Во власти черных птиц

Глава 5. Призрачная фигура

Я не планировала вешать какие-либо украшения на стены своей спальни в доме тети Эвы. Это означало бы признать, что Сан-Диего предстоит надолго стать моим домом.

Впрочем, в воскресенье, на следующий день после визита к Эмберсам, мне не оставалось ничего, кроме как повесить молнию Стивена на золотистые обои неподалеку от изножья моей кровати. Я заручилась разрешением тети Эвы вбить в стену два гвоздя и повесила обе фотографии Стивена – бабочку и молнию – рядом. Никакой записки в пакете не оказалось, и я была уверена, что ее забрал Джулиус. Но снимок наконец-то попал ко мне в руки.

Я обнаружила, что Стивен зачеркнул несколько слов в правом нижнем углу. Возможно, это было отвергнутое им название. Между золотисто-белыми барашками, бороздящими поверхность океана, он написал одну из своих анаграмм:

РОМПОТИС

Я щурилась и составляла из этих букв другие слова. Ром. Тис. Сим. Но ни одна из полученных в результате моих усилий фраз не была похожа на название снимка мощной грозы над Тихим океаном.

Тетя Эва постучала в открытую дверь и впорхнула в комнату.

– Пожалуй, я схожу к Джулиусу за твоей фотографией завтра рано утром перед работой. Я могу сесть на первый паром. Только придется надеть юбку поверх рабочих брюк.

Я отошла от снимков на стене.

– Студия будет открыта так рано?

– Полагаю, что да. Джулиус много работает.

– Я поеду с тобой.

– Это не очень хорошая идея. Тебе не следует контактировать с публикой больше, чем это необходимо.

– Вчера у меня не было никакой необходимости ехать к нему домой, но ты мне позволила это сделать. В основном мы будем дышать чистым морским воздухом.

– Я об этом подумаю. – Она заметила фотографии. – Ты уверена, что хочешь, чтобы они висели у тебя на стене?

– А почему нет? Они красивые.

– О, Мэри Шелли… – Она поцокала языком и взяла меня за руку. – Иди сюда. Присядь со мной на минутку, чтобы мы могли поговорить о чем-то очень важном.

Она усадила меня на кровать и сама присела рядом на старое сине-белое стеганое одеяло бабушки Эрнестины, служившее покрывалом.

– Я знаю, что в твоей жизни никогда не было матери, которая рассказывала бы тебе о делах сердечных…

– Только не надо вспоминать то утро, когда я поцеловала Стивена.

– Я не об этом. Я только хотела сказать, что знаю: ты считаешь себя по уши влюбленной в этого паренька. Но не забывай, что ты еще очень юная. И… не исключено, что он уже никогда не вернется домой.

– Я это уже знаю. – Я отняла руку. – Зачем тебе понадобилось мне об этом напоминать?

– Потому что всякий раз, когда в разговоре всплывает его имя, твои глаза вспыхивают так, как будто он вот-вот войдет в комнату. А теперь ты вешаешь на стену сделанные им фотографии и продолжаешь окружать себя им. Он хотя бы просил тебя его ждать?

– Он сказал, что, если не хочу, я могу его не ждать. Он не хочет, чтобы я попусту теряла время, переживая о нем.

– Вот как. – В ее голосе прозвучало удивление. – Ну… это очень мило с его стороны.

– Он добрый человек.

Она снова взяла меня за руку и сжала мои пальцы своими мозолистыми ладонями.

– Если он предлагал тебе свободу, отпусти его. Не растрачивай свою юность, сомневаясь в том, вернется ли к тебе мальчик из твоего прошлого.

К горлу подступили слезы.

– Мне кажется, ты не совсем понимаешь, как много мы со Стивеном значим друг для друга.

– Мэри…

– Я тебе когда-нибудь рассказывала, как мы подружились?

Ее карие глаза смягчились за стеклами очков.

– Кажется, нет.

– Мне было восемь, а ему еще не исполнилось десяти. Я его уже видела в школе, но он всегда был просто милым спокойным мальчиком с интересной фамилией, а я в основном играла с девочками. Но в тот день он принес в школу свой маленький карманный фотоаппарат Брауни.

Руками я показала приблизительную ширину фотоаппарата – около двадцати сантиметров.

– Это был совсем небольшой фотоаппарат, обтянутый красной искусственной кожей, с красивыми мехами темно-красного цвета. Я шла домой со своей подружкой Нелл и еще двумя девочками и издалека увидела, как он фотографирует рыжего кота, лежавшего на крыльце старой церкви. А потом… – это воспоминание заставило меня вздрогнуть и напрячься, – к нему подошли мальчишки постарше и начали дразнить его неженкой, который прячется за спину старшего брата, Джулиуса. Они выхватили у него камеру и бросили ее на тротуар. Я услышала ужасный треск, и по асфальту разлетелись куски корпуса. А потом эти мальчишки толкнули его в плечо и ушли.

Тетя Эва поморщилась.

– Я уверена, что их отец пришел в ярость из-за того, что фотоаппарат разбили.

– Именно это и крикнул им вслед Стивен. Он сказал: «Отец пришлет ко всем вам копов», – а затем прибавил несколько замысловатых проклятий, которых я никогда не слышала из уст хороших мальчиков. Я сказала подружкам, чтобы они шли домой, и начала помогать ему собирать разлетевшиеся осколки. Некоторые винтики раскрутились, и часть деревянного корпуса под искусственной кожей разошлась. Стивен сказал, что я не смогу ему помочь, потому что я девочка, но я села прямо на ступеньки той церкви и все снова собрала и скрутила с помощью маленького набора для ремонта очков, который мне подарил папа. Еще я вытащила из волос ленту и обернула треснувший корпус, чтобы он смог донести его до дома и склеить без дополнительных повреждений.

– Ах да, – кивнула тетя Эва. – Это, случайно, не тогда дядя Ларс решил купить тебе набор инструментов побольше?

– Кажется, да.

Улыбка озарила ее лицо.

– Я совсем об этом забыла.

– Представь себе, – продолжала я, – я собирала камеру Стивена, как головоломку, прилаживая на место никелевую оправу объектива, болтая о книге, которая торчала из его сумки – «Белый Клык» Джека Лондона. И все это время Стивен таращился на меня, как на какое-то чудо. Но не так, как на меня иногда смотрят другие люди – как на циркового клоуна. Нет, он смотрел с уважением и признанием, как если бы он был за границей и встретил кого-то, кто говорил бы на его языке, хотя никто вокруг этого языка не знал. Вот такие у нас с тех пор отношения. Мы понимаем друг друга даже тогда, когда ставим один другого в тупик.

Ее глаза увлажнились.

– Я просто не хочу, чтобы ты страдала. Надеюсь, что ты сможешь его забыть и найти в своей жизни другие вещи, которые сделают тебя счастливой.

– Просто позволь мне пока что сохранить в сердце надежду на его возвращение, ладно? Пусть его фотографии висят на этой стене, напоминая мне о том, что в этом жутком году однажды случилось и что-то прекрасное.

Шмыгнув носом, она обняла меня за плечи одной рукой и прижала к себе.

– Хорошо. Но будь настороже. Я знаю, как это, когда любовь превращается в агонию. В мире нет ничего мучительнее этого.

Когда мы на рассвете подошли к двери студии и постучали, никто не ответил. Мы стояли возле дома Эмберсов в тумане, настолько плотном, что даже не видели Тихого океана на другой стороне улицы.

Я плотнее запахнула пальто.

– Может, постучим в парадную дверь?

– Не знаю. – Тетя Эва сошла со ступенек, ведущих к боковой двери, и начала сквозь туман всматриваться в сторону главного входа. Чтобы скрыть рабочую униформу, она надела поверх брюк синюю плиссированную юбку, но штаны создали такой объем, что она выглядела как гигантский колокольчик – тощий торс, пышные бедра. – Не хочется беспокоить его маму. Мне тогда показалось, что она очень больна.

– Но тебе нельзя опаздывать на работу.

– Я не знаю, что делать.

Она взбежала по лестнице и постучала еще раз.

Вдалеке раздался шум двигателя приближающейся машины. И вдруг из тумана вынырнул автомобиль. Взвизгнув тормозами, он резко повернул и остановился на боковой улочке за домом.

С пассажирского сиденья выскочил мужчина со взлохмаченными черными волосами.

Тетя Эва потерла горло и шепотом спросила:

– Это Джулиус?

Я прищурилась, всматриваясь в туман.

– Кажется, да.

– Джулиус, ты справишься? – спросил водитель, плотного сложения парень в очках, скорее мой ровесник, чем одногодок Джулиуса. – Может, лучше не закрывать студию на целый день? Я мог бы тебя подменить.

Не обращая внимания на водителя, Джулиус побрел к дому. Его рубашка выбилась из брюк, подбородок покрылся темной щетиной. Он был похож на дядю Уилфреда, умиравшего от туберкулеза: серое, потное, осунувшееся лицо. Взгляд его воспаленных глаз упал на нас.

– Что вы здесь делаете?

Он явно не был нам рад.

– Мы пришли за фотографией Мэри Шелли. Джулиус, тебе нездоровится?

Он бросился к двери, обдав нас запахом одеколона и чего-то сладковатого, хотя с виду ему явно не мешало бы принять ванну.

– Входите и быстро забирайте снимок. А потом, пожалуйста, уходите. Я плохо себя чувствую.

Тетя Эва отскочила в сторону.

– Я надеюсь, это не грипп?

– Нет, это не чертов грипп. – Он с трудом нашарил скважину, отпирая дверь, а затем потянулся к выключателю, зажигая электрические лампы на стенах. – Подождите здесь. Я принесу.

Он вошел.

У нас за спиной заурчал двигателем отъезжающий «форд» модели Т.

Я переступила порог студии, провожая взглядом Джулиуса, скрывшегося за дверью рядом с черной портьерой, которая служила фоном для клиентов. Я всегда считала, что это дверь в чулан, но она оказалась входом в кабинет, где висели сохнущие фотографии – как белье на веревке.

– Что с ним? – спросила я.

Тетя Эва все еще потирала горло.

– Понятия не имею. Я никогда его таким не видела.

– Это опиум?

– Мэри Шелли!

Джулиус вернулся в студию с коричневой папкой в руках.

– Вот, забирайте.

Он держал скрытую внутри папки фотографию кончиками пальцев.

Дрожа, я подошла и взяла у него папку.

Его красные глаза слезились.

– Теперь уходите. Пожалуйста.

– Я хотела бы сначала увидеть фотографию.

– Уходите.

Затаив дыхание, я раскрыла папку и увидела себя в черно-белом цвете. Я сидела на бархатном сиденье стула с камфорным мешочком и цепочкой из часового механизма на шее. Мои глаза над марлевой маской смотрели в объектив.

Позади меня стояла призрачная фигура – красивый русоволосый мальчик в нарядной рубашке и галстуке.

Стивен.

Призраком на моей фотографии был Стивен.

Тетя Эва взяла папку из моих рук.

– О нет, Джулиус. Это твой брат?

Эти слова болью отозвались у меня в сердце. Я поняла, что они подразумевают.

– Он у…

Губы тети Эвы отказывались выговорить это слово.

Джулиус откашлялся.

– Мы только что узнали, что он погиб во время сражения. В телеграмме говорилось, что в начале октября шли ожесточенные бои. Он пал смертью храбрых.

Мне стало душно. Я прижала ладони к животу, ощущая, как в барабанных перепонках звенит, будто перед обмороком. В глазах потемнело. Ноги подкосились.

Тетя Эва схватила меня за локоть, чтобы не дать упасть.

– Мэри Шелли, ты в порядке?

Джулиус отвернулся от меня.

– Уведи ее отсюда.

Меня привел в чувство донесшийся сверху крик. Мы все вскинули головы, глядя в потолок.

– Стивен! – кричала миссис Эмберс, как будто кто-то рвал ее сердце на части. – Стивен!

Джулиус схватил меня за руки выше локтей и развернул к себе.

– Я сказал, уведи ее отсюда. Обе убирайтесь прочь. Уносите ноги как можно дальше. Меньше всего на свете мы хотели бы сейчас видеть детскую любовь моего брата.

Я спотыкалась, не успевая переставлять ноги, пока он бесцеремонно тащил меня к двери. Мы с тетей Эвой снова вышли в туман, и дверь за нами захлопнулась. Даже рокот прибоя не заглушал несущегося из-за стен крика миссис Эмберс.

– Пойдем. – Тетя взяла меня за руку и помогла спуститься по лестнице. – Их нужно оставить наедине с горем. Это ужасно, ужасно, когда кто-то, кого ты любишь, погибает на другом конце света.

Тело меня не слушалось. Я не могла ни нормально идти, ни дышать. Боль с такой силой сводила мои легкие, что идти я могла только с помощью тети Эвы, поддерживавшей меня плечом.

– Я предупреждала тебя, чтобы ты по нему не тосковала. – Она обхватила меня за талию, чтобы я держалась на ногах. – Я знала, что он разобьет тебе сердце.

– Я хочу… – Я задохнулась и поперхнулась, как если бы я плакала, но мои глаза оставались сухи. – Я хочу, чтобы ты бросила эту фотографию в залив, когда мы окажемся на пароме. Стивен… если бы он ее увидел, он был бы в ярости.

– Не думаю, что в твоем нынешнем состоянии это хорошая идея. Я сохраню ее для тебя на тот случай, если ты передумаешь.

– Нет.

– В будущем она может тебе понадобиться.

– Нет.

– Шшш. Сосредоточься на ходьбе. Когда ты вернешься домой, тебе станет легче.

– Мой дом в Портленде. Я никогда туда не вернусь. Мне никогда не станет легче.

И хотя мы уже шли мимо соседнего дома, до нас продолжали доноситься крики миссис Эмберс, пока наконец шум прибоя не заглушил ее плач.