Внимание: граница!

Банда Кзылбая

Не успели мы отдохнуть после боя, как часовой доложил, что со стороны соседней погранзаставы полным карьером скачет вооруженный всадник в казахской одежде. Казах подскакал ко мне, молодецки спрыгнул с лошади и протянул пакет.

— Кто вы такой? — поинтересовался я.

— Комсомолец на твоя застава. Моя везет пакет.

— Когда выехали с заставы?

— Один день за тобой.

— Не боялся ехать?

— Нет. Гора хорошо знаю. Винтовка есть — совсем хорошо!

В пакете было донесение Черепанова: «Сегодня мне стало известно, что очень крупная банда движется через гору Югантас, имеет намерение сделать налет на Сарканд. Я связался с начальником отдела ОГПУ Сарканда и направляюсь туда. На заставе оставлены пограничники Зинченко и три казаха-комсомольца. Не знаю, как нам удастся не допустить, банду в Сарканд…»

И вот мы снова в седле — спешим на помощь.

В селе куда мы заехали по дороге, учитель Саушкин и другие активисты предупредили нас, что неподалеку объявилась еще одна банда — Кзылбая, того самого толстяка, который когда-то приезжал ко мне с Омаром Оспановым и которого на другой день видел я на празднике в ауле. В убийстве Волкова Кзылбай не принимал участия и по делу о пропавшем конвое не проходил. И вот теперь…

Я был в раздумье: идти в Сарканд на помощь Черепанову или преследовать банду Кзылбая?

Эта проблема разрешилась сама собой. Явились посланные мной разведчики с рассказом об отряде Черепанова. Вот что они поведали.

Отправив мне донесение, Черепанов с отрядом пограничников и комсомольцев выехал спешным маршем в Сарканд. Вместе с отрядом ехали Мушурбек и Надя. Выросшая в казахских степях, девушка с детства ездит на лошади, привычна к долгим конным переходам. Бойцы-пограничники радовались ее соседству, старались пошутить, угодить ей. Счастливая Надя то и дело ловила тревожный взгляд лихого командира: не слишком ли усердствуют его бойцы, не вскружили ли они ей голову.

Когда отряд Черепанова прибыл в Сарканд, их встретил начальник отдела ОГПУ. Он уже принял меры для обороны города от бандитов, организовал отряды самообороны. Черепанов со своими бойцами взял под охрану мост — наиболее вероятное место нападения бандитов, которые должны были спуститься с гор. Замаскировали станковый пулемет и бойцов. Рядом с Черепановым примостилась Надя. Ружья у нее не было, но уйти в город она наотрез отказалась.

И вот на гребне горы показались первые басмачи.

— Внимание, — негромко передал по цепи Черепанов. — Лежать спокойно, не выдавать себя. Без команды огонь не открывать.

Банда лавиной хлынула с гор. С гиканьем и свистом басмачи устремились к мосту. Вот-вот они ворвутся на мост.

— Огонь! — командует Черепанов.

Пулеметная очередь и частые ружейные выстрелы слились в один общий звук. Ряды басмачей смешались. Несколько басмачей вместе с лошадьми кувыркнулись в воду. Кто-то уже поворачивал коней назад, другие продолжали скакать к городу. Третьи спешивались, прятались за убитых лошадей, открывали стрельбу по отряду.

Несколько раз бандиты бросались в атаку. Был убит пулеметчик Яковлев. В голову и грудь тяжело ранен Черепанов. Перевязав его, Надя взяла черепановскую винтовку и, укрепив по-казахски на рогатке, повела по бандитам прицельный огонь.

А когда басмачи, поняв, что городом не овладеть, стали отступать, Надя вскочила на коня и вместе с другими бойцами бросилась им вслед. Бандиты удирали, отстреливаясь. Вдруг Надя, судорожно сжимая поводья, ткнулась в гриву коня. Товарищ едва успел подхватить смертельно раненную девушку. Через несколько минут она умерла.

Пограничники, все жители города с почестями хоронили Надю и пулеметчика Яковлева…

Я рассказал бойцам о героической обороне Сарканда, о смерти Яковлева и Нади, о тяжелом ранении Черепанова, и мы поклялись быть стойкими, как они.

Итак, от Сарканда бандиты были отбиты, и нам нужно было идти на поиски Кзылбая и его головорезов.

Председатель волисполкома изыскал для нас шесть верблюжьих подвод, восемьсот литров воды, и отряд, пополненный активистами, двинулся в путь.

На второй день в степи мы увидели какие-то юрты. Саушкин, которого я взял в наш смешанный отряд начальником штаба, внимательно приглядевшись, сказал:

— А ведь это кочевка семьи Кзылбая. Я хорошо их знаю. Бывал у них.

— Я его тоже немного помню, — усмехнулся я. — Когда-то к ногам его бросил тушу, выигранную в «козла-кокпер».

— Это тоже неплохо, — задумчиво заметил Саушкин. — Как вы думаете, если поговорить с его сыном Али? Мальчику пятнадцать лет, он учился у меня в школе, перешел в пятый класс. Очень способный и трудолюбивый.

— Кто еще в семье у Кзылбая?

— Жены, дочери. Сын у него только один.

— Ну, что ж, товарищ начальник штаба, сделаем по вашей задумке. Пока они не испугались и не снялись с места, пошли в гости.

В просторной юрте нас встретили растерянно.

— Аман! — поздоровались мы.

Женщины испуганно опустили головы.

— Джелдас-начальник аман айтамен! Товарищ начальник «здравствуйте» говорит! — строго сказал мальчик, который находился тут же, в юрте.

— Аман, аман! — поспешно ответили женщины.

Приготовили нам чай.

Зная казахский быт, мы попросили женщин выйти, иначе мальчик не стал бы разговаривать серьезно.

— Али, почему вы кочуете без отца? — спросил я по-казахски.

Также по-казахски подросток ответил:

— Он далеко уехал. К себе не звал.

Саушкин, который лучше меня владел казахским, а главное, свободнее и увереннее говорил с мальчиком, взял разговор в свои руки:

— Я слышал, твой отец собрал банду. Как же так? Умный, а войну затеял.

Али насупился, опустил глаза.

— Ты честный парень, Али, — продолжал Саушкин. — Книги читаешь, учишься. Скажи мне, разве хорошо поступает твой отец?

— Сын не может осуждать отца.

— Осуждать нельзя, но свое мнение сказать можно.

— Что сказать? — молвил мальчик. — Нечего сказать. Все ясно. Мать думает, сестра думает и я думаю — напрасно, отец все это затеял. Как Советская власть решила, так и будет. Только себя загубит, а ничего по-своему не сделает. Но отец сына не станет слушать.

— А может, и станет, Али? Может, и он кое-что уразумел за это время. Бандитская жизнь не сладкая. Да и понял он, наверное, — сколько волк ни разбойничай, его все-таки поймают. И тогда уж пощады не будет. Куда он уйдет? Степь, велика, но и в ней долго не спрячешься.

— Ты верно говоришь, товарищ учитель. Но теперь уже поздно, теперь уже отцу назад дороги нет.

— Если он честно распрощается с разбоем, распустит свою банду, Советская власть может его и простить, — вмешался я.

— Джелдас-начальник правду говорит? — спросил Али учителя.

— Да, Али. Мальчик задумался.

Учитель продолжал:

— Али, пригласи свою мать и расскажи ей. Юноша вышел и вернулся с матерью.

Он пересказал ей наш разговор. Слушая его, мать то и дело вытирала шелковой косынкой слезы.

— Это верно, — повторяла она. — Куда нам идти? Куда скрыться? Зачем мой муж и господин сделал такое?

Али заговорил с матерью быстро и горячо, так что я перестал его понимать. Потом он обернулся ко мне с горящими щеками:

— Если отец распустит банду, Советская власть простит его, не станет расстреливать?

— Советская власть тому, кто осознал свои ошибки и добровольно возвращается к честной жизни, многое прощает..

— Это я знаю, — кивнул Али. — Советская власть справедливая. Весь народ должен быть счастливым и богатым, и баи не должны этому мешать.

— Я напишу твоему отцу письмо, — предложил Саушкин. — Если он послушается, вернет скот и распустит банду, ему ничего не будет. Зачем нам проливать кровь друг друга — это только на руку нашим врагам.

— Пожалуйста, товарищ учитель, сделайте так!

Когда мы прощались, Али сказал:

— Я сегодня же поеду искать отца.

— Желаем тебе удачи. Поспеши, Али. Потому что мы тоже ищем твоего отца, и, если он не сдастся, будем с ним биться насмерть.

Через четыре дня пути, как мы ни экономили, у нас почти не осталось ни табака, ни хлеба.

До станции Балхаш было не меньше ста километров. Однако среди казахов мне удалось найти человека, который знал другой путь.

— Есть короткая верблюжья тропа, — сказал он. — Но всем отрядом по ней не пройти.

Оставив отряд на месте, отправились на станцию Балхаш впятером: наш проводник-казах, два коновода, Саушкин и я. Через девять часов мы были на станции.

Из кабинета оперуполномоченного ОГПУ я связался по телефону с Ковалевым. Услышав мой рапорт, Ковалев несказанно удивился:

— Постой, ничего не пойму! Откуда ты мне звонишь?

— Со станции Балхаш, товарищ начальник.

— Невероятно! Твои кони, что, по воздуху летают?

— Да. Хороший проводник заменит самолет, товарищ начальник!

Доложил, что отряд остался без хлеба и табака. Ковалев тут же отдал распоряжение выделить нам табак, хлеб, сахар, крупу и машину для доставки провизии отряду.

Тот проводник, что привел нас, знал только верблюжьи тропы. Пришлось искать нового, который знал дорогу для машины. Коноводы с первым проводником отправились назад по старой тропе. Саушкин, я, шофер и новый проводник двинулись другой дорогой.

Мы проехали уже полпути, когда увидели скачущих нам навстречу вооруженных казахов.

— Что делать? — спросил встревоженный шофер. — Развернуть машину назад нельзя — дорога узкая, застрянем в песке.

— Может, остановимся? — спросил и Саушкин.

— А знаете, — сказал я, — давайте поедем потихоньку навстречу… Ну, товарищ Саушкин, если меня убьют, убейте и вы хотя бы парочку!

Не снимая оружия, казахи подъехали к нам.

Я вышел из машины:

— Куда вы едете?

— Мы ищем начальника, который границу сторожит! — сказал один из них.

— Я начальник, который границу охраняет. А кто вы такие и зачем вам нужен начальник?

— Кзылбай послал нас тебя искать. Он ждет тебя в ауле недалеко отсюда.

— Зачем? Хочет убить? — усмехнулся я.

— Нет, убивать не будет. Хочет говорить.

— Ну, что будем делать? — спрашиваю Саушкина.

— Надо, наверно, ехать. Убить бы и сейчас могли…

— Товарищ начальник, не езжайте в аул, — вмешался шофер, — заманят и уничтожат. Таких случаев уже сколько было! Лучше вернемся на станцию. Пусть туда Кзылбай приезжает.

Но я все-таки решил ехать в аул: как говорится, или грудь в крестах, или голова в кустах.

В небольшом ауле нас встречал сам Кзылбай и с ним человек шестьдесят. Однако у юрты он сделал знак, и внутрь с нами вошли только десять человек.

— Ты звал меня, почтенный Кзылбай, — начал я. — Говори же, какое у тебя ко мне дело: меня ждут пограничники.

Кзылбай молчал, опустив голову.

— Идти чужой дорогой трудно, — промолвил он, наконец. — Может, ты покажешь моей дороге свое чистое сердце.

— Я к твоим услугам, Кзылбай.

— Я тебя знаю, джелдас-начальник. Ты хороший джигит и честный человек, и ты скажешь мне правду.

— Да, Кзылбай, я не буду тебя обманывать.

— Ко мне приезжал мой сын с письмом. Там было написано: «Найди начальника границы Сырма, он тебе поможет. Распустишь банду — помилуют». Разве это правда, что меня еще могут простить?

— Это правда. Твоя судьба пока еще в твоих руках, Кзылбай. В революцию много людей ошибалось. И если они честно признавали и исправляли свои ошибки, Советская власть им прощала. У тебя много скота, но у тебя темный ум. Ты держишься за свой скот, а не думаешь о сыне. Твой сын Али — умный мальчик. Советская власть даст ему возможность учиться и не быть темным, как ты, но ты из-за своего скота готов погубить будущее своего ребенка. Если вы сдадите оружие, отдадите награбленное и разойдетесь по домам, Советская власть вас простит, хотя за ваши дела нужно было бы вас расстрелять.

На этот раз я говорил по-русски, надеясь больше на перевод Саушкииа, чем на свою речь.

И меня, и Саушкина Кзылбай слушал очень внимательно, приговаривая:

— Моно… Моно… Моно…

Когда мы кончили нашу речь, Кзылбай долго сидел, закрыв глаза. Потом сказал:

— До утра буду смотреть.

Ночью мы с Саушкиным не спали, гадали, чем все это кончится: если решит сдаться — хорошо, если нет — убьет, пожалуй, нас, чтобы время выиграть.

Утром Кзылбай пришел и сказал:

— Я согласен.

Мы с Саушкиным облегченно вздохнули.

Кзылбаевцы сдали скот и оружие и разошлись кто куда. Кзылбай поселился в Тарбагатайском районе и впоследствии стал хорошим колхозником. Его сын Али закончил школу, уехал учиться в Ташкент. Слыхал я, что он работает инженером-строителем в Алма-Ате. Там же живет и Саушкин, прекрасный человек, с которым после ликвидации банды Кзылбая пришлось мне расстаться.

Черепанов, поправившись, вернулся в часть, только стал он суровее и молчаливее.

— Ну что же делать, — пробовал я его утешать. — Может быть, еще полюбите хорошую девушку.

— Может быть, — пытался он улыбнуться мне в ответ. — Только такой, как Надя, мне уже не встретить.