Вожди народа и вожди интеллигенции

ВОЖДИ НАРОДА И ВОЖДИ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

(о страхе работать самодержцем)

Недостаточно освещённый момент

В преддверии какого-то, крайне придурковатого парада, буду ежедневно давать эту работу, состоящую из 4-х частей, поскольку работа большая, тема сложная, и я использую много длинных цитат. Начну не спеша, и эта первая часть по своей сути получается преамбулой.

Начну с напоминания, когда работники занимаются каким-то делом (производством товара или оказанием услуги, за которые потребители согласны добровольно платить), то работники делятся на две категории.

Первая категория включает в себя подавляющее большинство работников мира, которые страстно хотят быть бюрократами и, соответственно, становятся ими. И становится потому, что так легче работать! Ведь бюрократ тот, кто все свои решения по делу узнаёт у начальника – у бюро, (разновидностью такого «бюро» может быть инструкция или мнение авторитета). Узнавая, что делать у начальника, и дурак может успешно работать, посему бюрократизм и соблазнителен для масс, которые всё глупеют и глупеют. В том числе и в первую очередь потому, что страстно желают быть бюрократами.

Вторая категория, крайне малочисленная, – это делократы. Делократом руководит само дело, соответственно, делократ все свои решения по делу узнаёт у самого дела. А это трудно, поскольку дело само ничего не скажет, дело необходимо изучать и изучать. И если у человека просто нет начальника – нет «бюро», если он делает дело лично, то он волей-неволей становится делократом.

И делократизм – не бессмысленное утяжеление жизни, поскольку только в этом случае человек осуществляет своё человеческое предназначение – он творит. Он для этого и появился на Земле! Кроме того, для любого общества делократия чрезвычайно эффективна.

Я сделал такое вступление, чтобы обратить ваше внимание на то, что по своему положению делократом является не только единоличный глава какой-либо фирмы, но делократом является и царь, или император-самодержец, – над ними нет начальников, нет бюро. Хотя реальным делократом может быть не любой монарх, а только реальный самодержец – тот, кто принимает собственные решения по делу, а не утверждает чужие. Кто осознаёт, что никакие советчики не снимают с него ответственности за его царские решения.

Так вот, мною в теории делократии недостаточно был освещён важный момент – описание того страха, который испытывает делократ, особенно тот делократ, который вступает в должность руководителя, особенно – большого руководителя, да ещё и вступает на незнакомую должность – руководить незнакомым делом.

Это тот страх, между прочим, который и заставляет человека становиться бюрократом, посему любому делократу этот страх надо преодолеть. А уж большому начальнику…

Этот страх сам по себе как-бы понятен, поэтому специально я о нём писал мало, и вот теперь меня снова надоумили на размышления об этом нюансе делократии «Воспоминания» Александра Христофоровича Бенкендорфа, любителям истории больше известного как создателя в 1826 году жандармского корпуса и «III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии». По своей сути это была первая, правильно организованная тайная полиция России, которой Бенкендорф до своей смерти в 1844 году и руководил. За Бенкендорфом тянется репутация «гонителя Пушкина», хотя после смерти Бенкендорфа, Николай I велел внести в некролог ему следующие слова: «Он меня ни с кем не поссорил, но со многими примирил!» В том числе примирял и с Пушкиным.

Меньше известно то, что Бенкендорф был достаточно близок к императору России Александру I и практически другом, чуть ли не с детских лет великого князя, а затем и императора России Николая I. До того близким другом, что утром 14 декабря 1825 года – в день «восстания декабристов» – Николая I именно с Бенкендорфом поделился своим страхом: «Сегодня вечером, может быть, нас обоих не будет более на свете, но, по крайней мере, мы умрем, исполнив наш долг». То есть, Николай не сомневался, что Бенкендорф останется с ним до конца.

При всё при том, я не вижу необходимости писать собственно о Бенкендорфе отдельно, тем не менее, не хочу и оставить без осмысления и обсуждения некоторые нюансы его воспоминаний, посему вынужден дать это обсуждение в этой же работе, хотя эти нюансы и не будут относиться к теме всей работы.

Итак, отвлекаюсь от темы на нюансы тех времён, о которых я раньше или не знал, или не задумывался над ними.

Нюансы тех времён

Обычно я читаю (просматриваю) любую книгу за одни день – «за раз». Но мемуары Бенкендорфа очень длинные, а тут ещё и началась афера коронаврируса, в результате я мучил эти воспоминания чуть ли не два месяца, к концу книги даже забыв, где искать те интересные моменты, о которых читал в начале. Я не буду распространяться собственно о Бенкендорфе – вы сами можете найти и его мемуары, и биографию, скажу только, что Бенкендорф мне очень симпатичен своей безусловной храбростью и безусловным патриотизмом.

Последнее должно крайне удивить, ведь Бенкендорф хотя и был подданный России в третьем поколении, но по отцу был прибалтийский барон, а по матери чистый немец – он не был даже православным, он и говорил, и воспоминания написал по-французски.

А русский патриотизм из него просто прёт! И именно русский патриотизм!

Вот он, пусть и прославленный в войне с Наполеоном русский генерал, но всего лишь один из нескольких сотен таких же генералов в свите русского императора Александра, приезжает в Лондон после победы над наполеоновской Францией:

«Я был представлен регенту, который, будучи настроен в пользу России, принял меня с такой сердечностью, на которую могли рассчитывать очень малое число иностранцев. Англичане были восхищены славой нашего оружия, героизмом, который наша нация проявила во время нашествия, и особенно пожаром Москвы. Их восхищение императором Александром, их уважение к победам наших армий переносили предупредительное отношение на любого человека, носившего русский мундир. Вся Англия приготовилась прославлять и почтительно созерцать того государя, руками которого был соткан союз Европы и оспорено французское могущество.

…При виде каждого русского офицера приветственные крики возобновлялись, даже кучер Императора, преданный Илья, получил свою долю несмолкаемых аплодисментов от более 100 тысяч человек, толпившихся вокруг дома.

Восторги англичан разделили между собой фельдмаршал Барклай де Толли, фельдмаршал Блюхер и особенно казачий атаман Платов во время всего своего пребывания в Лондоне. Именно им был оказан самый сердечный прием, крики «Ура!» встречали их на выходе из дома и сопровождали их возвращение, даже глубокой ночью. Блюхер и Платов переносили эти тяготы с помощью той легкости, с которой они пили со всеми и во всех домах. Их лошадей выпрягали, и народ с триумфом вез их».

И вот тут уместно вспомнить о известном, но очень мало учитываемом у нынешних «патриотов» моменте – в те времена национальность человека не играла ни малейшего значения, главным была честь человека, и если человек честно служил России, то он и был русским. И ведь в патриотизме именно это главное!! Об этом же и логика говорит – что толку, что у тебя род от какого-нибудь Гостомысла, если ты не человек, а трусливое и подлое говно?

И Россия не была исключением в этом вопросе – так было во всей Европе.

К примеру, в 1814 году Бенкендорф сражался с возглавляемыми Наполеоном французами под командой наследника шведского престола, будущего короля Швеции Карла XIV Юхана. Но первоначально Карла XIV звали Жан Батист Жюль Бернадот. Он был прославленным участником войн революционной Франции, которого Наполеон отметил званием маршала Франции. А 1810, в перерывах между войнами Наполеона, Бернадот оставил службу Франции, так как был избран наследным шведским принцем. И когда в 1813 Швеция примкнула к антифранцузской коалиции, то в 1813-1814 Бернадот стал главнокомандующим Северной армией, состоявшей из шведских, русских и прусских войск, наносившей под командованием Бернадота жестокие поражения войскам Наполеона. И, как следует из воспоминаний Бенкендорфа, да и из других подобных источников, в те времена ни у кого и намёка не было, что Бернадот, основавший очередную династию королей Швеции, «предал Францию» или «плохой швед» (хотя до конца жизни Бернадот так и не сумел научиться говорить по-шведски и не терпел шведскую кухню).

Известно, что Екатерина II заселяла немцами Поволжье, предоставляя им существенные льготы. И на привычный нам, сегодняшний взгляд должно казаться, что раз она немка, то поэтому и давала преимущества немцам. Отнюдь! Для неё они были только будущими гражданами России, и Бенкендорф пишет, что в условиях заселения Поволжья немцами стояло, что если немцы захотят выехать обратно из России, то обязаны будут отдать в казну половину нажитого в России.

Или вот такой нюанс тех времён. Не секрет, что стимулом любых армий тех времён являлся грабёж, но как-то я раньше не встречал, что это был, пусть и не главный, но стимул и крестьян-партизан войны 1812 года. Скажем, тот же прославленный партизан войны 1812 года, Денис Давыдов, как-то стеснялся об этом написать.

А ведь когда войска Наполеона оставили Москву, и грабить французские обозы и французских фуражиров русским партизанам уже не представлялось возможным, то в Москву хлынули эти крестьянские партизаны и начали грабить Москву – грабить в Москве то, что не смогли утащить французы. Поскольку партизаны Бенкендорфа вообще первыми вошли в Москву, то Бенкендорф на некоторое время стал её первым комендантом, и первые три дня занимался тем, что прекращал эти грабежи с помощью имевшихся под его командой подразделений регулярной кавалерии.

Ещё момент. Бенкендорф об этом не пишет (да ему – лютеранину – об этом и писать неприлично), но мы и так знаем (скажем, от его коллеги, помянутого партизана Дениса Давыдова), что православное духовенство в занятых Наполеоном областях России тут же предало и русского императора, и Россию, и побежало служить французам («всякая власть от бога»). Но я только у Бенкендорфа узнал, что в этот момент с риском для жизни России служили евреи. Пусть и из-за ненависти к полякам, тем не менее, партизан Бенкендорф пишет: «Мы не могли достаточно нахвалиться усердием и приверженностью местных евреев, тем более похвальной, что они должны были опасаться мести со стороны французов и населения. Но, опасаясь еще больше возвращения польского правительства, при котором их подвергали всяческим несправедливостям и насилиям, они горячо желали успеха нашему оружию и помогали нам, рискуя своей жизнью и даже своим имуществом».

Ну и деликатный вопрос, характеризующий ту эпоху, – Бенкендорф был изумительным кобелем!

Иногда описать ситуацию точно можно только грубо, так вот, с позиций нашего времени, особенно времени СССР, Бенкендорф до женитьбы (по любви, но в уже очень зрелые годы) «трахал всё, что движется». Ему все женщины годились – и жена губернатора, и станционного смотрителя, и театральная прима, и кухарка. Говорят, что он и после свадьбы таким и остался, но после свадьбы он об этом хотя бы не пишет. А до свадьбы его сообщения о любовных утехах с очередной дамой (причём, он, не стесняясь, называет их имена) просто утомляют, его «Воспоминания» за эти годы тяжело читать – хочешь узнать что-то новое, а там одно и то же, одно и то же.

Вот, к примеру, воспоминания начала 1813 года, союзные войска пытаются защитить от французского маршала Даву Гамбург, но безуспешно. Ожидаешь узнать подробности об этих военных неудачах, а там длинный рассказ о том, как заболевший после активных боевых действий Бенкендорф с братом «были решительно настроены поразвлечься. …Две красивые девицы по фамилии Блюхер прибыли на ярмарку в Росток, вскоре состоялось наше знакомство, я сдал им несколько комнат в занимаемом мною доме в Доберане, где их постоянно сопровождал их дядя. Это, впрочем, не помешало одной из них влюбиться в моего офицера, вторая же решилась принять мои ухаживания. В сопровождении своего доброго дяди они провели в нашем обществе 36 часов. Мы отправились с ними в Росток, где могли наедине видеться с нашими прекрасными дамами, и с большей легкостью обманывать дядю и публику. Но эта нежная связь не могла продолжаться долго. Девицы Блюхер вернулись в свой замок.

…Мы свели знакомство с пансионом молодых девиц, которым надо было давать балы, ужины и завтраки; хозяйка пансиона так любила развлекаться, что потом не могла ни в чем отказать этим храбрым русским, прибывшим из таких дальних мест, чтобы освободить Германию. Каждый из нас выбрал себе объект для ухаживания; эти девицы были чувствительны и добры, как все немецкие девушки, и пансионная дама говорила, что не надо их слишком стеснять, так как из этого может получиться хорошая женитьба.

Случались и более серьезные вещи, прибыли госпожа графиня Бассевиц и госпожа Мёллер, обе милые и красивые, в сопровождении и под наблюдением неприятных мужей. Госпожа Бассевиц привлекла все мое внимание, но вскоре я увидел, что, будучи слишком сентиментальна для перемирия, она бросила к своим ногам полковника Рапателя, которого я любил всей душой. Я направил свои взоры к госпоже Мёллер. Предпринятое мною ухаживание, которое, в конце концов, было благосклонно принято, настолько заняло мое внимание, что я полностью забыл свои ревматические боли. Это была пора, когда каждый день игрались новые партии, совершались прогулки, назначались свидания в садах, в лесу, давались балы и у мужей появлялись поводы для ревнивых придирок».

Так это было описание войны, а представьте, о чём этот кобель рассказывал, описывая мирное время! Скажем, хочешь узнать, что же интересного было в Тобольске в 1803 году, а в результате читаешь: «У нас было несколько балов, и я нашел очень красивую женщину, захотевшую принять меня в своей постели: старый генерал предавался утехам с одной девушкой точёного сложения, содержание которой обходилось ему очень дорого, и которая, беря его деньги, приходила ко мне ради удовольствия. В общем, женщины в Сибири очень хороши: кровь с молоком, крепкого телосложения, и очень шаловливы».

Но я это пишу не к тому, чтобы бросить тень на, повторю, симпатичного мне храброго рубаку Бенкендорфа, а к тому, с какой лёгкостью и гордостью писал о своих любовных похождениях Бенкендорф, нимало не заботясь о том, чтобы скрыть фамилии дам от компрометации.

Так вот, судя по воспоминаниям Бенкендорфа в этой части, он жил в эпоху, когда сексуальные похождения стали единственным развлечением, если не основным занятием, которое было по уму тогдашнему дворянству, уже начавшему жиреть от безделья. Если ты был дворянин, но не имел любовницы, то был второсортным в глазах остальных дворян. С другой стороны, это касалось и женщин-дворянок, отдающих детей кормилицам и изнывающих от скуки, – если дамы не имели любовников или хотя бы одного, то они в глазах товарок были как бы негодными. Короче, «я другому отдана и буду век ему верна» – это совсем не про ту эпоху. Это мечта тогдашних кобелирующих мужчин. Поэтому надо ещё и удивляться, что А.С. Пушкина застрелили на дуэли аж на 38 году жизни, а Лермонтова – на 27-м. Могли и раньше.

Вот, собственно, всё, что в этих мемуарах заставило меня по-новому взглянуть на тот исторический период.

Теперь вернусь к заявленной теме – о вождях народа и паразитов этого народа, о тяжести «шапки Мономаха» и о том, какой страх вызывает эта тяжесть.

Кто вам рассказывает об управлении государством

Мне уже не один раз приходилось указывать на то, что о власти в государстве особенно часто пишут люди – историки или журналисты, – которые не просто не знакомы с тем, «как там на верху и что», не только не имеют ни малейшего опыта управления людьми для реализации какого-либо дела, но и фантазии не имеют, чтобы хоть как-то представить себе не только смысл управляющих решений власти, но даже мотивы или интересы тех, кто у власти находится.

Судя по их описаниям каких-то событий с участием государственных деятелей, эти историки и журналисты описание государственного деятеля начинают с того, что представляют себя на месте этих государственных деятелей (что понятно). Но далее они свои убогие жизненные представления и мотивы приписывают этим деятелям – а вот это уже и смешно, и противно одновременно. Поскольку в описании этих интеллигентствующих дебилов, государственные деятели предстают не теми, кем они были на самом деле, а интеллигентствующими дебилами – тупыми, подлыми и злобными.

Скажем, не только Сталину, а и вообще всем, так сказать, самодержцам, приписывают желание убить всех конкурентов их власти. И это понятно, если учесть, кто именно это приписывает Сталину и остальным. Ведь сами эти историки и журналисты, добираясь до своих кормушек на исторических факультетах и в редакциях, готовы были убивать своих конкурентов, посягающих на вожделенные кормушки. Вот, значит, и Сталин был таким же.

А как этим историкам и журналистам иначе представлять мотивы Сталина, исходя из их собственного жизненного опыта? Да в этих куриных мозгах иного представления быть и не может!

И им не объяснишь, что у Сталина, как руководителя настоящим делом, никогда не было большей ценности, нежели толковые подчинённые, способные самостоятельно реализовать нужные государству цели. И если таких подчинённых убивать, как конкурентов, то тогда самому придётся делать ту работу, которую делали они.

Посему, если Политбюро (а Сталин был всего лишь членом Политбюро) принимало решение казнить какого-либо Рыкова или Бухарина, то можно не сомневаться, что эти Рыков или Бухарин десять раз сами заслужили свою казнь, и стократно требовалось отвратить от подобных «подвигов» всех остальных желающих идти путём Рыкова и Бухарина.

Но кому понять Сталина? Людям, которые никогда не делали никакого дела силами подчинённых? Дебилам, уверенным, что «нет ничего слаще власти»? Вот современный, даже не журналист или историк, а прям-таки «специалист» в «области власти» пишет:

«Власть! Веками она манила и завораживала миллионы людей. Ради нее делались великие жертвы и совершались ужасные преступления. Но если вы думаете, что власть – это понятие, которое относится только к миру большой политики, международным отношениям, выборам, то вы ошибаетесь. Каждое мгновение на Земле, среди людей, идет борьба за власть. Вы можете не замечать этого в других, вы даже можете не видеть этого в самом себе, но между тем инстинкт власти (или иерархический инстинкт) сидит в нас так глубоко и так прочно, что борьба за авторитет, доминирование и влияние между людьми происходит почти автоматически.

Канал DOMINATOR для тех, кто интересуется темой развития собственного авторитета, власти, положения в общественной иерархии. Это касается межличностных отношений, бизнеса, профессиональной деятельности, спорта и многого другого.

ВЛАСТЬ – БОЛЬШЕ ЧЕМ ДЕНЬГИ!»

И как вот ты объяснишь этому «доминатору» и таким же, как он историкам и журналистам, уверенным, что «власть – больше чем деньги!», почему Сталин до 1927 года трижды отказался даже от власти тогда внешне очень малозначительной и маловластной должности Генерального секретаря партии и просил его назначить секретарём обкома где-нибудь в Сибири?

Я этот отказ Сталина от власти могу понять. Я работал на заводе, который руководящие дебилы, уверенные, что «власть – больше чем деньги!», как раз и развалили до состояния, когда должность директора этого самого мощного в мире предприятия ни хотел занимать ни один специалист, понимающий, что такое власть. Даже власть не в государстве, а на простом заводе. Я лично водил по заводу начальника цеха со Стахановского ферросплавного. Этот начальник цеха был в списках резерва директоров Министерства чёрной металлургии и ему тоже предложили принять наш завод. Мы с ним за день успели осмотреть только плавильные цеха, в которых он переговорил с нашими начальниками цехов и к вечеру сказал, что ему достаточно: он не идиот, становиться директором такого завода и находящегося в таком состоянии. «Лучше уж я в Стаханове до пенсии доработаю начальником цеха», – сказал он и отбыл к себе на Украину. Мы оказались сиротами, которых ни один здравомыслящий человек не хотел брать под свое управление. Ну и как мне слушать рассуждения этих интеллектуально-импотентных придурков, уверенных, что «власть – больше чем деньги!»? Что «все жаждут власти»? Дебилы – да. Но дебилы – это ещё не «все».

И можно было бы посмеяться над этими кретинами, если бы на самом деле такой взгляд на власть был бы уже не просто научной ошибкой, а самым тяжким преступлением против государства. Государства как средства защиты народа этого государства.

Начитавшись таких «профессионалов» – журналистов, историков и прочих «специалистов» по управлению – у массы народа возникает представление о власти исключительно, как о большой кормушке, до которой нужно только добраться, и у которой ничего не надо делать, а только жрать то, что даёт власть, и отбиваться от конкурентов.

И в органы власти во всём мире – в государственные деятели – массово попёрли тупые и подлые подонки, не умеющие и не желающие делать то, для чего им власть и даётся, – управлять! Которым, не то, что устройство хозяйства страны, а конституцию государства не дано понять, да они и не собираются её понимать. И так, повторю, во всём мире! И в результате государства мира за редким исключением превратились в гниющий, ни на что не способный маразм. Не способный справиться с убогой аферой даже в области такой простой проблемы, как проблема сезонного гриппа.

Но вернемся, наконец, к примерам из истории реальных самодержцев.

(о страхе работать самодержцем)

Александр I

Продолжая тему о том, как страшно иметь большую власть и чем отличаются вожди русского народа от вождей русской интеллигенции, возьмём для примера императора Александра I. Начнём с того, что он был наследником и его с «младых ногтей» готовили к роли самодержца. Но это Александру не сильно помогло.

Я раньше уже описывал управленческую проблему России начала XIX века – проблему России в войнах с Францией Наполеона. Писал о том, что император России Александр I далеко не сразу взялся исполнять свой долг императора – не сразу в полной мере начал командовать и Россией, и армией.

Александр I был молод – когда он принял власть, ему едва исполнилось 23 года, даже в 1812 году ему было едва 35 лет. И не смотря на специальное воспитание он наверняка боялся сам командовать – боялся быть самодержцем. Боялся и по собственной молодости, и потому, что он боялся дворян России – боялся сделать что-то, что не понравилось бы им. А как ему было не бояться собственных дворян, если они убили не только его отца, императора Павла I, но и его деда – императора Петра III?

Ну, а что касается Наполеона, то как Александру I было не боятся этого прославленного полководца? В 1805 году Александр I лично находился в войсках русской части союзной армии под общим командованием Кутузова в битве под Аустерлицем, в которой Наполеон вдребезги разгромил эти русско-австрийские войска, численно превосходящую его полки, а сам Александр I тогда едва удрал с поля боя.

Но, думаю, что даже не это было главным, я уверен, что на Александра давил тот страх, о котором я пишу эту работу, – страх самодержца, страх принимать собственные решения, страх ошибиться и страх от того, что за его собственные решения никто, кроме него, не отвечает.

И Александр I виноват перед Россией и Москвой в том, что из-за этого страха не принял личное командование армией России ещё в июне 1812 года, когда армия Наполеона перешла Неман – границу с Россией, – а по настоянию родовитых дворян России снова вверил армию всё тому же ленивому трусу Кутузову.

Поскольку упомянув в таком контексте Кутузова, я обидел очень многих, то оговорюсь, что есть храбрость – способность осмысленно действовать в условиях непосредственной опасности для жизни, и есть смелость – способность принимать рискованные решения. Так вот, если Кутузов и обладал храбростью хотя бы в молодости, то после поражения от Наполеона под Аустерлицем Кутузов тоже боялся Наполеона – боялся ещё одного разгромного поражения от него. Из-за этой трусости, он отказался задействовать все имевшиеся силы в Бородинской битве, отказался защищать Москву и был за это проклят москвичами. Но, главное, Кутузов отказывался добить армию Наполеона после того, как она сама начал отступать из России, – боялся даже удирающего Наполеона! Этой своей трусостью Кутузов не дал закончить войну с Наполеоном и в России, и во всей Европе ещё в 1812 году. Русская армия в зиму конца 1812 году под командованием Кутузова волочилась по разорённой России за отступающими французами и понесла огромные людские потери просто за счёт голода и холода, в результате к началу 1813 года она оказалась полностью обессиленной.

Бенкендорф об этом бессилии Кутузова и царя – отсутствия у них смелости – ни слова не говорит, поскольку слуга он был верный. Но пишет:

«Фельдмаршал Кутузов умер, приведя наши победоносные батальоны с берегов Москвы-реки на берега Эльбы. Но эти батальоны были слабыми, и наступали, по-прежнему не получая пополнений. Все, что составляло силы России, собранные под начальством Императора, не превышало 40 тысяч человек, можно сказать, что это были только кадры армии. Пруссия, несмотря на свои усилия, не могла еще собрать значительных сил, Саксония только заявила о своем нейтралитете, Австрия вооружилась, но не объявила, на чьей она стороне, и готовилась играть посредническую роль. Вся остальная Германия высказывалась в нашу пользу, но, испуганная огромными приготовлениями Наполеона, либо дала ему своих солдат, либо осталась робким зрителем того действия, от которого зависело освобождение от сковывающих ее цепей».

Война переместилась на территорию Франции, и французы дрались не просто умело, они дрались ещё и отчаянно, в результате русская армия несла порою очень тяжёлые уже боевые потери. Вот в начале 1814 года русская армия с союзниками пытается взять французскую крепость Суассан, нашу армию контратакует сам Наполеон, и разгорается жесточайший бой. Участник этого боя Бенкендорф вспоминает:

«Наша почти разбитая артиллерия могла отвечать им только слабым огнем, земля была мерзлая, ядра рикошетировали на огромное расстояние и падали в наши пехотные колонны, после того, как вырывали всадников или лошадей из наших рядов. Наши потери были огромны. Генерал Ланской, покрывший себя славой в нескольких кампаниях, и генерал Ушаков, подававший блестящие надежды, были смертельно ранены. Генералы Дмитрий Васильчиков и Юрковский выбыли из строя, множество отличных офицеров погибло. Граф Строганов имел несчастье увидеть, как почти перед его глазами ядро сразило его единственного сына и наследника его огромного состояния; он погиб в возрасте 17 лет. Почти все окружавшие меня офицеры были убиты или ранены; я очень сожалел о моем адъютанте Лантингсгаузене, который из-за своей блестящей смелости и деятельности являлся любимцем всего корпуса. В пехоте потери среди генералов, офицеров и солдат также были очень чувствительны. К концу дня генерал Сакен велел выставить 36 батарейных орудий для того, чтобы прикрыть наше отступление. Командовавший ими офицер вначале принял нас за неприятеля, и произвел по нам свой первый залп, но мы потеряли уже столько людей, что этот новый урон не смутил никого из нас.

Я был назначен руководить арьергардом; мне придали 2 полка егерей и одну батарею, с приказом удерживать до последней возможности место пересечения дороги из Суассона в Лаон и дороги, по которой шли наши войска.

…Ночь положила конец этому кровавому дню; я прибыл к указанному мне пункту. Обозы, раненые, а потом и отряд Рудзевича тянулись позади моего арьергарда и заполнили всю дорогу. Между тем, я стоял в непосредственной близости от победоносной армии Наполеона и не мог сомневаться, что на рассвете буду атакован. Я велел подсчитать численность своего отряда, и был поражен, узнав, что из почти 900 человек, состоявших утром в рядах Павлоградского полка, осталось немногим более 400. Казаки и егеря понесли потери в такой же пропорции. Всего у меня под ружьем было около 3000 человек».

Потерь в таких пропорциях у русской армии не было ни в одном сражении в России. Правда, это потери одного корпуса, а не всех союзных войск, тем не менее, и они показательны.

И вот тут, уже перейдя границы России, отдадим ему должное, Александр I наконец решается исполнить свой долг вождя и начинает постепенно принимать командование русской армией и союзными войсками в свои руки. Сначала очень нерешительно, Бенкендорф первые командные результаты Александра I в апреле 1813 года описывает так:

«Наполеон уже продвинулся к центру Германии, он вел за собой Италию, Голландию и огромное количество французов, чья национальная гордость требовала отомстить за обиду, нанесенную им в России. Два императора встретились под Лютценом, на равнине, известной благодаря смерти одного героя. Битва не имела решительного результата, с нашей стороны были сделаны ошибки, остались неиспользованными резервы, способные принести нам победу. Самая большая ошибка заключалась в том, что на следующий день не сочли возможным возобновить бой, и был отдан приказ об отступлении. В последний раз Наполеон снова казался более великим, чем когда-либо. Он вернулся в Дрезден победителем, а затем двинулся к Баутцену, заставив наши армии отступить».

Но дальше Александр I начал осваивать полководческое ремесло и дело у него пошло – у него стал пропадать страх принимать в сражениях собственные решения – исчез страх командовать.

И вот наступает 1814 год, и Александр I уже один на один встречается с Наполеоном, Бенкендорф даёт оценку этому:

«Между тем Наполеон уже вступил в борьбу с нашей главной армией. После нескольких кровопролитных боев, где выигрыш не имел для него решительных последствий, он предпринял большой стратегический маневр, позволявший ему надеяться на более выгодные результаты. Он перестал защищать подступы к Парижу и хотел направиться к своим приграничным крепостям на Рейне. Он рассчитывал, что государи будут вынуждены последовать за ним, что, удалив их этим маневром из центра Франции, он даст своей стране передышку и возможность вооружить вновь набранные войска. Ударив по нашим тылам и коммуникациям, он собирался захватить наши запасы снаряжения и продовольствия, а также принести страх в пределы неприятельских стран. Этот замысел был достоин Наполеона, но решение, которое он заставил принять императора Александра, было достойно последнего и позволило союзникам победоносно завершить эту памятную войну».

Бенкендорф сообщает подробности этого решения Александра I:

«…Император обдумывал приказы, касающиеся предстоящих действий, и добивался того, чтобы князь Шварценберг присоединился к его мнению. Он решил, что главная армия соединится с армией Блюхера и двинется прямо на Париж, не беспокоясь о движениях Наполеона и не пытаясь защитить свои коммуникации. Отряд генерала Винценгероде должен был перейти Марну в Витри и следовать за Наполеоном, действуя таким образом, чтобы тот как можно дольше считал, что его преследует вся армия союзников, а мы образуем ее авангард. Князь Шварценберг, король Пруссии и некоторые генералы противились этому плану, но император Александр, которому не удалось убедить их, в конце концов, просто приказал сделать именно так.

Все войска пришли в движение, главная армия двинулась к столице Французской империи, а наш корпус пересек город и пошел дальше, чтобы атаковать небольшой арьергард, который отступил по дороге на Сен-Дизье».

Заметьте, Александр I принял чисто военное оперативное решение вопреки мнению союзных генералов и королей, и именно это решение привело к ускоренной победе в войне.

А его оппоненты что – были дураки??

Князь Шварценберг был выдающимся австрийским фельдмаршалом, именно Шварценберг был Главнокомандующий союзными войсками, сражавшимися с Наполеоном в победной «Битве народов» под Лейпцигом в октябре 1813 года. Король Пруссии Фридрих Вильгельм III был на 7 лет старше Александра и тоже был достаточно опытным генералом.

Почему они противились?

Дело в том, что каноны тогдашнего военного оперативного искусства запрещали генералам удаляться от своих баз снабжения дальше, чем на два суточных перехода – пока хватало хлеба в ранцах солдат. Дальше надо было создавать новую базу снабжения и действовать от неё. Конкретные числа могут меняться в связи с качеством армии и особенностью местности, но искусство генерала оставалось тем же и заключалось в том, чтобы отрезать противника от его баз снабжения. Вот Наполеон именно это и сделал – пошёл, как бы громить, тылы союзников, понимая, что противник бросится защищать свои базы снабжения. И это действительно хотели сделать Шварценберг, Фридрих III и генералы, думающие так, как они.

Но на самом деле Наполеон имел цель увести союзные войска от Парижа – от своих формирующихся резервов. И вот этот его замысел оказался непонятен Шварценбергу и Фридриху III, но зато замысел Наполеона разгадал Александр и принял решение вопреки военным канонам оперативного искусства броситься не на защиту своих коммуникаций, а на Париж, и этим не дать сформировать резервы уже ослабевшим французам.

Это к тому, чтобы понять, почему после этой войны Александр I получил такой огромный авторитет в Европе и в мире, а в России получил прозвище «Благословенный».

И строки Пушкина об Александре:

«Властитель слабый и лукавый,

Плешивый щеголь, враг труда,

Нечаянно пригретый славой,

Над нами царствовал тогда»,

– может, и не совсем уж лишены смысла (Александр I действительно имел плешь), тем не менее, характеризуют скорее самого интеллигента Пушкина (его неспособность понимать суть происходящих событий), а не Александра I. Это, как мы знаем, в духе русской интеллигенции – сначала получать блага от власти, а потом поливать эту власть своим дерьмом. Не дожил Пушкин до смерти Николая I, а то бы нашёл способ и того своего благодетеля облить грязью.

Но вернёмся к воспоминаниям честного слуги.

Вот 1817 год, Бенкендорф назначен на должность командира дивизии на Украине, тем не менее, получает от Александра I дополнительное задание: «Мне поручили проинспектировать один из уездов Воронежской губернии, так как к Императору были обращены очень серьезные жалобы на злоупотребления многих чиновников и даже самого губернатора».

Он исполняет поручение: «Вернувшись в Воронеж, я сделал отчет Императору, губернатор и около 60 чиновников были отстранены от должностей и отданы под суд. Жена губернатора была недовольна моими действиями, она не могла понять, как среди прочих поручений, которые были даны исправнику, я обвинил ее в том, что она потребовала у крестьян тройку лошадей для перевозки своих собак, сказав, что она сама в своей карете отдала лучшее место своему спаниелю».

Если вы не поняли, за что, в числе прочего, наказали губернатора, то сообщу, что в те годы крестьяне обязаны были давать лошадей для проезда чиновников, но для проезда их только по служебной надобности. А тут жена губернатора, хотя и ехала в собственной коляске и на собственных лошадях, но заставила крестьян возить за собою своих собачек на крестьянских лошадях! Крестьяне пожаловались царю, и тот действительно счёл это чиновничьей наглостью и попранием законов!

И как по такому случаю не вспомнить нынешнего «императора Полуроссии» Вовчика «Обнулённого», при котором жена вице-премьера Шувалова безнаказанно возит своих породистых собачек на выставки собак на чартерном самолёте за государственный счёт?

Но зато как за это любит этого Вовчика «Обнулённого» его придворная интеллигенция – все эти соловьёво-киселёвские! (Правда, есть и оппозиционная интеллигенция, которая Вовчика не любит, но интеллигенция всегда любит только вождей своего клана – тех от кого кормится).

Однако вернёмся к «Благословенному». Оставшись довольным тем, как Бенкендорф исполнил сыскные функции, Александра I поручает ему расследовать жалобу крепостных крестьян очень богатого помещика Сенявина. Из писем его крепостных крестьян к императору следовало, что Сенявин 17 и 3 года назад убил и тайно захоронил двух своих крестьян. Бенкендорф это дело против Сенявина расследовал, нашёл доказательства обоих преступлений Сенявина (хотя прошло уже столько времени), соответственно: «По нашему докладу Император забрал все его состояние под опеку и передал его в руки правосудия».

Вспомним, сколько Навальный ни делает докладов Вовчику «Обнулённому», а тот никого в руки правосудия не передал.

Так такой ли уж Александр I был «властитель слабый и лукавый»?

И заметьте, что это воспоминания об Александре I отнюдь не апологета этого императора, поскольку Бенкендорф относился к Александру I достаточно критически, и на фоне описания того, как о смерти Александра I скорбели во всём мире, он даёт Александру I «Благословенному» собственный некролог, отнюдь не славословный. Некролог человека, видевшего царя и его работу вблизи:

«Вся жизнь императора Александра была странным смешением чувственных начал и противоречивого поведения. Выросший под влиянием развращенных нравов азиатской роскоши и победного престижа эпохи Екатерины, воспитанный якобинцем Лагарпом, он был смущен строгостью отца – еще наследника престола. Имея перед глазами ангельскую добродетель своей матери и интриги фаворитов своей бабки, призванный быть самодержцем и вскормленный на опасных идеях французской революции, он обладал горячим сердцем. Вдыхая во дворце воздух галантности, будучи скромным вплоть до неверия в собственные замыслы, он был храбрым, но опасался несчастий войны».

Можно изумиться точностью взгляда Бенкендорфа – неверие в собственные замыслы это и есть страх принимать руководящие решения.

«Таким образом, он был готов к восприятию самых разных впечатлений, готов был увлечься любыми страстями. Он начал царствовать в 24 года в окружении льстецов, женщин и интриг, но у него хватило сил на то, чтобы всегда оставаться человечным и благожелательным. Вначале он был привержен либеральным и конституционным идеями, направляя в них принципы управления, он искал изменений, полагая, что находил улучшения. Он предавался любви. Ему нравилась политика, но она не стала для него главным занятием. Он позволил вовлечь себя в войны и завоевания, хотя всячески стремился их избежать. Он искал славы и оваций либеральной Европы. Он даровал конституции Польше и завоеванной Финляндии, раздражая свой собственный народ и сея зерна оппозиции и недовольства у своих подданных. Затем он вернулся к принципам деспотизма, гипертрофированной религиозности, сектантским взглядам, к мистицизму.

Недовольный настоящим, неуверенный в будущем, строгий к самому себе, он стал несчастливым, потерял вкус к жизни и к своему могуществу. Он умер в скорби о потерянных иллюзиях и в предвидении будущих бедствий».

Вот и сравните «Благословенного» с «Обнулённым».

«Обнулённый» ведь тоже – и слабый, и лукавый, и щёголь! А уж какой враг труда! И придворные СМИ славой его надувают, как юные натуралисты надувают лягушку соломинкой через задний проход.

Ну и что в результате – похож «Обнулённый» на настоящего вождя России?

Как руководитель и, возможно, и как человек, «Благословенный» был далёк от идеала, даже для верного слуги Бенкендорфа он не был идеалом. Но под личным руководством Александра I была выиграна одна из самых тяжелейших европейских войн, прославившая Россию более, чем на век, и Александр I, как мог, стремился ввести в России справедливость и служить народу – стремился быть вождём не отечественной сволочи, а народа.

И вождю интеллигенции «Обнулённому», сидящему паразитом на шее России уже столько же лет, сколько и «Благословенный», не то, что до Сталина или Петра I, но даже до этого Александра I – «как до Киева раком».

О вождях народа

Но я бы в данном случае к точной в начале характеристике Александра I, данной Бенкендорфом, добавил то, что Александр I сумел со временем преодолеть страх командовать, преодолеть собственную нерешительность и стать реальным вождём, реальным самодержцем народа России.

Интересно, что народ не поверил в смерть «Благословенного». Появилось множество слухов и, в конце концов, появилась легенда, что Александр I, якобы, инсценировал свою смерть вдалеке от столицы и начал скитальческую отшельническую жизнь под именем старца Фёдора Кузьмича.

Я уже и раньше писал, что русские люди и русские дворяне и интеллигенция – это два совершенно разных народа, посему у народа совершенно иной взгляд на вождей России, нежели у холуев этих вождей – дворян, выродившихся в интеллигенцию России. Об этом я ещё напишу, а пока напомню момент из нашей истории, о котором уже не раз писал.

К примеру, наши либеральная интеллигенция, ненавидящая всех истинных вождей народа России, в том числе и Ивана Грозного, ноет и ноет, что в его царствование были казнены от 4 до 5 тысяч князей, бояр и прочих паразитов. Но ведь Иван Грозный давно умер и, чтобы правильно оценить личность Грозного, надо выяснить, как относились к нему его современники.

Иван Грозный вел очень неудачные войны с польским королем Стефаном Баторием, в рядах последнего дрался наблюдательный немец Гейденштейн. Впоследствии он писал о Грозном: «Тому, кто занимается историей его царствования, тем более должно казаться удивительным, что при такой жестокости могла существовать такая сильная к нему любовь народа, любовь, с трудом приобретаемая прочими государями только посредством снисходительности и ласки. Причем должно заметить, что народ не только не возбуждал против него никаких возмущений, но даже высказывал во время войны невероятную твердость при защите и охране крепостей, а перебежчиков вообще очень мало. Много, напротив, нашлось во время этой войны таких, которые предпочли верность князю, даже с опасностью для себя, величайшим наградам».

Иван Грозный так и остался для интеллигенции кровопийцей, а в сказаниях народа – очень добрым царем. Историк Ключевский, исходя из этого примера, делает такой вывод: вот, дескать, русский народ – очень незлобивый народ. Но это не так. Русские в своей ярости жестоки и злы. Но у раба-русского не может не вызвать добрых чувств раб-царь, царь – раб своего народа.

Дело в том, что в те очень давние времена сначала великие князья, затем цари и императоры России были даже не просто вождями, а осознавали себя отцами народа. Одни цари это понимали, другие нет, но статус их в России был именно таков. Однако народом в тогдашней России считался только собственно народ – крестьяне, купцы, священники. Дворяне (преобразовавшиеся потом в интеллигенцию) народом не считались, и царь был не их отцом, а их хозяином, а они – его слугами. К примеру, для народа официальное именование себя при обращении к великому князю и первым царям было «сирота», и если письмо царю писал крестьянин или купец, то он подписывался «сирота твой», а вот если дворянин – то тогда «холоп твой».

До самого конца существования российской империи царь ко всем обращался на «ты», а ему говорили: «Вы, Ваше Величество», – все, кроме крестьян, которые относились к царю, как к отцу, по-великорусски несколько фамильярно обращаясь к нему: «Ты, царь».

Во времена императора Николая I был такой случай. Он как-то объезжал Россию и в очередной деревне к нему вышли крестьяне с хлебом-солью. Староста, долго зубривший приветственную речь, при виде царя смог произнести только первые три «умных» слова: «Царь, ты столп...», – а дальше забыл. И бедный староста снова и снова начинал: «Царь, ты столп», – и снова забывал, что дальше. Наконец Николаю надоело: «А ты бревно», – сказал император, забрал хлеб-соль и закончил на этом митинг.

Кстати, если мне в качестве вождя народа взять безусловного вождя народа – Сталина, то дебилы из интеллигенции пеной изойдут, а вот к царям у них претензий меньше, – посему с тем, что некоторые цари были вождями народа, они вряд ли будут сильно спорить.

Непопулярный государь

Я уже напомнил, что Бенкендорф был другом императору Николаю I, очень интересному человеку. Так уж получилось, но в советской историографии на основании глупого рассказа Льва Толстого, Николай I получил прозвище «Палкин», хотя официально он был «Незабвенным», и о нём, и об истории его царствования в советской исторической науке очень мало говорилось не только правды, но и вообще.

Историки не могли простить Николаю I поражение России в Крымской войне в конце его царствования, хотя, как я понимаю, сам Николай и до этой войны делал для страны всё, что мог, – отдавал России все силы. К примеру, в истории России это был самый непримиримый борец с коррупцией, и корпус жандармов он создал, в основном, для борьбы с нею. Назначая Бенкендорфа главой тайной полиции, Николай воспользовался символикой – дал Бенкендорфу свой носовой платок как бы для того, чтобы тайная полиция вытирала царским платком слёзы обиженным гражданам России.

Кстати, это был в истории России, по сути, и единственный технарь, попавший в императоры, поскольку до его неожиданного восшествия на престол в 1825 году, Николай был главой военно-инженерного ведомства и инженерных войск, и занимался Николай тем, что строил в России крепости. В воспоминаниях о своём детстве, он пишет о своей учёбе: «Успехов я не оказывал, за что часто строго был наказываем, хотя уже не телесно. Математика, потом артиллерия и в особенности инженерная наука и тактика привлекали меня исключительно; успехи по сей части оказывал я особенные, и тогда я получил охоту служить по инженерной части».

(Заметьте, что когда дети императора были нерадивы, их наказывали просто – пороли розгами. Тогда ещё не было, состоящей из кретинов, Академии педагогических наук).

А став императором, Николай всемерно пытался привить дворянству любовь к точным наукам и заводил в России инженерные факультеты, впрочем, практически безрезультатно – поднять подлое и ленивое русское дворянство в его массе на подвиг шевеления мозгами, было уже невозможно, как невозможно было этих предтеч интеллигенции поднять и на служение России. Только языком болтать!

Получив власть, которую никак не хотел получать, Николай мотался по стране, поскольку проблем имел выше горла, а он хотел их все решить.

Скажем, Персия и Турция, учитывая историю его восшествия на престол Николая I, решили, что Россия, только пережившая восстание декабристов, да ещё и с очень молодым императором во главе, очень слаба. И Персия с Турцией немедленно начали войну с Россией.

С Персией вопрос решил ещё один забытый, но выдающийся полководец России – будущий фельдмаршал Паскевич, а вот в русских войсках, воевавших с Турцией на Балканах, целый год, несмотря на чуму, находился сам император.

(В этой войне, к слову о чуме, ещё один отчаянный рубака-генерал, родной брат Бенкендорфа, Константин Бенкендорф, умер в Болгарии как раз от чумы).

И, кстати, никогда ещё русская армия не имела таких успехов в войнах с Турцией, как во времена Николая I, когда фельдмаршал Дибич-Забалканский перевалил Балканы и вышел к Средиземному морю за Дарданеллами, а со стороны Средиземного моря Дарданеллы блокировал русский «Средиземноморской» флот под командованием адмирала Гейдена. Когда ещё Россия имела «Средиземноморской флот»?

Да, Николай I был и крут, и у него были государственные ошибки, но речь не об ошибках, и даже не о собственно военных и государственных подвигах Николая, а о взгляде на него, как на человека, понимающего, кто такой царь и зачем России нужен вождь.

Ну и о его страхах быть императором.

Но об этом в продолжении.

(о страхе работать самодержцем)

История и историки

Поскольку население страны делится на народ и на совершенно отдельных от народа паразитов, которые в настоящее время составляют класс интеллигенции, то вождей имеют и те, и другие. И, разумеется, и те, и другие стремятся, чтобы именно их вожди находились у власти.

А как их отличить друг от друга – вождей этих? Это вопрос?

И возник этот вопрос у меня после того, как в начале 2020 года «прошелестело», что Кремль снял фильм «Союз Спасения», чтобы этим фильмом обгадить современную «невстроенную» оппозицию и митинги этой оппозиции, главным образом, понятное дело, Навального, – типа вот была уже Навальному аналогия в 1825 году – «декабристы»!

Я попробовал было найти и посмотреть это кино, но когда увидел, что оно идёт более двух часов, то мой энтузиазм тут же пропал, и я ограничился прослушиванием диалога Андрея Маркова, главного редактора проекта «Культура Достоинства», и историка-публициста Никиты Соколова.

https://www.youtube.com/watch?v=FjGl86UCa30

Правда, это не тот «историк Соколов», который не сумел спрятать труп убитой им любовницы, но тоже «тот ещё» историк. Во-первых, этот Соколов «историк и публицист, журналисти, специалист по вопросам формирования общественного сознания[1]. Кандидат исторических наук. Заместитель исполнительного директора Президентского фонда Б.Н. Ельцина (Ельцин-центр) по научной работе». Во-вторых, как вам такое: «В мае 2015 года в интервью томскому журналисту Юлии Мучник Соколов заявил, что приговором Нюрнбергского трибунала Степан Бандера и члены ОУН(б) «были признаны жертвами нацизма»». Приговор Нюрнбергского трибунала, конечно, документ объёмный, но историк-то обязан был бы его прочитать или хотя бы просмотреть, прежде чем брякать такое!

Этот Соколов, похоже, и по декабристам имеет примерно такое же представление, как и по ОУН, но в целом диалог на Ютубе существенно короче фильма (35 минут), и не нудный, поскольку Соколов нещадно ругает этот кинофильм, в связи с чем диалог и получил название «Союз Спасения – большая подлость против зрителей (Научный разбор фильма)».

«Научный» – это тоже сильно сказано, поскольку, как я упомянул, Соколов имеет самые наивные представления о той эпохе и очень слабые представления о деталях того, что происходило. Единственное, с чём я безусловно согласен, так это с тем, что ни тех людей, ни те интересы сравнивать с сегодняшними людьми и интересами не то, что нельзя, – это просто глупо!

Вот я покажу это, сравнивая руководителей тогдашней и теперешней России, а для такого сравнения история с восстанием «декабристов» вполне годится.

Напомню, что Бенкендорф, фактически друг Николая I, был одним из активнейших участников подавления помянутого мятежа «декабристов» в 1825-1926 годах. И он подробно описал в воспоминаниях и что он видел, и что он делал в связи с этими событиями, и что нам важно – описал поведение настоящего вождя народа в условиях кризиса в России и личной опасности для жизни.

Мало этого, и сам Николай I писал воспоминания, но окончил их как раз на допросах декабристов – далее у императора просто не было времени или желания их писать. Кстати, и даже то, что писал Николай I, он сопроводил пояснением: «Я пишу не для света, – пишу для детей своих; желаю, чтоб до них дошло в настоящем виде то, чему был я свидетель».

И эти воспоминания двух действующих лиц того периода не противоречат друг другу.

Проблема династии

Надо сказать, что помянутый Соколов в интервью совершенно неправильно описал то, что тогда было, с позиции царствующей династии, поэтому, хотя семейная проблема императора в событиях декабря 1825 года и имеет второстепенное значение, но начну я с неё. То есть не с того, почему тогдашняя «интеллигенция» России, как и в 1991 году, не имея ни ума, ни способностей служить народу России, полезла Россию реформировать, – не с собственно революционеров-декабристов, – а с того, почему декабристы решили, что момент для переворота подходящий.

Итак, российский император Павел I (царствовал с 1796 по 1801 годы) ещё в ранге наследника престола натерпелся обид от своей матери – Екатерины II, – почему, взойдя на престол, принял обнародованный закон о престолонаследии, согласно которому трон переходил только и исключительно к старшему в роде мужчине (типа «хватит нам баб на престоле»). Сам же Павел имел 10 детей, из которых мужского пола были первые два и последние два (старшие братья младшим в отцы годились).

Первый сын – наследник престола – Александр (1777 года рождения), второй – Константин (1779), предпоследний – Николай (1796) и последний – Михаил (1798).

В 1801 году, в ходе заговора дворянства Павел I был убит и на трон был возведён Александр I, будущий «Благословенный». Важно то, что Александр I не имел наследников – две его дочери умерли при родах, есть мнение, что он вообще был бесплоден. Таким образом, Константину (следующему брату по старшинству) надо было быть готовым в любой момент стать императором, тем более, что и его отец (император Павел I) видел в этой роли именно его, Константина (если что-то случится с Александром).

В отличие от (на мой взгляд) внешне достаточно красивых Александра и Николая, Константин был весь в отца – курносый пруссак. И, как и полагается пруссаку, Константин был храбрым русским полевым генералом, начавшим своё непосредственное участие в войнах ещё офицером в войсках под командованием Суворова. Константин всегда рвался в бои, а в заграничном походе в 1814 году его корпус однажды выдержал удар самого Наполеона. После победы над Наполеоном, Константин с 1814 года был главнокомандующим армии присоединённой к России Польши, и командовал вообще всем войсками на территории Польши.

Так уж получилось, но Константин императором быть категорически не хотел сам, да и в глазах брата, Александра I, тоже был весьма сомнительным наследником. Ведь Константин тоже не имел детей, был разведён и женат вторым морганатическим браком на польской графине Грудзинской, не желающей менять католичество на православие, и вообще – Константин окружил себя поляками, к которым в России, не без оснований, всегда относились с подозрением.

И с 1819 года Александр I начинает вести с младшим братом Николаем, тогда имевшим статус «великого князя», разговоры, что, дескать, не Константину, а Николаю надо бы стать императором «в случае чего».

Сам Николай I об этом вспоминает так.

«Государь начал говорить, что он с радостью видит наше семейное блаженство (тогда был у нас один старший сын Александр, и жена моя была беременна старшей дочерью Мариею); что он счастия сего никогда не знал, виня себя в связи, которую имел в молодости; что ни он, ни брат Константин Павлович не были воспитаны так, чтоб уметь ценить с молодости сие счастие; что последствия для обоих были, что ни один, ни другой не имели детей, которых бы признать могли, и что сие чувство самое для него тяжелое. Что он чувствует, что силы его ослабевают; что в нашем веке государям, кроме других качеств, нужна физическая сила и здоровье для перенесения больших и постоянных трудов; что скоро он лишится потребных сил, чтоб по совести исполнять свой долг, как он его разумеет; и что потому он решился, ибо сие считает долгом, отречься от правления с той минуты, когда почувствует сему время. Что он неоднократно о том говорил брату Константину Павловичу, который, быв одних с ним почти лет, в тех же семейных обстоятельствах, притом имея природное отвращение к сему месту, решительно не хочет ему наследовать на престоле, тем более, что они оба видят в нас знак благодати божией, дарованного нам сына. Что поэтому мы должны знать наперед, что мы призываемся на сие достоинство.

Мы были поражены как громом. В слезах, в рыдании от сей ужасной неожиданной вести мы молчали! Наконец государь, видя, какое глубокое, терзающее впечатление слова его произвели, сжалился над нами и с ангельскою, ему одному свойственною ласкою начал нас успокаивать и утешать, начав с того, что минута сему ужасному для нас перевороту еще не настала и не так скоро настанет, что может быть лет десять еще до оной, но что мы должны заблаговременно только привыкать к сей будущности неизбежной.

Тут я осмелился ему сказать, что я себя никогда на это не готовил и не чувствую в себе сил, ни духу на столь великое дело; что одна мысль, одно желание было – служить ему изо всей души, и сил, и разумения моего в кругу поручаемых мне должностей; что мысли мои даже дальше не достигают».

Надо упомянуть, что, судя по всему, при дворе и в среде военной и гражданской элиты в то время говорили только по-французски, поэтому по-русски Николай писал ещё «допушкинским языком», и нам его понять не просто. Тем не менее, понятно, что великого князя Николая вполне устраивало его положение «великого князя», командира гвардейской дивизии и главы инженерного ведомства, и он (при двух старших братьях) ни сном, ни духом и не думал, и не желал, и не готовился стать императором.

Сама мысль об этом Николая ужасала.

Ещё раз обращу внимание – у нас, что какой дебил ни напишет о власти, так все хором и утверждают, что «власти желают все», что это для всех власть – страшный соблазн. Но вот вам ещё пример – человеку предлагают власть императора России, а для него это ужас!

Из воспоминаний Николая I также следует, что поговорив с ним об этом предложении, и даже вспоминая впоследствии об этом, Александр I ни словом не обмолвился, что он уже предпринял и официальные шаги для передачи престола Николаю, а не Константину.

А 19 ноября 1825 года Александр I, не прожив, обещанные Николаю 10 лет, внезапно умирает в Таганроге. При приходе вести об этом в Петербург, Николай (единственный из братьев) находившийся в Петербурге, немедленно присягает в верности старшему брату Константину и требует, чтобы присягу Константину приняли все войска и вообще все в империи. (Интересно, что в этот момент заговорщики-декабристы для создания смуты ведут пропаганду – не признавать Константина императором и требовать возвести на престол Николая!)

Но оказывается, в 1823 году Константин письменно отрёкся от престола, мало этого, Александр I тайно, но всё же подписал манифест, утверждавший отречение Константина и утверждавший наследником престола Николая. Но, повторю, Александр никогда не говорил об этом Николаю! О желании Александра передать трон Николаю, знала и мать братьев (вдовствующая императрица), но и она ничего не знала о наличии официальных документов.

Александр I свой манифест и отречение Константина от престола сдал в Государственный Совет в запечатанном конверте с надписью: «Хранить до моего востребования, а в случае моей кончины раскрыть прежде всякого другого действия». Члены Госсовета отослали конверт для хранения в Москву, не думая, что он может потребоваться внезапно (умершему Александру I было едва 48 лет).

Но вот теперь при принятии присяги Константину по требованию Николая, Совет, помня о предупреждающей надписи на конверте – «раскрыть прежде всякого другого действия», – на всякий случай сам не спешил присягу принять, а послал в Москву за последней волей умершего императора. И когда уже все в России, кроме членов Государственного Совета, приняли присягу Константину, оказалось, что в конверте находится отречение Константина от престола и завещание Александр I, назначающего своим наследником Николая. На самом деле всё было ещё более запутанным, к примеру, приехавший из Варшавы брат Михаил уже знал решение Константина от него самого, и тоже не стал ему присягать, но сейчас интересно не это.

Закон превыше всего!

Главное, что Николай о наличии формальных документов о своём назначении (по-другому и не скажешь) на престол не знал!

И вот теперь оцените разницу между вождём народа, и вождями интеллигенции. Вожди народа – это частица народа, у них одна судьба и одна жизнь, посему, даже давая народу законы, вожди народа сами в первую очередь их исполняют – сами являются примером их исполнения. Законы для народа они считают законами и для себя!

Это ведь интеллигенция всегда считает себя отдельной от народа – ей наплевать на законы какого-то там русского народа! Нет, она боится наказания за их неисполнение, но интеллигенции на законы наплевать! Вы вспомните, в марте 1991 года народ СССР на референдуме проголосовал за единство Советского Союза. Это был закон! Да ещё и какой! Но ведь интеллигенции СССР и вождям этой сраной интеллигенции было, повторю, наплевать на этот закон и на весь народ!

Итак, члены Совета, прочитав манифест умершего императора, прибежали к Николаю, требуя от него взойти на престол, и собираясь присягать только ему. Но присяга – это закон, Николай уже присягнул и вместе с народом не имеет права изменить присяге. Что делать вождю народа? Плюнуть на присягу – на этот закон? Но это невозможно!

Бенкендорф сообщает:

««Если Вы признаете меня Вашим господином, – ответил им Николай, – так повинуйтесь моей воле. Я принес присягу моему брату, сделайте тоже самое». Совет попросил разрешения повидаться с императрицей-матерью для того, чтобы узнать от нее самой, какого мнения она придерживается по вопросу о наследовании престола в настоящем случае. …Она произнесла несколько слов по поводу утраты, понесенной недавно империей и ее материнским сердцем, затем она собрала все свои силы и сказала Совету: «Николай выполнил свой долг, он дал России великий пример того, что наследование престола не подлежит обсуждению, что оно предопределено самим богом по старшинству рождения. Я, как и он, признаю Константина государем. Далее. Константин выполнит свой долг, я в этом не сомневаюсь, но принцип должен быть подтвержден». Члены Совета были в восхищении, они были счастливы повиноваться столь достойно царствующей фамилии и направились в церковь для того, чтобы принести присягу императору Константину».

И Николай, и мать императоров хотели и ждали он Константина, чтобы тот публично освободил их от присяги. А из Варшавы вестей не поступало. И в ноябре-декабре 1825 года, 25 дней у России императором был император Константин I. Вернее, как бы был.

Ведь он и не собирался приезжать из Варшавы в столицу! И этим не оставил Николаю возможности отказаться от присяги ему так, чтобы это было понятно и народу.

«Великий князь Николай постоянно говорил об императоре с прежним уважением, с другой стороны, великий князь Михаил привез ему из Варшавы ясное подтверждение того, что великий князь Константин настаивает на своем отречении. В то же время Константин не чувствовал себя вправе опубликовать его в виде манифеста, пока он не принял корону», – сообщает Бенкендорф о том, что Константин явно «мутил воду», поскольку желание Константина взойти на престол, чтобы от престола потом отречься, и отказ Константина приезжать из Варшавы, по-иному трудно назвать.

Но зачем он «мутил воду», остаётся непонятным.

Сам Николай об этом пишет:

«Признаюсь, мне слова сии было тяжело слушать, и я в том винюсь; но я себя спрашивал, кто большую приносит из нас двух жертву: тот ли, который отвергал наследство отцовское под предлогом своей неспособности и который, раз на сие решившись, повторял только свою неизменную волю и остался в том положении, которое сам себе создал сходно всем своим желаниям, – или тот, который, вовсе не готовившийся на звание, на которое по порядку природы не имел никакого права, которому воля братняя была всегда тайной, и который неожиданно, в самое тяжелое время и в ужасных обстоятельствах должен был жертвовать всем, что ему было дорого, дабы покориться воле другого? Участь страшная, и смею думать и ныне, после 10 лет, что жертва моя была в моральном, в справедливом смысле гораздо тягче».

Бенкендорф передаёт неопределённость сложившейся ситуации: «Положение становилось все более критическим, великий князь Николай уже не мог более сомневаться, что он призван царствовать, в то же время его старший брат получил присягу его и всей империи и не хотел ничего сделать, чтобы освободить нацию от нее».

И 14 декабря 1825 года Николай, которому тогда не было ещё и 30 лет, решается и объявляет себя императором, посылая преданных себе генералов в войска для организации в войсках принятия присяги уже ему – уже императору Николаю I.

Техника проведения революции

Очень точная мысль поэта Харингтона в переводе Маршака: «Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе». Мятеж декабристов назвать иначе не получилось.

14 декабря 1825 мятежники решили (и не без оснований), что лучшего момента для восстания уже не будет! И они подняли восстание как бы в защиту Константина, – мятежники-декабристы начали выводить на Сенатскую площадь отказавшиеся принимать присягу Николаю I гвардейские полки для штурма Зимнего дворца. О том, что они собираются уничтожить монархию, не догадывались даже многие поддержавшие их офицеры, выступавшие за то, чтобы императором был Константин, а солдат просто заставляли кричать: «Ура, Конституции!», – уверяя, что Конституция – это жена императора Константина.

Пара моментов по технике проведения переворотов.

Декабристов можно разделить на две части – одни полагали достаточным захватить царя и принудить его подписать конституцию России (эти заговорщики, кстати, на площадь и не вышли), а других декабристов можно безо всяких кавычек назвать гуманистами. Эти имели целью убить царя и всю его семью – исключить появление каких-либо наследников старого престола, и этим убийством царя исключить возникновение гражданской войны. Уничтожением царя и наследников, сохраняются жизни сотен тысяч граждан, которые погибли бы в ходе гражданской войны, поэтому такое убийство является гуманным актом заговорщиков по отношению к народу.

Ведь либералы, взяв власть в России в феврале 1917 года, не убили Николая II вместе с семьёй только потому, что тот отрёкся от престола по требованию всей армии – даже его родной дядя, великий князь Николай Николаевич – наместник на Кавказе, главнокомандующий Кавказской армией – потребовал от Николая II отречься. В России не было никого, кто хотел бы пролить не то, что свою, а и чужую кровь в защиту такого ничтожества у власти, каким был Николай II.

И не только в феврале, но и во всём 1917 году даже намёка на какую-либо гражданскую войну и близко не было, следовательно, не было ни малейшей опасности, что отрёкшийся император или кто-то из его семьи может стать знаменем какой-либо противоборствующей стороны в такой вероятной гражданской войне.

И исполнить этот долг перед народом – убить Николая II с семьёй, уничтожить знамя уже вспыхнувшей не по вине большевиков гражданской войны, пришлось большевикам. Да, это был акт, гуманный по отношению к народу, но, сами понимаете, не по отношению к царю и его семье. Им он гуманным не казался.

Второе, что надо правильно понимать, – это необходимость революционеров пролить кровь представителей старой власти. Поэт Н. Некрасов, правда, в несколько другом контексте, написал очень логичные строчки, бывшие девизом всех решительных революционеров России:

«За убежденье, за любовь...

Иди, и гибни безупрёчно.

Умрешь не даром, дело прочно,

Когда под ним струится кровь...»

Дело в том, что пока дело ограничивается революционной болтовнёй, то в случае поражения, революционеры имеют право рассчитывать на снисхождение от противника, посему и действуют нерешительно. Но если революционеры пролили кровь старой власти, то им уже не приходит ждать пощады от неё, в связи с чем они и за победу революции дерутся решительно и отчаянно.

Убить представителей старой власти – это «перейти Рубикон».

К примеру, в 1917 году тем же либеральным революционерам, свергнувшим Николая II, в Петрограде никто не оказывал сопротивления ввиду отречения не просто царя, а никому не нужного царя. У либералов не было объяснимого повода убить царя и его родственников, чтобы пролить кровь и этой кровью сплотить всех вокруг себя сторонников. А убить кого-то надо было!

Поэтому за царя расплатились полицейские Петрограда. Уже в первый день буржуазной революции, 28 февраля 1917 года, в Петрограде, прямо у здания Государственной Думы, в котором и заседало Временное правительство, около трех часов дня либеральными революционерами были расстреляны 14 полицейских. А всего в Петрограде либеральные революционеры убили и ранили 1443 полицейских, это был практически каждый четвертый полицейский тогдашней столицы России. Трупы полицейских складывали штабелями на льду замерзшей Невы, и не для того, чтобы напугать оставшихся полицейских. А для того, чтобы напоминать самим революционерам, что пути назад для них уже нет.

Можете вспомнить и революционеров 1993 года, в данном случае, сторонников Ельцина – ельциноидов. Напомню, что Ельцин был председателем Верховного Совета РСФСР, этот Совет под его председательством переделал Конституцию РСФСР: ввел в управление страной пост президента и изменил все положения под этот пост. Но существовала опасность, что Ельцина не изберут президентом и тогда он лично и его кукловоды потеряют власть. На этот случай в Конституцию России было введено положение о том, что президент России немедленно теряет свой пост и перестает быть президентом, как только он попытается распустить Верховный Совет (напомню, который тогда был под председательством Ельцина).

Но Ельцин стал президентом, а Верховный Совет не давал ему предавать Россию так быстро, как этот мерзавец хотел. И в октябре 1993 года Ельцин подписывает указ о роспуске Верховного Совета, в связи с чем Ельцин по им же изменённой Конституции сразу же перестал быть президентом – ни одна его команда не имела силы, любое исполнение их было преступлением. То есть Ельцин и его сторонники были полным аналогом и либералов в феврале 1917 года, и декабристов в 1825 году.

Но в октябре 1993 года, ввиду предательства народа интеллигенцией, захватившей СМИ, у революционеров-ельциноидов не было необходимости проливать кровь, – не было проблем задушить блокадой противостоящих преступнику-Ельцину депутатов Верховного Совета.

И, тем не менее, логика революции крови требовала для сплочения ельцинских революционеров вокруг Ельцина, и в результате были подогнаны танки, спецназ, просто бандиты, которые убили полторы тысячи защитников Конституции и этой кровью навсегда связали продажную российскую интеллигенцию с государственным преступником Ельциным.

Причём, это было повторением событий в Литве в январе 1991 года, когда при попытке освободить телебашню в Вильнюсе от местных революционеров, местные революционеры сами убили офицера советского спецподразделения «Альфа», а попутно и 13 своих сторонников. Будущий министр обороны Литвы, а тогда активный вождь литовских революционеров, Аудрюс Буткявичюс, в 1997 году похвастался английским журналистам о том, что в январе 1991 года в толпу, окружавшую телебашню – в самих революционеров, – стреляли его революционные боевики.

Точно так же действовали и декабристы в 1825 году – и им нужна была кровь, чтобы намертво привязать солдат к мятежникам. А поскольку солдаты даже по приказу офицеров не решались её пролить, то это пришлось делать самим заговорщикам на глазах солдат.

Бенкендорф вспоминает.

«В лейб-гвардии Московском полку храбрый генерал Шеншин, недавно торжественно назначенный бригадиром, встретился с большими беспорядками, солдаты, хотя и были одеты, отказались выстроиться во дворе казарм. Тем временем, когда несколько рот повиновались его голосу, командир одной из рот князь Щепин-Ростовский приблизился к нему с саблей в руке и нанес ему несколько ранений в голову, от которых он упал на землю без сознания. Заметив командира полка генерала Фридерикса, он побежал также и к нему, и перед полком ударил его саблей, крича клятвопреступникам, что они будут прокляты и провозглашая Константина единственным законным государем».

«…генерал Милорадович, прислушиваясь только к голосу своей храбрости и рассчитывая на свою популярность, вскочил на лошадь и бросился к Сенату, чтобы самому встретиться с бунтовщиками. При его появлении солдаты построились, он начал их убеждать и заставил заволноваться. В это время несчастный Каховский выстрелил из пистолета и попал ему в живот, а адъютант Благословенного (Александра I) князь Оболенский вырвал у солдата ружье и нанес ему удар штыком, крикнув, что это предатель. Войска поверили и храбрец всей Русской Армии, который обожал солдат, а солдаты всегда любили его, повернул лошадь и упал на землю в нескольких шагах оттуда перед казармами конногвардейцев, которые в этот самый момент под командованием моим и генерала Орлова спешно седлали лошадей и строились».

«…Полковник гренадерского корпуса Стюрлер был убит тем же Каховским, который убил и графа Милорадовича. С каждой минутой опасность нарастала, толпа напирала со всех сторон, рабочие, собравшиеся на старых сооружениях Исаакиевского собора, бросали в нас камнями и палками…»

Я привожу эти строки, чтобы было понятно, что реально угрожало императору Николаю I и его семье, и чтобы было понятно, что лиц, готовых их лично убить, в числе заговорщиков было предостаточно.

Тем не менее, поведение вождя народа – Николая I – в условиях непосредственной опасности для жизни разительно отличалось от описанного поведения будущих вождей интеллигенции. Но об этом в окончании.

(о страхе работать самодержцем)

Поведение вождя в минуты опасности

Итак, император Николай I, который был внезапно призван на престол Российской империи, 14 декабря 1825 года попал в условия, когда его жизни и жизни его семьи стала угрожать реальная опасность. Наверное, можно было бы понять, если бы он поручил в этот момент свою защиту кому-либо из оставшихся преданными ему генералов, а сам убежал куда-нибудь в Гатчину или Царское Село.

Но это был вождь народа.

И император Николай I сам начал находить верные себе войска и сам стягивал их к находившемуся под угрозой штурма Зимнему дворцу. Он «передал своего сына, наследника престола, в руки гренадер Павлоградского полка, сказав им: «Я хочу, чтобы он у Вас научился служить своей стране. Я доверяю Вам своего сына»», – а сам начал выстраивать для боя верные себе батальоны и эскадроны и командовать ими. (Наследнику престола, будущему императору Александру II, было тогда 7 лет).

И два века назад, в минуту смертельной опасности вождь народа России, который по молодости ещё не был ни в едином бою, вёл себя так:

Бунтовщики, «гренадеры, солдаты лейб-гвардии Московского полка и гвардейские моряки, выстроенные перед Сенатом, начали очень густой заградительный огонь, которым были опрокинуты многие кирасиры и их лошади (кирасирами командовал Бенкендорф).

Пули свистели со всех сторон вокруг императора, даже его лошадь испугалась. Он пристально посмотрел на меня, услышав, как я ругаю пригнувших голову солдат, спросил, что это такое? На мой ответ: «Это пули, сир», он направил свою лошадь навстречу этим пулям. Испуганные люди, стремясь спастись, бросились прочь от этого несущего смерть места. Толпа людей в страхе направлялась навстречу движения императора, тогда он крикнул громовым голосом: «Шапки долой!». И вся эта толпа, которая забыла всякое уважение и еще не знала, кто является ее государем, признала его по хозяйскому голосу. Все люди обнажили головы, наиболее близко находившиеся стали целовать его ноги, и как по волшебству слепое повиновение пришло на смену шуму и беспорядку. Тогда император приказал толпе разойтись с тем, чтобы избежать опасности и поддержать порядок. Площадь опустела, и конные патрули взяли под охрану места, где улицы выходили на площадь».

Это была не война, когда с противником и со смертью в бою всё понятно. На войне убивать противника – подвиг, умереть в бою – заслужить себе славу, почёт и уважение семье.

А это была смута, это был момент истории, когда ни народ, ни армия не понимали, кто прав, и очень важно было показать, что народный вождь за правду готов собственную жизнь положить, а не просто послать кого-то убивать и быть убитым. Народ должен был видеть, что вождь готов разделить судьбу народа и судьбу тех, кто сейчас начнёт убивать и возможно будет убит.

К примеру, вспоминает сам Николай I.

«Наконец Стрекалов повестил меня, что Преображенский 1-й батальон готов. Приказав коменданту генерал-лейтенанту Башуцкому остаться при гауптвахте и не трогаться с места без моего приказания, сам пошел сквозь толпу прямо к батальону, ставшему линией спиной к комендантскому подъезду, левым флангом к экзерциргаузу. Батальоном командовал полковник Микулин, и полковой командир полковник Исленьев был при батальоне. Батальон мне отдал честь; я прошел по фронту и, спросив, готовы ли идти за мною, куда велю, получил в ответ громкое молодецкое:

– Рады стараться!

Минуты единственные в моей жизни! Никакая кисть не изобразит геройскую, почтенную и спокойную наружность сего истинно первого батальона в свете, в столь критическую минуту.

Скомандовав, по-тогдашнему: «К атаке в колонну, первый и восьмой взводы, в полоборота налево и направо!» – повел я батальон левым плечом вперед мимо заборов тогда достраивавшегося дома Министерства Финансов и Иностранных дел к углу Адмиралтейского бульвара. Тут, узнав, что ружья не заряжены, велел батальону остановиться и зарядить ружья. Тогда же привели мне лошадь, но все прочие были пеши».

Или:

«Сам же, послав за артиллерией, поехал на Дворцовую площадь, дабы обеспечить дворец, куда велено было следовать прямо обоим саперным батальонам – гвардейскому и учебному. Не доехав еще до дома Главного Штаба, увидел я в совершенном беспорядке со знаменами без офицеров Лейб-гренадерский полк, идущий толпой. Подъехав к ним, ничего не подозревая, я хотел остановить людей и выстроить; но на мое – Стой!» отвечали мне:

– Мы – за Константина!

Я указал им на Сенатскую площадь и сказал:

– Когда так, то вот вам дорога.

И вся сия толпа прошла мимо меня, сквозь все войска, и присоединилась без препятствия к своим одинако заблужденным товарищам. К счастию, что сие так было, ибо иначе бы началось кровопролитие под окнами дворца, и участь бы наша была более, чем сомнительна. Но подобные рассуждения делаются после; тогда же один Бог меня наставил на сию мысль».

Вот и сравните с этим поведением вождя народа, поведение вождей интеллигенции Горбачёва, Ельцина, Медведева и кукловодов артистов, играющих роль Путина. Во все опасные или мало-мальски ответственные моменты истории (смуты) эти трусливые твари забивались в самые глубокие норы. Даже самый решительный из них – Ельцин.

Я хорошо помню 1991 год, когда армия буквально молила Горбачёва не то, что возглавить лично подавление мятежа предателей Родины – Ельцина и таких, как он, – а хотя бы лично дать приказ об этом, но эта пятнистая гиена тогда трусливо забилась в какую-то дыру.

В октябре 1993 году Ельцин тоже забился в какую-то нору, и расстреливали Верховный Совет откровенные мерзавцы, делавшие это за броней танков и за вонючие деньги, украденные Гайдаром из казначейства.

Депутаты Верховного Совета тогда «возглавляли» своих защитников точно так же, только у Макашова нашлось мужество взять на себя командование группой защитников. Как тут не вспомнить большевиков, которые на подавление Кронштадского мятежа в ряды верных власти войск послали 300 делегатов съезда, из которых 15 человек были убиты в ходе второго штурма?

С началом войны с Грузией, тогда премьер-министр путин смылся в Китай, а Президент России и Верховный главнокомандующий её вооружёнными силами Медведев, удрал на Волгу – типа отдыхал на пароходе, с которым, якобы, не было связи. Дней десять российские 58–я армия и Черноморский флот действовали в Грузии, как бы, самостоятельно и не было известно элементарное – кто именно в Кремле принял политическое решение на эту акцию? Кто отдал приказ, по которому войска начали действовать? Кто именно его подписал, когда, чем мотивировал начало боевых действий против Грузии?

А вспомните ввод войск России в Крым, когда дежурный артист, играющий роль президента Путина, нагло отказался от армии, заявив, что её в Крыму нет.

И вот это проститутство идёт от Горбачёва. Выше я упомянул о штурме телебашни Вильнюса бойцами спецподразделения «Альфа», при котором был убит один лейтенант, так тогдашний Президент СССР Горбачёв, лично давший «Альфе» приказ на этот штурм, тут же заявил, что он «ничего не знал» об этой акции, типа ему о ней ему доложили только утром. Это было откровенным предательством армии – как ей дальше выполнять приказы, если главнокомандующий потом от них отказывается??

И ещё напомню строки Николая I: «…тогда же один Бог меня наставил на сию мысль». О боге Николая вспоминает постоянно, потом в конце обсудим, почему.

Семейное дело

А теперь смотрите, как в смутное время поступил вождь народа, Николай I в ином вопросе.

Сначала он пытался уговорить мятежников подчиниться, но после их отказа не то, что сам приказ дал подчинённым – он сам первый и открыл огонь по мятежникам! Бенкендорф вспоминает.

«Наконец, прибыли боеприпасы, три пушки были поставлены против восставших. Я получил приказ, когда орудия начнут стрелять, направить конногвардейцев, батальон Финляндского полка с несколькими орудиями на Васильевский остров с тем, чтобы отрезать гренадер с этой стороны от их казарм. Будучи скуп до конца на кровь своих подданных, император приказал еще раз сказать бунтовщикам, что если они не раскаются, то будут расстреляны. Это поручение было дано самому генералу от артиллерии Сухозанету, который галопом поскакал к передним рядам восставших, но ответом ему стали ружейные выстрелы. Тогда император, желая взять на себя одного ответственность в этот великий и решительный момент, приказал первому орудию открыть огонь. За этим выстрелом последовал огонь из других орудий, расположенных возле Манежа.

Первым ответом противника были крики «Ура!» и ружейные залпы, но предатели были малодушны, эти бедные солдаты, сагитированные заговорщиками, были ими покинуты в минуту опасности. Вскоре их ряды охватила паника, виновные во всем офицеры пытались скрыться от законного возмездия, они пытались спрятаться в соседних домах или покинуть город. С этого момента, если их догоняли, то они неотвратимо становились жертвами гнева своих же товарищей. Несчастные солдаты бежали во все стороны, самая большая их часть бросилась в беспорядке на реку и по льду перешла на Васильевский остров, к счастью, среди них было всего около 20 убитых и около 50 раненных. Император приказал прекратить огонь в тот момент, когда последовало их общее отступление. С нашей стороны только конногвардейский полковник Вельо был серьезно ранен и несколько человек были убиты и ранены».

И ещё достаточно интересный момент поведения вождя народа во время восстания декабристов в сравнении с вождями интеллигенции по воспоминаниям телохранителя Ельцина – А. Коржакова.

Во время путча 1991 года они с Ельциным сидели в Доме Советов, и на вторую ночь Коржаков толи услышал, толи ему почудился выстрел. Первая и единственная мысль – удрать! Причём, удрать в американское посольство. Но без Ельцина туда не пустят.

Ельцина в это время спокойно спал (что делает сомнительным вообще версию о том, что был выстрел), Коржаков хватает этого вождя интеллигенции и тащит, как живой щит:

«Спросонья шеф даже не сообразил, куда я его веду…

– Борис Николаевич, я же вам вчера докладывал, что у нас есть два пути: или к американцам, или в свой собственный подвал. Больше некуда.

– Нет, никакого посольства не надо, поехали обратно.

– Ну, вы же сами согласились с предложением американцев, они ждут, уже баррикаду разгородили!!!»

И из этих воспоминаний Коржакова безусловно следует, что вся эта «революция» 1991 года велась под руководством американцев (они ждут, уже баррикаду разгородили!!!)

А вот что происходило перед Зимним дворцом 14 декабря 1825 года. Дело в том, что иностранные послы прекрасно понимали проблему, возникшую у царствующей династии России, и решили помочь Николаю, а иностранные послы могли реально помочь, сообщив мятежникам, что считают императором именно Николая.

И вот поведение вождя народа.

«Привлеченные любопытством иностранные представители собрались на Адмиралтейском бульваре. Они уполномочили ганноверского посланника генерала Дёрнберга попросить у императора позволения присоединиться к его свите с тем, чтобы их присутствие послужило доказательством законности его восшествия на престол. Император поручил Дёрнбергу поблагодарить дипломатический корпус за его добрую волю и передать им, что это «дело семейное и впутывать в него Европу нет никаких оснований». Этот ответ доставил удовольствие русским и в первый раз дал иностранным представителям возможность оценить характер нового государя».

Бенкендорф передаёт и реакцию солдат на такое поведение императора.

«Гвардия только что победила гвардию, единственная опора империи – император – 6 часов подряд рисковал своей жизнью, в народе было неспокойно и еще нельзя было распознать его истинных намерений. Был раскрыт заговор, но пока не были известны ни его руководители, ни его обширность, все было, как в тумане и все могло начаться снова.

Эти размышления не могли успокоить, но мы видели нашего молодого императора отважным, твердым и спокойным в минуту смертельной опасности. Офицеры были этим удивлены, а солдаты были в восторге. Победа была на стороне престола и преданности, что же еще было нужно для того, чтобы войска восхитились и перешли на сторону своего нового государя, чтобы они забыли все претензии, которые еще накануне высказывались в адрес этого человека, который только недавно был командиром гвардейской дивизии, и теперь принял скипетр Петра I, Екатерины и Александра. Во всяком случае, мы знали, что если завтра повторятся вчерашние опасности, то наш руководитель, наш хозяин достоин и способен направлять наши усилия».

Единение с народом

А вот в то время, когда ещё не были разысканы все мятежники-предатели, и личная опасность для Николая и его семьи оставалась, вождь народа – Николай I поехал в Москву на коронацию.

«Огромные толпы народа заполнили улицы и подступы к городу. У городской черты своего нового государя встретили генерал-губернатор и городские власти, жители города по обычаю преподнесли ему хлеб и соль. В тот момент, когда государь вошел в городские ворота, послышались громогласные крики «Ура!» Яркое солнце освещало этот величественный въезд. В городе толпа стала еще гуще, у всех окон и на всех крышах толпились люди, которые с радостью повторяли крики приветствия молодому и красивому монарху. …Крики возобновились и усилились при въезде кортежа в Кремль, этот центр России. Здесь толпа уже представляла собой единую и огромную массу, которая махала шапками и заставляла воздух дрожать от своих длительных и согласованных криков.

…Император с членами своей семьи остановился в Чудовом монастыре, в котором он уже жил, будучи великим князем, императрица-мать была единственной, кто расположился в Большом Кремлевском Дворце. Главная площадь, разделявшая эти два жилища, весь день была наполнена людьми, надеявшимися разглядеть в окнах кого-нибудь из членов семьи своего государя. Во все дни пребывания императора в Москве, особенно по утрам, эта площадь заполнялась огромным количеством народа, не прекращавшем приветствовать продолжительными криками «Ура!» каждое появление императора.

…Церемония коронации была назначена на 22 августа. …Даже на народном празднике, устроенном за пределами города, где собрались более 100 тысяч человек, разгоряченные раздаваемым бесплатно и в огромном количестве вином, где играла музыка, и разыгрывались самые различные представления, к большему удивлению иностранцев, при приближении императора народ выказывал уважение. Люди собирались и толпились вокруг него, не затрудняя его проезд, не совершая насилий и не пользуясь сложным положением и бессилием полиции с тем, чтобы обворовать или оскорбить кого-нибудь».

А вот 7 мая 2012 года на инаугурацию едет вождь интеллигенции России.

«То, что можно было увидеть позавчера в эфире всех центральных телеканалов, как минимум, вызывало мурашки по коже. Избранный черт-знает кем президент Путин проходит по пустым залам Дома Правительства, затем садится в длинный Мерседес и едет в нем по совершенно пустой, обезжизненной Москве. Камера показывает живописные виды, ведет сверху съемку улиц и переулков, а в них – ни души кроме СБ-шников и полицаев (иначе и не назовешь их в данной ситуации). Улицы, которые в такой погожий выходной день обычно переполнены жителями и гостями столицы, выглядят устрашающе призрачно. Не у одного меня увиденное вызвало ассоциацию с каким-нибудь постапокалиптическим боевиком или оккупацией города. Думаю, до 9 мая 1945 года только фашистские сановники катались подобным образом по завоеванным городам».

Видна разница между вождями?

Сегодня и армия, и мы видим добравшихся до власти нынешних вождей России пьяными, трусливыми, тупыми и ленивыми, в любой момент готовыми, спасая свою шкурку, предать и народ, и армию, и удрать за границу.

Что тут поделать, они чисто русские интеллигенты v плоть от плоти и кровь от крови.

Вожди России и ликвидация эпидемий

Николай I, мотающийся по стране, Бенкендорфа от себя не отпускал, семейной жизни Бенкендорф практически не знал. И вот в августе 1830 года царь возвращается домой в Петербург, и Бенкендорф наконец с облегчением пишет:

«После нашего возвращения я получил разрешение провести несколько дней в Фале со своей женой и детьми. …Только три дня я наслаждался таким отдыхом, когда запыхавшийся курьер сообщил мне о том, что император выехал в Москву и приказал мне незамедлительно выехать к нему туда».

А вот теперь немного предыстории. Во времена Екатерины II русская армия в 1770 году возвращаясь из турецкого похода завезла в Москву чуму. Там начало умирать до 1000 человек в день, начальство проявило слабость и народ, в панике поднял бунт, громя и лазареты, и церкви. Екатерина из Петербурга в Москву не выехала, она послала туда графа Орлова, который мирно решить вопрос не смог. Орлов применил войска, орудийным огнём по толпам убив более 100 человек, и только этим подавил бунт.

Так вот, причина, по которой Николай I в конце лета 1830 года выехал из Петербурга в Москву и вызвал туда Бенкендорфа, была вот какая.

«В нашей древней столице началась эпидемия холеры, и я был восхищен героической решимостью моего государя. Через два часа после получения этой новости я уже был в дороге. …Равно как и в других обстоятельствах, я нашел его спокойным и величественным, его приезд взбудоражил все общество, но он не удивил добрых жителей Москвы, которые были подавлены и напуганы появлением страшной заразы, но предвидели решение своего государя.

…Для защиты остальной части империи и Петербурга он приказал оцепить Москву, что было исполнено с легкостью. Покорность благодарного народа была безгранична. Между тем бедствие усиливалось, с каждым днем увеличивалось количество заболевших холерой. Один из лакеев, прислуживавших в спальне императора, умер через несколько часов после того, как вошел в нее, одна жившая во дворце женщина умерла, несмотря на все принятые для нее меры. Император выходил в город каждый день, он посещал общественные заведения и, казалось, пренебрегал опасностью, так как теперь уже все знали об эпидемии. Однажды, во время обеда с несколькими приглашенными, императору неожиданно стало плохо, и он вынужден был выйти из-за стола. За ним последовал врач, напуганный так же, как и все остальные. Вскоре он возвратился, чтобы передать нам приказ императора продолжать обед. Тем не менее, обед был прерван, и мы пребывали в самом ужасном беспокойстве. В этот момент в дверях появился сам им император, сказавший, что нам нечего волноваться. Тем не менее, у него болело сердце, его бил озноб и проявились другие первые признаки болезни. К счастью, после нескольких обильных потоотделений и благодаря принятым лекарствам, он вскоре был поставлен на ноги, и уже на следующий день мы полностью убедились в его выздоровлении.

После того, как он отдал все необходимые распоряжения, он сам наблюдал за выполнением таких из них, как постройка госпиталей в различных частях города, бесплатная помощь бедным, снабжение Москвы продовольствием, создание приютов для детей, которых холера сделала сиротами. Утром 7 сентября после 10-ти дневного пребывания, император уехал из Москвы и вечером приехал в Тверь».

Почему Николай приехал в Москву, а не укрылся в бункере и не вещал оттуда дебильные байки? Вождю народа это понятно, а вождь интеллигенции не поймёт – его дебильная сущность и мелкая душонка этого объяснения не примет.

Своим приездом и присутствием вождь народа успокаивал народ – раз император тут, то значит дело хотя и тяжёлое, но не очень страшное и, главное, эпидемия под контролем. Раз император не боится этой заразы, то почему мы должны бояться? Нет причин для паники и бунта.

А вот 1831 год, при подавлении восстания поляков, от вспышки одновременно начавшейся холеры умирают фельдмаршал Дибич и великий князь Константин, заболел холерой сам Бенкендорф, в Петербурге вспыхнул холерный бунт:

«Эти ослепленные люди мало-помалу осмелели и большими толпами собрались на любимой ими Сенной площади, там они останавливали экипажи, оскорбляли иностранцев и врачей, подняли руку на полицейских офицеров и жандармов, которые прибыли для того, чтобы восстановить порядок. Наконец, как бешенные животные они бросились к стоявшему на площади дому, в котором был недавно устроен госпиталь. В один момент эти несчастные наполнили весь дом, они верили в отравление и с пеной у рта искали жертв. Окна были разбиты на тысячу кусков, мебель выброшена на улицу, больные изгнаны из дома, умирающих бросили на мостовой, бедных служителей госпиталя и санитаров избили и преследовали, наконец, врачей гнали с этажа на этаж и убивали со всей жестокостью бредового ослепления».

И Николай I немедленно едет из Царского Села в Петербург.

«Там еще были видны жертвы ярости народа, и огромная клокочущая толпа заполняла все ее пространство. Он остановил коляску посреди собравшихся, встал, оглядел толпу, теснившуюся около его экипажа, и угрожающим голосом приказал всем стать на колени. Вся эта масса людей обнажила головы и подчинилась его повелительному голосу. Затем, глядя на храм, он сказал: «Я приехал для того, чтобы попросить Господа быть милостивым к вашим грехам, чтобы молить его простить вас. Вы противитесь этому. Русские ли вы? …Император также перекрестился и добавил: «Я приказываю вам разойтись, вернуться домой, и подчиняться всем моим предписаниям». Толпа с энтузиазмом приветствовала императора и поспешила подчиниться. Нормальный порядок был восстановлен, и все благословляли силу и неустрашимую заботу императора».

Разумеется, Бенкендорф пишет о Николае I, можно сказать, умильно, не сообщает никаких отрицательных моментов из жизни Николая I, которые без сомнений были, но ведь то, о чём Бенекендорф пишет, подтверждается и из иных источников. Пусть и не так славословно, но это факты! Вот, к примеру, рисунок того времени, подтверждающий личное участие Николая в подавлении холерного бунта в Петербурге.

http://www.tertiasp.ru/shop/T-207.jpg

А вы в нынешней России видите вождя, похожего на вождя русского народа? А не на вождя трусливых тварей, обворовывающих народ? И я вот тоже не вижу.

Хотя нет, есть же А.Г. Лукашенко, а то, что он вождь народа, видно по тому визгу, который несётся со стороны дебильной интеллигенции при упоминании о Батьке.

Кстати, от картины того, как Лукашенко поливают дерьмом местные «диссиденты», я почему-то вспомнил, что в 1991 году движущей силой разрушения СССР были московские «учёные», а через несколько лет эти дебилы, своими руками в 1991 году уничтожившие базу своего существования, уже ходили с плакатами «Спасите российскую науку!».

Но я, собственно, не о них.

Бог, как бюро

Из воспоминаний Бенкендорфа, и собственных воспоминаний Николая, становиться ясно, что Николай I безусловно и истово верил в бога. Это несколько странно, поскольку в России вряд ли были настолько образованные люди, чтобы сравнить их образование с образованием этого императора, тем не менее, в истинности его веры не приходится сомневаться – Николай I верил в бога без грамма лицемерия.

Вот 1835 год, ночью у русского городка Чембар коляска императора, спешащего в Польшу терпит аварию и переворачивается, кучер и камердинер тяжело ранены, Бенкендорф, оставшийся единственным не сильно пострадавшим, пытается оказать всем помощь, усаживает поудобнее императора: «Его первыми словами были: «У меня сломано плечо, я чувствую это. Это хорошо, господь предупреждает меня, что не следует строить планов, не испросив его поддержки, это урок мне»».

Обратите внимание даже не на то, что первые мысли пришедшего в себя императора были о боге, а на то, что Николай прежде, чем делать что-то важное, оказывается, всегда испрашивал разрешение у бога.

И ещё штрих к тому, как искренне верил Николай. Итак, его доставили в этот Чембар.

«Врач заявил, что в Чембаре надо остаться на три недели, и потом продолжить поездку маленькими переходами. Все это сильно противоречило характерному для императора нетерпению и вредило его выздоровлению. Первое сделанное для него фиксирующее приспособление было снято через три дня, так как оно столь сильно сжимало его живот, что у него начались колики, боль от которых была непереносимой. Несчастный Арендт не знал, какое еще средство посоветовать, тем более, что больной отказался от большинства из них, а неспособность других унять боль приводила его в ярость. В одну из ночей он почувствовал себя настолько плохо, что позвал священника с тем, чтобы подготовиться к смерти».

Но ему стало легче, и через 4 дня Николай потребовал везти его в Петербург. Карету обложили подушками, поскольку Николай продолжал испытывать боли при любых движениях, и поехали. И вот тут началось! Вся округа высыпала к дороге молить бога о выздоровлении императора, но это было ещё ничего – можно было помахать в окно здоровой рукой. Страшно было то, что и попы вышли из церквей с иконами к дороге, и именно это стало трагедией, поскольку император не мог мимо икон проехать мимо. Терпя невыносимые боли, Николай I выходил из кареты, чтобы поцеловать икону. Единственно, он приказал Бенкендорфу запретить попам выходить с иконами, но Бенкендорф с этим не справился, поскольку это было уж сильно не его ведомство.

Ну, ладно, Николай считал бога начальником и запрашивал его разрешение на то или иное своё решение. А как он получал согласие бога? Как узнавал, что бог одобряет или не против его замыслов?

Думаю тем, что Николай I ставил себя в условия непосредственной опасности для жизни и если видел, что с ним ничего не происходит, то, значит, и бог им доволен – защищает! Ну, сами посудите, а как иначе было узнать, доволен ли бог тобою, «помазанником божьим»?

И можно было бы утверждать, что Николай I был фаталистом, настолько безрассудно он испытывал судьбу, скажем, он постоянно ездил с минимальной охраной или даже без неё, и даже по враждебной Польше.

Или вот война с турками, Николай I в действующей армии, а в турецких войсках сражались с русскими профессиональные разбойники и предатели – запорожские казаки. Они в 1793 году в очередной раз предали Россию и перебежали к турецкому султану, тот дал им земли у Дуная и они служили ему за это, казалось бы, верой и правдой: «Запорожцы оказали Оттоманской Порте великие услуги, во всех войнах против России они отличались великой ненавистью к своим бывшим соотечественникам, проявляли жестокую отвагу даже большую, чем самые фанатичные турки», – пишет Бенкендорф. И вот теперь, оценив силу русской армии, запорожцы предали султана и перебежали обратно к русским.

Итак, русские войска под огнём турецкой крепости Исакча форсируют Дунай, Николай I счёл необходимым срочно переправиться на тот берег. Бенкендорф свидетельствует даже с некоторым осуждением:

«Горя нетерпением, император бросился на берег и приказал возводить мост, в это время речные суда продолжали перевозить войска, которые уже стали хозяевами соседних высот. Работы велись с необыкновенной горячностью, присутствие императора удваивало силы и усердие солдат и офицеров. Тем временем император не стал дожидался окончания работ по постройке моста, для того, чтобы поблагодарить победившие войска и отдать распоряжения по осаде вновь вооруженной крепости, которую защищал многочисленный гарнизон. Он попросил запорожского атамана предоставить ему свою лодку и посадить дюжину казаков на весла. А ведь эти люди были нашими смертельными врагами, только три недели назад они покинули вражеский лагерь. Стоило им сделать несколько дополнительных гребков, как они бы оказались под защитой укреплений крепости Исакча, и могли бы сдать туркам государя России, который сел к ним в лодку в сопровождении всего двух генералов. Атаман и казаки поняли это и были в восторге от такого проявления доверия к ним. Они с чувством воскликнули: «Мы принадлежим тебе! Не только эти двенадцать человек, но и все наши товарищи!» Таким образом, с помощью запорожских казаков император оказался на турецком берегу».

Поблагодарить войска можно было бы и позже и запорожцы – это вопрос десятый. Но Николай-то зачем рисковал? И почему рисковал постоянно?

Вот я и думаю, что для него это был знак, что бог с ним, что бог одобряет то, что Николай делает! Раз ничего не случается, значит, Николай всё делает правильно!

Ну, тяжело работнику без бюро – без того, кто указывает, как тебе поступать. Очень тяжело! А у самодержца такого бюро, состоящего из людей, нет. Вот Николай и сделал таким начальником бога, и у бога искал одобрения тому, что делал.

Самодержцем работать страшно

Особенно настоящему вождю народа.

Ю.И. МУХИН