Военные приключения. Выпуск 6

Алексей Шишов ПРЕДТЕЧА ПОЛТАВСКОЙ БИТВЫ

Брошенное жителями украинское селение утонуло в весенней распутице. Со всех сторон его начинал обступать растущий прямо на глазах походный лагерь. С холма смотрели, как королевские гвардейцы торопливо разбивали белеющие мазанки на топливо для костров. Голодные солдаты шарили по куреням в тщетных поисках съестного.

Карл XII, в застегнутом на все пуговицы синем кафтане, сидя посреди походной палатки на барабане, угрюмо смотрел немигающим оком на свои голые ноги. Ботфорты из лосиной кожи, забрызганные по самые раструбы черноземной грязью, торопливо чистил за входом денщик. За спиной шведского короля, изогнувшись в полупоклоне, осторожно дышал переводчик.

В двух-трех шагах от ссутулившегося Карла XII стоял гетман Иван Степанович Мазепа. В богатом жупане из голубого сукна, подпоясанный цветастым кушаком, за который была заткнута гетманская булава, в красных сафьяновых сапожках на высоких каблуках, он казался залетной южной птицей среди спартанского убранства военной палатки. Ее владелец образом жизни на войне старался мало чем отличаться от жизни собственных солдат, потомков, как и он, древних викингов. Мазепа терпеливо ожидал продолжения разговора.

А король Швеции безрадостно молчал. Было о чем подумать. Его любимец, генерал Адам Людвиг Левенгаупт, с шестнадцатитысячным корпусом которого связывалось столько надежд, оказался разбитым русскими драгунами новоиспеченного князя Меншикова под какой-то деревней Лесной (Петр I назвал эту победу «матерью Полтавской баталии»), 17 орудий и, самое главное, семь тысяч повозок с боеприпасами, провиантом и фуражом достались победителям.

Идут бесконечные стычки с войсками царя Петра, которого так и не удалось проучить нарвской викторией, А украинские мужики, в верности которых ему уже год клялся Мазепа, во всех местах, где только находилась королевская армия, дружно взялись за вилы. Нападают не только на фуражиров, но и на целые отряды.

О том же думал и Мазепа. Только мысли его были еще более безрадостными. Украинское казачество, не говоря уже о простом люде, отказало изменнику в доверии. Украина осталась верной кровному союзу с Россией, К шведскому королю клятвопреступник смог привести вместо обещанного войска лишь две тысячи человек: сердюков — личную пешую гетманскую гвардию (от слава «сердитый», «злой») и часть казацкой старшины. И все. Да и эти мазепинцы разбегаются тайком, не желая сражаться против своих.

К тому же вездесущий светлейший князь Александр Данилович Меншиков со своими драгунами отвоевал и порушил гетманскую ставку — укрепленный городок Батурин. Именно там хитрец Мазепа собрал для шведской армии огромные запасы продовольствия и огневых припасов…

Решившись, гетман твердо сказал неуравновешенному королю «природных шведов» (так тот именовал солдат своей армии):

— Надо идти зимовать на юг, ваша светлость. К Полтаве.

Карл XII, подняв вихрастую голову, спросил заинтересованно:

— А что даст моей армии Полтава, пан гетман?

Мазепа, чуть подумав, ответил осторожно:

— Царь Петр приказал тамошнему коменданту свезти с округи продовольствие, пушки и припасы к ним. Еще в январе. Из Полтавы и до Сечи рукой подать. Верный мне кошевой атаман Гордиенко головой ручается тебе за запорожцев. За Сечью — Крым. Хан, пообещай ему что-нибудь, станет нам союзником в войне с Россией. А за ханом стоит турецкий султан.

Уловив заинтересованность во взгляде воинственного короля Швеции, гетман ответственно добавил:

— Крепость полтавская — земляная. Валы с тыном да ров. Для шведских храбрецов и моих сердюков то не помеха в бою.

На последних словах Мазепа сделал ударение. Низложенный гетман, проклятый православной церковью и заочно казненный, все еще пытался играть роль самоуправного владыки украинского казачества. Хотя бы на словах.

Король Карл, понимающе кивнув, только заметил:

— А найдется ли в твоей Полтаве, друг мой гетман, второй Фермор?

Намек был ясен. Комендант небольшой крепости Веприк к северу от Полтавы Фермор, шотландец на российской службе, сдал в плен шведам еще способный сражаться гарнизон. Капитулировал на условиях сохранения неприкосновенности своей особы, личного имущества и обоза. Такое предательство вызвало бурю возмущения в рядах петровской армии.

Гетман знал о полтавской крепости многое.

— Нет, ваша светлость.. Комендантом там стоит русский полковник — Келин Алексей. Сам царь Петр за его дела расположен к сему офицеру.

И, прямо глядя в глаза коронованному покровителю, Иван Степанович клятвенно заверил Карла XII:

— Со взятием Полтавы вся Украина перейдет под вашу высокую руку. Доблестная армия получит там все, в чем сегодня так нуждается. В том клянусь на кресте…

Отказавшись от дальнейшего похода на Москву, шведская армия круто повернула на юг и походным маршем двинулась на недалекую Полтаву. Теперь под ней решалась судьба Северной войны.

Среди первых, кто принес в стан армии России сообщение о намерении шведов «доставать» город Полтаву, оказался казак мураховской сотни Ахтырского полка Федор Животовшинский, бежавший из вражеского плена. Давая «расспросную речь», он сообщил:

В начале мая 1709 года вся многочисленная армия Карла XII сосредоточилась вокруг Полтавы на расстоянии двух миль. И блокировала ее.

Овладение крепостью давало королю Швеции несомненные выгоды в войне с Россией. Во-первых, Карл получал более спокойный район для расквартирования своей 32-тысячной армии. Во-вторых, улучшал снабжение ее за счет имевшегося в городе, как утверждал Мазепа, большого количества продовольствия и военного снаряжения. В-третьих, взятие Полтавы давало королю-полководцу обладание линией реки Ворсклы, ведшей к переправе через Днепр в Переволочне.

Тем самым, с одной стороны, облегчалась возможность соединения шведских войск с союзником — польским королем Станиславом Лещинским, усиленным корпусом генерал-майора Крассау (Крассова), хотя тем приходилось весьма туго. Их громили в Речи Посполитой коронный гетман Сенявский, литовский гетман Огинский и русские полки. С другой стороны — обеспечивались коммуникации с запорожцами атамана Гордиенко и крымскими татарами, за спиной которых для Петра I зримо стояла Оттоманская империя.

Взятие Полтавы открывало и стратегическую перспективу. Крепость на Ворскле-реке «распечатывала» удобный путь на Харьков и Белгород. И дальше — в глубь России, к Москве.

Все это хорошо понимали король Карл XII, искренне веривший в свою счастливую звезду и свой военный гений, и его ближайший советник бывший гетман Мазепа. Первому не давали покоя военные лавры короля Швеции Густава II Адольфа, правившего в начале XVII века, в Смутное время и оставившего след в истории государства Российского. Второму только победа покровителя давала возможность восстановить былое могущество.

Прекрасно понимали значение Полтавы в Северной войне и Петр I с военачальниками российской армии. Силы же ее только сосредотачивались для предстоящего генерального сражения.

Полтавскую крепость шведам еще предстояло взять. А русским — отстоять…

Она, по всей видимости, не произвела на самоуверенного короля своей мощью большого впечатления. Во время рекогносцировки он и его бывалые генералы увидели сравнительно небольшой город-крепость, расположенный на высоком правом берегу реки Ворсклы при впадении в нее реки Коломака. Два водных потока образовывали при слиянии значительное число рукавов, протекающих в широкой пойменной долине. Она была покрыта непроходимыми болотами, препятствующими сообщению города с левым берегом Ворсклы.

С востока и запада к ограде крепости подходили глубокие и обрывистые овраги. Сама природа, как смогла, обеспечила неприступность городскому поселению украинских казаков.

Вокруг Полтавы не имелось каменных стен, внушительных бастионов и фортов. Скорее всего, именно такое обстоятельство и породило у Карла XII веру в возможность скорой и легкой победы. Ведь он в Польше и Саксонии брал крепости, окруженные высокими и широкими стенами, глубокими рвами с многочисленными защитниками. Коронованный полководец самонадеянно считал, что сравнительно небольшой гарнизон «заштатной крепостишки» и подавно не сможет ему противостоять.

Королевские приближенные — генерал-фельдмаршал барон К.-Г. Рейншильд (Реншилд), канцлер Швеции граф Карл Пипер, генерал-квартирмейстер А. Гилленкрок более реально представляли мужество и стойкость воинов петровской армии. Они не верили в возможность взятия Полтавы (по крайней мере — с ходу); и пытались отговорить короля от опасной затеи. Но тщетно. Когда граф Пипер решился высказать сомнение относительно перспектив взятия укрепленного города, Карл гордо ответил:

— Если даже господь бог пошлет с неба своего ангела с повелением отступить от Полтавы, то все равно я останусь здесь…

Петр I предвидел (это можно утверждать смело) возможность появления королевского войска именно перед Полтавой. Потому он принял решение укрепить ее гарнизон и дать крепости надежного командира — храброго, толкового, волевого, способного драться с врагом до конца. Выбор царя пал на полковника Алексея Степановича Келина, которого он хорошо знал лично.

Келин получил полковничье звание в 1702 году. Участвовал во многих сражениях Северной войны отличался при взятии крепостей Нотебург, Ниеншанц, Дерпт и Нарва. Его не раз видели в первых рядах штурмующих колонн. Солдаты любили отважного офицера. Военачальники ценили его командирские способности.

В 1708 году Алексей Келин назначается командиром Тверского пехотного полка, одного из лучших в российской армии. В декабре того же года отправляется в Ахтырку, где его и застал царский указ о новом назначении. Поставленный комендантом полтавской крепости полковник Келин не медлил. Он принадлежал к числу тех людей, для которых верность воинскому долгу и исполнительность были превыше всего. Указ о назначении давал ему большие права. Но требовал еще больше: в случае шведской осады отстоять Полтаву любой ценой.

17 января 1709 года новый комендант прибывает ускоренным маршем в Полтаву во главе пяти батальонов пехоты. По своей численности они равнялись примерно трем полкам того времени, С первых же дней Келин начинает приготовления крепости к обороне. Алексей Степанович в конце месяца уже знал точно, куда именно направляется неприятельская армия. Ему пришло известие из главной квартиры русской армии.

Александр Данилович Меншиков в письме подробно сообщал об этом Петру I:

Полтава изготовилась к круговой обороне.

В крепостном гарнизоне набралось всего 4182 солдата и офицера. И еще 91 пушкарь. Кроме того, насчитывалось 2600 казаков и вооруженных горожан, горевших желанием защитить родной город от шведов и изменников-мазепинцев.

С прибытием пехотинцев Келина из крепости был выведен Ингерманландский драгунский полк команды Меншикова под началом бригадира Александра Григорьевича Волконского, составлявший прежний полтавский гарнизон. Драгуны — конные солдаты требовались Петру I для действий в открытом поле.

Артиллерию собирали по царскому указу из ближних и дальних мест. Келин проявил здесь расторопность и настойчивость. В крепости к его прибытию имелось всего десять пушек. Уже через несколько дней к ним добавилось еще семь. Кроме того, А. Д. Меншиков отдает личное распоряжение полтавскому сотнику (городскому голове) Ивану Левенцу свезти в город из других мест необходимые военные припасы. В феврале число годных пушек доводится до 19, а к началу осады — до 28. По тем временам это выглядело солидно.

Сохранилась составленная по приказу полковника Келина ведомость о наличии в полтавской крепости в апреле пушек и разных артиллерийских припасов:

Из ведомости видно, что боеприпасов в крепости имелось явно недостаточно. Особенно велика нужда была в порохе (как и в продовольствии в гарнизонном магазине и в амбарах горожан). Впрочем, никто и не предполагал, что тяжелейшая осада Полтавы затянется на месяцы.

Комендант Келин энергично принялся за совершенствование крепостных сооружений. Полковник понимал толк в фортификационном деле. Ему во всем помогал полтавский сотник. Не покладая рук работали и солдаты, и казаки, и горожане — млад и стар. Алексей Степанович любил повторять:

Основание города-крепости Полтава, как поселения восточных славян, затеряно в глубине веков. Полагают, что Полтавщина входила в состав Переяславского княжества, а сама Полтава являлась крайним восточным форпостом Киевской Руси — порубежной крепостью, защищавшей земли русичей от набегов кочевых народов.

К событиям Северной войны в городе насчитывалось всего четыре тысячи жителей. Он являлся центром торговли между югом и севером днепровского Левобережья, Здесь было около 900 строений сельского типа, Спасская церковь, казармы и служебные помещения Полтавского казачьего полка. Его сотни располагались как в самом городе, так и в лежащих поблизости крупных селах.

Городские земляные укрепления были еще старой постройки. Они состояли из высокого земляного вала с деревянной одеждой и крепкого палисада. Впереди вала шел ров. Его, как и вал, основательно подновили. Имелось семь небольших бастионов и пять хорошо защищенных ворот. Неправильное очертание вала, образуемое выступами и бастионами, позволяло вести фланговую оборону. К началу осады крепость сумели подготовить к защите.

Когда прискакавшие в город местные казаки-разведчики сообщили о приближении авангарда шведской армии, полковник Келин собрал в комендантской избе офицеров гарнизона. Отсутствовали лишь те командиры, кто нес дежурство на бастионах и у ворот. Офицеры-пехотинцы, сняв треуголки, молча стояли перед комендантом, ожидая услышать из уст его то, о чем уже знали все защитники Полтавы: шведы близко.

Алексей Степанович оглядел участников военного совета:

— Господа офицеры армии государства Российского! Король шведский Карл, а с ним и бывший гетман малороссийский изменник Мазепа идут на Полтаву, чью крепость мы имеем честь защищать. Идут всей армией.

В избе установилась напряженная тишина. Собравшиеся затаили дыхание. Келин продолжал:

— Зачитываю вам указ государя нашего Петра Алексеевича полковнику и коменданту Келену за подписанием собственной его царского величества руки…

Царский указ требовал одного: оборонять город-крепость до последнего во славу оружия Российского государства.

Слушали молча. Закончив читать, полковник Келин сел на лавку, положил царский указ на широкий стол под образами, пододвинул подсвечник с горящими свечами, чернильницу с заранее подготовленными гусиными перьями. Взял одно из них и старательно подписался под документом:

Затем Алексей Степанович встал и, обращаясь к собравшимся, сказал:

— А теперь прошу офицеров гарнизона поставить собственноручные подписи под сим царским указом. Так нам велено сделать, чтоб сердца наши и дух наш имели твердость перед шведом. За тех, кого но службе нет среди нас, пусть подпишутся их батальонные товарищи.

Офицеры, все как один в зеленых пехотных мундирах, со шпагами у пояса, подходили по чину к столу и подписывались под царским указом. Копия этого документа, сохранившаяся до наших дней в бумагах «Кабинета Петра Великого», донесла благодарным потомкам имена участников почти трехмесячной героической защиты осажденной Полтавы:

По приказанию полковника Келина комендантский писарь снял копию с подписанного офицерами царского указа и с казаком ее отправили к генералу от кавалерии князю Меншикову. А тот переслал подписной документ Петру I.

Полтавский гарнизон привели в полную боевую готовность. Келин ожидал, что шведы сразу пойдут на штурм крепости. Но те не торопились начать приступ. Неприятельская армия стала разбивать походный лагерь, обустраиваться.

Карл XII лишь часть своих войск расположил в укрепленном лагере, остальных — в прилегающих селах. К северу от Полтавы (на случай подхода главных сил армии русского царя), в Будищах, был выставлен специальный обсервационный (наблюдательный) отряд под командованием генерала Росса в составе двух драгунских и двух пехотных полков. Король с Мазепой считали, что обложили земляную крепость крепко и что ее защитники Должны убояться одного вида многочисленной шведской армии. А имеющих в сердце страх сломить в бою не представляло большого труда.

Карл XII довольно скоро понял, что хоть и схожи две крепости — Полтава и Веприк, но коменданты-единоначальники у них разные. Здесь на измену надеяться не приходилось — русские даже на переговоры не шли.

И 1 апреля шведы начали боевые действия против осажденных. В тот день король с Рейншильдом и Мазепой осматривали крепость, объезжая ее бастионы. Сопровождавший их немалый отряд попытался с налета ворваться в крепость или хотя бы взять «языков». Но ни того, ни другого им сделать не удалось. Лихой набег на городские ворота русские пехотинцы и полтавчане отбили без особого труда. Да еще вдогон дали залп из пушек.

2 апреля шведы снова пошли на приступ, уверенные в хвастливом заявлении любимого короля, что московиты и казаки, засевшие в крепости, сдадутся при первом пушечном выстреле. Однако 28 разнокалиберных орудий защитников Полтавы быстро охладили пыл потомков отважных викингов. Ядра и картечь метко разили штурмующих. Тем пришлось только ноги уносить от земляных валов.

3 апреля начался еще более ожесточенный приступ. В атаку пошло 1500 шведов и мазепинских сердюков. И вновь батареи крепостных бастионов, подвергшихся нападению, открыли губительный огонь. Атакующие откатились назад.

Король Карл был из числа упорных и настойчивых полководцев — он решил беспрерывно штурмовать Полтаву до победного конца. Неудачи трех первых апрельских дней государь Швеции воспринял как досадную случайность на войне — слишком неравны оказались силы сторон.

4 апреля на штурм под барабанный бой пошли более крупные силы. На этот раз полковник Алексей Келин приготовил для противника малоприятный сюрприз. Не успели бодро шагающие шведские отряды подойти к крепости на расстояние мушкетного выстрела, как ворота распахнулись и навстречу врагу устремились два русских отряда по 700 человек в каждом. Петровские пехотинцы дружно ударили в штыки. Потеряв в ожесточенных рукопашных схватках сотню человек, шведы, отбиваясь, отошли.

5 апреля Карл XII решил лично разобраться: в чем же кроется причина неудач его храбрецов из инфантерии, королевской гвардии, рейтарских и драгунских полков? Он занял удобный наблюдательный пункт — идущие на штурм хорошо видели его. Король своим присутствием на поле боя воодушевлял солдат.

С яростными криками шведы решительно бросились на приступ юго-восточной части крепости. Защитники Полтавы сохраняли спокойствие. Лишь подпустив вражеские отряды поближе, дали залп из пушек и ружей, И, не позволяя противнику опомниться, ударили в штыки. Оставив перед валами крепости 400 человек убитыми и тяжелоранеными, шведы откатились назад, под защиту собственной артиллерии и кавалерии. Обороняющиеся потеряли намного меньше. Комендант полтавской твердыни умел воевать и в открытом поле, и на крепостных бастионах.

…В первой половине апреля шведы еще не раз штурмовали Полтаву, стремясь во что бы то ни стало ворваться в укрепленный город. Но каждый раз его гарнизон и вооруженные жители отбивались от врага. Военачальники королевской армии поняли, что надо менять тактику — иначе удачи не видать.

Поостывший Карл XII стал готовить свою армию и мазепинцев к «правильной» осаде, т. е. по всем правилам военного искусства. Руководство осадными работами он поручил генерал-квартирмейстеру А. Гилленкроку, ставшему впоследствии довольно известным историком, не любившим писать и даже упоминать о Полтаве.

Шведы торопились. К ним все больше поступало сведений об усилении армии России на театре военных действий, о неудачах королевских войск на побережье Балтийского моря. А успешное строительство Петром I флота на воронежских и других верфях отрезвляюще действовало как на крымского хана, так и на его патрона — султана Блистательной Порты. Да к тому же быстро редели ряды мазепинцев — казаки уходили от гетмана-изменника.

Приложив максимум усилий, неприятель окружил крепость сплошным кольцом осадных сооружений. Шведы сумели подвести под земляные стены апроши (траншеи). Все делалось по правилам инженерных осадных работ.

29 апреля королевские войска пошли на генеральный штурм. В тот день им впервые улыбнулась фортуна. Солдатам удалось взобраться на вал, где закипела рукопашная схватка. Быстро сориентировавшись в критической ситуации, полковник Келин, собрав в контратакующий кулак все, что имел под рукой, решительно ударил по возликовавшим было шведам. Оборонявшимся удалось сбросить их в ров. Очередной, тщательно подготовленный штурм вновь провалился. Потери оказались большими с обеих сторон.

Петр I, назначая комендантом полтавской крепости командира Тверского пехотного полка, не ошибся в выборе. Комендант Алексей Степанович Келин, даже в самые трудные дни почти трехмесячной осады, остался верен правилу: оборона только тогда устойчива, когда она активна. Когда враг не знает передышки и днем, и ночью ждет удара со стороны осажденных.

Истинно петровский офицер за многие годы армейской службы усвоил: любого противника нельзя оглуплять, недооценивать. Надо всегда видеть в нем думающего соперника. И для того, чтобы наносить ему ощутимый урон, следует прибегать к любым — большим и малым — военным хитростям, быть по-военному бдительным и дерзким.

Верным оружием в обороне крепости ее комендант считал вылазки. Неутомимый воинский начальник провел их более тридцати! Только за апрель и май, как гласит Дневник военных действий Полтавской битвы, осажденные провели 21 смелую вылазку, стоивших шведам 2488 человек убитыми и 44 человека пленными. Неприятель понес ощутимый урон. Гарнизону и полтавчанам вылазки эти обошлись в 435 человек убитыми, 746 — ранеными; кроме того, противник сумел захватить несколько пленных.

Полковник Келин бросал на вылазки то большой отряд в несколько сот солдат и полтавских казаков, то небольшую, хорошо вооруженную группу добровольцев-смельчаков. Осажденные внезапным ударом опрокидывали вражеские пикеты, врывались со штыками наперевес в шведские траншеи, брали «языков» и уносили шанцевый инструмент, другие трофеи. Пушкари бастионов метким огнем прикрывали отход своих.

Особенно запомнилась шведам (да и не только им) вылазка в ночь на 1 мая. Комендант вновь отправил за ворота сильный отряд, который со всей решительностью атаковал застигнутого врасплох врага. Но шведы, тоже опытные и умелые воины, в ночи мало-помалу опомнились. И на их позициях завязался горячий бой, продолжавшийся до рассвета. Только тогда полтавчане ушли в крепость. Ночной бой обошелся шведам потерями в полутысячу человек. Королевское воинство, еще недавно мечтавшее совершить победный марш до самой Москвы, в очередной раз изумилось воинской выучке, упорству ж дерзости русских.

Карл XII и его блистательные генералы были вне себя. Еще бы, доселе неизвестный царский полковник не давал спокойно даже спать им. А ведь они держал в страхе весь европейский север. Король приказал ускорить осадные работы, довести их до конца, чтобы надежно обложить русскую крепость.

Однако 3 мая полтавские батареи с большой меткостью обстреляли работающих шведов. Тем пришлось спешно искать укрытий от свистящих ядер. После огневого налета на вражеские позиции осажденные совершили вылазку, выбив королевских пехотинцев из апрошей. Неприятельская инфантерия не сразу пришла в себя от такого потрясения. Русские же удачно отошли к городским воротам.

Петра I в те дни еще не было во главе действующей русской армии. Ею командовал А. Д. Меншиков, который понимал: Полтаве надо помочь, хотя не все полки подошли к месту боевых действий. Светлейший князь созывает военный совет, который единодушно решает «сильную какую подвесть под неприятелем диверсию и оной крепости отдых учинить».

Генерал от кавалерии показал себя действительно правой рукой отсутствующего царя. Он умело создал ударную группировку для скорой «диверсии» против шведов, хотя сил набиралось маловато. В ночь на 7 мая последовал успешный натиск на обсервационный отряд генерала Росса. Отбивая наступление русских, Карл XII, однако, не увел от Полтавы основную часть своей армии. Король поостерегся.

Смелыми и удачными действиями Меншиков добился отважного результата — бо́льшая часть правого берега Ворсклы теперь находилась в руках русских войск. Но освободить Полтаву от блокады не удалось. Осажденные не получили облегчения.

Через местных жителей полковник Келин постоянна сносился с Меншиковым. Отважные курьеры из числа полтавчан с донесениями коменданта разными путями пробирались через шведские позиции. Местными жителями велась и разведка воинских сил противника.

Меншиков доносил царю: «Мы постоянно чиним здесь неприятелю диверсии» — и просил Петра I побыстрее прибыть под Полтаву, так как ясно виделось, что именно здесь должна произойти решающая баталия двух армий. Тот, зная из регулярных донесений Келина о тяжелом положении гарнизона, распорядился изыскать возможность для его усиления. То была задача не из простых — подать помощь блокированной крепости.

Генерал от кавалерии А. Д. Меншиков, заранее предупредив полтавского коменданта о своих действиях, немедля провел удачную операцию. В ночь на 15 мая русские войска были подтянуты к самому берегу Ворсклы. О скрытности особой заботы не проявляли. В два часа ночи на одной из береговых позиций загремели пушечные залпы. Они являли собой только одно — артиллерийскую подготовку перед началом наступательных действий. И шведы стали ожидать ночной атаки именно от речной черты. Но их ожидание затянулось до самого утра. Там, где гремели орудийные залпы, русские не пошли вперед.

Совсем на другом участке бригада под командованием полковника Алексея Головина в 1200 штыков поротно, в полном молчании, легко оказалась на противоположном берегу реки. Ее перешли по мосту, который ночью почему-то никем не охранялся. Скорее всего, неприятель и в мыслях не держал возможности перехода через него московитов.

Русские солдаты и офицеры предусмотрительно были переодеты в трофейное шведское обмундирование. Благо после сражения у Лесной его имелось в избытке. Бригаду в ночи сопровождали местные жители, они без плутаний провели ее по заболоченной местности и кратчайшим путем прямо к крепостным воротам. Там уже ожидали своих.

Темная ночь служила надежным укрытием для смельчаков, которые шли на большой риск. Как ни тщательно избирался маршрут, миновать шведские окопы, разумеется, оказалось делом просто невозможным. Там все зависело от выдержки и самообладания подчиненных бригадного командира.

Головин и его солдаты понимали, что рано или поздно хитрость с переодеванием раскроется и тогда придется пробивать дорогу в крепость через вражеский лагерь штыками. Так оно и вышло. Шведы поначалу приняли спокойно идущие роты за своих. И лишь когда русские подошли вплотную к осадным траншеям, прозвучал окрик часового:

— Кто идет?

В ответ идущий впереди полковник Алексей Головин уверенно ответил по-немецки (а германских наемников в армии Карла XII насчитывалось немало), что ведет он команду в апроши для проведения осадных работ. По приказу, разумеется, короля. Часовой поверил, и тревоги не произошло.

Однако когда шведы все же поняли допущенную ошибку, было уже поздно. Русские воины с криком «Братцы! Ура!» ударили в штыки. В окопах стадо твориться что-то невообразимое. Большинство людей в осадном лагере так и не успели понять, почему одни шведы колют штыками других шведов. Бригада Головина прорвалась в осажденную Полтаву. За ее спиной осталась лежать около двухсот вражеских солдат и офицеров.

Комендант Келин, встречавший долгожданное подкрепление у городских ворот, выказывал несказанную радость. Впрочем, как и все защитники города. Солдаты бригады Алексея Головина отличались хорошей выучкой и не раз участвовали в боях. Народ был испытанный и закаленный войной. К тому же каждый солдат принес в крепость по мешку пороха. У осажденных тот подходил к концу.

Когда король узнал о смелом прорыве более тысячи русских в окруженную его армией Полтаву, он в присутствии своих генералов сказал:

— Вижу, что мы научили московитов военному искусству…

Что ж, у лучшей европейской армии того времени можно было научиться многому. Здесь следует заметить следующее — регулярная армия России воевала своим умом, благо традиции боевые у русского воинства имелись богатейшие. Их корни уходили в глубь веков.

В сказанном у походной палатки Карл XII явно преувеличивал собственные заслуги. Не он и его армия закалили петровскую. Ту, впитавшую все лучшее со времен Ледового побоища и Куликовской битвы, сражения на реке Ведроши и боев Смутного времени, обучила сама Северная война, длившаяся уже десятый год. Каждый из которых явился строгим экзаменом на зрелость, «современность» регулярной армии Российского государства.

…Шведы продолжали все так же настойчиво штурмовать крепость. Гарнизон и горожане стойко, героически отбивали все приступы. К середине мая общие потери осажденных достигали уже двух тысяч. Ряды их заметно поредели.

Тем не менее комендант Алексей Келин продолжал осуществлять смелые вылазки, держа шведов в постоянном напряжении, изматывая их. Активность обороняющихся вводила противника в заблуждение относительно численности гарнизона. У осаждавших создавалось впечатление, что в крепости значительно больше войск, чем сообщил гетман Мазепа шведскому королю.

Через местных жителей полтавский комендант продолжал поддерживать надежную связь с главными силами русской армии. Вылазки осажденных стали получать ощутимую поддержку извне. Королевские отряды порой оказывались в положении между молотом и наковальней.

17 мая из крепости вновь произвели вылазку крупными силами. В атаку пошли пехотинцы Тверского полка и казаки. Поддерживаемые огнем батарей, они нанесли ощутимый урон шведам, взяв большие трофеи. В тот день замешательство охватило весь осадный лагерь. И было от чего.

Удачу в том бою с осажденными разделили молодцы-гренадеры из войск генерала Меншикова. Они обрушили на неприятеля со своей стороны неожиданный удар. Самое главное — отвлекающий. Последнее в королевской армии поняли только под вечер, когда русские без потерь особых отошли на свои позиции.

Собственной смекалкой Келин продолжал удивлять не только шведов. Чего только не придумывал он для того, чтобы помешать противнику вести инженерные осадные работы! Однажды, собрав военный совет (на них комендант регулярно обсуждал с офицерами итоги прошедших суток), Алексей Степанович разложил на столе какой-то чертеж и не без гордости сказал:

— Выношу на ваш суд сие изобретение.

Офицеры крепости удивленно переглянулись. Они прекрасно знали храбрость и осмотрительность полковника, его талантливость в пехотном деле. Но об инженерных занятиях полкового начальника, да еще по ночам, никто и не догадывался. А тот, осторожно проведя рукой по чертежу, сказал просто:

— То есть казацкий очеп, незаслуженно забытый нами…

Вскоре на бастионах Полтавы появилась «машина с крюком», наводившая ужас на шведских саперов, пытавшихся заложить под земляные стены крепости бочонки с порохом. Очеп в инженерном отношении не отличался особой сложностью. Он представлял собой большой крюк с системой тросов, наподобие лебедки, и приспособление для захвата шанцевого инструмента. Изготовленную первой «машину» опробовали. Снятый с предохранителя тяжелый крюк падал с высоты крепостного вала на работающих королевских саперов. Горе тому, на кого он обрушивался. Острые зубья захватов цеплялись за обмундирование, и освободиться от них было очень сложно. Перепуганных шведов поднимали наверх. После пережитого потрясения они охотно делились военными секретами.

Поняв, что крепость приступом малых сил не взять, Карл XII приказал готовить генеральный штурм. Пройдя сапами (траншеями) через ров, шведы устроили подкоп, заложив под крепостной вал несколько бочек с порохом. Но Келин и его бойцы оказались предельно бдительны. Уловка неприятеля оказалась понятна им.

Точно рассчитав место предполагаемой диверсии, комендант приказал прорыть незаметно встречную траншею, что быстро и сделали. В то время когда осажденные вынимали из подкопа бочки с так нужным им порохом, изготовившиеся к атаке шведские полки ожидали взрыва — сигнала к началу штурма…

Осада продолжалась своим чередом — день за днем, неделя за неделей. Король торопился взять Полтаву. Шведы упорно подводили под городские укрепления мины, то и дело шли на штурм вала, ворот и бастионов. Не раз уже отважные скандинавы взбирались к крепостному палисаду. Вновь и вновь королевские трубачи, задрав голову к небу, играли сигнал общей атаки. В королевской армии все — от солдата до генерала — понимали, как важно им взять город, в котором было так много всего, в чем они нуждались. И всякий раз их встречали ядрами, картечью, пулями и штыками.

На самых опасных участках, откуда ни возьмись, появлялся комендант Алексей Келин, уже давно примелькавшийся в глазах неприятеля. Со шпагой в руках, он увлекал за собой в контратаки пехотинцев, полтавских казаков, горожан-ополченцев. В каждом таком случае штурмовавшие сбрасывались в ров.

Не помог неприятелю и удачный поджог королевскими артиллеристами деревянного палисада. Горожане потушили начавшийся было пожар. Вылазки же осажденных продолжались. Днем, ночью, с рассветом, в вечерних сумерках…

В шведской армии началось роптание: «Русские дерутся как черти. Они как заговоренные. И в крепости их видимо-невидимо…»

Осаждавшие просто не знали, что за первые два месяца гарнизон уменьшился более чем вдвое. Много имелось раненых и больных. Подходили к концу запасы продовольствия. Все меньше оставалось пороха и свинца. Осажденных все чаще стали выручать верный штык, казацкая сабля, да дерзость в бою. И неистощимая командирская мудрость гарнизонного коменданта полковника Алексея Степановича Келина, его офицеров.

В те трудные для Полтавы дни государь прибыл к действующим войскам. 4 июня Петр I привел русскую армию к осажденной крепости, встав лагерем у Крутого Берега. Однако переправиться на виду у шведов через разлившуюся от обильных дождей Ворсклу не смогли.

Царь решил ободрить осажденных, терпевших всяческие лишения, написав им письмо:

Царское письмо тщательно запечатали в полое пушечное ядро. И кудесник русской артиллерии (к слову сказать, наши пушкари славились во все времена) генерал-поручик шотландец Яков Вилимович Брюс точно рассчитал траекторию полета столь необычного снаряда.

«Бомбическое письмо» дошло до осажденных. Полковник Келин зачитал царское послание на военном совете. Затем его зачитали в церкви на городской площади для горожан, на всех бастионах, И каждый раз после его прочтения над крепостью прокатывалось дружное «ура». Весть о прибытии под Полтаву Петра I словно окрылила ее защитников. Она давала большую надежду на скорое снятие осады.

Русское командование понимало, что захват шведами полтавской крепости может внести в ход Северной войны изменения не в пользу России. Петр I видел, что положение осажденного гарнизона небезнадежно и что Келин со своими воинами будет сражаться до последнего. Что же касается короля Швеции, то он в конце концов должен был либо бросить все наличные силы на решающий штурм города, либо решиться на генеральную битву с русской армией. Иного выхода у него просто не имелось.

Настоятельно требовалось одно — ускорить события. И тем самым разрядить обстановку под осажденной крепостью, ослабить натиск на нее шведов.

Прибытие царя в действующую армию произвело на защитников Полтавы воодушевляющее воздействие. Комендант Алексей Келин не преминул воспользоваться прибытием Петра I в столь близкие места на пользу осажденных. На «бомбическое письмо» он немедленно ответил своим, подобным метким выстрелом. В ответном письме он выражал признательность за монаршье внимание и… попросил прислать по воздуху 50 пудов пороху.

Царь, увлеченный такой выдумкой, приказал немедля исполнить просьбу городского коменданта:

Такая «инициативная» просьба коменданта осажденного гарнизона дала защитникам города добрую помощь. Теперь снабжение Полтавы порохом, серой, лекарствами, разведывательной информацией производилось с помощью бомб. И не безуспешно. Положение же с продовольствием ухудшалось с каждым днем. Здесь «воздушный мост» помочь просто не мог.

Петр I со свойственной ему чертой действовал решительно. Он созывает военный совет: Полтаве надо помочь немедля! Комендант крепости писал, что и без того скудный провиант кончается как в военных магазинах, так и у жителей города.

11 июня Петр I пишет Келину новое собственноручное письмо, которое в полой бомбе переправляется в Полтаву:

На военном (или, как его называли, — генеральном) совете в царской ставке решили осуществить внушительное демонстрационное нападение на шведскую армию. Совет состоялся не позднее 11 июля, так как все петровские распоряжения и царское письмо Алексею Келину были сделаны в тот день.

В целом демонстрационные действия крупных сил русской армии были успешны. Их, поддержали и защитники крепости. Но внезапно хлынувший дождь исключил возможность наступления полков Петра I через болото — «трудились чрез болоты, но не могли». Действительно, через разраставшуюся прямо на глазах непролазную топь хода ни пехоте, ни кавалерии просто не было. Хотя действия других наступавших отрядов оказались успешны.

Расчеты генерального совета на то, что шведы после неудачных боев отойдут от Полтавы, не оправдались. И Карл XII, и его ближайший советник по российским делам гетман Мазепа стояли на своем — крепость с ее «огромными запасами» должна быть взята штурмом. Или — капитулировать.

Мужественно защищавшаяся Полтава стала настоящим камнем преткновения для лучшей к тому времени европейской армии (слава коей померкла именно под стенами небольшой крепости на берегах Ворсклы).

Шведы, их одержимый поисками бранной славы король и немногочисленные мазепинцы недоумевали. По их расчетам и понятиям, глубокому убеждению, изнуренные длительной осадой, беспрерывными штурмами и бомбардировками гарнизонные люди должны были думать только о том, как сохранить собственную жизнь. И больше ни о чем другом. Но совсем иначе думали подчиненные полковника Келина, украинские казаки и горожане, хотя силы осажденных заметно таяли.

Шли дни. Комендант все так же продолжал удивлять своих врагов смелостью. Шведским генералам порой казалось, что полтавский комендант действует просто вопреки всякой военной логике, воюет, нарушая писанные в уставах правила ведения боя и оборонительных действий.

Так, осажденные выстроили за крепостью, на речном берегу, два редута — дерзко, прямо перед шведскими позициями. Тем пришлось изрядно поволноваться от столь неожиданного соседства новых русских укреплений. Когда же противник попытался помешать защитникам крепости укрепиться в них, Алексей Степанович Келин лично повел в штыковую контратаку отряд пехотинцев и далеко отбросил атакующих шведов.

Выстроенные в качестве передовой позиции редуты оказались наилучшим наблюдательным пунктом за шведской армией. А «бдить» ее приходилось весьма строго. Комендант крепости самолично наблюдал за всеми изменениями в осадном лагере и фиксировал их. Из редутов осажденные, выбрав момент поудобнее, делали смелые вылазки, постоянно держа врага в напряжении, изматывая его. Собранные разведывательные данные полковник Келин немедленно отправлял царю. Донесения шли или «бомбическими письмами», или через отважных вестников.

И русские, и шведы понимали, что сложившаяся под Полтавой обстановка становилась просто критической в войне, которая шла уже без малого девять лет. Всем было ясно, что решающего сражения в здешних местах просто не миновать.

19 июня полтавский комендант получает от государя Петра Алексеевича очередное «бомбическое письмо»:

Письмо-приказание свидетельствовало о том, что Петр I действовал очень предусмотрительно. В секретном послании он указал, как действовать гарнизону в случае, если русской армии не удастся пробиться к городу. В случае крайне неблагоприятного развития событий полтавский комендант обязывался вывести все население из крепости, поджечь ее, взорвать или надежно спрятать пушки и пробиться к своим.

Одновременно коменданту полтавского гарнизона давалась свобода действий. Он знал от «языков», что в окружении шведского короля не выработали единого плана военных операций. Одни генералы предлагали снять безуспешную, затянувшуюся осаду. Другие советовали королю сначала напасть на лагерь русской армии, разгромить ее, а затем уже покончить со столь необходимой крепостью. Карл XII же считал: Полтаву следует брать в первую очередь. Теперь уже генеральным штурмом — мощным, без передышки, до победного конца, истребляя всех на своем пути.

Король приказал начать общий штурм, когда получил сведения о переходе русских войск на правый берег Ворсклы. Складывающаяся обстановка просто подстегивала его.

На такое решение шведского коронованного полководца повлияло сообщение прибывшего полковника Сандула о том, что крымский хан со всей своей конницей стоит за Перекопом. Оттоманский вассал, мол, только выжидает удобного момента для выступления против России. Взятие Полтавы должно было подтолкнуть осторожничавшего хана к началу опустошающего набега на украинские и южнорусские земли.

В шведском лагере понимали: в таком случае немалая часть русской действующей армии, особенно кавалерии и казаков, спешно ушла бы на юг для прикрытия границ. И в петровском стане ведали о том же. Что такое набег крымчаков, в российских пределах знали не понаслышке.

Штурм Полтавы 21 июня явился самым серьезным испытанием для мужественных защитников крепости. За все время осады в тот день, в его первой половине, полковник А. С. Келин в шифрованном письме А. Д. Меншикову сообщает о наблюдавшейся из крепости тревоге в осадном лагере. И последовавшей вслед перегруппировке неприятельских сил. Комендант точно определил, что все это связано с переходом полков русской армии 20 июня на правый берег реки Ворсклы. Алексей Степанович писал:

Из письма видно, что наблюдения с крепостных бастионов и редутов дополнил будицкий казак полтавского полка Сидор Грищенко. Смелый разведчик, пробравшись через шведский лагерь, принес коменданту важные сведения, подтверждавшие увиденное.

События в тот день для защитников Полтавы разворачивались следующим образом. То был день генерального штурма крепости.

С раннего утра 21 июня вымуштрованная шведская армия выстроилась на просторном поле северо-западнее города. Полки, батальоны, эскадроны, батареи, роты, батареи стройными рядами передвигались на виду у всего города. Королевских солдат насчитывалось во много раз больше, чем осажденных.

Мазепинские сердюки и отряд запорожцев охраняли армейский обоз. Король и гетман не решились послать их в атаку, опасаясь, что обманутые Мазепой казаки в ходе боя перейдут на сторону русских. На то имелись серьезные опасения.

Карл XII ожидал, что петровская армия выйдет из своего лагеря для предлагаемого генерального сражения. Но этого не произошло. У Петра I имелись свои планы на противоборство с королем, а кроме того, еще не все силы были собраны для решающей битвы. Столько, сколько намечалось. Царь хотел бить шведов в полевом сражении только наверняка. Он и его генералы видели, как полтавская крепость ежедневно подтачивала силы и дух неприятельской армии.

Поняв, что русские в этот день не выйдут из своего укрепленного лагеря, король не решился на его атаку. Тогда Карл XII развернул изготовившуюся к битве армию против осажденного города. Шведы подошли под самые крепостные стены и стали изготавливаться к штурму. Все говорило за то, что приступ будет генеральным.

Полковник Келин привычно изготовил крепость к отражению общей атаки. Все его приказания выполнялись быстро и полно. Защитники Полтавы глазами и сердцем понимали, что для них наступал решающий час — идти на штурм собиралось не несколько тысяч вражеской инфантерии, а вся армия Карла. Даже раненые, способные держать в руках оружие, вышли на валы, заполнив пустующие места за поврежденным во многих местах палисадом.

Генеральный штурм Полтавы начался в два часа дня, когда солнце стояло в зените и не слепило глаза идущим на приступ. По сигналу враз ожили осадные траншеи. Пригнувшись, под частый барабанный бой, шведы густо бежали к крепостному валу с лестницами в руках. Офицеры подбадривали своих солдат, строго следя за порядком в ротных колоннах.

Обороняющиеся не открывали огня до тех пор, пока волна атакующих не оказалась прямо под крепостными стенами — пороха и свинца оставалось совсем мало, И только тогда последовали разящие залпы из мушкетов и пушек. Так приказал гарнизонным офицерам и казачьим старшинам полковник Алексей Келин.

С самого начала приступа шведы стали нести большие потери от меткого огня полтавских «сидельцев»: целей для пуль, картечи и ядер виделось предостаточно. Однако, повинуясь приказу короля, неприятельские пехотинцы продолжали штурмовать земляные валы. Они шли на штурм волна за волной, которые, ощетинившись штыками, накатывались на крепостные бастионы и городские укрепленные ворота.

Город и его предместья охватил шум жаркого боя. Грохот пушечных и мушкетных выстрелов, крики с обеих сторон, стоны раненых и предсмертные вопли погибающих — все слилось в один страшный гул. Напрасно, стараясь изо всех сил, надрывались барабанщики. Им не удавалось частой дробью перекрыть шум общей свалки.

Одновременно со штурмом шел обстрел города. От попадания бомб там начались пожары — горели дома. Тушить их было просто некому. Пламя многочисленных пожарищ освещало кровавую картину разыгравшегося боя. Пехотные солдаты, полтавские казаки, горожане из мушкетов стреляли в нападавших, кололи их пиками, рубились палашами, саблями. В ход пошли и факелы — их швыряли прямо на головы врагов. Женщины и дети с валов поливали штурмующих королевских солдат и мазепинцев расплавленным варом, кипятком, бросали в них камни.

Комендант Алексей Келин поспевал в тот день всюду. То он водил в контратаку свой небольшой резерв из нескольких рот пехотинцев-тверцев, то появлялся на оказавшейся в большой опасности батарее, то со шпагой и пистолетом в руках бросался туда, где было всего труднее. Одним своим появлением на бастионах он поднимал дух защитников крепости, тем самым укрепляя их стойкость и силы.

Раз за разом отбивались все приступы. Но не раз и не два были такие критические минуты, когда шведы уже стояли на валу и их барабанщики били сигнал победы. Но каждый раз воины гарнизона и горожане сбрасывали неприятеля с вала в ров. Рукопашного боя шведы явно не выдерживали.

К исходу дня атакующий порыв королевской армии окончательно иссяк. Дав ей отдохнуть час-другой, Карл XII решил штурмовать крепость до победного конца. Он видел с генералами, что осажденный гарнизон отбивался из последних сил, слабел огонь с бастионов.

Передышка в штурме оказалась совсем короткой. Зоркие часовые доложили коменданту Келину, что шведские отряды под прикрытием ночной темени изготовились для очередного приступа. Хотя противник старался не шуметь и не выдавать своего близкого присутствия, внезапности новой атаки не произошло.

В ночь на 22 июня король Карл снова бросил штурмовые колонны на крепостные бастионы. Солдат взяли из свежих полков, еще не участвовавших в деле. Полтавский же гарнизон давно исчерпал свои и без того скромные резервы.

Полковник Алексей Келин уже имел под своим началом не тысячи, а всего сотни уставших до предела, как и он сам, русских солдат и офицеров, полтавчан. А на ночной штурм шли тысячи ожесточившихся шведов. И все же отважные защитники крепости вновь выстояли, хотя королевскому воинству удавалось дважды взобраться на вал. Келин постоянно находился в самой гуще рукопашных схваток. Судьба хранила его от шведских пуль и штыков.

Ночной штурм продолжался без устали до утра. Ярость его, казалось, не знала пределов. Вновь яркими факелами пылали дома горожан, освещая картину ночного боя. Лишь когда заалел восток, шведские барабанщики стали отбивать сигнал отхода от крепостных валов, обильно политых кровью сражавшихся. Но шведский король твердо решил на этот раз покончить с непокорявшейся Полтавой. Ему хватило всего несколько часов, чтобы свежие полки и батальоны пришли на смену, тем, кто понес ощутимые потерн за ночь. И вновь трубачи королевской армии заиграли сигнал общей атаки. Им вторили мелкой дробью барабанщики. Грохот пушечных залпов известил защитников крепости о начале нового штурма.

Шведы опять решительно пошли на приступ валов и бастионов. Мокрая от крови трава скользила под ногами, однако солдаты упорно взбирались на кручу земляного вала, стараясь как можно скорее добраться до деревянного палисада, за которым с оружием в руках их поджидали обороняющиеся. Знаменщики шли в первых рядах. Король по традиции обещал большую награду тем, кто первым ворвется в крепость.

Вновь закипел рукопашный бой. Защитников Полтавы оставалось все меньше и меньше, а натиск врага заметно усилился. У осажденных уже давно сидевших на голодном пайке, на исходе были порох и пули. Смертельно уставшие, они из последних сил отбивались всем, чем могли. Крепостные батареи совсем приумолкли.

Королевские генералы во что бы то ни стало старались найти хоть маленькую брешь в обороне русских. Карл XII посылал на приступ отряды то в одном, то в другом месте. Он не щадил своих солдат и офицеров, а на мазепинцев уже просто не надеялся. Приказ короля Швеции гласил: взять город во что бы то ни стало, И шведы, сброшенные с валов, орущие до хрипоты, вновь шли под грохот барабанов на штурм. И вновь откатывались вниз…

То была воистину героическая оборона. Сродни обороне Смоленска и Пскова, Троице-Сергиевой лавры и крепостицы Корелы на рубеже XVII века. В ратную летопись государства Российского вписывалась еще одна славная страница. Вписывалась на века.

Если исходить из реального соотношения сил, то у защитников Полтавы практически не оставалось шансов на конечный успех. Слишком обескровила и измотала русский гарнизон почти трехмесячная осада, беспрерывные штурмы и начавшийся голод. Есть же в конце концов граница воинской стойкости, за которой неминуемо следует поражение, гибель. Но эта граница оказалась у русских воинов надежнее, чем у шведов. Хотя у последних, казалось бы, имелись все преимущества — и в численности, и в опыте ведения войн.

Пример ратной доблести показывал прежде всего сам полтавский комендант Келин, преисполненный сознанием воинского долга и ответственности за судьбу крепости. Не смыкавший глаз последние двое суток, Алексей Степанович всегда появлялся в самых опасных местах, там, где штурмовавшие оказывались близки к успеху. Там, где во главе контратакующих шел Келин, там шведы одним ударом сбрасывались с вала. Он бился шпагой, стрелял из пистолетов и мушкетов, подбадривал словом солдат, казаков и вооруженных горожан. Все распоряжения полковником отдавались своевременно, с полнейшим знанием дела и ви́дением хода боя, верой в возможности гарнизона.

Столь же безгранична была стойкость солдат и казаков гарнизона. Столь велико оказалось мужество полтавчан — мужчин, женщин и подростков. Все мужское население города, способное держать в руках оружие во время генерального штурма крепости, сражались на земляных стенах крепости.

Женщины — казачки и горожанки — ни в чем не уступали мужчинам. Они бились наравне с ними, перевязывали раненых, тушили по возможности многочисленные пожары, подносили воинские припасы, готовили скудную пищу. И едва ли не самое главное — вселяли упорство в защитников города, придавали им мужество.

При защите полтавской крепости покрыли себя славой офицеры петровской армии — первой регулярной армии России. Остались в истории имена бесстрашных офицеров — полковника Алексея Головина и подполковника Гаврилы Репьева, майоров Волынского и Федора Кровкова, капитанов Василия Шиманского и Андрея Зубатова, поручиков Ивана Василевского и Афанасия Лихачева, подпоручиков Андрея Озерова и Андрея Якушева, прапорщиков братьев Алексея и Василия Озерова. Ивана Тургенева и Федора Мануйлова, казачьего сотника Ивана Левенца… Еще больше имен участников героической обороны история до нас не сохранила — нижних чинов из пехоты, украинских казаков, пушкарей, простых горожан.

…После почти беспрерывного двухдневного штурма — 21 и 22 июня — шведская армия отступила от крепостных валов и бастионов, как говорится, не солоно хлебавши. То было бесспорное поражение доселе славного блестящими викториями короля-полководца воинственной Швеции.

За два дня ожесточенных боев малочисленный к тому времени гарнизон Полтавы потерял 1258 человек убитыми и ранеными! Он израсходовал почти весь боезапас. Беда была еще в том, что понесенные потери не восполнялись.

Шведов же осталось лежать под стенами крепости вдвое больше. Понесенные при генеральном штурме потери просто обескураживали неприятеля. В целом за период с 1 апреля по 22 июня королевская армия, нацелившаяся было на Москву, потеряла в бесплодных штурмах более шести тысяч человек! Потери же морального духа завоевателей оказались не меньшими.

Отбив такой тяжелейший штурм, генеральный для обеих сторон, мужественный гарнизон изготовился к отражению нового приступа. Казалось, сама смерть на могла испугать, поколебать защитников Полтавы. Но очередного штурма не последовало. Ни комендант Алексей Келин, ни его офицеры и подчиненные не знали еще тогда, что доселе упорный и упрямый Карл XII отказался от дальнейших попыток овладеть крепостью. Король Швеции убоялся потерять армию.

Полтава героически выстояла в осаде, нанеся невосполнимый урон боеспособной шведской армии. В этом была заслуга защитников крепости, прославивших себя в ходе Северной войны.

Общие потери русского гарнизона за осадное время составили почти три тысячи человек. Но крепость была готова и способна еще держаться.

В ходе военных действий наступил перелом. Теперь инициатива находилась всецело в руках армии России. Такой результат был достигнут во многом благодаря стойкости защитников полтавской крепости, умелому командованию полковника Алексея Степановича Келина.

Почти на три месяца небольшая полтавская крепость приковала к себе шведскую армию и помыслы короля Карла XII.

По замыслу Петра I, показавшего в войне со Швецией себя великим стратегом и истинным полководцем, обескровленная крепость должна была продержаться еще немного. 26 июня царь шлет полковнику Келину, коменданту крепости и командиру Тверского пехотного полка, очередное «бомбическое письмо»:

Алексей Степанович Келин до конца верил в защитников крепости, которые 21 июня у Спасской церкви дали клятвенное обещание сражаться со шведами до последней капли крови. И когда один из местных жителей, купец по имени Илья, сказал, что шведы и мазепинцы все равно возьмут крепость, в которой кончались осадные припасы, вооруженный народ тут же, на городской площади, расправился с маловером. Уверенность в конечной победе и решимость сражаться до последнего человека были, пожалуй, самым сильным оружием осажденных…

Дальнейшие события развивалась стремительно, приближая день знаменитой Полтавской баталии, ставшей викторией для русской армии.

Русские полки переправились через Ворсклу. Шведы оказались не в состоянии помешать этому. По приказу Петра I сразу же начались инженерные работы по возведению полевых укреплений на заранее выбранной позиции для решающего столкновения двух армий. Многое решал накопленный боевой опыт. Как и при Лесной, наши войска выстроились на закрытой местности. Фланги упирались в труднопроходимые леса. Тылы выходила к крутому берегу реки, через которую построили мосты. Открытая, хорошо обозреваемая равнина лежала впереди готовящихся к сражению войск. Были возведены шесть редутов, где засели стрелки. При такой диспозиции шведская армия могла успешно наступать только по фронту.

Стороны готовились к сражению, ожидавшемуся как генеральному. 25 июня царь Петр собрал военный совет, разработавший план на битву. Провели смотр войскам. Распределили генералов но дивизиям, честь командовать кавалерией досталась светлейшему князю Меншикову, артиллерию возглавил генерал Яков Брюс. Государь лично объезжал полки на позициях.

К этому времени Карл XII уже знал, что польский король Лещинский и корпус генерала Крассау не смогут прийти ему на помощь. Султанская Турция не собиралась воевать с Россией. К тому же шведское командование всерьез обеспокоили все усиливающиеся слухи о том, что к противнику скоро ожидается приход подкреплений — 40-тысячная калмыцкая конница. В действительности называемая цифра была весьма далека от действительной.

Король Карл XII решил начать генеральное сражение. Царь Петр I был готов к нему.

27 июня произошла решающая битва Северной войны — Полтавская, одна из самых ярких страниц в истерии армии России.

Перед началом сражения Петр, которого назовут впоследствии Великим, обратился к солдатам и офицерам созданной им армии:

Солдаты России вышли на поле брани и — победили…

28 июня, на следующий день после победы, русская армия торжественно вступила в Полтаву. У главных городских ворот выстроился полтавский гарнизон во главе комендантом. Петр I подъехал к полковнику Алексею Келину, выслушал его краткий рапорт, а затем расцеловал отважного офицера и сказал во всеуслышанье:

— Блаженная глава, совершившая блаженный подвиг, и надежда на тебя не обманула меня!

Затем государь сердечно поблагодарил весь храбрый гарнизон, а также мужественных жителей Полтавы за то, что они выстояли в трехмесячной осаде под натиском шведской армии.

Петр I по-царски наградил участников героической обороны полтавской крепости. Все оставшиеся в живых воины были высочайше «жалованы» серебряными медалями и годовым жалованьем. Многие получили повышение в чинах.

Среди всех отличившихся в Полтавской баталии военачальников в офицерском звании особых наград удостоился Алексей Степанович Келин. Он был пожалован из полковников сразу в генерал-майоры, минуя звание бригадира (по некоторым источникам — в бригадиры), награжден «немалою суммою денег» и получил из рук царя Петра Алексеевича «богато осыпанный государев портрет». То была «нарядная» золотая «персона» с алмазными камнями, стоимостью в огромную по тому времени сумму — 873 рубля 33 копейки, выполненная золотых дел мастером А. Т. Соколовым.

Но самой главной наградой командиру Тверского пехотного полка, коменданту полтавской крепости Алексею Степановичу Келину стала громкая ратная слава и память народная — память истории Российского государства…

В современной красавице Полтаве, на бывшем Келинском (ныне Первомайском) проспекте, там, где он сливается с улицей Тараса Шевченко, недалеко от Мазуровских крепостных ворот возвышается памятник мужественным защитникам города и доблестному коменданту полковнику А. С. Келину. Он сооружен в 1909 году, в дни подготовки к празднованию 200-летия Полтавской битвы. Стоит на том самом месте, где 21 и 22 июня 1709 года — в дни генерального штурма — шли наиболее ожесточенные бои с устремившимися на приступ шведами.

Суровая композиция из куба и прямоугольной призмы, сложенных из отдельных блоков гранита, покоится на гранитном же основании из трех ступеней. На пьедестале у подножия обелиска с одной стороны лежит фигура разъяренного бронзового льва, а с трех других сторон помещены естественные, необработанные глыбы гранита. Под фигурой льва прикреплена медная доска с лаконичным текстом:

На противоположной стороне памятника — герб города Полтавы, а на бронзовой доске надпись:

…Северная война продолжалась еще более двенадцати лет. Ее заключительным аккордом стал договор, подписанный 30 августа 1721 года в Ништадте, оповещавший об установлении вечного мира между Швецией и Россией. По итогам войны, которая, по выражению Петра I, являлась «троекратной школой» боевой выучки русской армии, Россия получила выход к Балтийскому морю.

Юрий Лубченков ГЕОРГИЕВСКИЕ КАВАЛЕРЫ

Каждая эпоха рождает свой тип героя. Ниспровергатели и охранители, бунтовщики и созидатели, рефлексирующие вьюноши с демонической усмешкой на искривленных скепсисом устах и суровые старцы-подвижники. Человечество все мечется от одного к другому, страшась сделать окончательный выбор, ибо понимает, что, с одной стороны, его ждет распад и гибель, обернутые в сладкую бумажку вседозволенности, с другой же — тяготы жизни и неустанный труд, от которого столь легко отвыкнуть и к которому столь же тяжко возвращаться.

Но и здесь, среди всех этих метаний, одна доблесть остается неизменной — доблесть воина на поле брани. Солдат, человек долга, не свободен в выборе противника, но, поставленный силой обстоятельств с ним лицом к лицу, он сделает все, дабы держава, представителем и оборонителем которой он является, крепла и побеждала.

На протяжении столетий не было в России более высокого воинского отличия, чем понятие «георгиевский кавалер». Орден и его знак давались лишь за реальное мужество на поле брани. Люди, получившие этот символ доблести, пользовались всеобщим уважением и почетом. Пусть и теперь, когда мы многое забыли и утеряли, от многого с легкостью отказались, их имена пребудут в нашей памяти.

«Эх, насколько на воле хорошо, настолько в тюрьме плохо!» — философически думал подполковник Иван Васильевич Гудович, адъютант еще недавно не совсем последнего человека в Российской империи — принца Голштинского. Теперь — ни адъютантства, ни персоны сей значительной нет. В смысле ценности ее. Ибо шел в России год 1762-й. Только что произошла вещь доселе непривычная: жена отобрала трон у мужа. Начиналась эпоха Екатерины II.

Выпускник Кенигсбергского и Лейпцигского университетов тридцатиоднолетний подполковник недолго просидел в узилище — всего лишь три недели. Его отпустили за ненадобностью, а на следующий год он даже был назначен командиром Астраханского пехотного полка: такова была первая ступень его столь громкой позднее воинской славы.

С началом первой в царствовании Екатерины II русско-турецкой войны Гудович — в самом ее пекле. Он отличился еще под Хотином в июле 1769 года. Затем победа в Раневском лесу, сделавшая его бригадиром.

Ларга — славнейшая страница русского воинства. Немало строк в ней вписано и рукой Гудовича. Взятие турецких батарей сделало его кавалером редчайшей награды — ордена св. Георгия 3-й степени.

Затем был Кагул, Браилов, взятие во главе самостоятельного отряда Бухареста, штурм Журжи.

После войны он — рязанский и тамбовский генерал-губернатор. Но как только началось новое военное противостояние России и Турции — 1787 год, — он переводится в действующую армию. Взятие Хаджибея (Одессы) и Килии — на его счету, Гудович производится в генерал-аншефы и назначается начальником Казанской линии и командующим Кубанским корпусом. Ну, вот мы и добрались уже почти до Анапы…

Шел уже четвертый год войны, и Россия твердо решила не затягивать ее более: человек живет на Земле не для того, чтобы разрушать и убивать, а строить и приумножать. Конечно, история знала отдельные народы, с гордостью отбрасывавшие эту примитивную мудрость и видевшие единственную цель жизни в тешении воинских своих амбиций. Но русские были не из их числа. Словом, нужны были победы и победы, дабы Блистательная Порта, устрашась, пошла на заключение мира. Причем победы такие, чтобы запомнились туркам накрепко, хоть те а отличались в подобных случаях девичьей памятью.

Каждый военачальник должен был действовать на своем месте: кто на суше, кто на море, кто в Европе, кто дома. Гудовичу выпада Анапа.

4 мая 1791 года его отряд, состоящий из 15 батальонов пехоты, 44 эскадронов кавалерии и трех тысяч казаков, имея при себе 36 полевых орудий, выступил к крепости. Кроме того, для усиления Гудовича из Крыма в Тамань был выслан и отряд генерал-майора Шица, насчитывавший 4 пехотных батальона, 10 кавалерийских эскадронов и 400 казаков при 16 орудиях. В движении отряды воссоединились под общим командованием генерал-аншефа Гудовича и, спокойно и достойно преодолев трудности похода по безводным местностям, палящую жару, летучие нападения кавалерии противника, дошли, наконец, до Анапы. И остановились верстах в пяти от нее — на высотах, дыбившихся двумя отдельными горбами по обе стороны речки Бугуры.

На левом фланге Гудовича на дальних высотах явственно просматривалась многочисленная вражеская конница, недвусмысленно показывающая всем своим видом, что удар во фланг и тыл штурмующим Анапу русским (если те паче чаяния все же решатся на сей штурм) не заставит себя ждать. Поэтому генерал-аншефу пришлось раздробить и без того не особенно значительные свои силы и выделить на прикрытие фланга особый отряд генерал-майора Загряжского.

После достижения подобной минимальной безопасности можно было и осмотреться (что и было проделано со всевозможным тщанием). Осмотр дал необходимое — уверенность в том, что крепость отнюдь не неприступна, и знание, как оную взять.

Анапа лежала на мысе, глубоко врезавшемся в жидкую переменчивую плоть Черного моря. Высоты, сбегающие к воде, на которых, собственно, и располагалась крепость, образовывали здесь плоскую возвышенность, резко низвергающуюся к берегу моря, что омывало укрепление с юга, запада и севера. Таким образом, для штурма оставалась одна сторона света — восточная, предохранявшаяся, в свою очередь, рукотворными преградами: земляным валом и довольно-таки глубоким рвом, частично выложенным крупными камнями. Четыре бастиона на валу давали возможность вести продольную оборону. Словом, для русских Анапа казалась давно уже привычной. Вроде бы и трудно, но, коли надо взять, — не устоит.

Помня о недружественной кавалерии на своем левом фланге, Гудович перед штурмом оставил обоз в вагенбурге, назначив и для его охраны Загряжского. Наряду с общим тылом. Затем оставшиеся силы были направлены к крепости. Левый фланг их боевых порядков смыкался с берегом моря, что на правой оконечности крепостного вала.

Именно на правой половине вала русский командующий решил нанести основной удар — укрепления здесь имели меньший профиль, следовательно — слабее. Для этого предназначались две колонны генерал-майора Булгакова. Две соседние колонны, должные атаковать центр турецкой армии, вел генерал-майор Депрерадович. Последняя, пятая колонна генерал-майора Шица, состоящая из его людей и отряда пеших казаков, должна была атаковать левую оконечность анапского вала. Через море, которое тут было мелко, Шицу предписывалось по воде обогнуть вал и вступить в него с тыла. Связь русских флангов обеспечивал резерв бригадира Поликарпова.

Стало известно, что к Анапе на всех парусах из устья Дуная спешат 32 судна флотилии Сор-паши, и Гудович решил штурмовать крепость немедленно. И 19 июня общий приступ крепости начался.

Четыре русские батареи обрушили на укрепления неприятеля огненную лаву. Канонада, казалось, никогда не прекратится. Уже ближе к ночи 20-го не выдержал даже город — здесь начались пожары, и яркое их зарево отражалось в белой пене прибоя и в размытом мутном серебре наплывающих волн. Горело до утра, горело еще и тогда, когда русский главнокомандующий, уловив чутким ухом военного неуверенность в ответах турецкой артиллерии, послал в крепость парламентера с требованием немедленной капитуляции.

Парламентера на полпути к укреплениям с постом встретили два турецких офицера. Кланяясь, они взяли пакет и обещали дать немедленный ответ. И действительно, ответ последовал тут же: два крепостных орудия повели огонь по стоящему на открытом месте русскому. Итак — штурм!

Весь следующий день прошел теперь уже в непосредственных его приготовлениях. За несколько минут до полуночи все русские батареи, подведенные по приказу командующего поближе к валу, открыли убийственный артогонь — желали, так сказать, доброго утра и гарантировали, что будет оно действительно добрым.

Одновременно с залпами двинулись вперед пехотные колонны, подошли к укреплению почти вплотную, замерли. А за полчаса до рассвета так же молча начали штурм. Очнувшись, турки ответили картечью. Но ответ запоздал — пехота Гудовича была уже у самого рва.

Самая левая колонна, возглавляемая полковником Чемодановым, спустилась в ров и овладела правым бастионом крепости. Успеху солдат способствовали действия самого полковника — Чемоданов шел впереди всех и получил при штурме три почетные раны.

Шедшая немного правее колонна полковника Муханова тоже выполнила поставленную перед ней задачу, взяв на штык османскую батарею.

Муханов также был ранен — как и начальник третьей колонны полковник Келлер, как и сменивший Келлера премьер-майор Веревкин. А вот возглавлявший четвертую колонну полковник Самарин, первым взошедший из всех атакующих на вал, остался невредим — бог покровительствует храбрецам!

Следя за успехом наступления, растроганный и счастливый Гудович видел, что вся правая половина вала — до подъемного моста у ворот — уже в руках его пехоты. Но увидел он и другое: вся толпа противника, замкнутая каменным периметром крепости и насчитывающая до 25 тысяч человек вдруг, хотя и запоздало, но пришла в движение и начала захлестывать уже отобранный вал изнутри.

Командующий бросил в горнило схватки все частные резервы. И свежие силы сыграли свою благодатную роль: атака осман захлебнулась, и они откатились назад, окончательно и бесповоротно потеряв вал, откатились к морю, вытряхиваемые по пути изо всех крепостных строений.

Одновременно с успехами левого фланга выпала возможность отличиться и Загряжскому, ибо в те самые мгновения, когда четыре храбрых полковника оседлали вал, он добивал конный отряд неприятеля, насчитывающий восемь тысяч сабель и на основании этого самонадеянно решивший, что он смеет штурмовать вагенбург и угрожать русскому тылу.

Первый задор конной лавы противника погасили гребенские казаки. За ними свое веское слово сказала пехота, пошедшая под началом бригадира Щербатова вперед ускоренным шагом — подкрепить лихую атаку таганрогских драгун. Турки осознали ее неотразимую мощь и раз и навсегда рассеялись по чистому полю.

А в крепости бой все продолжался: колонна Шица по приказу Гудовича вступила в Анапу все же через мост — в подкрепление первых четырех колонн, дабы дополнительным нажимом способствовать быстрейшему выжиманию противника. До того этим же уже занялись 400 мушкетеров и 3 эскадрона спешенных кавалеристов, помогших самаринцам опустить подъемный мост.

Люди Шица серьезно потеснили еще цеплявшихся за ряд домов осман. Прибытие же резерва последних ста егерей и вовсе разрядило атмосферу — действующего противника более не существовало. Остались лишь мертвые, павшие в бою, да уходили в небытие тонувшие.

Остались пленные — числом более восьми тысяч: пушки — около ста, да знамена — более сотни с четвертью. Да осталась Анапа, русский город. Отныне и на века.

До́лжно заметить также, что вся сила русского войска в этом сражении исчислялась семью тысячами. Так они и бились — один с четырьмя.

Затем — после Анапы — были еще славные дела в жизни Ивана Васильевича Гудовича. Были взлеты и падения. Его то назначали командующим, то отправляли в отставку. Большая часть этих событий связана с Кавказом: там он боролся и с чумой, и с врагами. Битва при Арпачае в 1807 году сделала его фельдмаршалом, но настигшая славного воина вскорости болезнь, в результате которой он лишился глаз, вынудила его покинуть ту землю, с которой он сроднился за годы ратных и мирных трудов.

Новое назначение было и признанием его заслуг — в 1809 году он стал главнокомандующим в Москве. С этого поста он ушел зимой 1812-го, ушел и со всех остальных — годы давали о себе знать. И восемь лет — до самой смерти — фельдмаршал Гудович тихо прожил в своем имении Ольгополе, затерявшемся под Подольском.

Редко кто из людей военного звания офицерского сословия минувших времен именовался кавалером одного только ордена. Многие битвы во многих войнах — соответственно и многие награды. Но бывали и, так сказать, «однолюбы» — конечно, не по желанию своему, а волею судеб и случая. К персонам подобного рода, без сомнения, должен быть отнесен и генерал-лейтенант граф Ираклий Иванович Морков. Почти четверть века — а точнее, двадцать четыре года — его грудь украшал лишь почетнейший орден для военного — орден св. Георгия.

Родился Ираклий Морков — тогда еще не граф — около 1750 года. Вот потому, что не граф, и не известна точная дата его рождения — родовитых судьба примечала куда более тщательно. Воевал с турками в первую войну, воевал и во вторую (1787—1791), когда и прославился.

Впервые его имя зазвучало в победных реляциях и наградных указах после Очакова…

«Времен Очакова и покоренья Крыма» — фраза, свидетельствующая о седой старине. Но, произнося ее, мы уже как-то мало задумываемся, что тогда Очаков (наряду с Измаилом) был сильнейшей крепостью, считавшейся неприступной. А ее тем не менее надлежало брать на штык.

Крепость, одной стороной упирающаяся в море, с трех других вздыбилась высоким валом, перед которым зиял одетый камнем семи с лишним метров глубины ров. Пространство перед крепостью было, в свою очередь, окружено укрепленным десятью люнетами валом, перед которым располагалась линия рогаток. Многочисленные сады и виноградники, разбросанные с севера и запада от Очакова, не только несли аромат цветения в крепость, но и служили прекрасным укрытием для турецких стрелков, которые не ленились обстреливать передовые посты русских. Внутри укрепления было множество каменных зданий и две мечети, а на самом краю Очаковского мыса притаилась еще одна небольшая крепость — Гассан-Пашинский замок, обнесенный также валом и рогатками.

Штурму Очакова, последовавшему в декабре (6 числа) 1788 года, предшествовала долгая его осада, тянувшаяся с июля. Главнокомандующий армией Григорий Александрович Потемкин не хотел платить кровавую дань, которую непременно соберет приступ подобной твердыни, и потому надеялся взять крепость измором. Но турки держались стойко, и постепенно мудрая осторожность командующего начала оборачиваться своей пагубной стороной — русская армия была лишена простора и прикована к одному месту, начались болезни, возросла смертность среди солдат. Откладывать далее было некуда: либо штурмовать, либо уходить от крепости несолоно хлебавши. Потемкин выбрал штурм.

Согласно диспозиции, составленной начальником инженерных работ генералом Меллером (который за нее станет бароном, получит ордена св. Андрея Первозванного и св. Георгия 2-й степени) и утвержденной Потемкиным, для производства приступа образовалось шесть отдельных колонн. В третьей из них, колонне генерал-майора князя Волконского, надлежало идти на штурм и Ираклию Моркову.

Ему вместе с его боевыми товарищами — корпусом лифляндских егерей, батальоном и рабочими херсонского пехотного полка — надлежало с началом атаки двинуться к ближайшим воротам ретраншемента, взять его и тут же выслать вправо и влево команды, дабы связать с флангов защитников укрепления, если те не отступят к крепости, и постараться их отрезать.

И вот наступило 6 декабря. В семь часов утра русские колонны подошли к крепости. Каждая из них действовала на пределе храбрости. Не отставала и третья.

Люди генерал-майора Волконского, бегом достигнув рва ретраншемента, ни минуты не мешкали, а тут же начали спускаться в ров. Подполковник: Морков, идя во главе колонны, лично прислонил к валу первую лестницу и первым взошел на укрепление. Лифляндские егеря следовали по пятам за своим командиром.

Турки ударили в ятаганы, и широкое лезвие османа скрестилось с молнией русского штыка. Егеря оттеснили противника. Волконский бросился с подкреплением на помощь к подполковнику, дабы одним мощным нажимом выбить турок, но был сражен пулей. Отнюдь не случайной, ибо значительно усилившиеся османы пошли, в свою очередь, вперед и начали вытеснять морковцев из ретраншемента.

Тогда сменивший Волконского полковник Юргенс, построив херсонцев развернутым фронтом перед неприятельским укреплением, повел тотальный огонь, заставивший осман сойти с вала.

Русские вновь вошли в ретраншемент, и егеря Моркова во главе с командиром вновь ударили в штыки. На этот раз — до полной победы. Счастливцы из числа защитников успели убежать, остальные полегли тут же. Морков же впереди колонны бросился к стамбульским воротам Очакова, куда прямо перед ним вошла и вторая колонна…

Турецкой твердыни более не существовало — все русские отряды поработали на славу. Отныне здесь находилась лишь русская крепость Очаков.

Награды вполне соответствовали подвигам. Не был забыт и Ираклий Морков — теперь уже полковник и кавалер ордена св. Георгия 4-й степени, отмеченный, помимо того, еще и золотой шпагой.

Менее нем через два года Ираклий Иванович был произведен в секунд-майоры лейб-гвардии Преображенского полка, и уже лейб-гвардейцем он отличился в этом же году при Измаиле.

Взятие этой дунайской твердыни свершилось 11 декабря 1790 года, а за день до этого Суворов отдал приказ, отозвавшийся в сердце каждого:

Этот приказ, затаив дыхание, слушала вся армия, все девять колонн, на которые их разделила воля командующего. Шесть колонн, ведущие атаку с сухого пути, и три колонны, которые произведут высадку на судах, со стороны Дуная.

Полковник Морков был командиром как раз одной из этих трех десантных колонн, а именно — третьей, в составе которой находились 800 днепровских приморских гренадер, батальон бугского и два батальона белорусского егерского корпуса, а также тысяча казаков.

Позднее в реляции Екатерине II о взятии Измаила Потемкин скажет о Моркове, повторяя слова донесения Суворова:

Суворов знал, что говорил: он следил за своими офицерами, видя в них сегодняшних защитников и будущую надежду России…

Штурм Измаила начался в половине седьмого утра. Тогда же три десантные колонны под общим командованием генерал-майора Рибаса, прорываясь через губительный огонь береговых батарей турок, ринулся к крепости, где суда первой линии высадили десант.

Морков действовал на левом фланге десантной линии и вместе с колоннами генерал-майора Арсеньева и бригадира Чепеги одновременно — в едином порыве — ринулся на береговые укрепления осман, отбив их в жаркой молниеносной штыковой.

Спустя три четверти часа после начала штурма вся крепостная ограда — и со стороны реки, и со всех остальных — была в руках русских. Но надлежало брать еще саму крепость, что после короткой передышки и сделали солдаты Суворова, в буквальном смысле прокладывая себе путь штыками, беря каждый шаг с боем а шагая по трупам своих павших товарищей и по неприятельским.

Никто уже из обращая внимания ни на свои, ни на чужие раны. Казалось, всякое чувство покинуло людей, кроме одного — жажды боя, когда легче умереть, нежели потерпеть поражение. Так думали и русские, и турки, но в битве двоих один должен быть побежденным, и османы с каждой секундой все более явственно понимали, кто будет этот проигравший.

Русские шли вперед, и уже никто и ничто не могло их удержать. Бились в строю и без строя. Каждый знал врага и не нуждался в подсказке командиров.

Именно в эти мгновения и был ранен полковник Морков. Ранен тяжело, но, к счастью, не смертельно. Лучшим же лекарством ему послужило взятие крепости и св. Георгий 3-й степени. Так было отмечено его участие в сем знаменитом сражении.

Лучшее в мире войско взяло лучшую в мире крепость. Можно верить главнокомандующему Потемкину, отписавшему императрице:

Измаил помог Моркову помимо кавалерства св. Георгия 3-й степени стать еще и бригадиром, а по окончании войны генерал-майором, и именно ему была доверена почетная обязанность доставить в Петербург известие о Ясском мире.

В этом же 1792 году Морков был отмечен еще раз — на груди засияли звезда и крест кавалера ордена св. Георгия 2-й степени, награды чрезвычайно редкой для генерал-майора. Но Морков ее заслужил: во главе восьмитысячного отряда он у польского местечка Зелинцы сумел, сражаясь на два фронта с превосходящими силами Костюшки, принудить неприятеля к отступлению, удержав позицию за собой.

Вскоре к этим наградам прибавилась очередная — золотая шпага, украшенная бриллиантами.

В 1796 году (год вступления на престол Павла I) ему был пожалован титул графа, а еще через два года — отставка. Генерал-лейтенант граф Морков поселяется в Москве. Вторая столица стала его постоянным местом жительства. Он полюбил город и его жителей, они — седого ветерана: недаром ведь с началом Отечественной войны московские дворяне, узнав, что избранный ими в начальники ополчения Кутузов уже возглавил ополчение Санкт-Петербурга, не колеблясь, отдали голоса Моркову.

Престарелый граф привел московское ополчение на Бородино, где дрался плечом к плечу со старыми товарищами. Не покинул он их и после — до самого изгнания Наполеона из пределов России Морков находился во главе москвичей в действующей армии. После Березины же он, успокоенный, вернулся в сожженную Москву, которой и помогал стать еще краше чем она была доселе, помогал до самой смерти — до 1829 года.

Генерал от инфантерии Иван Васильевич Сабанеев в молодости закончил — один из немногих военных — Московский университет. И никогда не жалел об этом в дальнейшем. Как и о том, что не принял как свою судьбу покойное, размеренное течение статской службы, а в том же 1791 году девятнадцати лет от роду решил узнать мир не по книгам, а наяву, на ощупь и перешел из сержантов лейб-гвардии Преображенского полка, куда он, родовитый ярославский дворянин, был приписан с раннего детства, в действительную службу — капитаном Малороссийского гренадерского полка. А вскоре (по его просьбе) — и в 1-й батальон Бугского егерского корпуса. Поближе к боевым действиям.

И действительно, уже через три недели он принял боевое крещение в битве у Мачина и удостоился первой из многих наград.

Потом были Польша, итальянский и швейцарские походы Суворова, участие в войне с Наполеоном на полях Восточной Пруссии в 1807 году.

Начавшаяся в следующем году русско-шведская война опять не обошлась без него: полковник Сабанеев во главе 3-го егерского полка в конце мая вступил на территорию Финляндии в составе подвижного корпуса Барклая де Толли. Вскоре он был ранен и временно покинул театр боевых действий, куда смог вернуться лишь к весне 1809 года.

Он застал свой полк в Вестроботнии — в корпусе графа Шувалова — и принял активное участие в деле, можно сказать, неслыханном: русские войска перешли Ботнический залив с артиллерией, перешли его не зимой, а в начале мая, когда с полей уже, сошел снег и они покрылись ярко-зеленой травой, чувствующей всеобщее пробуждение природы после долгой спячки. Сабанеев в этом деле исполнял должность начальника авангарда обходной Колонны генерала Алексеева, так что заслуга его здесь немалая…

Вскоре на место Шувалова был назначен Каменский 2-й, под началом которого Сабанеев служил столь же умело.

Новый командующий русского корпуса в Вестроботнии перешел в наступление четвертого августа. Двумя колоннами: 12-я — генерала Алексеева, 2-я, ведомая лично Каменским. Арьергард, в составе 3-го егерского и Севского полков, возглавил полковник Сабанеев.

Русский корпус двигался навстречу шведскому, возглавляемому генералом Вреде, как вдруг 5 августа стало известно, что в тылу Каменского, в Ростане, высадился десант генерала Вахтмейстера, намеревавшегося совокупным усилием с фронтальным движением Вреде разбить русских, тем самым склонив их к большей уступчивости на только что начавшихся переговорах.

Каменский решил бить шведов по очереди и начать с десанта. Для этого он выделил из своей колонны четыре батальона для ложных атак на Вреде. Приказав ночью сжечь мосты и догонять основные силы, он развернул свою колонну обратно, а бывшему позади всех Сабанееву, теперь оказавшемуся ближе других к неприятелю, было предписано спешить на помощь тыловому отряду прикрытия полковника Фролова.

Тем временем шведы атаковали Фролова и, выбив его из местечка Дискнебоду, отрезали тем самым путь Каменскому. Назавтра Вахтмейстер снова (на этот раз всеми силам, а не, как накануне — авангардом) двинулся на Фролова, который еще раз подался назад и отступил к Тефтео, где соединился с подошедшим к нему на помощь Сабанеевым.

Шведы почему-то, несмотря на значительное превосходство, не решились атаковать соединенный отряд двух полковников. Тем самым Вахтмейстер потерял почти сутки, утратил инициативу и дал возможность русскому командующему собрать почти все свои силы, включая и большую часть колонны Алексеева, у Тефтео.

Наступало 7 августа, которое Каменский определил для себя как решающий день в преподании урока, надолго запомнившегося шведскому десанту. Будущие учителя Вахтмейстера располагались следующим образом: авангард Сабанеева в составе 3-го и 23-го егерского полков, батальон Севского полка. Главный корпус Алексеева был разделен на две колонны: первой, состоящей из батальонов Тенгинского, Навагинского и Ревельского полков, командовал Ершов, второй — Азовский полк и батальон Севского — Готовцев. В резерве — по батальону Ревельского и Могилевского полков. Всего пять тысяч человек при восьми орудиях. Все остальные силы Каменский оставил для Вреде — если паче чаяния он захочет тоже испытать судьбу.

В шесть часов утра русские двинулось из Тефтео на Севар. Не доходя до него трех верст, Сабанеев встретил неприятельский авангард, шедший приблизительно с теми же намерениями, что и русский. Но, по-видимому, желание продвижения навстречу неведомому у русского полковника было более жгучее: шведы, даже не помышляя о рукопашном сближении, начали поспешно отступать — правда, отстреливаясь.

Они отходили к высоте, располагавшейся в двух с половиной верстах впереди Севара и защищавшей это селение. Поскольку Сабанеев, враз осмотревшись, понял, что штурма сей знатно укрепленной высотки ему не избежать (другого пути просто нет), то сейчас он со спокойным сердцем, как джентльмен, сопровождал, не отрываясь, откатывающегося противника.

Шведский авангард, зная, что основные силы Вахтмейстера располагаются позади высоты по обе стороны Умео, надеялись хоть этим отпугнуть прилипчивых русских, но Сабанеев с ходу пошел в атаку на высоту.

Штабные теоретики утверждают, что нападающий теряет в три раза больше людей, чем защищающийся. Возможно, это и так. Но не всегда, да и не в данном случае — Сабанеев (при всем желании распоряжаться такими силами) просто физически не мог их иметь, равно как Каменский не мог их ему предоставить — их просто не было.

Русский авангард взломал шведскую оборону не числом, а уменьем, не массой своей, а мужеством и воинским высоким навыком. Полковник лично вел людей в атаку, посчитав, что и так из-за своей раны был слишком долго в стороне от назойливого жужжания вражеских пуль и ядер.

Егерей и севцев неприятель пытался сносить с высоты картечью и штыками — благо и стрелять, и колоть сверху вниз удобнее, нежели наоборот. Но егеря оказались тоже не лыком шиты и после первого прикидочного штурма, рассыпались поблизости от злополучно-желанной высотки, открыли по ней частый и плотный огонь, тщательно выцеливая всех сколько-нибудь смелых и бойких. Таких с каждым залпом и каждой минутой находилось все меньше и меньше.

И когда их совсем не стало видно за бруствером, Сабанеев повел егерей снова вперед. Но туда как раз переходило из лагеря свежее пополнение, и русским пришлось выдержать бой на штыках.

Времена Карла XII, увы, миновали, его железные гренадеры безвозвратно канули в Лету, что и доказал Сабанеев, выметя за два часа с укрепленной высоты и ее защитников, и всех их помощников.

Шведский командующий, не видя в себе и в своих подчиненных возможности выдержать фронтальную атаку, решил переломить ход битвы ловким боковым ударом и послал в левый фланг противника два батальона.

Батальоны эти не выполнили поставленной перед ними блестящей задачи — привыкнув ходить только лишь колоннами, они, продвигаясь по лесу, безнадежно разорвались, а когда встретились там еще и с егерями 23-го полка, то вообще почли за благо вернуться.

На отбитую Сабанеевым ключевую, по сути, высоту Каменский поставил артиллерию — все восемь орудий — и открыл яростный огонь. Тем временем генерал-майор Ансельм де Жибори, посланный русским командующим с батальоном Тенгинского полка и тремя ротами в брод через залив для обхода левого фланга неприятеля, а позднее с этой же целью усиленный еще двумя ротами Пермского батальона, продолжал движение.

Надо было выиграть время (шведы, в свою очередь, вознамерились взять высоту во что бы то ни стало), и генерал Готовцев обратился к Каменскому за разрешением на штыковую контратаку. Командующий разрешил.

Готовцев повел своих людей на левый фланг неприятеля, Алексеев — на правый. Вражеские колонны были, опрокинуты, но русские дорого заплатили за эту победу: Готовцев был убит, а Алексеев ранен. На их место встали Сабанеев — командиром левого крыла и Аргун — командиром центра.

Тогда же Ансельм де Жибори, закончив обход, ударил шведам во фланг. Вахтмейстер отрядил против него три батальона, из них два гвардейских полка королевы. На помощь де Жибори Каменский бросил вперед, на правый фланг противника, батальон Ревельского полка, на левый фланг противника — батальон Севского. Шведы, не выдержав, отступили в лагерь, за мост, после чего разрушили его.

Еще в начале боя Сабанеев отправил одну роту Севского полка на шведский крайний левый фланг для наблюдения. И вот теперь ее командир штабс-капитан Шрейдер прислал полковнику донесение, что против него противника не видно и он просит подкрепления, дабы действовать уже на том берегу. Сабанеев выслал ему еще пять рот. Шрейдер перешел реку и повел людей направо, в тыл отряда, отражавшего Ансельма, и налево, во фланг Вахтмейстера.

Аргун, подкрепленный Каменским из резерва, начал перебираться через реку почти рядом с разрушенным мостом; де Жибори штыками подвинул еще шведов, и тут их командующий решил отступить.

Он отходил по правилам, под защитой сильного арьергарда, но Шрейдер отрезал его колонну, действовавшую против Ансельма, и она не выдержала — побежала. Многие погибли, еще большее число попало в плен.

Русский командующий решил не давать времени разгромленному противнику для осмысления происшедшего и извлечения уроков. Он спешил воспользоваться его деморализованностью, непременным следствием поражения, и быстро двинулся к Ротану на захват кораблей десанта.

Вахтмейстер, напуганный подобной перспективой и уже не думая о сопротивлении, бросился туда же.

Отступающему страх приделывает крылья — шведы пришли в бухту раньше русских. Флотилия подошла поближе к берегу, а пехота Вахтмейстера начала поспешно укрепляться поближе к спасительным морским орудиям: вот теперь можно было и встретить Каменского достойным фейерверком!

А Каменский тем временем ходко шел на сближение. Един в двух лицах: одна часть корпуса с авангардом Сабанеева двигалась прямо к морю, а вторая, имея впереди отряд Козачковского, взяла левее, с тем чтобы выйти на правый фланг шведов.

Сабанееву на полдороге попался неприятельский арьергард, наивно полагавший, что он может послужить причиной отсрочки неминуемого. Командир русского отряда разубедил в этом противника в один момент: шведы не выдержали удара и легко покатились к гавани. Вскоре подошел и Козачковский. Каменский снова соединил свои силы в единый кулак.

На требование сдаться Вахтмейстер ответил полууклончивым отказом и тем самым вызвал общую атаку русского корпуса.

Шведская пехота, казалось, с облегчением побежала к судам. Русские заняли гавань и начали обстреливать суда. Те энергично отвечали. Не имея подобной дальнобойной артиллерии, Каменский был вынужден отодвинуться от берега. Здесь остались лишь егеря, которые, рассыпавшись по лесу, успешно стреляли по отходящим от пристани лодкам.

Все, кто успел и кто сумел, погрузились на корабли, и через день те отошли в море. В бесславие…

Севар и Ротан сорвали намерения шведов диктовать собственные условия при заключении мира. Отныне они их только принимали.

Сабанеев же за всю кампанию 1809 года, а более всего за две последние битвы, был награжден орденом св. Георгия 3-й степени. Кроме того, он был произведен в генерал-майоры, а предводительствуемому им 3-му егерскому полку был пожалован «гренадерский бой».

Служба только, можно сказать, начиналась. После финляндской кампании он участвовал в войне с Турцией — брал Шумлу, Рущук. Потом — Отечественная война 1812 года. Заграничные походы 1813—1814 годов, в ходе которых Сабанеев сначала — начальник штаба армии Чичагова, затем — Барклая де Толли. Когда последнего назначили главнокомандующим, Сабанеев продолжал оставаться при нем также начальником штаба. Брал Париж. В послевоенные годы — командир 8-го корпуса.

В 1828 году Сабанеев по болезни вышел в отставку и через год его не стало.