Водка

- Так ведь банкротом должен быть "Продснаб", он же перед нами в долгу. - Олег даже растерялся, а на лице его отразилось глубочайшее недоумение. С него-то почему деньги не берут.

- Почему? - Колпашников усмехнулся, с жалостью посмотрел на наивного подчиненного. - Да потому, что договор составлен таким образом, что мы ничего потребовать не можем. А договор сочиняли юристы банка. И этот же самый Муниципальный банк является учредителем акционерного общества "Продснаб". Теперь понятно?

- Выходит, это с самого начала так планировалось? - понял Олег.

- Совершенно верно, - кивнул Колпашников. - Через пару недель, когда директор явится и дела передадут, новый управляющий начнет распродавать комбинат и перегонять деньги в банк. И всей этой аферой непосредственно руководит сам мэр города, он же по совместительству председатель совета директоров Муниципального банка.

- А вы куда смотрели? - рассердился Олег.

- Мое дело - производство, - Колпашников недовольно поморщился, - а вот директор наш дорогой, оказывается, ещё тогда обменял пакет акций комбината на пакет акций "Продснаба". И куда он после этого должен смотреть? Правда, я об этом только недавно узнал. Вот такие дела, - главный инженер сочувствующе поглядел на Олега. - Советую время не терять, а поискать какую-нибудь работенку. Ты хороший механик, не пропадешь. Впрочем, - он оценивающе прищурился, - можно попробовать отвоевать предприятие. Если соберешь людей, устроишь пикет на проходной... Короче, забаррикадируетесь тут и не пустите новых хозяев. Да ещё телевидение покличете, шум поднимете...

- Шум поднять - это можно, - вяло согласился Олег. - Только люди ведь на улице торчать не станут, надо внутрь пропустить. Может, распорядитесь профилактические работы на линиях провести? - Он оживился. - Я тогда самых крепких мужиков соберу, будем для вида ковыряться, а чуть что - сразу к воротам. Давайте, я прямо сейчас продиктую, кто нужен, и список на проходную отнесу.

Главный инженер задумчиво посмотрел на Олега, мысленно прикидывая перспективы. Потом со вздохом повернулся вместе с вращающимся креслом. Включил компьютер на боковом столике. Принялся медленно щелкать клавишами и кнопкой мыши. Плохо ему было без секретарши. Тюкал одним пальчиком, как водичка из недовернутого крана капала - размеренно, но довольно редко.

* * *

- Ну, как, граница на замке? - ехидно спросил Олег, входя в проходную.

Будка так и подпрыгнул. Никак он не ожидал появления своего недруга с этой стороны. Охранник аж задергался от возмущения и зашипел, не находя слов. Впервые за долгое время службы его сумели так обвести. Причем он даже не знал как.

- Ты, ты!.. - только и сумел произнести.

- Как догадался, что это я? - деланно удивился Олег. - А-а, ты меня запомнил! Надеюсь, надолго. И не надо так надуваться, словно красный шарик на празднике революции.

- Да я на тебя сейчас докладную составлю! - Будка высунулся из амбразуры и рукой схватил на всякий случай трубчатую крестовину турникета, чтоб Олег не прорвался на улицу.

Но тот и не думал бежать. Только смеялся. Потом протянул лист бумаги.

- Тут тебе Колпашников распоряжение переслал. Читай, если грамотный.

Будка ещё попыхтел, но, вникнув в содержание документа, постепенно успокоился. Сменный мастер Морозов тоже числился в списке допущенных на территорию в связи с ремонтно-профилактическими работами. Так что докладную составлять не имелось причины. Оставалось бессильно поскрежетать зубами и отвязаться, ожидая другого подходящего случая, чтобы наказать наглеца.

- Ты все-таки скажи, как внутрь проник? - спросил Будка, с сожалением выпуская Олега за территорию.

- Я ж тебе говорил, - удивился тот, - шапку-невидимку надел и прошел, пока ты дверь отвязывал. - И мстительно пообещал: - Погоди, я ещё корову под носом проведу. Прямо средь бела дня.

ТОНКОСТИ ВОСТОЧНОЙ ТОРГОВЛИ

Юсуф весь истомился от долгого ожидания. Олег его сразу огорошил:

- Ничего не получится. Начальник говорит, что за эту линию ему уже десять тысяч долларов предлагает какой-то грузин.

- Вах! - возмутился Юсуф. - Совсем житья не стало от этих грузин. Жулики настоящие. Надоели уже со своими орешками!

- А орешки-то при чем? - хмыкнул Олег. Он не понял причин гнева.

- Да это они всякий миндаль-шминдаль фасуют, фисташки разные жарят, арахис, понимаешь. Нажарят вагон - тонн пять, потом в целлофан развешивают по пятьдесят граммов. А если аппарат купят, во всех киосках только их орешки будут.

Поскольку Олег соленые орешки за закуску не считал, полагая, что к пиву должна быть рыбка, он и внимания никогда не обращал на эти пакетики. Поэтому спросил осторожно:

- И что, очень выгодно орешки развешивать?

- Ты что! У-у! - Юсуф аж глаза закатил и причмокнул. - У таджиков арахис забрали оптом рублей по пять, немного посолили, обжарили, потом в кульки. На кульках всякие закорючки нарисовали, написали: "Турция" или "Китай". Да хоть США! И все - тридцать рублей килограмм, сорок рублей килограмм. Смотри: пакетик пятьдесят грамм, стоит пять рублей. Сколько получится килограмм?

- Сто рублей, - Олег головой покачал, - круто.

- Вот, понял! - Юсуф многозначительно поднял палец. - Э-э, люди здесь ленивые, сто рублей будут платить, лишь бы самим не пожарить. А ты, Мастер, хорошо с начальником поговорил? - снова озаботился своим делом.

- Хорошо, даже слишком, - кивнул Олег. - Он о продаже за такие деньги и слушать не хочет. Говорит, за две с половиной тысячи могу позволить только украсть.

- Так укради, - встрепенулся Юсуф.

- Ну, да, - скептически хмыкнул Олег, - и под рубашкой вынести. Чтобы линию разобрать, нужна целая бригада, потом пара грузовиков и кран. И все это денег стоит.

- Ты, Мастер, про деньги не думай, - оживился Юсуф, - ты о работе думай. Грузовики у меня есть, автокран наймем. Нужна бригада - я дам людей, все сделают.

- Люди у меня свои есть, специалисты. На ощупь могут отличить ключ на четырнадцать от крестовой отвертки. А вот деньги нужны. Бесплатно сейчас даже психи в дурдоме комаров не бьют.

Юсуф, фыркнув, озабоченно подтянул штаны на толстое брюхо. Ничего не говорил, глядя в даль. Олег тоже посмотрел в конец улицы. Там натужно пускал струю черной копоти немытый КАМАЗ. Мутное марево плыло над раскаленным асфальтом. На пониклой зелени тополей лежала пыль. Пониклые люди куда-то волоклись по жаре.

- Тыщи твоим специалистам хватит? - сказал наконец первое слово Юсуф.

- В день? - спросил Олег.

- Зачем в день? - возмутился азербайджанец. - Всего тыща.

- Тыща долларов? - решил уточнить мастер.

- Э-э, - Юсуф слов не находил, - какой ты жадный. Тыща рублей!

Олег задумчиво посмотрел на своего делового партнера. У него не укладывалось в голове: по слухам, настоящий воротила черного рынка, а кусошничает, как привокзальный лотошник. Или это скупердяйство у него в крови? Может, ну его к Аллаху, этого Юсуфа?

- За тыщу рублей найми двадцать бомжей, посади в ряд, и пусть они изображают конвейер. А Рустику своему дай ведро, пусть барабанит в донышко, ритм задает.

И Олег повернулся, чтобы навсегда расстаться с жадным азербайджанцем.

- Эй, зачем обиделся, Мастер? - поторопился остановить его Юсуф. Торговаться надо. У нас на Востоке так полагается. А ты ни одного слова не сказал. Я сказал тысяча, ты скажи две. За полторы сторгуемся.

- Значит, так, Юсуф, - Олег взял самый решительный тон, - у нас на Западе торгуются не так. Сейчас ты мне даешь задаток для начальника, чтобы он сделал вид, будто не замечает, как мы оборудование демонтируем. Потом ты даешь ещё десять тысяч рублей для моих работяг, и через пару дней можешь подгонять грузовики и кран. Если станешь время тянуть, на следующей неделе на комбинат придет арбитражный управляющий, и отсюда уже болт ржавый никто не вынесет.

У Юсуфа корчи начались. Очень он не хотел с деньгами расставаться. Но пришлось.

- Как я деньги дам? Ни накладной, ни приходного ордера, ни договора. Пусть твой начальник хотя бы расписку даст.

- Может, ещё и следователя прокуратуры в свидетели позвать, чтобы потом подтвердил? - жестко парировал Олег. - Не бойся, я начальнику тебя в окно покажу и скажу - чеченская мафия. Не выполнишь обещания - отрежут голову, как барану.

По-прежнему корчась, Юсуф отсчитал тысячу долларов. Деньги на покупку линии были у него с собой. Олег небрежно сунул деньги в карман джинсов и направился обратно к проходной.

- Если обманет, я, Мастер, с тебя деньги вышибать буду! - крикнул вслед Юсуф.

- Да пошел ты, жмотюга хренов, - негромко послал его Олег.

Никаких денег главному инженеру он отдавать не собирался. Его разозлило, что все вокруг наживаются, как могут, за счет рабочего человека. И им же ещё и помыкают. Начальство разорило комбинат, зажало зарплату больше чем за полгода. Банк в сговоре с "Продснабом" попросту этот комбинат украл, перед этим прикарманив деньги за реализованную продукцию. Толстый Юсуф крутит какой-то подпольный бизнес, да ещё норовит обмануть на каждом шагу.

Точно сказано, что трудами праведными не отстроишь палаты каменные. Нет, с него, с Олега Морозова, хватит. Он теперь тоже сам за себя. И за своих детей. Если все воруют, то и ему от этих воров отщипнуть - не за падло.

И он целый час болтался по цехам, трепался со знакомым электриком. Потом осмотрел линию и наметил график разборки. А, главное, обдумал план действий. Он не торопился, зная, что Юсуф потеет за проходной. Пусть толстяк на солнышке погреется.

Выходя с территории, ещё раз подмигнул Будке:

- Корову проведу, понял!

ОБМАНУТЫЙ И ОСКОРБЛЕННАЯ

В одном кармане потрепанных вельветовых джинсов у Олега лежала тысяча долларов сотенными купюрами, в другом - пять тысяч рублей, тоже сотнями. Этот карман заметно оттопыривался и своим наглым видом смущал хозяина. Деньги эти Юсуф отдал в качестве задатка за фасовочную линию. Их полагалось отдать главному инженеру. Но, поскольку тот отказался, Олег оставил их себе. Решил, что дело с покупкой линии как-нибудь сам решит, и деньги в этом случае точно понадобятся. По пути домой Олег зашел в магазин, набрал еды. У большого полиэтиленового пакета чуть ручки не отрывались, так он его загрузил. Похоже, начиналась новая полоса жизни, светлая.

Настроение было замечательное. Олег представил, как жена удивится, заглянув в холодильник. Наверное, решит, что зарплату мужу, наконец-то, начали выдавать. А он её не станет разубеждать.

И тут - легка на помине - Олег увидел жену. Вначале он принял её за другую. Просто платье такое же. Только чуть погодя сообразил, что второго такого платья быть не может. Зоя сшила его на заказ в доме моделей специально к лету. Светлое, кремового оттенка, с обнаженной чуть не до копчика спиной, перечерканной крест-накрест парными узкими тесемками. Придя из ателье, она полдня выхаживала перед зеркалом и все сокрушалась, что настоящее лето никак не наступит. Потом полдня выхаживала в другой обновке - зелененьком сарафанчике. Прикидывала - с теми босоножками, или с этими? Потом сбегала, купила ещё одни, на платформе.

Не узнал он жену вовсе не потому, что увидел со спины, а потому, что никак не ожидал увидеть её вылезающей из джипа. При этом она ещё задержалась на подножке, сунулась обратно внутрь. А потом ещё раз, уже стоя на асфальте. Это она целовала кого-то внутри салона. Помахала рукой и пошла, цокая каблучками и покачивая сумкой. А джип сразу уехал. Происходило все это за полквартала от их дома.

Олег оторопело шел следом. Словно колотушкой по макушке получил: в голове шумело, а в уши как будто натолкали ваты - все уличные звуки сразу как-то заглохли. Ему хотелось, чтобы это оказалась другая, чужая женщина, а не его Зоя. Он даже специально сбавил шаг, чтобы не догонять её, не приближаться. Но с каждым шагом, несмотря на расстояние, убеждался - она. Это её короткая стрижка, волосы отдают рыжиной. Не далее, как два дня назад подкрашивала и стригла их в парикмахерской. Это её крепкие загорелые икры, и её бедра туго натягивают на каждом шагу короткий подол оригинального сексапильного платья.

Потом она вошла в подъезд. Их подъезд. Олега душила обида. Он сутуло волокся по лестнице и не знал, что делать, что говорить. Да, их семейные отношения были испорчены, причем давно. Но ему в голову не приходило окончательно их разорвать, развестись, найти другую женщину. В конце концов, у них дети...

- А-а, это ты? - вяло и разочарованно протянула Зоя, словно вместо него мог войти кто-то другой.

Она лежала в кресле с блаженным лицом, чему-то улыбалась. И улыбка эта была блудливой. Так, по крайней мере, оценил её Олег. Туфли и сумка валялись на полу. Вот так же, приходя поздно вечером с работы, она сбрасывала туфли, бросала сумку и падала в кресло. И тянула довольно: "Как я уста-ала!" И появилась у неё эта привычка года два назад, когда перешла на работу в "Финамко".

Ни слова не говоря, Олег прошел на кухню, принялся расталкивать по полкам холодильника свои покупки, пристраивать между Зойкиными "молочно-фруктовыми диетами". Точно, два года назад бывший однокурсничек уговорил перейти в "Финамко" на должность заведующей отделом. "Как, ты не помнишь Васю? Ну, самый такой был в нашей группе." Вспомнил. Водился там лощеный хлюст, на мизинцах ногти по полтора сантиметра. Он их манерно так оттопыривал. Шмотки у него были самые модные. И папа большой босс где-то в электрических сетях. И помнится, даже тогда не удивился, что на должность завотделом крупной финансовой компании кого-то надо уговаривать. Судя по зарплатке, туда хвост желающих занять вакансию должен был протянуться по крайней мере до Челябинска, а то и дальше...

* * *

Большинство жен ревнует своих мужей, считая всех мужиков кобелями. В значительной мере они правы. Большинству мужей и в голову не приходит, что их жены могут изменять. Может, не в такой значительной мере, но они не правы. Примерно такие мысли роились в голове Олега. Только сейчас все странности в поведении жены стали складываться в цельную картинку. Ее частые задержки на работе, после которых она приходила обессиленная и утомленная, но со свежим макияжем. Это что же за бухгалтерская работа, на которой женщина выматывается, словно грузчик? Помнится, пару раз ему приходила в голову эта мысль. Но, как приходила, так и уходила. Не мог он любимую женщину, мать своих двух детей, заподозрить в измене.

А их разлад? Сколько она зарабатывает в своем "Финамко", он не знал, но понимал, что очень много. Буквально за год квартира преобразилась. Он только импортные обои и пенопластовые потолки успевал наклеивать, а оплачивала все она. Причем, не задумываясь. Потом враз переменилась мебель. На смену хорошо сохранившемуся советскому гарнитуру, которым Олег в свое время так гордился, пришли пухлый велюр и светлое дерево. Через пару месяцев настал черед бытовой техники и аппаратуры. Он приходил с работы и обнаруживал, что экран телевизора раздался вдвое, а объем холодильника втрое. "Старье" Зоя щедро раздаривала своей многочисленной родне. И вот теперь в квартире практически не осталось ничего, что Олег мог бы назвать своим.

А ведь вся прежняя обстановка покупалась на его зарплаты и премии. Зоя, кантуясь по бухгалтериям, получала едва ли рублей сто двадцать, потом сто пятьдесят. В последнее время, огребая какие-то немыслимые деньги в своей непонятной финансовой конторе, она резко переменилась. Главное, теперь постоянно старалась упрекнуть и унизить Олега своими деньгами. Особенно невыносимо стало, когда на молочном комбинате окончательно прекратили платить зарплату. В конце концов, он перестал прикасаться к купленным женой продуктам. Питался чем бог пошлет, пивные бутылки подбирал, халтуры какие-то мелкие находил, медный и алюминиевый лом сдавал, словно бомж какой. Но притерпелся к этой горечи. Рассчитывал, что дела на комбинате поправятся, зарплату начнут выдавать, и в семье все наладится.

Сейчас он мрачно поставил чайник на газ. Принялся машинально делать бутерброд. Намазал кусок батона маслом, сверху положил "Докторской" колбасы, а на неё пласт сыра. Сыра он не пробовал уже месяца три, а трехэтажный бутербродище ему порой снился по ночам. Но сейчас кусок в горло не лез.

- Ах, ка-ак я уста-а-ала! - донеслось из соседней большой комнаты, холла, так сказать. Это Зоя сладко и довольно потянулась.

И после этой фразы, окончательно постигнув потаенный смысл сладкой интонации, Олег осознал, что его Зоя только что принадлежала другому мужчине. Его захлестнула горячая волна, пронеслась по всему телу. Но это были не гнев, не ярость, а неутолимое сексуальное желание. Он хотел её, эту потягивающуюся кошку, ставшую вдруг такой желанной из-за своей порочности. Хотел, словно чужую смазливую бабу, неожиданно вдруг оказавшуюся доступной. А, может, ему просто надо было доказать свое право на эту женщину. Именно таким животным способом, какой подсказывал ему звериный инстинкт самца.

Он вышел из кухни, вытирая пальцы коротким и жестким, как циновка, полотенцем. Зоя уже встала из кресла. Она неторопливо шла в свою спальню, на ходу стаскивая платье через голову. Все-таки оно было слишком облегающим. Зоя извивалась всем телом и привставала на цыпочки, но плечи с трудом протискивались сквозь сексапильное платье. Она остановилась, подняв руки с подолом, задранным выше головы, чтобы последним усилием сбросить неподатливую одежду.

Олег отшвырнул скомканное полотенце. Узкие белые плавочки на загорелых бедрах жены сводили его с ума. Узкая ложбинка вдоль позвоночника, влажная и скользкая, гипнотизировала его. Он на ходу сдернул с себя футболку и обнял Зою сзади. Ладони сами легли на её груди, только что вынырнувшие из-под платья. Она, наконец-то, сумела избавиться от этого модного тряпья.

Обычно, ещё в прежние счастливые времена, вот так прижимая Зою спиной к себе, Олег всегда чувствовал прилив необыкновенной нежности. Но сейчас, тиская её крупную грудь, прижимая к себе влажное, скользкое и жаркое тело, он испытывал только желание. Она что-то пищала возмущенно, дергалась, но Олег ничего не слышал, опьяненный резкой смесью запахов женского пота и дезодоранта. И тут же к ним добавился кислый запах её промежности. Такой знакомый, действующий, как сигнал. Обычно этот запах возникал не сразу, а через полчаса любовной игры, и говорил о её готовности. Сегодня она явилась домой с этим запахом.

Теперь Олег хотел не удовлетворения или подтверждения своего супружеского права. Ему хотелось просто изнасиловать её, оскорбить таким способом и унизить, наказать. Он повалил её на пухлый диван лицом вниз, придавил всем своим не таким уж великим весом. Высвободил одну руку. С треском раздернул молнию брюк. Выпустил на свободу своего застоявшегося зверя, туго налитого, изнывающего от ожидания.

Потом принялся стаскивать Зойкины плавки. Они сидели плотно, и он сдирал их с её круглого мягкого зада с трудом, словно кожуру с недозрелого мандарина. Жена трепыхалась, пыталась вывернуться из-под него, шипела что-то злобное. Но он не слушал. Запустил пальцы ей между ног в липкую сырость, почувствовал напряженную, скользкую вульву. Дрожь прошла волной по всему её телу, словно пронзенному электрическим током. Непроизвольный стон вырвался сквозь закушенные губы.

Она была готова. Все это время была готова. Пришла домой на пределе возбуждения и млела в кресле, ждала, пока отпустит. Видно, не дотрахалась с этим хлюстом в темно-синем джипе. Или ничего у неё с ним не было? Просто тискали друг друга до полного изнеможения, а когда стало невмоготу, расстались? Нет, так не бывает.

И Олег, что называется, засадил. Изнемогая от неутолимой страсти и злости. И она приняла его, конвульсивно содрогаясь, неожиданно покорно и в то же время жадно.

- Вот тебе, вот тебе! - приговаривал Олег при каждом толчке.

А она всхлипывала в ритм, постанывала и ахала. И Олег не мог понять, то ли это она от удовольствия, то ли от боли и обиды. И только когда взвыла в унисон его финальному рычанию, понял - от удовольствия и обиды вместе. Просто не могла противостоять его звериному напору, а добром бы ни за что не далась. И в то же время ей не хватало именно такого бурного секса, чтобы получить полноценный оргазм.

И Олегу стало противно самого себя. Вроде, как он подобрал с грязного асфальта дымящийся окурок, докурил, быстро и жадно. Или накусанный бутерброд прихватил со столика в буфете, торопливо затолкал в рот, сжевал и проглотил. Он не чувствовал своего превосходства над неизвестным соперником, который не смог удовлетворить его неверную жену. Да тот, наверняка, и не собирался. Сам удовлетворился, а эту дурочку, только разохотившуюся за время короткого и неподготовленного акта, услал домой.

Олег сполз с дивана, сел, привалившись к нему спиной. Замер в дурацкой позе со спущенными до колен старыми вельветовыми джинсами. Зоя тоже наполовину съехала на пол. Стояла коленками на паласе, левая рука безвольно свесилась. Приходила в себя. Потом медленно поднялась, даже не взглянув на мужа, направилась в ванную. Зашумела вода.

Морального удовлетворения он не испытал. Если что и чувствовал, так только опустошенность и разочарование. Нет, чисто физиологическое напряжение он сбросил, но и только. Вряд ли Зоя восприняла это как наказание, скорее как простую грубость истомившегося по бабе мужика. Тем более, что и она от своего напряжения тоже избавилась по полной программе.

И вдруг Олег поймал себя на мысли, что совершенно не испытывает ревности. И сразу понял, почему. Он перестал воспринимать Зою как собственную жену. Их отчуждение зашло слишком далеко. Отныне это была посторонняя женщина. Соседка, если угодно. И, как ни абсурдно это звучало, но не с его женой трахался какой-то джипер, а, наоборот, это он, Олег, только что отымел чужую любовницу.

Эта мысль настолько поразила его, что он прислушался: не стоит ли за дверью квартиры тот самый подлинный и полноправный владелец Зойки. И все встало на свои места, сделалось простым и понятным. Олег встал, натянул штаны и отправился на кухню. Чайник кипел вовсю, аж окно запотело, чего в такую жару трудно было ожидать. Он заварил чай и, усмехаясь, сделал ещё один бутерброд.

Из ванной пришлепала Зоя в махровом купальном халате. Ярко-красный цвет халата забавно гармонировал с её рыжими волосами, мокрыми и гладкими. Она села на кухонную табуретку, закинула ногу на ногу. Прикрыла коленки махровой полой. Достала из узкой пачки длинную сигарету. Олег, с любопытством поглядывая на жену, налил себе чаю. Уселся за стол.

- Ты, Морозов, подонок и сволочь, - сказала она и прикурила от зажигалки, выпустила длинную струю дыма, - единственное твое достоинство длинный член.

- А вот в "СПИД-Инфо" написано, что длина никакого значения не имеет, - беззлобно заметил Олег.

Он откусил от своего трехэтажного бутерброда и отхлебнул обжигающего черного чая из большой керамической кружки с надколотым краем.

- Я "СПИД-Инфо" не читаю, - с презрением заметила Зоя и окуталась дымом.

Зачем-то она соврала. Олег знал, что читает, и ещё как читает. Ни одного номера не пропустила. Читала перед сном и заталкивала под кровать. Он потом доставал и, тоже почитав, кидал обратно. Через день-два газета исчезала. В контору, что ли, свою она её уносила?

- Этот крендель в джипе и есть тот самый Вася? - спросил Олег беззлобно. Пора было расставлять точки и подводить черту.

Целая гамма чувств отразилась на её лице. От испуга и растерянности до агрессивной злости. Она даже сигарету ткнула в хрустальную пепельницу, яростно раздавила. И тут же потянула из пачки другую. Похоже, не могла решить, в каком направлении вести разговор.

- Да ты не нервничай, - решил подбодрить и успокоить её Олег, - бить и душить я тебя не стану, как какой-нибудь деловой мавр. Подробности, как докатилась до жизни такой, меня тоже мало интересуют. Что дальше делать будем?

- Еще б ты меня бить стал! - усмехнулась она презрительно. - С тобой бы знаешь, что сделали? Мокрое бы место осталось.

- Ну, да, - согласился Олег, - твой благородный Вася нанял бы бандитов, и они втроем изувечили бы монтировками отца твои детей.

- Да какой ты отец! - Она аж подскочила. - Ни украсть, ни заработать. За последний год хоть рубль в дом принес? О детях он вспомнил...

- Если мне память не изменяет, когда-то только я и приносил рубли в дом. И, помнится, тебя этим не попрекал. Давал тебе возможность учиться. И даже культурно развиваться.

- А разве должно быть иначе? Это твоя обязанность - семью обеспечивать. Мое дело - детей воспитывать. Мог бы и сам учиться, заочно, по крайней мере, или на вечернем.

- Днем я эту квартиру зарабатывал, а вечером - деньги, чтобы ты могла фрукты кушать, одеваться и на юг с детишками ездить. И если уж речь пошла о таких домостроевских порядках, то какого черта ты дома не сидела, как положено бабе? В институт за каким-то чертом бегала.

- Слушай, милый, а ты не много на себя берешь?

- Твой милый сейчас свою жену за ляжку щиплет, - хмыкнул Олег, - и орет, что котлеты подгорели. Ты лучше ответь, как дальше жить будем.

- А никак, - она манерно выпустила дым, в глаза мужу не смотрела, разведемся. Был бы ты порядочным, сам бы ушел и больше не появлялся.

- Ну, конечно, размечталась, - Олег вложил в эти слова весь свой сарказм. - Для того я восемь лет рельсы в трамвайном депо ворочал, чтоб сейчас на улице оказаться. Купи мне однокомнатную. Или эту разменяем.

- Ага, размечтался, - ответила Зоя в тон ему. - Ладно, поживем пока в коммуналке. Ленка переедет в мою спальню, я в холл, а ты пока в своей кладовухе поживешь. Похоже, ты там уже обжился. Или детей будешь утеснять?

- Пока в кладовухе, говоришь? - Олега эти слова крепко задели. - И до каких пор - пока?

- Пока не найдешь, куда смотаться, - в голосе её появилась жесткость. - Или не сопьешься.

- Вот уж этого не дождешься, - сказал он с не меньшей жесткостью.

- Дождусь. Все неудачники спиваются. А ты же неудачник. Образование не получил, профессия твоя нигде не нужна, зарабатывать не умеешь. Или не хочешь? Посмотри, как умные люди устраиваются.

- Уже посмотрел. - Он доел свои бутерброды и допил чай. Действительно, мне целый завод вряд ли украсть. Что ж, поживу в кладовке. Парню с девчонкой и в самом деле давно пора жить в разных комнатах. Коммуналка, так коммуналка. Где наша не пропадала.

- Только, пожалуйста, свою еду в мой холодильник не складывай, - Зоя начала выдвигать дополнительные условия.

- Нет проблем, - кивнул Олег, - ты только у тетки своей мой холодильник забери обратно. А то подарила и меня не спросила.

- Ладно, черт с тобой, пользуйся, - смилостивилась она. - Только имей в виду: ещё раз ко мне полезешь, как сегодня, тебе все ноги переломают.

- Ничуть не сомневаюсь, - он внимательно посмотрел в её злое лицо. Только и я больше не собираюсь объедки с барского стола подбирать. Так что отныне ходи недотраханная.

Он попал в точку, в самое больное и уязвимое место. Ее аж перекосило всю.

- Сволочь! - прошипела бессильно.

- Это точно, - Олег поднялся, подошел к сверкающей раковине, открыл воду, стал мыть свою кружку. - Еще какая сволочь. Раззадорил бабу и отправил домой. Ей хоть "Караул!" кричи.

Он вышел из кухни, оставив без внимания несущиеся вслед вопли. Заглянул в кладовуху. В темное помещение без окон площадью в пять квадратных метров дверь вела прямо из коридора. Что ни говори, а с этой квартирой ему тогда здорово повезло. Во-первых, это был последний кооперативный дом, построенный уже на излете перестройки трамвайно-троллейбусным управлением. Именно возможность получения такого жилья держала городскую лимиту на тяжелой и низко оплачиваемой работе в трампарке. Во-вторых, дом воздвигали по новому проекту, с квартирами улучшенной планировки, поскольку многим начальникам приспичило поменять жилье и разъехаться с повзрослевшими детьми. В-третьих, у него хватило напора и денег вырвать себе трехкомнатную повышенной площади. Ну, и расплатился он за неё шутя. Ведь инфляция начала девяностых годов превратила девять тысяч рублей, подлежащих к выплате по кредиту, в совершенно смешные деньги. Нет, эта квартира далась ему слишком тяжким трудом и напряжением, чтоб вот так просто её бросить из-за загулявшей бабы.

В кладовке следовало навести порядок. Перенести сюда все самое необходимое. Когда Ленка и Сашка приедут из летнего лагеря, чтобы здесь была нормальная жилая комната. Пусть тесная, зато уютная.

НОЧНЫЕ ПРОГУЛКИ КОРОВ

Работа лечит. По крайней мере, тоску и дурные мысли. Поэтому Олег с утра и до позднего вечера следующие два дня провел на комбинате. Мужиков-слесарей он не стал посвящать в тонкости предстоящей операции. Меньше знают - крепче спят. Шесть работяг сноровисто развинтили поточную линию разлива жидких продуктов в мягкую полиэтиленовую тару. Выходить на работу ни у кого из них особого желания не было, но Олег сразу пообещал расплатиться наличкой.

С главным инженером Олег продолжил общение. Посещал его кабинет и докладывал, что народ готов бунтовать и пикетировать. Что родное предприятие рабочий класс не отдаст в жадные лапы муниципально-банковских хапуг. Он даже согласовывал с ним тексты плакатов и план возможных действий. На второй день главный инженер целый штаб у себя в приемной организовал. Собрал особо надежных и ценных людей: председателя профкома шуструю бабенку с вороватыми глазками; пару каких-то изъеденных молью комсомольцев двадцатых годов, увешанных тусклыми значками ударников первых пятилеток; начальника охраны с наганом в кобуре на жирной заднице; востроносую тетку из планового отдела, обычно занимавшуюся похоронами и юбилеями; бывшего парторга, а теперь заведующего лабораторией качества и пару просто горластых баб из цехов.

Чтобы взбодрить своих слесарей, Олег в первый же день выдал им к обеду по пятьдесят рублей. К вечеру бригада напилась. Пришлось их обругать матом и выгнать, чтоб к утру проспались. Но он и один неплохо поработал, отсоединив все электродвигатели. Их он с помощью тельфера погрузил в алюминиевые лотки для творога, обернул упаковочной бумагой. Лотки с электродвигателями составил на поддон, поставленный на грузовую тележку. Кабели тоже все смотал. За кабелем нужен глаз да глаз, а то охотники за цветными металлами мигом оприходуют и сдадут в заготпункт по десятке за кило.

На второй день демонтаж линии был закончен весело и быстро. Отдельные крупногабаритные узлы выкатили на тележках в задние ворота цеха и откатили к бетонному трехметровому забору. Тут и оставили. Олег каждому слесарю выдал по сто долларов и триста рублей. При этом строго-настрого приказал держать язык за зубами. Сам же остался в цехе, чтобы стереть всякие следы разливочно-фасовочной линии. Выломал торчащие из бетонных оснований анкерные болты, замел мусор. А потом, используя тельфер, как лебедку, на это место не поленился втащить двухкубовый бак из нержавейки и воздвигнуть несколько штабелей лотков и ящиков. Конечно, начальник цеха и обслуживающие линию операторши сразу заметят пропажу, но вряд ли удивятся. Много невероятных исчезновений произошло у них на глазах в последние годы. Так что, скорее всего, никаких вопросов никому задавать не станут.

Примерно в начале двенадцатого ночи к высоченному бетонному забору молкомбината подкатил КрАЗ-автокран. В этом месте забор выходил к железной дороге, а за ближайшим углом активно шумела проезжая улица. Олег, приставив изнутри к ограде лесенку, наскоро сколоченную из всяких случайных досок, забрался наверх и помахал крановщику. Тот подъехал поближе, спокойно откинул и закрепил опорные лапы, залез в кабинку и маханул стрелу крана через ограду.

В это самое время прямо перед проходной молкомбината остановился мотоцикл. Малый в вышорканной кожанке принялся гонять двигатель своего мотоцикла на холостых оборотах. Из выхлопной трубы вылетали искры, клубился вонючий дым. Труба чихала, стреляла и тарахтела. Охранник Будка не вытерпел такого громкого беспорядка и пошел ругаться. Полчаса он безуспешно пытался прогнать парня. Тот заявил, что на проходную не лезет, улица принадлежит всем, и нечего к нему привязываться. На помощь Будке вышел его напарник, поскольку на темное время суток режим экономии заработной платы не распространялся, и на проходной по ночам дежурили двое.

Пока охранники слушали треск мотоциклетного движка и орали сами, автокран перекинул через забор все узлы разливочной линии. Погруженные в кузова двух КАМАЗов, они уехали в неизвестном направлении. Крановщик собирался уже сматывать трос, но Олег бросил ему с забора зеленую бумажку с портретом Бенджамина Франклина. Тут подкатил задрипанный "Москвич" с прицепом и тоже встал под погрузку. Деревянный поддон с электродвигателями как раз уместился в прицеп. Еще бы, ведь Олег предварительно все габариты промерил.

Интересно, что в те полчаса, что длилась погрузка, мимо, вдоль железнодорожной линии прошло человек десять. Никто из них особо не заинтересовался ночными погрузочными работами, хотя поглядывали. Даже посмеивались одобрительно, наблюдая, как стрела крана выуживает из-за высокой ограды железные механизмы. Давно миновали времена, когда бдительные советские граждане немедленно стучали в органы обо всех подозрительных явлениях. Нынешние россияне предпочитают не вмешиваться. Тем более, что представители органов, как правило, резко отрицательно реагируют на всякие попытки возбудить их к работе. Поэтому ни крановщик, ни шоферы грузовиков, ни Олег не комплексовали и не обращали внимания на прохожих.

Убедившись, что "Москвич" благополучно отчалил, Олег слез с ограды, и оттащил неказистую лесенку в захламленный угол комбинатского двора. Здесь, среди ржавых холодильников и разукомплектованных агрегатов он её быстренько разломал, а дощечки разбросал. Заметя таким образом последние следы преступления, он как ни в чем не бывало прибыл на проходную.

Поскольку Будка с напарником оказались увлечены дебатами с мотоциклистом, Олег спокойно покинул территорию комбината сквозь незапертые двери. Бдительная охрана проморгала его неурочный выход, а посему и речи не могло быть о каких-то докладных и объяснительных. Впрочем, Олег и не думал скрываться под шумок. Он сам подошел и первый заговорил.

- Я смотрю, вы уже и на улице людей хватаете? - сказал он осуждающе.

Тут двигатель мотоцикла заглох и наступила, условно говоря, ночная тишина. Только близкий стук железнодорожных составов нарушал её. Да рев двигателей дальнобойных тягачей, под покровом темноты пересекающих город, вместо того, чтобы цивилизованно объехать его по пятидесятикилометровой дуге.

- А ты откуда взялся? - не на шутку обеспокоился Будка.

- Да так, - мягко ответил Олег, - корову прогуливал.

И он подмигнул охраннику. Но тот оказался настроен серьезно и игривость Олега его только раззадорила.

- На территории, что ли, болтался? - Будка смотрел с подозрением.

- Кто-то же должен за порядком следить, когда охрана бродит неизвестно где. - Олег и не думал отпираться. - На проходной никого, все нараспашку. Хоть разливочную линию выноси, никто и не почешется. Вот что мне теперь с вами делать - заставить объяснительную писать или ограничиться устным порицанием?

- Нет, это ты объясняй, чего на комбинате ночью делал! - завелся Будка и сразу перешел на крик.

- Чего, чего... - Олег задумчиво почесал затылок. - Выполнял особо важное задание. Ручки к плакатам приколачивал, шарики надувал, портреты членов Политбюро реанимировал, красные флаги утюгом отпаривал. - Он говорил с нескрываемой усмешкой. Парень на мотоцикле, подняв прозрачное забрало шлема, выронил от смеха сигарету, которую собирался прикурить. А Олег продолжал импровизировать. На душе у него было легко и весело, слова текли сами: - Завтра с утра несанкционированный митинг. Вы разве не в курсе? По всему городу программки висят. Все как положено: народное шествие, скандирование лозунга "Банду Ельцина - под суд!", выступления согласно списка и драка с ОМОНом. Специально для этого дела профком пятьсот студентов пригласил. В заключении - молочный фуршет и праздничная дискотека под духовой оркестр. Явка обязательна.

- Ты нам зубы-то не заговаривай, - неуверенно предложил Будка.

А его напарник озабоченно спросил:

- Так у нас смена до семи утра. И что, так без отдыха прямо на митинг?

- Отдыхать, папаша, будем, когда капитализм построим, - веско сказал Олег.

- Митинг какой-то придумали, - недовольно забубнил охранник и побрел на свой боевой пост внутри проходной.

Но не таков был бдительный служака Будка. Ему мало было исполнить свой долг, ему настоятельно требовалось его перевыполнить. Он и не думал отвязываться.

- Нет, ты объясни, чего делал.., - начал снова Будка.

- Что ты пристал, как грузин к блондинке на сочинском пляже? - оборвал его Олег и внимательно оглядел. - Нет, ты не просто Будка. Ты - Будка собачья!

С этими слова он повернулся и пошел прочь. Надо сказать, что охранник Будка ненавидел, когда его обзывали этой кличкой. Это была смертельная обида, влекущая за собой смертельную вражду.

- Погоди! - разъяренно заорал он вслед. - Небось, каждый день по два раза мимо ходишь. Я тебе покажу!

- Ты своей бабке покажи, пусть удивится! - крикнул в ответ Олег.

Изрыгая угрозы и проклятья, Будка скрылся таки за дверями проходной, заперев их изнутри на железный засов. Делясь обидой с напарником и строя планы жестокой мести, он и не подозревал, что обидчик возвращается. А Олег подошел к мотоциклисту и спросил:

- Привез?

- Ага, - кивнул тот. - Давай деньги. Надо было больше запросить, а то такая, блин, заморочка...

- Не боись, - успокоил его Олег, - я не начальство, с оплатой не нажгу. - Где оно? В коробке, что ли?

Мотоциклист отвязал от багажника позади сиденья большую квадратную коробку. В таких обычно носят торты из кондитерских. Олег, посмеиваясь, направился к забору возле проходной. Он аккуратно разодрал коробку, удалив стенки. Осталось дно, на котором лежала фанерка. На фанерке тоже лежало нечто. Олег примерился и махнул фанеркой. Нечто улетело через забор и смачно плюхнулось на асфальт. Олег швырнул фанерку в пыльные кусты и побежал к мотоциклу.

Он устроился на длинном кожаном сиденье позади мотоциклиста, тот дернул ногой, двигатель сразу завелся. Только теперь не фыркал, не стрелял, а тарахтел ровно и негромко. Через двадцать минут они заехали в скопище железных гаражей, где уже стоял "Москвич" с прицепом, затянутым брезентом. Втроем они закатили прицеп в один из гаражей. Олег запер ворота, положил ключи в карман и щедро расплатился с водителем "Москвича" и мотоциклистом.

В это самое время охранник Будка, суровый от злости, отправился проверять подведомственную территорию. Он свирепо крутил фонариком, словно пытался застать врасплох нарушителей режима и расхитителей бывшей социалистической, а ныне непонятно чьей собственности. Большой мутный круг желтого света выхватывал облупленные стены, бетонный забор и ползущие по стенам цеха толстые трубы, укутанные в растрепанную стекловату. Только под ноги себе он не светил. Поэтому чуть не поскользнулся, с хлюпаньем ступив во что-то липкое и, он это сразу инстинктивно почуял, - мерзкое.

Подсветив, Будка с отвращением обнаружил, что одной ногой стоит в полужидкой лепешке самого гнусного вида. Асфальт вокруг покрывали не менее гнусные брызги. Про запах и говорить не стоило - натуральное коровье дерьмо.

- Сволочь! - тоненько заскулил Будка, не в силах поднять ногу, словно приклеенный. - Кулацкое отродье!

Его напарник был потрясен, когда раскрылась дверь проходной и в проеме возник Будка, как аллегория несчастья. Правую ногу он поджимал, словно хромая собачка. На заляпанный ботинок страшно было смотреть. Впервые в жизни лицо идейного охранника выражало не тупую решимость и правоту, а недоумение, переходящее в патологическую растерянность. Даже слюна свесилась с нижней губы.

- Вражина! - всхлипнул Будка, и скупые военные слезы скользнули в седую щетину на обвисших щеках. - Как? - спросил он тихо, но с душераздирающим подвывом. - Как этот гад провел корову?

НЕ НАЗЫВАЙТЕ МАСТЕРА ЛОХОМ

Пункт приема стеклотары в железном гараже открылся с запозданием.

Беспокойная толпа у ворот уже начала нетерпеливо возмущаться и даже слегка скандалить, когда появился припозднившийся Алик. Его лицо в частых пороховых крапинах, окаменевшее в детском изумлении, не вызвало положительной реакции. И простые не выспавшиеся бомжи, и говорливые пенсионерки, и дрожащие с похмелья нашатыри, и даже неопрятные подростки, пропахшие клеем "Момент" - все подняли требовательный гвалт. Сердито отругиваясь, Алик отпер два увесистых гаражных замка и со скрежетом распахнул одну створку ворот. Тут подоспел Рустик, постоянно подтягивая свои штаны цвета звездной южной ночи, принялся выбрасывать в толпу обшарпанные пластиковые ящики.

Страждущий народ сразу отвлекся на битву за тару, и через пять минут все вошло в обычную колею. Толпа быстро оформилась в нормальную очередь, ящичные ячейки споро заполнились мытыми водочными бутылками. Грязную стеклотару фирма не принимала. За принятую платила звонкой монетой, иногда мелкими бумажками.

Подошел Олег, уселся на фанерный стул, выставленный сбоку от сарая. Очередь уже почти прошла. Прямо возле ворот возвышался штабель наполненных бутылками ящиков. Подошел Алик, смахнул пот с крапчатой физиономии, присел на соседний стул, выпятив брюшко - изобразил кавказского начальника.

- Здорово, Мастер, - поприветствовал, глядя куда-то в сторону киосков мини-рынка. - Чего такой весь печальный?

- С женой проблемы, - вздохнул Олег, слегка поделился наболевшим.

- Э-э, какие проблемы могут быть? - всплеснул руками Алик. - Баба место знать должна. Выступает на тебя, да?

- Хуже. - Олег тоже посмотрел в даль, но ничего успокаивающего не увидел. - Хотя и выступает тоже. Короче, разводимся мы с ней.

- Другого нашла, да? - сразу сообразил Алик.

- Вот именно, - подтвердил Олег.

- Как так можно! - удивился Алик с интонацией, идеально подходящей его неподвижному лицу. - Таких сразу резать надо. Вы, русские, своих баб совсем распустили. Они у вас беспредел творят. Делают, что хотят. Потому что вы все лохи!

- Так уж и все? - не поверил Олег.

- Вот ты точно лох! - Алик даже пальцем ткнул, чтоб Олег не думал, будто речь идет о ком-то другом. - Оттого и баба тебе изменяет.

- Раньше был, может быть, - мрачно согласился Олег, - а сейчас уже другой.

- Все равно лох! - безапелляционно заявил Алик, подводя итог дискуссии. - Сюда зачем пришел?

- За деньгами. Юсуф обещал оставшееся отдать за разливочную линию.

- Не будет Юсуфа сегодня. - Алик сообщил эту новость с явным удовольствием. - Завтра, наверное, тоже не будет. Я же говорю: ты - лох. Он засмеялся. - Хоть ты и Мастер, а все равно лох.

- Насчет мастера это ты правильно заметил, - сказал Олег, вставая со стула. - Линию ведь кто-то собрать и отладить должен.

- Э-э, денег дадим, нам и соберут и отладят. Юсуф уже узнал, где специалисты есть. "Торгмашсервис", слышал?

- Значит, кинули меня, - констатировал Олег. - Да ещё и лохом обозвали.

- Не, погоди, тебя никто не кидал. Начальника твоего немного наказали. Так он сказал, что не продает. Сами, сказал, украдите. Так? А кто же за украденное платит?

- А как мне после этого на работу ходить, вы подумали? - Олег говорил спокойно, без тени недовольства, не то что возмущения. - Он ведь с меня живого шкуру спустит.

- Что делать, дорогой, - посочувствовал Алик, - значит, ты попал.

Приняв бутылки у последнего бомжа и отсыпав тому положенную мелочь, подошел Рустик. Подтянул штаны и закурил. Посмотрел на Олега с нескрываемым превосходством.

- А вы, значит, не попали? - усмехнулся Олег. - Тогда попробуйте собрать линию без электродвигателей, дозатора и пульта управления. А то, вишь, лоха нашли.

Он повернулся и неторопливо отправился восвояси фланирующей походкой, сложив руки за спиной.

- Эй, Мастер, стой! - заволновался Алик. - Какой электродвигатель?

- Спроси в "Торгмашсервисе", - посоветовал Олег, - там специалисты. Привет Юсуфу! Скажите, лохи ждут денег в двенадцать часов. Иначе может сдавать железо в металлолом.

И ушел, оставив азербайджанцев в паническом настроении. До них, наконец-то, дошло, что самые важные части агрегата до них не доехали, а остались в залоге.

* * *

На асфальтовом пятачке перед проходной молкомбината тусовалась неорганизованная толпа человек в полста - протестный электорат. Так метко обозначил её специально приглашенный гость - депутат городской думы из бывших врачей-демократов. Сошедшиеся после довольно продолжительной разлуки коллеги обсуждали успехи и проблемы дачного овощеводства, перспективы родного предприятия и воровские замашки власть предержащих. Несмотря на многомесячную невыплату зарплаты, истощенных дистрофиков в толпе не наблюдалось. И это только один из необъяснимых феноменов экономики переходного периода.

Потолкавшись среди людей и свернутых плакатов, Олег попал в общий список присутствующих, который составляла профсоюзница с вороватыми глазами. Она же объясняла присутствующим значение проводимого мероприятия. Дескать, комбинат хотят прикрыть и всех уволить без выходного пособия. Народ клялся стоять насмерть. Особенно, когда узнавал, что всем, кто пришел бороться и не сдаваться, будут выдавать зарплату.

Знакомые слесаря тоже были тут как тут. Разминались пивком накануне решительной битвы. Они многозначительно подмигивали Олегу и дружески приглашали присоединиться к акции протеста:

- Сто грамм наркомовских замахнешь, Лександрыч?

Но Олег корректно отклонил предложение и, помелькав, незаметно покинул ряды борцов. На встречу с Юсуфом он специально опоздал на полчаса. Тот нервно таскал свое брюхо взад-вперед возле железного сарая, не мог усидеть. Увидев Олега, замахал руками, пошел навстречу. Толстые усы встопорщились, как щетинные ершики для мытья пустых бутылок.

- Эй, Мастер, обиделся, да? Ребята шутили, глупость сказали, а ты сразу плохое подумал. Держи пятьсот долларов.

- А ещё тысячу? - поинтересовался Олег, пряча доллары в карман.

- Слушай, сейчас пока нет. Честное слово, отдам, когда аппарат наладим.

- Несерьезный ты человек, Юсуф, - сокрушенно покачал головой Олег. Нельзя с тобой дело иметь. Лучше ты у кого-нибудь займи недостающее. Да, вот хоть у Рустика. А то, сам знаешь, проценты набегут, дивиденды упадут...

- Что ты говоришь! Я серьезный человек. А тебе как верить? Деньги взял, а гарантий никаких?

- Видишь ли, двигатели эти специально синхронизированы, их другими заменить нельзя. Так что тебе все равно их выкупать придется. А, главное, тут Олег испытующе посмотрел на нервничающего азербайджанца, - мне тоже заработок нужен. Как же я буду линию монтировать, если она некомплектна?

Юсуфу пришлось капитулировать и платить контрибуцию. И, чтобы пережить этот удар по самолюбию, он все-таки решил испортить Олегу настроение.

- Будешь обманывать, тебя прирежут. Понял? С нами шутить не надо. Э, Мастер, а баба твоя со всеми спит? Может, приведешь?

Олег пристально посмотрел на Юсуфа.

- А давай на обмен, - предложил, не отводя холодных глаз, - ты - мне, я - тебе. Потом спросим у них, чьи мужики лучше.

* * *

Сидя в своей кладовухе, Олег смотрел на стеллаж, забитый разным барахлом, и думал о своих жизненных перспективах. Ничего светлого впереди не маячило. Мрак и туман. Смело можно было предположить, что жизнь не удалась. Диплом не получил. Ушел с третьего курса политехнического, чтобы жена-студентка могла и учиться, и детей рожать. Профессиональной карьеры не сделал, а сейчас даже и работу потерял. Семья разрушена. Жилье - кладовка в коммуналке с общей кухней.

Он старался не думать о Зое, но не получалось. В памяти непроизвольно всплывали случаи и ситуации, которым он не придавал значения. В общем-то, женщина вела себя так, как большинство женщин. Имела мужика, который её обеспечивал. Вдруг подвернулся другой, обеспечивающий гораздо круче. Дети, семья - все по фиг. Сдурела баба от халявных бабок.

Одного он не понимал. В деньгах разве лишь не купается, а мужа до полусмерти запиливала, что зарплату не получает. Значит, твердо решила от него избавиться. Но не объявила прямо, дескать, другого полюбила и буду век ему верна, а вот таким способом. Выдавливает из собственного дома.

Что-то переменилось в мире, а он и не заметил. Все стало не так, разладилось и перевернулось. Раньше воровать было стыдно, а сейчас почетно. Те же самые директора, бывшие члены райкома партии, гребут руками и ногами. Кто сумел, тот и съел. И сам Олег, умыкнув с родного предприятия целую линию, испытал приступ радости, а не стыда. Впрочем, какое оно родное, это предприятие? Частная собственность директора, главного инженера и ещё нескольких акционеров. Как-то так странно получилось, что все принимали участие в приватизации, а досталось все горстке начальников. Кинули работяг, а те и не заметили. Теперь вот банк начальников кинул, те тоже моргают, ничего понять не могут. Потом какой-нибудь кредитор банкиров нажгет. Так и ходит денежка по кругу. Только тем, кто своими руками коров доит, молоко разливает и гайки крутит, почему-то ничего не достается.

Значит, или становишься, как они, или тебя используют и выбросят. Значит, надо влезть в тот круг, где деньги крутятся, и урвать свою долю. Значит, тоже нечего церемониться с хапугами, которые все под себя гребут. Они нас грабят, а мы что, лохи? Нет, мы - трудяги. И, по крайней мере, на часть этих денег имеем законное право. И мы эту свою долю возьмем.

Олег вынул из кармана и пересчитал полученные от Юсуфа полторы тысячи долларов. Это его законная доля. Запас про черный день.

ВЛАСТЬ И ВОДКА

В социалистическую эпоху, когда народное творчество было национализировано и поставлено на службу якобы этому же самому народу, главным и самым массовым литературным жанром сделался анекдот. В коротких матерных притчах как нельзя точнее отразился национальный русский характер. Анекдот стал тем самым кладезем лукавой народной мудрости, откуда каждый нуждающийся мог почерпнуть ответ на любой животрепещущий вопрос.

Итак, однажды в период, именуемый горбачевской засухой, сам "минеральный" секретарь Михаил Сергеевич Горбачев, озабоченный слабыми результатами своей антиалкогольной кампании, приехал на завод. Там он подошел к токарю, точившему на станке деталь, и спросил: "Вот, если водка будет стоить десять рублей, вы будете пить?" "Конечно!" - ответил рабочий. Следует напомнить, что самая дешевая водка, "андроповка", стоила в то время четыре пятьдесят, а зарплата в двести рублей считалась весьма приличной. "А если двадцать пять?" - не унимался партийно-государственный лидер. "Будем," - коротко ответил рабочий. "Ну, а если сто рублей?" - вышел из себя Горбачев. "Да хоть двести! - работяга вытер замасленный палец о халат и ткнул им в деталь. - Эта хреновина как стоила, так и будет стоить бутылка!"

Именно пол-литровая бутылка водки была всеобщим эквивалентом, а вовсе не советский рубль, пренебрежительно именуемый "рваным". "Жидкая валюта" это звучит гордо. Именно водка оказалась обеспечена всем достоянием СССР. За водку можно было достать все, что душе угодно, даже то, что в принципе достать нельзя. А за рубли можно было купить только то, что лежало на небогатых прилавках.

Отсюда легко сделать вывод об особой роли водки в экономике страны. Довольно простой пищевой продукт далеко не первой, честно говоря, необходимости оказался важнейшим фактором наполнения бюджета и регулятором денежного обращения. Это не считая попутных социальных и политических функций.

В период половинчатых реформ водка является не только источником веселья, забвенья и похмелья, но и источником так называемых "живых" денег. Предприятия, страдающие от лихоимства собственных директоров и всеобщих неплатежей, не имеют или делают вид, что не имеют, денег для положенных отчислений в бюджет, особенно в местный. Поэтому в ходу всякие взаимозачеты, казначейские обязательства, векселя, налоговые освобождения и прочая туфта, и только водка всегда дает настоящие, "живые", деньги. Вот почему к ней с таким трепетом относятся даже абсолютно не пьющие депутаты.

Всякая власть периодически стремится припасть к источнику "пьяных" денег. Но не всякой это удается. Если ликероводочный завод является частной собственностью или федеральной, то местное правительство ничего сверх положенного оттуда не почерпнет. Зато готовая продукция, вышедшая за ворота родительского предприятия, уже не так защищена. На своем пути к граненому стакану водка становится легкой жертвой фискального набега.

Уровень притязаний местного руководства прямо пропорционален властным полномочиям. Например, районная власть выдает лицензии на право торговли напитками крепостью свыше двенадцати градусов. Киоск, торгующий только пивом и шампанским, малорентабелен, поэтому лицензии приобретаются в больших количествах. Срок их действия бывает разным. В депрессивных районах обычно шесть месяцев или год, а там, где экономическая жизнь бьет ключом, лицензию требуется обновлять раз в квартал. Естественно, уже по новой, более высокой цене.

Мэрия крупного города, такого, например, как столица Уральского края Горнозаводск, получает арендную плату за землю под киоском. И за разрешение на его установку. Естественно, она заинтересована, чтобы киоски были большими и менялись почаще. Поэтому примерно раз в два года городская дума принимает постановление, направленное на совершенствование и упорядочение мелкой розничной торговли. Главным пунктом становится тот, где речь идет о торговом зале. То есть торговать водкой можно только имея зал не менее шести квадратных метров. Торговцы возмущаются, но киоски быстро меняются на павильончики с входной дверью и залчиком.

Ходят упорные слухи, что крупные торговые фирмы лоббируют в Думе пункты постановления, касающиеся площади торговых залов. И это похоже на правду, поскольку последнее постановление требует уже общую площадь зала не менее двенадцати метров. И это ощутимо снижает конкурентность павильонов по отношению к обычным магазинам. Теперь и они должны платить аренду за "воздух".

Зато губернские власти могут обложить налогом каждую бутылку на территории края. Точнее, имеют право. Ведь возможности отследить каждую бутылку нет ни у кого. Это все равно что попытаться отследить каждого таракана - попрячутся по щелям и просочатся за плинтусами. Пока мебель двигаешь, они уже по вентиляции всем табуном ушли. Но бутылки, к счастью, самостоятельно ходить пока не научились, и их легко можно накрыть прямо на складах и торговых точках. А после этого заклеймить специальной наклейкой.

Вообще-то на каждой бутылке уже наклеена полоска акцизной марки. Это значит, что государственная казна взяла свою долю. Но местной казне "живые" деньги нужны не меньше. Так что появление региональных марок диктуется элементарной логикой развития местного самоуправления. После того, как такие марки появились в Москве, прецедент был создан.

Идея введения "краевого знака соответствия" вызрела в недрах местного министерства финансов, понятно, с оглядкой на удачный московский эксперимент. Но расчеты показали, что краевой бюджет этот налог серьезным образом не обогатит. Пятнадцать-двадцать миллионов рублей в год вряд ли заткнут бюджетные дыры. Эти деньги просто растворятся без осадка в общей массе проблем. Но если их не растворять, если вывести за рамки бюджета, это будет грозная финансовая сила. Главное, этими деньгами можно будет манипулировать без оглядки на областную думу, где слишком сильно влияние оппозиции. А краю давно требовался секретный фонд, этакая "черная касса", средства из которой можно было бесконтрольно расходовать на политические цели. Впереди маячили выборы, а проведение массированных кампаний в средствах массовой информации требовало немалых вливаний. Да и лоббировать интересы региона в столичных коридорах и кулуарах гораздо легче при наличии свободных денег, чем без них.

Но вот так просто выносить на Облдуму вопрос о введении знаков соответствия нельзя. Оппозиция обязательно провалит. Ситуация должна созреть. Оппозицию следовало загнать в безвыходное положение, чтобы она, скрипя зубами, все равно голосовала бы за.

Вот почему губернатор края, его правительство и краевое управление внутренних дел так решительно поднялись на борьбу с фальсификаторами алкоголя. Сначала требовалось раскачать общественное мнение.

В ПЕЩЕРЕ КАМЕННОЙ

На сборку линии Олег собрался было подрядить пару-тройку слесарей с комбината, но передумал. Ни к чему им знать все концы. Мало ли, проболтаются по пьяному делу, а за украденное оборудование можно и срок схлопотать. Но Юсуф сказал, что подсобников найдет, и вопрос отпал.

На следующий день Юсуф повез Олега на свою промышленную базу, где предстояло смонтировать линию. Это оказалось за городом в местечке с поэтичным названием Глубокий Источник. Олег только хмыкнул, когда прочитал эти слова. И с воодушевлением пропел: "В пещере каменной нашли источник водки, дорога шла на мясокомбинат!" Его наниматель не знал этого старинного гимна советских студентов, а потому недоуменно покосился. Но ничего не спросил.

Когда на одном из съездов КПСС была принята знаменитая Продовольственная программа, после которой уральская промышленная глубинка окончательно села на продуктовые талоны, в Глубоком Источнике одному из оборонных заводов выделили земли под подсобное хозяйство. Богатое предприятие выстроило ферму, гараж, тридцатиквартирный дом для работников и торговый центр, способный вместить под свои своды все население поселка вместе с заезжими кумовьями.

Потом разразилась перестройка с конверсией. Оборонный директор заявил, что не будет делать кастрюли, хотя его уговаривали конструировать навигационное оборудование для рыболовного флота. Завод быстро разорился, а взрослые дети директора практически задаром приватизировали пригородное хозяйство. Но вскоре выяснилось, что расходы на освещение и обогрев пустующей коробки двухэтажного супермаркета превышают валовый доход от торговли. Дети срочно продали торговый центр, отдав в придачу гараж и пустую ферму. Коров с фермы ещё раньше раздали работникам в счет зарплаты. Как раз на каждого по коровенке пришлось. А комбикорм они ещё раньше весь разворовали.

Вот эту пустую ферму и арендовал Юсуф. Коровник несколько раз переходил из рук в руки, и, можно подумать, переходил с тяжелыми боями. Во всяком случае, выглядел он, как после хорошего артобстрела: окна выбиты и крыша в дырах. Но местные безработные уже начали ремонт за вполне умеренную плату

Олег прогулялся по запущенному помещению, прикидывая, где лучше установить линию. Над головой весело матерились ремонтники, забивая рубероидом проломы в крыше. Узлы разливочной линии были выгружены на бетонный пол. Распределительный щит на ферме оказался разломан, внутренняя проводка срезана. Но наружная электрическая линия каким-то чудом уцелела. До проводов, высоко поднятых на гладких бетонных столбах местные добытчики цветного металла ещё не успели добраться. Сохранился даже водопровод. Естественно, все краны, трубы и автопоилки внутри коровника давно исчезли, но проложенную под землей магистраль никто не тронул.

Конечно, Юсуф не обрадовался, когда Олег сказал, какой потребуется кабель и сколько труб. Он, видимо, думал, что агрегат работает, как вечный двигатель, не потребляя никакой энергии. Но записал потребное, чтобы не забыть.

Тут послышался звук двигателей подъехавших автомашин. Олег высунулся в разбитое окно и увидел, что к коровнику подкатил бежевый "жигуленок" рябого Алика. Похоже, он указывал дорогу идущему следом КАМАЗу-молоковозу с огромной желтой цистерной. Появление его здесь выглядело вполне логично, как-никак молочная ферма. Правда на ферме давно выветрился коровий дух. Так и в цистерне с надписью "Молоко" плескался более калорийный продукт спирт.

Двое смуглых парней распахнули широкие ворота в торце коровника, и молоковоз вкатился внутрь. Зашипев тормозами, он замер возле стены. Как раз в том месте, где стена не имела окон. Дверцы кабины распахнулись, и на бетонный пол спустились по разные стороны машины два кавказца.

Олег с любопытством посмотрел на них. Один, толстый, напоминал утомленного жарой бегемота. Во втором просматривалось что-то обезьянье, Взгляд, пожалуй. Смотрел из-под нависших надбровий серьезно, словно горная горилла. А вот размерами удался, скорее, в гиббона. Невелик росточком. Впрочем, и взгляд при всей серьезности оказался какой-то затравленный, беспокойный. "Из зоопарка сбежал, что ли?" - подумал Олег.

С этим беглым гиббоном Юсуф расцеловался, как с братом. Потерлись друг о друга небритыми щеками. Покричали радостно гортанными голосами.

- Вот, - сказал Юсуф, обращаясь к Олегу, - это Мамед. Будет здесь твоим начальником.

"На хрен бы он мне сдался сто лет! - внутренне возмутился Олег. Нашелся начальник на шею." Но виду не подал, пожал протянутую потную руку и представился:

- Мастер.

Даже сам не понял, почему назвался этой кличкой, а не своим настоящим именем. Может, таким способом отстранился от притязаний на душу. Ограничил взаимные отношения чисто деловыми. Но Мамед только кивнул, не выразив ни малейшего удивления. Наверное, решил, что это обычное русское имя.

Хитрый Юсуф, оказывается, решил использовать Олега на полную катушку. Чтобы тот не только линию установил и отладил, но и прочими работами занимался, начиная с электрики и водопровода, вплоть до уборки мусора. Мало того, он и жить на время работ предложил прямо в коровнике. Благо, там имелись подсобные помещения и даже красный уголок.

Подумав и поторговавшись, Олег согласился. В городе все равно делать было нечего. Каждый вечер сталкиваться с Зойкой и выяснять отношения не хотелось. А подсобка ничем не хуже кладовухи. Даже лучше, поскольку окно есть. Правда, его ещё предстояло застеклить. А ещё надо было привезти матрас, кое-какое необходимое барахлишко и инструмент. Поэтому решили, что Мамед или Алик привезут Олега на следующий день.

ВСТАЕТ НА БОЙ УРАЛЬСКИЙ КРАЙ

Кампания по борьбе с фальсифицированной водкой (она же левая, она же паленая, она же бодяжная) получила широкую поддержку масс и, что особенно важно, всех ветвей власти, политиков и предпринимателей. Началось мероприятие с пресс-конференции в Крайздраве. Выступали главный токсиколог края, главный нарколог и главный санитарный врач. Приведенные данные шокировали общественность. Оказывается, отравление алкогольными суррогатами и поддельной водкой стало причиной смерти двадцати семи тысяч россиян на протяжении прошлого года. Доля Уральского края за тот же период - 897 смертей. По этому показателю край вышел в России на непочетное первое место.

Правда, отмечалось, что в конце восьмидесятых, в разгар антиалкогольной кампании, за год в стране погибало до сорока тысяч человек. Но нынешние цифры абсолютно не радуют, поскольку раньше гибли почти исключительно от суррогатов и самогона, то теперь сплошь от фальшивого алкоголя. Дихлорэтан, метилен и другие агрессивные жидкости убивают по всему краю не более тридцати-сорока человек за год. И если бы не торговля бодяжной водкой, восемьсот пятьдесят человек остались бы жить. А теперь остались только вдовы и сироты.

Для журналистов была устроена экскурсия в токсикоцентр, где хрипели аппараты принудительной вентиляции легких и лежали под капельницами, выпучив невидящие глаза, небритые колдыри и одутловатые синюшные бабы. Что ни говори, а жертвами недоброкачественных напитков было занято большинство коек в реанимации и палатах для отходняка. Основной наплыв пациентов начинался поздним вечером и продолжался до утра. По выходным, праздникам и в дни получек поток удваивался.

Средства массовой информации забили тревогу. Тут же звонким эхом откликнулась налоговая инспекция. Налоговики тоже провели пресс-конференцию, в ходе которой большое внимание уделили "пьяным" доходам бюджета. Оказалось, что многие колдыряют мимо государственной казны. Ведь фальшивая водка вся без исключения обращается в "черный нал", и от этих денег фискальным органам не перепадает ничего. Акцизы, естественно, тоже не платятся. А ведь это, как заверили налоговые начальники, "задержанные учительские зарплаты, детские сады и обороноспособность страны".

Торговая инспекция не собиралась устраивать никаких пресс-конференций, но общественность в лице председателя краевой думы принудила.

- Да, - виновато подтвердил главный инспектор края, - по нашим оценкам половина всего продаваемого алкоголя - натуральная паленка. Последние проверки показали печальную тенденцию: если раньше левая водка встречалась почти исключительно в киосках и мелких лавочках, то теперь ею не брезгуют и крупные магазины, даже солидные супермаркеты. К сожалению, мы можем только провести экспертизу, изъять некачественный товар и наложить на нарушителей относительно небольшой штраф. Бороться же с этим явлением должны те, кто наделен полномочиями. В первую очередь это правоохранительные органы.

Но правоохранительные органы отмалчивались.

Тем временем в местной прессе на правах рекламы была опубликована серия статей с призывом к гражданам соблюдать бдительность. Покупателям разъясняли, что нельзя покупать водку в киосках. Там их обязательно обманут и подсунут суррогат. Чем водка дешевле, тем она подозрительней. Отличие подделок так же в том, что уровень налива водки в бутылку не соблюдается, на этикетках нет штампа с датой изготовления, сами этикетки бледные и наклеены криво. Чтобы не умереть в мучениях, надо покупать только водку знакомых марок в фирменных отделах и магазинах фирмы "Алгон". Стоит ли говорить, что публикацию статей оплачивала именно фирма "Алгон", крупнейший в крае производитель ликеро-водочной продукции.

Не остались в стороне и краевые власти. Премьер краевого правительства высказался в том духе, что потери бюджета от недобора налогов, акцизов и других сборов составляют огромную сумму. Если бы удалось эти деньги собрать, то правительство в два счета рассчиталось бы с бюджетниками области, которым задолжало зарплату за шесть месяцев.

В считаные дни идея борьбы с поддельным пойлом овладела всеми умами, даже самыми крепкими и устойчивыми. О чем говорить, если глава местных коммунистов, выступая в телепрограмме "Час с депутатом", и тот не обошел популярную тему. Боевито выставив вперед бородку клинышком, тем самым явно подражая памятнику на Октябрьской площади, он двинул зажигательную речь, полную обличительного пафоса.

- Международный сионизьм, - клеймил врага местный вождь краснознаменных, - вкупе с американским империализьмом спит и видит разрушить пролетарское ядро советского народа. Им мало планомерно споить русский народ, теперь они убивают лучший генофонд нации. С этой целью Международный валютный фонд и Центральное разведывательное управление наняли продажную компрадорскую буржуазию. Новоявленные приватизаторы, разграбившие нашу великую родину, теперь фабрикуют ядовитую водку, уничтожая наших детей. Они знают, что пьяный рабочий не выйдет на митинг протеста, не встанет плечом к плечу...

Речь народного трибуна, несмотря на его косноязычие, имела шумный успех. Ее с наслаждением цитировали все, кому не лень. Впрочем, в косноязычии вождя было свое обаяние. Звали его, кстати, Сарвар Насыпов, и был он коренным уральским татарином. И это только подчеркивает его пролетарский интернационализм. Потому что истинный пролетарский интернационализм - это когда и русские, и татары, и башкиры, и все остальные народы все вместе идут бить жидов. Во всяком случае, именно так понял местный вождь призывы другого, более масштабного вождя, отставного генерала с простым русским именем Альберт.

Когда народ хорошо разогрелся и стал спрашивать: "И почему это власть ничего не делает?" - милиция приступила к операции "Суррогат". Оказывается, все это время органы собирали оперативную информацию, копили силы и бензин для "воронков". Операцию снимал на видео пресс-центр МВД и ещё пара вольнонаемных операторов. Смонтированные сюжеты крутили по всем местным телеканалам, где имелись программы новостей. Комментарий обычно звучал так:

"Вчера вечером сотрудниками Ленинского (Кировского, Куйбышевского и т. д.) районного отдела внутренних дел была пресечена деятельность ещё одного подпольного цеха по производству фальшивой водки. Он располагался в гараже. Здесь в антисанитарных условиях четверо граждан, личности которых установлены, занимались производством фальшивой водки. Изъято оборудование, большое количество пробок и этикеток. Оперативники так же обнаружили несколько бочек спирта и бутылки с уже готовой "продукцией". Все работники так называемой ликеро-водочной фабрики задержаны. Прокуратурой возбуждено уголовное дело."

Зрители видели какие-то бочки, шланги и ванны с грязной водой. Испуганные небритые дядьки, одетые в драные спецовки, щурились в объектив. Милиционер с погонами не ниже майорских гордо демонстрировал пачку конфискованных водочных этикеток. Телезрители постепенно начинали приходить в ужас от обилия захваченных цехов. Каждый день им демонстрировали два ликвидированных производства, а по субботам - три. В воскресенье новостей по местным каналам не показывали, милиция тоже отдыхала.

ФЕРМА ПО-РУССКИ, ИЛИ СКОТНЫЙ ДВОР

Окно в подсобке коровника застеклили весьма своеобразно. Его просто заложили на две трети кирпичом, а потом в самом верху воткнули глухую раму размером в две форточки. Поэтому в кандейке Олега всегда царил душный полумрак. Он сколотил топчан из досок, небольшой стол, в уголке на шлакоблоки поставил электроплитку. Обстановочка, конечно, убогая, так ведь не на курорт приехал.

Примерно таким же образом производился ремонт всего коровника. Окна просто замуровывали как попало битым кирпичом и всяким подручным камнем, только кое-где вставляли маленькие рамы со стеклами или вовсе обтянутые полиэтиленовой пленкой. Водопровод "восстановили" с помощью толстых резиновых шлангов. Электрический кабель составили из разных кусков, заматывая стыки изолентой. Юсуф объяснил:

- Мы этот сарай в аренду взяли на год. И что - теперь евроремонт делать? Мы и на это вон сколько денег потратили.

Но Олег мог поклясться, что денег азербайджанцы истратили самый мизер. За работу с мужиками они расплачивались водкой, которую фабриковали прямо здесь, в бывшем красном уголке.

Юсуф вообще в последнее время ходил смурной. Милицейская операция "Суррогат" крепко подкосила его бизнес. Прием стеклотары повсеместно прекратился. Склады ломились от нереализованных бутылок. Даже в коровнике стояло штук пятьдесят мешков с водочными поллитровками. Олег не утерпел, спросил Юсуфа:

- А чего у вас пузыри в мешках? Ящиков не хватает?

- Ящиков всегда не хватает, - веско пояснил босс. - В мешок входит, как в четыре ящика, а места, смотри, как мало занимает. - А потом подумал и добавил: - И не видно, что внутри лежит. Может, картошка...

Олег потихоньку монтировал линию розлива. Мог бы быстрее, но не хватало квалифицированных помощников. Привезли на подмогу какого-то автослесаря дядю Вову, и тот замучил его своей болтовней. Молча работать не мог, надо было обязательно пересказать всю свою жизнь от самого рождения. А когда говорил, так увлекался, что не мог работать. Вся жизнь дяди Вовы состояла из пьянок, вот о них он и рассказывал:

- А чего, ростику во мне вот было - под табуреткой пробегал. Одним словом, военная дистрофия. В пять годиков на три выглядел. Ну, я, пока они там патефон раскочегаривали, на стул закарабкался, полрюмки - хвать! Самогонка! Вот, поверишь, прямо жар. Так до самой задницы и пронзило. А потом веселье в заднице заиграло. Ну, я тоже плясать. Давай вприсядку отчебучивать! Одним словом, весь вывалялся. Да... - Дядя Вова мечтательно прикрывает глаза, погружаясь в прошлое. - Веришь, нет, а из всего детства только это и запомнил. Прям, как сейчас, вижу.

- Держи давай ровней! - кричит Олег, разозлившись. - Плясун хренов!

Увлекшийся воспоминаниями, дядя Вова чуть не уронил конвейерную секцию. Олегу надо заново совмещать отверстия под болты. Старый алкоголик не бомж, у него есть прописка, квартира и жена в ней. Только жену утомили его бесконечные рассказы о выдающихся пьянках, а, главное, сами пьянки. Дядя Вова обиделся и ушел, куда глаза глядят. Поскольку глаза глядели в сторону дешевой выпивки, он оказался возле Глубокого Источника.

Когда Олегу не требуется помощник на подхвате, дядя Вова отправляется в красный уголок. Соответствующая длинная табличка сохранилась ещё с давних советских времен. Наверное потому, что висела выше дверей, под самым потолком. Двери украдены вместе с косяками, а табличка убереглась. Красный уголок - квадратный зальчик, куда раньше мог весь персонал фермы собраться на профсоюзное собрание. Часть пола, примерно с четверть площади красного уголка, на полметра приподнята. Этим она напоминает сцену, хотя просто под этим полом проложены трубы.

Здесь стоит крепкий спиртовый дух. На сцене возвышается алюминиевый бак литров на пятьдесят. В нем бодяжат водку. Делается это просто. В бак заливают три ведра воды и два ведра спирта, взбалтывают деревянной мешалкой. Соотношение получается как раз сорокапроцентное. Пятьдесят литров смеси разливается в сто бутылок.

Дядя Вова больше всего любит заниматься укупоркой. Он сидит перед сверлильным станком и надевает на бутылочные горлышки жестяные колпачки-бескозырки. Потом опускает вращающийся шпиндель. Но в шпинделе зажато вовсе не сверло, а хитрая приспособа. На низких оборотах по кругу мотается подпружиненная алюминиевая шайба. Она плотно обжимает юбочку пробки вокруг горлышка. Укупорка ничем не отличается от заводской, никакая экспертиза не докажет, что эта операция производилась самым кустарным способом. А любит дядя Вова укупорку потому, что, когда видит перелив, то отхлебывает лишнее. У него и огурец специально рядышком положен, посыпанный крупной солью.

Никакой зарплаты дяде Вове не полагается. Как объяснил Юсуф, где это видано, чтобы за пьянство на рабочем месте ещё и деньги платили? Но закуской обеспечивают. Может, не изысканной, зато в достаточном количестве.

Бутылки наполняет Коля по прозвищу Бешеный. Возраст его определить невозможно. Он худощав и невелик, словно подросток. Глаза пусты и прозрачны, как чекушки, а по мокрым губам ползает блаженная улыбка. И все морщины на лице, можно подумать, происходят от довольного прижмуривания. Коля четырежды сидел на зоне, и всякий раз за хулиганку. Впадал в бешенство и бил кого-нибудь. Но если другие впадают в бешенство, когда выпьют, то Коля бесился по причине трезвости. Водка же действует на него, как транквилизатор. Он сразу делается тих и счастлив, протрезвев - угрюм и раздражителен. В таком состоянии лучше его не задевать - бросается сразу, очертя голову. Много раз сам бывал бит. Все судимости получил за избиения продавщиц. Выпивку в те времена продавали только с одиннадцати, а он уже в восемь начинал требовать. Олег очень удивляется Колиной кличке. Он его бешеным ни разу не видел. Впрочем, трезвым тоже.

В руках у Коли трубка красной резины с гладким пластиковым наконечником. Раньше с её помощью в какой-то больнице клизмы больным ставили, а сейчас бодяжную водку разливают. Трубка подключена к баку на сцене. Бешеный сидит на низкой табуреточке. Перед ним в помятой банной шайке толпится батарея пустых бутылок. Он втыкает клизменный наконечник в горлышко поллитровки и с детским восторгом следит за падающей струйкой, подъемом уровня жидкости в сосуде и вскипающими пузырьками. Словно пятиклассник, впервые ставящий опыт в кабинете естествознания. И ведь не надоедает ему.

Когда бутылки наполняются, он переставляет их в ящик, а взамен ставит пустые. Если на дне шайки собралось слишком много пролитого мимо флаконов литр-полтора, Коля выплескивает это в бак. Ящик с полными бутылками забирает дядя Вова на укупорку. Выпивает Коля понемногу, но часто. Вставляет наконечник в рот и получает глоток самотеком. Ест он крайне мало, наверное, организму хватает спиртовых калорий.

Вместе с Колей на ферме живет и его законная жена Инна, или просто Инка. Она сама так представляется. Такая же пьяница, как муж. По вечерам она иногда вспоминает своих двух детей - Сережу и Людочку и начинает плакать. Тогда ей подсовывают пяльцы с вышивкой. Инка сразу оживляется, забывает обо всем и начинает рассказывать, какие шикарные платья вышивала раньше, какие наволочки и гобелены.

На посеревшей тряпке, зажатой пяльцами, намечен карандашом какой-то трудноопределимый узор. По нему даже положено несколько десятков голубых стежков разного размера и способа - гладь, крестики и вообще какая-то путанка. Иногда Инка даже добавляет пару стежков, потом аккуратно втыкает иголку обратно в ткань и откладывает пяльцы до следующего раза. На вопрос, где дети, Инка отвечает: "У свекровки", а Коля: "У тещи".

Инка любит пококетничать, но Коля, несмотря на то, что Бешеный, совершенно не ревнив. Похоже, выпивка заменяет ему секс. А, может, он просто давно забыл, что это такое. Инку же пользуют все, кто не брезглив. Но только, когда муж вырубается и спит. Иначе она стесняется. У Олега Инка вызывает отвращение. Лицо обрюзгшее, под глазами темные пятна, половины передних зубов нет. Коротко стриженные волосы всклокочены. Серое трикотажное платье насквозь пропотело, и запах немытого тела не перебивается даже резким спиртовым духом. Танцуя на вечерней пьянке под турецкие мелодии магнитолы азербайджанцев, Инка крутит обвислым задом и машет подолом, открывая грязные ноги в синяках и узловатых венах. Себе она кажется очень сексуальной. Двум молодым азербайджанцам, охраняющим ферму по ночам, наверное, тоже. Во всяком случае, иногда они по два раза за ночь таскаются к ней.

Как-то рано утром она вломилась в кандейку к Олегу, толкнула его и спросила:

- Это ты ночью меня трахнул? Так классно было!

- Чего? - возмутился Олег. - Этого только не хватало!

- Жаль, - разочарованно протянула Инка, наклонилась к его постели пониже, выронив из платья плоскую длинную грудь, и спросила шепотом: - А, может, все-таки ты? Давай повторим, а, Мастер?

От неё так разило перегаром и целым букетом других гнусных запахов, что Олега чуть не стошнило. Он вытолкал её вон и в тот же день поставил замок на дверь.

Инка работала этикеточницей, наклеивала водочные этикетки на наполненные бутылки. Юсуф покупал их у типографских рабочих по сто рублей за упаковку. Вначале Инка штамповала белую сторону бумажек календарным штампом, потом мазала клеем. Шесть кисточек, прибитых к общей планке, позволяли наносить шесть ровных полосок клея, неотличимых от нанесенных фабричным автоматом. Делалось это на особом пластиковом столике, где была проведена специальная черта. Этикетка ложилась нижним краем к черте, а после гуммирования (так по-научному называется намазывание клеем) по ней прокатывалась наполненная и запечатанная бутылка. Поскольку донышко бутылки катилось вдоль бортика, прибитого параллельно черте, все этикетки оказывались приклеены на одинаковой высоте и без всяких перекосов.

Последним этапом была наклейка акцизной марки, естественно, фальшивой. Юсуф постоянно сокрушался, что марки стоят очень дорого. Ради копеечной скидки приходится брать на оптовом рынке большие партии, чуть не по сто тысяч штук зараз, а потом переталкивать лишнее партнерам. Олег подозревал, что пузатый ещё и наваривал барыш на этой нетяжелой операции. Мужик не из тех, кто что-то делает без выгоды.

Марка приклеивалась еле-еле, чтоб только сама собой не отвалилась. Это делалось специально, чтобы реализаторша в киоске могла её легко сорвать, в вечерних сумерках выдавая бутылку подгулявшему колдырю. Время от времени Мамед или Юсуф привозили целую коробку, наполненную чуть не до верха такими бывшими в употреблении марками. Инка очень их не любила: скрученные, помятые, надорванные, каждую надо разгладить...

Работала она очень аккуратно, старалась. И очень гордилась, что выходит неотличимо от заводской продукции. В отличие от дяди Вовы и собственного мужа, ей за работу начислялись деньги. По две копейки за этикетку и по копейке за марку. Если принять во внимание, что бригада в день могла выдать тысячу бутылок, тридцатка в смену была ей обеспечена. Но такого количества водки, к сожалению, не требовалось. Делали когда четыреста бутылок, когда шестьсот. Иногда вообще выходной выпадал.

Периодически Инка требовала зарплату, и Юсуф, корчась от жадности и обзываясь, выдавал ей рублей сорок. Она отправлялась в поселок и покупала себе разную дешевую ерунду: губную помаду, шампунь, уцененный глянцевый журнал и немного конфет. Вечером все это шумно обмывалось. Блистающие картинки из этих журналов висели по всему коровнику, но уютней он не делался.

По вечерам на Олега нападала тоска, но водкой он её не глушил. Постоянное общение с алкашами сделало его если не трезвенником, то человеком крайне воздержанным. Алкаши поначалу обижались, что он не желает поддержать компанию, а потом отвязались. Однажды Олег обнаружил в поселковом клубе библиотеку и погрузился в чтение. Выбор, впрочем, оказался невелик. Последние книги, поступившие в местное книгохранилище, датировались концом восьмидесятых. С тех пор закупать книги было не на что. Зато оказалось полно классики и целая полка с серией "Жизнь замечательных людей". Вечера, таким образом, он теперь проводил в компании великих художников, писателей и ученых. И среди них немало оказалось таких, кто в молодости бедствовал ещё похлеще его. А некоторые так и вовсе всю жизнь перебивались с хлеба на воду ради любимого дела. Взять того же Ван Гога. И ведь не отступались от своего.

НАБЕГ

Всякая работа рано или поздно бывает закончена. Исключение - труд разжалованного царя Сизифа по закатыванию валуна на горную вершину. Но это такая форма наказания, вроде армейского рытья ям с последующим закапыванием окурка.

И линия по розливу жидких продуктов в полиэтиленовые пакеты в один прекрасный момент тоже оказалась полностью смонтированной. И все электромоторы синхронизированы, и дозатор не заедает, и даже шума при работе не больше, чем когда стояла машина в родном цехе молочного комбината. Олег даже сделал пробный пуск и попробовал отрегулировать агрегат. Вместо труб молокопровода была подсоединена железная бочка, установленная на сварную треногу. Наверх вела лесенка и был заброшен конец резинового шланга. Разбодяженный водопроводной водой до приблизительных сорока градусов спирт из другой бочки, стоявшей на полу, подавался наверх посредством дачного электронасоса "Ручеек".

Агрегат исправно сваривал полиэтиленовую ленту в пакеты и наливал в них воду. Пока шли испытания и наладка, Олег использовал именно эту нейтральную жидкость. Пол-литровые пакеты, похожие на не слишком тугие подушечки, размеренно падали с конвейера в коробку. И так же размеренно щелкали колесики механического счетчика, отбивавшего количество запаянных кульков. Точной наладкой Олег не стал себя утруждать, грубо отрегулировав дозатор, чтобы тот отмерял не больше пол-литра. Естественно, получилось меньше. Юсуф, когда смерил объем воды из нескольких пакетов, пришел в восторг. В каждом содержалось ровно четыреста семьдесят шесть миллилитров. Двадцать четыре сэкономленных грамма превращали каждый двадцатый пакет в бесплатный.

В порыве восторга босс решил закатить банкет. На рынок за продуктами отправился Мамед, прихватив с собой Олега. Не то в качестве поощрения, не то, чтобы самому сумки по базару не таскать. На бежевой "шестерке" азербайджанца они быстро добрались до Колхозного рынка, в свете новых веяний давно переименованного в Центральный. Минут за тридцать доехали, Олег даже не успел озвереть от бесконечного магнитофонного надрыва звезды турецкой эстрады Даркана. Хотя подпевающий колонкам Мамед уже начал доставать.

Помпезный торговый зал, выстроенный в тоталитарном стиле, украшали присущие той эпохе массивные колонны, а также барельефы пузатых овощей, фруктов и других съедобных предметов, обозначающие товарную специализацию рядов. Окна в крыше пропускали ровно такое количество света, чтобы не напрягать глаза, следя за стрелками весов и считая деньги.

Впрочем, времени к той поре уже было около пяти вечера, и торговля начинала сворачиваться. Но Мамеда это не волновало. Половина торговцев была его соплеменниками. Они перебрасывались фразами на родном языке, и было понятно, что земляки давали своему весомые скидки. Вскоре руки Олега оттягивала сумка с большим куском мяса и другая, с картошкой. А Мамед пытался навесить на него ещё одну - с огурцами и помидорами, поверх которых была брошена охапка увядающих, но все ещё остро пахнущих трав.

Неожиданно под высокими сводами зала раскатилось звонкое эхо, и перепуганно заметались обитающие тут воробьи.

- Мочи чурок!

В распахнутые настежь двери толпой ввалились какие-то люди в спортивных костюмах. Некоторые на ходу натягивали на лица края трикотажных шапочек с прорезями для глаз. Их было десятка три. Они моментально рассыпались в цепь и слаженно ринулись в проходы между торговыми рядами. У Олега создалось впечатление, что они предварительно хорошо отрепетировали этот маневр, на такие равные команды они разделились. И теперь он ясно видел, что это молодые, крепкие и тренированные парни. В их руках мелькали железные арматурные прутья, палки и толстые клюшки для хоккея с мячом.

- Бей черножопых! Да здравствуют воздушно-десантные войска!

- Русских не трогаем!

- Сегодня всем бесплатно!

Налетчики сметали на пол товары с прилавков, сбрасывали весы. И били своими орудиями подвернувшихся торговцев и посетителей. Всех, кто казался им азиатом или кавказцем.

- Я татарин! - завопил какой-то мужик в белой полотняной кепочке. - Я тут живу!

И тут же замолк, рухнув на пол. На кепочке, припечатанной железным прутом к голове, проступала красная полоса. Крики, вопли, вой и истошный визг. Грохот и звон разбивающихся о каменный пол весов, стук падающих ящиков. Перепуганные насмерть продавцы бросаются под прилавки, скрючиваются на грязном полу, в ужасе закрывая голову руками. Кто-то бежит, бросив все. И тут же под шумок какой-то шустрый старикан торопливо набивает кошелку, бросая в неё все подряд - яблоки, груши, сливы и даже редьку.

Зеленые крупные яблоки катятся по каменным плитам, раздавленные помидоры похожи на кровавые сгустки, а брызги крови на мраморе прилавков на томатный сок. Парни в разноцветных спортивных костюмах стремительно несутся, сметая все на своем пути, оставляя после себя разгромленные лотки и изувеченных людей.

Первым порывом Олега было бежать или куда-то спрятаться. Мимо по проходу уже удирали немногочисленные в этот вечерний час покупатели. Никто из них не верил словам налетчиков о том, что русских не трогают. Олег глянул на Мамеда и ужаснулся.

Лицо азербайджанца, ещё минуту назад смуглое, сделалось совершенно белым. Взгляд остановился. Нижняя челюсть ходила ходуном, словно вышла из повиновения. То ли Мамед пытался что-то сказать, то ли просто стучал зубами от страха. Потом ноги его подогнулись, и он мягко осел на пол, как ватный.

И тут же подскочил долговязый парень в застегнутом до горла китайском "адидасе" из темно-лиловой плащевки. Черная трикотажная шапочка была натянута по самые глаза, закрывая уши и волосы. Парень приостановился, замахнулся метровым железным прутом. Олегу бросилось в глаза, что ребристая арматурина внизу, под рукой парня, обернута газетой.

Так никогда Олег и не понял, что заставило его вступиться за Мамеда, влезть в схватку с налетчиком. В этот миг он вообще ничего не успел подумать. Совершенно инстинктивно, бросив сумки, обеими руками схватил с прилавка металлический лоток с грецкими орехами и махнул навстречу железяке. С грохотом и скрежетом сошелся металл с металлом. Встречный удар больно отдался в ладонях Олега. Гейзером взмыли орехи - полведра, не меньше - выплеснулись на налетчика, градом рассыпались по полу.

А Олег уже снова махнул искореженным лотком снизу вверх. Неприцельно, лишь бы не дать нападающему опомниться. Попал по руке, прямо по кисти, сжимавшей арматурину, по самым косточкам. Взвыл парень. Выпустил железяку. Со звоном покатилась арматурина по каменному полу. А Олег уже снова размахнулся. И тут, как сигнал рефери к прекращению схватки, разнеслась громкая трель милицейского свистка. А, может, и не милицейского, может, кто-то из рыночных администраторов засвистел.

- Уходим! Уходим! - заорал кто-то.

И банда в спортивных костюмах стремительно ринулась через зал к заднему выходу, бросая на ходу железные прутья и палки. Только хоккейные клюшки уносили с собой. И налетчик с подшибленной рукой, изрыгнув что-то неразборчиво-матерное, тоже развернулся и бросился бежать, оскальзываясь на рассыпанных орехах. И Олег, сделав пару шагов следом, тоже оскользнувшись, запустил вдогон помятый лоток. Попал углом в поясницу. Парень аж прогнулся. Но скорости не сбавил. Вся банда мгновенно просочилась в двое дверей в складской отсек, откуда через широкий грузовой выход выбежала на улицу. Потом рассказывали, что за оградой рынка их ждал автобус.

Мимо Олега пробежал, пыхтя, толстяк в переднике и с большим разделочным ножом в руке. Но догонять бандитов не стал. Только крикнул вслед:

- У, шайтан! Другой раз всех зарежу!

Потом гордо прошествовал обратно, держа нож, как меч, в полусогнутой руке. На его важном лице победителя надувался под глазом лиловый фингал. Толстяк нес его, как орден за личное мужество. Олег вернулся к прилавку. Мамед, безвольно сидя на полу, поднял на него пустые глаза.

- Ты зачем орех бросал? - кто-то дернул Олега за рукав. - Денги кто платить будет?

Он резко повернулся. Адреналин все ещё бушевал в крови. По ту сторону прилавка стоял горбоносый усатый кавказец в белой рубашке с закатанными рукавами. И Олег мысленно примерился кулаком ему между глаз. Кавказец отпрянул, правильно оценив его взгляд. Сразу сделал любезное лицо и затараторил:

- Правильно бросал, слушай! Можешь каждый раз бросать! Прямо так, без денег!

Олег нагнулся к Мамеду, спросил:

- Ну, ты живой? Тогда поднимайся.

С лица азербайджанца медленно сходила бледность. Оно начинало смуглеть. Глаза стали чуть осмысленней, но все равно оставались овечьими, полными покорности судьбе. Олег подцепил его под мышки и поставил на ноги. Хватая раскрытым ртом воздух, Мамед приходил в себя. Олег поднял с пола сумки, сунул Мамеду в руки. Скомандовал:

- Бери, и пошли отсюда, пока дядя милиционер не забрал. До утра потом не открутимся.

Мамед сразу ссутулился под грузом покупок, но ничего не уронил. К нему подскочил земляк в голубой рубашке, половина которой была бурой от грязи. Видно повалялся мужик на полу среди растоптанных виноградин и всякого мусора. Залопотал по-своему, принялся ощупывать земляка. Убедился, что тот цел и повернулся к Олегу:

- Ай, молодец! Мужчина! Весь базар испугался, один ты молодец!

Он торопливо схватил Олега за руку и принялся её энергично трясти, так что у того в запястье хрустнуло. Потом грязно-голубой схватил с прилавка цветной полиэтиленовый пакет с ручками и принялся бросать в него фрукты с пола, приговаривая:

- Бери, дарагой, все забирай! Апельсин, мандарин, орех - всего бери! Гранат тоже бери. Помогай, чего смотришь?

Эти слова он адресовал появившемуся рядом смуглому пареньку в широких белых брюках, футболке с логотипом "Кока-Колы" и бейсболке козырьком назад. И парнишка тут же принялся сгребать с пола орехи и кидать в пакет. А на помощь ему уже бежали другие земляки с полными руками фруктов, включая бананы. Видимо дядька в испачканной голубой рубахе был не из последних, а, может, из самых главных среди торгующих на рынке. Авторитет, как принято сейчас выражаться.

Олега с Мамедом проводили до самой машины, всю дорогу восхваляя мужество русского мужчины. Олега это не смущало. Он и сам удивлялся своей смелости. Ведь крутые ребята в тридцать секунд забили бы насмерть, если б пожелали. Даже странно, что все так обошлось.

От рынка уже отъезжали машины "скорой помощи", увозили пострадавших под надрывный вой сирен. Торопились в реанимацию. А вот и милиция появилась. Подъехал "жигуленок" с маячком на крыше и синей полосой вдоль борта. Вылез неказистого вида сержантик, с кислой физиономией стал слушать осадивших его торговцев. Полез в кабину, что-то промычал в рацию.

Мамед сидел, вцепившись обеими руками в руль, и тупо смотрел перед собой. Олег сидел рядом, ничего не спрашивал. Ждал, пока азербайджанец отойдет от пережитого ужаса. Пакеты лежали на заднем сиденье. Наконец Мамед оклемался.

- Вах, - сказал он горестно, - за один месяц уже третий раз убивают. Слушай, как жить? На границе чуть не сгорел. Потом чехи напали...

- Машину, что ли через Чехию перегонял? - спросил Олег, думая, что его напарник перегонял подержанную иномарку из-за границы.

- Не, через Ингушетию, а раньше через Грузию. - Мамед вздохнул. - С Вахидом спирт с Поти везли на том молоковозе. Пограничники стреляли - перед нами машина сгорела. Мы проскочили. Потом в Ингушетии чехи напали, чечены, значит. Охрана их убила, мы уехали все живые...

- Да, - Олег сочувственно покачал головой, - досталось тебе. После таких стрессов может и шифер с башни съехать. То-то, я смотрю, ты как парализованный. Ехать сможешь? А то я ведь водить не умею.

- Сейчас, подожди. Покурю немного. Домой поедем. Не могу больше никуда.

Он достал пачку "Мальборо" и протянул Олегу вздрагивающей рукой. Впервые за все время их знакомства угостил сигаретой.

НЕ СПИ, НЕ СПИ, БЕЗБОЖНИК!

Ехал Мамед медленно. У светофоров мешкал, сзади нетерпеливо сигналили, торопили. Кто-то, обгоняя, обложил громким и злым матом. Жара, все стекла опущены, хорошо слышно. Наконец добрались. Оказывается, Мамед жил через три дома от квартиры Олега. Оно и понятно, вся команда Юсуфа обитала поблизости друг от друга. Так сказать, колония-поселение.

Машину оставили на платной стоянке тут же за соседним переулком. Олег, качая головой, напомнил Мамеду, чтобы тот стекла поднял и дверцы запер. Тот, как заторможенный, еле двигался и, похоже, плохо соображал. Спросил:

- Как думаешь, они нас не выследят?

Олег хотел спросить, кто, но понял. И твердо ответил:

- Да они сами боятся, как бы их не выследили.

- Нет. Они теперь мстить будут, - не мог успокоиться Мамед.

- Тебе не будут, - сказал Олег успокаивающе. - Мне ещё могут, да и то навряд ли. Ты же им и вовсе ничего не сделал.

Нагруженные пакетами, они поднялись на пятый этаж обычного панельного дома. Мамед на каждой промежуточной лестничной площадке смотрел в окно, оглядывал двор и тротуар перед подъездом. На какой-то миг этот страх зацепил и Олега, но он тут же его отогнал. И дал свою оценку поведению Мамеда - мания преследования. Еще бы! Мужик чуть в спирту не изжарился, чеченам едва не попался, а час назад ему едва башку не раскроили. Он, небось и с жизнью успел проститься. Вот и ходит сейчас, как зомби, оживший мертвец.

Трехкомнатная квартира оказалась гораздо хуже, чем кооперативка Олега. Оно и понятно - дом старой серии, почти хрущевка. Всей и радости, что комнаты и санузел раздельные. А кухонька метров пять, если не меньше. Но везде паласы настелены, по стенам ковры. Мебели, правда, маловато. Впрочем, дальше гостиной Олег не заглядывал.

Дверь Мамед попытался открыть своим ключом, но руки слишком тряслись. Олег хотел помочь, но тот уже нажал кнопку звонка. Открыла Гюзель в длинном красном халате, в бархатных домашних шлепанцах. Удивленно опахнула Олега взглядом глубоких черных глаз. Но ничего не спросила и не сказала. Схватила из руки Мамеда сумки, потащила на кухню. Мрачный хозяин прошел следом. Олег остался в прихожей. Стоял, раздумывая: сразу уйти или сказать до свидания? Минут пять мялся, забытый хозяевами. Потом из кухни выскочила Гюзель.

- Проходите, пожалуйста. Не надо, не разувайтесь.

Но Олег разулся. Когда разогнулся, перехватил взгляд женщины, полный жадного любопытства. Та сразу смутилась, отвела глаза. На кухне, куда прошел Олег, в углу между холодильником и маленьким столом сидел Мамед и сворачивал блестящую головку бутылке коньяка. Гюзель торопливо выхватила из навесного шкафчика два фужера, быстро прошлась по ним полотенцем, поставила на стол. Олег присел на табуреточку.

Мамед сосредоточенно, глядя только на бутылку, налил оба фужера почти до краев. Поставил бутылку. Олег глянул на этикетки. Азербайджанский, пять звездочек. Ну, да, армянский они, наверное, только трофейный пить будут, если когда-нибудь Карабах отобьют.

- Давай, за все хорошее, - поднял взгляд Мамед и быстро выпил.

Посмотрел на Олега враз затуманившимися и повлажневшими глазами, снова потянулся к бутылке. Олег кивнул в знак согласия с тостом и пригубил. Коньяк как коньяк, с обжигающим деревянным привкусом, долго сохраняющимся во рту. Хлопнула дверца холодильника, Гюзель что-то торопливо резала на столике возле раковины. Мамед уже тянул руку с бутылкой к Олегу. Тот отпил до половины фужера, поставил на клеенку в крупных розах.

- Почему не все пьешь? - строго спросил Мамед.

- Удовольствие растягиваю, - ответил Олег. - А ты пей, меня не жди. Тебе стресс снять надо.

- Чего? - не понял хозяин.

- Нервы надо успокоить, - объяснил Олег. - Выпей, расслабься.

Мамед долил ему фужер до верха и крикнул:

- Женщина, дай поесть!

Олега покоробило от такой грубости. Он даже оглянулся. Но Гюзель оставалась спокойна, видимо, такое обхождение считалось в доме в порядке вещей. Она поставила перед ними тарелки с нарезанным копченым мясом, сыром, помидорами. Когда только успела столько настрогать. И снова полезла в холодильник, загремела кастрюлями.

- А чего жену за стол не сажаешь? - спросил Олег без всякой задней мысли.

- Зачем? - искренне удивился Мамед. - Разве женщине место за одним столом с мужчинами?

- А разве она не хозяйка? У нас хозяева, если гостя уважают, с ним за столом сидят.

Мамед отломил кусочек сыра, задумчиво пожевал. Протянул руку к своему наполненному до верха фужеру, но, не дотянувшись, опустил на стол.

- Гюзель, - сказал уже нормальным тоном, - садись. Рюмку себе тоже возьми.

- Вот это по-человечески, - одобрил Олег.

Женщина поставила на стол деревянную тарелку с хлебом и небольшую рюмочку. Приставила табуретку и села между мужем и гостем. Мамед ей немедленно налил. Олег тем временем сделал себе бутерброд сразу с мясом и сыром, проложив между ними лист росистой петрушки. Поднял фужер:

- Предлагаю выпить за хозяина этого гостеприимного дома, смелого мужчину, - его вдруг растащило на ветвистый тост, как ему казалось, вполне в кавказском стиле, - который трижды смотрел в лицо смерти. Пусть он живет долго и счастливо, будет здоров и весел! - И добавил, на его взгляд, вполне подходящее: - Аллах акбар.

- Э-э, - Мамед отрицательно помахал указательным пальцем, - Аллах выпивать не разрешает. Слава богу! Вот как.

- С нами бог! - улыбнулся Олег и опрокинул фужер.

Коньяк прокатился замечательно, и Олег с аппетитом принялся за бутерброд. Мамед тоже выпил, зажевал кусочком сыра. Гюзель только чуть пригубила рюмочку, с тревогой взглянув на мужа.

- Пей, пей, женщина, - махнул тот рукой.

Гюзель поспешно выпила, очевидно, приняв эти слова за приказ. Задохнулась, даже рукой замахала. Торопливо принялась закусывать. Украдкой вытерла тыльной стороной ладони навернувшиеся слезы. Лицо Мамеда на глазах наливалось красным цветом, глаза блестели и начинали косить. Теперь он ещё больше стал похож на беглую обезьяну.

Выпили ещё по фужеру, и бутылка опустела. Хозяин распорядился подать еще. В доме явно имелся запас. Гюзель принесла, обтирая бутылку на ходу передником. Радости на её лице не наблюдалось.

- Может, хватит на первый раз? - осторожно поинтересовался Олег.

- Мы что, не мужчины? На двоих две бутылки конька не выпьем? - спросил Мамед, чуть не падая из-за стола. Он стремительно пьянел.

- Тогда давай хоть поедим немного, - предложил Олег. - Вон, хозяйка чего-то вкусного тебе приготовила. Ждала, старалась.

Гюзель благодарно взглянула на Олега и поспешила к плите. Но, в сущности, Олегу пришлось есть наваристый суп одному. Хозяин все никак не мог донести ложку до рта. Зачерпывал, поднимал и опускал обратно. При этом все больше говорил по-азербайджански и все менее разборчиво. Но вторую бутылку распечатал и выпил еще, не замечая, что Олег поставил свой фужер на место, даже капли не отпив.

Наконец хозяин утратил ориентировку и перестал воспринимать действительность. Затих, глядя в одну точку на столе. Олег, чтобы разрядить установившуюся нездоровую тишину, спросил у Гюзели:

- А мальчик ваш где, на велосипеде катается?

- Нет, - улыбнулась та, - пошел к дяде Юсуфу, к брату моему. Там ночевать будет с братишками.

- Это правильно, - одобрил Олег. - Хозяин-то часто так прикладывается?

- Нет, - вздохнула Гюзель, - не часто. Только после этой поездки стал. Совсем другой приехал.

- Конечно, такое пережить, - посочувствовал Олег.

Что-то пробормотав, Мамед упал боком на холодильник и стал съезжать вдоль него на пол. Олег едва успел подхватить. Хозяин явно отключился.

- Мамед, Мамед, - принялась теребить его за воротник жена, - иди в комнату.

- Давай-ка я помогу, - поднялся с табуретки Олег, - показывай дорогу.

Он взвалил обмякшее тело хозяина на плечо, удивившись его легкости. Отнес в спальню, осторожно опустил на двуспальную кровать, покрытую розовым атласным покрывалом с золотистой бахромой, с пирамидой подушек одна меньше другой. Помог стащить с пьяного Мамеда одежду и затолкал оказавшегося довольно щуплым мужичка под одеяло. Тот, словно тряпичная кукла, позволял творить с собой все что угодно.

- Ой, как стыдно, - краснела рядом Гюзель, прикладывая ладони к своим воспламенившимся щекам.

- Да, ладно, - беззаботно махнул рукой Олег, - с кем не бывает. У него сегодня был страшный день. Тут кто угодно напьется до полной бессознательности.

- А ты не напился, - отметила Гюзель.

- Это что, упрек? - улыбнулся Олег. - Смотри, сейчас напьюсь. Да не переживай так, Гюзель. - Он назвал её по имени и понял, что женщине это понравилось. И с удовольствием повторил: - Имя у тебя очень красивое Гюзель.

Словно на язык пробовал гладкое и узорчатое слово.

- Кушать ещё будешь? - смутилась женщина.

- Давай, посидим минут десять, да пойду, наверное, - предложил Олег, раздумывая, насколько прилично постороннему мужчине сидеть с кавказской женщиной в отсутствии её мужа.

Вполне вероятно, те же мысли крутились в уме хозяйки. Но они снова сели на кухне за стол. Летний день уже клонился к закату, но было ещё светло. В этих широтах летом темнеет довольно поздно. Олег долил рюмку Гюзели, плеснул и себе коньячку.

- За приятное знакомство! Честное слово.

Он вдруг подхватил её ладошку, поднял и церемонно поцеловал. Женщина обомлела. А Олег протянул фужер, чтобы чокнуться. Она, как и он, выпила до дна. Спросила осторожно:

- А вас как на самом деле зовут?

- Олег, - он улыбнулся, - но Мастер тоже неплохо звучит.

- Нет, Олег лучше, - улыбнулась женщина и прислушалась.

Олег тоже прислушался. Все было тихо. Мертвецки пьяный Мамед не подавал признаков жизни.

- Он что, пьяный, ночью встает и буянит?

- Нет, тихо лежит. Вообще не просыпается. Хоть свет включи, хоть чего. Я один раз вазу возле кровати уронила большую медную, которую ещё бабушка дарила, он не проснулся. А соседи снизу прибежали ругаться.

- Ну, так и успокойся. Давай ещё по рюмочке.

- Нет, вы пейте. Я больше не буду.

- Одному не интересно. Тогда и я не буду. - Олег отодвинул фужер, впрочем, пустой. - Обижает он тебя? - кивнул головой в сторону спальни.

- Нет, нет, - перепугалась Гюзель, - мы хорошо живем.

- Все хорошо живут, - вздохнул Олег. - Некоторые так просто отлично.

- А у вас дети есть? - спросила женщина.

- Есть, мальчик и девочка. В школу ходят. Сейчас на море в летнем лагере. Через неделю приехать должны.

Он сказал это так грустно, что Гюзель с удивлением посмотрела на него.

- Я бы испугалась отпустить. Как ваша жена отпустила?

- Она их сама отправила, чтоб не мешали её личной жизни. - Олег задумчиво посмотрел на собеседницу. Алкоголь развязал язык, ему хотелось выговориться. - Понимаешь, как бы это тебе объяснить... В общем, Гюзель, она нашла другого, богатого. А меня просто выгоняет из дому.

- Как так? - Гюзель смотрела на него округлившимися глазами. - Ты же смелый. Ты сегодня с бандитами дрался, мне Мамед рассказал. Поставь её на место, поколоти.

- Не могу же я ударить мать своих детей? А потом, я ведь её любил когда-то. И она меня, наверное, тоже. А если так получилось, что любовь прошла, лучше расстаться мирно. Чтобы дети не страдали от скандалов. Так что, берегите любовь, мой вам совет.

- Меня Юсуф замуж выдал, - раздумчиво сказала Гюзель, глядя за окно. Родители погибли, а он старший брат. Сказал, пойдешь за Мамеда, он мой помощник. Будет родственником, так надежней. А тот, оказывается, даже не просил, сам не ожидал. Юсуф сказал, тот сразу согласился. Теперь вот квартира у него, машина...

Олег протянул руку и осторожно погладил Гюзель по волосам. И точно так же, как не мог себе объяснить, почему вступился сегодня за Мамеда, рискуя собственной жизнью, точно так же сейчас непроизвольно потянулся к его жене. Он просто чувствовал, что обязан пожалеть её, приласкать. И она не отстранилась, безропотно дала к себе прикоснуться. Но Олег ощутил, как она закаменела, зажалась. И он испытал необыкновенный приступ нежности к этой тихой и маленькой, как воробушек, женщине.

Он осторожно притянул её к себе и поцеловал в глаза, сначала в левый, потом в правый, стараясь сделать это как можно нежней. Потом так же осторожно коснулся её губ. Они дрогнули и раскрылись, как тюльпан навстречу весеннему солнцу. Такие же алые, сочные и чуть влажные. И сердце Олега сжалось от неизбывной нежности. Время остановилось.

- Милая моя, маленькая моя, - шептал он.

Любовь и нежность переполняли его. Словно долго копились, нерастраченные, и вот изливались, как только появился кто-то нуждавшийся в его любви и ласке. Он целовал её бархатные виски, шейку, ямочки возле ключиц. Руки сами блуждали по её спине, пока случайно не наткнулись на завязки пояса халата. Гюзель безвольно обмякала в его руках, не в силах противостоять, околдованная этой энергией нежности, пронизывавшей её насквозь.

Олег подхватил её на руки и понес из кухни в большую комнату, где стоял широкий диван. И она вдруг притянула его голову и сама поцеловала, неумело и страстно, прихватывая зубками губу. Он положил Гюзель на диван, встал рядом на колени, осыпал её поцелуями. Откинул полу халатика. Лифчика на ней не было. Крепкие грудки возвышались гладкими холмиками, светились в сумерках, словно фосфоресцировали. И он осторожно тронул кончиком языка по очереди соски, маленькие, как горошины. И почувствовал, как затрепетало её тонкое тело, как сразу отвердели соски. Его рука скользнула по животу, задержалась на трусиках. Прошла поверх и замерла на холмике. Сквозь тонкую ткань он чувствовал курчавые завитки, нежно погладил, погружая кончики пальцев меж сомкнутых ног. И ощутил ответное движение навстречу, легкий толчок. И ноги разомкнулись. Она чуть приподнялась, чтобы он смог убрать последнюю преграду. И трусики улетели куда-то в сгущающуюся темноту.

Теперь Олег слышал, как громко и прерывисто она дышит. Чувствовал, как напрягается её животик. И все-таки она пыталась сопротивляться. Скорее всего, самой себе, своему безумному поступку. Но Олег мягко отвел её руку и продолжал гладить её волнующееся тело, а сам другой рукой расстегивал свою одежду.

На какой-то миг всплыла в мозгу мысль, что за стенкой в соседней комнате находится её муж. Но эта мысль тут же потонула в наплыве совсем других чувств. Потому что вовсе не испуг она вызвала, а приступ острого желания, словно подстегнутого опасностью. Олег мягко перебрался на диван, раздвинул коленом ослабевшие ноги Гюзели. Осторожно опустился на локтях. И ощутил, как пульсирует её горячая плоть. И мускусный запах её крепкого тела одурманил его. Они слились...

Это было бесшумное, почти недвижное утоление страсти. Медленные движения, исполненные томительного наслаждения, полного растворения друг в друге, когда трепет сплетенных тел переходит в тонкую чувственную дрожь, электрическим током пронизывая обоих. И сладостный, долгий миг, когда прерывается дыхание и останавливается сердце.

Потом она лежала у него на руке, уткнувшись ему в плечо, и беззвучно плакала. Слезы катились, оставляя на его коже горячие дорожки. И Олег осторожно целовал её в соленые глаза. И гладил волосы. Наверное, она раскаивалась в душе, что поддалась на его ласки. Оплакивала свою женскую честь. А, может, предстоящий позор. И Олег прошептал:

- Прости меня, пожалуйста. Не надо мне было...

- Нет, нет, - вдруг горячо зашептала она и принялась быстро целовать его лицо, - ты самый хороший.

- Наверное, мне надо уходить? - спросил он.

Гюзель молчала, но было понятно, что уходить надо. Олег со вздохом поднялся. Отыскал на полу свою одежду. Стал одеваться. Женщина сидела рядом, кутаясь в халатик, ничего не говорила. Только уже в прихожей спросила шепотом:

- А ты не скажешь Мамеду?

- Глупенькая, - Олег притянул её к себе, - это наша с тобой самая большая тайна. Никому никогда ничего не скажу.

- Он меня убьет, - прошептала она.

- Ты, главное, сама не говори. Он ведь, наверное, и сам завтра ничего не вспомнит. Скажи, что мы сидели часов до девяти, выпивали, разговаривали. Потом я ушел, а он лег спать. Хорошо? Если меня спросит, я то же самое скажу.

- Хорошо, - согласилась Гюзель. - А вдруг он не поверит? Совсем другой стал, как из Грузии вернулся. Ни разу со мной не спал. - Она смутилась. Ну, вот как мы сейчас.

- Видно, проблемы у него, - констатировал Олег, - оттого он и попивать начал. Ничего, теперь я у тебя есть.

- Нет, нет, - испуганно замотала головой Гюзель, аж волосы мягко хлестнули Олега по губам, - нельзя. Больше не приходи.

- Как же не приходить? - удивился Олег. - Он меня должен обратно в Источник отвезти. Так что я завтра снова приду. Утром, часиков в десять. Ладно, я пошел.

Он нагнулся и поцеловал её. И она ответила ему робким сухим поцелуем.

АТЫ-БАТЫ-ДЕПУТАТЫ

Теплая летняя ночь мягко укутывала спящий город. Только редкие окна светили в темноте. Одно из них было окном квартиры Олега. Зойке, видать, чего-то не спалось. Но Олегу было наплевать на её бессонницу. Радостное чувство переполняло его. Он чувствовала себя юношей, который возвращается с удачного любовного свидания. Настоящий подарок судьбы. Есть все-таки в жизни счастье. Он шел, и удивлялся собственной безрассудной наглости соблазнить женщину прямо при муже. Пусть тот и вырубился, нагрузившись коньяком, все равно, таких острых ощущений он никогда не испытывал.

У подъезда темнел большой автомобиль. Судя по силуэту, это был джип. Какой-то парень топтался на крыльце возле дверей. Его наголо стриженная голова отливала в лунном свете слоновой костью, словно бильярдный шар. Парень не то ждал кого-то, не то двери охранял. Во всяком случае, в его позе и движениях сквозило что-то агрессивное и вызывающее. Олег сразу почувствовал, что тот сейчас спросит что-нибудь типа "Дай закурить".