговаривая, что это была всего лишь игра, взаимная и ничего не значащая для нас обоих. То, что казалось мне таким легким и элементарно решаемым, оказалось непосильным грузом. И да, я до сих пор жалею о том, что повел себя далеко не как учитель… Прежде всего я влез в твою жизнь именно тогда, когда этого делать не нужно было. Для твоих семнадцати лет это слишком обременительные отношения, и слишком большие последствия могут быть именно у тебя. Но также я понимаю, что сейчас глупо искать предлог, чтобы снова все оборвать, пытаться продолжать врать, усиленно уверяя себя, что так правильно, так нужно…
Слушаю его и чувствую примерно то же самое. Сколько раз я бежала от самой себя, пряча свое одиночество под сомнительными соблазнами… На самом деле, хотелось не отрываться на полную катушку, а чего-то иного… Что я хотела доказать самой себе? Что мне не больно? Что я вполне оклемалась и зализала все свои раны, не хуже побитой собаки? Нет, блядь, мне больно! Очень больно, и эту самую боль хотелось уничтожить, вырезать из себя, даже причинив несколько иную боль, переключиться на другие ощущения, лишь бы не чувствовать ничего больше.
Даня приподнимается, привлекая меня к себе ближе, вдыхая запах моих волос и чувствуя дрожь по моей коже от своих касаний.
- И мне никогда не было все равно, - он касается губами моего виска, нежно, заботливо, как не делал этого никогда еще. – И у нас, по-моему, только один выход сейчас – запастись терпением и прятать все эти ничего незначащие для других, но такие важные для нас часы здесь - в этих стенах еще ближайшие полгода. До тех пор пока ты не закончишь гимназию, и твой возраст подтвердит твою самостоятельность.
- Это будет сложно… - выдыхаю я ему в губы, когда тут же чувствую их почти невесомое касание к моим.
- Это будет практически невозможным, - улыбается учитель, обнимая меня крепче. – Но иначе не получится, так ведь? Да, хотелось бы еще кое в чем признаться – во многих вещах я был не прав, обращаясь с тобой грубо, чего не стоило было делать. Прости меня, - в этот момент его глаза наполнились какой-то почти детской наивностью. – Простишь?
========== 30. Сумасшедшая. ==========
Приближалась весна, а вместе с тем последний звонок, экзамены, выпускной и, что наиболее важное – окончание гимназии с последующим поступлением в ВУЗ. Клянусь, считаю часы до того светлого дня, когда получу аттестат о среднем образовании! И клянусь, что один из учителей будет особенно этому рад…
Отчасти Даня оказался прав, назвав наши отношения обременительными. Нет, естественно, я так не считала, но убеждалась, когда мы как два преступника избегали какого-либо сближения в гимназии, тщательно стараясь не попадаться посторонним на глаза. Честно, я чувствовала себя уголовником, когда пересекала пару дворов от гимназии, чтобы там сесть в машину Дани, когда он подвозил меня до дома. Хотя иной раз мы не доезжали до этого самого дома, плутая в заброшенных и заросших снегом дворах, в самых недосягаемых чужому взгляду уголках, останавливаясь там и воплощая в жизнь то, о чем мечтали весь прошедший день… Или же ехали к нему, чтобы провести еще каких-нибудь пару часов вместе, а затем сообща придумывали причину моей задержки в гимназии для матери. Смешно так… Мы свободны, разумны, созвучны в своих желаниях, и все же скрываемся ото всех, будто имея семьи, обязательства, обещания, данные кому-то, кому по большому счету важно лишь соблюсти непонятные условности. От этого хотелось ненавидеть весь мир, но даже он казался ничего не стоящей бесполезной частичкой, когда минуя все заповеди, проповеди и банальный настрой окружающего общества мы были рядом, вместе…
- Объявление, одиннадцатый, встать! – Екатерина Сергеевна фурией вторглась в класс посреди истории, отрывая меня от созерцания своего любимого учителя, перебивая его голос, разжевывающий нам тему урока, а также от бесцельного малеванья на тетрадном листе замысловатых кружевных цветочков ярко-синей ручкой.
Затаив многозначительную паузу, пока все двадцать пять человек поднялись со своих мест, завуч игриво улыбнулась. Складывалось ощущение, будто этой пятидесятилетней тётечке впервые улыбнулся одинокий мужчина на улице, заметив ее внутренний свет, который так и пер из нее сейчас, ослепляя бдительность молодого поколения нашего класса.
- У меня великолепная для вас новость! – о, этот взгляд, который больше походил на две рисованные звездочки – сейчас грянет гром и твердь земли разверзнется, несомненно. – У нас намечается прекраснейшая поездка к окончанию гимназии! Великий Новгород готовится раскрыть для вас свои объятия, поведать вам о своей величественной истории, а также показать себя во всей красе!
Заебись… Закончен бал, погасли свечи! Какого фига тащиться в такую даль, хер знает, зачем и фиг знает насколько?! Бля, с детства не переношу эти тряски в автобусе в компании своих одаренных одноклассников…
- А вам, Даниил Евгеньевич, выпала честь сопроводить наших выпускников в познавательной и запоминающейся поездке выпускников этого года! – Катенька нападающе прищурилась, надеясь подавить Даню своим покровительствующим словом. – Как классный руководитель вы…
- О нет, это без меня! – поморщился Даня, привычно присев на край своего стола. – Я знаете, не совсем удачная кандидатура в качестве надзирателя. Пусть кто-нибудь другой из учителей едет, или быть может, чьи-то родители…
По классу прошуршал гул обидевшихся учеников, которые были слепо влюблены в Даню и всячески отрицали возможность созерцать в этой поездке своих же родителей. Я же напряглась, отлично понимая Даню, но плохо представляя себе, что я буду делать там без него.
- Даниил Евгеньевич, вы только послушайте эти жалобные стоны! – подливает масло в огонь завуч, расплываясь в сладострастной улыбке. – Ваши выпускники хотят ехать только с вами – это же очевидно!
- Екатерина Сергеевна, - выдохнул Даня, и в какой-то момент мне показалось, что сейчас он достанет сигарету и задумчиво закурит. – Я не любитель масштабных поездок в воспитательно-профилактических целях… Не поеду. Думаю, среди учителей гимназии найдутся добровольцы…
- Даниил Евгеньевич, - внезапно провозгласила Вика, снова поднявшись со своего места, когда мы только что сели. – Мы обязаны вам – вы обязаны нам. Не отлынивайте! С кем, как не с вами нам ехать к черту на куличики?! Вы обязаны отдать нам последнюю дань своего внимания!
- Звучит вполне себе загробно… - Даня закатил глаза, всем своим видом показывая, что эта тема ему до чертиков надоела. – Посмотрим… Если найдутся еще желающие на мою роль – уступлю без конкуренции. Когда поездка-то? У меня весной каждый день по часам разбит, вряд ли что-то получится.
- В апреле, Даниил Евгеньевич, - ей богу, ей только честь осталось ему отдать – стелется просто, карга старая. – В середине где-то… Я надеюсь, что вы распланируете свой график так, чтобы и на наших детишек время осталось…
Блядь, закройте же ей кто-нибудь рот! Детишки… Знала бы ты, старая перечница, что твои детишки в большинстве своем пробовали уже то, что тебе и не снилось в твои пятьдесят. Да и понятливее они гораздо.
- Ничего не обещаю, - вещает вердикт Даня, отчего даже я начала тоскливо поскуливать. – Посмотрим, что в апреле будет. А сейчас урок окончен! Марш на геометрию, лентяи!
Геометрия тянулась долго, но отчасти всех моих одноклассников волновала лишь тема предстоящей поездки, которая блуждала по классу через тихий шепот, застенчивые смешки и вздохи. Я же лишь томно вздыхала, отлично понимая, что Даня естественно никуда не поедет, сославшись на чрезмерную занятость, прикрывая свой отсутствующий интерес к общественно-массовой затее.
Шестой урок. Последний. У Дани же по расписанию – окно. Что ж, самое время составить ему компанию.
Едва прозвенел звонок на перемену, я вхожу в опустевшую триста шестую комнату. Бросаю сумку на первую парту, одновременно захлопывая за собой дверь. Приблизившись к учительскому столу, я сажусь к Дане на колени, прижав его бедра своими с двух сторон и обняв руками его за шею.
- Ярославцева, соскучилась никак? – смеется Даня, обнимая меня за талию, прижимая к себе крепче.
- Я хочу, чтобы ты поехал! – безапелляционно заявляю я, утыкаясь в его плечо носом.
- Ну что мне там делать с тремя десятками рвущейся к приключениям молодежи? – кажется, моя просьба звучит несерьезно и лишенной смысла. – Это выше моих сил, кукла…
- Без тебя я не поеду… - хнычу я, обидчиво прижимаясь к его крепкой груди, надув губки.
- Ярославцева… - шепчет Даня, обнимая меня, гладя по волосам. – Блин, что ж ты так на куски меня просто рвешь?.. Ну не для меня все эти поездки со школьниками!
- Значит, я тоже не еду! – безапелляционно заявляю я, тяжело вздохнув.
- Ох, Ярославцева… Как же с тобой сложно… Хорошо, что-нибудь придумаем. – Даня заглядывает мне в глаза, и именно в этот момент я ощущаю полный контроль над ситуацией. – Ты же понимаешь, что это лишний риск… Если кто-нибудь заметит хоть что-то…
- Дань, - перебиваю его я, нежно касаясь губами кожи его шеи, лаская неторопливо, но вполне убедительно. – Я хочу тебя…
Тяжело дыша, он находит мои губы, проникновенно и сладострастно целуя меня, проникая языком в мой рот, лаская ровную поверхность зубов, находя мой язык и зарождая с ним замысловатую игру вмиг возникшего желания.
- Ярославцева, - шепчет он мне в губы, тут же приникая к ним своими. – Я же на работе…
- А я на учебе… - ловко нахожу край его футболки, тут же стягивая ее с его тела и отбрасывая в сторону. - Можно провести эти свободные сорок минут, проверяя тетради, или же...
Мои руки исследуют его напрягшиеся мышцы на груди, опускаясь к поясу его джинсов, нащупывая язычок молнии. Он же стискивает в руках мои бедра так, что становится ощутимо больно, затем собирает складками мою юбку на талии, освобождая ноги, спрятанные лишь тонкими чулками.
Это какая-то чудовищная страсть… Нет, ну невозможно так желать человека в любое время суток, в совсем неподобающей обстановке. Это гимназия, Кристина, здесь ты должна учиться… А не трахаться, несмотря на то, что больше всего сейчас хочешь именно этого!
Продолжаю исследовать шею Дани, прикусывая кожу, посасывая и лаская каждый миллиметр языком. Увлеченный моими манипуляциями, Даня почти сразу же подключается к игре, стискивая мои бедра сильнее, поднимая узкую юбку донельзя высоко, касаясь нескрываемой чулками разгоряченной кожи руками. Его ладонь проникает мне между ног, отодвигая полоску трусиков, лаская меня уже без мешавшей ткани. От его будоражащих действий до боли закусываю губы, жарко дыша в область его ключицы, едва не скуля от желания быть взятой прямо здесь в эту самую минуту.
Скользнув пальцами по ширинке его джинсов, расстегиваю ее, лишая обоих последней преграды, останавливающей нас, касаясь ладонью восставшей плоти. Подавшись бедрами немного вперед, я тут же ощущаю проникновение в свое тело. Жаркое, глубокое, сильное… Медленно приподнимаясь и опускаясь на его бедрах, я нахожу нужный ритм фрикций внутри себя. Его дурманящие губы странствует по открытым участкам моего тела, исследуя линию шеи, переходя к ключице и останавливаясь у кромки бюстгальтера, который плотно сжимал мою грудь под легкой кофтой. Стимулируя приближающийся оргазм, я двигаю бедрами быстрее и более отрывисто, задыхаясь тем потоком воздуха, что выпускают мои легкие под действием обволакивающей истомы.
Звонок… Глухо отдается в моем перевозбужденном сознании. Но я едва успеваю придать своей юбке привычную форму, когда в класс заваливаются шумной толпой семиклашки.
- Я предполагал, что ты закрыла дверь… - восстанавливая сбивчивое дыхание, шепчет мне Даня.
- Так я вроде бы и закрыла… - сквозь смех отвечаю я, представляя, какая картина предстала бы перед взором этих ничего не ведающих детей, не прервись мы вовремя.
- Сумасшедшая… - по губам читаю последнюю фразу Дани, подмигнув и поспешив скрыться в дверях классной комнаты.
– Не забудь, что я надеюсь на тебя! – имею в виду поездку, наверняка уже зная, что не получу его отказа.
========== 31. Поездка. Часть 1. ==========
Как-то уж очень быстро пролетело время, и вот уже я собираю вещи для трехдневной поездки в Новгород. Как Даня не пытался отмазаться от этого невеселого для него мероприятия, все же общими усилиями нам с Екатериной Сергеевной и почти тридцатью моими одноклассниками удалось его убедить. Все-таки как иногда бывает с ним сложно… Любого моего погодку легко в чем-то убедить, склонить к тому, что тот будет уверен в правильности принятого решения. С моим же историком дело обстоит совсем по другому… У него уже сложившийся взгляд абсолютно на все на свете, имеется твердое свое мнение и упертости его можно только позавидовать. Скорее он мог убедить в чем-то меня, поучая будто малого ребенка, нежели я могла каким-то образом воздействовать на решение Дани. И все же свершилось чудо, вняв моим жалобным призывам, длившимся почти месяц, Даня снизошел до уровня обычного педагога, проявив желание поехать со своим выпускным классом.
- Милая, а кто из взрослых-то с вами едет? – доносится из кухни мамин голос, когда я усиленно пытаюсь затолкать в сумку объем тех вещей, на который надо бы багаж средних размеров.
- Даниил Евгеньевич, историк… - поясняю я, стараясь придать голосу как можно больше равнодушия.
Из кухни тут же послышались быстрые шаги. Мама возникла на пороге моей комнаты, держа в руке недомытую чашку, машинально натирая ее полотенцем.
- Кристина, может тогда лучше не ехать? – осторожно интересуется она, готовясь к моему ответу так, будто от него может зависеть ее собственная жизнь. – Я понимаю, какой сложной может оказаться эта поездка для тебя…
- Мам, ну зачем вот так вот все?! – восклицаю я, рвано дергая молнию сумки. – Ты же знаешь, что между мной и моим учителем истории ничего нет и быть не может! Ты же сама поспособствовала тому, чтобы все прекратилось, я не думаю…
- Кристина, - перебивает меня мама, когда я оборачиваюсь к ней, смело встречаясь с ее взглядом. – Если ты хоть в чем-то мне солгала…
- Мам…
- Если ты сказала хоть слово неправды… Я клянусь тебе, он будет сидеть. Сидеть столько, сколько максимально предусмотрено нашим законодательством! Ты понимаешь, что он нарушил закон?..
- Мама, я добровольно с ним встречалась! В чем его грех, я не пойму?! – теряю терпение, чувствуя, как вздрагивают руки, сжимающие ручку сумки. – В чем он так провинился, мать вашу?!
- Он нарушил закон, - лаконично звучит ответ матери, подпиравшей дверь в мою комнату. – Он переступил через правила, которые педагог не должен был нарушать. И это сошло ему с рук. Но если я только узнаю…
- Мам, Даниил Евгеньевич только лишь мой учитель, – отрезаю я, пытаясь сдержать в себе рвущиеся на волю эмоции. – Не занимайся самоедством, пожалуйста.
Докурив тонкую сигарету возле автобуса, в котором мне предстояло провести по меньшей мере часов восемь, я все же захожу в салон, окунаясь в крики, смешки, подшучивания своих одноклассников, для которых вся эта поездка казалась развлечением, тесно переплетающимся с приключением. Мое место где-то в середине, но я ревностно посматриваю на Лидию, занявшую кресло возле Дани в начале автобуса. Негодованию моему просто нет предела. Чего ради тащиться куда-то в Тьмутаракань, когда между мной и Даней по крайней мере метров пять автобуса? Нет, однозначно эта поездка меня начала раздражать с самого зародыша ее идеи!
Позже у парней с «камчатки» появилось заныканное до того пойло. Получилось так, что задница автобуса вовсю гуляла, середина прислушивалась, а нос жил своей жизнью, за которой я вкрадчиво наблюдала.
Еще раз убеждаюсь, как я не люблю Ишмаеву. Да, надо заметить и Даниила Евгеньевича я начала недолюбливать от того, что он не обращал абсолютно никакого внимания на подзагулявшую молодежь. Клянусь Великим Новгородом, что Васю из автобуса будут выносить на руках. Ну Даня… Почему, когда очень нужно ты не ведешь себя, как рядовой учитель?
- Лид, - кричу через несколько сидений. – Меня укачивает, ты не могла бы поменяться со мной местами?
- Ярославцева, у тебя прекрасный вестибулярный аппарат, вдохни глубже, - зевая, отвечает мне Ишмаева, за что я готова кинуть в нее катающуюся по проходу опустевшую бутылку от горячительного напитка. – Тем более там в конце наливают, так что мне там не место.
Сука, ты, Ишмаева! Самая дрянная сука в мире!
- Водитель, остановите, пожалуйста! - скандирую я, поднимаясь с места. – Меня серьезно укачало и срочно нужен свежий воздух!
Водитель автобуса оказался сговорчивее нашей старосты. Свернув на обочину, икарус остановился, распахнув двери. Выйдя из автобуса, я жадно вдохнула прохладный ночной воздух. Возникло желание закурить, но я вовремя сообразила, что мне остановили не по этой причине.
- Что случилось? – спустился Даня вслед за мной, отходя на несколько метров от автобуса. – Тебе плохо?
- Да, блядь, мне плохо! – в сердцах жарко произношу я. – Мне плохо от того, что я сижу хер знает где, так далеко от тебя, в то время, как Ишмаева едва ли не голову укладывает на твое плечо!
- Ну что за детсад, Ярославцева! – рычит Даня, стараясь это делать так, чтобы не поднять на ноги весь автобус. – Это не моя прихоть была вообще! Какая разница, где трястись еще часов пять?!
- Ах, тебе без разницы значит?! – восклицаю я, чувствуя себя обманутой Дездемоной, если такое вообще возможно.
- Ярославцева, хватит истерить! – обрывает меня на полуслове Даня, потянув за руку в сторону автобуса. - Сядь в автобус и заткнись уже до города, ок?! Не испытывай моего терпения!
Едва не хныча, я медленно побрела к автобусу вслед за учителем. Эта поездка оказалась для меня еще более ужасной, чем ожидалась. Я злилась абсолютно на весь мир: на Екатерину Сергеевну, затеявшую весь этот бедлам, на этот злосчастный автобус, на Ишмаеву, и главное - на самого Даню, который пресекал все мои девчачьи шалости на корню.
- Лидия, будь добра, поменяйся с Кристиной местами, - неожиданно для меня Даня обратился к Ишмаевой, кутавшейся в плед, стараясь состроить заспанный вид. – Ей на самом деле нехорошо.
- Ох, силы небесные, - взмолилась Ишмаева нехотя поднимаясь с места. – Ярославцевой нехорошо… Давайте все бросим всё и будем следить за самочувствием Ярославцевой, выслушивая ее надуманные жалобы!..
Шипя проклятия в мой адрес, Лидия все же освободила мне местечко на переднем сидении. Состроив из себя донельзя обиженную, я забираюсь под плед, отворачиваясь к окну. Даня садится рядом, автобус трогается с места, приближая нас к пункту назначения нашей поездки. Внезапно и даже неожиданно для самой себя я чувствую, как Даня находит мою ладонь под клетчатым пледом, сжимая ее и переплетая наши пальцы. Хорошо, что ночь вокруг. Хорошо, что в салоне тоже темно и я могу прятать свою улыбку. Он любит меня... Любит! Так ведь?
========== 32. Поездка. Часть 2. ==========
К тому моменту как автобус дочухал до конечной остановки, на Новгород уже опустился поздний вечер. Пока мы выгружали вещи, затем довольно надолго зависли в фойе гостиницы, Даня не проронил в мой адрес ни слова. Несмотря на то, что в автобусе историк проявил видимую заботу обо мне, он был все еще зол. Больше всего в наших взаимоотношениях Дане не нравилось то, что иной раз я пыталась манипулировать им. Но это говоря его словами. Я же уверена, что не делаю ничего сверхъестественного, а лишь хочу получить то, что должна получать любимая девушка. Если, конечно, она любимая. И даже вопреки тому, что мы не совсем обычная рядовая пара на сегодняшний день. Но вся дилемма в том, что Даниил Евгеньевич – это не тот человек, который подвластен чужому влиянию. Любому. Моему первостепенно. Это не застенчивый мальчик Максим, которого можно было взять за руку и отвести именно туда, куда мне надо и заставить играть его по своим правилам, и идеально вписать его в ту картинку, которую хотелось бы видеть. С Даней все сложно, трудно, до слез обиды, до глубины души. Этот человек никогда не будет подстраиваться под кого бы то ни было. И мне, очень похожей по этому качеству, невыносимо было принимать все, как есть, свыкнуться с тем, что где-то приходилось уступать, быть ведомой…
Мириться с такой постановкой вещей было сложно, но также дуться и молчать целую вечность я не могла. Неужели этот циник не понимает элементарной истины – я просто хочу быть с ним. Это же так просто. Да, выглядит довольно сложно, обрастая проблемами из-за всего окружающего общества, но ведь все решаемо. Главное понять, что именно этого ты хочешь, именно к этому стремишься. Какими же мелочными могут показаться проблемы, когда, наконец, понимаешь, что это малая плата за счастье. И мое счастье на сегодняшний день – быть рядом с ним. Какая разница придется ли мне ради этого поругаться с Ишмаевой, или всем миром? Я согласна на этот легкий дискомфорт, если он будет рядом со мной. Все ведь так просто…
После получасового оформления, нас все-таки расселили по номерам, сортируя по правилу детского садика: мальчики – налево, девочки – направо, в номерах максимум по три человека. Радует. Во всяком случае, не придется слушать девчачий галдеж всю ночь напролет. Также этому способствует то, что я попала в комнату с тихушницами нашего класса, в ряды которых меня приписывали года так три назад. Ностальгия.
Когда девчонки по соседству улеглись, намереваясь максимально плодотворно отдохнуть перед многочасовой экскурсией по городу, я все думала: что он делает сейчас, как далеко его номер от нашего?.. Недолго мешкаясь я набрала короткое смс: «В каком ты номере?». Ответа ждала минуты полторы, но все же не так долго, как я ожидала, учитывая недовольство Дани весь вечер.
«Будешь смеяться – триста шестой» - пришло входящее сообщение, от которого мне действительно пришлось заткнуть рот рукой, чтобы не разбудить своих соседок. Уму не постижимо – тот же номер, что и у нашей классной комнаты, от воспоминаний которой пробегали мурашки по коже.
«Ярославцева, что бы ты ни делала – делай это тихо и без свидетелей» - последовало следующее смс почти тут же за пришедшим.
Хах, да ты читаешь мои мысли, учитель!
Стараясь быть бесшумной, я просачиваюсь через дверь в длинный коридор отеля. Минуя лифт, я иду по лестнице, поднимаясь на этаж, где по всем предпосылкам должен располагаться нужный номер. Времени было около двух ночи, но я все равно боялась, что из какой-нибудь двери выглянет знакомое лицо какого-нибудь моего одноклассника и тогда придется долго объяснять по какой причине я поднялась на этот этаж. Хотя многие мальчишки изрядно «заправились» в автобусе и очевидно сейчас дрыхли, видя десятый сон. И все же страх был. А еще был страх от того, что Даня до сих пор дуется и мне еще придется объясняться с ним за свое вызывающее поведение в автобусе.
Когда я уже почти потерялась в многочисленных дверях, окруживших меня с двух сторон и серых табличках с номерами на их поверхностях, дверь в конце коридора приоткрылась, щелкнув замком, отчего я отпрянула назад, но затем робко последовала на звук. Дойдя до заветной двери я с облегчением выдохнула, рассмотрев ее номер. Прошмыгнув внутрь, я провернула ключ в дверном замке, убедившись, что дверь на самом деле надежно закрыта.
- Я ждал тебя целую вечность!.. – с облегчением выдохнул Даня, шагнув ко мне, застывшей на пороге.
- С чего ты взял, что я вообще приду? – пожала плечами я, пройдя в номер, рассматривая его обстановку.
- Почему-то я в этом не сомневался… - улыбнулся Даня, присев на подлокотник кресла, рассматривая меня в полумраке комнаты, освещаемой только стоящим в прихожей торшером.
- Ты слишком самоуверен, - хмыкаю я, надевая маску безразличия и напускного высокомерия. – На самом деле я пришла поинтересоваться, в чем таком неподобающем провинилась я, чтобы игнорировать меня весь вечер?
- А ты подумай, - намекнул Даня, судя по всему забавляясь моим показанным строгим видом. – Ты же знаешь, чем может быть чревата эта поездка вообще. Так зачем еще подливаешь масло в огонь, провоцируя всех и вся, чтобы на нас обратили внимание не как на учителя и ученицу?
- Да потому что меня достала эта Ишмаева! Она откровенно меня провоцирует, а ты ей подыгрываешь! – шиплю я, стараясь делать это тихо, чтобы нас не слышали соседи.
- Как она может тебя провоцировать, если о нас не знает?! Ярославцева, ты сама себя накручиваешь, совершая одну ошибку за другой! В конце концов, ты добьешься того, что о нас узнают все, и тогда будь, что будет… Ты этого хочешь?
- Нет… - опускаю взгляд в пол, будто нашкодивший ребенок. – Как ты такое можешь говорить?! Мне страшно от одной мысли о том, что моя мать что-нибудь узнает, или в этой гребаной гимназии что-то всплывет и тогда… Я просто не знаю, Дань… Я хочу ощущать твою поддержку, а не игнор за малейший проступок… Да, я согласна – ты единственный человек, который может справиться со мной на раз-два, но иногда мне хочется почувствовать только лишь твою заботу… Я многого прошу?
- И ты прекрасно знаешь, что я не могу сделать для тебя то, что мог бы для любой другой… - вздыхает Даня, импульсивно сжимая руки в кулаки, тут же пряча их в кармах брюк. – Не буду перечислять многочисленные «потому что»… Но все изменится, как только пройдет время. Когда нам не нужно будет объяснять свои отношения перед кем бы то не было. А до тех пор мы должны прятаться, как подпольные крысы, просчитывать каждый свой шаг, каждое слово, смотреть в рот каждому из тех, кто окружает нас! – теперь я явно слышала в его голосе злобу, но не на меня – на что-то иное. – Должны, понимаешь?! Да, блядь, я с радостью бы сел с тобой рядом в том автобусе, но, сука, это было бы чересчур очевидным, явным, выставляющим всю правду на обозрение этих несовершеннолетних тугодумов! И каждый из них расценил бы этот жест по своему: кто-то пропустил бы сквозь пальцы, а другие… Они бы нас уничтожили, Кристина. Каждого в отдельности. И ты это прекрасно знаешь.
У меня слезы на глаза наворачивались, когда я слушала его. Самое главное и паршивое здесь – он прав. Чего бы мне не хотелось – это окажется несбыточной мечтой, если мы допустим в наш маленький мирок хоть еще одну живую душу.
- Закончи эту блядскую гимназию, получи аттестат, и я обещаю тебе – ты никогда не будешь страдать от недостатка внимания, - переведя дыхание продолжает Даня. – Первое что мы сделаем до твоего поступления в ВУЗ – уедем куда-нибудь в Европу, где проведем минимум месяц, компенсируя то время, что тратим сейчас, не имея возможности быть вместе всегда, когда нам бы того хотелось.
- Не склонна верить обещаниям… - шепчу я, превратившись в кубик твердого льда, который неторопливо тает от приятных слуху слов, но все же не растворяется полностью, будучи когда-то уже обожженным открытым пламенем.
Медленно, но уверенно Даня поднимается с подлокотника кресла, сделав в мою сторону пару шагов. Еще секунда и я оказываюсь прижата к стене, блокируемая его руками по запястьям. Он смотрит мне в глаза каким-то пронизывающим неистовым взглядом, очевидно видя перед собой только лишь упрямую женщину. Он прижимает мое тело своим к стене так тесно, что я едва ли могу дышать. Когда его губы находят мои, кажется, я теряю и эту возможность. Не отпуская руки, он продолжает впиваться в мои губы, открывая их и проникая в рот языком. Начинаю теряться в пространстве, когда он рывком поднимает меня в воздух, подхватив за бедра и еще крепче прижимая к твердой поверхности стены. Никогда не привыкну к его резкости, необузданности, возникающим именно тогда, когда я оказываюсь практически безоружна. Еще одним рывком он отрывает меня от стены, опуская на кровать, где напряжение покидает меня, а тело становится ватным, будто налитым свинцом. Пальцами зарываюсь в его волосы, когда он снимает с меня футболку и шорты, тут же покрывая мое тело жадными голодными поцелуями. Мне даже хочется кричать, когда его губы касаются моей промежности, находя самую чувствительную точку, но я вовремя вспоминаю, что вокруг нас хлипкие стены гостиницы, отделяющие от десятка моих одноклассников. Так же остервенело и резко он входит меня, гася мой спонтанный стон своим поцелуем, блокируя спазматическое сокращение мышц влагалища глубоким проникновением.
Иногда я ловлю себя на мысли, что хотела бы залететь после подобной сжирающей нас обоих ночи. Тем самым я хотела бы доказать ничтожность убеждений родителей, ненужность воспитательных работ и разговоров светил своей гимназии, минимализм своих одноклассников… Но, выступая в роли моего здравомыслия, Даня всячески избегал подобной возможности… Что ж, хорошо, что хотя бы один из нас щадит чужие условности.
Почти к утру я покидаю комнату Дани, прощаясь долго и сладко, не желая вообще покидать его объятий. И все же я выхожу из номера, посылая напоследок воздушный поцелуй. Повернувшись навстречу длинному коридору, когда дверь триста шестого едва успела закрыться, я тут же сталкиваюсь нос к носу с остолбеневшей Викой.
========== 33. Не справилась... ==========
Мама дорогая, как же я устала от созерцания монастырей, церквей, храмов на протяжении целого дня! К вечеру я уже не чувствовала ног от походов по этим величественным и святым достопримечательностям. Как-то совсем уж я не разделяла восторг своих одноклассников этой поездкой. В конце концов, кому-то было все равно: курить за углом гимназии, или за массивной стеной какой-нибудь вековой постройки. Отчасти радость деткам доставлял уже тот факт, что рядом нет родителей, а за ними приглядывает только молодой учитель, который, что уж там таить… И сам грешен.
- Утром меня видела Вика, - выпаливаю я, когда после столовой мы оказались с Даней в длинном коридоре гостиницы. – Она видела из какой комнаты я выходила и, несомненно, кое-что просекла.
Даня лишь шумно выдохнул, потерев лоб ладонью и не ответив ни слова. Весь день я копила в себе страх, что Миронова тут же разнесет едкий слушок по всем знакомым ей ушам, а тот от кого я ожидала нужного совета лишь глубокомысленно выдохнул…
- Она разнесет… - продолжаю я нагнетать обстановку, когда мы неторопливо идем плечом к плечу вдоль коридора, создавая вид необременительной беседы. – Не сегодня – завтра всем будет известно все!
- Не переживай, - легкомысленно произносит Даня, кажется, даже точно не осознавая весь масштаб проблемы. – Все нормально будет.
- Ха, в прошлый раз после того как ты сказал подобное – мы расстались… - хмыкаю я, возмущенно нахмурившись.
Резко остановившись, Даня смерил меня взглядом, затем обхватив мои ноги чуть повыше колен, приподнял меня в воздухе, пройдя так со мной до окна в конце коридора, где посадил меня на подоконник так, что наши глаза оказались на одном уровне. Машинально я выглянула из-за его плеча, чтобы убедиться, что в коридоре кроме нас никого нет.
- Ты когда-нибудь поймешь смысл слова «доверие», Ярославцева? – спрашивает он, быстро касаясь моих губ своими. – Поговорю я с твоей Мироновой, думаю, она поймет, что не стоит распространяться о тех вещах, в которых не уверена.
Он поцеловал меня еще раз и приятное тепло растеклось по всему телу, нежно меня успокаивая, даря временное и обманчивое чувство уверенности.
- Нет, я сама с ней поговорю. Все-таки когда-то не так давно мы дружили… - отказываюсь я от предложенного Даней решения. - Я справлюсь…
- В последний раз, когда ты говорила подобное… - усмехнулся Даня, целуя меня в кончик носа.
- Дань! – негодую я, показано обижаясь на то, что он не верит в мои силы. – Если она молчала сегодня – значит не уверена, значит я смогу ее переубедить… Лучше я с ней поговорю, чем ты. Иначе это может принести еще большие проблемы.
- Хорошо, попробуй, - соглашается учитель. – Ведь она не видела большего, чем могла увидеть, а следовательно утверждать что-то наверняка не может… Попробуй убедить ее, что она что-то неправильно поняла.
«Я справлюсь»… Только эта фраза крутилась у меня в голове еще целые сутки. Изучающе я незаметно посматривала на Вику, пытаясь угадать ее намерения, мысли, предугадать то, что она способна сделать с полученной информацией. Но по виду беззаботной девушки сложно было что-то понять. Отчасти я сама тянула время, не находя подходящей возможности, чтобы завести с Викой разговор на щепетильную тему. Страх, сидевший глубоко внутри, подбирался под самое горло совсем не вовремя, застревая комом и мешая даже дышать. И все же я обещала Дане. Кроме того, нужно было решать эту проблему. Необходимо было ее решить, иначе… Даже думать не хочется о последствиях.
- Кусь, к тебе можно? – присаживаюсь я за стол в столовой рядом с одноклассницей.
Вика равнодушно пожимает плечами, жуя мякоть сдобной булочки. Дани в столовой нет. Может, так оно лучше – по крайней мере, я не буду отвлекаться от серьезного разговора.
- Как дела? – просто не знаю с чего начать разговор с экс-подругой после почти полугодового молчания. – Уже собираешь вещи? Завтра вроде как уезжаем уже.
- Чего тебе, Ярославцева? – рявкает Вика пренебрежительным резким тоном, от чего хочется заткнуть ее и пересесть, но я не могу позволить себе такую роскошь.
- В общем, к тому, что ты видела позавчера… Хотела бы внести небольшую ясность.
- А что здесь пояснять? – сердобольно ухмыляется Вика, отщипнув от булки еще один внушительный кусочек. – Честно говоря, давно подозревала, что ты спишь с историком. Не зря же твоя «пять» по истории держится так долго…
- Послушай, - слишком резко, чем хотелось бы выпаливаю я. – Моя «пять» не имеет ничего общего с отношениями с историком! И потом, нет никаких отношений… Ты все неправильно поняла!
- Ах, ну да, конечно же… - хихикает Вика, открыто потешаясь над моими нелепыми оправданиями. – За таблеткой анальгина заходила, видимо, в четыре утра… Слушай, Ярославцева, боишься, что зубки твои обломают? Так бойся. Не стоит пытаться скрасить то, что сама же в грязь загнала. Пора уже снять корону, умерить пыл и забыть на время, что в тебе наконец-таки проснулась сука. Вот не к месту это все в выпускном классе. И не только у меня уже твое поведение в печенках сидит, поверь на слово.
- Что ты несешь-то, Вик?
- А то, что когда не нужна тебе была подруга Вика, не уместна в твоем кругу общения – ты ее успешно игнорировала, а как тебе на хвост присели – так приползла… Смешно даже.
- Слушай, я лишь потому подошла, чтобы сказать, что ты все неправильно поняла, а не за тем, чтобы выяснять с тобой отношения!
- Да плевать мне на то, что ты скажешь! Я и молчу-то только из-за уважения к Дане, так как он пострадает в первую очередь… Твоя же драная шкурка мне совсем неинтересна…
Ярость. Это последнее чувство, на котором я себя ловлю. Затем перед глазами выплывает какая-то густая пелена и, я уже мало что могу соображать. Машинально схватив со стола стакан с соком, я опорожняю его содержимое прямо Вике в лицо, отчего она подскакивает из-за стола с кошачьей скоростью, смахивая с лица и волос липкие капли.
- Ах ты, тварь! – вопит Миронова на всю столовую, кидаясь на меня, каким-то чудом перелетев через широкий обеденный стол.
Она бросается вперед, вцепившись мне в волосы, яростно молотя кулаками куда попадет. Не желая оставаться в долгу, я также с жадностью выдираю из головы одноклассницы добрую прядь волос, наворачивая ее распущенные локоны на кулак, оттягивая руку как можно ниже к земле. Миронова не уступает мне в ловкости, молотя кулаками наотмашь, надеясь попасть по лицу. Частично ей это удается, когда своим громоздким перстнем она проходится по моей щеке, оставляя кровоточащую царапину от виска до середины щеки. Моим резким ответом служит четкий удар в переносицу противницы, отчего из ноздрей Мироновой тут же хлынула кровь, попавшая на рукав моей белоснежной кофты.
- Да прекратите вы!.. – доносится со всех сторон и тут же нас растаскивают по сторонам, когда мы уже почти завязались клубком на полу, пытаясь добить друг драга.
- Сука конченная! – кричит Вика, прижимая окровавленную ладонь к перебитому носу. – Потаскуха ебанная! Что думаешь, никто не узнает, что ты спишь с историком?! Да это же факт! Я видела, как ты выходила из его комнаты в четыре утра! Видела!..
- Шмара… - выдыхаю я, потирая вывихнутое запястье. – Заткните уже кто-нибудь эту идиотку!
Вокруг все вмиг стихли, пораженные откровением Вики. Мальчишки, державшие нас, уберегая от очередного посягательства друг на друга, затаили дыхание. Кто-то со стороны умиротворенно хихикнул, вечно туго соображающий Вася потер затылок, будто складывая в уме два и два. Несомненно, фраза Вики не прошла незамеченной. Каждый ее услышал и принял по-своему. Кажется, я допустила фатальную ошибку… Кажется, я не справилась…
========== 34. Ты не знаешь, что такое семья. ==========
- Что произошло? – ворвался Даня в маленькую комнатку медицинского кабинета, тут же шагнув ко мне, сидящей на высокой кушетке.
- Ваши дети – беспредельщики! – визгливым голосом оповестила метрдотель, которая и привела меня сюда, чтобы мои раны осмотрела медсестра. – Эта девушка устроила драку посреди столовой, при этом разбив нос своей однокласснице! Это неслыханное поведение в нашей гостинице!
- С тобой все в порядке? – взволнованный голос Дани перебил жалобы статной блондинки.
Учитель взял мое лицо в ладони, напряженно осматривая обработанную антисептиком царапину, оставленную Викиным кольцом.
- Да все нормально… - выдыхаю я, вырываясь из его рук. – Все просто замечательно, если не брать в расчет того, что Миронова вопила на всю столовую все, что в голову взбредет… Все нормально, если не считать тех тридцати человек, которые теперь знают все, что знает Миронова…
Я едва не плачу, закусывая губы, еще окончательно не отойдя от ража после стычки с Мироновой, так же как не понимая еще действительных масштабов последствий.
- Я делаю все не так! Я сделала только хуже! – срываюсь я, зарываясь лицом в ладони. – Я все испортила… Окончательно…
- Тише… - Даня сжимает мои плечи в руках, но не может прижать меня к себе из-за как минимум двух пар глаз – медсестры и метрдотеля, смотрящих на нас. – Все хорошо… Все будет в порядке…
- Послушайте, такое поведение у нас недопустимо!.. – вновь вклинилась блондинка, света белого не видя из-за собственных амбиций.
- Послушайте, оставьте ее в покое! – резко повышает голос Даня, сжимая мою дрогнувшую ладонь в своей. – Если она что-то разбила или испортила – вам все оплатят! Оставьте в покое мою ученицу…
Метрдотель заткнулась одновременно с тем, как я слезла с кушетки, уводимая Даней из медицинского кабинета. Действительно, вряд ли масштаб убытков отеля сравним с нашими личными проблемами, которые несомненно не заставят себя ждать.
Он уводит меня все дальше от кабинета медсестры, от злостной женщины-метрдотеля, ведет по длинной лестнице вверх, пряча от всего окружающего мира за несколькими этажами чужих проблем, боли, препятствий…
Ночь. Последняя ночь, проведенная в этом отеле, в этом городе… Возможно, такая же последняя для нас двоих, сидящих обнявшись на одном высоком подоконнике на самом верхнем этаже этого высотного здания. Уже завтра что-то изменится, поменяет приоритеты, внесет иной смысл во все мое существование, но так важно задержать именно этот миг, проникнуться только этими минутами поддельного спокойствия, призрачного умиротворения.
- Знаешь, иногда я представляю, как было бы здорово проснуться с тобой рядом в одной постели в старости и вспомнить, как ты ставил мне тройки по истории… - улыбаюсь я, хотя отчаянно хотелось плакать, вглядываясь в это бездонное темное небо за окном с невозможно высокими звездами, светящими со своей высоты несмотря ни на что, вопреки всему.
- Ставил, а потом правил их, чтобы не навлечь на свою голову всю ярость ущемленного самолюбия будущей медалистки… - тихо смеется в ответ Даня, прижимая меня ближе к своей груди.
- Я все испортила… - шепчу я, чувствуя, как что-то рвет меня изнутри, принося нереальную боль, пустоту, гнетущую скорбь. – Теперь все изменится и будет по другому… Как? Что будет?
- Во всяком случае, мы будем жить… А это пока самое главное… - удивляюсь его спокойствию, искренне восхищаюсь, не понимая, как научиться держаться также стойко, когда мир вокруг рушится за какие-то ничтожные минуты.
- Не будет уже как раньше… - тихо отзываюсь я, чувствуя, как по щеке лениво скользит теплая слеза. – Как вчера уже не будет… Завтра все изменится… Завтра нас вывернут наизнанку, чтобы узнать то, чего не понимают, никогда не примут…
- И это мы выдержим, - уверенно отвечает он, но почему-то именно сейчас я не могу принять его уверенности, не могу поверить ему, как никогда до этого. – Запомни одно: что бы ни говорили, к чему тебя ни призывали – не бери на себя обязательство что-то объяснять, прикрывать меня. Тебе семнадцать, ты смутно отдавала отчет в своих действиях… Это все, что должны знать окружающие… Иначе плакала твоя медаль, тебя могут исключить…
- Да мне все равно на эту чертову медаль! – подрываюсь я, поворачиваясь лицом к Дане, не в силах больше принимать все так же хладнокровно, как он. – Я не могу позволить обвинить во всем тебя…
- Еще никто никого не обвиняет. Во всяком случае ты должна прежде всего думать о себе. Со всеми последствиями разберусь я сам.
- Я не выдержу всего этого… - закрываю лицо руками, не понимая того, что в самое ближайшее время все изменится так кардинально, что от преобладающих чувств и боли придется взвыть, лезть на стену от чужой несправедливости.
- Все будет хорошо… Ты со всем справишься. Все пройдет…
Через сутки мы уже вернулись в родную столицу. В гимназию впредь я ходила, прислушиваясь к тихим разговорам по углам, репликам, слухам… Я боялась каждого шороха, способного в корне перевернуть две жизни: мою и Левина. В моем классе хотя и блуждали перешептывания, смакующие мою скромную персону, но ярко выраженных заявлений все же не было. Вика презрительно молчала, видимо, все еще переживая за свой перебитый нос. Остальные же делали вид, что им все равно. Я уже совсем расслабилась, когда минули две первые недели после поездки. Но гром грянул совсем неожиданно, резко и неизбежно, именно тогда, когда я уже не ждала его.
- Что происходит? – войдя в триста шестой, я перевожу взгляд с опустевших книжных полок стеллажей на Даню, продолжающего собирать свои вещи в классе. – Что случилось?
- Ничего особенного, пока меня только увольняют… - машинально отвечает он, выгружая содержимое ящиков стола на его поверхность.
- Что?! – выдыхаю я, ловя руками спинку рядом стоящего стула, дабы соблюсти равновесие и не потерять сознание прямо сейчас. – Ничего не понимаю... Что произошло?!
- Произошло то, что твоя мама наведалась в гимназию и рассказала все, что так тревожило ее уже очень долгое время, подкрепив свое заявление неопровержимыми доказательствами из уст тех доброжелателей, которые были с нами в поездке. – Даня оторвался от сборов, встретившись с моим испуганным и ничего непонимающим взглядом. – Помни, пожалуйста, о чем мы говорили там, в отеле… Чтобы тебя не спрашивали, ты…
- Да что же это такое?! – вскрикиваю я, сжимая ладонями виски, морщась как от спазма боли, пронзившего меня насквозь, отчего я оседаю на корточки. – Как же так… Как она узнала?.. Это немыслимо просто…
Оставив свою сумку, Даня опускается ко мне, взяв мои дрожащие ладони в свои руки. Он вглядывается в мои помутневшие от подступивших слез глаза, ища в них хотя бы толику здравого разума.
- Запомни одно, - говорит он мне, хотя я даже слушать его не могу, погрузившись полностью в охватившую меня панику. – Ты ничего не можешь объяснить, ничего не решаешь, всего лишь жертва… Семнадцатилетняя девочка, от которой требуют невозможного… Ты не обязана давать им какой-либо отчет, мотивировать мои поступки. Поняла меня? Кристина?
Мне хочется заткнуть уши, чтобы не слышать его, не воспринимать всерьез все, что он говорит. Мне хочется кричать, выть от безысходности, но я могу лишь глотать слезы, будучи связанной обстоятельствами по рукам и ногам.
- Они исключат тебя, если ты будешь ломать истерики перед ними! Понимаешь?! Меня всего лишь попросили оставить это место… И это малая плата, понимаешь?!
- Это невозможно… - шепчу я, задыхаясь от кома, застрявшего в горле. – Ты не можешь уйти!
- Я должен! – учитель поднимается в полный рост, застегивая сумку, пытаясь оставаться непроницаемым до конца, хотя отчетливо видно насколько ему тяжело сейчас. – Ты не понимаешь просто… Твоя мать… Твои близкие… Они никогда не примут меня, как твой выбор… Никогда не смирятся с ним. Потому что тебе нужно учиться дальше… Поступить в институт, строить карьеру… Ты хоть знаешь, чем я занимался в свои семнадцать? А твоя мама, оказывается, навела обо всем этом справки… И я как-то уж совсем не вписываюсь в рамки строгих устоев твоей семьи. А ты должна думать о семье, Кристина, это для тебя должно быть самым важным.
- Ты не знаешь, что такое семья – у тебя ее никогда не было! – резко поднимаюсь я в полный рост, не желая слушать дальше тот бред, что нес он, пусть даже задевая его своим резким высказыванием.
- И тут ты права… Но у тебя же есть семья, Кристина, и ты должна к ней прислушиваться. – каким же странным он был сейчас, каким чужим казался. – И это можно пережить, девочка… Главное, избежать больших проблем. У тебя все получится. Только не иди на поводу чувств, хорошо? Виноват только я и я отвечу так, как потребуется, но ты просто обязана доучиться, поступить на юридический и жить так, как посчитаешь нужным. Нужно просто набраться терпения.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги