Вне присутствия дао нельзя говорить, но то, о чем поведать нельзя, — это дао. Вне присутствия дао нельзя размышлять, но то, о чем помыслить нельзя, — это дао.
В дао нет ничего от человека. Мудрый не судит: «Это дао, а то — не дао». В дао нет ничего от своего «я». Мудрый не различает между пребыванием в дао и отстранением от него. В том, что дао нет, — залог того, что дао есть. В том, что мудрый держится за дао, — залог того, что он потеряет дао.
Горшечник может создать десять тысяч горшков, но ни один горшок не может ни создать горшечника, ни уничтожить его. Дао может создать десять тысяч вещей, но ни одна вещь не сможет ни создать дао, ни уничтожить его.
Мудрый знает, что сознание едино, вещи едины, дао едино, и все они объединяются в одно. Он не меряет неизменным изменчивое и не ущемляет изменчивым неизменное.
Помраченность разума указывает на отсутствующее в наличном. Ее нельзя обнаружить. Ощущения приятные или неприятные являются нечто, возникающее из ничего. Их нельзя сокрыть. От приятных и неприятных ощущений проистекает знание, но оно касается только движения вещей. От помраченности разума проистекает незнание, но благодаря ему постигаешь вездесущность дао.
Одна искра может спалить десять тысяч вещей, но когда исчезнут вещи, где пребывать огню? Одно мгновение дао может обратить в небытие десять тысяч вещей, но когда исчезнут вещи, где же пребывать дао?
Стрельба из лука, верховая езда, игра на цине[93] или игра в шашки — все эти искусства невозможно постичь в одно мгновение. Только дао не имеет ни форм, ни правил, и его можно постичь в одно мгновение.
Мое дао подобно пребыванию в темном месте. Находясь на свету, нельзя ничего увидеть в темноте. Пребывая же в темноте, увидишь все, что находится на свету.
Мое дао подобно мечу. Обращая меч против других, извлекаешь выгоды для себя. Хватаясь за меч руками, нанесешь себе рану.
Смерть в утробе. Смерть в яйце. Хотя мир велик, надежного знания о нем не добудешь. Мир и наше знание о нем — все равно что лезвие меча и рука: пока рука не дотрагивается до меча, она себя не поранит.
Во сне, в зеркале, в воде пребывает мир. Чтобы убрать мир, который снится, нужно не спать. Чтобы убрать вещи, которые отражаются в зеркале, нужно не смотреть в него. Чтобы убрать вещи, которые наполняют мир, нужно опорожнить сосуд, вмещающий их. Все, что есть и чего нет там, находится здесь, а не там. Вот почему мудрый не устраняет мир, а устраняет знание о нем.
Рыба, которая не хочет быть такой, как все рыбы, выбрасывается на берег и там погибает. Тигр, который не хочет быть таким, как все тигры, спускается с гор в город и там попадает в клетку. Мудрый не отличается от обыкновенных людей, поэтому ему нельзя воздвигнуть препоны.
«В самом себе не имей, где пребывать»[94]. Следуй формам вещей вокруг тебя. Будь текуч, как вода, покоен, как зеркало, отзывчив, как эхо, и невозмутим, как тишина. Соединяйся с негласным, обретай потерянное. Не стремись определить других, но неотступно следуй за ними.
Мудрый не отличается от других тем, что он говорит, действует и мыслит. А тем, что он никогда не говорит, не действует и не размышляет, он отличается от других.
Облака плывут и птицы кружат в пустоте небес. Благодаря пустоте превращения могут свершаться без конца. Таково же дао мудрого.
Мы сознаем себя словно живущими во сне. По воле воображения мы можем странствовать духом в чертогах Великой Чистоты[95]. Мы видим вещи как будто во сне. Отдаваясь переживаниям, мы можем улетать душой за пределы Восьми пустынь[96]. Умей прозревать семена жизни и жить вечно. Умей забывать семена жизни и оставлять жизнь. Вот что такое дао.
Если в сознание закрались мысли об успехе и неудаче, демоны разума завладеют им. Если в сознание закралась похоть, демоны распутства завладеют им. Если в сознание закралась тревога, демоны отчаяния завладеют им. Если в сознание закралась распущенность, демоны одержимости завладеют им. Если в сознание закрались мечты о возвышенной дружбе, демоны гордыни завладеют им. Если в сознание закрались мечты о вкусной еде, демоны чревоугодия завладеют им. Все эти демоны — призраки, созданные из темноты и мрака, ветра и воздуха, земли и красок, дряхлых тел и бренных предметов. Эти признаки и наше сознание друг друга возбуждают, и дух человека откликается их воздействию. Тот, кто попал под власть демонов, одержим мыслями о выдающихся свершениях. Он не говорит, что служит демонам, но говорит лишь, что служит одному дао. В конце концов в нем все мертвеет. Только мудрый может сделать дух одухотворенным, но не искать в духе духовность. Он опирается на все десять тысяч вещей и не теряет силы, их рождающей. Он может все собрать, все рассеять, всему противостоять. Каждый день он откликается всему сущему, но его сердце пребывает в покое.
То, что плывет, — это лодка. Но то, благодаря чему можно плыть, — это вода, а не лодка. То, что движется, — это повозка. Но то, благодаря чему можно двигаться, э го вол, а не повозка. Размышление — это разум. Но то, благодаря чему можно размышлять, — это воля, а не разум. Нельзя знать то, отчего все есть таким, каково оно есть. Только не зная того, отчего все есть таким, каково оно есть, не идешь навстречу тому, что приходит, и не влечешься за тем, что уходит. Не стремясь навстречу приходящему и не устремляясь вслед за уходящим, можешь жить одной жизнью с изначальным истоком Неба и Земли, в котором нет ни прошлого, ни настоящего.
Если знать, что сознание не является вещью, тогда поймешь, что и вещи не являются венцами. Если знать, что вещи не являются вещами, тогда поймешь, что дао не является вещью. Тогда не будешь преклоняться перед великими свершениями и изумляться глубокомысленным речам.
Мои мысли меняются с каждым днем, движет же ими не мое «я», а судьба. Когда познаешь природу и судьбу, вовне не будешь видеть себя, внутри не будешь видеть свое сознание.
Сознание рождается от взаимного воздействия нашего «я» и вещей подобно тому, как огонь возникает из трения двух палочек. Нельзя сказать, что оно не находится во мне, и нельзя сказать, что оно не находится в других. Живи им, и тогда «другие» и «я» перестанут быть соблазном.
Мирские истины ограничены и противоречат друг другу. Они ведут к истинам всеобщим, но всеобщие истины не подчиняются порядку и ведут к тому, что не может быть упорядочено. Поэтому тот, кто может подчинить порядку одно чувство[97], может обрести естественную силу бытия. Тот, кто может забыть одно чувство, может соединиться с дао.
Глиняные куклы бывают мужчинами и женщинами, дорогими и дешевыми. Они сделаны из земли и, когда они разобьются, снова уйдут в землю. Таков человек.
Глаз, всматривающийся в себя, ничего не видит. Ухо, вслушивающееся в себя, ничего не слышит. Язык, пробующий себя на вкус, ничего не ощущает. Сознание, внимающее себе, ничего не сознает. Обыкновенные люди привязаны к тому, что находится вовне. Достойные люди привержены тому, что находится внутри. Мудрый знает, что то и другое — неправда.
Ногти отрастают, волосы становятся длиннее. Естественный рост вещей нельзя остановить ни на миг. Обыкновенные люди видят то, что проявилось, и не могут заметить скрытого. Достойные люди видят сокрытое, но не могут довериться переменам. Мудрый доверяет переменам, чтобы пребывать в неизменном.
Твари, обитающие в морской пучине, претерпевают бесчисленные превращения, но вода одна для всех. Мое «я» и вещи вокруг непрестанно меняются в великом превращении мира, но природа одна для всех. Зная, что природа одна для всех, поймешь, что нет ни других, ни моего «я», ни смерти, ни жизни.
Все в мире — одна вещь. Обыкновенные люди не знают ее истинного имени. Они видят вещи и не видят дао. Достойные люди определяют принципы вещей. Они видят дао и не видят вещей. Мудрый соединяется с небесным в себе. Он не доискивается до дао и не привязан к вещам. Во всех путях — один и тот же путь. Не следовать дао — вот дао. Следовать ему — значит покоряться вещам.
Зная соблазны вещей, нет нужды вещи отвергать. Положим, мы видим перед собой землю или быка, дерево или лошадь: в нашем сознании есть их имена, а реальность уже забыта.
Тот, кто достигает вершины мудрости, знает, что мудрость никогда не охватит собой весь мир. Поэтому он предпочитает простодушие. Тог, кто достиг вершины красноречия, знает, что красноречие никогда не раскроет сути всех вещей. Поэтому он говорит без прикрас. Тот, кто достиг вершины храбрости, знает, что храбростью никогда не одолеешь всех людей. Поэтому он скромен.
Среди всех вещей мира нет ни одной принадлежащей мне. Поскольку вещи не принадлежат мне, я не могу не следовать им. Поскольку я не принадлежу сам себе, я не могу давать себе расти. Хотя я следую вещам, я не обладаю ими. Хотя я даю себе расти, я не обладаю собой. Нельзя говорить о «внешних вещах», если нет «внешнего я». Нельзя говорить о «внешних формах», если нет «внешнего сознания». Дао — это только одно. Его нельзя определить и в него нельзя войти.
Тот, кто вглядывается в кончик волоска, не заметит, как велик мир. Тот, кто вслушивается в шорохи, не услышит, как грохочет гром. Тот, кто видит большое, не увидит малого. Тот, кто ищет близкое, не заметит далекого. Тот, кто слушает гром, не услышит тишины. Тот, кто внимает близкому, не постигнет отдаленного. Мудрый ни на что не смотрит — и потому все видит. Он ничего не слушает — и потому все слышит.
На прочные доспехи непременно найдется острое оружие: так ломается твердое. На острый нож непременно найдется твердый предмет: так тупится острое.
Суть событий в самих событиях, и слова о них имеют смысл. Суть дао не в дао, и слова о нем бессмысленны. Если знать, что слова бессмысленны, то всякое слово будет приобщать к дао. Если не знать, что слова бессмысленны, то даже утонченнейшие слова будут все равно что бельмо на глазу.
Говорить о дао — все равно что говорить о сновидениях. Тот, кто рассказывает об увиденных им во сне драгоценностях, всевозможных предметах или зверях, может только описать их, но не может передать их другому. Слушатели же могут только услышать о них, но не могут ими завладеть. Только тот, кто умеет слушать, ничего не принимает на веру и ничего не оспаривает.