Водяные знаки

Эрзац-мечты властителям в угоду…

Шельмует век и карты раздаёт.

Богатство духа не дано народу,

Что из-за денег кровь земную пьёт.

Дым без огня… вновь истлевают листья…

Так дотлевают память и судьба.

Не так уж много недоступных истин,

Но вновь кругом идёт-кипит борьба.

То тут, то там ползёт над миром ересь,

Безумна жизнь, что Богом налита

В меха Земли. Меж ойкумен рассеясь,

Не познанной осталась красота.

Стада влекомы жалкою потехой,

Всё – на потребу, время мчится вскачь,

И топит печи алчности со смехом

Грядущей жизнью человек-палач.

Но есть на свете, как вкрапленье истин

В негодный прах, в неузнанный сырец,

Бессребреник и недотёпа истый

В делах практичных – человек-Творец.

Им не сойтись в желаниях навечно,

Хоть кровь одна бежит у них внутри.

Уничтожает первый бессердечно,

Что ни возьмёт, другой – опять творит,

И так до бесконечности. Оскома

Ни одного из них не бьёт в пути.

И нет у них вовек другого дома,

И вместе до конца им не дойти.

Останутся они с последним часом

Наедине в пустынном мире грёз:

Один – накрыв собой все деньги разом,

Другой – имея в сердце море слёз.

А замысел вселенский прост и ясен, —

Подобен Богу только лишь Творец,

Но и его нелёгкий путь напрасен

Там, где властитель истины – сырец.

Пейзажи Брейгеля на Девичьих прудах,

Как будто время не течёт совсем, и люди

Всё те же. Движутся в заботах и трудах,

И вновь им белый вьюжный ветер лица студит.

И ни веселья нет, ни радости. Молчком

Они, беззвучно мимо, мимо… словно птицы

Большие чёрные спешат, и лишь волчком

За ними снег позёмкой хладною струится.

Зачем, куда и я бреду по тишине

С застывшей мимикой аквариумной рыбки?

И, может быть, ветла ветвями обо мне

Скрипит подруге, вросшей в снежный берег зыбкий…

А мальчик маленький всё режет, режет лёд,

Упорно бегая по замкнутому кругу.

Он не ребёнок на коньках, он – новый год,

В котором мы с тобой, лишь мы нужны друг другу…

Волной злащёною негромко

В рассветной зябкой тишине

Лизало берега каёмку,

Вздыхая, море при луне.

Одно светило отдавало

Ему мерцанье серебра,

Другое медленно вставало

Из гор могучего нутра.

Они скрестили, словно шпаги,

Дорожки света на воде,

А ветер набирал отваги,

Чтоб волны пеною одеть.

Метался всё вольней, всё выше,

Вздымая моря буруны…

И солнце, как властитель, вышло,

Уняв прощальный взор луны…

Загоралась розовым каёмка

В темноте парящих облаков,

Птица пела жалобно и тонко,

Словно свой оплакивала кров.

Ей бы, над птенцами клечетея,

Тихо плыть в сияние зари,

Тельцем пуховым их нежно грея,

Ласку материнскую дарить.

Но она кричала, горе множа,

В этот паром вьющийся рассвет,

Словно птичью жизнь свою итожа,

Что над миром счастья больше нет…

И туман клубился равнодушно,

Прижимаясь к пажити земной,

И звезда мерцала ровно, скучно,

Колко и прозрачно надо мной.

Мёд, мюсли, молочная диета,

Свёрнут в трубку грушевый листок…

Гор кольцо и горизонты света,

И слепит ликующий восток.

Стонет дикий голубь, а голубка

В унисон вплетает голосок.

Камешки потрескивают хрупко

Под ногами, кое-где дымок

Вьётся по-над крышами, – ракию4

Варят из созревших синих слив…

Часто ль вспоминаю я Россию?

Нет, не часто. Жажду утолив,

Я своей свободе не мешаю.

Лишь воскреснет новая заря,

Заварю ромашкового чаю,

Сяду долу… Жизнь моя не зря

Повернула на тепло и волю,

Здесь нарочно не сойти с ума….

Вижу, – по лоскутной глади поля

Движется сияния волна,

Винограда матовые кисти

Отливают влагою ночной…

И вином, и хлебом евхаристий

Воздух воли дух врачует мой.

Мне вечер-чародей принёс дары

И на дворе их положил устало.

Он издалече шёл и гор бугры

Укутывал попутно покрывалом

Туманной дымки, абрис шлифовал

Лесных угодий, делая размытым

Его зеленорунный пышный вал

И с гор кольцом посеребрённо-слитым.

Улёгся ветер, полон лунных грёз,

И языками вытянулись тени,

А то, что вечер нынешний принёс,

Текло потоком сладким через сени.

Там был полыни терпкий аромат

И серых лунных кратеров улыбки,

И бездны необъятной звёздный взгляд,