Глава четвертая БЕЗ ХИЛЬДЫ

Мать…

Теплый бок, в который так хорошо уткнуться, засыпая, пушистый мех на животе, полные молока соски.

Поджарая темная морда. Полузакрытые, будто сонные глаза внимательно следят за всеми движениями щенков.

Голос — знакомый в каждой интонации, от добродушного ворчания, когда щенки расшалятся, до короткого (всего два-три раза) тревожного лая, когда люди заходят в их комнату.

Влажный, шероховатый язык. Мать часто облизывала щенков с головы до кончика короткого хвоста.

Великолепные зубы. Они совершенно не чувствовались, когда мать осторожно брала за загривок. При людях они сверкали в щучьем оскале.

Когда сытые щенки спали, сбившись в тесную кучу, мать укладывалась в самую середину, стараясь не толкнуть ни одного из них и всех согреть. Голодные щенки расползались в разные стороны. Тогда мать собирала их около себя. Развалясь на боку, начинала кормить. Щенки урчали, переступали толстыми лапами по мягкому животу матери, толкались, махали обрубочками-хвостами. Мать следила, чтобы все ели одинаково. Обжору отбрасывала осторожным, но сильным ударом лапы.

Щенки начинали возиться друг с другом. Мать лежала в углу и спокойно смотрела на них. Если щенки шалили слишком сильно, она рычала глухо и раскатисто. Это значило: «Довольно! Идите все ко мне». Некоторые бросались сразу, другие подходили медленно, делая вид, что они совершенно самостоятельны. Упрямых она подтаскивала, хватая зубами или сбивая лапой. Когда приходили люди, мать закрывала щенков своим телом. Самые смелые высовывались из-за пушистого прикрытия.

Уставая лежать неподвижно, мать ходила по комнате. Щенки бегали за ней, прыгали, хватали за обвислый живот, некоторые семенили рядом, подражая походке матери. Голову и хвост старались держать так же, как мать.

Щенки росли быстро.

Вытягивались, крепли лапы. Укладывалась, начинала лосниться шерсть. Молока Хильды уже недостаточно. Щенков подкармливали коровьим молоком.

Они научились есть из блюдца. Молоко теплое, чуть сладковатое. Они залезали в блюдце лапами. Морды и лапы белые.

Молоко приносил начальник питомника. Щенки не различали людей. Все эти большие двуногие существа казались им одинаковыми. Но Хильда, очевидно, относилась к людям различно. Когда в комнату входил начальник (от него пахло молоком), Хильда не рычала, не прятала щенков, как от других людей. Наоборот; она махала хвостом, подымалась, потягиваясь, навстречу худому, нескладному человеку в шинели, радостно повизгивала и терлась об его сапоги.

Начальник ставил блюдце посредине комнаты и, опустившись на корточки, разглядывал щенков, пока они ели. Хильда стояла тут же. Человек щекотал ее за ушами. Это очень приятно. Хильда сладострастно жмурилась. Начальник разговаривал с ней. С собаками он говорил совсем особенным, воркующим голосом.

Наевшись, щенки начинали играть. Начальник дразнил их куском тряпки. Тряпку он приносил в кармане шинели. Щенки тихонько рычали, ухватив зубами конец тряпки, и злобно трясли головой.

Начальник тихо смеялся.

Особенно полюбил игру с тряпкой черный щенок. Он становился на задние лапы, запускал нос в карман шинели начальника и сам вытаскивал тряпку.

Начальник уходил (обычно его вызывали по какому-нибудь делу), а черный щенок еще долго лаял возле двери.

Однажды под вечер — уже темнело небо за окном — начальник вошел к Хильде вместе с дневальным по питомнику. На дневального Хильда зарычала, но начальник успокоил ее. Он нагнулся к ней, гладил по голове и что-то ласково говорил. Хильда совсем затихла. Начальник выпрямился и глубоко вздохнул.

— Возьмите ее, — сказал он дневальному.

Дневальный повел Хильду к выходу.

В дверях собака остановилась и оглянулась назад. Щенки теребили шинель начальника. Хильда вильнула хвостом и выскочила в коридор.

Потом дневальный вернулся один. Он взял на руки четырех серых щенков. Начальник поднял черного.

Их пронесли по коридору на двор питомника.

Начальник запахнул шинель. Щенок выглядывал у него из-за пазухи. Он увидел огромное небо и черную весеннюю землю с остатками талого снега. Свежий ветер острыми запахами ударил ему в нос.

Пространство поразило его. Он испуганно зажмурился и спрятал голову. Начальник шел покачиваясь. В темноте щенку было тепло и уютно. Он задремал.

Вдруг издалека донесся заглушенный вой. Протяжный, тоскливый крик прерывался дребезжащими истерическими визгами.

Щенок выглянул, настороженно подняв уши.

Солнце садилось, и нестерпимый красный свет резнул по глазам.

Он снова услышал вой и узнал голос.

Это мать. Это, наверное, она. Никогда Хильда так не выла, но ошибиться было невозможно: мать звала щенков.

Черный забился, жалобно заскулил, заплакал. Он изо всех сил рвался к матери, кусаясь и царапаясь.

Начальник закрыл его голову шинелью, крепче прижал и пошел очень быстро.

Скоро вой затих.


Щенков поместили в отдельной комнате маленького дома на краю двора. Им дали молока и жидкой кашицы. Черный ничего не ел. Он тосковал, не переставая скулил и дрожал от холода.

Начальник унес его к себе домой. Он согрел его и заставил съесть немного каши. Ночью он положил его вместе с собой на постель. Во сне щенок повизгивал, но к утру успокоился. Начальник отнес его к остальным.

Через несколько дней щенки совсем забыли Хильду. Они ее никогда больше не видели.

Но черный щенок всю свою жизнь не мог спокойно смотреть на заходящее солнце. Непонятная тоска овладевала им. Хотелось выть, задирая морду по-волчьи.

Загрузка...