Во мраке бытия

Глава 1

Хеллер не спеша направился к импровизированной кассе, расплатился, а потом, сунув руки в карманы, принялся бродить, не особенно обращая внимание на окружение, по-видимому, глубоко погруженный в собственные мрачные думы. Некоторое время спустя он остановился у плана-схемы университетских здании и принялся читать вывешенные на этой же доске объявления.

Чего там только не было! Студенты пытались снять комнаты, тут же висели объявления и о сдающихся комнатах, тут было сообщение о том, что Мэйзи Энн потеряла следы Мака, а Мак утратил связь с Шарлоттой, а рядом уведомляли, что лекции профессора Амчаддла теперь будут проходить не в правом, а в левом крыле.

Затем внимание Хеллера привлекло объявление, которое было не написано от руки, а выгравировано на пластмассовой пластинке. В нем говорилось:

ЖЕЛАЮЩИМ ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ ПЛАТНЫМИ УСЛУГАМИ СТУДЕНТОВ-ВЫПУСКНИКОВ НЕ РАЗРЕШАЕТСЯ ВСТУПАТЬ В ПЕРЕГОВОРЫ НЕПОСРЕДСТВЕННО, ИМ СЛЕДУЕТ ОБРАТИТЬСЯ К ПРЕДСТАВИТЕЛЮ СТУДЕНЧЕСТВА В ДЕКАНАТЕ, РАСПОЛОЖЕННОМ В СПОРТИВНОМ КОРПУСЕ.

Хеллер моментально оказался на аллее колледжа и стал рысцой пробираться между кучками студентов, звонко щелкая по плиткам дорожки. Вскоре он уже стоял перед дверью с табличкой: «Мистер Туодл. Заместитель декана от студенчества». Мистер Туодл, в рубашке с закатанными рукавами, сидел за столом и заполнял целые стопки каких-то формуляров. Это был маленький лысый человечек. Он жестом пригласил Хеллера садиться и, откинувшись на спинку кресла, принялся набивать табаком огромную трубку.

– Мне хотелось бы нанять одного из выпускников, – сказал Хеллер.

Мистер Туодл приостановил процесс набивания трубки и впился изучающим взглядом в Хеллера:

– Фамилия?

Хеллер подал ему свои заполненные анкеты.

– Иными словами, вы хотите сказать, что ваши родители желали бы воспользоваться платными услугами выпускника нашего университета?

– А у вас имеются такие? – спросил Хеллер.

– А какая специальность вас конкретно интересует, Уистер?

– Акции и операции на бирже, – с готовностью ответил Хеллер.

– Ага, вам требуется доктор в области деловой администрации. – Мистер Туодл снова занялся своей трубкой.

– Он обязательно должен быть старше двадцати одного года, – поспешил добавить Хеллер.

Мистер Туодл снисходительно рассмеялся:

– Доктор в области деловой администрации, несомненно, будет никак не моложе двадцати одного года, Уистер. Ежегодно в этом предмете бывает столько новшеств и изменений в законодательстве, что изучение его вообще может растянуться на бесконечность. Но боюсь, что вы выбрали самое неудачное время года. Вам следовало бы обратиться со своей просьбой хотя бы в минувшем мае. Понимаете, их буквально всех расхватали. А следующий урожай выпускников поспеет не ранее октября, когда будут утверждаться ученые степени, что намечается сделать только через два месяца. А по правде говоря, обстоятельства сложились так, что и в октябре у нас никакого урожая не предвидится. – И он удовлетворенно раскурил трубку.

– А может, у вас остались хоть какие-нибудь кандидатуры? Поглядите, пожалуйста.

Будучи по характеру парнем компанейским, мистер Туодл вытащил из среднего ящика стола довольно замусоленный список, разложил его перед собой и принялся якобы старательно просматривать.

– Нет. Как я и говорил, всех разобрали.

Хеллер чуть пододвинул свой стул к столу и указал пальцем куда-то в середину списка. Я еще не знал, что он умеет читать вверх ногами. Но если он и умел это, то должен сказать, что преуспел не очень, поскольку рядом с указанным им именем стояло множество каких-то пометок.

– А вот этот человек не отмечен у вас как получивший назначение, – сказал Хеллер.

Мистер Туодл добродушно рассмеялся:

– Так это же Израэль Эпштейн. Он ведь так и не защитился. Его диссертация не была допущена к защите. С этим я знаком. Честно говоря, даже слишком хорошо знаком. Вы можете себе представить, что он собирался всучить нам? И при этом, заметьте, несмотря на все предостережения и добрые советы. Он предложил в качестве диссертации реферат, а вернее – просто статейку под заголовком «А нужно ли вообще правительство?» Правда, вылетел он отсюда совсем по другой причине.

– Но ведь ему больше двадцати одного года, – сказал Хеллер.

– Да уж это точно. Он заваливал свою докторскую диссертацию три последних академических года подряд. Уистер, предупреждаю вас, что этот молодой человек – активист, уклонист и революционер самого неприятного толка. К конформизму его никак не склонить. Он бойкотирует даже молодежную коммунистическую лигу. Да это просто хищник какой-то, ревущий тигр! Анархист с горящим безумным взглядом, готовый буквально на все! Он отщепенец. Но ему пришлось прекратить здесь обучение совершенно не по этим причинам. Просто правительство отказало ему в студенческих кредитах и потребовало от него немедленного погашения всех прошлых задолженностей.

– А почему они так с ним поступили? – спросил Хеллер.

– Да, видите ли, он вызвался помогать абсолютно всем студентам заполнять декларации о доходах, подлежащих налогообложению, а заодно составил декларацию по всему своему факультету, в результате чего налоговая инспекция недосчиталась огромных сумм.

– А здесь записан его адрес? – спросил Хеллер. – Он живет в доме по Сто двадцать пятой улице?

– Очень может быть, что он и проживал по этому адресу несколько минут назад, – сказал мистер Туодл. – Десять агентов налоговой инспекции только что взяли у меня именно этот адрес.

А это, кстати, означает, что в самом ближайшем будущем его будет очень трудно нанять.

– Очень благодарен вам за помощь, мистер Туодл, – сказал Хеллер.

– Всегда рад вам помочь, Уистер. Забегайте при случае.

Хеллер захлопнул за собой дверь. А потом бросился бежать.

Глава 2

Подобно доброй скаковой лошади он промчался вниз по сто шестнадцатой и вверх по Бродвею. Если бы кто-нибудь обратил на него внимание, то наверняка заметил бы, что он бежит сейчас значительно быстрее обычного – но ньюйоркцы вообще не склонны замечать что бы то ни было. Да и я тоже не мог сказать, что он двигался с какой-то сверхъестественной скоростью, некоторые машины двигались даже быстрее. Мне было приятно отметить, что разница в силе притяжения на наших планетах не придала ему каких-то феноменальных преимуществ в силе. Ведь все предметы для него сейчас были всего на одну шестую легче обычного. Глядя на проплывающие мимо здания и прохожих, я определил, что он делал сейчас не более двадцати миль в час. Должен признаться, что меня несколько озадачила столь неприкрытая его ненависть к анархистам. Впрочем, может быть, он опасался за судьбу агентов налоговой цолиции, которым предстояло столкнуться с диким маньяком, да еще наделенным нечеловеческой физической силой. А может, контакт с ФБР побудил его вообще перебежать на сторону земных правительств. На его месте я скорее всего просто попросил бы политического убежища.

Он выбежал на сто двадцать пятую и помчался по ней, высматривая нужный адрес дома. И легко обнаружил его по трем припаркованным в нарушение всех правил автомобилям, явно принадлежавшим государственным службам. Все они были пусты. Хеллер окинул быстрым взглядом стоящее перед ним здание. Номер дома почти невозможно было разобрать. Это был один из тех бесчисленных брошенных домов, которых просто масса в Нью-Йорке. Налоги здесь чрезвычайно высоки, а жильцы и вовсе не следят за состоянием своих жилищ и ломают все, что попадет им под руку. Если же владелец попытается отремонтировать свой дом, налоги тут же повышают, а жильцы сразу же уничтожают всякие признаки ремонта. Поэтому владельцам только и остается, что выжидать, когда же дома их окончательно развалятся. А этот дом был как раз в таком состоянии, когда жильцам по существу уже нечего было ломать. Конечно же, ни один нормальный человек ни за что не поселился бы здесь. Парадный вход, например, выглядел так, будто его неоднократно использовали в качестве мишени при артиллерийских стрельбах.

Обойдя гигантские кучи мусора, Хеллер вошел в покалеченную дверь и сразу же робко остановился. Какие-то звуки и голоса доносились со второго этажа. Похоже, там что-то ломали или отрывали доски. Хеллер прислушался и стал быстро подниматься по остаткам лестницы. У порога стоял правительственный агент и лениво ковырял в зубах. Хеллер подошел к нему.

– Мне нужно видеть Израэля Эпштейна, – сказал он.

Агент выковырял из зубов какой-то особенно лакомый кусочек, прожевал его и только после этого снизошел до ответа:

– Да? У нас не выписан пока ордер на его арест, поэтому ты официально не можешь считаться сообщником. Но как только они покончат с подкладыванием вещественных доказательств в этой

квартирке, мы сразу же получим ордер.

– А где он? – спросил Хеллер.

– Ах он? Ну, если мы дадим ему сбежать, он будет считаться скрывающимся от правосудия преступником, что даст нам возможность влепить ему срок уже за одно это, если нам и не удастся пришить ему еще что-нибудь.

– А куда же он делся? – спросил Хеллер.

– О, он бросился бежать по сто двадцать пятой, – сказал агент налоговой службы, указывая в западном направлении. – На бегу он кричал, что собирается утопиться в Гудзоне.

Хеллер молча повернулся к выходу. И тут же обнаружил, что за его спиной уже стоят двое агентов с пистолетами в руках.

– Вот, фраер, – сказал агент, ковырявший в зубах. – Эй, Мак-Гир! – крикнул он в сторону квартиры. – Мы тут задержали кого-то из его дружков!

Двое агентов с лестничной клетки принялись толкать Хеллера пистолетами в спину. Им удалось таким образом завести его в квартиру. Очень может быть, что и до появления агентов жилище это выглядело непрезентабельно. Однако сейчас его смело можно было назвать местом катастрофы. Все здесь было разбито на мелкие куски. Агенты с помощью фомок срывали с пола доски, крушили молотками мебель. Какой-то огромный верзила, будто сошедший с экрана фильма ужасов, подбоченясь оглядел Хеллера.

– Ага, сообщник! Ну-ка, садись вот сюда, на стул!

Стул уже успели изрядно изломать, однако Хеллер умудрился усесться на него.

– И называй меня сэром, когда с тобой разговаривают! – предупредил Мак-Гир.

– Сэром? – спросил Хеллер. – А разве вы дворянин или еще что-то вроде этого?

– Для тебя, парень, мы намного важнее всех дворян. Мы – агенты налоговой инспекции. Мы управляемся со всей этой страной, и ты уж постарайся не забывать об этом!

– Сэр? – сказал Хеллер.

– Итак, где книжки, которые вы с Эпштейном сварганили? Где вы их прячете? Признавайся, – потребовал Мак-Гир.

– Сэр? – сказал Хеллер.

– Мы, (…), прекрасно знаем, что у вас хранятся подлинные инструкции по налогообложению. Вы тут умудрились поснимать копии с настоящих законов, служебных инструкций и со всего такого прочего. Где вы их прячете?

– Сэр? – сказал Хеллер.

– Ты и сам прекрасно понимаешь, – сказал Мак-Гир, – что если они станут достоянием гласности, то это просто разорит нас. Ты что, не понимаешь, что это акт государственной измены? А знаешь, что полагается за государственную измену? Смертная казнь! Так и сказано в Конституции.

– Сэр? – сказал Хеллер.

– Я не думаю, что он станет говорить, – вмешался еще один агент.

– Позволь уж мне вести это дело, Мэлон, – отозвался Мак-Гир.

– Да мы уж все здесь перерыли. Нет тут никаких инструкций, – сказал второй агент.

– Заткнись, О'Брайен. Помалкивай, когда тебя не спрашивают. Этим делом занимаюсь я. Парень – подозреваемый, и тут не может быть никаких сомнений. Мне придется зачитать ему его права. Так

вот, слушай внимательно. Ты обязан будешь засвидетельствовать все, что налоговая инспекция потребует от тебя, и подпишешь все, что понадобится агентам налоговой инспекции. Если же ты попытаешься уклониться, то будешь обвинен в заговоре с другим заговорщиками, независимо от расы, цвета кожи и происхождения. Подпишись здесь. И Хеллеру подсунули листок бумаги.

– Что это? – спросил он.

– Согласно закону Миранды, – сказал Мак-Гир, – арестованный должен быть поставлен в известность об имеющихся у него правах. Только что я сообщил тебе, какие у тебя права. Налоговая инспекция всегда действует исключительно в соответствии с законами. Всегда, понял? И в полном соответствии. А это – свидетельство о том, что ты был предупрежден. Вот и подписывайся здесь. Хеллер написал в указанном месте: Дж. Эдгар Гувер.

– Вот и отлично, – произнес Мак-Гир. – А теперь говори, где ваши (…) счетные книги и сфабрикованные счета, а также ваши (…) инструкции и законы?

– Сэр? – сказал Хеллер.

– Не станет он говорить, – вмешался Мэлон.

– Да я лучше, как обычно, подложу коммунистическую литературу и пакеты с героином, и мы сможем спокойно уйти и покончить с этим делом, – добавил О'Брайен.

– Знаешь, парень, что сейчас с тобой будет? – сказал Мак-Гир с явным удовлетворением. – Мы заставим тебя давать показания, и произойдет это в центре города в здании федеральных властей. Мы подвергнем тебя перекрестному допросу. Мы тебя посадим под яркой и горячей лампой, и под ней ты расскажешь нам все. Мы узнаем о тебе все. Буквально все. Когда мы тебя проработаем, не останется ни одной мелочи, которую мы бы о тебе не узнали. А пока что возьми вот это. Мак-Гир вписал его имя и фамилию в какой-то официальный бланк и вручил его Хеллеру. В нем говорилось:

СУДЕБНАЯ ПОВЕСТКА

ПО ДЕЛУ: НАРОД ПРОТИВ ЭПШТЕЙНА

Дж. Эдгар Гувер настоящим обязывается явиться в 9 час. 00 мин. в здание федеральных властей, ком. 22222, на очередное заседаниеФедерального суда присяжных.

Суд налоговой инспекции

– Будет перекрестный допрос? – спросил Хеллер.

– Будет, будет, не сомневайся.

– И вы узнаете обо мне все, что только можно узнать?

– Это уж точно!

– Вообще-то я полагаю, – сказал Хеллер, – что наиболее укромное местечко, в котором можно прятать что-нибудь стоящее, должно находиться вон там, под этой вот доской.

– Вот так-то лучше, – сказал Мак-Гир. – Под какой доской, ты говоришь?

Хеллер поднялся. Подошел. Стал на колени. Во время всех этих действий он тайно от присутствующих,

прикрывая руку корпусом, вытащил из кармана бело-красную полосатую конфету. Я тут же узнал ее. Это была одна из тех конфет, которые он изготовил еще на борту буксира. Она была в обертке, здорово напоминающей обычную конфетную бумажку. Нажимая большим пальцем, он расплющил конфету, вдавив в нее обертку, а потом осторожно сунул ее под доску. После этого он поднялся с колен.

– Знаете, там нет никаких инструкций.

– Ничего. Он уже проявляет желание к сотрудничеству. Ну что ж, сейчас ты можешь идти, но завтра обязательно явись, как велено. В здание федеральных властей, ровно к девяти утра!

Хеллер вышел и спустился по шаткой лестнице. Оказавшись снаружи, он подошел к одной из правительственных машин и наклонился к окну. Оказалось, что у него к ноге под штаниной были прикреплены пластырем четыре бруска динамита. Хеллер размотал липкую ленту. Динамит он положил на заднее сиденье автомобиля. Ни запалов, ни каких-либо иных взрывателей он не вставил. Просто положилдинамитные бруски – и все. Потом он быстрым шагом пошел в западном направлении по сто двадцать пятой улице.

Дома по обе стороны от него качнулись от взрывной волны! Гигантский язык огня взметнулся к небу.

Звуковая и взрывная волны докатились до него и ударили, как паровой молот. Хеллер оглянулся. Среди клубов дыма я увидел, как вся фасадная стена брошенного жильцами дома медленно рушилась на мостовую. В воздухе вертелись куски крыши. Правительственные автомобили, хотя и основательно побитые осколками и присыпанные строительным мусором, так и не взорвались. Значит, не так-то он и хорош в подрывных работах, что, несомненно, относится к сфере его профессиональной компетенции. Обломки взорванного жилого дома продолжали падать на улицу. Столбы пламени вздымались к небу. И весь этот ущерб был причинен конфетой!

Теперь-то я уже понимал, что это было на самом деле. Это была бинарная фугасно-зажигательная граната. Она совершенно безопасна, пока обертку ее – крайне необходимый элемент для взрыва – не вдавят внутрь основной массы взрывчатки. После этого она распадается внутри, как бы растворяясь, и через сорок секунд происходит взрыв. У нас в Аппарате никогда не пользуются таким видом взрывчатки. Эти устройства слишком сложны в обращении, а носить их при себе – это всегда риск для жизни.

– Что там творится, черт побери? – спросил у Хеллера оказавшийся рядом старик.

– В этом доме засели десять террористов, – ответил Хеллер.

– Ох, – сказал старик. – Опять эти вандалы.

Хеллер продолжал двигаться по сто двадцать пятой, сначала шагом, потом перешел на бег и стал быстро удаляться от места происшествия. За его спиной уже слышался вой пожарных машин. Но больше Хеллер не оглядывался. Он, по всей вероятности, направлялся к реке.

Глава 3

Продвигаясь с большой скоростью, Хеллер временами уже видел впереди блестящую водную гладь. Обзор ему постоянно закрывали то подземные, то надземные проезды основных дорог и развязок. Оглядевшись на бегу, он взял чуть влево. Река находилась сразу же за транспортной развязкой с весьма оживленным движением. Но Хеллер легко преодолевал препятствия. И скоро перед ним возник длинный пирс, далеко вклинивавшийся в воды реки.

Хеллер замедлил бег, внимательно оглядываясь по сторонам. Он даже подпрыгнул на месте, когда какое-то препятствие закрыло ему обзор. А потом снова устремился вперед. Почти у самого конца пирса что-то валялось на камнях. Хеллер направился прямо к этому месту. На бетоне лежал пиджак, а на нем – очки в роговой оправе. Берег со стороны Джерси таял в желтом ядовитом тумане. Но Гудзон, благодаря отражающемуся в нем небу, казался даже голубым, хотя по воде и плыло огромное количество отбросов и мусора. Хеллер внимательно осматривал воды реки вверх и вниз по течению. По-видимому, сказывалось действие прилива со стороны океана, это замедляло течение реки, что было заметно по тому, что мусор покачивался на ее поверхности почти на одном месте. Шляпа! Она совершенно внезапно появилась в поле зрения. Промокшая, темно-синего цвета, с обвисшими полями, она держалась на воде благодаря попавшему внутрь воздуху.

Хеллер принялся торопливо стаскивать с себя пиджак. Снял туфли, скинул брюки. Последнее, что он бросил на бетон пирса, была красная бейсбольная шапочка. Длинным красивым прыжком он бросился в воду, покрытую грязью и нефтяными радужными пятнами. И сразу же нырнул. Энергично работая руками, он быстро погружался. Мутный свет из коричневого постепенно превращался в серый. Ух ты! До чего же глубока эта река! А Хеллер спускался все ниже и ниже, шаря глазами вокруг, пытаясь пронзить взглядом мутную, почти непроницаемую воду. Вокруг поднимались облака ила. Наконец он достиг дна. И сразу же, как пробка, устремился вверх. Вырвавшись на поверхность, Хеллер повыше поднял голову и как бы подпрыгнул в воде, пытаясь оглядеться по сторонам. Потом он развернулся и снова устремился вниз. И снова уходил все глубже и глубже, не забывая зорко глядеть по сторонам. И снова облака черного ила! Он развернулся над самым дном и принялся плавать кругами. На глаза попадались только старые покрышки и жестяные банки. Он пошел вверх и опять вынырнул на поверхность. И снова сложные маневры в воде, снова попытки выпрыгнуть повыше, чтобы лучше осмотреться.

И тут он уловил слабый звук!

Хеллер еще раз выпрыгнул из воды, выбросив вверх почти весь корпус.

– Здесь я, – послышался слабый голос.

Хеллер развернулся и посмотрел в сторону пирса.

Там, прямо в воде, цепляясь за старое железное кольцо, вделанное в бетон, явно кто-то был. Виднелась только рука и часть головы. Делая сильные гребки, Хеллер поплыл в том направлении. Через минуту-другую он уже был рядом с маленьким человечком, покрытым нефтью, на фоне которой блестели только широко распахнутые умоляющие глаза.

– Я самый настоящий неудачник, – простонала эта жалкая фигура. И человечек тут же закашлялся. – У меня и на сей раз не хватило характера. Я не в состоянии продержать голову под водой достаточно долго, чтобы утопиться.

– Вы Израэль Эпштейн? – спросил Хеллер.

– Да, но, к сожалению, я не могу подать вам руки. Потому что тогда мне придется выпустить это кольцо.

С одного взгляда Хеллер понял, что положение бедняги действительно незавидное – стена пирса возвышалась прямо над ним, и ухватиться ему было не за что. Проходящее мимо судно подняло волну. Эпштейн выпустил все же кольцо из рук, и его ударило о бетон. Хеллер поймал его за руку и помог снова ухватиться за кольцо.

– Держитесь!

– Так я все равно не могу взобраться наверх. Я не смог прилично утопиться, а теперь и спастись как следует не могу. Говорю же вам, что я полный неудачник. Честно говоря, вам лучше бросить меня здесь. Спасать меня – только время зря тратить.

Хеллер поплыл вдоль мола и скоро оказался у железной лестницы, которая уходила в воду. Он легко взобрался на пирс. Подбежав к своему пиджаку, он вынул из кармана рыболовную леску и направился к Эпштейну.

– Ничего не делайте, просто держитесь за кольцо! – крикнул он ему.

Волна от проходящего мимо буксира снова накрыла Эпштейна с головой. Пальцы Хеллера мелькали у меня перед глазами. И вдруг я понял, что он сплетает рыболовную леску в шпагат. Сделав из шпагата незатягивающуюся петлю, он спустил ее Эпштейну.

– Просовывайте в нее ноги и постарайтесь усесться в ней.

Но Эпштейн не смог справиться и с этим. Тогда Хеллер привязал верхний конец шпагата к проржавевшему

кольцу на пирсе, а сам прыгнул в грязную воду реки. Он подплыл к Эпштейну, выловил из воды обломок доски, переломил ее и вставил в петлю, образовав таким образом нечто вроде сиденья, а потом помог ему усесться так, чтобы можно было держаться за узел вверху петли.

– Не следовало бы вам тратить на меня столько усилий, – сказал Эпштейн. – Увидите сами – стоит мне выбраться и я обязательно влипну во что-нибудь еще похуже.

– Постарайтесь пока никуда не деться, – сказал Хеллер.

Он поплыл обратно к железной лестнице, выбрался на пирс, и скоро на бетоне у его ног уже лежал спасенный им Эпштейн, совершенно выбившийся из сил, но на этот момент пребывающий в полной безопасности.

Глава 4

К ним не спеша приблизилась пара полицейских.

– Чем это вы здесь занимаетесь?

– Ловим рыбу, – сказал Хеллер.

– А вы случайно не купаетесь? – спросил один из полицейских.

– Нет, только ловим рыбу, – сказал Хеллер.

– Только смотрите мне, не купайтесь, – предостерег их полицейский, и они с напарником величественно удалились, небрежно помахивая на ходу резиновыми дубинками.

– Вы не выдали меня им, – сказал Эпштейн. – А могли бы и выдать. Все равно они меня в конце концов сцапают.

Хеллер тем временем порылся в куче сваленных на мол вещей и достал из кармана пиджака красную инженерную тряпицу, которой и принялся вытирать лицо Эпштейна. Потом он помог ему снять ботинки и брюки и разложил их на молу сушиться на солнце, а оно, судя по всему, изрядно припекало там у них. Еще раз пройдясь тряпицей по лицу Эпштейна, он нацепил ему на нос очки. Я тем временем раздумывал, не ошибся ли Хеллер. Ведь судя по описанию мистера Туодла, Эпштейн был злобным анархистом, грозным террористом, представляющим собой явную угрозу для всего цивилизованного мира. А тут перед Хеллером сидел крохотный

человечек с узким лицом и длинным, уныло свисающим носом и чрезвычайно слабым зрением и дрожал от холода.

– Вам холодно? – спросил Хеллер.

– Нет, просто это реакция на то, что мне пришлось пережить в последние часы, – ответил Эпштейн.

– А скажите честно, зачем вы им понадобились? – спросил Хеллер.

У Эпштейна был такой вид, будто он вот-вот расплачется.

– Да видите ли, все началось тогда, когда я понял, что агенты налоговой инспекции устанавливают или меняют правила по своему усмотрению. В один трагический для меня день я сидел в библиотеке и вдруг обнаружил подлинный принятый Конгрессом закон, а также изданные на его основании инструкции, регулирующие деятельность налоговой инспекции. Я снял ксерокопии с документов. А потом начал, в полном соответствии с законом и инструкцией, вычислять законные суммы налогообложения для нашего факультета и кое для кого из студентов, учитывая все полагающиеся по закону льготы и снижения налоговой ставки. – На какое-то мгновение он замолчал, а потом с тяжелым вздохом продолжил: – Ох, должен признаться, что путь революционера не усыпан розами. Он слишком тернист! И я оказался неспособным идти по нему до конца.

– Так что же все-таки случилось? – спросил Хеллер.

– Местные власти через свои органы налоговой инспекции потеряли два миллиона долларов, которые та до этого незаконно взимала с населения. И все премиальные, которые выдавали Мак-Гиру, О'Брайену и Мэлону, дошли до нуля. – Он снова тяжело и прерывисто вздохнул. – Они никогда не простят мне этого. И будут преследовать меня до конца моих дней. Вам не следовало меня спасать. И вообще, заниматься мной – дело безнадежное.

Хеллер тем временем понемногу счистил с себя приставшую грязь. Потом направился к своим вещам и достал из них повестку. Вернувшись, он подал ее Эпштейну.

– Что означает эта бумага? – спросил он.

Эпштейн внимательно прочел документ, перевернул и посмотрел на обороте.

– Да это просто повестка. Вам предписывается явиться в суд для дачи показаний.

– А в чем заключается эта процедура? – спросил Хеллер.

– О, это очень просто. Сошлитесь на пятую поправку к Конституции, что по существу означает, что вы отказываетесь давать показания, которые могут быть использованы против вас. Тогда вас отправят в тюрьму и станут приводить в суд каждые несколько недель, где вы снова будете ссылаться на пятую поправку и снова отказываться от дачи показаний.

– Значит, в ходе допросов не применяют каких-либо средств, которые могут заставить вас помимо воли рассказать о себе все, что вы о себе знаете?

– Нет, это просто один из изобретенных ими методов держать в тюрьме ни в чем не повинных людей.

Хеллер устремил печальный взгляд на воду.

– Бедные парни, – сказал он.

– Кто, какие бедные парни? – заинтересовался Эпштейн.

– Мак-Гир, Мэлон, О'Брайен и еще семь агентов. Они все мертвы. Видите ли, я подумал, что тут может произойти нарушение Кодекса.

– Они мертвы?

– Да. Взорвалась ваша квартира. И все они погибли.

– Так ведь если эта троица мертва, то и дело мое закрыто. В суде нет и не может быть никаких доказательств, кроме их устных заявлений. А это означает, что охота на меня должна прекратиться.

Дело закончено и закрыто!

– Вот и прекрасно, – сказал Хеллер. – Значит, вы совершенно свободны!

Эпштейн некоторое время сидел молча, а потом челюсть у него задрожала, а по лицу обильно покатились слезы.

– Но если вы свободны, – сказал Хеллер, – то что же все-таки вас огорчает?

Однако прошло некоторое время, прежде чем Эпштейн снова обрел возможность говорить. А слезы продолжали катиться.

– Теперь я уже и вовсе уверен, что буквально в следующую же минуту произойдет нечто совершенно ужасное!

– Да с чего вы это взяли? – воскликнул пораженный Хеллер.

– О, – простонал сквозь рыдания Эпштейн, – вы не знаете моего счастья, мне не пройдет даром такая уйма хороших новостей!

– Что? – растерянно спросил Хеллер.

– Новости слишком хороши, чтобы все сошло гладко. Я просто не заслуживаю такого. Скорее всего вот-вот разразится какая-нибудь всемирная катастрофа, и все сразу же станет на свои места. И не надо уверять меня в обратном!

– Послушайте, – терпеливо принялся втолковывать Хеллер, – с вашими бедами покончено. А кроме того, у меня для вас припасены и другие хорошие новости. У меня есть для вас прекрасная работа.

– Да? И вы хотите сказать, что у меня есть шанс погасить студенческие долги и снова попытаться защитить докторскую?

– Полагаю, что именно так, – сказал Хеллер.

– А как вас зовут?

– Джет.

О боги! На сей раз он у меня не отвертится. Тут уже налицо явное нарушение Кодекса. Ведь Хеллер собирается назвать ему свое настоящее имя.

– Но это же не полное имя? – сказал Эпштейн.

– Естественно, – ответил Хеллер. – Полное имя, проставленное в моих документах, звучит как Джером Терренс Уистер. Как видите, инициалы имени «Дж» и «Т». Вот поэтому мои друзья зовут меня обычно Джетом.

Скользкий тип. Он снова вывернулся, хотя и здорово поскользнулся.

– О, Дж. Т. Уистер. Джет! Понятно. Дошло. Но ведь на повестке написаны другая фамилия и другие инициалы. Там стоит «Дж. Эдгар Гувер», и я был уверен, что вы хотите, чтобы я кого-нибудь убил для вас. А я, видите ли, совсем не подхожу для такого дела. Я, честно говоря, даже таракана убить не в состоянии.

– Да ничего такого страшного я от вас и не собираюсь требовать, – сказал Хеллер. – Вам ведь больше двадцати одного года, не так ли?

– Да, мне двадцать три, и, несмотря на это, я уже старая развалина.

– Ну вот, единственное, что мне от вас нужно, – это открыть для меня счет в брокерской конторе.

– А у вас уже есть там кредит?

– Кредита у меня нет, – сказал Хеллер. – Но мне всего-то и требуется, что открыть там счет, чтобы я мог покупать акции – это можно сделать в какой-нибудь фирме вроде «Шорт, Скиддер и Лонг».

Эпштейн снова прерывисто вздохнул:

– Все это не так просто. Для того чтобы вы могли открыть счет в банке, во-первых, необходимо иметь почтовый адрес. Кроме того, следует представить документы о том, что вы можете пользоваться кредитом, а потом уже открыть специальный счет для брокерской конторы. А деньги у вас хоть какие-нибудь имеются?

– Да. У меня выделено сто тысяч долларов на эту азартную игру.

– А имеются у вас какие-нибудь долги, просроченные закладные или обязательства, как у меня?

– Нет.

– Я отлично знаю, что у каждого человека обязательно бывают враги. А как у вас насчет каких-либо особых врагов, которым уж очень хотелось бы навредить вам?

Тут Хеллер на мгновение задумался.

– Ну есть один такой – некий мистер Гробе, адвокат, с которым мне однажды пришлось столкнуться.

– Гробе? Вы имеете в виду Гробса из фирмы «Киннул Лизинг»?

– Да-да. Это именно он.

– Да ведь он личный адвокат семьи Делберта Джона Роксентера.

Это один из наиболее могущественных юристов на Уолл-стрит. И он является вашим врагом?

– Можно сказать, что так, – ответил Хеллер. – Во всяком случае он над этим работает.

– Ах так. – Эпштейн умолк.

Некоторое время они молча сидели под жаркими лучами солнца. Наконец Эпштейн заговорил:

– То, о чем вы просите, – серьезное дело. И тут придется чертовски много поработать. Вам, несомненно, понадобится кто-то, кто не просто выполнит какое-то разовое ваше поручение, а согласится работать на вас постоянно.

– Прекрасно. Сколько вы сейчас зарабатываете в неделю?

– О, в настоящее время я вообще ничего не зарабатываю, – сказал Эпштейн. – Видите ли, вообще-то я не являюсь бухгалтером или счетоводом – просто это такая область, в которой специалист по бизнесу и администрированию в любом случае обязан хоть немного разбираться. Знаете, им ужасно не понравился последний тезис в моей диссертации. А тезис был очень хороший. Он был посвящен корпоративному феодализму – ну, вы понимаете, что речь идет о промышленной анархии – о том, каким образом корпорации могли бы и должны были бы вести дела. Тезис сформулирован так: «А нужно ли правительство?» Но я считаю, что новую мою тему они могли бы и утвердить. Звучать она будет так: «Анархия жизненно необходима, если мы собираемся когда-нибудь установить промышленный феодализм».

– Ну и прекрасно, – сказал Хеллер, – уверяю вас, у вас будет достаточно свободного времени, чтобы разрабатывать эту тему.

– Но они, видите ли, утверждают, – продолжал Эпштейн, – что это не укладывается в рамки администрирования в сфере бизнеса. Но это же не так. Нет! Примерно восемьдесят пррцентов ресурсов корпораций уходят на то, чтобы заполнять всякие правительственные бумаги, отвечать на правительственные запросы и сопровождать инспекторов, приезжающих с проверками. Если бы они меня послушались, я мог бы поднять общий выпуск промышленной продукции на восемьдесят процентов, просто так, без всяких дополнительных затрат! – Он мрачно задумался. – А что, если мой тезис сформулировать так: «Корпорации могут счесть, что революция обойдется им дешевле, чем выплата налогов»?

– Я мог бы вам платить пятьсот долларов в неделю, – сказал Хеллер.

– Нет. Если бы я согласился, то только на сумму в один процент от общего дохода при том, чтобы окончательная сумма не превышала двухсот долларов в неделю. Большего я не стою.

Хеллер молча направился к своему пиджаку и, вытащив из внутреннего кармана две стодолларовые купюры, попытался вручить их Эпштейну.

– Нет, не нужно, – запротестовал тот. – Вы ведь недостаточно хорошо меня знаете. Предложение ваше очень заманчиво. Но принять его я не могу.

– Ну а сейчас у вас хоть какие-то деньги есть? Есть у вас крыша над головой? Ведь дома, где была ваша квартира, больше не существует.

– Это именно то, чего я заслуживаю. У меня вообще больше ничего нет, а переночевать я могу и в парке на скамейке. Ночи сейчас стоят теплые.

– Но ведь нужно что-то есть.

– Подумаешь, я привык голодать целыми неделями.

– Послушайте, – сказал Хеллер, – вы обязательно должны согласиться на эту работу.

– Понимаете, в чем дело: предложение ваше слишком хорошо. Вы же совершенно не знаете меня, мистер Гувер, простите, я хотел сказать – мистер Уистер. Скорее всего вы – добрый, терпеливый и честный человек. Но дело в том, что все ваши филантропические потуги направлены на заведомо проигранное дело. Я никак не могу принять ваше предложение. Они посидели еще немного, свесив ноги с мола и просушивая одежду на солнце. Гудзон снова устремил свои воды в океан, как только спала приливная волна. Первым заговорил Хеллер:

– Скажите, а этнология включена в курс наук, читаемый на факультете административного дела? – неожиданно спросил он.

– Нет.

– А как насчет народных обычаев?

– Нет, конечно. Вы, по-видимому, ведете речь о социальной антропологии. Но я никогда не изучал ее.

– Ну ладно, – сказал Хеллер. – Тогда вы скорее всего не знаете, что законы американских индейцев до сих пор обязательны к исполнению в Манхэттене в силу их временного приоритета.

– Да неужто? – удивился Эпштейн.

– И есть один такой закон, по которому, если вы спасли жизнь человеку, он с этого момента будет отвечать за вас.

– Где вы могли такое слышать?

– Мне об этом сообщил специалист по политическим наукам, выпускник вашего же университета.

– Ну, в таком случае так оно, вероятно, и есть, – с неохотой признал Эпштейн.

– Вот и прекрасно, – сказал Хеллер. – А я только что спас вам жизнь, не так ли?

– Да, совершенно верно. По-моему, здесь не может быть никаких сомнений.

– Прекрасно, – сказал Хеллер. – Следовательно, начиная с данного момента вы несете ответственность за все мои действия.

Ответом ему было долгое молчание.

– Следовательно, в силу этого закона вы обязаны принять мое предложение, – сказал Хеллер, – и впредь ведать моими делами. Ведь этот индейский закон был установлен еще до прихода сюда европейцев. Следовательно, это единственный выход для нас обоих. Эпштейн пристально посмотрел Хеллеру в глаза и безнадежно опустил голову. Слезы снова покатились по его лицу. Когда дар речи вернулся наконец к нему, он забормотал:

– Видите, я так и знал, что за добрыми вестями последует катастрофа. И вот, пожалуйста, дождался – она перед нами. И без того было просто ужасно – мириться с враждебной судьбой и пытаться стойко переносить ее удары, будучи ответственным только за себя. А теперь, – бормотание его прерывалось всхлипываниями и новыми потоками слез, – а теперь я еще должен отвечать и за вас.

Хеллер вложил в его покорную руку две стодолларовые бумажки. Эпштейн глянул на них отсутствующим взглядом, потом подошел к сохнущему на бетоне пиджаку и положил их в свой совершенно пустой кошелек.

– Ждите меня на ступеньках библиотеки в студенческом городке завтра ровно в полдень, и я принесу вам проект плана наших дальнейших действий, – проговорил он, печально глядя на Хеллера.

– Очень хорошо, – сказал тот.

Эпштейн натянул на себя одежду и медленно поплелся восвояси. Отойдя немного, он обернулся:

– Я совершенно уверен, что при моем сиротском счастье вы всю жизнь будете сожалеть об этом своем добром поступке. И мне вас очень жаль.

И, низко опустив голову, он зашагал прочь.

Глава 5

Этим вечером в холле «Ласковых пальм» Хеллер читал «Вечерниe сплетни». На нем по-прежнему был его старый синий костюм, слишком тесный и короткий. «Бросовый», по выражению портного, костюм после купания в отравленной речной воде пришлось выбросить. И, судя по всему, портные все еще не успели

доставить сшитые на заказ вещи. В статье, которую он сейчас читал, говорилось:

В своей обычной манере излагать мысли кратко и в крепких, доходчивых выражениях мэр города Дон Эрнандес О'Тул осудил сегодня нью-йоркское городское управление СВН – службы внутренних налогов. «Эсвээновская практика взрывать дома, находящиеся в отличном состоянии, и тем самым лишать городские власти причитающихся им налогов должна быть прекращена самым решительным образом, – сказал мэр О 'Тул. – Это создает серьезную угрозу всему Нью-Йорку».

Столь суровая критика последовала сразу же после произошедшего сегодня взрыва на 125-й улице, где сотрудники налоговой инспекции наносили визит в налогооблагаемый дом. Согласно заявлению комиссара нью-йоркской противопожарной службы Флейта Джексонса динамит, обнаруженный в служебных машинах, полностью доказывает, что у этих чиновников были намерения взорвать и дом. Причиной пожара явился случайный подрыв заготовленной взрывчатки.

Представитель правительства США заявил: «СВН имеет полное право делать все, что считает нужным и с кем считает нужным, и пусть Нью-Йорк наконец смирится с этим фактом, понятно?». Это было воспринято общественностью города как обычный в наши дни случай явного покрывательства правительством проделок налоговой инспекции.

Во время взрыва не погиб никто из заслуживающих внимания широкой читательской публики лиц.

Хеллер как раз перевернул страницу, и мне стал виден тот кусок, где печатались приключения Хитрого Кролика, и я был страшно раздражен, когда кто-то помешал ему читать дальше. Хеллер оторвал взгляд от газеты. Прямо перед его стулом стоял Вантаджио.

– Ну, ты уже подал заявление? – Голос его звучал весьма напряженно. А может быть, я уловил и нотки явной враждебности. – Если подал, то почему не позвонил мне?

– Видите ли, – сказал Хеллер, – дело о моем приеме, как бы это сказать, вроде бы повисло в воздухе. Там, понимаете, все дело в моих прошлых отметках: в среднем у меня «Д», а я прошу, чтобы меня приняли переводом на выпускной курс. Поэтому очень может быть, что меня и не зачислят.

Никак не пойму, Вантаджио побледнел, или мне это только показалось. Очень трудно было определить, потому что на него падала тень от расставленных в холле пальм.

– А что они сказали?

– Сказали, что дело будет «под контролем». Мне нужно к ним явиться повторно завтра в девять часов утра.

– О, святой крест! И ты дожидался до восьми часов вечера, чтобы сказать мне об этом?

И Вантаджио тут же убежал. Слышно было, как хлопнула дверь его кабинета. Похоже, разозлился он здорово.

Да, я чувствовал, что смогу использовать его явную ревность к Хеллеру. Но еще более полезное наблюдение было сделано мною в тот же день примерно в девять часов вечера по нью-йоркскому времени. Хеллер мягко отвязался от какого-то африканского дипломата, с которым ему пришлось довольно долго разговаривать, после чего он сел в лифт и направился в свои апартаменты. И тут я увидел, что дверь в его номер широко распахнута! А где-то у самого пола, так низко, что можно было подумать, что его гостья лежит на полу, появилось личико очень красивой брюнетки. Затем она вытянула руку и сделала приглашающий жест.

– Да иди же быстрее к нам, красавчик. Мы уже здесь и ждем! – позвала она его необычайно красивым музыкальным голосом.

Из комнаты слышалось оживленное хихиканье. Сразу же начались помехи. Однако нужное мне наблюдение я все же успел сделать. Оказывается, Хеллер никогда не запирает дверь. Все эти особы женского пола имеют возможность заходить к нему, когда только им заблагорассудится. Иными словами, это можно понимать как явное приглашение ограбить номер. Что касается меня, то я с чистой совестью прилег и прилично выспался. Засыпая, я продумывал различные способы воплощения в жизнь своей идеи. Должно быть, я проспал, но на это были вполне основательные причины. Я ведь не решался по-настоящему поспать уже несколько дней подряд. Итак, когда я проснулся, Хеллер как раз выходил из станции метро на сто шестнадцатой улице. Я с некоторым сожаление следил за его действиями. Очень скоро судьба его получит окончательное решение. Он сразу же направился в сторону временного общежития. Там было довольно много студентов, которые носились из аудитории в аудиторию, завершая оформление документов. Мне стало ясно, что неделей приема заявлений этот период называется совершенно зря. По существу это был день подачи заявлений и был он вчера, если судить по числу снующего здесь народа. Я с удовольствием принялся следить за Хеллером, предвкушая предстоящий ему конфуз. Ни при каких обстоятельствах мисс Симмонс не допустит принятия его в это учебное заведение. Не при его отметках! Итак, все планы Хеллера окажутся выброшенными в корзину.

А вот и мисс Симмонс. Она как раз закончила беседу с очередным посетителем. Она полностью игнорировала небольшую очередь, стоящую у ее стола. По лицу ее блуждала улыбка, которая

более всего подошла бы паучихе в тот момент, когда она собирается приступить к пожиранию паука-самца.

– Да неужто наш юный Эйнштейн пожаловал к нам? – сказала мисс Симмонс. – Садитесь, пожалуйста.

Хеллер сел, и мисс Симмонс еще некоторое время повозилась со своими бумагами, а потом откинулась на спинку стула и поглядела на него со своей жуткой улыбочкой.

– Похоже, – сказала она, – что в наши дни уже совершенно безразлично, кто именно разнесет эту несчастную планету на части.

– Вчера вы называли меня Уистером.

– Но времена меняются, меняются и люди, не так ли? Интересно, с кем это вы знакомы? С самим Господом Богом?

– А на мое заявление о приеме дан положительный ответ? – спросил Хеллер.

– Да, мой юный Эйнштейн, ответ дан положительный. По заведенному здесь порядку мы обычно не разрешаем перевода из другого учебного заведения прямо на выпускной курс.

– Но я мог бы…

– О, не надо, юный Эйнштейн, ничего не говорите. Однако именно в вашем случае разрешение получено. И что интересно, позволено перевести вас на самый привилегированный, а следовательно, наиболее труднодоступный факультет инженерии и прикладных наук.

– Я очень благода…

– О, не нужно ничего объяснять, юный Эйнштейн. Вы ведь не выслушали меня до конца. По установленному у нас порядку заявления могут быть приняты у абитуриентов, набравших не менее двадцати восьми процентов от официально установленного для американских колледжей максимального количества баллов. Но в вашем случае, юный Эйнштейн, это правило не применялось.

– Но это же очень…

– Более того, – не дала себя прервать мисс Симмонс. – Всегда считалось обязательным, чтобы студент, поступающий на инженерный факультет, был подвергнут специальному тестированию в устной и письменной форме и набрал более семисот баллов. Для вас, как оказалось, тест и вовсе не нужен.

– Да это же просто зам…

– Более того, юный Эйнштейн. Средний балл «Б», всегда считавшийся необходимым при подобных переводах, на сей раз был полностью проигнорирован. Ну, скажите сами, разве это не замечательно?

– Это несомненно заме…

– Да, это не только замечательно и даже не слишком замечательно, но и весьма примечательно, юный Эйнштейн. Я получила весьма недвусмысленный приказ зачислить вас. На выпускной курс. На факультет инженерии и прикладных наук. В качестве будущего соискателя степени бакалавра в области ядерной физики и инженерного дела выпускные экзамены вам предстоят в ближайшем мае. И приказ подписан не кем иным, как самим президентом университета.

– У меня и в самом деле не хватает слов, чтобы выра…

– Ничего, скоро у вас найдутся все нужные слова, – сказала мисс Симмонс, и улыбочка исчезла с ее лица. – Уж не знаю, либо кто-то тут у нас окончательно рехнулся, либо государственные субсидии снижены в условиях послевоенного падения производства настолько, что им приходится на брюхе ползать перед вами, вымаливая эти ваши жалкие две с половиной тысячи долларов, которые они сдерут с вас в качестве платы за обучение, что само по себе как раз и означает самое настоящее безумие. Но этот номер у них не пройдет. Я не поставлю просто так свою подпись на приказе о вашем зачислении и о выпуске в мир ядерного физика, который является самым настоящим слабоумным. Я достаточно ясно выражаю свои мысли, юный Эйнштейн?

– Право, я весьма сожалею, если…

– Не тратьте зря ваши умственные силы на сожаления в данный момент, – сказала мисс Симмонс. – У вас будет предостаточно поводов для этого в недалеком будущем, так что бережно расходуйте имеющийся у вас запас калорий. Итак, я поставлена в ситуацию, когда у меня не остается иного выхода, как зачислить вас в списки студентов, юное светило науки. Но ведь и зачислить можно по-разному. Так, может быть, приступим к делу?

– Право, я…

– Итак, для начала, – сказала мисс Симмонс, – в том учебном заведении, из которого вы переводитесь к нам, отсутствовало преподавание некоторых предметов, знание которых необходимо для получения ученой степени. Таких предметов я насчитала четыре, а это означает, что я должна записать вас на дополнительные курсы лекций по ним. Вы будете посещать эти лекции в обязательном порядке в дополнение к весьма плотной программе вашего факультета и сдадите по ним экзамены в этом же семестре.

– Ну, я уверен, что…

– Погодите благодарить меня. Это еще не все. Видите ли, я весьма сомневаюсь, что все эти ваши с трудом натянутые «Д» по всем предметам свидетельствуют о ваших глубоких познаниях хотя бы в этих областях. Поэтому я записываю вас на дополнительные курсы, посещение которых поможет вам упорным трудом исправить полученные ранее оценки. И эти лекции вы будете посещать также одновременно с обычными.

– Я думаю…

– Не торопитесь с выражениями благодарности, мне и без слов все ясно, – сказала мисс Симмонс. – Поэтому я сделаю вам еще один подарок. Дело в том, что эта ваша Сент-Ли является вроде бы какой-то военной школой. И у меня создалось впечатление, что ваше военное образование и выставленные вам там отметки немогут быть сочтены достаточными, если вы не продолжите обучение по этим дисциплинам и не пройдете полный курс в корпусе подготовки офицеров запаса – КПОЗ, – который вы должны завершить по правилам в этом году. Вот там вы, возможно, насмотритесь на все досыта и поймете, насколько отвратительна война как таковая. К тому же армейские власти наверняка сочли бы весьма непатриотичным с моей стороны, если бы я помешала вам завершить упомянутый курс. По этому поводу я все равно собиралась направить им письмо. Итак, у вас получается таким образом три дополнительных занятия в неделю в аудиториях и одно практическое занятие по строевой подготовке на свежем воздухе. И все это прекрасно дополнит ваши аудиторные и лабораторные курсы. Ну разве это не прекрасно для будущего светоча науки?

Теперь уже Хеллер мог только молча взирать на нее. Наверняка ее атака лишила его дара речи. Тут она погрузилась в изучение сложенного гармошкой компьютерного листа с распечаткой расписаний, испещренного пометками о распределении по группам и занятиям.

– Но тут есть еще одно положеньице, за которое вы, юный Эйнштейн, будете испытывать ко мне особую признательность. Когда за завтраком я получила это расписание, то сразу поняла, что тут таится уйма возможностей, и сразу же засела за проработку их. И оказалось, что нет никакой возможности отрегулировать занятия таким образом, чтобы выстроить их в определенной последовательности. Часы некоторых обязательных для вас лекций совпадают, и ничего тут не поделаешь. Таким образом, вам придется одновременно присутствовать на двух различных лекциях, а в одном случае – даже на трех. А что тут поделаешь, когда студентов все направляют и направляют, не считаясь буквально ни с чем. Так что вам зачастую придется отсутствовать то на одной, то на другой лекции. Тут уж как ни вертись, а ничего не выйдет. Профессорам это вряд ли понравится, и вам придется частенько давать объяснения в деканате.

Так что в конце концов не я, а они объявят вам, что вы не способны завершить учебный курс и получить столь долгожданный диплом в грядущем мае. А если они обратятся за разъяснениями ко мне, то я скажу, что вы сами добивались столь насыщенной программы с настойчивостью, достойной лучшего применения, не так ли, светоч просвещения? Мисс Симмонс снова откинулась на спинку стула и уставилась на Хеллера, постукивая карандашом по зубам. Просидев так какое-то время, она прервала затянувшееся молчание:

– О, я совсем не виню вас в том, что вы от радости онемели. Видите ли, величайший из мастеров махинаций и магистр налаживания влиятельных связей, я терпеть не могу, когда на меня оказывают давление сверху. А кроме того, я, с вашего позволения, являюсьчленом общества, занимающегося организацией маршей протеста против ядерной угрозы, а вернее, секретарем его. И хотя организация эта уже порядком состарилась, хотя ее всячески подавляют и нью-йоркская полиция только и ждет удобного момента, чтобы снова приняться проламывать нам головы, одна только мысль о том, что подобный вам невежда получит документы, дающие ему право вершить судьбы мира, способна без всякого ядерного излучения заразить кровь, текущую в моих жилах, лейкемией. Надеюсь, мы с вами отлично понимаем друг друга, не так ли, Уистер?

– Видите ли, мисс Симмонс…

– Да, чуть было не забыла. На тот случай, если вам вдруг покажется, что у вас остается после занятий слишком много свободного времени, которое так щедро оставляет вам это расписание, я по своей инициативе добавила вам еще один предмет. Кстати, по нему вам тоже придется сдать экзамен. Предмет этот называется «Природоведение» и числится в расписании под номером сто один и сто четыре. Каждое воскресенье мы будем выбираться на целый день на природу, будем восхищаться пением птиц, любоваться природными ландшафтами, а заодно и постепенно проникаться сознанием того, какое это преступление – заниматься созданием бомб, предназначенных для уничтожения этого прекрасного мира. Этот курс веду лично я, так что можете быть уверены, что я самым тщательным образом смогу проследить за вашими неестественными наклонностями. А теперь вы можете поблагодарить меня за все, Уистер.

– В самом деле, мисс…

– Ну, и раз уж они так заинтересованы в ваших деньгах, то эти дополнительные предметы принесут им тысячу пятьсот тридцать три доллара, которые вам придется уплатить в кассу вдобавок к уже внесенным деньгам. Искренне надеюсь, что такой суммы у вас нет. Обращайтесь, короче говоря, в кассу. А теперь до свидания, Уистер. Следующий!

Хеллер собрал бумаги, которые она, как оказалось, заготовила заранее. Он взял также и квитанцию для уплаты. Потом направился в кассу и оплатил все счета. Ага! Мисс Симмонс приходилась мне по сердцу все больше и больше. До чего же блестящий характер у этого человека! Я даже некоторое время раздумывал, а не послать ли ей коробку конфет с запиской «От вашего незнакомого поклонника», но тут же подумал, что латунный кастет больше подошел бы к ее типу. Или, может быть, кинжал, изготовленный на Волтаре для «службы ножа», отлично смотрелся бы на ее письменном столе. Но так ли уж он ей нужен?

Глава 6

Перед самым полуднем Хеллер направился ко входу в библиотеку. Это было весьма солидное здание, очень похожее по стилю на постройки древних римлян – десять огромных колонн по фасаду с огромным портиком над ними создавали впечатление чего-то величественного. А перед колоннами во всю ширину здания простиралась весьма торжественная лестница с пологими ступенями. Хеллер прошел мимо фонтана и статуи с надписью «альма матер» на постаменте. Небрежно взбежав по ступеням, он где-то на середине лестницы уселся на парапет.

Да, у него были все основания чувствовать себя разбитым. Я непрестанно посмеивался последние два часа, следя за его блужданиями по студенческому городку. Он направлялся то в одну, то в другую сторону, постукивая по плиткам своими шиповками. Это он устанавливал местонахождение классных аудиторий и бесчисленного множества залов, лабораторий, тренировочных площадок, которые ему в скором времени придется посещать. Время от времени он сверялся с компьютерной распечаткой и в конце концов обнаружил, что расписание у него действительно составлено таким образом, что ему то предписывалось одновременно присутствовать в двух различных аудиториях в одно и то же время, то вдруг выпадали свободные часы, когда он вообще нигде не должен был находиться, а в одном случае он должен был одновременно сидеть на лекциях сразу в трех залах. Я был в полном восторге. Даже сам великий Хеллер не в состоянии справиться с таким расписанием. И таким образом у него были расписаны все семь дней недели. И когда он вот так сидел под горячим полуденным солнцем, ему, должно быть, стало окончательно ясно, что здесь, на Земле, у него нет ни малейшей возможности получить диплом и приступить к выполнению своих дурацких планов, а значит, и осуществить возложенную на него миссию. И тут даже не потребуется никакого моего противодействия. Следовательно, у него не будет никакого шанса погубить меня.

Студенты, которых было здесь не так-то много, пробегали мимо него по лестнице. Это были молодые люди и девушки, чаще всего не очень хорошо одетые. Хеллер, пожалуй, выглядел моложе многих из них, несмотря на то что по возрасту был старше любого на несколько лет, а по опыту – честно говоря – на многие десятки лет. Как, должно быть, глупо он чувствовал себя здесь – офицер Флота его величества, оказавшийся вдруг на равных с этими наивными созданиями. Какая насмешка над ним да и над ними тоже. Я даже попытался вообразить, что бы они подумали, если бы узнали, что вот так, на виду у всех, сидит военный инженер с Волтара, уроженец области Аталанта на планете Манко, отстоящей от их Солнечной системы на добрую дюжину световых лет; награжденный звездами, каждая из которых выдается за добровольное и удачное выполнение пятидесяти срочных и опасных боевых заданий; способный разнести всю их планету на мельчайшие осколки или, наоборот, обладающий властью предотвратить вторжение, которое непременно закончится смертью их всех. Какая ирония судьбы. До чего же все они глупы! Мимо проходил парень с двумя девушками. Одна из них обратила внимание на Хеллера.

– О! – воскликнула она. – Ты что, из нашей бейсбольной команды?

– А я и не знал, что они уже сформированы, – заметил парень. – А почему ты в шиповках?

Хеллер окинул заинтересованным взглядом одну из девушек.

– Без шиповок не добежать до первой базы вовремя, – ответил он.

Они дружно расхохотались в ответ. А я так и не мог понять, что тут смешного. В любом случае (…) этот Хеллер. Вечно он говорит загадками. А кроме того, он просто не имеет права завоевывать себе популярность среди молодежи. Он – существо внеземного происхождения, чужак среди них. Но девушки были просто прехорошенькие.

– Маггинс, – представился юноша. – А это Кристин и Корал из колледжа Барнарда, это тоже часть Нью-Йоркского университета, но там у них одни женщины, бабье царство!

– Меня Джетом зовут, – сказал Хеллер.

– Заходи как-нибудь к нам, потреплемся, – пригласила Кристина.

Они снова рассмеялись, помахали руками на прощание и побежали вниз по ступенькам.

И тут появился Эпштейн. Он тащил с собой какой-то огромный рулон непонятно чего. Рулон был не меньше фута в диаметре, а сам свиток, если развернуть, наверняка был никак не меньше двенадцати футов в длину. Эпштейн остановился на пару ступенек ниже Хеллера. На нем был довольно потрепанный серый костюм, потрепанная серая шляпа, а в руках, помимо рулона, – исцарапанный и побитый дешевый атташе-кейс. Он плюхнулся на ступени, пытаясь отдышаться.

– Ну и как идут дела у мистера Эпштейна? – бодро обратился к нему Хеллер.

– Ой, только, пожалуйста, не называйте меня так, – оказал Эпштейн. – Я всегда в таких случаях чувствую себя неловко. Очень прошу вас, называйте меня просто Изей. Так меня обычно зовут.

– Хорошо. Но при условии, что вы будете звать меня Джетом.

– А вот это нет. Капитал ваш, а значит, вы старше. Поэтому мне полагается называть вас мистером Уистером.

– Вы, по-видимому, забыли, что с некоторых пор отвечаете за меня, – сказал Хеллер. – А это включает и заботу о моем моральном облике и самочувствии. – И он твердо заявил. – Впредь называйте меня Джет.

Такой оборот дела явно обескуражил Эпштейна.

– Хорошо, мистер Джет, – согласился он наконец.

На этот нюанс Хеллер, как видно, решил не обращать внимания.

– Ага, я вижу, вы нашли себе кое-что из одежды. Я очень волновался, что вся ваша одежда оказалась испорченной.

– О да. Я отлично выкупался под душем в гимнастическом зале, а потом получил от Армии Спасения два костюма, эту вот шляпу да еще портфель. Они выделили все это из фонда пожертвований. Я понимаю, что вам они могут показаться довольно-таки затрапезными, но, если бы я вдруг стал шикарно наряжаться, на меня сразу же стали бы обращать внимание и я обязательно впутался бы в какие-нибудь неприятности. Знаете, никогда не нужно выглядеть так, будто дела у вас идут слишком хорошо – вас тут же разразит громом.

При одном только взгляде на этого Эпштейна меня начинало мутить. Было совершенно ясно, что это типичный невротик, склонный к депрессии, усиленной манией преследования с оттенком обостренного религиозного чувства, что недвусмысленно проявлялось в его сосредоточенности на судьбе. Ну и запутает же он все хеллеровские дела. Невротики никогда и ни в чем не могут считаться компетентными. Но, с другой стороны, мне здорово повезло, что Хеллер напал именно на такого человека. Этот тип не может отвечать за свои-то поступки – что уж тут говорить о делах Хеллера.

– Ну что ж, сегодня вы по крайней мере лучше выглядите, – сказал Хеллер.

– Ой нет, я сегодня совсем выдохся. Мне пришлось проработать всю ночь, чтобы подготовить для вас эти предложения. А единственное место, где мне удалось пристроиться, оказалось студией искусствоведческого колледжа, поэтому мне пришлось воспользоваться и их материалами.

– Это то, что у вас в руках?

– Сверток, вы имеете в виду? Да, это именно оно и есть. Понимаете, в этой студии стояли только такие рулоны бумаги – они на них рисуют своих натурщиц. В таком рулоне длиннющие листы бумаги – футов двенадцати в ширину, а в длину так, пожалуй, целых сто. А там даже ножниц нет. Вот мне и пришлось приспосабливаться на ходу.

Он попытался развернуть свой свиток. Но на это ему не хватило ширины раздвинутых рук. Хеллер попытался помочь, но Изя решительно остановил его:

– Нет, нет. Ваше дело финансировать операции. Эй, ребята! – крикнул он, обращаясь к двум новичкам-студентам, которые как раз вышли из библиотеки и стояли на верхних ступеньках лестницы. Изя знаком подозвал их. – Ты будешь держать этот угол, – сказал он одному из них. – А ты – вот этот. Держите покрепче.

Они разошлись в разные стороны, удерживая верхнюю часть свитка. Хеллер стоял рядом с Изей. А тот взялся за рулон и отступил на две ступеньки вниз, одновременно разматывая бумагу. Вверху по всей ширине рулона яркими бросающимися в глаза чернилами была выведена надпись: «Секретный проект».

– Вы, конечно, можете сказать, что я перестарался с яркостью красок, – сказал Изя, явно стремясь сгладить производимое его творчеством впечатление, – но там остались только банки с полу-засохшей краской для листовок, вот мне и пришлось разводить ее водой. Да и кисти я нашел только такие, которые студенты выбросили уже. Но ведь вам нужны сейчас только общие представления о деле.

Он спустился еще на две ступеньки. Взору предстали какие-то странные линии и знаки. Больше всего это напоминало тройку деревянных вил с насаженными на зубья яблоками – и все это было выполнено разными но одинаково яркими красками.

– Итак, то, что представлено в первом ряду, означает так называемые корпорации прикрытия. Мы создадим их независимо друг от друга в Нью-Йорке, Неваде и Делавэре. Все они будут иметь собственные, не связанные друг с другом советы директоров.

Он спустился еще на одну ступеньку, продолжая разворачивать бумагу. Но сильный порыв ветра чуть не вырвал полотнище из его рук. Мимо проходили, жуя сандвичи, еще двое студентов. Изя мобилизовал и их, направив одного к дальнему краю свитка и приказав ему покрепче держать бумагу, а второго поставил с другого конца, снабдив теми же инструкциями. Ребята подчинились. Изя указал на вновь открывшуюся путаницу красок и линий.

– А тут перед нами схема размещения банковских счетов этих корпораций.

Он отступил еще на ступеньку, мобилизовав при этом еще двух студентов, чтобы удерживать бумагу, которая все время проявляла стремление снова свернуться в рулон.

– А теперь прошу обратить особое внимание на указующие стрелки, потому что, как мы видим, основные линии пересекаются с линиями самых различных брокерских контор, которые и будут реализовывать заказы корпораций прикрытия.

Продолжая разворачивать свиток, Изя отступил еще на ступеньку.

– Что это? – спросил своего товарища один из проходящих мимо студентов.

– Это психоделическая школа в изобразительном искусстве, – тут же пояснил один из державших свиток.

– Теперь мы можем перейти к более существенной части нашего проекта, – сказал Изя. – Корпорации, которые вы видите на правой части, дислоцируются в Канаде. Те же, что на левой, – в Мексике. Эти две корпорации осуществляют скрытый контроль над третьей, которая расположена в Сингапуре. Улавливаете?

Изя снова отступил назад. Ему потребовалась помощь новых студентов, и он ее тут же получил. Целая группа студентов собралась теперь на самом верху лестницы. Они с любопытством смотрели сверху на развернутый свиток.

– Следите внимательно за этим пучком стрелок зеленого цвета. Они-то и являются самыми важными для нас, хотя фиолетовые стрелки тоже имеют огромное значение – это пути, по которым денежные средства корпораций, которые отображены выше, могут переводиться без ведома правительственных органов.

– Это что, плакат? – спросил кто-то из студентов.

– Я слышал, что это лозунг, призывающий к усилению борьбы, – сказал другой.

Изя отступил еще на одну ступеньку, развернул еще несколько футов бумаги и без труда привлек к работе еще пару энтузиастов.

– А тут у нас отображен швейцарско-лихтенштейнский консорциум из нескольких корпораций. Вас может удивить, почему они пользуются у нас такой независимостью. Так вот, фактически никакой независимости у них нет.

Он отмотал еще несколько футов, подключив к работе еще двух случайных прохожих.

– Швейцарско-лихтенштейнские деньги целиком тайно переправляются в ФРГ, а оттуда в Гонконг. Теперь уяснили? Нет?

Еще кусок бумаги был отмотан и вручен добровольным помощникам.

– Вот теперь вы можете понять, зачем это делается. Суммы, поступающие в Гонконг, – вот видите эти бордовые стрелки? – сразу же переправляются в Сингапур, оттуда поступают на Таити и… – он развернул еще кусок бумаги, – …и возвращаются на наш собственный, можно сказать, двор на Багамах. Разумно, правда? Но, прошу вас, обратите теперь внимание на Лондон.

Изя развернул еще часть рулона. Эта часть во всю ширину свитка была отведена трем корпорациям, трем брокерским конторам и трем банковским счетам, причем все они дислоцировались в Лондоне. Оранжевые линии тянулись от Лондона к Гонконгу.

– А вот таким методом мы переводим все фонды из так называемого Сити на Багамы. Но вас тут наверняка заинтересует именно эта часть.

Он снова развернул свой рулон и тут же нашел помощников, чтобы держать его. На открывшемся пространстве была натянута целая сетка перекрещивающихся линий ярко-синего цвета. Она соединяла банковские счета с брокерскими конторами, образуя нечто весьма напоминающее сплетенную пауком паутину.

– А это у нас дублирующая сеть. Используя управляемую из центра систему контроля, мы извлекаем выгоду из разницы в курсе различных валют, используя для этого нашу сеть и получая таким образом прибыль при каждом переводе. Это все равно, что завести собственный монетный двор! Конечно, для этого потребуется наладить телексную связь и получить соответствующие лицензии. Но прибыль здесь будет поступать каждую неделю, а оборот за одну только неделю полностью окупит все расходы.

Он отмотал еще пару футов от рулона. На лестнице собралась уже толпа студентов.

– А что пытался выразить художник, создавая это произведение? – спросила какая-то девушка.

– Он хотел отобразить душу музыки, – ответил ее просвещенный спутник.

– А получилось очень мило, – сказала другая девушка. – Это успокаивает, я бы сказала, навевает покой.

– А теперь, – сказал Изя Хеллеру, – вы наверняка затаив дыхание ждете, когда же я перейду к этому, – он широким жестом развел руки, а потом указал на отдельно расположенный кружок, изображающий очередную корпорацию. Со всех сторон к ней тянулись красные линии в виде стрел. – Это, – торжественно сказал Изя, – наша Транснациональная! Путем удержания контрольных пакетов акций, с помощью самостоятельных и явно не связанных между собой советов директоров она управляет всей сетью, отображенной на этой схеме. И слушайте внимательно: самое главное тут состоит в том, что она называется фирмой, берущей на себя менеджмент. И таким образом она невидимо и независимо управляет любыми действиями любой компании. Разве это не великолепно?

– Но зачем, – спросил Хеллер, – зачем все эти корпорации, брокерские конторы и раздельные банковские счета?

– Нет, подождите. Скажите мне, я отвечаю за вас? Верно?

– Верно, – подтвердил Хеллер.

– Так вот, в случае банкротства любая из этих корпораций мирно закончит свои дни и это никак не отразится на любой другой составной части всего консорциума. Улавливаете? Да тут можно терпеть банкротство сколько душе угодно! Вы можете продавать корпорации под давлением налогового бремени, а потом за те же деньги покупать новые. Тут можно скрывать любые доходы. Тут можно буквально все.

– Но я никак не пойму, – с сомнением сказал Хеллер, – зачем нам так много…

– Ну ладно, признаюсь, что я так и не назвал вам подлинной причины. – Он наклонился к самому уху Хеллера: – Вы же сами сказали, что у вас есть враг. И это мистер Гробе из фирмы «Киннул Лизинг». А это самый жесткий и беспринципный юрист на всей Уолл-стрит. А при таком устройстве он никак не сможет зацепить нас.

– Почему не сможет? – спросил Хеллер.

Изя еще плотнее придвинулся к его уху и зашептал так тихо, что разобрать слова было почти невозможно из-за шума окружающей их толпы.

– Потому что во всех записях, во всех счетах, во всех документах ни разу не будет упоминаться ни ваше, ни мое имя. И чем бы вы ни занимались в личной или общественной жизни, это никак не отразится на делах. Все это будут частные компании, созданные исключительно ради получения прибыли, и все они будут находиться под строгим контролем своих держателей акций. Получается совершенно непроницаемая стена! – Он чуть отступил. – Правда, тут есть еще одно дело, на осуществление которого я должен обязательно испросить вашего согласия. На эту схему я его не стал выносить. Один из студентов школы живописи и графики начертил это специально по моей просьбе сегодня за завтраком.

К самому низу огромного рулона был прикреплен еще один небольшой свиток. Когда его развернули, открылась картинка размером три фута на два. На ней был изображен черный шар или круг. А сверху свисала или торчала какая-то веревка или что-то в этом роде. От нее во все стороны летели искры.

– А это что такое? – спросил Хеллер.

– Я хотел бы предложить это в качестве эмблемы для зарождающейся Транснациональной. Собственно говоря, это старая эмблема анархизма – бомба! Вы обратили внимание на уже горящий фитиль?

– Бомба, начиненная химическим порохом, – сказал Хеллер.

– А теперь поглядите, мы переворачиваем плакат вверх ногами – и что же мы видим? Черный шар и облако над ним! Вот именно в таком виде мы и представим эмблему нашей Транснациональной, но только мы с вами будем знать, что это означает на самом деле. Ну, вы одобряете теперь?

– Ну что ж, вполне приемлемо, – сказал Хеллер.

– И всю схему и эмблему?

– Вполне приемлемо, – повторил Хеллер.

– Я понимаю, что план только ориентировочный и к тому же составлен в спешке. Как видите, я тут не проставил многих названий, не сделал пояснительных подписей. Должен признаться, что вы проявили огромную терпимость, одобрив все это.

– Что это такое? – спросил у Хеллера один из подошедших студентов. – Это что, новое слово в искусстве?

– Да, – подтвердил Хеллер. – Это произведение искусства.

– Ну что ж, теперь давайте свернем его, – сказал Изя.

– Нет, – послышалось сразу несколько протестующих голосов из толпы.

А кто-то заметил:

– Да ведь масса народу так и не смогла увидеть этого. Лучше мы расстелим эту штуку здесь на ступенях, а приходящие смогут забраться на парапет или в крайнем случае на статую и увидеть все произведение целиком.

Подчиняясь решению большинства, Хеллер с Изей отошли и позволили публике поступать по-своему.

– А вам удалось восстановиться в университете? – спросил Хеллер.

– О да, – сказал Изя. – Вот поэтому я немного и опоздал. Пока я занимался всем этим, у меня в мозгу созрела совершенно новая идея относительно темы моей будущей диссертации. Я, конечно, сразу же пошел и договорился. Теперь темой ее будет тезис: «Использование корпораций для подрыва существующего мирового порядка».

– И что же, они разрешили вам писать такую диссертацию?

– Понимаете ли, в чем дело – я все время совершал ошибку, пытаясь работать на кафедре политических наук, поскольку считалось, что тема им подходит. А оказалось, что эта тема больше годится для кафедры деловой администрации. Выяснилось, что моя идея просто идеально подходит для них. Все дело в том, что в названии отсутствует слово «правительство», а упоминается лишь слово «корпорация». А словосочетание «мировой порядок» вполне может быть интерпретировано как «капиталистическая финансовая система».

Итак, если только не произойдет какой-нибудь жуткий поворот и жестокая судьба вновь не спутает мои карты, я получу докторскую степень примерно к концу октября.

– Значит, вы уже успели оплатить счета, – сказал Хеллер.

– О да. Кстати, я могу вернуть вам выплаченные мне в качестве аванса двести долларов.

– Но каким же…

– Сразу после того, как мы с вами вчера расстались, я отправился в Банк Америки. Там я показал им двести долларов в качестве доказательства, что у меня имеется работа, и мне без залога и поручительства выдали ссуду в пять тысяч долларов. Я расплатился со всеми долгами, и у меня еще осталось значительно больше того, что мне может понадобиться. Теперь мне не придется спать в парке – я всегда боюсь, что там меня могут избить и ограбить. Несколько ночей я смогу провести в общежитии, пока мы с вами не подыщем место для контор. И если вы не станете возражать, я буду ночевать в одной из них.

Я сидел как громом пораженный. Да как посмел этот оборвыш, этот бродяга, этот жалкий маленький человечек запросто войти в банк и получить взаймы пять тысяч, просто помахав перед их носом парой сотенных бумажек?

– Нет, вы все-таки погодите, – сказал Хеллер, у которого тоже наверняка появились сомнения. – Это же отнимет у вас очень много времени, нам же предстоит организовывать все эти корпорации в Гонконге, на Таити и уж не помню где там еще. Как вы себе это представляете? Как сложится распорядок всех этих дел по времени? Вы уже наметили какой-нибудь план?

– О да, конечно, это моя вина, – сказал Изя. – У меня в последнее время было такое нервное напряжение. И мне, честно говоря, просто не хотелось говорить вам, потому что я боялся, как бы вы не отказались.

– Ну, так сколько это займет времени? Два месяца? Год?

– Да нет же, Господи! Я намечал на следующий вторник. Я боялся, что вы захотите, чтобы все было готово к пятнице, но пятница такой, знаете, день, конец недели, уик-энд…

– Следующий вторник, – повторил Хеллер. Чувствовалось, что он не воспринимает сказанного всерьез. – Но для этого наверняка понадобятся деньги. Так что вот вам для начала десять тысяч. Пока хватит.

– О Господи, конечно, хватит. Это даже много, если говорить откровенно. Но я их запру в автоматической камере хранения на автобусной станции. А потом положу на ваш первый банковский счет. А когда все наладится, вы сможете разложить ваш капитал на разные банковские счета, и мы начнем переводить их со счета на счет, и капитал заработает. Так не могли бы вы встретиться со мной здесь во вторник в четыре часа дня?

И тут-то наконец до меня дошло все. Этот Изя – ловкий и хитрый мошенник. Он хочет выманить у Хеллера все деньги, лишить его возможности контроля над ними и оставить без единого цента. Я сразу же решил, что мне с ним связываться не стоит – с кем угодно, только не с Изей Эпштейном. Он ведь даже расписки не дал Хеллеру. Наконец Изя сумел отобрать свою многоярдную схему у восторженно приветствующей его толпы. Несколько добровольных помощников взялись помогать, когда он уходил с ней.

Я добродушно рассмеялся. Скорее всего Хеллер видит его в последний раз!

Глава 7

Меня здорово приободрило такое огромное количество потенциальных союзников, которых мне удалось подобрать на случай, если мои планы относительно Хеллера пойдут не так, как мне хотелось бы. Вантаджио, мисс Симмонс, а теперь еще и Изя Эпштейн. Я уже принялся составлять список. А когда сюда наконец явятся Рат с Тербом, я наверняка смогу обогатить свои планы и развить их.

Остаток дня Хеллер провел, пытаясь окончательно определить местонахождение бесчисленных аудиторий, все еще, вероятно, надеясь каким-то образом решить задачу пребывания одновременно в двух, а то и в трех местах, где ему должны были расширять его научный горизонт. Затем он обошел кругом величественное здание, на фасаде которого виднелась надпись «Журналистика». На задах он отыскал книжную лавку колледжа на Бродвее.

Целый день он только и делал, что встречался с различными людьми и совал нос в профессорские кабинеты, составляя какой-то список. Для записей он использовал оборотную сторону компьютерной распечатки, и скоро у него получился список длиною в добрый ярд, состоящий из названий статей, книг, учебников и фамилий авторов научных работ. Его он и вручил девушке за стойкой, которая наверняка была одной из студенток выпускного курса, подрабатывающей в книжной лавке по часам, чтобы разгрузить штатных работников во время наплыва посетителей. Должен заметить, что была она прехорошенькая.

– Вы хотите получить все это? – спросила она, поправляя очки в роговой оправе. – Я не везде могу разобрать ваш почерк. Господи, да когда же наконец начнут учить ребят хотя бы читать и писать!

Хеллер заглянул ей через плечо на те позиции списка, куда она указывала пальцем. О боги! Все записи на обратной стороне были сделаны стенографическими знаками на волтарианском языке! Моя рука с пером тотчас же потянулась к бумаге. Уж если кто и мог с первого взгляда обнаружить нарушение Кодекса, то это именно я. Очень может быть, что нью-йоркская шлюха или портной и не могли сообразить, что перед ними инопланетянин, но сейчас он имеет дело с людьми из колледжа, которые отличаются и умом и сообразительностью.

– Это стенографические записи, – сказал Хеллер. – Но названия и авторы у меня записаны на нормальном английском.

И в самом деле они были записаны нормально и даже аккуратными печатными буквами.

– А вот это что такое? – проговорила девушка, приподнимая очки, чтобы получше приглядеться. Она указала на запись: Эвклид «Основы геометрии». – У нас в картотеке нет такого автора. Это что, новинка?

Хеллер объяснил ей, что рассчитывает на ее помощь, потому что тоже не знает этого. Она направилась к каталогу и принялась искать в разделе, озаглавленном «Авторы». Но ничего не смогла найти. Тогда она перешла к более объемистому каталогу, где по алфавиту были записаны названия работ. Затем под постоянные комплименты Хеллера она обратилась к каталогу, в котором в таком же порядке были расставлены фамилии, упоминаемые в названиях работ.

– О, вот оказывается, то, что вам нужно, – сказала она. – Книга называется «Эвклидова геометрия в интерпретации профессора Твиста на основе адаптированного труда И. М. Тангледа». – Она ушла куда-то и вскоре вернулась с книгой. – Вот видите, вы написали «Эвклид», а следовало написать «Эвклидова» Я же не зря сказала, что вам следовало бы научиться хотя бы правильно писать.

Они так и не смогли найти ни одной работы какого-то ученого по имени Исаак Ньютон, и девушка уже решила, что это какой-то из революционеров, работы которого запрещены в Нью-Йорке местной полицией. Но Хеллер продолжал мягко настаивать на своем, и в конце концов они наткнулись на книжку, озаглавленную «Законы движения, которые мне пришлось переработать заново и адаптировать в процессе работы над текстом доктора Стала, представляющим собой перевод со староанглийского ньютоновых работ, выполненный Элбертом Моули и доктором литературоведения М. С. Проноунсом».

– Вот видите, вам следовало предупредить меня, что работу эту нужно искать в разделе «Литературоведение», – сказала девушка. – Оказывается, вы даже не умеете пользоваться карточками каталога.

– Я постараюсь научиться, – сказал Хеллер.

– О Господи, – вздохнула девушка, – да пользоваться каталожными карточками обучают в третьем классе! Боже, неужто этих ребят теперь никто ничему не учит? Ведь в библиотеке теперь держат специальный штат, который только тем и занимается, что объясняет студентам, как это все делается. Вот вы бы и обратились к ним – вон они сидят. Моя же работа – торговать книгами, а не проводить занятия в детском саду. Но не будем зря терять время – ведь список у вас такой длинный.

И тем не менее они все же добились некоторого прогресса и стопка книг на прилавке все росла и росла. Наконец девушка выглянула в просвет между стопками книг и, сняв очки, объявила:

– Все это вам не унести. А увязывать их в пачки я не стану. Вам лучше всего обратиться в магазин колледжа и добыть там примерно пяток рюкзаков, а я тем временем позову помощника, который поможет мне подсчитать.

Хеллер именно так и сделал. Вернувшись, он уложил книги в пять рюкзаков и оплатил счет. Затем поудобней подтянул лямки рюкзаков и сумел каким-то образом нацепить все их на себя. Студенты, которых немало толпилось в этот час в магазине, равнодушно расступились перед ним, уступая дорогу.

– Вы один справитесь? – спросила девушка. – Тут должно быть фунтов двести. Ведь книги такие тяжелые.

– Постараюсь как-нибудь справиться, – ответил Хеллер. – Да, но тут не все книги, которые у меня числятся по списку.

– О, да все остальное у вас просто чепуха. Ну вот возьмем, например, хотя бы ту, что стоит примерно тридцать пятой по списку: «Всемирная история, переписанная заново высококвалифицированным пропагандистом научных знаний для детей и одобренная Американской медицинской ассоциацией». Это же рекомендовано для четвертого класса. Такой муры мы не держим. По этому вопросу вам придется обратиться к официальному поставщику учебной литературы школам, в фирму «Стаффем и Глютц». Она размещена на Уорик-стрит. – И она продиктовала ему адрес. – Господи, и как вы попали сюда, если вообще не знакомы со всеми этими книгами?

Хеллеру удалось протолкаться сквозь довольно плотную группу студентов, толпившихся у прилавка. Те равнодушно уступали ему дорогу. Девушка переключила внимание на студента, стоявшего в очереди первым.

– Господи, подумать только, что за народ мы начинаем принимать теперь!

– Судя по записи на товарном чеке, он студент выпускного курса, – отозвался студент, стоявший первым.

– Надо же, до меня только сейчас дошло! – воскликнула девушка. Я сразу же навострил слух. – Да он наверняка один из тех спортсменов, которые заявляются к нам, чтобы завершить образование. Наверняка штангист. Эй, позовите его кто-нибудь! Я была с ним ужасно нелюбезна. А мне необходим сегодня кавалер на вечер танцев. О Боже, ну и дура же я набитая! Да и он тоже хорош. «То, что ты дура набитая, правильно подмечено». Из-за нее я лишился великолепной возможности предъявить Хеллеру обвинение, в нарушении Кодекса. Да и все они там хороши! Эти болваны спокойно наблюдали, как Хеллер забрасывает за спину рюкзак в двести фунтов с таким видом, будто они заполнены воздухом, и к тому же я уверен, что если бы хоть один из них не поленился и выглянул за дверь, то он наверняка увидел бы, как Хеллер с рюкзаками бежит в своих шиповках по улице по направлению к метро, не испытывая ни малейших затруднений. Моя вера в способность к научным наблюдениям в среде студентов колледжей претерпела жесточайший удар. А может быть, все дело в том, что все они сидят на наркотиках. Пожалуй, это единственное разумное объяснение.

Инопланетянин прямо у них под носом совершает столько ошибок, способных привести к его разоблачению, а тут хоть бы кто ухом повел.

Хеллер добрался тем временем до Уорик-стрит, где быстро отыскал магазин, который официально, с одобрения городских властей, снабжал учебниками школы города. Вскоре он уже показывал свой список полуслепому старику. В метро по пути туда он отметил красными птичками недостающие позиции и сейчас отдал список вместе со стенографическими записями на волтарианском языке старику. Тот сразу же направился к складу.

– Вам что, нужно по тридцать экземпляров каждого названия? – поинтересовался он на ходу.

– Нет, по одному каждого будет вполне достаточно.

– Понятно, значит, вы даете частные уроки. Ну хорошо. – Старик вернулся минут через десять, сгибаясь под тяжестью книг. – Сейчас я принесу и остальные.

Он снова вышел и скоро появился вновь, пошатываясь под тяжелой ношей. Хеллер сверился со списком. Он дошел почти до конца его.

– Тут не хватает одной книги – учебника арифметики для третьего класса.

– О, так ведь ее больше не преподают. Теперь все заменила так называемая новая математика.

– Какая еще «новая математика»? – спросил Хеллер.

– Понятия не имею. Она имеет какое-то отношение к большим или меньшим числам, которые записывают теперь, не прибегая к цифрам. По крайней мере это новинка нынешнего года. Порядки цифр и еще что-то такого рода были в прошлом году, но тогда хотя бы продолжали учить детей счету. А теперь решили прекратить и это.

– Видите ли, мне все же хотелось бы найти у вас какую-нибудь книгу по арифметике, – сказал Хеллер.

– Вот-вот, именно арифметика сейчас, оказывается, никому и не нужна, – проворчал старик.

– Видите ли, – сказал Хеллер, – все логарифмические расчеты я произвожу в уме, а единственный случай, когда я сталкивался с арифметикой, имел место среди весьма примитивных дикарей на Флистене. Я помню только, что они для счета использовали кусочки угля и шарики из белой глины.

– Ух ты! В самом деле? – удивился старик.

– Да, это было во время выполнения Флотом миротворческой миссии. Они никак не могли поверить, что у нас так много кораблей, и было очень забавно наблюдать, как они прыгали словно дети, бегали по берегу, что-то там складывали и умножали, а потом записывали цифры. И все-таки они были далеко не самыми отсталыми из тех, с кем мне приходилось встречаться. Помню, однажды случай столкнул меня с племенем, вожди которого для подсчета собственных жен пользовались пальцами рук и ног. Количество же не должно было превышать пятнадцати, потому что именно столько пальцев имелось у них на всех конечностях.

– Значит, вы служили во флоте, да? Я и сам служил в военно-морском флоте, участвовал в позапрошлой войне Ну ладно, вы тут постойте минутку. Старик скрылся на задах магазина, довольно долго возился там и наконец возвратился с покрытой пылью и довольно потрепанной книжкой, которая наверняка пролежала у них многие годы.

– Вот, посмотрите эту книжицу, – сказал он. – Она называется «Арифметика, включающая сложение, умножение и деление, со специальным разделом по коммерческой арифметике, а также с арифметическими фокусами, с которыми можно выступать на сцене». – Он раскрыл ее и принялся перелистывать пожелтевшие страницы. – Выпущена она в Филадельфии в 1879 году. Тут напечатаны разные фокусы вроде таких, как, например, складывание в уме колонки из тридцати десятизначных цифр. Есть тут и раздел, трактующий правила и приемы старинной бухгалтерии. Тут приводятся и другие забавные фокусы. Одно время, например, были популярны фокусники, которые выступали с номерами, когда на доске записывается множество цифр, а выступающий только глянет на них, а потом может воспроизвести их в любом порядке, или цифры выписываются на доске, а артист смотрит на них из-за доски сверху, видя их вверх ногами, но это не мешает ему верно складывать, вычитать и даже перемножать их. Публика просто с ума сходила от восторга. Мистер Тэттерс велел мне выбросить ее, но я подумал, что эта книжка стоит того, чтобы отправить ее в какой-нибудь музей или еще куда. А с тех пор как был издан закон, чтобы детишки в обязательном порядке пользовались в классах калькуляторами, то никто уже такой литературой не интересуется. Но поскольку вы, подобно мне, человек флотский, то я и решил отдать ее вам.

Хеллер расплатился, и старик увязал его покупки. Получилось еще два огромных пакета. Весом не меньше двухсот фунтов. Я думал, что Хеллер просто подхватит их и выйдет из магазина, и был несколько разочарован, когда он, по всей вероятности, счел четыреста фунтов слишком для себя тяжелым грузом. А ведь стоило ему немного поднапрячься, и он наверняка смог бы все это утащить. Однако он попросил вызвать ему такси. Старик даже прикатил откуда-то ручную тележку и помог ему погрузить на нее книги. Хеллер вежливо поблагодарил его.

– А вы все-таки не выбрасывайте эту книжку, – сказал старик уже на тротуаре. – Я не думаю, что во всей этой стране осталась хоть одна живая душа, которая до сих пор толком помнит, как это делалось. Я уверен, что никто и не знает, что раньше печатали такие книжки. Когда она вам не будет нужна, отдайте ее в музей.

– Благодарность по всему правому борту! – сказал Хеллер, и такси отъехало, оставив на тротуаре приветственно машущего рукой старика.

Новое нарушение Кодекса. «Благодарность по всему правому борту» – это ведь наверняка какой-то из терминов, принятых на волтарианском Флоте. Впрочем, погодите-ка. Что-то я никогда не слышал такого на Волтаре. Но ведь Хеллер и вовсе не знает флотских команд, принятых на Земле. А потом, на Волтаре есть только космические корабли – так какие туг могут быть «благодарности по борту»? В Нью-Йорке наступал час пик, поэтому у меня выдалось достаточно времени, чтобы предаться раздумьям на морские темы. Я уже дошел до того, что обнаружил огромное сходство между моряками Земли и астронавтами нашей системы, поскольку и те и другие, сходя на берег, тут же обзаводятся шлюхами, как плавное течение моих мыслей было внезапно прервано.

Кто-то из обслуги вез тележку с этими тоннами книг по холлу, и тут Вантаджио выскочил из своего кабинета как черт из коробочки. Он бросил взгляд на пакеты с книгами, но, чтобы окончательно удостовериться, оторвал уголок упаковки на одном из них, а потом счел нужным заглянуть в рюкзаки, чтобы убедиться, что они тоже полны книг.

– Тебя приняли! – воскликнул он с огромным облегчением и отер пот с лица шелковым платком. Потом он жестом велел слуге везти тележку дальше, а Хеллера мягко подтолкнул к двери своего кабинета. – Ты справился с этим!

– Я думаю, что это именно вы справились, – сказал Хеллер.

Вантаджио глянул на него, изображая на лице полную невинность.

– Ну что вы, – сказал Хеллер. – Они ведь приняли бы меня, даже если бы я вообще был без головы! Как это вам удалось?

Вантаджио со смехом уселся за стол.

– Ну ладно, парень, ты меня здорово прищучил, – сказал он, отсмеявшись. – Ведь ты сообщил мне об этой заминке, когда было уже, прямо скажем, поздновато, и мне пришлось здорово попотеть, пока удалось поймать прошлым вечером президента университета, но тем не менее мне это удалось. Видишь ли, в чем дело, в пиковые периоды, когда у нас бывает особый наплыв, мы зачастую пользуемся услугами девочек из колледжа Барнарда. Вот я, не мудрствуя лукаво, и сказал ему, что, если тебя сегодня к девяти тридцати утра не примут, мы прекращаем все свои программы помощи студентам.

– Я ваш должник, – сказал Хеллер.

– О нет, нет, нет, – возразил Вантаджио. – Ты от меня так легко не отделаешься. Ведь ты по-прежнему должен выполнять мои указания, не так ли? Верно?

– Верно, – сказал Хеллер.

– Тогда бери вот эту трубочку, звони Малышке и скажи ей, что тебя зачислили.

Хеллер развернул на столе телефон, и Вантаджио нажал нужные кнопки.

– Миссис Корлеоне, это говорит Джером. Я звоню вам, чтобы выразить восхищение тем огромным объемом работ, который проделал Вантаджио, чтобы меня зачислили.

– Там все в порядке? – спросила Малышка.

– В полнейшем, – сказал Хеллер.

Но при этом я заметил, что он не сказал ей, как, впрочем, и Вантаджио, о том, что мисс Симмонс сделала все, чтобы его в ближайшее же время выгнали. Скрытный и трусливый тип!

– О, я очень рада. Знаешь, дорогой мальчик, мне так не хотелось бы, чтобы ты вырос таким же подонком, как все. Мамочка хочет, чтобы ты стал птицей высокого полета, чтобы занял достойное место. Стал президентом, например, или еще кем-нибудь вроде этого.

– Ну… спасибо большое, – ответил Хеллер осторожно.

– Только послушай, Джером, есть тут еще одна закавыка, – сказала Малышка более строгим голосом. – Ты должен твердо пообещать мне, что не станешь сбегать с лекций. Это на какой-то момент заставило Хеллера заткнуться. Он отлично понимал, что при таком расписании он будет пропускать ежедневно по два, а то и по три часа академических занятий. Благодаря несравненной мисс Симмонс.

– Неужто я не смогу прогулять ни одного часика, миссис Корлеоне? – жалобно заскулил Хеллер, когда ему удалось наконец вновь обрести голос.

– Послушай, Джером, – сказала Малышка голосом, в котором зазвучали стальные нотки. – Уж я-то знаю, какой это адский труд – воспитывать мальчишек. Своих детей у меня не было, но я росла вместе с братьями и мне это отлично известно… Стоит только на мгновение ослабить бдительность, и ищи ветра в поле, они уже носятся по всему району, свободные, как птички, порхают, как жаворонки, и бьют соседские стекла. Так что ответ мой очень прост и я честно заявляю тебе. Никаких пропусков. Ни единого часа! Мамочка будет строго следить и строго наказывать. Так что, Джером, ты должен дать мне слово. И, Вантаджио, если ты слушаешь этот разговор, а ты его, конечно, слушаешь – я уверена, что телефон подключен к динамику на твоем столе, – ты внимательно следи за его руками и ногами, чтобы он не скрестил пальцы или не переставил ноги. Они всегда этим пользуются, давая ложные обещания. Договорились?

Вантаджио добросовестно уставился на Хеллера.

– У него ничего не перекрещено, миа капа.

Тут-то Хеллер и попался! С этой его дурацкой щепетильностью и честностью офицера Флота его величества он, конечно же, считает, что обязан любой ценой держать данное слово. Поэтому сейчас он наверняка чувствовал себя как рыба на сковородке. Он физически не сможет сдержать данное слово или будет вынужден не давать его. А я был к тому же уверен, что слова «строго наказывать» в устах Малышки Корлеоне означали не что иное, как «бетонный костюм», или «бетонные башмаки» – обычная в кругах мафии расправа с непослушными.

– Миссис Корлеоне, – сказал наконец Хеллер, – я буду с вами предельно честен.

Ага! Вот сейчас и грянет буря!

– Я честно обещаю вам, что, если меня не угробят и если не произойдет что-либо совсем неожиданное, как, например, закрытие университета, я обязательно закончу колледж в установленные сроки и получу диплом.

– О, дорогой мой мальчик! Это даже больше того, что я хотела.

И тем не менее, Джером, помни, что мамочка будет следить за тобой. Ну, всего тебе!

Вантаджио выключил микрофон и, сияющий, взглянул на Хеллера.

– У меня к вам еще одна просьба, – сказал Хеллер. – Вантаджио, не могли бы вы дать мне номер телефона Бац-Бац Римбомбо? Мне хотелось бы позвонить ему из моего номера.

– Решили отметить событие, верно? – догадался Вантаджио. – Ничего плохого в этом не вижу. Кстати, он сейчас вынужден постоянно находиться здесь, в Манхэттене, где полицейский офицер, отвечающий за поведение выпущенных на поруки, неустанно держит его за (…). – Он быстро написал нужный номер на листке бумаги и подал Хеллеру. – Желаю хорошенько повеселиться, парень.

Такое его поведение заставило меня только бессмысленно хлопать глазами. Может быть, Вантаджио и ловок, и хитер, но расколоть такого типа, как Хеллер, он явно не способен. Хеллер (…) всегда действует неожиданно и застает противника врасплох. Что он собирается отмочить на этот раз? Взорвать университет? Собственно, это и был, на мой взгляд, единственный для него способ хоть как-нибудь сдержать данное им Малышке Корлеоне обещание.

Глава 8

Примерно через час после описанных событий Хеллер покинул свои апартаменты. Портные, по всей вероятности, уже успели доставить ему кое-что из платья, потому что в зеркалах лифта я увидел, что он одет в костюм цвета маренго. Костюм был сшит из материала явно легкого, однако на вид плотного и дорогого. На нем была белая шелковая рубашка с вроде бы бриллиантовыми запонками. Наконец-то он вышел без своей дурацкой бейсбольной шапочки. Но, когда он проходил по холлу, я убедился, что у него на ногах попрежнему были шиповки. Спустившись по лестнице метро, он сел в поезд. Вышел он на Таймс-сквер и зашагал по Бродвею мимо порнографических магазинчиков, а потом свернул в одну из боковых улиц. Я решил было, что он собирается в театр, потому что по пути он обращал внимание на театральные афиш. Но он остановился у ведущей вверх лестницы, вывеска над которой гласила: «К. О. АТЛЕТИЧЕСКИЙ КЛУБ». Без долгих раздумий он затопал по ней и оказался в зале, полном кожаных груш и брезентовых мешков для отработки ударов. В зале было много боксеров в защитных шлемах. Они проводили спарринги. Похоже было, что Хеллера здесь ожидали. Кто-то из администрации подошел к нему и осведомился, не Флойд ли он, а затем сделал знак следовать за собой. Хеллер прошел за ним в раздевалку, и там сотрудник клуба указал ему на один из шкафчиков. Хеллер разделся и аккуратно развесил свою одежду. Сопровождающий подал ему полотенце и легонько подтолкнул к двери, за которой все было заполнено плотными клубами пара.

Разогнав руками облака пара, Хеллер обнаружил, что в парилке сидит во всей красе не кто иной, как сам Бац-Бац Римбомбо собственной персоной. Он восседал на лавке, истекая потом и прижимая к телу полотенце. Узкое лицо щуплого сицилийца едва просматривалось в густом тумане.

– Ну, как вы? – сказал Хеллер.

– Ужасно, парень. Просто жуть. Хуже и быть не может. Садись.

Хеллер уселся и принялся сам изредка промокать свое лицо полотенцем. Он тоже начал потеть. Должно быть, жарища и духота там были ужасные. Так и сидели они в полной тишине в клубах вьющегося вокруг них пара. Изредка Бац-Бац отхлебывал из стоящего рядом кувшина глоток воды, следом за ним делал глоток и Хеллер. Просидев так около часа, Бац-Бац решил наконец, что пора перейти к разговору.

– Фу, я понемногу снова начинаю чувствовать себя человеком. Головная боль почти прошла.

– Вы позаботились о том, о чем я вас просил? – спросил Хеллер. – Надеюсь, это оказалось не слишком трудным делом.

– Проще простого, черт побери. Смотри-ка, я уже могу вертеть головой. Я ведь с нашей последней встречи не был трезвым ни секунды. – Он снова умолк и только спустя какое-то время сообразил, что Хеллер задал ему вопрос. – Сейчас отец Ксавье каждую неделю посещает Байонн. Он духовник Малышки и знает ее с тех пор, как она маленькой девочкой бегала по улицам Ист-Сайда. Обычно он остается у нее обедать, выслушивает за обедом ее исповедь, а потом получает целую кучу ворованных свидетельств о рождении и отвозит их в город. Одним из пунктов, куда он их доставляет потом, как раз и являются «Ласковые пальмы». Так что тут все было очень просто. Документы ты получишь сегодня к вечеру. За работу ты мне ничего не должен. Это вообще не было работой.

– Огромное спасибо, – сказал Хеллер.

– Эх, парень, если бы все на свете было так просто, – сказал Бац-Бац, – то и жить бы стоило. Но сейчас, похоже, это совсем не так. Знаешь, парень, жизнь иногда подкладывает такую свинью, что просто руки опускаются.

– А в чем дело? Может быть, я мог бы как-то помочь?

– Боюсь, дела обстоят так, что ни люди, ни даже сам Господь Бог ничего тут сделать не могут, – сказал Бац-Бац. – В следующую среду мне предстоит отправиться вверх по реке и снова занять свое место в камере.

– Но каким образом? – возмутился Хеллер. – Насколько я понял, вы ведь выпущены на поруки.

– Так-то оно так. Но, видишь ли, парень, и сам арест-то мой был довольно необычным делом. Наличие автомата уже само по себе является нарушением федерального закона, но покойный Узопополис подстроил дело так, что нашли его именно в Нью-Йорке, поэтому здешние полицейские смогли пришить мне дело о нарушении закона Салливана – или как там еще называют дела о незаконном хранении оружия. И в результате я оказался не в федеральной тюрьме, а отправился вверх по течению прямехонько в Синг-Синг.

– Да, паршиво, – посочувствовал ему Хеллер.

– Вот то-то и оно. Они ведь настолько изжульничались, что даже в тюрьму тебя отправляют не ту, что следует. Поэтому, когда меня выпустили на поруки, я, естественно, сразу же отправился, домой в Нью-Джерси. Но там тут же появился полицейский, ведающий отпущенными на поруки, и заявил, что я пытаюсь выйти за пределы юрисдикции штата и не имею права покидать Нью-Йорк. Вот мне и пришлось вернуться в Нью-Йорк, над которым у нас уже нет того контроля, который был до того, как прихлопнули Святошу Джо. И местный инспектор полиции Бульдог Графферти жмет на ответственного за меня офицера, чтобы тот любой ценой снова отправил меня в тюрьму и чтобы я отсидел там свой срок от звонка до звонка – а это по самым скромным подсчетам еще целых восемь месяцев, парень. Восемь месяцев без капли спиртного!

– Это, наверное, потому, что вам негде здесь жить? Тогда я мог бы…

– Да что ты! Спасибо, парень, но у меня тут есть отличная девчонка, и я сразу же поселился у нее и пяти ее сестер.

– Ну, если есть какая-то проблема с деньгами, я бы…

– Да что ты! Спасибо на добром слове, парень. Денег у меня у самого навалом. Мне ведь платят за каждую работу, но деньги всегда передают из рук в руки или же кладут в условном месте. А этот гад полицейский потребовал, чтобы я устроился на постоянную работу. Можешь себе представить, парень! Какая-то постоянная работа да при моей художественной натуре! Ведь о той работе, которую выполняю я, никто не сунется докладывать в налоговую инспекцию, вот я и оказался некоторым образом на мели, вроде какого-то жалкого бродяги, спящего нагишом на скамейке в парке. Кто же захочет брать на работу выпущенного на поруки заключенного? Малышка сказала, что пристроит меня на постоянную должность в отделе распределения социальных пособий между нашими предприятиями, это единственная связь нашей семьи с легальным бизнесом, а я уж слишком известный человек. Мне вовсе не улыбается впутывать Малышку в какие-то новые неприятности, и я на это никогда не пойду. Она отличная глава семьи. Итак, ты сам видишь, какие меня ждут перспективы. Он мне все толкует: «Постоянная работа, социальная страховка, уплата налогов, а иначе – обвинение в бродяжничестве и в среду ты направляешься по известному тебе адресу». Представь, и все это изо дня в день талдычит мне этоттип.

– Да, разговор не из приятных, и, поверь, я очень сочувствую, что так у тебя сложилось, – сказал Хеллер.

– Да вот, излил душу и полегчало вроде, парень. И вообще почувствовал себя бодрее. Неужто голова у меня совсем прошла? – И он тряхнул головой. – Прошла. Ну что ж, давай теперь примем душ и смоемся отсюда. Пообедаем где-нибудь. Вскоре они уже были одеты. Когда они пробирались по тренировочному залу, Хеллер, как мне показалось, просто не смог удержаться, чтобы не покрасоваться лишний раз – это у него в крови. Проходя мимо мешка, подвешенного для отработки ударов, он нанес по нему удар. В результате оборвались обе пружины – как верхняя, так и нижняя.

– Извините, – сказал Хеллер сопровождающему их работнику клуба.

Туг к ним подошел очень толстый человек с огромной сигарой в зубах.

– Вы только гляньте, что натворил этот парень, – сказал клубный работник.

– Я заплачу за испорченный инвентарь, – сказал Хеллер.

– Гм, – сказал человек с сигарой. – А ну-ка, парень, врежь по этому мешку.

Хеллер послушно подошел и нанес удар. Мешок закачался на пружинах.

– У того мешка просто были проржавевшие пружины, Джо, – сказал толстяк. – Тебе следует своевременно производить ремонт.

Его слова заставили меня рассмеяться. В конце концов Хеллер так никого и не поразил своим ударом. Ну до чего же он любит показуху. Поэтому очень приятно бывает наблюдать, когда ему случается опростоволоситься.

В это время толпы театралов уже запрудили улицы.

– А знаешь, если тебе вдруг захочется посмотреть последний акт спектакля, – сказал с видом театрального завсегдатая Бац-Бац, – нужно просто дождаться, когда народ выйдет покурить во время антракта, а потом смешаться с публикой и спокойно пройти без билета. Тогда ты сможешь посмотреть последний акт пьесы, но я обычно в таких случаях просто сижу и ломаю себе голову, как получилось, что в первых актах они умудрились впутаться во все эти передряги. Поэтому я уже давно бросил это занятие. Тем временем они дошли до большого, ярко освещенного ресторана, над которым сияла огромная яркая надпись «Сардиния».

Метрдотель заметил Римбомбо в толпе у входа и тут же втащил его внутрь. Он провел гостей к небольшому столику у задней стены зала.

– Тут среди посетителей, – сказал Бац-Бац, – всегда бывают какие-нибудь знаменитости. Вон, например, сидит Джонни Матини. А чуть дальше Джина Лолоджиджида. Сюда пообедать сходятся обычно все звезды сцены. А что творится после премьеры, когда ведущие актеры приходят сюда! При успехе пьесы их встречают как героев – приветствиями и аплодисментами. Ну а когда провал, то на них просто не обращают внимания.

Метр, усадивший их за маленький уютный столик, положил перед ними меню. Хеллер бегло просмотрел его и обратил внимание на цены.

– Погодите-ка, – сказал он. – Я вовсе не собираюсь напрашиваться на угощение. Здесь, я вижу, все отнюдь не дешево. Поэтому расплачиваться здесь буду я.

Бац-Бац в ответ весело рассмеялся:

– Послушай, парень, несмотря на весь этот блеск и великолепие, это итальянский ресторан. И он принадлежит семье Корлеоне. Тут нам вовсе не подадут счета. Он нам просто принесет антипасто, тефтели и спагетти. Правда, все отличного качества. Бац-Бац тем временем достал из кармана нераспечатанную бутылку «Джонни Уокера» с золотой этикеткой и поставил ее на стол.

– Не делай такого удивленного лица, парень. Бутылка просто постоит на столе, а я буду наслаждаться одним ее видом. У меня по-прежнему дома полные коробки этого добра, но целых восемь месяцев в Синг-Синге я буду лишен этого зрелища. Она как бы будет напоминать мне о том, что я все еще не в Синг-Синге.

Антипасто принесли, и они с аппетитом принялись за еду. Мимо проходил официант. Это был не тот, что принес им первое блюдо, а другой, с шикарными, тонко закрученными усами.

– Чего новенького, Бац-Бац? – спросил он по-итальянски.

– Все паршиво, – ответил тот. – Лучше познакомься с этим парнем. Это мальчишка из нашей семьи. Красавчик Флойд. А это Черубино Гаэтано, – представил он официанта Хеллеру.

– Очень приятно, – сказал Черубино. – Принести вам чего-нибудь, Флойд?

– Пивка неплохо бы, – сказал Хеллер.

– Э нет, погоди! – сразу же остановил официанта Бац-Бац – Не давай этому мальчишке провести себя, он ведь пока что малолетка, ему нельзя подавать пиво, иначе нас (…) – Закон есть закон.

– Нет, это уж ты сам погоди, – сказал Черубино. – Малолетка или не малолетка, а свое пиво он имеет право заказать и получить.

– С каких это пор?

– Да хоть с сегодняшнего дня.

Черубино отошел и через минуту вернулся с пузатенькой бутылкой и высоким пивным стаканом на подносе.

– Да это же нарушение закона! – сказал Бац-Бац. – Меня и без того собираются отправить вверх по реке. А теперь они еще добавят обвинение по статье «о приобщении малолетних» и вообще никогда не выпустят.

– Бац-Бац, – сказал Черубино торжественным тоном, – я тебя очень люблю. Я любил тебя, еще когда ты был сопливым мальчишкой. Но вынужден признать, что ты просто глуп. Ты ведь просто не умеешь читать. Да это самое настоящее швейцарское пиво и притом наилучшего сорта. Но в данном случае из него полностью удален алкоголь! – И он подсунул бутылку прямо под нос Римбомбо. – Читай, что написано на этикетке. Видишь? Пиво импортировано! Все совершенно законно! – После этого он налил пиво в высокий стакан и протянул его Хеллеру.

– О, да это просто великолепно! Отличный вкус! – сказал Хеллер, попробовав наконец пива.

– Ну, сам видишь, – сказал Черубино, собираясь унести бутылку. – Я всегда говорил тебе, что ты просто глуп, Бац-Бац.

– Оставьте бутылку, – попросил Хеллер. – Я хочу записать потом его название. Мне уже просто осточертели все эти содовые и прочее. Один вид их вызывает у меня отрыжку.

– Мы с Римбомбо нередко заставляли держаться на расстоянии всяких там греков с их «адской кухней», так что ты, парень, не сомневайся – мы с ним близкие друзья, – сказал Черубино. – Но он и тогда был глупым, а когда вернулся с войны, то растерял здесь и последние мозги, хотя дальше глупеть, казалось, было просто невозможно. Ладно, до следующей встречи, заходи.

И он ушел. Бац-Бац только посмеивался:

– Во время войны Черубино был моим капитаном, так что он наверняка знает, что говорит.

– А что вы делали во время войны? – спросил Хеллер.

– Да видишь ли, утверждают, что морские десантники должны уметь делать все на свете. Они должны уметь обращаться с любым оружием, поэтому у них меньше обычной муштры, которую так любят в армии, но зато им предоставляется право быть убитыми более разнообразными способами.

– А лично вас чему учили? – спросил Хеллер.

– Ну, школа была у меня неплохая. Да и начинал я довольно хорошо. Когда я вышел из учебного лагеря, то сразу же пошел на самый верх. Меня сделали штурманом штурмовика.

– А это что такое?

– Штурмовик? Порхающая птичка, вертолет, одним словом. Или как их еще называют, геликоптер. Да где ты рос, парень? Неужто ты ни разу не смотрел старых фильмов? Ну ладно, как бы там ни было, но я носился в воздухе, разнося в пух и прах все, что передвигалось по земле, как вдруг меня совершенно неожиданно отправили в армейскую спецшколу.

– И что вы там изучали?

– Подрывное дело. – Принесли тефтели и спагетти. – Ну ладно, парень. Мы с тобой друзья. Поэтому я могу говорить с тобой совершенно откровенно. Честно говоря, я побил и поломал столько этих наших птичек, что полковник однажды объявил: «У этого (…) Римбомбо, несомненно, имеется талант, но попал он не в тот род войск. Отправьте-ка его в школу подрывников, там он сможет себя проявить на полную катушку». Я пытался было ссылаться на то, что вертолеты, прошитые насквозь вражескими пулями и снарядами, летают плохо вне зависимости от талантов штурмана, но меня все равно отправили без лишних разговоров, и вот теперь я здесь. Ты, парень, первый, кому я это рассказываю, так что не очень-то треплись на эту тему.

– Слова не пророню, – заверил его Хеллер и, немного помолчав, снова заговорил: – Бац-Бац, мне очень хотелось бы проконсультироваться с вами по одному вопросу Ну, наконец-то мы подходим к главному! До чего же все-таки хитер этот Хеллер. Я ведь все время предчувствовал, что встречу эту он затеял не зря. Может, дело повернется так, что он настроит против себя и Римбомбо. Он ведь любит играть у людей на нервах. Это я знаю по собственному опыту. А это очень опасное занятие. Хеллер достал из кармана какую-то бумажку официального вида. Я успел разглядеть на ней штамп корпуса учебной подготовки офицеров запаса. Оказалось, что это повестка.

– Вот о чем я вас хочу спросить, – сказал Хеллер. – Поглядите на эту строку. Здесь сказано, что я обязуюсь хранить верность Соединенным Штатам Америки и защищать Конституцию. Тут, судя по тексту, я должен буду поставить свою подпись. Мне кажется, что, поставив подпись, я беру на себя весьма серьезные обязательства. Бац-Бац глянул на бумагу.

– Видишь ли, это же не настоящая присяга. Вот в следующей строке говорится, что ты обещаешь, пройдя курс подготовки КПОЗ, отслужить два года в армии США в качестве младшего лейтенанта. Хм… Да. Это только первая стадия. Вот когда ты закончишь учебу, то должен будешь присягать по-настоящему Тебя поставят, как положено, велят поднять правую руку и повторить текст присяги. Вот это и будет уже серьезно.

– Видите ли, я не могу ставить свою подпись и брать на себя тем самым все эти обязательства, – сказал Хеллер. – А позднее, когда я пройду курс обучения, я не смогу принять присягу, о которой вы только что говорили.

– Тут я тебя прекрасно понимаю, – сказал Бац-Бац. – И ты совершенно прав, потому что это самое настоящее сборище жуликов и придурков.

Хеллер отложил повестку в сторону и принялся за спагетти.

– А знаете, Бац-Бац, – сказал он после некоторой паузы, – я мог бы пристроить вас на работу водителем.

Бац-Бац сразу весь напрягся.

– И это будет работа с выплатой социальной страховки, с нормальным налогообложением и все будет совершенно законно? Ты думаешь, что это сможет удовлетворить того типа, что ведает в полиции выпущенными на поруки?

– Целиком и полностью, – заверил его Хеллер. – Ко вторнику у меня будет своя корпорация, совершенно законно оформленная, она-то и сможет нанять вас на должность шофера. Вот эту справку вы и предъявите в среду.

– Ух ты! – воскликнул Бац-Бац. – Значит, мне не придется плыть вверх по реке?

– Но только мне хотелось бы поставить кое-какие условия, – сказал Хеллер.

На этот раз Бац-Бац напрягся еще больше.

– Собственно говоря, водить машину придется совсем мало. Но в дневное время вам придется выполнять кое-какие поручения. Работа тоже не будет слишком трудной, но она как раз относится к сфере вашей деятельности.

– Вот тут-то и таится какой-то подвох, или мой нюх меня на этот раз обманывает?

– Нет-нет, я не прошу у вас чего-нибудь противозаконного, – сказал Хеллер. – А кроме того, на работе вокруг вас всегда будет вертеться множество девушек.

– Звучит довольно соблазнительно. И все-таки тут что-то кроется.

– Да собственно никакого особого подвоха нет, – сказал Хеллер. – Вы служили в морской пехоте, и для вас тут ничего нового или особо трудного не будет. Мне хотелось бы, чтобы в дополнение к основным обязанностям вы расписались в этой повестке именем «Дж. Терренс Уистер» и трижды в неделю являлись бы на лекции, а кроме того, прошли бы курс строевой подготовки.

– Нет! – тут же отозвался Бац-Бац, и по тону чувствовалось, что отказ этот окончательный.

– Так ведь в лицо там меня никто не знает, хотя, как я и сам понимаю, мы совсем не похожи, но если я хоть немного разбираюсь в подобных организациях, единственное, в чем они по-настоящему заинтересованы, так это чтобы кто-то обязательно присутствовал на занятиях, вовремя крикнул «Я!» на перекличке и занимал место в строю при строевой подготовке.

– Нет! – повторил Бац-Бац.

И я его отлично понимал. Он был сицилийцем маленького роста, на целый фут ниже Хеллера, и притом жгучий брюнет, тогда как Хеллер был блондином.

– Видите ли, если вы своим коллегам по курсу скажете, что вас зовут Терренсом и будете отзываться на это имя, а я своим сокурсникам назовусь Джетом или Джеромом, то все будут думать, что это два разных студента, однако компьютеры будут считать нас одним и тем же лицом.

– Нет!

– Вы просто можете передавать мне те материалы, которые надлежит выучить, и немного позанимаетесь со мной строевой

подготовкой и ружейными артикулами, если вас именно эта сторона

волнует. И я честно буду все учить.

– Нет!

– Я заплачу вам любую сумму в качестве недельного жалованья за дополнительную работу, и, кроме того, вам не придется возвращаться в тюрьму.

– Пойми, парень, дело тут вовсе не в оплате. Двухсот долларов в неделю мне за глаза хватило бы. Дело тут не в деньгах. Просто есть такие вещи, которые человек просто не должен делать!

– И что именно вы относите к ним? – поинтересовался Хеллер.

– Послушай, парень. Я служил в морской пехоте. А если человек – морской пехотинец, то он остается морским пехотинцем на всю жизнь. Потому что морская пехота, – это, парень, МОРСКАЯ

ПЕХОТА! Понимаешь, парень, армия – это то, что несравненно ниже. Понимаешь, парень, армия – это армия, и что тут толковать. Сплошные придурки, доходяги, службисты. Я вижу, что ты даже не понимаешь, что сейчас просишь, чтобы я отказался от своих самых священных принципов. Да я даже и сделать-то вид не смогу, что поступил на службу в армию. Ей-Богу, парень. Да я буду чувствовать себя оплеванным и вообще не смогу нормально существовать. А ведь это главное, парень! Гордость человека! Гордость!

Они снова принялись за спагетти. В шуме ресторанного зала появилась какая-то новая тональность. Бац-Бац поглядел в сторону входа.

– Глянь-ка, – сказал он, – должно быть, сейчас закончилась какая-то премьера. А шум этот – потому что звезд ждут ну, парень, не теряй зря времени. Обрати внимание – если пьеса понравилась, вся масса обедающих будет хлопать, а если провалилась, все повернутся к ним спиной.

Хеллер тоже принялся осматривать зал. Джонни Матини привстал со своего места. Джина Лолоджиджида грациозно изогнула великолепную шею. Трое штатных фотографов ресторана, которые до этого просто слонялись по залу, изредка щелкая камерами для личных альбомов, сразу же бросились ко входу, чтобы не пропустить кадра, достойного вечности. А шум у двери все усиливался, и наконец толпа расступилась. По образовавшемуся проходу прошагал полицейский инспектор Графферти собственной персоной, да еще и в парадном мундире! Со вздохом разочарования все зрители тут же повернулись к нему спиной.

– Это Графферти, – злобно прошептал Бац-Бац. – И как у этого человека хватает наглости запросто войти в место, контролируемое Корлеоне. Ведь он на содержании у Фаустино!

Графферти, как видно, отлично знал, куда ему следует направить свои стопы. Он решительно пересекал зал. Он шел к столику Рибомбо! Он остановился у стола, правым боком к Хеллеру и лицом к Бац-Бацу.

– Переодетые в гражданское полицейские доложили мне, что ты заявился сюда, Римбомбо. Вот мне и захотелось еще раз полюбоваться на тебя, пока ты еще не за решеткой. Хеллер, однако, не смотрел на Графферти. Он сейчас засовывал с помощью вилки уголок скатерти в карман парадного кителя инспектора. Совершенно дурацкая шутка. И явно не ко времени. Ну что же, лишнее доказательство вульгарности его натуры.

– А это что у вас? – проговорил Графферти, и рука его потянулась к бутылке «Джонни Уокера» с золотой нашлепкой. – Гляди-ка, да еще и без штампа о сборе пошлины на колпачке! Я знал, что стоит мне только зайти сюда, как я сразу же найду… Резкий «флотский» голос Хеллера заставил собеседников, а заодно и публику поглядеть в его сторону. Общий ровный гул, стоявший до этого в зале, сменился тишиной.

Не думайте, что вам удастся прихватить моего друга на том, что он якобы занимается развращением малолетних!

Графферти отдернул руку от бутылки с виски и повернулся к

Хеллеру:

– А это еще кто такой? Послушай-ка, парень, где я уже видел твое лицо?

Не обращая внимания на его слова, Хеллер продолжал все тем же «флотским» голосом:

– Потребление этого пива мне разрешено законом!

– Пиво? Да? – встрепенулся Графферти. – Ага, малолетка и пьет пиво! Ну, Римбомбо, теперь-то тебе никак не отвертеться. А кроме того, мы еще и поставим вопрос о лишении лицензии. Я смогу отобрать у Корлеоне лицензию вообще на весь этот ресторан!

– Да вы только посмотрите! – выкрикнул Хеллер. – Это же безалкогольное пиво! Посмотрите на этикетку!

Хеллер торопливо и как-то неловко совал пустую бутылку из-под пива под нос Графферти. Каким-то образом она выскользнула у него из рук. Графферти попытался поймать ее на лету. Пивная бутылка ударилась о бутылку с виски. Бутылка с виски свалилась со стола. Графферти попытался поймать теперь уже бутылку с виски, но она грохнулась об пол и разбилась вдребезги. Графферти пытался дотянуться до нее, но, похоже, поскользнулся и, падая, ухватился за скатерть. Блюдо со спагетти, соусницы, грязные тарелки и красный томатный соус, поданный отдельно, – все это свалилось на падающего Графферти. Джина Лолоджиджида, прижав руку к сердцу и побледнев как мел, замерла за своим столиком. Хеллер энергично бросился на помощь.

– О Боже! – воскликнул он и быстро обежал вокруг стола, стремясь на выручку к Графферти. Шипы его туфель наступили на разбитую бутылку из-под виски. Он глянул на пол и одним движением ноги отшвырнул колпачок и осколок с этикеткой в другую сторону зала. Он весьма решительно помогал Графферти выбраться из-под стола, где тот неизвестно как оказался. Сорвав с соседнего столика скатерть в красную и белую клетку, Хеллер принялся вытирать ею лицо инспектора. Но можно ли это назвать помощью? Да он просто размазывал спагетти с томатным соусом по лицу и мундиру Графферти, втирая ему все это еще и в волосы. Джина Лолоджиджида затаилась, прижавшись к стенке в своей кабинке. Хеллер, поддерживая Графферти под локоть, подвел его к самому столику прославленной кинозвезды. Фотографы тем временем неустанно щелкали аппаратами, делая один снимок за другим.

– О, мисс Лолоджиджида! Инспектор Графферти на вполне законных основаниях требует права принести вам свои извинения за то, что помешал вашему мирному обеду. Дело в том, что скатерть случайно зацепилась за его пояс. Вы ведь весьма сожалеете о таком досадном случае, не правда ли, инспектор?

Графферти, казалось, вообще не понимал, что с ним происходит и где он находится. Совершенно растерянно он уставился на кинозвезду.

– О Боже! – только и сумел выдавить он из себя. – Да ведь это Лолоджиджида!

Потом он заметил, что скатерть все еще волочится за ним по полу во всем многоцветье соусов и разбитой посуды. Он вырвал кусок кармана и отбросил скатерть. Яркие вспышки фотографов слились в сплошной поток света. Оглядев зал безумным взором, он бросился вон из ресторана. И тут только Джина Лолоджиджида разразилась хохотом. Ее буквально сотрясал смех. Джонни Матини тоже оказался в этот момент рядом.

– О Боже, чего бы я не отдал, чтобы только поучаствовать в этом. Да ведь так наверняка можно попасть на обложку любого журнала.

Кто-то еще, скорее всего рекламный агент Джонни, хватал за полы фотографов и тащил их на какие-то срочные переговоры с управляющим ресторана. Потом он решил подключить и Хеллера.

– Послушай, парень, – сказал он, – тебе-то это наверняка безразлично, так, может, ты согласишься, чтобы Джонни занял твое место на первых страницах? Мы смонтируем и отретушируем все, что нужно.

– Валяйте, – великодушно разрешил Хеллер.

Джонни Матини поставили на то место, где стоял Хеллер, прямо перед Лолоджиджидой, и заставили принять примерно ту же позу. И снова вспышки, снова щелканье аппаратов. Хеллер тем временем вернулся к столику. Ресторан все еще сотрясался от раскатов хохота. Кто-то с запозданием принялся аплодировать, и Хеллер шутливо раскланялся, но указал при этом на Джонни Матини. Но этот жест вызвал еще больший смех.

Бац-Бац продолжал сидеть за своим столиком, переломившись пополам от хохота.

– О, клянусь Спасителем! Теперь этот Графферти еще долго и на пушечный выстрел не приблизится к владениям Корлеоне! А ты сделал этому заведению рекламу по меньшей мере на миллион долларов.

– А главное, что Графферти никак не сможет связать эту бутылку с виски с работенкой на складе, – не без резона заметил Хеллер.

Бац-Бац с удивлением глянул на Хеллера, когда тот садился на свое место.

– А ведь и в самом деле, – сказал он. – Гляди-ка, а я об этом как-то не подумал.

К ним подошел Черубино. Он принес еще одну бутылку безалкогольного пива и, улыбаясь, поставил ее перед Хеллером.

– Знаешь, Бац-Бац, а это и в самом деле замечательный парень. Но больше всего меня радует то, что он является членом нашей семьи, а не каким-нибудь чужаком. Вполне возможно, что на деле ты вовсе не так глуп, как я думал.

И он ушел. Римбомбо посидел некоторое время, как-то странно приглядываясь к Хеллеру.

– Знаешь, парень, – прервал он наконец свое молчание, – а я, пожалуй, все-таки соглашусь на твое предложение. Я даже упрячу подальше все свои принципы и ради тебя поступлю на службу в армию. – Он на какое-то мгновение задумался, будто пытаясь подыскать нужные слова, а потом продолжил: – И дело здесь совсем не в том, что такое решение спасает меня от возвращения в тюрьму. Скорее это потому, что быть рядом с тобой всегда забавно.

Однако на меня лично Хеллер не произвел столь уж большого впечатления. Весь этот фокус со скатертью – одна из самых старых хохм, которые в наших военных Академиях проделывают только с совсем уж зелеными новичками, призывниками, у которых молоко на губах не обсохло. А уж если речь заходит об астролетчиках, то у них богатейший опыт в разных ресторанных скандалах. Хеллер просто бессовестно воспользовался более высоким по сравнению с Землей техническим развитием Волтара. И все-таки уж больно он хитер и изворотлив. И, кроме того, уж слишком многие из его проделок сходят ему с рук. Да и когда наконец, черт побери, наладят мне связь с Ратом и Тербом? Я ведь не могу сидеть сложа руки и наблюдать, как ловко он надувает всех на свете. Ведь если это будет продолжаться, все могут решить, будто он в самом деле способен на что-то серьезное. Достаточно вспомнить, как все эти (…) ему хлопали.