Водоем: мистическая сага-трилогия. Часть 1. Погасшая звезда.

В отличие от матери, лейтенант Костров перенес гибель жены и нерожденного первенца много спокойнее. Уже тогда, в неполный двадцать один год, он умел задвигать эмоции в дальние уголки души, как настоящий офицер умел ставить на первое место службу, вынося за скобки не только повседневные неурядицы, но даже такую ужасную личную трагедию, как смерть жены… Его горячий темперамент, тем не менее, не мог удовлетвориться ни службой, которую он любил, ни полетами в небо, которые любил еще больше, но также неукротимо требовал женского тепла, недополученного в детстве, – вечно уставшая мать едва ли смогла дать ему и четвертую часть той минимальной дозы любви, которая необходима для нормального развития любого ребенка.

Неудивительно, что через год после гибели Нади он снова женился, а в августе следующего стал, наконец, отцом. Его вторая жена Вера была не менее изящна и привлекательна, чем первая. В советское время брак с военным летчиком являлся пределом мечтаний многих девушек и, пользуясь тем, что барышни западают на погоны с голубым просветом быстрее молнии, молодые холостяки-лейтенанты имели поистине огромный выбор невест и, как правило, останавливали свой взгляд на самых красивых. Лишь спустя годы многие начинали понимать, что красота – не самое главное достоинство женщины, но, увы, было уже поздно. И дело не только в том, что мужья за первые год-два брачной эйфории успевали привязаться к своим боевым подругам и осчастливить их радостью материнства, не понимая, что ребенок – это не только их продолжение на земле, но также куча забот и лучшая цепь для удержания мужчины. Не меньшее значение имело и то обстоятельство, что разводы, мягко говоря, не приветствовались командованием. А если уж говорить откровенно, то развод с женой, особенно если та сумела родить или хотя бы забеременеть, как правило, означал крах военной карьеры: в лучшем случае лет на десять тебя отправят служить в какой-нибудь медвежий угол в окрестностях «солнечного Магадана», а в худшем – сначала исключат из партии, а потом выгонят и из армии. Начальники полиотделов, пропесочивая уставших от брачных уз офицеров, нередко повторяли сакраментальную фразу: «Сегодня ты жену предашь, а завтра Родину продашь?!» И офицеры, понуро свесив головы, возвращались домой, думая о том, куда же делась та милая и скромная девушка, которую они два года назад радостно вели в ЗАГС, и откуда взялась эта стерва, которая с утра до вечера… Впрочем, не следует думать, что жаждущих развестись в армии было много, подавляющее большинство женатых военнослужащих были в целом довольны своей семейной жизнью, а недовольные – либо уходили с головой в профессию, либо медленно, но верно начинали спиваться…

В аналогичную брачную ловушку попал и Иван Костров: когда первое очарование любви покрылось легкой патиной, он осознал, что при всех своих положительных качествах его супруга совершенно не подходит ему в постели. Правильно воспитанная родителями-коммунистами, а также пионерией и комсомолом, Вера четко различала, что «прилично», а что «отвратительно», и, разумеется, «зона приличия» была похожа на кургузый островок посреди огромного океана, составлявшего «область отвратительного». Иными словами, девушка была обвешена кучей комплексов, архаичных запретов и прочих «нет» и «никогда», в результате, как точно выразился некогда «дедушка» Фрейд, сексуальная жизнь семьи Костровых оказалась «сильно покалеченной».

Не сошлись они не только сексуальными вкусами, но также и темпераментами: ему хотелось ежедневного энергичного секса, тогда как юная 20-летняя Вера едва хотела секса вообще, а если изредка и хотела, то отдавалась всегда так, что у Ивана возникало стойкое чувство, что ему было сделано огромное одолжение, состоявшее на деле лишь в том, что жена благосклонно развела стройные ножки в стороны.

После рождения Сергея к старым проблемам добавились новые: как предохраняться, если доблестная отечественная промышленность производит только толстокожие презервативы, начисто лишающие мужчину заметного удовольствия, а спиральки, колпачки и прочие женские «стразы», увы, не спасают. Не прошло и полугода после рождения сына, как Веру настигла новая беременность… Вернувшись домой из больницы, где ей делали аборт, девушка запретила мужу даже прикасаться к себе и в пылу первой серьезной ссоры посоветовала тому обзавестись любовницей! И хотя позднее, снова открыв «доступ» к своему юному телу, она попыталась забрать неосторожные слова обратно, слово, как известно, не воробей…

Иван же, подхлестываемый неудовлетворенной энергией либидо, быстро и уверенно взмывал вверх не только в прямом – ведь он был летчик от бога, но и в переносном смысле: командир звена, замкомэска, наконец, командир эскадрильи… Именно с этой должности он, блестяще сдав вступительные экзамены, поступил на учебу в Военно-воздушную академию, приютившуюся в одном из небольших, уютных и вечно зеленых – вокруг широкой стеной раскинулся смешанный, преимущественно сосново-еловый лес, – городков Подмосковья.

Получив комнату в общежитии – в четырехэтажном доме 30-х годов постройки, представлявшем собой множество обычных огромных коммунальных квартир-клетушек, вытянувшихся вдоль длинных, во весь этаж, вечно сумеречных коридоров, вечно заставленных велосипедами, санками, стиральными машинами и прочей утварью, заканчивающихся обширными общими кухнями, – Иван, тем не менее, не спешил «выписывать» семью из «гостеприимной» Латвии. Под предлогом затянувшегося ремонта, на который, конечно же, нет ни времени, ни средств, описывая в письмах весь ужас коммунального быта, Костров смог легко уговорить жену повременить с приездом. Сам же в самый канун золотой подмосковной осени ожидаемо припомнил неосторожный совет супруги, и не просто припомнил, а принялся энергично воплощать его в жизнь...

Татьяна работала обычной продавщицей в овощном магазине, находившемся на первом этаже того же Н-образного дома-общежития, в котором коротал свои ночи – днем он, конечно, был на учебе, – капитан Костров. Теперь уже трудно сказать, кто первым подал сигнал готовности, чьи глаза загорелись раньше, но, несомненно, всё произошло быстро: стоило им понять, чего они хотят друг от друга, а хотели они, разумеетя, одного и того же, как тут же желание стало разгораться не по дням, а буквально по минутами, ибо оба были неудовлетворены, оба озабочены и озабочены сильно!

Стоило Тане остаться за прилавком одной, как Иван, лукаво-похотливо улыбнувшись, задал сакраментальный и до костей избитый вопрос: «Девушка, что вы делаете сегодня вечером?» А девушка, расплывшись в ответной улыбке, мягко-вкрадчиво, с ложно-напуской скромностью, потупив глаза и притворно покраснев, проронила: «Ничего!»

Далее был огромный – на полторы тысячи мест, – но почти пустой зал гарнизонного Дома офицеров. На экране демонстрировали очередной серьезный советский «блокбастер» из жизни колхозников, ведомых всемудрыми и всезнающими партийными боссами к новой трудовой вершине – выполнению пятилетки в четыре года или что-то в этом роде… Они смотрели, но, разумеется, не видели, слушали, но не слышали, а может и слышали, но совсем не то, что озвучивали актеры, ибо их заботило другое, иное, настоящее, а не экранно-виртуальное действо.

Сначала он положил ладонь на ее пухленькое предплечье и, медленно его массируя, стал двигаться к ладони… Поняв, что ее увлажненные пальцы радостно отвечают ему, стал смелее и скользнул в район живота… Когда же она сама засунула его ладонь под кофточку, сама уложила его широкую кисть на свою мягкую величественную грудь, позволив его пальцам ощутить всю прелесть возбужденного соска, то оба разом потеряли голову… И пришли в себя только в конце ночи, на скромной кушетке в его пока еще холостяцкой конурке, но уже вдоволь насладившись запретными плодами запретной любви…

Татьяна не была красавицей, скорее её можно было бы назвать обаятельной, заметная полнота не столько ее портила, сколько сигнализировала о любвеобильной натуре… Однако привечала она далеко не всех, а тех, к кому испытывала тягу, а тяга просыпалась в ней почти безошибочно только к тем, кто мог удовлетворить её ненасытное чрево… Татьяна была старше Ивана на шесть лет, одна воспитывала семилетнего сына, но ни первое, ни второе не оттолкнуло молодого капитана, тем более, что у неё, кроме фонтанирующего вулканом полового инстинкта, был еще один огромный «плюс» – она жила одна в отдельной однокомнатной квартире, в то время как сынулик большей частью тусовался у её родителей, и не только днём, но часто и ночью…

Неудивительно поэтому, что приезд в городок в канун Нового года жены и сына Кострова не положил конец преступному союзу, но, как часто бывает, добавил гормональным системам любовников больше адреналина, сделав их встречи более страстными. И этот односторонний адюльтер длился почти три года – вплоть до выпуска из академии, которую майор Костров закончил с золотой медалью.

Всякий знает, что разводиться трудно только в первый раз, дальше – легче. То же самое можно сказать и об изменах – каждая последующая связь на стороне завязывается всё быстрее, всё проще, и воспринимается «изменником» не как нечто аморальное, а всё чаще – как «вынужденная необходимость», как то, на что он имеет право в силу сложившихся жизненных обстоятельств. Для Ивана приобретение любовниц стало своеобразным спортом, в котором он делал один успех за другим, двигаясь от победы к победе, покоряя все новые и новые вершины, медленно восходя к таким заоблачным высям, куда он не залетал даже на сверхзвуковых «Мигах»…

Где бы теперь ни служил Костров, будь то Одесса, Чита, Кабул или Москва, везде он находил «даму сердца», и не абы какую, а всё лучше и лучше. Каждая последующая любовница была либо краше, либо моложе предшественницы, а иногда и моложе, и краше в одном лице. При этом он помнил не только об удовольствии своих подруг, но в не меньшей мере – о покое супруги: его совсем не грела мысль о том, чтобы Вера проведала о его похождениях, потому что от такого знания жёны не просто стервенеют, но – и это хуже всего, – начинают строчить жалобы, адресуя их либо высокому командованию, либо дотошным и любознательным политотделам. За короткий срок Иван достиг почти идеального совершенства – с таким-то интеллектом! – в маскировке своих изменнических действий и сокрытии любвеобильных пассий, так что и те, и другие совершенно сливались с общим фоном его служебно-боевой деятельности.

Вполне закономерно, что прибыв в Святогорск, генерал Костров озаботился не только делами училища, но и поисками новой подруги. Теперь он достиг пика своей мужской формы, а потому был уверен: он может получить любую! И пусть задача изначально кажется сложной, а вершина – неприступной, – это лишь заводило генерала. Время, когда он довольствовался продавщицами и медсестрами, учительницами и бухгалтершами, товароведами и поварихами давно кануло в лету. Его влекли уже иные цели, манили иные дали! Трансформация в его душе была связана не только с ростом благосостояния и самооценки, но и с явлениями чисто физиологического порядка – с недавнего времени он понял, что искусность в сексе его более не греет так, как в молодые годы, что на первое место выходят Молодость, Красота и Ум. Иван Тимофеевич уверил себя: наконец-то он достоин Идеала! И главное в этом Идеале – духовно-телесная гармония! Отныне он знал, что его новая Любовь должна быть не только красива лицом и телом, но также обязана иметь безупречный эстетический вкус, гибкий интеллект, широкий кругозор и, самое важное, должна быть незаурядной творческой личностью с мощным креативом, Личностью если и не равной, то вполне сопоставимой с его персоной, в незаурядности которой генерал никогда и не сомневался. А кроме того ему хотелось, чтобы Она его любила, любила всей душой, всем сердцем, всем телом, и тогда – он решил это твердо, – он расстанется со своим «милым Верунчиком» и составит счастье новой возлюбленной!

Но где искать Идеал? Иван Тимофеевич решил, что начать нужно с мира богемы, который в провинциальном Святогорске представляли два театра – Драматический и театр Оперы и Балета. Служительницы Мельпомены, Терпсихоры и Талии тем более влекли его, что к своему вящему удивлению он обнаружил в своей доблестной биографии «страшный факт»: не только среди его любовниц, но даже и среди случайных «девушек на ночь» за двадцать пять лет активной половой жизни не было ни одной актрисы!

Но с какого из театров начать? Это, как водится, решил случай. В оперном давали премьеру – «Евгения Онегина» Чайковского и, как сообщила секретарша, которой он и поручил навести подробные справки о ближайшем театральном уик-энде, впервые на большую сцену должна выйти свежеиспеченная выпускница Новосибирской консерватории, лауреат двух российских и одного международного конкурса вокалистов Ольга Кравцова. Секретарша, бывшая под началом Кострова всего две недели, но уже успевшая раскусить его любвеобильный нрав, кокетливо добавила, что «по слухам, эта Ольга не только обладает чудесным сопрано с диапазоном в четыре октавы, но также хороша собой и, будучи местной уроженкой, вернулась в родной город только потому, что мэр Святогорска, знавший ее чуть ли не с детства по выступлениям на городских праздниках, лично ездил к ней в Новосибирск и уговаривал работать в святогорском театре, суля не только солидную (даже по московским меркам) зарплату, но также и квартиру в центре города, поскольку, как разносит молва, её звали сразу в два московских театрах…»

«Что же, – решил генерал, собираясь в оперу, – если не встречу Её, то хотя бы восполню пробел в своей жизненной истории – добавлю в коллекцию новую киску…»

Глава 22. Вера

Догадывалась ли Вера Сергеевна Кострова о похождениях своего мужа? Ответить однозначно сложно. Если мы скажем, что своего благоверного она ни в чем не подозревала, то, разумеется, погрешим против истины. И догадывалась, и подозревала, и ревновала, но, не имея явных доказательств и прямых улик, предпочитала не знать – так было спокойнее и легче, как говорится, меньше знаешь – лучше спишь. Ей было достаточно уютно и комфортно за широкой спиной Ивана, тем более, что как только он получил первое генеральское звание, Вера Сергеевна уволилась с последнего места работы – какой смысл горбатиться, если доходов мужа хватало не только на хлеб с маслом, но и на многое другое. Лучше уж она будет обеспечивать тыл – вести домашнее хозяйство, не забывая при этом, конечно, и о себе, любимой, чем за копейки каждодневно вкалывать на государство.

И хотя у Веры Сергеевны не было иного хобби, кроме чтения книг, она считала себя натурой творческой, неординарной, достойной своего талантливого мужа. Свою главную задачу она видела в том, чтобы прекрасно выглядеть, быть всегда элегантной и яркой, накрашенной и причесанной, чтобы её тонкие пальчики украшал безукоризненный маникюр, а тело орошало окрестности изысканными ароматами французской парфюмерии.

Но несмотря на все старания, приближаясь к сорокалетнему рубежу, Вера Сергеевна стала все чаще находить на своем некогда безукоризненном теле признаки катастрофы – надвигающейся старости. В уголках глаз явственно проступали морщинки, носогубная складка становилась все глубже и отчетливее, тонкой сеточкой покрылась шея, на голове стали появляться седые волоски, а однажды – к своему ужасу, – смотрясь в зеркало сзади и в полный рост, она обнаружила на ягодицах заметный целлюлит!

В то же время Вера понимала, что с запретом КПСС и логично последовавшим после этого разрушением системы полиотделов в армии, её мужа в семье едва ли что держит! Уют и тепло, вкусные борщи и изысканные салатики, всегда выглаженные рубашки и брюки, аккуратно сложенные вещи, начищенные до блеска ботинки и туфли, наконец, ее ухоженность и элегантность, – даже взятые вместе все эти факторы слишком слабы, чтобы надежно удерживать рядом с собой достигшего своего акмэ генерала… Вера понимала, возможно, замечая всё большую холодность мужа, что надо что-то делать, но что именно? Овладевать искусством плотской любви, штудируя «Кама-Сутру» и новейшие западные руководства, принося в жертву свою натуру, преодолевая отвращение и брезгливость? Но не будет ли она казаться ему тогда смешной? Да и как научиться тому, что ее душа два десятка лет отвергала как непристойность и мучительный позор? Как осмелиться делать то, что ее самость всегда считала отвратительным и унизительным?

И пока она находилась на распутье, однажды ночью ей приснился шокирующий сон, заставивший от дум перейти к действиям…

Они ехали по узкому горному серпантину вдвоем – только Он и Она. Однако не на новеньком «Мерседесе», и даже не на много более старой и скромной «Ауди», а на чёрной «Волге», которой в их семейном гараже никогда не водилось. Солнце палило нещадно, и горячий ветер, дувший в открытые окна, не приносил заметного облегчения… Но природа всё же сжалилась над путешественниками – слева внизу, в котловине показалась серебристая гладь горного озера…

Они остановились на обочине – метрах в двадцати от береговой линии. Иван, сбросив всю-всю одежду, стремглав, словно мальчишка, плюхнулся в воду…

– Верунчик, иди ко мне! – закричал он, выныривая.

Но Вера, несмотря на жару, не спешила ни раздеваться, ни входить в воду. Ей казалось, что вода таит какую-то жгучую тайну, и эта тайна не просто опасна, а смертоносна!

– Ну, давай же, быстрее! – торопил её жизнерадостный Иван.

– Вода грязная, Ванечка! – она не могла сказать об охватившем её страхе, потому нашла для отказа иную, более простую и очевидную причину.

– Это только у берега грязная, а дальше – прозрачная-препрозрачная! – поспешил её заверить настойчивый муж.

Наконец, она решила потрогать воду пальчиками ног, затем сделала один робкий шаг, потом другой… И тут с удивлением обнаружила, что стоит по колено в воде совершенно нагая, а ведь она не раздевалась! И тем не менее одежда бесследно и совершенно незаметно чудесным образом испарилась с ее тела!

Иван же, устав от медлительности супруги, проплыл незамеченным под водой пару десятков метров и неожиданно вынырнул прямо перед женой. Радостно улыбаясь и разбрасывая теплые брызги, он схватил Веру за руку и потащил на глубину, несмотря на отчаянный визг протеста, вырвавшийся у нее из гортани…

Действительно, полоса грязной воды скоро закончилась, и Вера оказалась в плену приятной и абсолютно прозрачной ласковой стихии, дарящей свежесть и прохладу… Иван же, заведя жену на глубину, поплыл еще дальше – в сторону центра водоема…

Оставшись одна, стоя по плечи в воде, Вера стала разглядывать свое тело, большей частью скрытое водой… Сквозь блики колышущейся на солнце воды, оно казалось таким же свежим и привлекательным, каким было в далекой уже юности… В какой-то момент ей даже почудилось, что это не её тело, а… И тут вдруг подтвердились худшие опасения…

Из неведомо-невидимых донных норок-щёлок разом выскользнуло штук семь-восемь змей – тонких, длинных, черных, резвых… Они споро курсировали вокруг неё, проплывая между ног, делая резкие и непредсказуемые повороты, и каждое их прикосновение к коже доставляло такое же чувство дискомфорта, какое всегда на ее уши производил скрип пенопласта…

Вера вскрикнула и бросилась к берегу, на мелководье. Змеи содружно последовали за ней, но теперь они не просто неприятно задевали кожу, а жалили её за икры, бедра, ягодицы… Когда вода стала доходить ей только до лобка, женщина принялась ногами давить гнусных созданий, и те очень скоро попрятались по норам, не получив, однако, ни одной травмы, ни единого повреждения …

Иван же как ни в чём не бывало продолжал резвиться на глубине метрах в тридцати от неё…

– Ваня, тут змеи! – закричала встревоженная супруга.

– Где? Какие змеи? Ты что? Плыви сюда! – поспешил успокоить её муж.

– Нет, я выхожу, прости! – твердо заявила Вера и двинулась в сторону спасительной суши.

Но не успела она сделать и двух шагов, как сзади ее талию охватило нечто длинное, упругое и в то же время – пушистое, приятно ласкающее кожу… Обхватило и потащило на глубину… Но через несколько метров отпустило, и только тут, обернувшись, Вера увидела перед собой крупного, белоснежного, длинношеего лебедя. Глядя прямо ей в лицо, птица раскинула крылья, несколько отклонилась назад, приподнялась над водой, выгнула шею и грозно зашипела. Казалось, своим телом она закрывает ей, Вере, путь к Ивану – тот оказался как раз позади агрессивно настроенной твари.

– Ваня, Ваня! – закричала со всей силы перепуганная женщина.

Но ответа не услышала! Напротив, её крик только разозлил белоснежное грациозное водоплавающее создание, и то, продолжая шипеть и махать крыльями, стало медленно приближаться, готовясь к атаке…

Вера проснулась в холодном поту… В ту ночь она, как это случалось нередко, ночевала в квартире одна: муж отправился в очередную командировку, а сын продолжал учиться в Москве. Одиночество только усиливало её страх. Сначала Вера выпила десятка три капель корвалола, а затем, вернувшись в постель, при свете ночника стала лихорадочно листать страницы толстой книги – это был новейший сонник…

«Змея ядовитая – соперница либо недоброжелательница, – читала она про себя, – много змей – невзгоды и болезни… Лебедь – счастье в супружестве и дети. Одиноко плывущий – разлука… Горы – защита и польза, полученные без больших усилий. Но горы, поросшие лесом – неверность… Озеро – вода, заключенная в берега. Знак сей может быть добрым либо злым… Если вода грязная – обман, несчастье, чистая – радость, любовь. Говорят также, что озеро, увиденное во сне – отражение совести сновидящего…»

В эту ночь Вера так и не заснула. А наутро, едва часы пробили начало девятого, отправилась в парикмахерскую, ставшую с недавних пор носить гордое имя: «Салон красоты «Аэлита»»…

Глава 23. Религия свободы и любви

Часы показывали без четверти семь, когда Сергей достал из кармана рубашки листочек с заветными шестью цифрами, под которыми округлыми, ровными, почти что детскими буковками, было выведено: «Если что – звони. Не хочу, чтоб ты грустил!» Он знал, что у Светы был сегодня непростой день, что она могла устать, что ей надо готовиться к экзамену, но стоило ему воспроизвести в сознании ее облик, как всякие сомнения и страхи улетучивались, уступая место зыбкой надежде: «А вдруг? А если?... Да, это невозможно представить, чтобы такая красавица, да к тому же чужая жена… Но разве его духовный наставник – философ Лев Шестов – не учит, что, имея веру, можно получить даже самое несбыточное? И не только Шестов, но и Киркегард, и Достоевский, и сам Иисус Христос… Так что рискнуть – стоит… Попытка – не пытка…»

Нет, она не собиралась спать, хотя действительно устала – только полчаса назад вернулась из колледжа. – Как консультация? – Да, все нормально, послезавтра сессия закончится, ведь по остальным предметам – автоматы, так что можно вздохнуть легко и спокойно. – Настроение? – Так себе, что-то средненькое, ни рыба, ни мясо. – Грустишь? – Да, есть немного. Но в целом не особенно. – Может, погуляем? – Прости, устала. Не хочется таскаться по улицам. А тебе тоскливо, да? – Да, Светочка, да, очень. – И не хватает женского тепла? – А разве его может хватать??? – Хочешь, я приду? – Когда, прямо сейчас??? – Да, прямо сейчас, только ты меня встреть у подъезда. – Адрес помнишь? – Конечно, Сережа, я не склеротик (кажется, она улыбнулась). Через пятнадцать минут буду – только приоденусь, так что встречай. – Ты с ума сошла? – Может быть. – Но я рад, очень. – Я тоже. – Ладно, жду с нетерпением. – Я скоро.

Пожалуй, ни для кого на земле в этот час время не тянулось так медленно, так по-черепашьи нескоро, как для Сергея, ожидающего возле подъезда свою вечернюю гостью. Быть может, если бы он мог закурить, то ожидание не было бы таким жестоко-мучительным, но… Света, не переносившая никотина, не заслуживала того, чтобы одаривать ее смоляным ароматом даже самых дорогих сигарет… Он в очередной раз взглянул на часы и не поверил своим глазам: секундная стрелка стояла на месте… Стал трясти часы, пытаясь привести их в чувство, снова взглянул на циферблат: стрелка снова стояла, но уже на пять делений впереди… Боже, что же это такое!? Он решил вовсе не глядеть на часы, а просто двадцать раз пройти до соседнего подъезда и обратно… Прошел, а Светы все нет… Что же, надо еще двадцать раз… А лучше сорок или даже пятьдесят…

– Сережа, извини, я никак не могла дверь закрыть – замок заедает, – раздалось из-за спины Кострова мягкое шуршание знакомого голоса. – Ну, что, пошли к тебе? А то я уже замерзаю…

Вечер действительно был холодный. После прихода холодного фронта от воскресной жары не осталось и следа, а Света была одета все так же – в юбку и майку, а на ногах – все те же тапочки… И Сергей окончательно понял, что ей, похоже, действительно больше нечего одеть, что, скорей всего, это скромное одеяние у нее если и не единственное, то самое приличное… Но, взглянув в сапфиры Светиных глаз, он моментально забыл про ее бедность… Всё его существо задрожало, язык онемел, уши заполонил звон, мысли заплясали как козлоногие на шабаше – еще бы, ведь перед ним стояло божество, божество, снизошедшее до него, спустившееся с горных вершин, да и сам он чувствовал себя богоравным, но не в смысле силы, а в смысле счастья, ибо то, что он переживал сейчас, не могло сравниться по возвышенности и остроте наслаждения ни с чем, что было прежде. Даже с тем, что было с грозящей смертоносной опасностью Ариадной несколько дней назад – так казалось теперь, возможно, потому, что прошлое всегда прошлое, и нет в нем живой горячей крови настоящего.

И теперь, собрав остатки самообладания, Сергей только смог тихонько кивнуть головой, выражая согласие, и шатающейся походкой двинуться вперед, показывая путь, увлекая девушку за собой…

Когда же он в течение целой минуты не мог вставить ключ в скважину замка, Света все поняла, поняла, какой он ее видит, поняла отчего его шатает, почему он молчит… И то, что так ее воспринимает умный и интеллигентный молодой человек, ее премного радовало, хотя и мало удивляло… Она поняла, что надо брать инициативу в свои руки, ибо ее визави в таком состоянии способен быть только объектом, но никак не субъектом, наделенным волей и способностью действовать…

– Я тебе должна кое-что показать, Сережа. Но ты мне должен пообещать, что не будешь вмешиваться, не будешь удивляться и спрашивать. Обещаешь?

– Да, конечно… – только и нашелся, что сказать, Костров.

– Мне нужна твоя помощь – ты мне должен рассказать о своих ощущениях – для меня это очень серьезно, чтобы понять нечто очень важное. Согласен?

– На всё… – хрупко вымолвил Сергей, постепенно приходя в себя от шока новой встречи, предвещающей настоящее счастье.

– Тогда найди мне крем, лучше всего детский, масло, лучше оливковое, чем подсолнечное, носовой платок и… шарф, лучше от военной формы…

– Но зачем?

– Ты же обещал!!! – грозно похоронила всякую охоту к продолжению дискуссии Светлана.

Когда же все заказанное она получила, то, напомнив знаками про недопустимость малейших расспросов, завязала шарфом глаза озадаченному юноше и, нежно взяв его под руку, увлекла в спальню… Аккуратно задрапировав окна шторами так, чтобы был истинный интимный полумрак, вставив в портативный «Шарп» принесенную кассету с мягкой инструментальной музыкой, Светлана принялась за работу, которая ей самой больше казалась священным действом, настоящим камланием…

То, что происходило дальше, Сергей помнил с трудом… Очнулся он лишь спустя несколько минут после того, как все закончилось… И, конечно же, ощущения свои описать не мог, потому что такое не описывается, а только переживается, но этим свою божественную гостью особенно не расстроил…

– Зачем ты это сделала? – наконец, спросил он девушку, уже почти прийдя в себя.

– Хотела доставить тебе удовольствие – только и всего, – с долей игривой кокетливости отвечала Светлана.

– Но ведь ты сама ничего не получила?

– Я привыкла ничего не получать или получать мало… Но на самом деле я получила очень много, только тебе этого не понять…

– А где ты этому научилась, в госпитале?

– Не где, а от кого, Сереженька!

– И от кого?

– Ну, конечно, от своего мужа – от кого же еще!? Он уважал мое желание выйти замуж девственницей, а потому научил меня этому нехитрому ремеслу задолго до свадьбы…

– И сколько тебе тогда было?

– Ты не поверишь, но тогда мне было только шестнадцать…

– Совратил малолетку?

– Похоже, что так… Но дело не в этом. Лучше скажи, тебе понравилось?

– Спрашиваешь! Очень-очень понравилось. У тебя классно получилось!

– Спасибо, мне приятна твоя оценка.

– Да чего уж там, – заскромничал Костров, продолжая лежать на кровати и любуясь лицом девушки, украшенным блистающими сапфирами глаз и обрамленным снопом вьющихся пшенично-золотистых волос.

– А ты не будешь теперь меня считать развратной?

– Что ты, разве можно?!

– А, как ты думаешь, то, что я сделала – это измена?

– Ну, ты спрашиваешь! Я вообще не использую в своем лексиконе это слово… Но, главное, чтобы ты не ощущала чувства вины. Есть вина – есть измена, нет вины – то и измены, как мне кажется, нет…

– В смысле? Что-то я не до конца поняла?

– Ну, как тебе объяснить, Светик… Если муж оставил жену с маленьким ребенком, оставил без средств к существованию, то тогда это, конечно, измена, или если жена, допустим, бросила парализованного мужа, мужа-инвалида, то тогда это тоже измена. А все остальное… Знаешь, все так не просто…

– Понимаю… Угости меня чаем, а? – Света неожиданно развернула беседу на 180 градусов. – Я сегодня даже и не ужинала… Покормишь меня?

– Без проблем. В холодильнике полно еды. Правда, не вся она свежая, но что-то обязательно найдем.

Разговор перекочевал на кухню, где под мерное сипение чайника девушка поведала о том, что «этим» она занимается на своем рабочем месте регулярно, но не слишком часто, чтобы об этом не поползли слухи. Хотя они все равно появляются, но им, конечно, никто не верит. А началось все год назад, еще до отбытия на Северный Кавказ мужа, когда в их больницу поступил солдатик с раздавленными ногами – это так деды над ним подшутили, толкнув на сельхозработах под сдающий назад грузовик. Ноги ему тут же ампутировали… Но воспаление не проходило, температура не спадала… Врачи давали ему максимум месяц жизни… И однажды ночью Света услышала его тихий вой… Оказалось, что он ни разу даже не целовался с девушкой. Обидно, очень обидно умирать нецелованным… И сердце Светы дрогнуло: не долго думая, несмотря на острый запах мочи и лекарств, она не побрезговала взять его член в руку и сделать то, чему так старательно научил ее жених… Тот мальчик рыдал всю ночь, рыдал от счастья… И вопреки прогнозам врачей выкарабкался… Что с ним сейчас? Уехал в Европу, в родной Курск, каждую неделю пишет ей, Свете, письма, собирается этим летом поступать в институт, если успеет получить протезы и научится передвигаться на них хотя бы немного… А после него были другие, немного, быть может не больше одного в месяц, но были…

Слушая ее повествование, Сергей все больше и больше дивился: «Такая красавица, и делает такое! Ладно бы, была уродиной, но имея возможность получить любого мужчину, она отдает свою любовь униженным, оскорбленным, обреченным на страдания и гибель! Как милосердно, и вместе с тем так отвратительно! И он, Сергей, оказался очередной жертвой ее странной любви!!! Или, скорее, мании…»

А потом Света начала спрашивать, что думает об этом он, думает с высоты своего философского образования. Предает ли она этим мужа? Разве она будет любить его меньше, занимаясь таким? Можно ли ее считать шлюхой, ведь она делает это совершенно «за так», из простого человеколюбия, ничего не получая взамен, кроме морального удовлетворения? Она уверена, что если бы не ее «слабость», то этого курского мальчика уже не было в живых, ведь он сам пишет ей в каждом письме, что именно она, Света, спасла его, что раз такая красавица не побрезговала им, то, конечно, найдется и та, что захочет быть с ним всегда. Выходит, что она подарила ему веру в себя, в любовь, дала надежду, дала смысл жизни…

Сергей же продолжал молчать, понимая, какого ответа от него ждет та, которая прекраснее всех тех, кого он когда-либо знал… Разумом он понимал, что в поведении девушки нет ничего криминального, но чувства покрывались льдом обиды, и внезапно он прервал ее на очередном полуслове и гневно, непривычно гневно для себя, спросил:

– Так ты сделала это со мной из жалости? Не потому, что я тебе нравлюсь, а потому, что хочешь получить новую порцию морального удовлетворения?

Света резко встала, сияние мгновенно улетучилось с ее лица, уступив место гримасе досадливого разочарования:

– Зачем ты так, Сережа? Ты мне сделал больно… Зачем?

– Прости, прости, я не хотел, Светочка! – вдруг очнулся Костров. – Я все понял. Тут другое, новое, какое-то новое измерение, новая ступень человечности. Я об этом давно думал, но не надеялся воочию увидеть человека, тем более девушку, способную так чувствовать, так переживать, так любить…

– Ну, теперь ты меня и перехвалишь, – снова заулыбалась собеседница. – Не преувеличивай, Сережа. Я только учусь любить. Может быть потому, – и тут на ее глазах заискрились слезы, – что в детстве мне так не хватало любви. Ты ведь знаешь, мой отец погиб, когда мне не было еще семи… А мама работала, работала с утра до вечера, на две ставки, плюс ученики, чтобы как-то свести концы с концами… До любви ли ей было? А теперь я хочу любить, научиться любить так, как любил… Христос… Любить если не всех, то почти всех, и, чего уж тут скрывать, и любимой быть тоже хочу…

– Но Христос, судя по Евангелиям, вообще прошел мимо сферы секса, для него плотские радости вовсе и не существовали, – возразил дипломированный философ.

– Ну, почему! Он, например, любил вино – чем не радость плоти? – нашлась, что ответить девушка.

– Согласен, он нередко хаживал по пирам, даже его первое чудо в Кане, с точки зрения пуританской морали, греховно – разве превращать воду в вино не то же самое, что потворствовать пьянству? Но я имел в виду иное – область секса. Об этом Новый Завет молчит. Не странно ли?

– Нет, так и должно быть, – продолжала гнуть свою линию Светлана. – Мне кажется, что такая интимная область, как секс, где нет никаких строгих правил и каждый должен полагаться на голос сердца в каждой конкретной ситуации…

– Постой-ка, – перебил ее Сергей, – а как же быть с требованием «не прелюбодействуй», которое Иисус еще и ужесточает: «кто посмотрит на женщину с вожделением, тот уже согрешил»? Может быть, это позднейшая вставка?

– Не знаю, да и не в этом дело, Сережа! Любые слова можно на десяток ладов толковать – кому, как не тебе, об этом знать! И если захочешь, то можно перетолковать так, что каждый найдет себе оправдание или хотя бы лазейку… Ну, например, можно предложить обсудить, что имел в виду Иисус под словом «вожделение»…

– И в самом деле, что? – хитро прищурился Сергей.

– Это уж вам, мужчинам, лучше знать! – парировала Света.

– Как ни странно, но я об этом немало думал…

– Ну-ну, интересненько, – оживилась пуще прежнего гостья.

– Я полагаю, что надо исходить из того, что вожделение – это противоположность восхищения. Первое унижает, второе – возвышает, вожделение хочет владеть и иметь, властвовать, контролировать и пользоваться, а восхищение ничего не требует, а только любуется и желает радости, счастья и свободы любимому…

– Свободы!? Бог мой, ты говоришь о том, о чем я думаю порой часами, только вот не могла выразить в словах так ясно и лаконично, как ты… Если бы ты знал, как часто я думаю о свободе и как ей дорожу!

– Неужели? Разве для женщины свобода так важна? Мне всегда казалось, что…

– Мы сделаны из другого теста? – перебила его девушка. – А потому нам нужно только одно – прилепиться к мужику и стать его рабой?

– Ну, почти… – нехотя согласился Сергей. – Но зачем, скажи, ты тогда так рано вышла замуж?

– Я по любви вышла, Сережа! И не «зачем», а «почему»! Потому что любила… и до сих пор люблю… И если бы мой муж не пообещал ценить и уважать мою независимость, мое право на счастье, мою свободу, то я никогда бы не вышла за него! Никогда, понимаешь, Сереженька!... Кстати, он о тебе рассказывал – ты у него философию вел…

– Разве? Погоди… Он в прошлом году закончил... Нет, не может быть. Я не мог у него вести! Когда я пришел в училище, он должен был уже учиться на третьем курсе, а философия всегда была на втором… Ты что-то путаешь, Света.

– Да нет, – упорствовала девушка, – как же я могу путать, когда он мне точно о тебе рассказывал, да как!

– Как? – поинтересовался Сергей, усаживая на лицо подобие гордой улыбки.

– Как? Восхищенно, восторженно рассказывал… Про то, например, что «любовь к одному – это варварство, ибо осуществляется в ущерб всем остальным»…

– Это не мои слова, это Ницше… Но верно, я их мог цитировать… Погоди, я у них мог замещать семинары по культурологии… У нас тогда Иван Григорьевич слег с инфарктом в госпиталь…

– Ну, вот видишь! – обрадовалась своей правоте Света. – А больше всего его поразило, о чем мы потом долго спорили, твое рассуждение о ревности…

– И какое же?

– Ну, я своими словами скажу, ладно? Примерно так: любить – это радоваться, когда твоему любимому хорошо; твоему любимому хорошо в постели с другим, значит, если ты его любишь, ты должен этому радоваться. Или я что-то напутала?

– Да не особенно… Но ведь это лишь софизм, а на самом деле все много сложнее. Я против разврата, Света!

– А разврат – это что? Где грань между любовью и развратом?

– Ну, как бы тебе попроще разъяснить, – задумался Костров. – Секс без любви – это разврат, а секс по любви – это уже не разврат. Вот случай. Ты знаешь, у нас есть общежитие – там старшие курсы живут. И вот в прошлом году я там дежурил, а со мной женщина – солдатка, что за пропускным режимом следит. А тут еще праздник – Новый год, с 31-го на 1-е. В общем, шампанское текло рекой, и не только шампанское, так что к утру весь мой наряд, кроме меня, был в отключке. А этой женщине – она была старше меня лет на 10, замужняя, двое детей, – вдруг захотелось секса со мной… На самом деле, ей все равно, с кем, просто когда выпьет, то у нее начинается жажда плоти. А я подвернулся первым…

– И ты ей отказал?

– Да, но так, чтобы она не обижалась. Я ведь первый раз ее видел, мы почти не знакомы, к тому же у нее муж есть… Но дело не в этом, а в том, что между нами не было даже намеков на любовь, одна похоть… с ее стороны… Если бы я согласился, то это и был бы разврат…

– Ясно, – задумчиво проговорила девушка. – А она была красивая?

– Да не особенно… Но, конечно, далеко и не уродина. Кстати, потом мы с ней как-то виделись мельком. Об этом, конечно, не вспоминали… Но по глазам я отчетливо понял, что она была мне признательна за то, что я не воспользовался ее слабостью…

– А если бы она была такой, как я, такой же красивой, молодой, ты бы тоже отказался?

– Врать не буду – не знаю… Скорей всего – нет, не отказался бы…

– Значит, дело не в любви, а в молодости и красоте? – продолжала домогаться неведомой и недостижимой истины настойчивая девушка.

– Выходит так… – не зная, какой аргумент противопоставить напору Светы, согласился Костров.

– Значит, – подвела итог девушка, – если мы с тобой сейчас займемся любовью, то это будет развратом, ведь любви между нами пока нет?

– Но как можно заниматься любовью без любви? – заулыбался Сергей, как и всякий философ любивший поиграть на многозначности одного и того же слова, приобретающем разные, подчас противоположные, смыслы в зависимости от контекста.

– Тем не менее, раз ты – противник разврата, а секс без любви – это разврат, то ты должен отказаться от всякого желания переспать со мной, а если я начну тебя домогаться, то должен будешь поступить точно так же, как с той женщиной-солдаткой. Логично?

– Вполне… У тебя железная логика, но интуиция мне говорит, что ты не права… Я хочу сказать, что голос сердца вернее, чем доводы разума, и этот голос мне говорит, что близость между нами – это не разврат!

– Но Сереженька, так можно оправдать что угодно – ссылками на голос сердца! Ведь так и насильник, и педофил может сказать, что, мол, голос сердца ему подсказал, что насиловать юных девочек – это не разврат!!! – торжественно, чуя свою близкую победу над искушенным в словопрениях философом, заключила Света.

– Ты меня убиваешь, Света! – обиженно и как-то сумрачно выпалил Сергей. – Ты разрушаешь всю мою стройную теорию любви!

– Значит, это плохая теория, Сережа, только и всего… Надо новую строить…

– Слушай, у тебя зачетка не с собой, умница моя?

– Нет, конечно…

– А зря, а то я поставил бы тебе жирнющую «пятерку» по философии… Нет, даже «шестерку»…

– Может, сразу «десятку» – чего мелочиться-то? – засмеялась польщенная девушка.

– Нет, все же ты не права, но пока я не могу понять, в чем именно. Мне надо подумать…

– Ну, пока ты думаешь, я тебе одну историю расскажу, хочешь?

– О любви историю-то?

– О ней, о ком же еще… Как раз по теме нашей беседы…

– Давай, я весь обратился в слух…

– Хорошо, – начала свое повествование девушка. – Когда мне исполнилось 16 лет, мама накануне дня рождения… В общем, расчувствовалась и… Видимо, ее долго мучило чувство вины, и она, наконец, не выдержала и решила со мной поделиться… Она рассказала, почему погиб мой отец… Вот слушай…

«После окончания военно-воздушной академии отца распределили в Прибалтику, и мы переехали в небольшой латвийский городок Тукумс – там стоял авиационный полк, а отец был замкомполка. Все было прекрасно, я должна была пойти в первый класс и тут – как гром среди ясного неба – командировка в Афганистан. Отца поставили перед выбором: либо перевод на Север без перспектив карьеры, поскольку там он «останется навсегда», либо – год службы в Афгане в должности комполка, после чего – поступление в Академию Генштаба, а это, сам понимаешь, прямой путь в генералы со всеми полагающимися привилегиями. Папа не хотел в Афган… Нет, не потому что боялся, а потому что не одобрял войны, считал ее бессмысленной и бесперспективной, но мама его уговорила – ей совсем не хотелось на Север, а перспектива выйти в генеральши показалась весьма заманчивой, да и покидать Прибалтику, оставлять кому-то только что отремонтированную, уютную квартиру не хотела…»

– Понятно, послала мужа на верную гибель… – грустно подытожил Сергей.

– Но ведь она не знала… И ее можно понять – она хотела лучшего будущего для всех нас, а погибнуть отец мог и в мирное время – тогда что ни месяц, то нештатная ситуация, каждый год в полку кто-то разбивался, целые экипажи… Но не в этом дело…

– А в чем же, Светочка?

– Понимаешь, мама была у меня очень правильной – и тогда, да и сейчас тоже… Она никогда не изменяла отцу… Когда отец уехал, ей было тридцать три – самый пик женской сексуальности, но она отбривала всех ухажеров, всех мужчин, желавших ее любви, ее тела. А такие сразу нашлись, пусть и не много… Она убедила себя в том, что пока будет верна – с отцом ничего не случится. Она так и говорила: «Мое целомудрие, моя верность были для меня залогом спасения, гарантией жизни для Толи». Она вспоминала, что жажда мужчины порой душила её, особенно во время овуляций, но стоило ей подумать об отце, живо представить, как он там балансирует каждый день между жизнью и смертью, и похоть отступала… Она верила, что ее терпение, ее «подвиг» будет вознагражден, а потому старалась никому не давать повода, была холодной и твердой… Но однажды… – и тут Света глубоко и грустно вздохнула, – однажды раздался звонок – это было уже под вечер, – и на пороге квартиры вырисовалась ее первая, еще студенческая, любовь. Когда-то они учились вместе в университете, только на разных факультетах, зато жили в одном общежитии, где и познакомились. У них был долгий, красивый и совершенно целомудренный роман… Но не сложилось, не срослось… Максим стал жертвой сплетен завистливых подружек, в итоге они поссорились, оба были гордые – никто не хотел сделать первый шаг к примирению, а тут и выпуск подоспел… Их распределили в разные города… И так случилось, что мама встретила папу… А Максим тем временем защитил диссертацию, поступил на службу в КГБ и по иронии судьбы его послали в командировку в Ригу, где он то ли случайно, то ли намеренно узнал о маме, выяснил ее адрес и решил навестить…

Теперь это уже был не юноша, а статный красивый мужчина, москвич, подполковник, как и отец… Стоит ли удивляться, что когда мама его увидела, к ней вернулись все чувства, будто и не было разлуки… Максим оказался женат, у него было двое маленьких сыновей, так что на роль мужа он не претендовал, но оказалось, что и он любит маму, любит так же, как прежде… У них была только ночь, одна ночь – утром ему надо было возвращаться в Ригу, а в обед вылетать в Москву… Я к тому моменту уже спала ангельским детским сном, так что в их распоряжении была целая комната – квартира была двухкомнатная, довольно просторная по советским меркам…

– Свет, ты так говоришь, таким тоном, будто это было не с мамой, а с тобой... – то ли спросил, то ли уточнил свои впечатления Сергей.

– Наверное, – посетовала девушка, – все приняла близко к сердцу, да и как не примешь, ведь все это было с самым близким для меня человеком…

– В общем, ты хочешь сказать, что твоя мама сломалась, переспала с другом юности и тем самым…

– Вот именно, что нет, Сережа! В том-то и беда, что у них ничего не было!!! Да, ей безумно хотелось любви, ласки, секса, быть может, никогда ни до, ни после так ей не хотелось… Но она не оставила Максима на ночь, с порога отвергла все его притязания… Страх за отца пересилил, страх предать мужа, страх его потерять, лишиться всего и, вопреки своему истосковавшемуся по мужчине телу, она сказала ему: «Нет, нет, у нас ничего не будет! Уходи! Пожалуйста, уходи!» И он ушел, исчез из ее жизни навсегда – мужчины не прощают такого. А через три дня маму вызвали в штаб полка и известили о гибели отца… Потом, узнав подробности, она определила, что он погиб примерно через 7 часов после того самого момента, как она сказала Максиму: «Нет».

Сергей был обескуражен таким нестандартным поворотом событий, но как-то машинально произнес:

– Случайность…

– Сомневаюсь, – парировала Света.

– Есть основания так считать? – пуще прежнего удивился Костров.

– В том-то и дело, что «да», и еще какие!!! – едва не плача, едва не переходя на крик, воскликнула Света. – Понимаешь, в то самое утро отец вообще не должен быть лететь, но внезапно заболели сразу два летчика, и ему пришлось подменять своих подчиненных…

– И что же с ними случилось? Что за болезнь?

– В том-то и дело, что они сами не поняли, что это было! Нечто абсолютно мистическое! У них рано утром поднялась температура, стала раскалываться голова, появилась рвота и понос… В общем, все симптомы кишечного расстройства, даже острой инфекции… Но как только отец взлетел, то тут же у них все прошло, как не бывало, анализы тоже ничего не показали… Мама с одним из них встречалась… Он так и сказал ей, что, мол, все как рукой сняло и дело здесь нечисто…

– Да… – протянул Сергей. – Впервые о таком слышу… Всегда считалось наоборот. Помнишь, у Симонова: «Ожиданием своим ты спасла меня». А здесь все навыворот… Ты ставишь меня опять в тупик… А что ты сама думаешь, что мама твоя считает?

– Она ничего не считает, просто констатирует факты. А я… Как же мне жить после этого? Когда моего Виталика послали на Кавказ, то я даже не удивилась… Я уже заранее как бы знала, что ему туда путь уготован… И, конечно, сразу вспомнила все, что мама рассказала, да и как можно такое забыть… Я живу этим, думаю над этим постоянно… Я не знаю, как мне жить, что мне делать, чтобы уберечь Витальку… Но пока вот делаю то, что делаю – грешу налево и направо…

– Ты имеешь в виду своих солдатиков?

– Конечно… и тебя тоже… Я потому и пришла к тебе, чтобы ты помог мне понять, как же жить мне дальше, помог разобраться, где та грань, которую нельзя переступать… А ты, похоже, и сам толком ничего не знаешь…

– Может, все это случилось ради тебя? – попытался найти пути выхода из тупика Сергей. – Чтобы ты дала миру иной стандарт поведения, иные заповеди, правила, иную… религию?

– Религию? Ты о чем?

– Я о религии свободы и любви…

– Может быть, не думаю… Надеюсь, ты не собираешься создавать новое «Белое братство»?

– О, нет, там нет ни свободы, ни любви, как впрочем в любой тоталитарной секте… К сожалению, – продолжал изложение заветных мыслей молодой философ, – мы уже почти забыли, что христианство – это не только религия любви, но в не меньшей мере и религия свободы. И наши свободолюбивые предки именно поэтому его и признали, так быстро и почти безболезненно приняли. Ведь еще Иларион – первый русский митрополит, точнее, первый митрополит из русских, – в своем «Слове о законе и благодати» говорил об этом… А сегодня, кто сегодня вспоминает, что христианство – религия свободы?

– Чаще говорят, что христианство – религия любви… – робко заметила девушка.

– Да, хоть это радует. Но посмотри, кто громче всех об этом кричит – именно те, кто не умея любить сами, алчут побольше даровой любви к себе. Ты заметила, что когда воспроизводят слова Христа «Возлюби ближнего своего как самого себя», то акцент делают не на «ближнем», а на «самом себе»?

– Пожалуй, – подтвердила девушка, но продолжала гнуть свою линию, а потому добавила – уступать было не в ее правилах: – Но, может, это временно? Мы ведь только-только возрождаем у себя православие?

– Ты хочешь сказать, что это «трудности роста»? Да веришь ли ты сама себе? Вот увидишь, пройдет 10-15 лет и храмы запустеют, мода на православие пройдет, и будет все еще хуже, циничнее и злее. Народ усвоит новые правила, новые буржуазные ценности, и… бедные будут завидовать и ненавидеть богатых, а богатые будут купаться в роскоши, плюя на этот народ и смеясь над его ценностями… И где же тут место для любви?

– Грустно… – наконец согласилась Света, которую спор изрядно уже утомил.

– Да, но надо все же жить, жить и делать свое дело, культивировать редкие островки любви, сохранять тихие заводи свободы в этом бушующем море эгоизма, зависти и злобы… – подвел некоторый промежуточный итог разгорячившийся философ.

– Я знаешь, что думаю… Сейчас попробую сформулировать… – после небольшого антракта в разговоре вдруг оживилась Света. – Мне кажется, что дело не в том, что мать предала свою первую любовь, отказав Максиму. Не за это она была наказана. Понимаешь, уговаривая отца поехать на войну, она думала больше о себе, чем обо мне и о нем. А это значит, что любила она как собственник, эгоистично, и когда говорила «Нет» Максиму, кстати, вопреки голосу сердца, то тоже больше думала о себе – не о том, что папа погибнет, а о том, что она лишится мужа, что именно ей, а не папе, будет плохо, что именно её, а не его жизнь пойдет под откос. Мне кажется, что именно за это, за этот эгоизм она и была наказана. А мне… мне, похоже, придется ее ошибки исправлять…

– Да, ты рассуждаешь как зрелый мыслитель! – искренне восхитился услышанным Костров. – Но надо не только исправлять ошибки, чужие ошибки, но и не делать новых, своих собственных! Ты не боишься… оступиться?

– Боюсь, конечно, боюсь… Полагаешь, что то, что случилось между нами, – это ошибка?

– Нет, что ты…

– А секс будет ошибкой?

– Как бы мне хотелось сказать «нет», но я говорю: «не знаю»…

– А кто знает? Кто должен знать?

– Только ты и можешь знать, потому что я… я уже почти люблю тебя и у меня нет мужа, служащего в Чечне…

– Ты предлагаешь мне принять решение? Возлагаешь ответственность на мои женские и без того хрупкие плечи? Но откуда мне знать, что я должна делать или не делать?

– А ты послушай свое сердце, что оно говорит тебе сейчас! – наконец-то дал дельный совет Сергей.

– Сердце?...

– Да, только оно зорко – помнишь Сент-Экзюпери?

– Увы, не читала… Но слышала…

– Так что же сердце? Твое сердце? Только не ври ни мне, ни самой себе…

– Оно хочет… хочет...

– Чего же, Светочка?

– Чтобы ты меня любил сегодня, всю ночь… Я устала любить, я имею право… хоть один раз, чтобы любила не я, а меня… Но только если ты… если ты любишь меня. Скажи, любишь?

– О, Господи! Да разве же можно тебя не любить??? Ки пуррэ нэ па труве дю бонёр а ву вуар!!! Ой, прости… вылетело… Перевести?

– Нет, не надо, мне понятно.

– Что же тебе понятно?

– Что тебе со мной хорошо, и я этому рада…

– Спасибо, любимая. Тебе не придется жалеть, поверь мне!

– Надеюсь, Сережа. Но это точно не разврат?

– Но ведь я люблю тебя, Светочка! А когда есть любовь, то разврата быть не может…

– Любишь? Неужели? Это лестно… Ладно, пошли уж, а то так всю ночь будем говорить… – произнесла Света, поднимаясь с кресла и расстегивая пуговку на поясе своей мини-юбочки.

Глава 24. Саша

Они проснулись почти одновременно, но поутру оказались на противоположных краях кровати. Даже заспанной Света была восхитительна и прекрасна – без сомнения, ночь освежила и ее лицо, и тело, и даже дыхание, словно таинственная Фея оросила каждый участок кожи, каждую клеточку девичьего организма целебным омолаживающим бальзамом, живой водой вечной юности. Лишь глаза ее, только отошедшие от сонного забытья, светили чуть тусклее обычного, но смотреть в них Сергей не осмеливался. Он старался, очень старался быть ласковым, нежным, умелым, припоминая все, что знал по книгам и фильмам, но интуитивно понимал, что не смог подарить красавице даже половину от того наслаждения, которое она обычно получала от своего мужа, более молодого и менее начитанного, но от природы одаренного счастьем дарить женщинам оргазм. И сознание своей никчемности затеняло острым чувством вины, еще сильнее обострившимся с наступлением рассвета, полученное ночью удовольствие обладания прелестным девичьим телом.

Света же, не ждавшая ничего особенного, была, напротив, вполне довольна: пусть все было быстро, пусть не было оргазма, но какую-никакую разрядку она получила – главное, ей ничего не надо было делать самой, а можно было расслабиться и отдаться потоку фантазий о любимом, но далеком муже… И пусть партнер был наивен и неискушен, но в этой неопытности был и свой плюс – иллюзия чистоты и девственности юноши, проявлявшаяся в той трепетной осторожности, в той бережной старательности, с которой он ее целовал, ласкал, гладил… И сейчас, подставляя розовеющее лицо прикосновениям юной Эос, она думала о том, что, возможно, будь она старше, много старше, она могла бы получить настоящее удовольствие единственно от того, что рядом с ней оказался бы юный мальчик-девственник – дрожащий, смущающийся, стыдящийся, чистый и глупый…

«Что же дальше? – размышлял Сергей, глядя на матовое стекло в двери спальни, на котором отражались блики зари. – Будет ли повторение или на этом все закончится? Захочет ли она снова или ограничится единственным актом милосердной агапэ? Что ждет их дальше – дружба или взаимное забвение? Если дружба, то будет ли в ней место телесной близости? Если забвение, то будет ли оно полным? Смогут ли они смотреть друг другу в глаза, не испытывая вины, дискомфортного чувства неудобства? И самое главное – научится ли он когда-нибудь дарить женщине оргазм или же от природы ему уготована судьба быть посредственным любовником?»

– Доброе утро! – полузевая, растягивая слова и грациозно потягиваясь всем телом, нарушила утренний покой девушка.

– Доброе утро! – отзеркалил Сергей тоном потерянной невинности.

– Пойдем завтракать?! – то ли спросила, то ли предложила Светлана.

– Так сразу? Может, тебе сначала надо по своим женским делам? – то ли предложил, то ли спросил юноша несколько суровым тоном.

– По каким таким делам? – игриво переспросила девушка и мягко добавила. – Почему ты на меня не смотришь? Что-то случилось?

– Я плохо выгляжу… – хмуро ответствовал юноша. – Пожалуй, ты права. Я пойду что-ни-то сварганю на кухне, а ты сможешь спокойно одеться…

– Как хочешь… – обижающимся голосом отвечала девушка, плотнее укутываясь простынкой.

Разговор за столом не клеился. Сергей как ни старался, не мог заставить себя глядеть в глаза красавице Светлане, чья прелесть в свете утренних лучей выглядела еще восхитительнее и казалась настолько высокой и недоступной, что вызывала острое чувство собственного уродства. Перемена в настроении юноши не укрылась от девушки, да он и не старался ее скрывать. Оба молчали и медленно ели бутерброды, запивая глотками растворимого кофе. И чем дальше висело ранящее молчание, тем сильнее обоим вчерашняя доверительная искренность казалось сном, а ночная близость – ужасной ошибкой.

– Мы не можем так расстаться, Сережа! За что ты на меня сердишься? В чем я виновата? – резко порвала тишину укоризненным голосом девушка.

– Ты не виновата, Света! Что ты! – попытался успокоить собеседницу Сергей. – Просто я… я чувствую, что ты… Ну, в общем, так хороша, слишком хороша для меня, и мне с тобой неуютно… Я чувствую себя таким жалким рядом с тобой… Прости…

– Понятно, – процедила Света, – обострившийся комплекс неполноценности, да еще в запущенной стадии. Ты – глупый! А еще философ! А знаешь, что я тебе скажу? – и после трехсекундной паузы добавила: – Я хочу тебя снова!

– Прямо сейчас? – с легкой доброжелательной злобой спросил Сергей.

– Нет, не сейчас. Сейчас мне надо собираться – к девяти должна быть в госпитале…

– Значит, завтра?

– И не завтра! Завтра у меня экзамен по философии, – спокойно пояснила девушка.

– Так когда же? – все больше раздражаясь, продолжал вопрошать Сергей.

– Ну, скажем, через неделю… Хочешь?

– Почему через неделю?

– Потому что через месяц – это долго, это уже не регулярный секс вдвоем.

– А муж?

– А твоя любовь ко мне? Что, уже умерла, сдохла за одну ночь? – похоже, девушка заразилась от своего визави той же раздражительностью.

– Но зачем я тебе, Света? – грустно защищался Костров. – Ты такая суперская, все при тебе – и ум, и красота! Ты можешь приручить любого мужчину!

– Вот я и приручаю – разве не видно? А ты говоришь, что я слишком хороша для тебя. А ты не подумал, что так же думают и все другие, думают и проходят мимо?

– А муж? – вновь повторил Сергей.

– Муж!? – все больше гневалась Светлана. – У меня прекрасный муж! Он там родину защищает, а я здесь трахаюсь с тобой. И что? Теперь меня за это надо презирать? Да? А вчера, что ты говорил вчера, забыл? Про любовь, про измену, забыл?

– Света! Светочка! – не зная, что сказать, умолял Сергей.

– Ну, что, Светочка! Шлюха, да? Блядь, да? Красивая блядь? Возвышенная шлюха? Ты это хотел сказать? Это? – девушка входила в раж, а на глазах блестели новорожденные слезы, от которых весь ее облик становился еще очаровательнее.

– Нет, нет, нет! – почти уже кричал Сергей. – Не говори так! Ты хорошая, ты – лучше всех! Это все я, только я, понимаешь, у меня с душой что-то не так! Прости, пожалуйста, прости!

– Ясно! Мне все ясно! Я – ухожу! Навсегда! И не вздумай меня удерживать! – вытирая слезу, потребовала девушка, потребовала так ясно и уверенно, что Сергей так и остался сидеть в замешательстве – только хлопнувшая дверь вернула его к реальности, но не надолго, а потом снова ледяной поток опустошенности заполонил хмурую душу…

И вновь он стоял на балконе, куря «Кэмел» и ощущая в горле приятное жгучее тепло от только что опрокинутой рюмки коньяка – уже пятой за сегодня. Перед ним расстилался большой город, населенный сотнями тысяч самых разных и неведомых людей, а за городом – огромный мир с миллиардами жителей разного окраса кожи и разреза глаз, а над всем этим – безбрежное голубое небо как напоминание о бесконечной свободе… Но той свободе он был уже не рад. Вспомнился Достоевский: «Нет для человека большего наслаждения, чем променять свою свободу на сытое спокойное рабское существование». Нет, нет, это не про него! Пусть тяжела свобода, но без нее ему никак нельзя, иначе тогда зачем все? Но куда направить обоюдоострый меч свободы, как с ним обращаться так, чтобы не поранить ни себя, ни другого? Вопросы, вопросы, а ответы, ау, где они, где?

«Что же я наделал, что же я наделал? Как я мог так бездарно потерять ее, подарившую мне «просто так» целую ночь любви? Как, как это могло случиться? Что же я не так сделал, не так сказал? Где, когда был неискренен – вчера ночью или сегодня утром? Что с моими чувствами, почему я не нахожу любви, которая была, казалось, уже в самой сердцевине моего сердца? Почему, зачем я сделал больно ей, сделал больно себе, ведь все могло быть иначе, совершенно иначе?»

Он снова вернулся в квартиру, стал бесцельно бродить по комнатам обширных апартаментов, наконец, лег на диван и заплакал, горько и нервно, потом заревел, судорожно и надрывно, спустя полчаса рев обратился во всхлипывающий тихий вой, наконец, еще через час Сергей умолк и успокоился. Душа снова обратилась в пустыню, но разум, наконец, понял, в чем беда – кто-то, могущественный и сильный, украл его чувства, вырвал из сердца и без того зыбкое и слабое пламя. Но кто этот вор, где его искать и как вернуть душе – чувства, миру – краски, любви – крылья, судьбе – надежду?

Найдя причину своей внезапной атараксии, больше похожей на апатию, Сергей несколько успокоился и решил для окончательного обретения равновесия прогуляться. Тем более, что совсем рядом была речка Смородинка с прилегающей тенистой рощей, а он этой весной так ни разу и не постоял на ее невысоком бережку…

Общение с природой – неважно, живая она или косная, – всегда вносит в душу ощущение причастности к гармонии бытия, пусть и далеко не все это осознают. Приближаясь к безбрежному лону матушки-природы, мы возвращаемся к истокам бытия, входим в мир размеренности и покоя так не похожий на нашу суетливую городскую жизнь. Вода, воздух, травы, деревья, букашки и звери – все пронизано божественной душой, одухотворено Высшим разумом, сотворившим Вселенную. Это ведали и греческие натурфилософы, утверждавшие, что «все полно божеств», и великий пантеист Джордано Бруно, и наш Циолковский, наделявший каждый атом чувствительностью…

Сергей сидел на пустынном, поросшем травкой берегу Смородинки и с неподдельным интересом наблюдал за хаотическим танцем жуков-водомерок, пытаясь уловить в нем хотя бы зачатки порядка. Потом его взор переключился на малюсенькую заводь, образованную полусгнившим бревном, в тени которого, словно микроскопические подводные лодки, бороздили водную глубь черно-угольные плавунцы. А под ними шевелилось тело огромного – по сравнению с ними – розово-серого червяка, который пытался куда-то выбраться, но так и барахтался в склизком рыжеватом дне. Как тут не вспомнить Фалеса с его девизом: «Все из воды»…

– Здравствуйте, сосед! – приветливо отозвался сбоку низкий мужской голос. Сергей так увлекся своими наблюдениями, что не ощутил, как рядом подсел мужчина средних лет, выглядевший немного моложе его покойного родителя.

– Здравствуйте! – вежливо откликнулся Костров, ничуть не жалея, что придется закончить свои созерцательные опыты, уже начавшие утомлять.

– Меня зовут Александр Васильевич – легко запомнить, поскольку так звали Суворова – нашего великого полководца, но вы можете называть меня просто Сашей – думаю, так будет правильнее и мне приятнее, все же «ты» – гораздо теплее, чем «вы». Согласны?

– Пожалуй… – кивнул Сергей, пытаясь понять, что же хочет от него незнакомец.

– Я живу в вашем же подъезде, только на втором этаже, поэтому мы с вами не могли ездить в лифте, но, надеюсь, визуально вы меня помните?

– Если честно, то с трудом, – извинился Костров.

– Жаль… Хотя не удивительно – ведь я нечасто бываю дома, все больше по командировкам. А вы – Сергей, сын генерала Кострова, верно?

– Так и есть, – ничуть не удивился Сергей, ведь недавняя гибель отца прогремела на весь город, и наверняка многие видели его лицо по местному телевидению – на похоронах было полно телевизионщиков.

– Вот и познакомились. Осталось только закрепить наше приятельство рукопожатием. Саша… – и мужчина протянул Сергею крепкую, но ухоженную руку.

– Сергей, – радостно ответствовал Костров, протягивая навстречу свою тонкую, длиннопалую «философскую» кисть.

– Знаешь, Сергей, я не хочу показаться навязчивым, но, прекрасно помня свою юность и зная, как в вашем возрасте нужна дружеская поддержка, предлагаю посидеть у меня, поболтать о жизни, выпить коньячку.

– Вы живете один?

– Да, но только в настоящий момент. Мои жена и дочь в отъезде – отправились к теще на пару недель в Пермь, так что я, как и вы, страдаю от холостой одинокой жизни… Ну, как, принимаете приглашение, товарищ старший лейтенант?

– Вы и звание мое знаете?

– Увы, да… Такова моя профессия. Я работаю в ФСБ. О большем, увы, рассказать не могу – сам понимаешь, секретность.

– О чем же тогда мы будем говорить? – спросил Сергей у обаятельного собеседника, когда оба уже отправились в обратный путь – к общему дому.

– Конечно, о тебе, Сергей! И прошу – не говори мне больше «вы». Ладно?

– Постараюсь…

Квартира Александра Васильевича была, конечно, поменьше и обставлена не так богато, как «владения» покойного генерала Кострова, но все же было ясно, что занимаемая им должность позволяет обеспечивать себя и семью всем необходимым, и даже много более того. Компьютер, видеодвойка «Sony», дорогостоящий ремонт, импортная мебель – все говорило о том, что хозяин – далеко не рядовой офицер ФСБ. Но свой искренний интерес к поприщу и области компетенции Саши Сергей удовлетворить не мог – это было табу, которое не обсуждалось. Потому темой разговора – уже не в первый раз за последнюю неделю – стала жизнь Кострова-младшего. И это Сергея не особенно радовало – казалось, опять будут мусолить одни и те же темы и вопросы… Тем не менее, он с радостью, хотя только в общих чертах, рассказал и о своей мистической встрече с Ариадной, и о Светлане, умолчав лишь об их утренней ссоре, равно как и о предсказании Анфисы… Беседа, проходившая на уютной и просторной кухне, текла спокойно и размеренно пока неожиданно, после третьей рюмки коньяка, Саша вдруг задал вопрос, который не столько поверг Кострова в тупик, сколько напомнил недавний разговор с бабушкой:

– Ты знаешь, что тебе, Сережа, угрожает опасность?

– В смысле? – немного опешил юноша.

– В смысле, что твоя жизнь висит на волоске…

– Но почему? – Сергей снова удивился: «Неужели, он знает о предсказании Анфисы?», – но постарался не подать виду.

– Да разве не ясно? Потому что началась охота за наследством твоих родителей, точнее, твоего отца, а тебе, кажется, и невдомек.

– И кто же охотники?

– Подумай сам – даю тебе пять минут на размышление – как раз успеем выкурить по сигаретке, – предложил Саша, приглашая пройти на балкон.

В эти минуты Сергей, конечно, только и думал о пророчестве своей прабабки, согласно которому он умрет в ночь на Купалу и погубит его красивая молодая девушка, прибывшая из Иномирья. Но пока решил немного поиграть с фсбэшником в кошки-мышки:

– Может, это полковник Свешников? – наигранно-неуверенно предложил Сергей.

– Ну, блин, да он то тут при чем! Вот помнишь, ты рассказывал странную историю про Ариадну!? Вот она и есть охотница!

– Точно! – согласился Костров, поражаясь прозорливости собеседника. – Иначе, зачем же ей надо было ко мне заявляться! Как же я сразу не понял! Но, постой, она ничего не говорила про наследство…

– Понятно, кто же будет сразу раскрывать карты. А теперь подумай, кто станет наследником, если тебя и твою бабушку уберут? Я имею в виду по закону? Ведь почти все имущество записано на твоего отца, не так ли?

– Да… И кто?… У отца есть брат…

– Вот-вот!

– Но мы с ним никогда не общались!

– Почему?

– Ну, это длинная и жуткая история… Я сам в подробностях ее только несколько дней назад узнал от бабушки… Если говорить коротко, то его брат жестоко изнасиловал первую жену отца, у нее случился выкидыш, а сама она, похоже, покончила с собой…

– А у брата есть дети?

– Кажется, у него дочь… Нет, точно дочь, Еленой зовут…

– Которую ты никогда не видел, даже на фотографиях, верно?

– Ну, да! – подтвердил ничего не подозревающий Сергей. – Мы с ними не общались! Отец вообще ничего не говорил о брате, а бабушка его прокляла…

– Так вот, – тут Саша взял многозначительную паузу и самодовольно улыбнулся, а потом тихо, но торжественно произнес: – Твоя Ариадна и твоя двоюродная сестра – одно лицо!

– Неужели?

– Сто процентов! – подтвердил бывалый фээсбэшник.

– Но почему она меня сразу не… убрала? – едва выдавив последнее слово, спросил Сергей, хотя прекрасно знал ответ.

– Все просто! Если ей тебя убрать, то тогда сразу начнут с того, кому было выгодно убийство – с мотива. А тут все ясно – и след приведет прямехонько к ней или к ее папочке, или к ее дружкам. Так что убивать ей тебя, возможно, и не нужно, а вот подстроить несчастный случай – это как раз то, что надо. Но это сложно сделать, поверь мне. Тем не менее, советую быть осторожнее с машиной, ну, и следить за замками в квартире – чтобы никто не прокрался и чего в еду не подсыпал или, что вероятнее, не выкинул с балкона. Так понятно: парень на фоне гибели родителей тронулся умом, выпил лишнего и вот – самоубийство…

– А если, – продолжая скрывать главное, предложил Сергей, – если я предложу ей часть наследства, сам? Как ты думаешь, она согласится?

– Ты хочешь с ней поделиться? В самом деле? – заинтриговался наивной щедростью своего визави Александр.

– А почему бы нет? – не понимая удивления собеседника, отвечал Сергей.

– А как же твоя будущая семья? Ее интересы?

– Да, мне и половины хватит! Зачем мне все? Зачем такая квартира, дача, столько денег, наконец, отцовский бизнес…

– Ты имеешь в виду сеть палаток в училище и вокруг него?

– Ну, не только… Есть еще охранное предприятие, где наши офицеры подрабатывают. И еще кое-что по мелочи…

– Бизнес придется продать, к сожалению…

– Я понимаю, торговля и охрана – это не для меня…

– Нет, все проще – мафия… Еще никто не приходил от них?

– Нет пока…

– Что ж, скоро пожалуют… Лучше с ними особо не торговаться – себе дороже.

– Понимаю: против лома нет приема! – понуро согласился Сергей.

– А если ей не нужна половина, а нужно все? – не унимался фээсбэшник.

– Неужели? Надо с ней поговорить… позвонить, ведь телефон можно найти в справочной…

– Попробуй, только я не думаю, что ты поступаешь верно, отдавая половину нажитого родителями их врагам, пусть и единокровным.

– Но ведь мне они не сделали ничего плохого?

– Пока, только пока, Сереженька! Ну, давай еще по одной.

– Давай…

Саша поглядел задумчиво в окно, но, заприметив нечто интересное, промолвил полушепотом:

– Какая красивая барышня! И, кажется, в наш подъезд спешит!

Сергей бросил взгляд за окно и обомлел – это была Света, каких-то несколько часов назад обещавшая уйти навсегда, и вот – возвращается!

– Какая-то она невеселая, не находишь? – спросил фээсбэшник, заметив, что глаза юноши смотрят в ту же сторону. – Это и есть твоя Светлана? Хороша девочка – ничего не скажешь!

Но Сергей ничего уже не слышал. По слегка шатающейся походке девушки, по ее безжизненно-удрученно болтающимся рукам, по зареванному лицу он понял, что случилось что-то ужасное.

– Это ко мне, – заверил Сергей гостеприимного хозяина и добавил: – Что-то случилось – мне надо идти.

– Понимаю, – ответил Саша, – если что – заходи. Всем, чем смогу – помогу.

Но Сергей, к сожалению, пропустил эти слова мимо ушей – душой он уже был со Светой, и, кажется, в сердце его снова заискрились огоньки любви.

Глава 25. Беда

Открыв дверь на улицу, Сергей увидел всё. Перед ним стояла Света, это была именно она, но похожа на себя прежнюю была весьма и весьма смутно. Теперь она больше походила на воскового истукана – лицо белое как ноябрьский снег, тело недвижно и сковано чем-то злым, жестоким и ужасным, идущим из самого нутра души, и только в ее прелестных лазуревых глазах теплилась жизнь – если таковой можно назвать смесь непонимания, отчаяния, гнева и мольбы.

– Что случилось, Светик? – робко, вполголоса вымолвил Сергей, хотя и без того уже понимал, что произошло действительно нечто страшное, скорее даже ужасное, а может и самое худшее.

Но Света молчала, губы ее трепетали словно крылья раненой бабочки, будто силились что-то сказать, но не находили сил, а потому им оставалось дрожать мелкой, едва различимой дрожью. Наконец, рот ее задвигался, однако ни слов, ни даже невнятных звуков Костров не услышал. И тогда… и тогда он сделал шаг вперед, притянул легкое тело девушки к себе, прижал его к груди, обхватил стройный стан как можно сильнее, едва ли не до хруста ребер… И все же ему казалось, что в руках у него не тело, а твердый камень, неподвластный его рукам, не чувствующий его силы, не воспринимающий боль… Света покорно положила голову на плечо и медленно начала оживать… Наконец, Сергей услышал ее тихое всхлипывание… И чем сильнее оно становилось, тем крепче он прижимал ее к себе, словно стараясь удержать от распада, стараясь не потерять, не отпустить, а слить с собой, более сильным и крепким, вдавить в себя, вдавить вместе со слезами и болью, которую она ему так доверчиво принесла…

«Так странно, – думал Сергей, – еще недели не прошло, как она меня успокаивала, приводила в себя, была такая веселая, бодрая, светлая, а сейчас все наоборот – уже мне надо приводить ее в чувства, помогать и поддерживать…»

Тем временем рыдания девушки достигли апогея, и юноше приходилось напрягать все свои тренированные мускулы, чтобы выдержать напор страдающего девичьего тела, чтобы не выпустить его, не расцепить руки… Но слаб человек, и тело его немощно, особенно хрупкое, легкое тело юной девушки, а потому вскоре рыдания переросли снова в плач, плач обратился во всхлипывания, а они, становясь все реже и реже, медленно катились к молчанию, но не к изначальному молчанию шока и оцепенения, а к молчанию умиротворения и покоя. Трудно сказать, сколько времени они так стояли, слившись телами, – может 15 минут, а может и все полчаса, пока тело Светы не обмякло, не стало снова послушным и податливым как пластилин…

Сергей потом не смог вспомнить, как они переместились с улицы к нему в гостиную – то ли он отнес ее, то ли отвел, – но теперь, сидя рядом на диване и держа друг друга за руки, они смогли говорить:

– Что случилось, Светочка? – повторил свой вопрос Костров, стараясь глядеть как можно нежнее в красное зареванное личико девушки, ставшее от пережитого не столько менее прекрасным, сколько более трогательным.

– Виталя… – только и сказала Света, глубоко-глубоко вздохнув.

– Что с ним? Он разбился? Погиб? – стремясь поскорее избавиться от неопределенности, вопрошал Сергей.

– Не знаю… Понимаешь, оттуда позвонил его сослуживец, кажется, ну, и сказал, что… что его вертолет… упал в горах…

– Ну, и…? Это все? Когда это было? – продолжал пытать собеседницу Костров.

– Сегодня утром… Сейчас идут поиски…

– И чего же ты расстроилась так? Ведь ничего еще не ясно, зачем заранее думать о худшем?

– Я чувствую… Я поняла по интонации, что никого не нашли и не найдут, только пока не говорят… Может, ты по своим каналам сможешь больше узнать? Помоги, а?

– О чем речь! Давай-ка я тебя чаем напою, а потом позвоню…

– Нет, ты сначала позвони, сразу, пожалуйста!

– Хорошо, сразу так сразу. Только вот кому? Главкому в Москву как-то неудобно, я его едва знаю… Кому же лучше всего… Дай-ка подумать… – и Сергей, продолжая гладить тонкие руки девушки, стал что-то лихорадочно вспоминать.

– Точно, это лучше всего, – наконец, припомнив нечто простое и само собой разумеющееся, проговорил Сергей. – Позвоню-ка я Свешникову, у него и авторитета больше, и связей едва ли меньше, чем у отца, да и тебя он знает хорошо и не откажет…

Через два часа нервного ожидания, в ходе которого они абсолютно молча пили чай – от спиртного девушка наотрез отказалась, – пришли вести и они, как и догадывалась Света, оказались неутешительными: спасательная операция еще до наступления темноты свернута, на месте катастрофы найдено только одно тело командира, тогда как тела остальных членов экипажа – штурмана и второго пилота, которым и был Виталий, – пропали, что означало, скорей всего, лишь одно – они попали в плен к боевикам.

– Значит, есть надежда. Плен – не смерть! – успокаивал Свету Костров. – Вон, на прошлой неделе Березовский трех наших привез в Москву, так что еще поборемся… Только не расстраивайся так, я уверен, что мы его найдем, и все будет хорошо.

– Мы? – вскинула брови девушка. – Ты будешь искать? Поедешь туда? – и, не дожидаясь ответа, тут же злобно добавила: – Ты, именно ты лишил меня мужа! Ты соблазнил меня! Поимел в свое удовольствие, а я должна теперь расплачиваться, да?

– Света, что ты говоришь, ну зачем ты так?

– Конечно, хочешь сказать, что я сама захотела и потому во всем виновата я одна. Сучка не захочет – кобель не вскочит, ведь так, ведь так, скажи!?

– Ну, блин, причем здесь это… Никто не виноват. Так получилось…

– Зачем, зачем я отдалась тебе!!? Что в тебе нашла? – не унималась девушка выливать свой бессильный гнев. – Ладно бы удовольствие получила, а то ведь так – просто сделала одолжение, пожалела тебя, а себя наказала – на всю жизнь наказала… Ой, дура я дура!!! Зачем, зачем ты взял меня? Ты ведь не любишь меня, а я – тебя… просто ненавижу!

– Света, перестань, прошу тебя, не надо!

– Гад ты, вот ты кто, похотливый гад. Жизнь мою загубил… – подвела итог грустному общению девушка. – Прощай, прощай и живи дальше, радуйся, скотина, мразь…

– Ты все сказала! – гневно зашипел Сергей, у которого спокойствие имело тенденцию быстро переходить в гнев, когда его задевали за живое. – А теперь уходи, вали давай!

– Да уж не останусь, и не надейся! – сказала и ушла, ушла в темноту наступившей ночи, а Сергей…

Сергей, не долго думая, несмотря на апогей ночи, бросился вниз, на второй этаж. Ему нужен был совет, нужна была помощь! «Эх, и зачем я с ним играл в кошки-мышки? Почему сразу не рассказал о пророчестве Анфисы? А теперь еще Светка со своей бедой!» – проносились скорые мысли в голове юноши…

Долго-долго он звонил в дверь, но безрезультатно – за ней было тихо как в гробу… «Неужели он ушел, уехал по делам службы! Саша-Саша, как же не вовремя, как ты мне сейчас нужен!» Сергей стал пинать ногой железную дверь фээсбэшника, в итоге – через минуту открылась… соседская дверь.

– Чего стучите, молодой человек? Милицию что ли вызвать? – это был голос зрелого мужчины, наверное, тоже из военных, а может тут весь этаж был отдан во власть спецслужб.

– Простите, просто Александр Васильевич очень нужен, а он, кажется, уехал! Может, вы знаете, куда? – Сергей хватался за каждый шанс как за соломинку.

– Известное дело – уехал! И далеко! – подтвердил мужской голос.

– Вы знаете, куда? Как его найти? Ради Бога, помогите! – надежда Сергея стала крепнуть, но…

– Молодой человек, Александра Васильевича, который тут жил три года – с самого заселения дома, – убили два месяца назад! Неужели вы не слышали этой истории? – возмутился сосед, все шире приоткрывая дверь.

– Как убили??? Вы шутите? – Сергей стал медленно сползать по стене на пол. – Но ведь я с ним сегодня разговаривал, пил коньяк, мы с ним курили на балконе в этой самой квартире!

– Сегодня? – сосед тоже удивлялся не меньше Сергея. – В этой квартире? Так она уже месяц как пустует! В ней никто не живет!

– А его жена, дети? – не унимался Сергей.

– Они уехали в Пермь, к родственникам, кажется, там мать её живет! – пояснил сосед. – А вам, молодой человек, надо лечиться! – и со стальным шумом захлопнул дверь.

Вернувшись домой, Сергей стал лихорадочно копаться в памяти… Потом – в стопке газет – это была местная «Вечерка», которую отец аккуратно выписывал, методично читал, а после складывал прочитанные номера в тумбочку под телевизором… Вот, точно… В колонке криминальных новостей на последней странице газеты за 14 апреля лаконично сообщалось: «Вчера вечером в гаражном кооперативе «Металлист» в одном из гаражей был обнаружен труп мужчины. Им оказался подполковник ФСБ А.В. Лучкин. Как сообщили в пресс-службе областного управления ФСБ, убитый курировал в нашем городе борьбу с организованной преступностью. В частности, именно при его непосредственном участии были возбуждены и доведены до суда несколько уголовных дел против ряда «воров в законе» нашего города. В последнее время А.В. Лучкин активно участвовал в разработке банды «бизонов». Версия о том, что убийство подполковника совершенно участниками именно этой преступной группировки, является основной. По факту убийства возбуждено уголовное дело, ведется следствие».

Прочитав заметку несколько раз, Сергей схватился за голову и тихо заплакал! Он снова остался в одиночестве, почти в полном одиночестве… Даже позвонить теперь ему некому! Он совсем один в этом жестоком мире, без опоры и поддержки. И кто-то, кто-то могущественный и сильный словно играет с ним, будто издевается или… испытывает. И забирает тех, кто стал ему близок и дорог: сначала родители, теперь вот Саша, и, похоже, Светку он тоже потерял, потерял навсегда… Из родных осталась только бабушка, но какая она опора, сама еле ходит!!! Да и то неизвестно, жива ли она сейчас? Не исполнила ли Анфиса свою угрозу, не забрала ли ее на тот свет?

Но этот Саша… А вдруг ему встретился фантом, вдруг он, Сергей Костров, стал таким же духовидцем, как некогда и легендарный Сведенборг? Но ведь этот Саша вовсе не казался бесплотным духом! Кто же его разыгрывает, кто намеренно водит за нос? А может, кто-то умело сыграл роль убитого фээсбэшника? Но зачем?

А если это действительно явившийся с того света настоящий Лучкин? Тогда все, что он сообщил, скорей всего, правда, и странно-таинственная Ариадна действительно его двоюродная сестра! И она хочет прибрать к рукам все, что нажили его родители, его отец! А если соединить с информацией, полученной от подполковника, еще и откровения бабушки, то тогда становится очевидным – Ариадна-Елена пришла не только за его богатством, но и за самой его жизнью, именно она и есть та красна девица, от которой суждено ему принять смерть… Да, все сходится! Анфиса сделала несчастной бабушку, забрав ее единственную любовь, затем посредством своего сына нанесла удар по отцу, лишив его жены и первенца, а теперь его дочь, ее внучка пришла за его жизнью!!! О, ужас!!! Непонятным было только одно – что такое Иномирье, из которого или через которое пришла Ариадна? И какую роль во всей этой интриге играет Светлана? Случайно ли пропал ее муж? Или же это – только одно из звеньев загадочной цепи событий, начавшихся со смертью его родителей…

И все же он не один! Есть еще коллеги по кафедре, есть еще друзья отца, тот же Свешников или Сизов, наконец, есть еще и Клещёв… А потому он будет бороться, бороться за свою жизнь, за свое право на существование… Все же недаром он носит гордую фамилию – Костров.

Глава 26. Второе пришествие Ариадны

Сон Сергея был глубоким, но не долгим… С первыми лучами солнца, ворвавшимися в его комнатку, он бодро соскочил с кровати и побежал на кухню… В какой-то момент ему показалось, что он вернулся во вчерашний день – снова за несколько метров до кухни он понял, что та обитаема, и снова его настиг и тот же запах жарящейся яичницы, и то же шипение пищи на сковороде… Неужели Светлана вернулась? Простила? Поняла? Или…

Он влетел на кухню и… едва не остолбенел…

– Доброе утро! – оторвавшись от плиты и приветливо улыбаясь, произнесла девушка.

– Доброе… – промямлил полузаплетающимся языком Сергей.

– Как спалось, рыцарь? – продолжала вопрошать красавица, одетая в короткие шорты и обычную белую майку, призывно обтягивавшую сочную красивую грудь то ли второго, то ли третьего размера.

– Ничего… – односложно отвечал Костров.

– Похоже, ты не рад новой встрече со мной, мой спаситель? – задала девушка риторический вопрос, прекрасно понимая, что с такой, как она, мечтает даже просто постоять рядом каждый первый мужчина…

– Нет, что ты!? – Сергей медленно приходил в себя. – Но откуда ты?

– Откуда-откуда? От верблюда! – с долей напускной злобности произнесла девушка. – Я ему яичницу готовлю, а он вместо «Спасибо» начинает глупые вопросы задавать! Иди-ка лучше в душ, мой славный избавитель, а потом вместе позавтракаем! Ну, что стоишь?

– Любуюсь… – быстро нашел нужный ответ почти уже пришедший в себя философ.

– Ну-ну… Может, мне снова обнажиться? – самодовольно предложила красавица и стала демонстративно, но очень медленно расстегивать молнию на шортах…

– Давай-давай! И побыстрее! – Сергей решил посоревноваться с гостьей то ли в наглости, то ли в ином психологическом соревновании, имя которому он пока не мог придумать.

– Ага, разбежалась! – девушка резко потянула бегунок вверх, запирая вход в свою куночку, застегнула пуговицу над молнией. – Сначала приведи себя в порядок, а потом… потом посмотрим, как ты будешь себя вести…

– Чего ты хочешь, сука? – Сергей, отбросив все приличия, начал резать правду-матку и медленно двинулся в сторону девицы, сжимая кулаки… – Чего тебе надо? Богатства? Денег? Или моей жизни?

– Ты о чем, милый? Я тебя не понимаю! – девушка нисколько не изумилась внезапному наезду хозяина и продолжала говорить, глядя прямо в глаза, так, будто она действительно не врет, действительно не понимает.

Но Сергей не поверил…

– Не ври! Ты все понимаешь!!! Хва претворяться, госпожа Елена Кострова! – он приблизился вплотную к гостье, схватил ее за руки чуть повыше локтей и крепко сжал.

– Мне больно! – проинформировала девушка.

Но Сергей продолжал все сильнее сдавливать ее руки:

– Чего тебе надо, тварь? Что ты хочешь?

– Отпусти! Тебе же хуже будет! – предупредила красавица, сверля Сергея жестким взглядом.

– Фигушки! – отвечал юноша и теперь уже сжимал со всей силы. – А ну, говори, гадина! Давай, колись, сука!

– Ах так! – воскликнула девушка и закрыла глаза.

И в то же мгновение Сергей ощутил сначала как мягкая плоть под его пальцами стала твердокаменной, затем пришло лавинообразное нарастающее жжение в обеих ладонях… Сначала ему казалось, что в его руках уже не девичьи руки, а просто горячие трубы отопления, но через несколько мгновений ему уже чудилось, что он сжимает раскаленные стальные стержни. Он попытался оторвать ладони, но они словно прилипли к коже девушки…

– А-а-а, бля-я-я… – истошно завопил Костров, начиная судорожно извиваться и дергаться…

И только тогда Ариадна сжалилась и открыла глаза…

Сначала Сергей минут десять отмачивал руки в струе ледяной воды, льющейся из кухонного крана, а потом, когда Ариадна любезно предложила свою врачебную помощь (отказываться от нее юноша уже не решился) и стала смазывать ему покрасневшие ладони облепиховым маслом, снова приступил к роковым вопросам:

– Кто ты такая? Что ты хочешь? Чего тебе от меня надо?

– Кто я? – переспросила девушка и, улыбнувшись, отвечала, повторяя некогда слышанные слова Загрея: – Часть силы той, что вечно хочет блага, но зло творит в отместку за грехи!

– Ясно! – проронил Сергей, вспоминая Воланда и Мефистофеля одновременно, но на самом деле до ясности ему, конечно, было как до Китая пешком…

– Чего хочу я? – девушка говорила со все большим вдохновением. – Хочу я многого, мой друг, всего не описать словами, любви хочу, но не твоей, хочу для милого наградой быть, но милый мой – не ты, известности и славы хочу не меньше, чем любви, а от тебя мне нужен лишь пустяк – тот, что зовется словом «брак»!

Елена и сама не понимала, отчего заговорила рифмованной прозой, как не понимала и то, правильно ли она так сразу и в лоб раскрывает все карты…

«Да, – признавалась далее девушка, – она считает, что богатство отца Сергея в некоторой степени принадлежит и ей, мало того, Мария Еремеевна испоганила жизнь ее отцу, ибо вечно третировала того в детстве, внушая мысль об его отщепенстве и второсортности, что Иван Тимофеевич, несомненно, подставил своего старшего сводного брата, и теперь ей, его дочери, нужна компенсация за тюремное наказание отца…» В общем, Лена собрала все, что можно собрать, обвинила Сергея, его отца и бабушку во всем, в чем можно было обвинить, а в заключении спокойно потребовала свою долю, которая, по ее приблизительным и весьма скромным подсчетам, составляет 100 тысяч баксов.

– Ну, а брак со мной тебе зачем? – Сергей смог наконец-то перейти к уточняющим вопросам.

– Это для маскировки – только и всего! – Елена как могла силилась объяснить ему свою замысловатую логику. – Мы с тобой женимся, а потом разводимся и официально все делим пополам!

– А мне кажется, – решил возразить Сергей, – ты хочешь получить всё, потому и требуешь брака. Как только мы поженимся, ты меня закажешь киллеру, и всё – дело в шляпе, и не надо ничего делить – всё будет твоим!

– Ты соображаешь! – похвалила сестрица братца. – Но даже если так, у тебя все равно нет выхода…

– Как это нет? – Сергей энергично запротестовал. – Я не дурак, чтобы на тебе жениться, тем самым подписывая себе смертный приговор. Так что вали отсюда, красотка, да поскорей! И больше не появляйся! Или мне вызвать ребят Клещёва, чтобы они с тобой разобрались по-мужски?

– Вызови, попробуй! А я повеселюсь! – и Елена, распластавшись в кресле, пошло раздвинув красивые ноги пошире, расплылась в улыбке, предвкушая очередную победу.

Сергей резко встал, пошел в прихожую… Но телефон не работал… «Неужели она владеет сверхспособностями? Сначала эти огненные руки, теперь сломанный телефон, а еще раньше, на даче – и этот запах, и голубоватое сияние… Да, нечистое дело! Как же теперь быть? Надо бежать, бежать из квартиры, бежать прямиком к Клещёву или даже к Сизову…»

Ариадна-Елена продолжала спокойно сидеть в гостиной.

– Ау, милый, – раздался ее низковатый голос, – ну, как, скоро причапают твои клещи? Когда будем их давить?

Но Сергей ничего не ответил, тихонько подошел к входной двери и попробовал отодвинуть защелку, но… но скоро понял, что та не поддается, и двигаться ей не позволяет она, эта тварь по имени Ариадна… Может, попробовать напоить её? И тогда, возможно, она потеряет бдительность и можно будет что-то предпринять…

Сергей вернулся в гостиную. Снова пришлось с грустью признать – он проиграл и второй раунд в битве с Ариадной… А вот будет ли третий, будет ли шанс на реванш? Он теперь в этом сильно сомневался…

– А если я откажусь жениться на тебе? – вновь спросил он Елену.

– Тогда умрешь сегодня! – спокойно произнесла девушка, вызывающе глядя ему в глаза.

– И как же я умру? Выпаду с балкона? Или иной лютой смертью? – Сергей всё серьезнее начинал относиться к предсказанию мстительной прабабки.

– Ты очень догадлив, милый! Конечно, самой лютой, самой мучительной, какая только может быть! – то ли в шутку, то ли всерьез подтвердила страшное предположение девушка. – Но не сейчас…

– Конечно, не сейчас, а в Купальскую ночь! – сказав это, Сергей пристально взглянул в очи красавицы, надеясь, что та как-то выдаст свою осведомленность.

– В Купальскую? – кажется, девушка удивлялась искренне.

– Именно! – подтвердил Сергей. – Лучше скажи, кто тебя прислал, твоя бабка?

– Какая бабка? – продолжала недоумевать красавица.

– Хватит изгаляться! – зло прошипел Костров. – Всё ты знаешь! Твоя бабка Анфиса, живущая в Иномирье! Ты была у неё, что она тебе приказала?

Лена резко откинулась на кресле и захохотала во весь в голос, а, чуть успокоившись, спокойно заговорила:

– У тебя мания преследования, дорогой! Какое Иномирье, при чем тут Анфиса? Ты болен, мой друг, серьезно болен!

Лена плавно поднялась с кресла, сделала максимально серьезный вид и продолжила:

– Братик, мне не нужна твоя жизнь! Мне нужна только справедливость, только деньги, немного денег, ведь от тебя не убудет? Поделишься, и я оставлю тебя в покое, навсегда!

Скорей всего, если бы Лена с этим предложением поделиться обратилась к нему прямо и сразу, Сергей его принял бы без лишних раздумий, но сейчас… Он припомнил и ее издевательства в воскресенье утром, и обожженные руки, и пророчество Анфисы, наконец, предостерегающий тон Александра Васильевича… «Нет, милая, теперь ты не получишь ничего!» – заявил он себе с твердым намерением не дать «бедной родственнице» ни единого рубля, ни единого цента. Сделав неприступный вид, добавив лицу самоуверенной наглости, Костров с легкой ехидцей спросил:

– Но тогда, чтобы тебе или твоему отцу получить в наследство имущество моих родителей, надо будет умертвить еще и бабушку, ведь не только я, но и она наследница первой линии?

– Она уже мертва, не переживай! – смачно отчеканила слова девушка.

– Как? Что? Когда? Так это ты, сука? – он снова было бросился к девушке с кулаками, но какая-то сила заставила его резко затормозить.

– Нет, это не я… Просто несчастный случай… Старушке стало ночью плохо с сердцем и…

Только сейчас Сергей понял, что он в западне, и что попал туда из-за своей медлительности! Надо было энергично действовать еще тогда, когда бабушка рассказала о своем сне, или хотя бы после встречи с Сашей, но лучше всего, конечно, еще в воскресенье, на даче, нужно было позволить Клещёву взять ее в оборот… А теперь… Он вдруг почувствовал, что ноги вышли из подчинения, что они его не слушаются… Ужасное ощущение… Как ни старался он сопротивляться, а нижние конечности медленно, но верно понесли его туловище к двери на балкон… Он попробовал ухватиться обожженными руками за подоконник, но почувствовал вновь обжигающий пламень…

Девушка встала, спокойно открыла дверь на балкон и произнесла:

– Путь открыт, братишка!

Шаг, второй, третий… Он попытался ухватиться еще раз, теперь уже за балконную дверь, но та также оказалась жутко горячей… Наконец, правая нога его поднялась в сторону и вверх, застыла на перилах балкона…

– Ну, так что, идем в загс или предпочитаешь отправиться вслед за своим папашей и бабулей? – грубо спросила девушка.

– Хорошо, идем в загс! – согласился Сергей, грустно созерцая свое вышедшее из подчинения тела балансирующим на балконных перилах.

– Ну, так то лучше! Смотри, только без фокусов!!! Иначе накажу! – предупредила Ариадна со всей серьезностью, и Сергей понял, что девушка действительно не шутит.

Через час их уже расписали. Сергей, как и обещал, не выкинул ни единого фокуса и безропотно расписался в книге записи актов гражданского состояния, а до того уверенно ответил «да» на вопрос о согласии взять в жены Елену Кострову. Та, похоже, заранее готовилась к операции, поскольку на готове у нее были свидетели, а регистраторша послушно покорялась всем ее требованиям и даже не спросила, не родственники ли они, раз у них совпадают фамилии.

– Сиди дома! Никуда не ходи! Никому не звони! – приказала Елена, когда новоявленные молодожены вернулись в квартиру Сергея. – Я утрясу некоторые дела и вернусь за тобой, мой милый! А пока сиди тихо и смирно – тем самым максимально продлишь свою жизнь!

Сказав это, Елена удалилась так же внезапно, как и появилась в квартире Кострова. У нее действительно были дела – наследство наследством, а о сессии забывать не стоит. В отличие от некоторых, «автоматов» у нее не накопилось, впереди ждали еще четыре экзамена, ближайший – завтра… И надо к нему готовиться обстоятельно, ведь волшебное платье ей вряд ли поможет, точнее сам Загрей, его божественная энергия посредством магического наряда…

Не успела неприятная гостья выбежать из подъезда, как Сергей бросился к двери… Но теперь не только входная дверь не открывалась, но также и балконная, и даже ручки евроокон недвижно застыли, не реагируя на усилия обожженных рук. Телефон по-прежнему молчал. Сергею не осталось ничего иного, как сначала выругаться, затем налить себе стакан коньяку и залпом его опорожнить – если уж умирать, так навеселе!!! Он включил телевизор – хорошо, что хоть он работал, потом закурил, затем снова выпил…

Погружаясь в новый сон под мерное жужжание «голубого друга», он уже ни о чем не думал, просто наблюдал дикую пляску образов – перед ним мелькали лица самых разных людей, начиная с унылых рожиц тех, кто выражал соболезнования на похоронах и поминках, и заканчивая прекрасными лицами Светланы и Ариадны… Да-да, лицо двоюродной сестры, едва не отправившей его на тот свет, он, тем не менее, оценивал объективно… Все же прав был Достоевский, красота – великая и ужасная сила, величайшая загадка и тайна бытия, здесь берега сходятся и то, что уму кажется развратом и преступлением, сердцу нередко представляется сплошь красотой… А порой ради красоты, например, ради одной ночи с прекрасной девушкой, даже ради одного поцелуя с прелестным созданием, можно пожертвовать всей-всей жизнью… Вспомнилась новелла Сологуба…

Ему снилось, как он идет по отравленнуму саду: с широких листьев и с лепестков огромных красных цветов обильно стекала вязкая жидкость, вытягиваясь в нить, медленно отделялась от их краев и также медленно-плавно падала на землю, а коснувшись земли, начинала злобно шипеть словно змея, изрыгая ядовито-приторный аромат, почти трупный запах… Сергею хотелось побыстрее покинуть это ужасное место, он чувствовал, что начинает задыхаться… Ускорив шаг, он, наконец, выбежал на широкую центральную аллею… Вдалеке, метрах в ста, сиял белизной женский силуэт? Кто она? Ариадна, Светлана, Марина или… Он направился к девушке, кажется, там же был и выход из страшного места… Она тоже шла, увы, шла от него, но, к счастью, много медленнее, чем он… Приблизившись, Сергей понял, что это не Света и не Ариадна-Елена, нет, это совсем другая девушка – и ростом пониже, и волосы у нее темнее и короче… Может, это его Анима? Он почти догнал её, но тут, когда между ними оставалось всего-то метра два, за спиной девушки внезапно выросла высоченная черная решетка – он едва успел остановиться, чтобы не удариться о прутья… Незнакомка оказалась за оградой, продолжая медленно удаляться по аллее…

– Подождите! – закричал Сергей.

Но его не услышали, и девушка, конечно, не обернулась…

Он стоял, вцепившись в прутья решетки, стоял и плакал… Что-то говорило ему: белоснежный девичий силуэт таит важную тайну, тайну его спасения… Ох, если бы она его услышала, если бы обернулась!!! Он уже хотел отвернуться и начать искать выход, но тут откуда-то из-за кустов, росших чуть сзади девушки, выбежала совсем маленькая девочка.

– Мама, мама, подожди! – закричала малышка.

Девушка остановилась… И через несколько мгновений уже два белоснежных женских силуэта, один побольше, другой – совсем крохотный, взявшись за руки, удалялись по аллее…

Проснувшись, Сергей еще долго лежал на постели и думал, думал, думал… Нет, все еще только начинается! Умирать еще рано! До праздника Ивана Купалы еще больше двух недель… Значит, он пока еще поживет, и не просто поживет, а поборется, а там будет видно…

Зазвенел телефон… Странно… Неужели?

Это был Липянин, его непосредственный начальник…

– Сергей Иванович, доброе утро!

– Доброе утро, Николай Владимирович! – спокойно отвечал Костров.

– Вас в понедельник ждать на работе? У вас там лекция, помните? – поинтересовался Липянин.

– Да, Николай Владимирович, конечно, помню! Правда, Свешников дал мне, как и положено, 10 дней, так что в принципе отпуск официально у меня до 12 числа, так что 13-го выйду окончательно, а пока, если вы позволите, буду вести свои пары.

– Значит, подменять тебя не надо, Сережа? – как обычно начальник в середине разговора перешел на «ты».

– Конечно, не надо! Я свои занятия проведу!

– Ну, тогда до понедельника, Сережа!

– Да, до понедельника…

– Как сам-то? – мягко-вкрадчиво спросил Липянин.

Но что мог ему ответить наш герой? Рассказать про Ариадну, про то, что он уже женился или поведать про несчастье Светланы, а смысл, а толк, а результат? Стоит ли грузить других своими проблемами? Нет, пожалуй, не стоит…

– Да все хорошо, Николай Владимирович! Я в норме! – соврал Сергей.

– Ну, смотри, не пей много! – посоветовал начальник.

– Так точно, товарищ полковник! Много – не буду! – бодро отрапортовал Костров, сдерживая заплетающийся язык.

– Ну, тогда до понедельника!

– Да, до понедельника…

Сергей подошел к балконной двери, легко повернул ручку, вышел… Снова закурил… Глянул вниз, затем вверх… Кажется, погода снова начинала налаживаться – день обещал быть ясным и теплым… И тут он вспомнил про бабушку… Не докурив сигарету и до половины, он резко бросился к входной двери… К счастью, та была открыта… Значит, он свободен… Да, он помнил, что обещал Ариадне быть послушным мальчиком и никуда не выходить… Но чего стоит обещание, полученное таким обманно-жестоким путем? Конечно, ничего не стоит…

Забыв о завтраке, Сергей быстренько напялил джинсы и футболку и уже через пять минут гнал своего стального «коня» в сторону Северного шоссе…

Глава 27. Артефакт

– Ну, что ты теперь скажешь, Валечка? – именно с таким вопросом Вера Сергеевна обратилась к парихмахерше, закончив рассказ о ночном сновидении. Валентина – миловидная женщина лет сорока, одетая сейчас в лиловый форменный халатик, слыла не только среди подруг и соседей, коллег и приятельниц, клиенток и клиентов умелой толковательницей сновидений. Её слава распространялась много дальше этого «ближнего круга», и порой она сама удивлялась, когда на пороге салона красоты появлялась особа, которую ни она, ни ее соратницы по цеху никогда ранее не видывали, появлялась, спрашивала Валентину и начинала изливать душу… Несмотря на растущую популярность, Валя принципиально давала все интерпретации бесплатно, объясняя свое бессребничество тем, что не гарантирует истинности толкования и, к тому же, не имеет специального образования в этой области – будто в советское время такое образование можно было где-то получить!!! На самом же деле Валентина просто интересовалась людьми и то, что она могла помочь им разобраться в той или иной сложной ситуации, было для нее лучшей платой…

– Вы и сами понимаете, Вера Сергеевна, что сон нехороший, прямо-таки плохой! Но вам, наверное, нужна конкретика? – продолжая укладывать полумокрые волосы, отвечала Валя на запрос состоятельной клиентки.

– Да, Валечка, нужна, очень нужна! – согласилась озабоченная поиском истины женщина, глядя прямо в глаза зеркальному двойнику парикмахерши.

– Ну, тогда давайте по порядку… Озеро было круглое? – приступила к уточняющим вопросам Валентина.

– Да, почти идеально круглое. Это имеет значение?

– Конечно, всё имеет. В данном случае – круглое озеро – это мандала, символ жизненного круга, как и дорога – универсальный символ жизненного пути! – начала интерпретировать Валентина. – Появление такой фигуры подчеркивает значимость сна, его судьбоносность… А сколько было змей?

– Кажется, штук восемь или семь, а может и девять…

– Понятненько, это его бывшие…

– Любовницы?

– Разумеется, – подтвердила страшную догадку Валентина.

– Кобель! Ну, и кобель! – в сердцах произнесла Вера Сергеевна.

– У других бывает больше! И ничего! – попробовала успокоить свою клиентку парикмахерша.

– Ладно, давай дальше, Валечка!

– Дальше… Да тут все просто, прямо на поверхности лежит. Лебедь – это его новая, либо нынешняя, либо скоро появится. Будет за него сражаться! Грязная вода – неприятности, склоки, а вот чистая – счастье… Только… – тут ненадолго Валечка призадумалась, а потом мягко продолжила: – Только не ясно, кому будет счастье – ей или вам!

– А почему те – змеи, а эта – лебедушка? – тревожно поинтересовалась генеральская жена.

– Почему? Потому что эта – не просто увлечение, здесь – серьезное чувство, настоящая любовь!

– И что же теперь делать, Валечка?

– Что делать? Знаете, Вера Сергеевна, я вам адресок дам один – её Майей зовут – лучший экстрасенс в нашей области, а может и во всей Сибири… Живет она, правда, за городом – час на электричке в сторону Кургана, станция Черная, улица Достоевского, дом 66. Записать или так запомните?

– Запомню, Валечка, такой адресок ввек не забудешь, особенно номер дома!

– Только вы к ней не ездите с пустыми руками – надо ехать с артефактами!

– С чем, с чем? Артефактами? – удивилась Вера Сергеевна.

– Ну, да, я так называю предметы, через которые, – и тут Валентина перешла на шепот, – можно порчу навести, сделать приворот-отворот и так далее. Лучше всего фотографию любовницы раздобыть, а также все, что имеет отношение к ней, к ее телу – волосы, ногти, кровь, одежду, лучше всего, нижнее бельё…

– Да где же я все это раздобуду, если я ее в глаза не видела, имени даже не знаю?! – досадливо посетовала Вера Сергеевна.

– Ну, этого я не знаю, вам виднее!

– Ладно, Валечка, и на том спасибо! Пойду-ка я домой! – и супруга генерала резко встала, еще раз пристально взглянула на свою новую, молодежную прическу и довольно-спокойная отправилась на улицу, где ее уже ждало такси… И лишь по дороге домой она вспомнила, что забыла поведать Валентине об одной важной детали – черная «Волга», на которой они с Иваном мчались по дорожному серпантину, была украшена сквозной красной полосой, тянувшейся по обоим бокам автомобиля…

Всю следующую неделю ее мучал один-единственный вопрос – где раздобыть артефакты? Ведь она и в самом деле не знала ни имени, ни места работы любовницы, да и в самом ее существовании её уверяло только единичное сновидение, а оно, вполне возможно, вообще могло выдать желаемое за действительное, равно как и ложь – за правду. Конечно, лучше всего было нанять частного детектива, как это принято на Западе, но у нас… у нас такие детективы были пока либо в столице, либо в комедии «Частный детектив, или операция «Кооперация»». Оставалось дейстовать самой… И Вера Сергеевна не нашла иного пути, как тщательно-аккуратно перетряхнуть все вещи мужа сначала в квартире, а потом и в гараже… Но тщетно!

«Конечно, – объясняла она позже свою неудачу, – её фотки он держит у себя в кабинете, в ящике или даже в сейфе под замком! Знает, подлец, что я там не бываю, что не смогу к нему нагрянуть с внезапной проверкой – с КПП тут же оповестят о моем прибытии… Но что же тогда? Где выход, где, где, где?»

И вот когда Вера Сергеевна уже была на грани отчаяния, судьба, как ей тогда показалось, неожиданно ей улыбнулась. Однажды ночью, когда муж снова был в отъезде, ей пришла в голову странная мысль: что даже если бы любовница и подарила ему свое фото, и он стал бы держать его дома, то лучше всего замаскировать портрет на полке с книгами сына – в случае чего можно отмазаться тем, что на фото не его, а Сережкина подружка! Чем больше она ласкала с разных сторон умным внутренним оком эту мысль, тем больше она ей нравилась… И не дожидаясь утра, Вера Сергеевна соскочила с дивана и бросилась к двум полкам, на которых Сережка хранил те свои книги, которые уже стали ему не нужны… Она аккуратно вытаскивала и перетряхивала толстые тома Платона, Аристотеля, Декарта, Лейбница, Гегеля, учебники по логике, истории философии, диамату и истмату… Но тщетно… Неужели такая прекрасная догадка, внушенная, очевидно, свыше, также оказалась бесплодной? И вдруг… вдруг… прямо из ее рук выскользнула тонкая брошюрка, выскользнула и мягко плюхнулась на пол…

Вера наклонилась, подняла ее и, прочитав на обложке: «Тончо Жечев. Смерть лебедя», с нарастающим волнением стала перелистывать книжицу… Когда же между тридцатой и тридцать первой страницами её взору открылась фотография юной красавицы, то она поняла – цель достигнута!

Её не смутило ни то, что фотография лежала в одной из книг сына, и даже то, что на оборотной стороне была подпись, которая вполне могла относиться не к Ивану, а к Сергею: «Моему прекрасному Солнышку, Рыцарю без Страха и Упрека, в знак преданности и вечной любви! О.К.» Сердце ее ликовало и явственно говорило, что эта красотка – именно и есть та лебедушка, что внезапно выросла между ней и Иваном, которая будет бороться за свою любовь, которая пойдет до конца…

На утро Вера снова была в том же салоне красоты, теперь уже с «артефактом» в руках! Ей надо было узнать, действительно ли эта «тварь», как она именовала всех соперниц, красивее её, но к своему огорчению почти сразу выяснилось, что «тварь» – довольно известная в городе личность! Одна из коллег Валентины легко опознала в юной и на вид скромной девушке звезду местного масштаба – солистку Театра оперы и балета Ольгу Кравцову…

Глава 28. Харитон

В этот прохладный воскресный вечер на кладбище было почти пусто – то ли просто время уже позднее (разве нормальный человек пойдет «в гости к усопшим» в половине девятого вечера), то ли родные умерших сделали все полагающиеся уборочно-поминальные ритуалы еще вчера, а сегодня предпочитали готовиться к началу новой трудовой недели. Так или иначе, но дойдя до свежего холмика, укрывшего от света уходящего дня его родителей, Сергей понял, что вокруг – ни единой человеческой души. Только парочка вечерних птиц неспешно поет-перекликается на деревьях, да надоедливые комары норовят полакомиться молодой кровушкой.

Он не мог себе объяснить, что заставило его приехать сюда в столь неподходящий полусумеречный час… Перед глазами проплыли события предыдущего дня: встреча с бабушкой, которая, к счастью и вопреки словам Елены, оказалась в полном здравии и прекрасном расположении духа, последующее задушевное общение с ней под аккомпанемент смородиновой наливки, купание в озере Круглом – Сергея нередко тянуло охладить пыл души, пробужденный алкоголем, во владениях русалок и лимнад, то бишь озерных нимф, на утро – активный отдых на огороде, потом снова наливка, но теперь уже яблочная, и, наконец, грустное расставание, Северное шоссе, улица Сталеваров и вот – Митрофановский погост, где он был совсем недавно, пять дней назад, но как много…

Пользуясь своим инкогнито, то есть тем, что его никто не видит, Сергей, хмуро постояв перед портретами отца и матери, набрался наглости присесть на лавочку у одной из соседних могил, для чего ему пришлось зайти внутрь оградки… Это была стандартная, ничем не примечательная средненькая могилка, ставшая последним приютом для какого-то лысого мужичка лет 55-ти… Костров присел же только для того, чтобы спокойно, не спеша, насладиться лесной тишиной, покурить, вспомнить о вечном… Ему положительно здесь нравилось, и он даже пожалел, что раньше никогда не захаживал в «этот край умиротворения и вечного покоя»… Сигарета закончилась, и Сергей решил побродить среди надгробий, познакомиться с новыми соседями своих родителей…