Вождь и призрак

Глава 1

13 марта 1943 года. Бомба с часовым механизмом, которой предстояло убить Адольфа Гитлера, фюрера и главнокомандующего Вооруженными силами, была изготовлена в Смоленске наитщательнейшим образом.

Суровая русская зима еще не кончилась. Стояли морозы, когда Гитлер обсуждал с фельдмаршалом фон Клюге планы ближайшего наступления на Красную Армию. Гитлер в армейской шинели и фуражке, украшенной изображением золотого орла, держащего в когтях свастику, был настроен весьма оптимистично и агрессивно.

— Мы атакуем русских раньше, чем они этого ожидают, — заявил он фон Клюге и штабным офицерам, — мы уничтожим их одним ударом, потому что у нас будет больше солдат, больше танков, больше артиллерии…

— Мой фюрер, — почтительно вставил фон Клюге, — я считаю своим долгом напомнить вам, что на сегодняшний момент у Сталина войск больше…

— Это на сегодняшний момент.

Гитлер сделал паузу, обвел глазами полуразрушенное бетонное здание, где проводилось совещание, а затем подошел величавой поступью к разбитому окну, лишь наполовину затянутому брезентом. Ткань полоскалась на ветру, громко завывающем в воцарившейся тишине. Это был театральный жест, прием, которым пользуются опытные актеры: немного подержать публику в напряжении, а затем сообщить ей что-то сенсационное.

Выглянув в окно, Гитлер посмотрел на нескончаемый поток советских военнопленных: они брели по снегу под охраной солдат вермахта. Белая преисподняя России, простиравшаяся до горизонта, исчезала вдали за снежной завесой. А за колонной военнопленных виднелось другое полуразрушенное здание, крыша его почти обвалилась. Даже поразительная интуиция Гитлера на сей раз не предупредила его о том, что творится в этих развалинах.

Обернувшись, Гитлер снова приблизился к столу и стукнул кулаком по разложенной карте Восточного фронта. Его голос сорвался на пронзительный крик.

— Это на сегодняшний момент! — повторил фюрер. — Вы же еще не знаете, что я собираюсь вам сообщить: скоро в вашем распоряжении будут сорок новых дивизий… в том числе десять танковых. Теперь только попробуйте заявить, что не сумеете за два месяца стереть Красную Армию в порошок!

Окоченевший от холода — хотя вокруг стола стояло несколько печек, пропитавших все вокруг запахом керосина, — фон Клюге, как, впрочем, и все остальные, был поражен. Однако быстро собрался с мыслями и осторожно задал вопрос:

— Мой фюрер, позвольте узнать, откуда прибудет такое мощное подкрепление?

— С Запада, разумеется! — воскликнул Гитлер. — Я отдам приказ сразу, как только вернусь в ставку. Получив свежие войска и танки, вы уже к маю окажетесь в Москве. А едва падет Москва, где сходятся все железные дороги, со Сталиным будет покончено!

— Но Западный фронт останется практически незащищенным! — продолжал гнуть свою линию фон Клюге. — А значит, мы дадим зеленую улицу англо-американскому десанту…

— У вас короткая память, мой дорогой фон Клюге, — перебил его Гитлер. — Я с успехом проделал этот же маневр в тридцать девятом, когда мы захватывали Польшу. Тогда западные границы рейха тоже остались без прикрытия. В то время и британская, и французская армии были на континенте. Разве они атаковали нас? Нет! Как я и предсказывал.

— Но когда Черчилль узнает об отводе наших частей…

— Вы думаете, я не предусмотрел этого? Ложные места дислокации с макетами танков уже готовы! Когда вражеские самолеты будут проводить рекогносцировку французской и бельгийской территории, они доложат, что сорок дивизий по-прежнему тут! Это будет очень ловкий маневр! А после падения Москвы даже горстка наших солдат сможет рассеять деморализованную толпу, в которую превратятся сталинские войска. Пожалуйста, занимайтесь этим не спеша целое лето! А затем сто двадцать дивизий будут переброшены обратно на Запад, чтобы встретиться лицом к лицу с мистером Черчиллем и его американскими господами. Вас, фон Клюге, я могу поставить во главе этих дивизий, — как бы мимоходом добавил фюрер.

А в одной из комнат другого бетонного здания — именно на него смотрел Гитлер — генерал Хеннинг фон Тресков, начальник штаба группы «Центр», которой командовал фон Клюге, уже изготовил бомбу замедленного действия и теперь прикреплял к ней часовой механизм. Его сообщник, лейтенант Шлабрендорф, волнуясь, караулил у двери. Он был намного моложе генерала и страшно нервничал, леденея от страха при мысли о том, что случится, если заговор не удастся.

— А где у нас гарантия, что все пойдет, как надо, когда он сядет в самолет? — спросил Шлабрендорф. — От этого зависит правильная установка часового механизма. Бомба должна взорваться, когда самолет наберет высоту, иначе нам конец…

— Успокойтесь, — буркнул фон Тресков, не отрываясь от работы. — Сразу после совещания фюрер отправится обратно в Восточную Пруссию, в Волчье Логово. По воздуху до него восемьсот километров. У нас полно времени…

— Если только он не решит остаться тут на ночь.

— Да не сделает он этого! Гитлер не любит надолго отлучаться из ставки. Он никому не доверяет… и никогда не доверял, — успокоил лейтенанта фон Тресков.

А про себя подумал, что, наверное, этим и объясняется столь удивительная способность фюрера к самосохранению. Но на этот раз инстинкт его, похоже, подвел. А в Берлине некоторые генералы ждут не дождутся известий о смерти Гитлера, чтобы захватить власть.

Довольный тем, что бомба готова, фон Тресков достал две бутылки коньяка, поставил их на стол, положил бомбу в пакет, а сверху водрузил коньяк. Затем твердым шагом вышел со своим подручным из здания и направился на аэродром, где стоял «Кондор», на котором Гитлер должен был улететь обратно в Германию.

Когда фон Тресков приблизился к самолету, его остановил Отто Рейтер, офицер СС, и потребовал объяснений: что ему нужно. Генерал фон Тресков замер и холодно, властно поглядел на бледного эсэсовца с выпирающими скулами. Через несколько секунд Рейтер, не выдержав его ледяного взора, опустил глаза и посмотрел на пакет, который ему показывал генерал.

— Этот маленький подарок моему другу в Волчьем Логове, я хочу положить его в самолет. Ну что, вы уберетесь с моего пути, черт подери? Или прикажете идти прямо на вас? Есть, конечно, еще один выход: я могу попросить об одолжении самого фюрера. Объясню, что вы превысили свои полномочия. Думаю, даже недолгое пребывание на фронте выработает у вас чувство дисциплины.

Рейтер, у которого из-за мороза было плохо с соображением, затрепетал, услышав угрозу генерала, и отошел в сторону. Фон Тресков забрался в самолет и пошел по салону между двумя рядами кресел, глядя сквозь замерзшее стекло на силуэт Рейтера, занятого беседой со Шлабрендорфом. Наконец генерал остановился и положил пакет под какое-то сиденье. Затем поправил фуражку, покинул самолет, сердито фыркнул, проходя мимо Рейтера. Фон Тресков вернулся в свое рабочее помещение неподалеку от того места, где проводилось совещание. Вообще-то генерал должен был там присутствовать, но в последний момент он отпросился у своего шефа фон Клюге, притворившись, что болен гриппом. Теперь, когда он остался один, без своего подручного, фон Тресков мигом утратил спокойный вид. Рухнув на походную койку, он буквально не находил себе места от волнения. Любая накладка — и ему не сносить головы!

Что если эта свинья Рейтер в последний момент заберется в самолет и устроит там обыск? Вроде бы он остался доволен, увидев два бутылочных горлышка, торчавших из пакета… А вдруг фюрер — как уже не раз случалось — неожиданно изменит расписание? У него ведь какое-то сверхъестественное чувство опасности, и он пережил уже шесть покушений. До фон Трескова даже доходили слухи, будто бы у Гитлера есть двойник, внешне очень похожий на фюрера. Интересно, а кто сейчас разглагольствует в штабе фон Клюге: фюрер или не фюрер?

«Проклятье, я раньше не был таким мнительным!» — сказал себе фон Тресков.

Должно быть, виной всему ненавистный русский мороз, парализующий тело и убивающий способность логически мыслить… Фон Тресков поднял глаза: дверь распахнулась, и на пороге появился Шлабрендорф.

— Он улетает! Вот-вот сядет в самолет!

— Что я вам говорил?!

Генерал вскочил и прижал ладонь к заиндевевшему стеклу. В его комнате тоже чадила керосиновая печка. Фон Тресков не знал, что он больше ненавидел: эту зверскую вонь, которая, однако же, позволяла ему остаться в живых, или лютый холод, убивавший все мысли и желание двигаться. Генерал упорно прижимал руку к замерзшему стеклу, пока в прозрачном отпечатке его ладони они не смогли разглядеть размытый силуэт фюрера.

— Поймите, фон Клюге, — повторял Гитлер, — наши войска и танки должны нанести русским массированный, сокрушительный удар. Командуя такими огромными силами — а в этой войне никто еще не имел в подчинении столько войск, — вы будете неустанно продвигаться вперед, только вперед! Вы пройдете без остановки до самой Москвы! Враг так и не оправится от потрясения. В плен никого не брать! — Гитлер вперил в фон Клюге гипнотический взор. — Все должно быть, как в сороковом году во Франции, вы тогда вели себя правильно и растоптали этих свиней! Вы должны идти вперед, пока не возьмете на прицел собор Василия Блаженного.

— Я понимаю, мой фюрер. Если вы пришлете подкрепление, все будет сделано как надо…

Специально задержавшись на жутком морозе, Гитлер схватил фон Клюге за руку и сказал более мягким тоном:

— Вы очень скоро будете творить историю, мой друг. Даже через сто лет историки не перестанут описывать вторую битву под Москвой, в результате которой Сталин был уничтожен, а мир избавлен от коммунистической заразы!

С этими словами Гитлер оставил фон Клюге, который, несмотря на всю свою прозорливость и полководческий опыт, чувствовал прилив восторга. В беседе с фельдмаршалом Гитлер снова проявил свою уникальную способность воодушевлять аудиторию. Фон Клюге стоял по стойке «смирно», пока фюрер медленно двигался к ожидавшему его «Кондору».

Вооруженные до зубов эсэсовцы из числа подчиненных Рейтера выстроились в две шеренги, и Гитлер не спеша шел между ними, пристально вглядываясь в лицо каждого. Казалось, мороз ему нипочем. Давным-давно, еще бедствуя в Вене, Гитлер научился не обращать внимания на погоду и мог усилием воли отвлекаться от любых неприятных ощущений. Однако на первых ступеньках трапа он неожиданно замер. Что-то было неладно…

Его интуитивное шестое чувство говорило: что-то не так. Но что именно? Он повертел головой, пытаясь прочитать ответ в вихре пушистых снежинок… Генерал фон Тресков, начальник штаба у фон Клюге, не присутствовал на военном совете. Вроде бы заболел гриппом… Почему это вдруг пришло ему на ум? Гитлер стоял, не шевелясь, словно не замечая коварного ветра, обжигавшего лицо. Эсэсовцы тоже замерли, каждый выкинул вперед правую руку, салютуя фюреру. Вдалеке слышались как бы приглушенные раскаты грома: ветер доносил с линии фронта, проходившей под Смоленском, отзвуки стрельбы.

Оставаясь у себя в комнате, генерал фон Тресков видел все это сквозь прозрачное пятно, оставленное на стекле его ладонью. Пятно быстро зарастало инеем, но фон Тресков не отваживался вновь прижать ладонь к окну: его могли заметить с улицы… Особенно генерал боялся фюрера, от которого ничего никогда не укрывалось.

— Он колеблется, он что-то подозревает…

Шлабрендорф внезапно осознал, что это его испуганный шепот нарушил напряженную тишину. Ноги у него стали как ватные, он мысленно ругал себя на чем свет стоит. Как они с фон Тресковым додумались до такого безумства?

— Да, — мрачно кивнул фон Тресков, — проклятая интуиция его не подводит. Фантастика.

Генерал уже мысленно видел себя перед расстрельной командой: вот он, выпрямив спину, стоит напротив солдат, все награды с него сорваны… Потом офицер отдает приказ, солдаты наставляют на него ружья. Короткое слово «Пли!» — и все, забвение… Усилием воли, которое сделало бы честь самому фюреру, фон Тресков взял себя в руки и ждал, что будет дальше.

Гитлер все еще не сел в самолет. У охранников из СС уже окоченели приветственно поднятые руки. Фельдмаршал фон Клюге и его штабные офицеры продолжали стоять чуть поодаль по стойке «смирно». Фон Клюге все еще трепетал от восторга. Перед приездом Гитлера он пребывал в полном отчаянии: ему казалось, что чем больше русских убиваешь, тем больше их становится. Кошмар — да и только!

Но сейчас он размышлял над новым планом, предложенным фюрером. И ему было все яснее, что план должен удасться. Раз он сработал в Польше, то не провалится и в России! Победа будет колоссальной, она потрясет весь мир! Они уничтожат Красную Армию одним-единственным сокрушительным ударом. Только Гитлер, обладавший гипнотической силой внушения, мог так быстро изменить настроение такого расчетливого человека, каким был фон Клюге.

Внезапно Гитлер поднял руку в ответном приветствии, и крик «Хайль Гитлер» эхом прокатился среди развалин, по унылому, заснеженному пространству. Фюрер молча повернулся, приблизился к самолету и исчез внутри. Дверь закрылась, пилот завел мотор, убрали трап, и самолет, подпрыгивая на ухабах, начал движение по свежерасчищенному летному полю.

В самолете Гитлер снял шинель и фуражку и, протянув их адъютанту, который стряхнул с них снег, быстро пошел вперед между двумя рядами кресел. Усевшись точно напротив того сиденья, под которое фон Тресков положил бомбу замедленного действия, Гитлер потребовал, чтобы ему подали портфель. Ему хотелось чем-нибудь занять свои мысли: он так же ненавидел летать самолетом, как обожал мчаться в автомобиле.

Суровое выражение, которое фюрер придал своему лицу при виде охранников из СС, смягчилось. Несмотря на отвращение, которое Гитлер питал к полетам, на его губах заиграла улыбка… улыбка, обворожившая и обезоружившая стольких западных лидеров. Пока Гитлер доставал из портфеля карту Франции и Бенилюкса, на которой были указаны ложные места дислокации войск, самолет оторвался от земли.

Фон Клюге и его подчиненные все еще стояли, не шевелясь, на морозе и глядели, как исчезает в темных тучах самолет, уносивший величайшего, по их мнению, политического и военного гения со времен Наполеона и Юлия Цезаря. Конечно, многие методы фюрера — как у дьявола, рассуждали они, но и его предшественники были далеко не ангелы. А ему, в отличие от них, не удалось получить блестящего воспитания и профессиональной военной подготовки!

Гитлер поднялся из самых низов, вооруженный необычайным красноречием, невероятной силой воли и верой в свое предначертание. Он всего добился самостоятельно, один вытащил восьмидесятимиллионную нацию из пучины деградации и отчаяния, превратив ее в мощную силу, которую боялись во всем мире.

Два других человека украдкой тоже наблюдали за крошечным пятнышком самолета, мало-помалу растворявшимся в небе. Потом фон Тресков и Шлабрендорф отвернулись от окна. Адъютант вытер со лба капли пота, а волевой фон Тресков расслабленно рухнул на стул.

— Удалось! — радостно выдохнул Шлабрендорф.

— Но бомба должна еще взорваться, — напомнил ему начальник.

Он стряхнул с себя оцепенение, явившееся реакцией на нечеловеческое перенапряжение, в котором они находились в последние часы.

— Мне нужно послать сигнал в Берлин, чтобы предупредить Ольбрихта, — добавил он.

Выйдя из помещения, он бодро зашагал по снегу по направлению к зданию, где находилась прямая линия связи с Берлином. Зайдя туда, фон Тресков приказал телефонисту оставить его одного.

— Я должен послать строго секретное донесение, — коротко заявил он.

Дождавшись, когда за телефонистом закроется дверь, фон Тресков позвонил в Берлин и попросил немедленно соединить его с генералом Ольбрихтом, начальником городского гарнизона.

— Говорит фон Тресков, — сообщил он, когда генерал взял трубку. — Подарок, который я вам обещал, доставлен…

Произнеся этот пароль, фон Тресков тут же оборвал разговор: гестапо вполне могло прослушивать разговоры. Теперь все было готово: едва известие о смерти Гитлера дойдет до Берлина, Ольбрихт начнет действовать, и его гарнизон захватит контроль над важнейшими точками в городе: над министерством обороны, радиостанциями, министерством пропаганды и просвещения и так далее.

Фон Тресков вышел с пункта связи и на секунду замер, глядя в ту сторону, где исчез самолет Гитлера, которому предстоял долгий путь в Восточную Пруссию, в Волчье Логово. Теперь все будет зависеть только от одного. От того, взорвется ли бомба…

Глава 2

13 марта 1943 года. На аэродроме, находившемся в нескольких километрах от Вольфшанце, Волчьего Логова — так называли штаб-квартиру Гитлера в Восточной Пруссии, — Мартин Борман, руководитель партийной канцелярии, стоял у диспетчерской, ожидая, когда прибудет самолет его повелителя.

Рядом стоял Алоиз Фогель, шеф службы безопасности СС. Этот высокий человек со впалыми щеками и плотно сжатыми губами был одет в черную форму с эсэсовскими молниями в петлицах. Топая окоченевшими ногами по хрустящему снегу, Фогель нетерпеливо глянул на часы. Не снимая перчатки, он поскреб большим пальцем по ледяной корочке, покрывавшей стекло циферблата.

— Он должен быть с минуты на минуту, — заметил Фогель. — Хоть бы рассеялся этот чертов туман!..

— Да ничего страшного, — спокойно возразил Борман. — Тем более что пилот у фюрера очень опытный.

И действительно, погода была самой обыкновенной. Унылый пейзаж, характерный для этой части Германии, по шесть месяцев в году затянут белесой дымкой и снежной пеленой. Эта дымка колыхалась над землей, словно туман над морем, а когда ненадолго рассеивалась, в просветах показывались расплывчатые силуэты сосен, которым, казалось, не было числа. В отличие от эсэсовского офицера, Борман стоял неподвижно, заложив руки за спину, и терпеливо ждал.

Одна из самых загадочных, личностей новейшей истории, Борман был приземистым, коренастым и лицом походил на славянина. Большеносый, крепкоголовый, он обычно никак не проявлял своих чувств. Окружающие никогда не знали, о чем он думает: на первый взгляд, он казался всего лишь верным секретарем Гитлера, который сообщает другим приказы фюрера и следит за их выполнением. Но более внимательный наблюдатель заметил бы что-то зловещее в его облике, изменчивом, словно облик хамелеона.

— Борман — тень Гитлера, — молвил как-то один генерал. — А тень всегда темней того, кто ее отбрасывает.

— Вот он! — воскликнул Фогель.

Он отошел от Бормана и начал отдавать распоряжения двадцати вооруженным эсэсовцам, личным телохранителям фюрера. Борман слегка повернул голову. Фогель был прав: белесую тишину прорезал гул приближавшегося самолета. Гул был еще тихий, но постепенно становился все громче. Борман зашел в помещение и вывел на цепи немецкую овчарку. После долгого перелета из Смоленска фюрер будет рад увидеть Блонди, пса, которого Борман раздобыл для Гитлера, чтобы утешить его после поражения под Сталинградом.

Именно благодаря таким знакам внимания Борман закрепился на должности личного секретаря Гитлера и стал человеком, который передавал окружающим большую часть распоряжений фюрера. Он даже изменил часы своего сна, чтобы они совпадали со сном Гитлера. Поэтому Борман никогда не отлучался из Волчьего Логова, он всегда был рядом с фюрером. Его совершенно не волновало, что Геринг, Гиммлер и прочие нацистские вожди питают к нему жгучую ненависть. Борман вполне довольствовался своей ролью — быть тенью Гитлера, присутствовавшей при принятии всех решений.

— Он приземляется, — сказал Фогель. — Я сообщу в штаб?

— Нет. Предоставьте это мне.

Однако Борман не тронулся с места. Он пристально всматривался в свинцовое небо, стараясь разглядеть самолет, который был уже совсем близко. К счастью, туман быстро рассеивался: подул легкий ветерок, и стала видна посадочная полоса, на которую должен был приземлиться самолет.

«Гитлеру опять повезло», — сухо сказал себе Борман.

Летное поле целый день было затянуто пеленой, но теперь пилоту ничего не стоило совершить мягкую посадку. Словно почуяв приближение хозяина, немецкая овчарка рванулась вперед, натягивая поводок.

— Стоять! — гаркнул Борман, шаря ледяными глазами по небу в поисках самолета.

Летевший на борту «Кондора» Адольф Гитлер надел шинель и фуражку. Теперь он глядел сурово и надменно, как и полагается покорителю мира, которого должны приветствовать ждущие на земле охранники из СС. А ведь всего полчаса назад он самозабвенно смешил адъютантов, расхаживая по проходу и передразнивая премьер-министра Чемберлена, который посетил его еще перед войной, во время Мюнхенских переговоров.

Сейчас Гитлер прильнул к окну: ему хотелось увидеть, когда покажется земля.

Никто из его попутчиков не догадывался, что фюрер страшно нервничает. Он ненавидел посадку ничуть не меньше, чем взлет.

«Ни за что больше не полечу самолетом!» — пообещал себе Гитлер. Однако он прекрасно знал, что все равно полетит, если понадобится. Его серо-голубые глаза вспыхнули. Гитлер разглядел внизу сосновый бор.

Стоявший на аэродроме Борман увидел, что «Кондор» снижается. Он то появлялся, то исчезал вновь, и наконец пилот пошел на последний круг. Окинув взором летное поле, где солдаты Фогеля уже выстроились для встречи фюрера, Борман в который раз окунулся в атмосферу напряженного, взволнованного ожидания, характерную для подобных ситуаций.

Какие новости привез Гитлер с Восточного фронта? За несколько минут до отъезда он отозвал в сторону начальника канцелярии и намекнул на свои планы… Это было странно. Обычно Гитлер не рассказывал о своих планах до самого последнего момента, этого правила он придерживался неукоснительно.

— Борман, — доверительно сказал он, — мы на пороге массированного наступления, которое переломит ход войны и склонит чашу весов в нашу сторону… Мой план настолько дерзок, что достоин Наполеона или Фридриха Великого…

— Я буду с нетерпением ждать, когда вы вернетесь, — ответил Борман.

Самолет опять вынырнул из облаков; он уже существенно сбавил высоту и летел примерно в километре от земли, не больше. Самолет стремительно снижался, затем снова скрылся за тучами. Неожиданно Борман увидел ослепительную вспышку, прорвавшуюся сквозь туман. Он даже успел разглядеть, как самолет разваливается в воздухе на куски, и услышал приглушенный взрыв. Затем небо опять затянула белесая пелена, зашелестели деревья, окутанные туманом… И воцарилась тишина.

Потрясенный Борман несколько секунд не мог пошевелиться. Чего нельзя было сказать об овчарке. Она тихо, горестно взвыла и, вырвав поводок из рук начальника канцелярии, кинулась в ту сторону, куда должны были упасть обломки самолета. Это привело Бормана в чувство. Он крикнул Фогелю:

— Пошлите двух человек в диспетчерскую! Перекройте связь! Надо срочно оцепить аэродром. Никого не впускайте и не выпускайте! Когда все это сделаете, подойдите ко мне.

Фогель моментально повиновался и принялся отдавать приказания. А потом побежал за Борманом, который торопливо шагал к «кюбельвагену». Эта странная машина, у которой спереди были колеса, а сзади — гусеницы, предназначалась для езды по бездорожью. Борман уже уселся за руль, и тут подоспевший Фогель предостерег его.

— В ставке вполне могли услышать взрыв.

Борман задумался, не выключая мотор. Фогель тем временем уселся рядом с ним.

— Кемпнер! — позвал Борман заместителя Фогеля.

Борман внимательно поглядел на эсэсовца, вытянувшегося перед ним по стойке «смирно». Никаких следов паники на лице… Борман быстро принял еще одно решение.

— Кемпнер, поезжайте в ставку. Сообщите им, что полет фюрера отложен из-за плохой погоды… и что самолет прибудет на другой аэродром. Скажите, что сегодняшнее совещание, назначенное на двенадцать дня, отменяется. А если кто-нибудь спросит про взрыв, объясните, что просто лиса наступила на мину.

Объяснение выглядело вполне удовлетворительно. Волчье Логово было окружено минным кольцом, и не раз, когда лисица напарывалась на мину, в Вольфшанце поднимался переполох. Кемпнер сломя голову кинулся к своей машине, а Борман помахал рукой парням из СС, приказывая им сесть в «кюбельваген», и машина рванулась вперед.

Вскоре Борман уже ехал по сосновой просеке, туман зловеще клубился среди деревьев, аэродром скрылся из виду. Борману не пришлось долго искать. Внезапно они очутились на прогалине: сосны были раскиданы в разные стороны, словно оторванные руки и ноги. Борман остановил машину, и его глазам открылось жуткое зрелище.

Повсюду валялись обломки аэроплана. Очевидно, он уже снизился до уровня деревьев, когда произошел взрыв, — и волна от него ударила в землю. Куски человеческих тел застряли в ветвях деревьев. Это напоминало здание бойни, по которому промчался обезумевший от ярости маньяк с секачом в руках. В воздухе висел едкий запах бензина и горелого мяса. Пес Блонди встревоженно обнюхивал «поляну смерти». Борман с Фогелем вышли из машины в сопровождении эсэсовцев.

— Не может быть, чтобы он уцелел, — медленно произнес Борман.

— Что же нам делать? — воскликнул Фогель.

— Подождите минутку, дайте подумать…

Борману удалось стать правой рукой Гитлера благодаря выдающимся административным способностям и умению все тщательно продумывать и планировать. Фюрер ненавидел нудную рутинную работу и с удовольствием поручал ее спокойному, надежному помощнику. Он отдавал приказы, а Борман следил за их выполнением… И дело дошло до того, что Борман мог отдать любое распоряжение, заканчивая его словами, которые никто не осмелился бы поставить под сомнение:

— Таков приказ фюрера!

Сейчас в руках Бормана была судьба Германии, и он показал, на что способен. Шел снег, туман клубился среди сосен, обступивших поляну. Ноздри Бормана, обозревавшего страшную, кровавую сцену, щекотал запах смерти, мозг его лихорадочно работал.

— Фогель, оцепите весь район! Стреляйте в любого, кто попытается приблизиться. Пригоните сюда самосвал и очистите поляну. Смотрите, не упустите ни малейшего пустяка! Останки тел и обломки самолета погрузите в самосвалы и отвезите куда-нибудь подальше. Вывалите все в кучу и подожгите… а потом пепел закопайте…

Неподалеку кого-то вырвало. Борман осекся. В тумане показался эсэсовец, он был так потрясен, что даже позабыл отдать Борману честь. Эсэсовец едва мог говорить.

— Что с вами? — рявкнул Борман. — Держите себя в руках!

— Карл обнаружил голову пилота… в шлеме… голову, одну только голову…

— Ее нужно погрузить в самосвал в первую очередь, — грубо сказал Фогелю Борман.

— И еще к-кое-что… — заикаясь, произнес солдат СС и показал предмет, который держал за спиной. Портфель, в который судорожно вцепилась оторванная рука…

— Это фюрера… — прошептал эсэсовец.

Борман, не моргнув глазом, взял портфель и, сдавив его с боков, рванул на себя застежку. Рука упала на землю, продолжая сжимать оторванную ручку.

Борман осмотрел содержимое обугленного портфеля. Да, он принадлежал фюреру. Борман узнал карты Западной Европы, которые он лично положил в портфель перед отъездом хозяина в Смоленск. Начальник канцелярии вернул портфель Фогелю.

— Положите его в одну кучу со всем остальным, чтобы погрузить в самосвалы.

Затем Борман указал на кошмарный обрубок, валявшийся на земле.

— И это тоже, — добавил он.

Фогель был шокирован.

— Но, право же, мы должны достойно похоронить его… На государственном уровне.

Борман мрачно уставился на Фогеля.

— Неужели вы полагаете, что такой человек, как фюрер, не предусмотрел подобного случая… не предвидел, что когда-нибудь его могут убить? Неужели вы думаете, он не распорядился, как нам действовать в подобных обстоятельствах? — солгал он.

— Извините, — пролепетал Фогель.

— Я не принимаю ваших извинений… пока не принимаю, — холодно бросил Борман. — Все ваше будущее зависит от того, как вы выполните мои распоряжения, которые полностью соответствуют приказаниям фюрера.

— Я тут же приступлю к их выполнению, — заверил Фогель.

— После того, как самосвалы будут разгружены, а то, что они привезут, сожжено, — продолжал Борман, — вы должны отогнать машины к ближайшему озеру и затопить их.

— Но ведь останется вот это. — Фогель указал на сломанные и обугленные сосны, ветки которых напоминали в туманной дымке безвольно повисшие руки.

— Принесите мину и устройте взрыв… Это прекрасно объяснит все повреждения.

Повернувшись спиной к эсэсовцу, Борман сел за руль «кюбельвагена» и уехал.

13 марта 1943 года еще не кончилось. Адольф Гитлер был мертв… за два года до окончания войны.

Глава 3

Мартин Борман сидел в мозговом центре огромной махины, контролировавшей передвижение вооруженных людей, армад самолетов, танковых колонн и артиллерии… Это была одна из крупнейших военных машин, которые только знала история.

В «Охотничьем домике», одноэтажном деревянном здании, где был сейчас Борман, имелся зал, в котором Гитлер дважды за сутки, в полдень и в полночь, проводил совещания, телефонный узел, откуда приказы фюрера передавались в разные уголки его обширной империи, гардеробная, ванная и вестибюль. «Охотничий домик» располагался в центре Секретной Зоны А, тщательно охраняемой части Волчьего Логова, защищенной тремя рядами колючей проволоки и минными полями. Этот район патрулировали отборные войска СС, и проход через три контрольно-пропускных пункта был только по специальным пропускам, которые выдавал начальник охраны Гиммлера.

Борман сидел один перед телефоном, стоявшим на столе. Он тщательно все обдумал, а затем снял трубку и отдал распоряжения, от которых зависела судьба всей Германии. Пока что благодаря принятым мерам предосторожности Борману удалось скрыть катастрофу. Кемпнер, заместитель Фогеля, приехал в Вольфшанце раньше всех и распустил слух, будто бы самолет фюрера, вылетевший с запозданием из-за плохой погоды, приземлился на другой аэродром.

По возвращении в Волчье Логово Борман встретился с генерал-полковником Альфредом Йодлем, начальником штаба оперативного руководства Вооруженными силами. Йодль с готовностью предложил свое собственное объяснение задержки фюрера.

— Я полагаю, это одна из внезапных перемен и расписании… ну, на случай покушения, да?

— Вполне вероятно, — ответил Борман.

— А следующее совещание с фюрером состоится завтра в полдень?

— Таковы его намерения на данный момент, — осторожно подтвердил Борман.

Теперь, уединившись в «Охотничьем домике», скрупулезный Борман внимательно изучал список имен, который он набросал на листочке, вырванном из блокнота. Главное, правильно рассчитать время, если он хочет, чтобы его план удался… нужно правильно рассчитать время и последовательность событий, а это сродни хитроумной головоломке… Борман еще раз проглядел список имен:

Приняв решение, рейхслейтер снял телефонную трубку и потребовал немедленно соединить его с комендантом Бергхофа, горного пристанища Гитлера в Берхтесгадене. Раньше, до Аншлюсса, то есть присоединения Австрии к Великой Германии, там проходила граница между двумя этими государствами.

Борман говорил кратко и без обиняков:

— …надеюсь, вы все поняли? Куби должен прилететь сюда завтра в «Кондоре»… обязательно в «Кондоре»… и опознавательные знаки должны быть именно такими, как я вам сказал. А теперь позовите к телефону Куби…

Инструкции, которые Борман дал Хайнцу Куби, тоже отличались лаконичностью.

— Я лично встречу вас на аэродроме и проинструктирую перед прибытием в Волчье Логово. Вы точно поняли, что вам нужно будет делать?

— Безусловно, — ответил знакомый голос. — Ведь в моих руках судьба Германии.

— Не перестарайтесь, — холодно перебил его Борман. — Все будет зависеть от инструкций, которые я вам дам на аэродроме.

Он положил трубку. Несмотря на напускную суровость, Борман чувствовал огромное облегчение: ему вдруг впервые за все это время показалось, что затея удастся. О Господи, лишь бы это сработало!.. А не то через несколько дней он будет уже мертв! Следующий звонок был довольно рискованным: Борман связался по телефону с Отто Рейтером, начальником службы СС в Смоленске. Весь фокус в том, решил он, чтобы вытянуть из Рейтера побольше информации.

Ожидая, пока его соединят со Смоленском, Борман вычеркнул из списка коменданта Бергхофа и Куби.

— Говорит Борман, — заявил он, когда Рейтер подошел к телефону. — Я звоню по приказу фюрера. Вы командовали солдатами, которые дежурили возле самолета, когда фюрер совещался с фельдмаршалом фон Клюге?

— Да, рейхслейтер. Я лично все проверил, когда самолет стоял на земле. — В голосе Рейтера звучала гордость, граничившая с высокомерием.

Борман усмехнулся. Идиот, явно рассчитывает на повышение или даже на орден!

— Не случилось ли чего-нибудь… необычного, пока самолет стоял на земле? Может, кто-нибудь подходил к нему или забирался в салон?

— Рейхслейтер, что-то произошло? — Высокомерие Рейтера моментально сменилось беспокойством.

— Да… но вы не ответили на мой вопрос.

— Нет-нет, по-моему, ничего необычного не было, — слышался в трубке запинающийся голос Рейтера. — Я принял строжайшие меры предосторожности, уверяю вас! Когда генерал фон Тресков хотел пронести на борт самолета пакет, я лично осмотрел его содержимое. Генерал был недоволен. Но я знаю свои обязанности, рейхслейтер. В пакете было две бутылки коньяка. Я даже запомнил марку… «Курвуазье»… А больше никто не залезал в самолет, вплоть до отлета фюрера из Смоленска.

— Фон Тресков тут совершенно ни при чем, — вкрадчиво промурлыкал Борман. — Из портфеля фюрера исчезла карта… Но теперь я понимаю, что искать ее нужно здесь.

— Мой рассказ может подтвердить лейтенант Шлабрендорф, он заедет в Вольфшанце по пути в Берлин. Это адъютант фон Трескова.

Борман замер. Пожалуй, визит Шлабрендорфа следует отложить до того момента, как прибудет самолет из Зальцбурга…

Впоследствии получилось так, что адъютанта фон Трескова даже близко не подпустили к самолету, и он, желая скрыть свою неудачу, доложил шефу по возвращении в Берлин, что выкрал из-под сиденья невзорвавшуюся бомбу, разобрал ее в поезде на части и выбросил в окно.

Борман опять обратился к Рейтеру:

— Я не нуждаюсь ни в каких подтверждениях. Немедленно соедините меня с фельдмаршалом фон Клюге!

Когда фон Клюге взял трубку, Борман заявил, что фюреру, от чьих зорких глаз ничто никогда не ускользает, стало известно о нерадивости Отто Рейтера, проявленной им во время службы в Смоленске.

— Будьте любезны отправить его сегодня же на фронт, в дивизию СС. Таков приказ фюрера!

Фон Клюге, озадаченный и слегка раздосадованный тем, что Гитлер занимается такими пустяками, в глубине души был не очень-то удивлен. Фюрер, похоже, действительно замечал каждую мелочь, и фон Клюге тотчас исполнил распоряжение Бормана. Но до фронта Рейтер не добрался. В нескольких метрах от его машины разорвался советский снаряд, выпущенный из дальнобойного орудия, и Отто Рейтер скончался на месте. Когда это известие дошло до Бормана, он вычеркнул Рейтера из своего списка.

Затем Борман позвонил Райнеру Шульцу, начальнику особого карательного отряда СС, расквартированного тогда в Берлине. Разговор опять был короткий, однако на сей раз говорил в основном Борман:

— Вы здесь уже были однажды, Шульц… Мы с вами ездили на «кюбельвагене»… Местность должна быть вам знакома. Озерцо небольшое… вы должны сидеть, не высовываясь, пока они не затопят грузовики…

— Но это что-то из ряда вон выходящее, — осторожно заметил Шульц. — Убить двадцать человек…

— Один из которых, как я вам уже говорил, оказался шпионом! Мы не в состоянии определить, кто именно, а раз так, то надо убрать всех! Поймите, этот человек, кто бы он ни был, имеет доступ в Волчье Логово! Надеюсь, не нужно говорить, чтобы вы даже не думали приближаться к Секретной Зоне А? Как только выполните задание, возвращайтесь в Берлин. И необходимо сохранять все втайне! Таков приказ фюрера!

— Хайль Гитлер, рейхслейтер…

— И еще. Мы раскрыли нескольких членов подполья. Среди них оказался комендант Бергхофа, ни больше и ни меньше! После возвращения в Берлин вам следует вылететь в Берхтесгаден и разобраться с комендантом. Постарайтесь, чтобы это выглядело как несчастный случай. Понятно?

— Я немедленно начну приготовления к отъезду, рейхслейтер…

В ночь с тринадцатого на четырнадцатое марта Алоиз Фогель, командир отряда СС, охранявший Волчье Логово, безжалостно гонял своих людей по морозу, заставляя уничтожать следы авиакатастрофы. Мощные вращающиеся прожекторы, установленные на грузовиках, освещали поляну, и эсэсовцы смогли убрать все обломки самолета и останки человеческих тел.

Фогель, провозглашавший своим девизом тщательность и аккуратность, лично обнаружил хвост самолета, застрявший в ветвях могучей сосны. Чудом не поврежденную хвостовую часть самолета положили на кучу истерзанных человеческих тел. Страшный груз должны были перевозить на трех самосвалах. Лишь перед рассветом Фогель удовлетворенно решил, что его люди замели все следы.

— Теперь подложите мину и взорвите ее, — велел он одному из своих подчиненных, убедившись, что грузовики отъехали на безопасное расстояние и теперь едут по лесной дороге к озеру. Мину зарыли поглубже, чтобы взрыв был потише. Взрывом смело и покалечило еще несколько деревьев, но зато всякому, кто вздумал бы забрести в эту часть леса, стало ясно, почему тут так все разворочено.

— А теперь на озеро! — воскликнул Фогель, запрыгивая в последний грузовик.

Четырнадцатого марта к четырем часам утра Фогель и двадцать его подчиненных выполнили первую часть своего задания. Содержимое трех грузовиков — остатки «Кондора» и останки пассажиров — вывалили в снег на берегу заболоченного озера. Кучу облили бензином, подожгли, а затем обуглившиеся куски побросали обратно в кузов одного из самосвалов.

— Теперь нужно затопить грузовики, — сказал Фогель уставшим людям. — Чем скорее все сделаете, тем скорее вернемся в теплые постели…

Водитель первого грузовика завел мотор, затем на несколько секунд остановился и широко распахнул дверцу кабины. В свете фар над мутными водами озера клубился туман, а само озеро с виду напоминало болото, затянутое корочкой льда, под которым была вода вперемешку с грязью. Задание было не из приятных: разогнать грузовик, въехать на нем в озеро и успеть выпрыгнуть в самый последний момент. Несколько товарищей шофера стояли на берегу, готовые прийти ему на помощь. Глубоко вздохнув, шофер отпустил тормоз и двинулся вперед.

Стараясь выполнить задание как можно лучше — Фогель любил усердных исполнителей, — шофер замешкался и выскочил слишком поздно. Грузовик с ревом поехал дальше, а водитель, приземлившись, почувствовал под ногами липкую грязь: лед хрустнул и разбился, словно стекло. Двое парней схватили его за руки и вытащили на берег, сапоги водителя перепачкались илом. Стоявший на безопасном расстоянии Фогель глядел, как грузовик нырнул в воду: сперва в озере исчезли передние фары, потом задние… Машина ушла на дно.

— Давайте дальше! Поторапливайтесь!

Фогель махнул рукой, и второй самосвал ринулся вперед, въехал в озеро в нескольких метрах от первого. Второй водитель, видевший, что произошло с первым, выпрыгнул вовремя. Затем в трясине исчез и третий самосвал. О случившемся теперь напоминали только полыньи в озере, но стоял мороз, и вода тут же начала затягиваться льдом. Фогель подозвал к себе подчиненного.

— Я думаю, нам не помешает немного освежиться, — заявил он, доставая флягу с водкой, которой его предусмотрительно снабдил Борман.

Сбившись в кучу, эсэсовцы передавали по кругу флягу, как вдруг их ослепил яркий свет…

Незадолго до этого Райнер Шульц, командир карательного отряда из десяти человек, недавно вернувшийся с русского фронта, прибыл грузовым самолетом на аэродром неподалеку от Волчьего Логова. Пытаясь согреться, его люди сидели, тесно прижавшись друг к другу; рядом стояло пять мотоциклов с колясками, которые они загрузили в самолет в Берлине.

Борман лично велел начальнику аэродрома встречать отряд, который должен был приземлиться на рассвете. Подлетая, пилот должен был сообщить пароль: «Дракон». От начальника аэродрома совершенно ускользнул зловещий смысл этого слова.

— Они заменят нынешнюю охрану, — сказал Борман. — Через какое-то время людям надоедает заниматься одним и тем же. Я полагаю, не мне вам рассказывать, как важно, чтобы охранники всегда были начеку… Таков приказ фюрера! — добавил он в конце разговора.

Таков приказ фюрера! В который раз эти слова — а Борман произносил их монотонно, как автомат, — давали ему неограниченную власть, возможность править от имени Гитлера. Дошло до того, что ни одна живая душа во всей Германии не смела оспорить его приказ.

В половине четвертого утра грузовой самолет приземлился на летном поле, где на короткое время были включены прожекторы, и, проехав немного по посадочной полосе, остановился. Все шло как по маслу: Райнер Шульц всегда очень тщательно планировал операции. Сидя в коляске первого мотоцикла и держа на коленях свой «шмайсер», он увидел, что к самолету подали трап, и распорядился:

— Поехали! Я буду указывать вам дорогу.

Мотоколонна во главе с Шульцем выехала из самолета, даже не дожидаясь остановки пропеллеров, и направилась к открытым воротам. Повернув вправо от Вольфшанце, мотоциклисты съехали с шоссе на проселочную дорогу и углубились в лес.

Вслед за Шульцем ехали еще восемь парней: те, кто сидел в коляске, были вооружены автоматами и имели несколько запасных обойм. Фары первого мотоцикла, устремленные на пустынную просеку, освещали ряды сосен в клубах тумана.

Мотоциклы ехали на средней скорости, полностью положившись на волю своего вожака, обладавшего феноменальной топографической памятью. Стоило ему один раз проехать по какой-нибудь дороге, и он запоминал ее навсегда. Он, правда, взял для подстраховки подробную карту местности, но ни разу не заглянул в нее, ведя отряд по обледенелой ухабистой дороге, пролегавшей по заиндевевшему лесу. Проводником ему служил лишь свет фар…

— Стоп! Вылезайте! Дальше пойдем пешком…

И вновь Шульц повел отряд вперед, автомат болтался у него на плече. Солдаты погасили мотоциклетные фары. На шее у Шульца висел бинокль ночного видения, но он прекрасно ориентировался в темноте и спокойно шел по широкой просеке, бинокль был ему не нужен. Бесшумно продвигаясь вперед, Шульц вдыхал запах сырости и влажной хвои.

За его спиной шестеро солдат, выполняя приказ командира, разбились попарно и толкали вперед мотоциклы; коляски елозили по обледенелой дороге. Оружие лежало в коляске. В мрачном, окутанном туманом лесу время от времени слышался лишь треск льда, проламывавшегося под тяжестью колес мотоцикла. Кожаное пальто надежно защищало Шульца от холода, и он терпеливо ждал, пока его люди освободятся.

— Столкните мотоциклы на обочину, — приказал он. — Вы должны красться тихо, как мышки…

Отдав это распоряжение, он пошел вперед, взяв с собой всего одного человека. Озеро было уже близко. За поворотом Шульц остановился и поднес к глазам бинокль. Туман клубился над озером, словно пар. В этот момент подчиненный Алоиза Фогеля чиркнул спичкой, закуривая… по его желудку разливалось приятное тепло от только что проглоченной водки… Отряд Фогеля всего несколько минут назад отправил под лед, в водяное царство забвения, третий грузовик.

— Очень удобно, — шепотом сказал своему спутнику Шульц. — Они сбились в кучу. Расставьте мотоциклы по местам и ждите моих приказаний.

Три мотоцикла с коляской были поставлены чуть поодаль друг от друга, чтобы можно было с разных сторон осветить фарами отряд Фогеля. Развалившись в коляске, Шульц достал автомат и приготовился открыть огонь.

— Все готово, — доложил ему подчиненный.

— Начинайте! — велел Шульц.

Его подчиненные действовали удивительно слаженно. Одновременно вспыхнули фары всех мотоциклов, ослепив светом стоявших впереди людей. Лесную тишину прорезал убийственный треск автоматов.

Команда Шульца расправилась с людьми Фогеля так молниеносно, что те не успели схватиться за оружие. Они падали как подкошенные, нередко друг на друга, порой это выглядело гротескно. Меньше чем за минуту все было кончено. Шульц вставил в автомат новую обойму и медленно пошел вперед, его суровые серые глаза настороженно высматривали, не остался ли кто в живых.

Когда ему показалось, что один из лежавших дернулся, Шульц выпустил в груду тел половину обоймы. Случившееся не пробудило в его душе никаких чувств. Шульца даже не интересовало, кто из убитых шпион, о котором говорил Борман. Шульц просто выполнил приказ начальства, подобные санкции его отряд не раз применял по отношению к партизанам в России.

— Приступайте к следующей фазе операции, — велел он своему заместителю.

Шульц подождал, пока его ребята разденут эсэсовцев догола и аккуратно сложат в кучу их одежду и содержимое карманов. Когда это было сделано, он достал бензин, облил им вещи и поджег их.

В отблесках пламени Шульцу было видно, как его люди методично выполняли задание. Двое солдат брали убитого эсэсовца за руки и за ноги и, раскачав, забрасывали как можно дальше в озеро. Трупы исчезали под свежим льдом, уходя туда же, куда ушли затопленные грузовики.

Шульц бесстрастно взирал на эту жуткую картину. Он хорошо знал Мазурские озера. Трупы глубоко увязнут в вонючем иле, замерзнут и пролежат там до весны. Но и весной они не всплывут на поверхность. В Восточной Пруссии не бывает по-настоящему жарко. Тела будут покоиться в иле, пока не сгниют.

— Так, теперь киньте туда все остальное…

Двое парней аккуратно собрали на лопаты докрасна раскаленные угли, оставшиеся от костра, и побросали их в прорубь, образовавшуюся во льду при падении трупов. Раздалось шипенье, кверху взметнулись клубы пара. Убедившись, что все убрано, Шульц отдал следующий приказ:

— А сейчас возвращаемся на аэродром Вольфшанце. Оттуда полетим в Берлин. Поторапливайтесь, у меня назначена встреча…

— …с комендантом Бергхофа в Берхтесгадене, — мысленно добавил Шульц.

14 марта 1943 года. Почти через восемь часов рейхслейтер Борман вновь стоял на аэродроме Волчьего Логова и ждал, когда туда приземлится еще один «Кондор». Как и в прошлый раз, он был один, если не считать нового отряда эсэсовцев, который незадолго до этого прибыл из Мюнхена.

— Фюрера предупредили, что в предыдущий отряд СС Проник шпион, — сообщил Борман генерал-полковнику Йодлю. — Это проливает свет на некоторые таинственные события. Поэтому весь отряд перебросили на русский фронт, а вместо него прислали новый.

Некоторые таинственные события… Йодлю незачем было спрашивать, что имел в виду Борман. В последнее время высшее советское руководство неизменно упреждало все атаки немцев, словно кто-то информировал из Волчьего Логова Сталина о планах фюрера, едва лишь тот принимал какое-либо решение.

— Очень уж крутые меры, — только и сказал Йодль. — Из-за одного человека послать на смерть весь отряд…

— Другого выхода не было. Таков приказ фюрера, — нараспев произнес Борман.

«Кондор» остановился, проехав по посадочной полосе меж сигнальных огней, которые тут же были погашены. Борман подошел в темноте к самолету как раз в тот момент, когда дверь открылась, послышались мягкие шаги, и по трапу вприпрыжку сбежал один-единственный пассажир.

Обменявшись с ним парой фраз, Борман подвел его к шестиместному «мерседесу» с подножкой и мощными фарами. Рейхслейтер открыл переднюю дверцу, отдал честь и помог пассажиру сесть в автомобиль. Затем захлопнул дверцу и не стал больше терять ни минуты. Мотор работал, и едва Борман и пассажир уселись, водитель снял ногу с тормоза и помчался по направлению к Волчьему Логову. Перед «мерседесом» ехали на мотоциклах недавно прибывшие эсэсовцы, другой отряд замыкал процессию. Борман подал прилетевшему человеку карту, где были отмечены тропинки, по которым можно было ходить по заминированному лесу.

— Это если вам когда-нибудь захочется размять ноги…

По дороге Борман пространно объяснял что-то пассажиру, который молча кивал, глядя вдаль. Его бесстрастность поразила Бормана, и он впервые почувствовал, что события принимают неожиданный поворот. От шофера их отделяла стеклянная перегородка, так что шофер не слышал ни слова. Машина пронеслась через первый контрольно-пропускной пункт, потом через второй и остановилась у ворот Секретной Зоны А.

В «Охотничьем домике» гитлеровские генералы ждали, сосредоточенно разглядывая крупномасштабную карту России, расстеленную на столе. В просторной комнате царило напряжение, характерное для подобных ситуаций. Йодля раздражал тусклый свет, который вдобавок то и дело мигал. Однако он понимал, в чем причина. Борман успел объяснить присутствующим, что происходит.

— У нас неполадки с электричеством… наверное, техники оплошали, хотя возможность саботажа не исключена, и мы начали расследование. Но военный совет мы сможем провести, надо подключить запасной генератор.

Йодль начал описывать диспозицию немецких войск на Восточном фронте фельдмаршалу Вильгельму Кейтелю, мужчине с суровым лицом; за его вечной невозмутимостью скрывался вояка старой закалки, придерживающийся ортодоксальных взглядов. Иными словами, Кейтель, как и большинство генералов обеих враждующих сторон — за исключением Гудериана, Монтгомери и Макартура, — в жизни не придумал ничего оригинального. Он лишь делал то, что приказывал ему Гитлер.

— Приехал…

Кейтель первым услышал, что к зданию подкатила машина. Разговоры вмиг прекратились. Все взоры устремились на дверь. Напряжение возросло еще больше.

«Интересно, в каком он настроении? — нервно думал каждый. — Он ведь непредсказуемый…»

Только Йодль, который был поумнее всех остальных, подозревал, что непредсказуемость фюрера — это уловка, позволявшая сбивать окружающих с толку.

Дверь распахнулась.

В комнату вошел Адольф Гитлер, фюрер и главнокомандующий Вооруженными силами. Он был в военной шинели, которую даже за то короткое время, что Гитлер шел от машины до порога, успели облепить снежинки. А на фуражке красовался немецкий орел, сжимавший в когтях свастику.

Стоя на пороге, фюрер мрачно обозревал зал заседаний. Борман помог ему снять шинель и фуражку. Пресловутая челка упала на лоб, сверкающие глаза уставились на Кейтеля.

«О Господи, — подумал фельдмаршал, — он не в духе!»

Гитлер приблизился размашистым шагом к столу и принял свою излюбленную позу: заложил руки за спину и в полумраке склонился над картой. Целую минуту он не произносил ни слова. Борман замер, скрывая нервную дрожь. Потом Гитлер внезапно нарушил молчание:

— Доложите мне ситуацию… и поподробней!

Он пролаял эту команду с явным австрийским акцентом, от которого так и не сумел избавиться. Молча слушая доклад Йодля, фюрер глядел по-прежнему мрачно… впрочем, при таком тусклом освещении его фигура казалась всего лишь неподвижным силуэтом. Когда генерал отрапортовал, фюрер обвел глазами комнату.

И заявил резким тоном:

— Полет из Смоленска был крайне утомительным. Завтра в полдень всем явиться на совещание! Я сообщу вам подробности нашего нового безотлагательного наступления на Красную Армию…

Когда он выходил из комнаты, Борман попытался его проводить, но Гитлер отмахнулся от рейхслейтера. Борман не выдал своих чувств, хотя на самом деле был потрясен и раздосадован.

Чтобы объяснить эти невероятные события, случившиеся 14 марта 1943 года в Волчьем Логове, нам необходимо вернуться назад на четыре дня… а затем на пять лет, в 1938 год, в золотое времечко…

Глава 4

10 марта 1943 года. За стенами Бергхофа, примостившегося на вершине горы Оберзальцберг, на бывшей границе Германии и Австрии, метель намела сугробы… стоял мороз и жуткая, давящая тишина…

Однако в большом зале, в личных покоях Гитлера, было не так тихо. Там, в пустой комнате, увешанной зеркалами, разыгрывалась кошмарная сцена. Зеркала висели под разными углами, чтобы человек, лицедействовавший тут, мог оценить, какое он производит впечатление.

Одетый в военную шинель, в точности копировавшую шинель Гитлера, Хайнц Куби держал речь… перед самим собой, ибо другой аудитории у него не было. Визжа, вопя и стараясь, чтобы получилось еще громче, он яростно жестикулировал. Правая рука резко, выразительно взметнулась вперед. На лоб упала прядь темных волос.

— Я больше не намерен терпеть эту проклятую свинью Бенеша! — орал он. — Бенеш распинает Германию в Судетах. А я распну его!..

Маленькие усики злобно ощетинились, когда оратор угрожающе поднял кулаки. Взвинчивая себя, Куби, однако же, успевал внимательно изучать лица семерых Гитлеров, отражавшиеся в зеркалах. Он смотрел на свой профиль справа, слева, оглядывал свои плечи сзади…

В кинозале, расположенном в подвале Бергхофа, Куби часами изучал кинопленки, на которых Гитлер произносил речи и посещал различные мероприятия. Эти фильмы ему поставлял Мартин Борман.

Профессиональный актер, Куби подмечал все характерные жесты Гитлера, вплоть до того, как тот странно подергивал правым плечом, одновременно слегка опуская левое. От Куби не укрылось, что есть два разных Адольфа Гитлера. Один — скромный, застенчивый человек, который робко улыбался, разговаривал с собеседниками уважительно и был очень обаятелен. Другой же, тот, кого Куби сейчас изображал, обладал демонической энергией и гипнотизировал многотысячные толпы.

Кроме того, Куби часами слушал пластинки с записями голоса фюрера. Он проигрывал их еще и еще раз, пока не усвоил каждую интонацию. Теперь, озираясь в таинственном кольце зеркал, Куби принялся поднимать правую руку, одновременно вскидывая голову — этот хорошо знакомый жест фюрер делал, достигая в своей речи кульминационного момента.

Отражения завертелись, голос сорвался на маниакальный визг. Кошмар достиг своего апогея.

— Бенеш — кровавый убийца! Он по колено в крови наших немецких братьев и…

В зеркалах появилось еще одно отражение… лицо миловидной блондинки. Глядя на столько ее отражений, сразу становилось понятно, что хорошенькая головка не особенно отягчена мыслями. Пока фюрер торчал в Волчьем Логове, она безвылазно сидела в Бергхофе, и ей было скучно, скучно, СКУЧНО!

Она обожала танцы, а что касается чтения, то предпочитала то, что не требует большого умственного напряжения… скажем, журналы мод. Девушка помахала рукой. Куби нахмурился и оборвал речь. Зная, что он ненавидит, когда его перебивают — а Куби с Гитлером были похожи не только внешне, но и по характеру, — она умильно попросила:

— Хайнц, ну, хватит… Пошли в кроватку…

— Мой фюрер, а не Хайнц, — поправил он. — Сколько раз тебе говорить?!

— Мой фюрер, — покорно произнесла она, — пойдем в постель…

Хайнц все еще был во власти пережитого и, машинально сжав протянутую руку девушки, побрел за ней, словно сомнамбула, из зеркальной комнаты и дальше, вверх по лестнице… Ева Браун любила мужское внимание, а фюрер редко ее этим баловал. Было что-то потрясающе эротичное в том, что она забиралась в постель с его двойником. Кроме того, Куби на поверку оказался более выносливым любовником…

Адъютант из Бергхофа рассказал Мартину Борману о Хайнце Куби в октябре 1938 года, через несколько лет после того, как Германия поглотила Австрию. Сперва Борман хотел сфабриковать обвинение против Куби и арестовать его, чтобы тот навеки затерялся в каком-нибудь концлагере.

— Этот Хайнц Куби, — сообщил адъютант, — дает представление в маленьком ночном клубе в Зальцбурге. Он подражает фюреру… передразнивает его…

— В Зальцбурге? — Борман был еще больше шокирован вопиющим бесстыдством негодяя… оскорблять фюрера чуть ли не в его собственном доме?!

В тот же вечер адъютант привел Бормана в клуб, ютившийся на задворках Старого Города.

Сперва актеры варьете изображали безумную жизнь Берлина конца двадцатых годов. На сцене даже крутилась высокая девчонка с тощими ногами в черных чулках: ни дать ни взять Марлен Дитрих. Борман внимательно посмотрел, как она вытягивает правую ногу.

— Какая мерзость! — пробормотал он, глядя масляными глазками на зазывно подрагивающую ножку. Адъютант сделал вид, что не слышит. В Бергхофе все знали, что Мартин Борман не пропускает ни одной секретарши, а его жена постоянно беременна.

Однако несмотря на рассказы адъютанта, встреча с Хайнцом Куби ошеломила Бормана.

— Сходство просто поразительное, — шепнул он адъютанту. — А вы говорили, он издевается над фюрером…

— Но… он же вытворяет это на сцене!..

Адъютант растерялся и не мог подыскать нужных слов. Борман же потерял к нему интерес и, не отрываясь, следил за Куби, который начал показывать свой номер. Борман заметил, что немногочисленные зрители, сидевшие за неудобными, скученно стоявшими столиками, смущенно зашикали.

Хайнц Куби не передразнивал фюрера: он имитировал его, причем так точно, что в этом было нечто жутковатое. Если бы Борман не знал, кто стоит перед ним, окажись они в другой обстановке, начальник канцелярии ни на секунду не усомнился бы, что видит самого фюрера. Когда представление закончилось, Борман долго сидел, погруженный в свои мысли…

— Пошли наверх, повидаемся с ним! — наконец заявил он.

— И, разумеется, арестуем? Мы предъявим ему обвинение в…

— Не забывайте, приказы здесь отдаю я! — рявкнул Борман.

Его разговор с Куби, проходивший в тесной комнатушке, не просторнее двух телефонных будок, в конуре, провонявшей затхлой пудрой и жирным гримом, длился недолго. Куби родился в Линце, почти там же, где и Гитлер, и поэтому у него был поразительно похожий австрийский акцент.

— Родственники есть? — спросил Борман.

— Н-нет. — Куби дрожал от страха: он узнал нежданного гостя, который даже не дал себе труда представиться. — Мои родители погибли в автомобильной катастрофе, когда мне было…

— Сколько вам сейчас лет?

— Сорок семь…

Чудеса не кончались. Куби оказался всего на два года моложе фюрера. Директор клуба приоткрыл тонкую фанерную дверь и, не веря своим глазам, уставился на Бормана.

— Что-то не так? Мы всегда можем отменить выступление Куби…

— Оно уже отменено, — сказал ему толстый коротышка-нацист. — И если вам дорога жизнь, то запомните: вы никогда меня тут не видели. Хайнц Куби поедет с нами. Прочь с дороги!

— А он вернется? — спросил директор. — Ведь нужно готовить репертуар на следующую неделю…

— Вы его больше никогда не увидите.

Через неделю, когда Гитлер приехал в Бергхоф из Берлина, Борман улучил момент и заговорил с ним о случившемся. Было десять часов вечера. Фюрер съел на ужин спагетти, выпил чай с яблоками и уселся у большого камина, где потрескивало несколько поленьев.

Борман вкрадчиво произнес:

— Я постоянно ищу новые средства, чтобы защитить вас от нападения какого-нибудь безумца…

— Очень похвально, — благодушно кивнул Гитлер, не отводя глаз от пляшущих языков пламени. Ему, похоже, доставляло удовольствие уничтожение деревьев в огне.

— Недавно я обнаружил в Зальцбурге человека, который сможет защитить вас… ну, прямо как в романе. Вы позволите привести его сюда?

— Конечно, конечно, мой дорогой Борман…

Мартин Борман драматическим жестом распахнул дверь и ввел Хайнца Куби в форме фюрера… незадолго до этого Борман с удивлением выяснил, что у них один и тот же размер. На рукаве Куби красовалась повязка со свастикой. Гитлер медленно поднялся на ноги и уставился на вошедшего. Лицо его было бесстрастно.

— Что это? — спросил он, помолчав.

— Ваш двойник, мой фюрер, — торопливо выпалил Борман, чувствуя, что назревают крупные неприятности. — В тех случаях, когда вы не сможете показаться на людях, в случаях какой-нибудь опасности, мы будем выставлять вашего двойника…

Больше Борман не успел сказать ничего. По-прежнему глядя на Хайнца Куби, словно на больного какой-то страшной болезнью, Гитлер вынес свой приговор:

— У-бе-ри-те его! Чтобы я никогда больше ЭТО не видел. ВЫ СЛЫШИТЕ?!

В конце Гитлер сорвался на визг. Борман поспешно вытолкнул перепуганного Куби в другую комнату и побежал обратно, чтобы ублажить патрона. Войдя в гостиную, он увидел, что Гитлер расхаживает взад и вперед, заложив руки за спину: это был его характерный жест. Фюрер не дал Борману вымолвить ни слова.

— Где вы раскопали этого мерзкого шута? Надеюсь, его больше никто не видел? Слава Богу! Вы должны избавиться от него! Неужели вы считали, что я потерплю рядом своего двойника? Не хватало только, чтобы генерал фон Браухич приехал, увидел ЭТО СУЩЕСТВО и принял его за меня.

— У всех нас есть где-то двойник, мой фюрер…

— Нет, я ЕДИНСТВЕННЫЙ и НЕПОВТОРИМЫЙ!

Через десять минут Бормана осенило. Он не сомневался, что фюрер оценит его хитроумную идею.

— Есть большой плюс в том, чтобы держать его при себе… так сказать, про запас, в кладовке, на тот случай, если, предположим, вам необходимо тайно побывать в одном месте, а вы хотите, чтобы в это самое время вас видели в другом. Куби нам очень бы пригодился в борьбе с заговором Рема…

— Борман, вы правы! — Гитлер, обожавший всякие трюки, пришел в неописуемый восторг. — Только вот в какой кладовке мы будем держать «подставного фюрера»?

— Как в какой?! Здесь, в Бергхофе! — уверенно ответил Борман. — Я отведу ему пару комнат и лично прослежу за тем, чтобы он из них носу не показывал, когда вы или кто-либо посторонний будете в Бергхофе.

— Однако он ни при каких обстоятельствах не должен покидать Берхтесгаден! Я настаиваю на этом!

— Это я тоже гарантирую… Нам осталось только разобраться с адъютантом, который его обнаружил. Я предлагаю немедленно отправить его на Восток, в какое-нибудь посольство. На самую низшую должность…

— Превосходно! Он может торчать там, сколько угодно… пока не пожелтеет!

У Бормана с души камень свалился. Гроза миновала. Фюрер даже перестал называть Куби «это существо», а начал говорить «он». Конечно, Борман сожалел, что привез в Бергхоф проклятого актеришку, но поскольку Гитлер согласился, придется держать Куби, «так сказать, в кладовке».

В октябре 1938 года Борман даже не подозревал, какое огромное, общемировое значение приобретает этот незначительный эпизод, о котором Гитлер мгновенно позабыл: вновь усевшись у огня, он подозвал к себе вошедшую в комнату Еву Браун и начал произносить очередной бесконечный монолог о своей юности и о том, какие ужасные были тогда времена.

Глава 5

12 марта 1942 года. Пилот английского самолета «москито», одетый в форму немецкого полковника СС, пролетал над горой Оберзальцберг. Прямо перед собой он увидел несколько ослепительно сверкавших снежных вершин, взмыл вверх и пролетел буквально на волосок от них.

За весь долгий полет подполковник авиации Ян Линдсей ни разу не выбился из графика. Этим хмурым утром горы казались мрачными часовыми, сторожившими подступы к Бергхофу, убежищу фюрера. Линдсей описал на своем самолете, сделанном для уменьшения веса и увеличения скорости из дерева, широкий круг, ища, куда бы приземлиться.

Ян Линдсей сидел в тесной кабине, за спиной у него был парашют, из-за которого он не мог толком повернуться…

Вскоре внизу показалась цель: заваленные снегом крыши Бергхофа… Линдсей отчетливо видел следы автомобильных шин, кто-то совсем недавно ехал по горному «серпантину» на машине.

Ян Линдсей прилетел с Мальты, а туда добрался из Алжира на американском военно-транспортном самолете «дакота». Его курс лежал через Адриатику. Затем, немного пролетев над севером Италии, Линдсей повернул на северо-восток и понесся над Альпами.

До самой последней минуты начальство колебалось: стоит ли посылать его на такое задание? В дискуссию оказался втянут даже генерал Александер. Он захотел познакомиться с Линдсеем и позвал его в штаб союзных войск в Алжире.

Генерал небрежно кивнул в ответ на приветствие Линдсея и предложил ему сесть.

— Что за страсти тут разгорелись из-за вашей поездки к Гитлеру? — дружелюбно спросил он.

— А почему об этом знает так много народу? — возмущенно ответил вопросом на вопрос Линдсей. — Предполагалось, что о ней будут знать только два человека в Лондоне и один здесь. Он вылетел вместе со мной и должен был обеспечить мне связь…

— И вы решили поболтать об этом со мной?

Александер пощипал свои аккуратные усики и усмехнулся. До него уже доходили слухи о том, что для Яна Линдсея никто не указ. Встреча с заместителем главнокомандующего Объединенными Силами союзников явно не повергла английского летчика в священный трепет. Но Александеру это даже понравилось, и он внимательно присматривался к человеку, сидевшему по другую сторону незатейливого складного столика.

У двадцатишестилетнего Линдсея были пышные светлые волосы, орлиный нос, как у римских императоров, изображенных на античных монетах, волевой подбородок и решительно сжатые губы. Ростом он был пять футов девять дюймов, и от него исходило ощущение силы. Лицо Линдсея отличалось большой выразительностью, как у актеров. И действительно, до войны он играл в театре.

— Отнюдь! Меня, наоборот, беспокоит ЧУЖАЯ болтовня, — возразил Линдсей. И добавил, словно спохватившись. — Сэр…

— У меня тоже есть поводы для беспокойства, — медленно произнес Александер, откидываясь на спинку стула. — Например, как не дать поссориться Эйзенхауэру и Монтгомери. Или как разгромить немцев на севере Туниса… Ну и тому подобные пустяки. А Телфорд, ваш связной, рассказал мне о ваших планах по секрету. Я его буквально вынудил это сделать, заявив, что иначе мы не будем давать ему никакой информации, откажемся от сотрудничества.

— Значит, вы получили шифровку? — воскликнул Линдсей. «Черт, этот беспечный тип вообще на что-нибудь годится или нет?»

— Можете сами ознакомиться, Линдсей… — Александер, привстав, протянул ему листок бумаги. — Видите ли, я люблю быть в курсе ВСЕГО, что происходит во вверенных мне войсках.

Линдсей тут же изменил свое мнение о генерале. Глаза и голос Александера посуровели. Сев на место, он ждал, пока его гость переварит содержание расшифрованного послания.

— Текст специально составлен несколько туманно… я надеюсь, вы со мной согласитесь, — насмешливо молвил Александер. — И не волнуйтесь, кроме меня, в Африке никто не знает, что вы здесь. Желаю вам удачи, самоубийца. Вы что-то вроде Гесса наоборот, да?

Кружа на своем «москито» высоко над Оберзальцбергом, постепенно снижаясь и пытаясь разглядеть сквозь очки грозные опасности, которые могли поджидать его впереди, Линдсей вспомнил разговор с Александером… Что это там? Немецкий истребитель или очередная гора? Они, как грибы, внезапно вырастают из тумана… В довершение всех неприятностей нисходящий воздушный поток в любой момент может затянуть самолет в ущелье, и он, Линдсей, не успеет и глазом моргнуть.

Линдсей решил, что хватит испытывать судьбу, пора покидать уютную кабину. Глубоко вздохнув, он катапультировался. Когда его лицо обжег ледяной ветер, Линдсей мельком взглянул вниз и увидел далекий, заснеженный мир. Линдсею казалось, что он спускается на удивление медленно, прямо-таки плывет по воздуху, а ведь его предупреждали, что это опасный симптом! Это значит, что в следующую секунду он может потерять сознание… Линдсей вцепился в парашютное кольцо и дернул:.. Но — без толку! Он по-прежнему дрейфовал в пустоте. Его и об этом предупреждали, но все равно чувство было ужасающим.

Линдсей поднял глаза и увидел неизвестно откуда появившееся облако. О Господи! Не дай Бог начнется гроза… Парашютные лямки впивались ему в тело. «Облако» оказалось большим зонтиком раскрывшегося парашюта! Линдсей вновь вспомнил о цели своего «приезда»… следовательно, к нему возвращалось самообладание. Он опять поглядел вниз и увидел вдали Бергхоф.

Потом англичанин вдруг сообразил, что ветер несет его прямо на отвесные скалы. Он подтянул левые стропы и начал спускаться по диагонали, рассчитывая приземлиться довольно близко от Бергхофа. Затем на глаза ему попалось нечто, о чем он уже успел позабыть, — брошенный «москито».

Самолет стрелой летел в гору. Линдсей содрогнулся, физически ощущая, как самолет врезается в скалы, и обрывается последняя ниточка, связывавшая его, Линдсея, с миром, в который он теперь может никогда больше не вернуться. Бензобак взорвался, Линдсей увидел ослепительную вспышку, услышал вдалеке глухой удар… В долину посыпались обломки самолета.

И тут же Линдсея окутала мрачная тишина, полное безмолвие, как обычно бывает зимой в горах. Линдсей еще никогда не чувствовал себя таким одиноким.

Линдсей сосредоточился исключительно на управлении парашютом, стараясь держаться подальше от опасных отвесных скал, высившихся на севере и на юге.

— Интересно, фюрер сейчас в Бергхофе? — подумал он.

Линдсей очень на это надеялся, как и на то, что Гитлер припомнит их довоенную встречу в Берлинской канцелярии. Гитлеру тогда понравился юный англичанин, который свободно говорил по-немецки и симпатизировал идеалам нацистов. Они беседовали наедине целых четыре часа! Замерзшая, занесенная снегом земля была уже совсем близко… Судя по всему, Линдсей должен был приземлиться рядом с извилистым шоссе, которое вело к Бергхофу. Как сказал генерал Александер? «Гесс наоборот…»

В субботу, 10 мая 1941 года Рудольф Гесс, заместитель фюрера, полетел по своей инициативе в Шотландию, чтобы встретиться с герцогом Гамильтоном. Гесс явился в Великобританию с «миссией мира». 12 марта 1943 года Ян Линдсей, племянник герцога Дункейта и член существовавшего до войны Англо-Немецкого клуба, прилетел в Баварию. Тоже с «миссией мира».

Гесс наоборот?

Глава 6

— Отвезите меня в Бергхоф! Немедленно! Хайль Гитлер! — гаркнул Линдсей.

Он выбросил вперед правую руку, салютуя, как было принято у нацистов, и высокомерно поглядел на эсэсовского офицера, выпрыгнувшего из грузовика, который на всех парах примчался из Бергхофа. Четверо других эсэсовцев с автоматами выглянули из кузова и с любопытством воззрились на немецкий парашют, лежавший на склоне горы и трепетавший под порывами ветра.

Линдсей с удовлетворением отметил, что по званию он выше офицера, который машинально отдал ему честь и замер в нерешительности. Главное, как ты держишься в первые тридцать секунд после выхода на сцену. Это и многое другое англичанин усвоил еще до войны, когда работал в театре.

Он продолжил словесную атаку:

— Какого черта вы стоите, как истуканы? Я замерз! Говорю вам, отвезите меня в Бергхоф!

— Но почему вы не приземлились на аэродроме? — поинтересовался эсэсовский офицер. Он был стройный, с худым, вытянутым лицом и полными губами, которые больше подошли бы девушке.

— О Господи! — взорвался Линдсей. — Вы что, думаете, мое любимое занятие — прыгать в такую погоду с парашютом? Мотор отказал, понимаете? Проклятый болван…

Услышав вопрос офицера, Линдсей почувствовал облегчение. Значит, немцы не замечали «москито», пока тот не взорвался, ударившись о скалы. Через какое-то время солдаты, конечно, доберутся туда и опознают самолет, но Линдсей надеялся, что он тогда уже будет преодолевать другие препятствия, например, прорываться к фюреру, добиваясь аудиенции. Только бы он не ошибся, только бы это действительно оказался Бергхоф! Линдсей ждал главного вопроса и, наконец, дождался.

— Мое имя — Кранц, — сказал офицер. — Нас никто не известил о вашем прибытии. Так что позвольте поинтересоваться, кто вы и с какой целью явились сюда?

— Вас отправят на русский фронт, если вы еще продержите меня тут на морозе! — пригрозил Линдсей. — Коменданту было послано специальное уведомление о моем прибытии.

— Из Вольфшанце? — испытующе поглядел на Линдсея Кранц.

— Ну, конечно! Неужели проклятая система опять не сработала? А кто я такой — это мое дело! Что же касается цели моего приезда, то она строго засекречена, и я не собираюсь обсуждать ее в присутствии ваших людей, которые, кстати сказать, осточертели мне своим любопытством…

Кранц спохватился и загнал солдат обратно в кузов. И Линдсей понял, что выиграл первый раунд. Идиот… даже не потребовал у него документов!.. Хотя Линдсей, конечно бы, предъявил, если бы понадобилось. Однако противника важно морально подавить с самого начала… так актер, выходя на сцену, покоряет зрительный зал. А предъявление документов было бы уступкой Кранцу.

— Вы можете сесть рядом со мной в кабину, — предложил немец.

Немного проехав вниз по шоссе, они нашли место для разворота и двинулись обратно, преодолевая долгий подъем до Бергхофа. «Дворники» елозили по лобовому стеклу, очищая его от налипающего снега. Линдсей сидел, уставившись прямо перед собой, и не глядел на Кранца. Он был заинтригован.

Вольфшанце… Волчье Логово… Линдсей никогда не слышал о нем и мог поручиться, что название незнакомо высшему командованию союзников или разведывательным службам. Местоположение ставки фюрера, нервного центра военных операций, было для всех тайной за семью печатями.

При подъезде к Бергхофу находились контрольно-пропускные пункты; при виде грузовика шлагбаум сразу подняли… Да, у них тут с безопасностью не ахти…

— И почему, — подумалось Линдсею, — люди склонны считать врагов суперменами, а своих соотечественников — дебилами?

Он снял перчатки и подул на руки.

Краем глаза Линдсей заметил, что Кранц глядит на безымянный палец его руки, где красовалось кольцо со свастикой. Линдсей сказал себе, что настал психологически оправданный момент, пора заставить Кранца принять очередное решение, чтобы враги еще какое-то время не узнали кто он такой.

— Когда мы доедем, выделите мне приличную комнату, где бы я мог переодеться и приготовиться к встрече с фюрером. И чтобы там был сейф! Мне нужно положить туда секретные документы…

— Но фюрер в Вольфшанце, — возразил Кранц.

Линдсей мысленно чертыхнулся, заметив, что Кранц повернул голову, и в его тоне промелькнула настороженность. Да, это промах… теперь любое необдуманное слово может его выдать…

Линдсей ответил моментально, по-прежнему глядя прямо перед собой:

— Кранц! Соблюдайте осторожность… ведь с нами водитель… Надеюсь, вы не упустили из виду этот маленький пустячок?

— Не понимаю…

Настороженность сменилась растерянностью, и Линдсей опять почувствовал себя на коне. Он понизил голос и, не поворачиваясь к Кранцу, сурово прошептал:

— Его ОЖИДАЮТ… Вы же знаете, он никогда не предупреждает о своих намерениях… чтобы избежать покушения. Честное слово, Кранц, мне страшно представить его реакцию, если я поведаю ему о нашем разговоре…

— Вы можете во всем на меня рассчитывать.

Однако Линдсей не сдавался.

— Вы сейчас между дьяволом и Господом Богом, в которого никто из нас не верит. Вас ждет или Россия, или повышение по службе. Не забудьте, что мне нужна отдельная комната. Коменданту о моем приезде ни слова! И желательно, чтобы и вы со мной не болтали, пока я не отдохну.

За окном красовались знаменитые бескрайние просторы, столь поражавшие воображение людей, которые до войны посещали Бергхоф. В самом Бергхофе будет, конечно, крайне опасно… Но там хотя бы будет ТЕПЛО!.. Он промерз до костей, его измотали полет, бессонная ночь, а главное — что греха таить — ужасное нервное напряжение, в котором он пребывал с момента приземления на вражеской территории.

Осмотрев как следует дверную притолоку, Линдсей тихонько отворил дверь своей комнаты, находившейся во внутренних покоях здания. Похоже, сигнализации нет… Линдсей выглянул в коридор. Часовых тоже не было. Своим напором он напугал Кранца, и тот не стал принимать никаких мер.

Понятно, что долго так продолжаться не может, а значит, ему нужно поскорее изучить план здания, пока немцы не выяснили, кто он такой. Прикрыв за собой дверь, Линдсей, крадучись, пошел по натертому до блеска паркету. В конце коридора была лестница на первый этаж. Линдсей немного подождал.

Вокруг вроде бы ни души… вопреки всем его предположениям! Однако затем Линдсей услышал приглушенный голос… очень знакомый голос! Линдсей медленно двинулся вниз по лестнице, устланной ковровой дорожкой. Тяжелая деревянная дверь в холле была закрыта… но не совсем! Голос раздавался из-за двери.

Вблизи слова слышались более отчетливо, и озадаченный Линдсей опять замер. Кранц совершенно определенно заявил, что фюрер в Вольфшанце, и англичанин не сомневался в его искренности. Но тогда кто — КТО, скажите на милость? — разглагольствовал там, за дверью?!

В холле тоже оказалось пусто, тяжелая дверь была открыта всего на несколько дюймов… словно кто-то позабыл затворить ее поплотнее. Линдсей уже не сомневался, чей это голос. Лишь один человек в мире умел так напыщенно говорить по-немецки и метать такие громы и молнии… Линдсей осторожно дотронулся до ручки и очень медленно приоткрыл дверь еще на несколько дюймов. Зрелище его потрясло, он просто окаменел. Большие зеркала были расставлены по кругу. А внутри зеркального кольца стоял и жестикулировал Адольф Гитлер. Челка упала ему на лоб. Он репетировал речь и смотрелся в зеркала…

Линдсей глядел на него как завороженный. Потом наморщил высокий лоб: он всегда так делал, когда его охватывали сомнения. У него была феноменальная память на лица, обогащенная вдобавок актерским опытом. В образе шестерых Гитлеров, которых он видел сейчас в разных ракурсах, было что-то кошмарное и ирреальное. Не рискнув больше трогать дверь, Линдсей оставил ее приоткрытой и на цыпочках поднялся по лестнице. Однако в тот момент, когда он входил в комнату, в коридоре появилась девушка.

— Я Ева Браун. А вы кто?

Девушка пригладила белокурые волосы и в упор посмотрела на Линдсея. Ему показалось, что она не прочь пофлиртовать. Возвращаясь, Линдсей применил еще один актерский прием: стоя в дверях, повернулся, словно не входил в комнату, а ВЫХОДИЛ из нее.

«Девица не слишком умна, — решил Линдсей, — но что касается мужчин, то она их видит насквозь, это ей дано от природы».

— Я маг и чародей, — лукаво ответил он. — Я только что прилетел сюда, чтобы повидаться с фюрером.

— Он уехал в это жуткое место, в Волчье Логово. Пойдемте, вы составите мне компанию. — Девушка пошла по коридору в другую сторону от лестницы и, болтая без умолку, привела англичанина в уютно обставленную гостиную.

— Я умираю со скуки, когда он бывает в Растенбурге, — продолжала Ева Браун. — Садитесь на диван, рядом со мной. Я как раз сварила кофе. Настоящий кофе…

Растенбург? Растенбург в Восточной Пруссии. Неужели ему удалось выяснить, где находится ставка Гитлера? А тут, в Бергхофе, творится что-то странное. Кранц, конечно, может не знать о том, что фюрер в Бергхофе… однако Ева Браун, про которую ходили слухи, будто она любовница Гитлера, должна знать, где он?! Но тогда кто этот человек, выплясывавший внизу перед зеркалами? Линдсей терялся в догадках, а Ева принесла две чашки, поставила их на низенький столик и села рядом с англичанином на диван.

— Что-то я вас раньше не видела, маг и чародей, — сказала она, забавляясь нехитрой игрой, которую он ей предложил.

Линдсей интуитивно угадал, что ей по душе детские забавы. Ева любила развлекаться.

— Интересно, что вам сказал ваш хрустальный шарик? — прищурилась она. — Фюрер скоро приедет?

Линдсей не успел ответить. Дверь распахнулась, ударившись о стену. Комнату заполонили эсэсовцы со «шмайсерами». Их было семеро во главе с полковником в обычной форме. Кранц застыл на пороге.

— Извините нас, фройлен, — почтительно сказал полковник. — Но это очень подозрительный тип.

Затем полковник повернулся к Линдсею и произнес совсем другим тоном:

— Отвечайте сию минуту: кто вы такой? Я Мюллер, комендант Бергхофа. Нас никто не предупредил о вашем приезде…

Мюллер был гораздо опаснее Кранца. Линдсей медленно встал и внимательно оглядел с ног до головы прямого, как палка, сурового немца.

А потом ответил спокойно, почти небрежно:

— Вряд ли вы останетесь тут комендантом… Я прибыл со специальным поручением, которое касается лично фюрера, и никого больше.

Мюллер быстро сделал три шага вперед, схватил Линдсея за воротник и рванул его на себя. Под эсэсовским мундиром показалась форма английского летчика. Комендант подбоченился.

— Мне сразу показалось, что тут дело нечисто. Ладно, посидишь в камере… в качестве награды…

— Вас вот только кто вознаградит? Как только фюрер сюда приедет, он…

Взбешенный дерзостью Линдсея, эсэсовец поднял автомат и врезал ему прикладом по челюсти. Англичанин отлетел назад, ударился о стену и сполз на пол. Ева выбежала из комнаты. Линдсей утер кровь со рта. Он в последнюю секунду сумел увернуться, и эсэсовец лишь рассек ему губу.

— Я надеюсь, рана еще не заживет до приезда фюрера, и он ее увидит, — бесстрастно молвил Линдсей.

В глазах Мюллера промелькнула тревога.

Кранц нерешительно вошел в гостиную и пролепетал:

— У него в комнате сейф… Я дал ему ключ… Он говорил о каких-то секретных документах…

— Я подполковник авиации Ян Линдсей, — быстро проговорил англичанин. — Племянник герцога Дункейта. Я был знаком с фюрером до войны. Эти документы предназначены только для его глаз. Я угнал самолет и прилетел сюда из Алжира. Неужели вы считаете, что я задумал совершить самоубийство? Я был членом Англо-Немецкого клуба. Это все, что я намерен вам сообщить до встречи с фюрером. Если вы дорожите своей непыльной работенкой, тот лучше пошлите в Волчье Логово депешу и сообщите о моем прибытии. А пока что я хочу вернуться в мою комнату..

Его отвели туда и обыскали под наблюдением Мюллера. Однако ничего не нашли, кроме ключа от вмонтированного в стену сейфа и удостоверения подполковника ВВС. Мюллер внимательно изучил удостоверение и вернул его Линдсею, а ключ взвесил на ладони, словно не зная, как с ним поступить. Линдсей к тому времени уже оделся и принялся подстрекать Мюллера, тем самым подспудно побуждая его принять нужное решение:

— Ну, давайте! Что же вы? Откройте сейф! Вскройте пакет и ознакомьтесь с его содержимым! Но едва фюрер узнает, что вы видели эти бумаги, не пройдет и часа, как вас поведут на расстрел..

Линдсей верно угадал характер Мюллера и играл на его слабостях. Это была старая военная лошадь, которую, наконец, отпустили попастись на травку… Туповатый, лишенный воображения, он долго выслуживался и теперь надеялся получить армейскую пенсию. Эсэсовец — тот самый, что ударил Линдсея, — снова поднял автомат.

Мюллер рявкнул:

— Клаус! Приказания здесь отдаю я! Ты уже и так накинулся на арестованного без моего разрешения…

И Линдсей понял, что победил! Мюллер уже отмежевался от бесчинства Клауса… А значит, до приезда Гитлера комендант ни за что не откроет сейф!

Мюллер положил ключ в карман.

Линдсей снова обратился к нему:

— Если вы возьмете ключ, я должен буду безвылазно сидеть в комнате.

— Господи Боже мой! Почему?

— Да ради вашего же блага, тупица! Только так я смогу уверить фюрера, что никто не видел содержимого пакета… только если скажу, что я торчал тут все это время! А раз так, будьте любезны присылать мне сюда еду три раза в день… И чтобы пища была горячей! Я обычно завтракаю в…

Мюллер был сражен. Дождавшись, пока Линдсей закончил фразу, он и его подчиненные вышли из комнаты. Англичанин услышал, как кто-то запер дверь снаружи. Он вытер о брюки вспотевшие ладони. Так, теперь весь расчет на то, о чем он предусмотрительно не упоминал в перепалке с нацистами.

Комендант, переполошившись из-за его появления, срочно пошлет депешу в Волчье Логово, умоляя распорядиться: что же теперь делать. Когда известие дойдет до Растенбурга, фюрер, конечно, будет заинтригован. Линдсей поставил на карту буквально все, уповая на знаменитую феноменальную память Гитлера. Он надеялся, что фюрер припомнит встречу с юным пронацистски настроенным англичанином в довоенном Берлине.

Сидя на стуле и чувствуя, как наваливается усталость — сказалось все пережитое, — Линдсей вдруг понял, что у него есть еще один повод для беспокойства. Его пребывание в штаб-квартире Союзных войск в центральном Средиземноморье было очень кратким, а генерал Александер казался человеком весьма надежным…

Но ведь русские связаны со штаб-квартирой, а значит, сейчас жизненно важно одно: советские не должны узнать о его существовании! И тем более о том, какое у него задание!

Комендант Мюллер отложил до утра решение о том, сообщать ли в Волчье Логово о загадочном бергховском посетителе. Так что только около полудня тринадцатого марта он позвонил в ставку фюрера в Восточной Пруссии и попросил связать его с Гитлером. Как обычно, к телефону подошел Мартин Борман. Он потребовал, чтобы Мюллер доложил ему, в чем дело.

— Значит, вы считаете, что англичанин прилетел с миссией мира? — спросил через несколько минут Борман.

— Я ничего не могу утверждать, рейхслейтер, — поспешил обезопасить себя Мюллер. — Мне просто казалось, что вам следует знать о его появлении.

— Правильно казалось! Вы приняли верное решение, Мюллер. Я должен знать обо всем, что происходит, тогда я смогу информировать фюрера, если дело заслуживает его внимания. Стерегите Линдсея как следует! Хайль Гитлер!

Сидевший на переговорном пункте Волчьего Логова Борман повесил трубку и мигом принял решение. Фюрер встречался с фельдмаршалом фон Клюге под Смоленском. Нужно послать ему сообщение о приезде англичанина.

Борман сам составил шифровку. Необычайное событие таило в себе бесчисленное множество возможностей! Племянник герцога Дункейта! Вполне вероятно, что англичанин привез предложения о мире… и если он, Борман, не сразу сообщит фюреру о прилете Линдсея, фюрер никогда ему этого не простит.

Отправив сообщение в Смоленск, Борман рассказал удивительную новость Йодлю, а тот поделился ею с Кейтелем. Через несколько часов Вольфшанце бурлил от слухов, приезд англичанина стал основной темой разговоров.

Гитлер ответил почти сразу же. Он явно вспомнил довоенную встречу с англичанином и прекрасно представлял, о ком идет речь.

— Немедленно привезите подполковника авиации Линдсея в Вольфшанце. Я встречусь в ним через несколько часов после моего возвращения.

Фюрер уже летел в самолете, возвращаясь из Смоленска.

Глава 7

13 марта 1943 года. Почти весь тот год контрразведка, пятый отдел секретной службы размещался в двух усадьбах — «Превуде» и «Гленалмонде», на окраине Сент-Олбанского предместья. Двадцатидевятилетний Тим Уэлби работал в «Превуде».

Уэлби всегда казался старше своих лет. Спокойный, тихий, он пользовался симпатией у коллег. Они расслаблялись в его обществе, и даже скрытные люди поверяли ему свои тайны, особенно пропустив пару рюмок вечерком в местной пивной. Одевался Уэлби небрежно (что очень соответствовало его раскованным манерам): в спортивные брюки и старый твидовый пиджак с заплатками на локтях. Уэлби курил трубку, и это тоже внушало доверие.

Вечером тринадцатого числа Уэлби выходил с работы, намереваясь пойти в пивную. И вдруг к зданию подъехал дребезжащий «моррис майнор». За рулем сидел Морис Телфорд, сорокалетний мужчина с вытянутым лицом. Уэлби подошел к машине и даже при тусклом свете приборного щитка заметил, что Телфорд совершенно измотан. Заметил он и то, что мотор машины барахлит. А ведь Телфорд был первоклассным водителем!

— Вернулся из путешествия, приятель? — спросил Уэлби. — Давненько я тебя не видел…

— Еще бы! Я, как проклятый…

— Хочешь, пропустим по рюмочке? Тебе очень полезно перед сном.

— Я хочу только лечь в постель. — Телфорд замялся, борясь с искушением. Он очень долго летел из Алжира и был страшно взвинчен.

Уэлби терпеливо ждал, зажав в зубах трубку. Он никогда никого не понукал.

— Да, пожалуй, глоток спиртного мне не повредит. И чуть-чуть перекусить. Ты даже не поверишь, если я тебе расскажу, когда в последний раз ел…

— Молодчина! — Уэлби запрыгнул в машину и развалился на переднем сиденье рядом с Телфордом. — Я люблю выпивать в компании.

У Телфорда сложилось впечатление, что он осчастливил Уэлби, согласившись к нему присоединиться. Всю дорогу они молчали. Наконец Уэлби привел Телфорда в полупустой бар «Голова оленя» и указал на место в углу у стены, обшитой деревянными планками.

— Пойду принесу выпивку… здесь, по-моему, довольно уютно.

Телфорд уселся на табуретку. Уэлби поставил перед ним бокал. Телфорд удивленно вытаращил глаза.

— Что это?

— Двойной виски… к чему мелочиться? И закуси бутербродами… правда, тут у них только с сыром… Давай выпьем за то, чтобы тебе больше не пришлось мотаться за границу!

— А кто сказал, что я был за границей? — поднял брови Телфорд и залпом выпил полбокала.

— Да говорил кто-то, толком не припомню… Это что, важно?

— Да нет… — качаясь от усталости, Телфорд допил виски. И расслабившись, почувствовал приятное тепло. — Я летел всю дорогу до Северной Африки в этом чертовом холодильнике, бомбардировщике «либерейтор»… ни сидений, ничего… валяешься прямо на полу в спальном мешке. У меня все тело в синяках. А все из-за этого безумца Яна Линдсея, подполковника авиации… Надо же, отправился на встречу с фюрером, это кому сказать?!

— Звучит довольно глупо… Он что, не мог сам, без тебя справиться?

Уэлби говорил небрежно, словно поддерживая разговор исключительно из вежливости. Он подозвал бармена и заказал еще пару бокалов.

Телфорд запротестовал:

— Теперь моя очередь платить, слышишь?

— Ничего, еще заплатишь, приятель. Мы с тобой оба наклюкаемся… А что еще тут делать, в этой дыре?

— Понимаешь, я вообще-то его не совсем сопровождал, — пояснил Телфорд. — В штабе союзных войск подготовили секретное донесение и хотели, чтобы я доставил его, так сказать, прямо до дверей. Сегодня вечером я, как только вернулся, сразу завез его на Райдер-стрит, а потом приехал сюда. Я служил Линдсею прикрытием: когда в Алжир прилетают двое, это меньше привлекает внимание, чем появление кого-то одного…

Он осторожно пригубил виски, потом отпил еще глоток. Уэлби встал, снял пальто, достал трубку и, не раскуривая ее, пососал мундштук. Они немного помолчали, наслаждаясь теплом потрескивающего камина. Телфорд жадно проглотил бутерброды. Наевшись, напившись, оказавшись в тепле и уюте, он засыпал прямо на стуле.

— Ты, к-к-конечно, шут-т-тишь? — словно невзначай заметил Уэлби. — Ну… н-насчет того, что этот тип из ВВС полетел к Г-г-гитлеру?

Увы, Уэлби никак не удавалось избавиться от заикания. Одурманенный винными парами и усталостью, Телфорд все же припомнил, что люди, страдающие этим недостатком, заикаются особенно сильно, когда волнуются. Это показалось ему важным… существенным… Но через пару секунд он уже не мог вспомнить, что именно показалось ему важным. Затем припомнил последние слова Уэлби, возмутился и решительно произнес:

— Подполковник авиации Ян Линдсей отправился на Мальту, чтобы получить разрешение на полет в Германию… для встречи с Гитлером! Только не спрашивай меня, зачем ему приспичило с ним встречаться… Я и сам не знаю!

— Но все равно, как бы там ни было, ты, по-моему, ужасно рад, что вернулся домой. Так что давай выпьем на дорожку. Двойной виски каждому!

Телфорд подождал, пока бармен принесет еще два стакана и отойдет в сторону. Голова его вдруг ненадолго прояснилась… так бывает при алкогольном опьянении. В бар входили люди, поэтому он понизил голос. Уэлби склонился к нему, чтобы лучше слышать.

— Я не должен был тебе этого рассказывать, Тим. Я тебе доверяю, но одно слово — и меня вытурят… а может, и того хуже…

— Да, за разглашение служебной тайны, приятель…

Бестактность Уэлби поразила Телфорда.

— Но мы с тобой оба давали подписку, — продолжал Уэлби, — так что теперь оба повязаны. Ни один из нас не припомнит завтра ни слова, а раз так, то нам нечего опасаться…

— Здорово мы с тобой набрались, да? Ладно, пора по домам.

Уэлби подошел к бармену, чтобы расплатиться, а Телфорд осторожно выбрался из помещения и сел в машину. Хозяин заведения обратил внимание на то, что Уэлби совершенно трезв: Тим тщательно пересчитал деньги.

Через два дня Тим Уэлби отправился на двое суток в Лондон, на Рейдер-стрит, чтобы посоветоваться со своим начальником по поводу заграничного агента: Уэлби подозревал, что тот «гонит туфту», лишь бы оправдать свое существование. В десять часов вечера он шел один по Джермин-стрит.

Джермин-стрит хороша тем, что это идеально прямая улица. Никто не сможет незаметно пойти за тобой, особенно в десять вечера, да еще в военное время, когда на улицах так мало народу.

Незадолго до этого Уэлби очень коротко поговорил по телефону из автомата на станции метро «Пикадилли».

Он остановился, прикуривая, и незаметно оглянулся, сделав вид, что глазеет на витрину. Темный переулок был пуст.

Уэлби опять не спеша двинулся вперед, почти миновал вход в магазин… Но вдруг резко метнулся в сторону и исчез в дверном проеме. За секунду до этого он был на улице и — раз! — испарился. Иосиф Савицкий, невысокий, коренастый мужчина в темном пальто и мягкой фетровой шляпе, заговорил первым:

— Такие незапланированные встречи крайне опасны! Надеюсь, риск хотя бы оправдан?

— Успокойтесь. Или вы мне доверяете, или нет…

— Вы же видите, я пришел…

— Тогда слушайте!

Обычно застенчивый, Уэлби резко переменился. Он приосанился, в его тоне появились властные нотки. Без единой запинки Уэлби выпалил:

— Десятого марта подполковник авиации Ян Линдсей прилетел в штаб-квартиру союзных войск в Алжире. Оттуда он отправился один в Германию, чтобы встретиться с Гитлером…

— Вы уверены? — Мужчина, говоривший по-английски басом, с явным акцентом, был потрясен.

Уэлби произнес еще отрывистей:

— Я не имею обыкновения сообщать непроверенные сведения. И не спрашивайте о моем источнике. Он вполне надежен.

— Это ведь миссия мира, да? — Толстомордый коротышка скорее не спрашивал, а утверждал.

— Не играйте со мной в эти игры, — еще резче сказал Уэлби и посмотрел на светящуюся секундную стрелку на циферблате своих часов. — Я понятия не имею, зачем они прислали Линдсея. Лучше добавьте в своем донесении, что он племянник герцога Дункейта. Герцог был до войны одним из заправил Англо-Немецкого клуба. Я это знаю наверняка. Я ведь тоже туда был вхож. Ладно, мне пора. До свидания…

Савицкий не успел опомниться, а Уэлби уже вышел на улицу и, засунув руки в карманы пальто, побрел вперед. Дойдя до ближайшего перекрестка, он повернул за угол и торопливо пошел по улице герцога Йоркского по направлению к площади Сент-Джеймс. Если даже за ним и следили, теперь его преследователям нужно было бы проявить недюжинную расторопность, чтобы определить, куда он направляется. (А направлялся он на Райдер-стрит.) На всякий случай Уэлби обошел вокруг квартала.

Иосиф Савицкий притаился в темном дверном проеме. Они давно договорились, что он ждет пять минут и только потом выходит на улицу. Когда пять минут истекли, Савицкий опрометью помчался прочь. Он специально выбирал места, чтобы никто не мог незаметно «сесть ему на хвост». Лишь к полуночи он добрался до советского посольства.

Советский агент, официально занимавший пост торгового атташе, направился прямиком в свой кабинет, запер дверь, включил неяркую настольную лампу и достал из сейфа одноразовый шифровальный блокнот. Составляя депешу, он даже вспотел, хотя глубокой ночью в марте в его кабинете было совсем нежарко.

Удовлетворенный результатом — тут надо было действовать безошибочно, ведь сообщение предназначалось для таких ВЫСОКИХ сфер! — он приступил к шифровке краткого текста. Затем лично отнес его к радисту, дежурившему той ночью в подвале. Более того, Савицкий подождал, пока связной передаст донесение. Савицкий славился своей аккуратностью. Его шифровка была адресована Казаку — так по коду называли Сталина.

Глава 8

— Подполковник Линдсей, вы должны немедленно вылететь в Вольфшанце для встречи с фюрером. Хайль Гитлер!

Комендант Бергхофа Мюллер выкинул руку в нацистском приветствии, стоя напротив англичанина в комнате, где тот провел взаперти всю ночь. Поведение коменданта в корне изменилось. И куда только подевалась властность, с которой он разговаривал с нежданным гостем во время их первой встречи?! Теперь комендант вел себя почтительно.

— Я могу добраться туда самостоятельно, — ответил Линдсей с присущей ему дерзостью. — Дайте мне аэроплан. — Он встал и тоже вскинул руку вверх. — Хайль Гитлер!

— Только что прибыл один из личных пилотов фюрера, Бауэр. Он отвезет вас. Это большая честь…

— Да, конечно. — Линдсей, он как раз закончил завтрак, с любопытством поглядел на девушку в медицинском халате, которая вошла в комнату и явно ждала дальнейших указаний. Девушка была темноволосой и очень симпатичной. — А она мне тоже полагается… вместе с пилотом?

Комендант хрипло рассмеялся. Линдсей нашел к нему правильный подход. Комендант покачал головой.

— Она обработает рану на вашем лице. Пожалуйста, сядьте, чтобы ей было удобно. А мы тем временем… — Он достал из кармана брюк флягу и откупорил ее. — Глоток шнапса? Сейчас в Германии этого почти не достать…

— Благодарю…

Сидя в кожаном кресле, Линдсей сделал глоток, такой большой, что на лице Мюллера промелькнула тревога. Англичанин был очень позабавлен и не выпускал из рук флягу, пока девушка, присев возле подлокотника, не сняла лейкопластырь, которым накануне небрежно залепила ему разбитый подбородок. Марлевым тампоном, намоченным в каком-то дезинфицирующем средстве, она умело сняла корку, образовавшуюся на болячке. Фюрер не должен заметить следов плохого обращения на лице англичанина. Теперь с ним носились, как с важной особой… И так продолжалось до того столкновения, которое произошло в Вольфшанце.

Когда Линдсея привезли в «мерседесе» на аэродром, он увидел «Юнкерс-52», грузовой самолет. Это была вполне надежная машина, она могла за несколько часов достичь Восточной Пруссии. И это при том, что им предстояло пролететь над всем третьим рейхом прежде, чем они доберутся до пункта своего назначения!

Открыв дверцу машины и ступив на обледеневшую подножку, Линдсей нащупал за пазухой объемистый запечатанный пакет, который Мюллер разрешил ему взять из сейфа. Квалифицированный сапер, конечно, осмотрел пакет снаружи — Мюллер знал свое дело, — но содержимое так и осталось втайне.

— Бауэр? Я — Ян Линдсей. Стоит на вас взглянуть — и сразу понятно, что беспокоиться во время полета не о чем…

Линдсей протянул руку мужчине в шлеме летчика. Он вылез из самолета и твердой поступью направился к Линдсею. Когда они пожимали друг другу руки, лицо пилота расплылось в довольной улыбке. Англичанин точно знал, о чем сейчас думает пилот. «Еще один чертов англичашка!..» Ему, конечно, можно было сказать, что его пассажир — подполковник авиации, и значит, выше его по званию. И, разумеется, Бауэр был бы потрясен, узнав, что Линдсей лично знает фюрера. Но в воздухе все различия в общественном и социальном положении летчиков, за исключением их воинского звания, отходят на задний план, и людей разных национальностей связывают узы товарищества.

Бауэр был приятно удивлен панибратским обращением Линдсея. Не укрылось от него и то, что Линдсей не позабыл поблагодарить шофера за свой благополучный приезд на аэродром.

Комендант Мюллер извинился за то, что не может проводить англичанина.

— Тут все на мне одном, будь оно трижды проклято! — сказал Мюллер Линдсею в Бергхофе. — Я должен остаться здесь, а то вдруг этот гад Борман… — Он осекся, подмигнул Линдсею. — Вы ведь ничего не слышали, правда?

— Ну конечно! А вы что-то сказали?

— Счастливого полета, мягкой посадки!

Уже садясь на пассажирское сиденье «Юнкерса-52», Линдсей задал Бауэру вопрос, надеясь, что тот в благодушном настроении и ответит. Показав на свежие следы на снегу, оставленные тяжелым самолетом, он поинтересовался:

— Кто-то сегодня уже улетал?

— Ага, да еще тайком! — У Бауэра был разобиженный вид. — Эсэсовцы затолкнули меня в барак, но я все равно увидел «Кондор». Странно как-то все это…

— Странно?

— Да. Он был точь-в-точь как самолет фюрера. Те же опознавательные знаки. Прямо-таки близнец! И едва он сел, из Бергхофа примчался целый автомобильный эскорт.

— В этом тоже было что-то забавное?

Дружелюбного Бауэра подкупило то, что Линдсей совсем не важничал.

— Мне не удалось разглядеть, кто там сидел, — словоохотливо продолжал пилот, докуривая сигарету. — Занавески были задернуты. Но ведь фюрер сейчас в Вольфшанце! Вот что странно!

— По крайней мере, я надеюсь, что он там, — откликнулся Линдсей, предусмотрительно прекратив дальнейшие расспросы. — Мне, по идее, предстоит с ним встретиться.

— Тогда двигаемся!

Бауэр раздавил окурок каблуком сапога, и через несколько минут самолет взмыл в воздух. Он быстро набрал высоту и взял курс на северо-восток. Когда Линдсей обернулся и посмотрел назад сквозь очки — гора Оберзальцберг уже скрылась из виду.

— Комендант Мюллер! Вы должны отложить отъезд подполковника авиации Линдсея вплоть до дальнейших распоряжений, — пролаял Борман в телефонную трубку на переговорном пункте Волчьего Логова.

Ответ Мюллера прозвучал с убийственной ясностью:

— Рейхслейтер, боюсь, что он уже полчаса как вылетел… как вы и приказывали…

— О Господи! Отзовите его назад! Свяжитесь по рации с пилотом…

— Не могу, — сообщил Мюллер. — На аэродроме потеряли с ним связь. К северу от Зальцбурга разыгралась метель… да и горы мешают…

— Вы что, хотите сказать, вам не удастся связаться с самолетом вплоть до его приземления в Волчьем Логове? — воскликнул Борман.

— Вполне вероятно, что так, — с некоторым удовольствием подтвердил Мюллер.

— В таком случае, — немного спокойней произнес Борман, — соедините меня с полковником СС Ягером. Включите секретную связь.

Борман ждал, в голове его был полнейший сумбур. Он не спал уже сутки… фюрер погиб по пути из Смоленска… Местный отряд СС уничтожил все следы катастрофы, второй отряд, прибывший из Берлина — каратели под командованием Райнера Шульца, — уничтожил местных эсэсовцев, когда те завершили свою грязную работу.

Борман был так поглощен улаживанием всех этих дел, что напрочь позабыл про удивительное появление подполковника авиации Линдсея. Вскоре в Волчье Логово должен был прибыть подставной фюрер, Хайнц Куби. Ладно, с нежеланным английским гостем можно будет разобраться попозже! Сейчас надо решить судьбу несчастного Мюллера, единственного, кто знает в Бергхофе о существовании Хайнца Куби…

В трубке раздался уверенный голос:

— Полковник Ягер слушает. Вам что-то нужно?

Никакого уважения, даже не назвал его рейхслейтером!

Борман поджал губы: он терпеть не мог Ягера с его независимостью. Нужно будет приструнить этого мерзавца!

— Вы уверены, что нас не подслушивают? — требовательно спросил Борман.

— Ну, если только гестапо… — Казалось, Ягеру нет до этого абсолютно никакого дела.

— Полковник Ягер! Вы же командуете специальным подразделением СС, Ваффен-СС, отвечающим за безопасность в Бергхофе!

— Я не специалист по связи… — Теперь в голосе Ягера звучала смертная скука. — А что касается безопасности, то это просто издевательство. Здесь, в Бергхофе, мне неподвластен целый большой кусок территории…

— Давайте не будем сейчас об этом, — торопливо перебил его Борман. Он мигом стал гораздо сговорчивей. — Я вам звоню, чтобы предупредить о прибытии из Берлина лейтенанта СС Райнера Шульца. Я велел ему незамедлительно явиться к вам. Комендант ни в коем случае не должен узнать о его приезде…

— Ну, ладно…

Ягер положил трубку и выругался. Этот грубовато-прямодушный мужчина сорока лет, высокий, с хорошей фигурой, темными бровями, аккуратно подстриженными усами и волевым подбородком ненавидел свою нынешнюю должность. Он участвовал во всех крупных военных операциях, и Гитлер его так полюбил, что назначил командовать отрядом своих личных телохранителей.

Ваффен СС впоследствии покрыла себя позором, поскольку ее слили с менее привилегированными частями. Изначально же в Ваффен СС брали лучших солдат, это были отборные подразделения, аналогичные британской гвардии. Они подчинялись только фюреру и рейху, а не Гиммлеру. Внутри этих частей царила демократия, между солдатами и офицерами было на удивление мало различий. Ягер, стосковавшийся по более активной деятельности, был типичным офицером Ваффен СС.

— Шульц, вы-то зачем сюда приехали? — спросил Мюллер.

В его голосе чувствовалось раздражение.

Комендант сидел на переднем пассажирском сиденье «мерседеса», который лейтенант Шульц вел по извилистой дороге к знаменитому Орлиному Гнезду, примостившемуся на вершине горы Келштейн. По иронии судьбы Гитлер годами не посещал это чудо инженерного искусства, построенное до войны под руководством Мартина Бормана и обошедшееся казне в тридцать миллионов марок. Фюреру надоел «чайный домик в поднебесье», Гитлер жаловался на то, что у него там кружится голова. В опустевшее Орлиное Гнездо и направлялись сейчас двое мужчин.

— У нас возникли некоторые затруднения… — Бледный, костлявый Шульц умолк, потому что впереди показался еще один опасный поворот. Он говорил медленно, словно составлять фразы ему было так же непросто, как ворочать брикеты взрывчатки. — Но это такое щекотливое дело… Мы должны быть уверены, что наш разговор никто не подслушивает. Рейхслейтер сказал: «Таков приказ фюрера».

Мюллеру стало не по себе, он ничего не ответил.

Полковник Ягер, конечно же, наплевал на приказ Бормана — это было в его духе — и, позвонив коменданту, предупредил его, что Шульц едет в Бергхоф.

— …премиленький у нас посетитель. Ожившая маска смерти…

Доехав по обледенелому шоссе до горы Келштейн, они оставили машину у подножия и пошли пешком по подземному коридору. Мюллер нервничал все больше.

По-прежнему молча мужчины вошли в лифт, облицованный медью, и Шульц, глядя прямо перед собой, нажал на кнопку. Лифт начал четырехсотфутовый подъем по вертикальной шахте, прорубленной в твердой скале. Мюллер засунул палец за воротник и чуть оттянул его. Лифт остановился, двери открылись.

— А где охрана? — резко спросил Мюллер. — Хорошо, что я сюда попал… они совсем обленились! Придется принять дисциплинарные меры…

Шульц не ответил. Он прошел по галерее, которую украшали римские колонны, миновал огромный круглый зеркальный зал и оказался на открытой террасе. Заснеженный пол предательски поблескивал. Мюллер заметил, что Шульц твердым шагом приблизился к барьеру, ограждавшему террасу. Человеку среднего роста барьер был примерно по пояс. У этого парня нет нервов!

Не поворачиваясь к коменданту, Шульц уперся руками в перчатках о запорошенный снегом барьер и полюбовался сказочно красивым горным пейзажем. Внизу был обрыв, четырехсотфутовая пропасть… Мюллер подошел к нему, стараясь не смотреть вниз. Он, как и фюрер, не переносил высоты.

— Ладно, — резко сказал он, намереваясь положить конец происходящему абсурду, — теперь, когда вы меня сюда притащили, было бы хорошо…

— А все уже хорошо, — довольно промурлыкал Шульц и впервые взглянул на Мюллера. — Мы обнаружили в Бергхофе предателя…

Мюллер окаменел. В голове замелькали абсурдные мысли, одна другой страшнее. Он отвечал здесь за безопасность. Наверняка будет назначено официальное расследование… Мюллер взглянул вниз и содрогнулся: то ли при виде пропасти, то ли от ужасного известия, которое сообщил ему Шульц, Мюллер и сам толком не знал, от чего. Он оперся обеими руками о барьер, чтобы не упасть.

— А кто предатель? — с деланной небрежностью поинтересовался комендант.

— Предатель, которого мы обнаружили, вы…

Эти слова Шульц сопровождал неожиданным выпадом. Правой рукой он схватил Мюллера сзади за пояс шинели, а левой ударил пониже затылка. Эсэсовец бил со всей силы, он старался сбросить Мюллера вниз. Жертва поскользнулась на льду, и это довершило дело.

Комендант попробовал было ухватиться за барьер, но безрезультатно. Он нырнул в пустоту, как пловец ныряет с высоких мостков в пруд. В прозрачном горном воздухе зазвенел его душераздирающий крик. Шульц бесстрастно смотрел, как падающая фигурка становится все меньше, проваливаясь в пропасть глубиной в четыреста футов… Затем снова воцарилась мертвенная тишина.

Шульц спустился вниз на лифте и медленно пошел по подземному коридору к машине: изувеченный труп коменданта он обошел стороной. Шульц лишь отметил про себя, как нечто любопытное, что комендант упал на удивление далеко от подножия горы.

Райнер Шульц завел мотор и поехал в Бергхоф, чтобы доложить о «несчастном случае».

— Какая беда! — пробормотал Борман в ответ на рассказ Шульца. — Вы должны сразу же вернуться в Берлин. Передайте полковнику Ягеру, чтобы он временно принял на себя командование Бергхофом. Таков приказ фюрера!

Борман положил трубку, вынул блокнот и открыл его на той странице, где был составлен список самых неотложных дел. Взяв ручку, он вычеркнул из списка два слова в знак того, что еще одно задание успешно выполнено.

«Комендант Бергхофа…»

Вернувшись в Берлин, Райнер Шульц обнаружил, что ему велено немедленно собираться. Его отправили на ленинградский фронт. Через три дня после приезда туда Шульц был убит снарядом, который выпустили по немцам защитники города.

От Бергхофского аэродрома до Растенбурга, находящегося в Восточной Пруссии, примерно шестьсот миль, Бауэр пролетел над Чехословакией, Польшей и взял курс на Восточную Пруссию. В полете двое мужчин непринужденно болтали о «юнкерсах», и в их разговоре не чувствовалось ни малейшего напряжения. У них одно дело: летать.

Ближе к полудню четырнадцатого марта «Юнкерс-52» подлетел к Волчьему логову. Сидевший рядом с пилотом Линдсей пытался встряхнуться и заставить работать свой окаменевшие от холода мозги, готовясь к тяжелому испытанию — встрече с фюрером. Они кружили над снежной пустыней, которой не было конца. А вверху простиралась другая пустыня: низкий небесный свод. Грязно-серые облака грозились вот-вот высыпать на землю новую порцию снежных хлопьев. Линдсей внезапно вспомнил один разговор на Райдер-стрит, там, где зародился этот безумный план, который он теперь претворял в жизнь.

Линдсей не особенно жаловал полковника Дика Брауна, который инструктировал его. Сидя на дальнем конце стола и слушая отрывистую речь Брауна, он как раз думал о своей антипатии к нему.

— Если вы доберетесь до Германии…

— Когда я доберусь до Германии, — поправил его Линдсей.

— Ну, хорошо, когда… — неуверенно согласился Браун, словно это было маловероятно. — Перво-наперво вы должны выяснить, где находится ставка фюрера. Поскольку до войны вы симпатизировали нацистам — и тем более лично встречались с фюрером — вам, возможно, окажут теплый прием.

Браун протянул ему пачку сигарет.

— Угощайтесь, Линдсей.

Вид у него при этом был такой, словно он выполнял последнюю просьбу осужденного на казнь. Линдсей взял сигарету и прикурил от немецкой зажигалки, с которой не расставался.

Брауну, надеявшемуся, что летчик как-то отреагирует на его слова, Линдсей не ответил, и полковнику пришлось продолжать самому:

— КОГДА вы доберетесь до секретной ставки фюрера, следующим вашим заданием будет определить, кто разрабатывает военные операции: Гитлер или какой-то его мозговой центр, скажем, один из фельдмаршалов. Если верно второе, то кто он?

— Судя по некоторым вашим выражениям, это задание разрабатывалось в верхах, — заметил Линдсей.

— Откуда исходят данные директивы — строжайшая тайна. Вы добывайте нужную информацию. Я думаю, важнее всего выполнить вторую часть задания. После этого вы проберетесь в расположение союзных войск и сообщите нам о вашем присутствии через местного главнокомандующего. И мы переправим вас самолетом домой…

— Да, проще пареной репы.

— Право же, Линдсей, я надеюсь, что вы не будете легкомысленно относиться к своему заданию…

— Ради Бога, Браун! Может, вы хотите, чтобы я дрожал тут, как нож на тарелке?

— Я, между прочим, полковник…

— А я подполковник авиации…

— Что ж, это, пожалуй, сослужит вам хорошую службу… — Браун поспешил изменить тактику, осознав, что этот тип из ВВС может пожаловаться в такие высокие сферы, куда он даже не осмеливается заглядывать. — Они скорее всего ограничатся просто проверкой… так сказать, изучат вас под микроскопом. Секретные документы союзников будут для вас хорошим прикрытием…

— Насколько я понимаю, сведения ложные? — поинтересовался Линдсей, глядя на пакет, который Браун вытащил из ящика. — А вам не кажется, что немцы имеют кое-какую информацию о войсках генерала Александера?

— Позвольте мне нарисовать вам полную картину, — самодовольно произнес полковник. — Здесь… — Он ласково погладил пакет, — нынешний план битвы за Тунис, разработанный Александером. Так что не бойтесь, вы в безопасности.

— Ах, как вы меня обнадежили! — усмехнулся Линдсей. — Ну… насчет безопасности. Однако мне кажется, Александер не погладит меня по головке, если я отправлюсь на вражескую территорию с этим пакетом в кармане.

Браун прямо-таки засиял от радости.

— В этом-то вся и прелесть! — Он откинулся на спинку стула и пригладил костлявой рукой редкие волосенки. — Связавшись со своей штаб-квартирой в Тунисе, немцы получат подтверждение: им сообщат, что мы именно так и планировали провести сражение, когда вы вылетали в Германию. Но едва вы окажетесь в небесной синеве, Александер решит изменить диспозицию войск. Если нам повезет, то немцы поведут атаку, основываясь на документах из этого пакета… и потерпят фиаско.

— Значит, Александер…

— С огромным удовольствием с нами сотрудничает. Благодаря этому мы и получили его «добро» на операцию. Ловко мы, а?

— Да уж…

— Итак, давайте подытожим, — закончил Браун. — Вы выясните, где скрывается Адольф Гитлер, узнаете, сам он правит бал или нет, а если нет, то кто его любимый полководец. И не забудьте о мирных предложениях! Затем встретитесь с нашим связным — он будет вас ждать на всех парах в Швейцарию!

— Проще пареной репы, — сухо повторил Линдсей.

Почувствовав, что самолет начинает плавно снижаться, англичанин очнулся от воспоминаний и вернулся в настоящее. Они подлетали к Рангсдорфу, от этого аэродрома до Волчьего Логова было уже рукой подать.

«Интересно, — подумал, глядя вниз Линдсей, — где это, черт побери, находится?»

Внизу виднелось море сосен, на ветках лежал снег, такой густой, что хвои под ним почти не было видно… как и признаков человеческого жилья…

В наушниках раздался голос Бауэра:

— Еще пять минут — и будем на земле.

— Надеюсь, не тут? — мрачно пошутил Линдсей, держа микрофон прямо у рта.

Он услышал, как пилот в ответ хмыкнул.

— Радио работает… это вам не проклятые Баварские Альпы! Я связался с аэродромом, нам дают полосу, и мы готовимся к посадке.

Внезапно показался аэродром, устроенный на большой поляне, где не было ни одного строения. Это поразило Линдсея. А где башня диспетчера?

Приземлились они отлично. Линдсей как профессионал поставил немцу высший бал. Шасси стукнулось о землю, и самолет понесся по посадочной полосе.

Только когда они приземлились, Линдсей смог разглядеть здания. Их крыши были для маскировки затянуты сеткой, опутанной вьющимися растениями. А кое-где на крышах даже росли деревья. Неудивительно, что никто до сих пор не заметил с воздуха Волчье Логово.

Едва самолет остановился, Линдсей вылез из кабины. Он совершенно окоченел и буквально примерз к креслу. Линдсей волновался, как девушка в первую брачную ночь.

Он поблагодарил Бауэра, искренне, сердечно пожал ему руку и поздравил с прекрасным полетом. Немец пренебрежительно передернул плечами, но Линдсей понимал, что Бауэр доволен похвалой.

— Ладно, еще увидимся, — ухмыльнулся Бауэр. — Как насчет того, чтобы когда-нибудь слетать на русский фронт?

— Когда-нибудь слетаем…

Внимание Линдсея приковал большой «мерседес», который вылез чуть ли не на середину летного поля. Высокий офицер приятной наружности приветствовал англичанина, вскинув вверх правую руку.

— Подполковник авиации Линдсей? Я — Гюнше, адъютант фюрера. Мне приказано немедленно отвезти вас туда, где вы встретитесь с фюрером, который только что прибыл с Восточного фронта. Хайль Гитлер!

О моем приезде здесь уже известно, моментально понял Линдсей. Он заметил, что все люди на замаскированном аэродроме побросали свою работу и уставились на него. Вот, например, офицер «Люфтваффе», осматривающий «Кондор»… Уж не тот ли это самолет, на котором фюрер прилетел с Восточного фронта? Копия такого же самолета взлетела, как уверял Бауэр, с аэродрома около Бергхофа. Механик с тряпкой в руке тоже оторвался от работы и пялился на него… А из маленькой башни диспетчера кто-то даже глазел на него в бинокль! Да, его тут встречают как кинозвезду!

— Благодарю вас, Гюнше. Вы не возражаете, если я поеду спереди. А то восседая сзади в гордом одиночестве, я буду себя чувствовать прямо-таки королем!

— Ну, конечно, подполковник! — Гюнше захлопнул заднюю дверцу и усадил его на переднее сиденье.

— Знаете, — продолжал он, сев за руль и заведя мотор, — фюрер тоже всегда сидит рядом с водителем… Куда бы он ни поехал. Он очень близок к народу. Так же, как и вы… если, конечно, мне будет позволено так сказать.

Линдсей подумал, что его страхи совершенно не подтверждаются. Он сходу завязывал тут дружбу с первым встречным. Полковнику Дику Брауну с Райдер-стрит до него, разумеется, далеко.

Умело ведя машину по дороге, вдоль которой стеной росли густые, мрачные сосны, адъютант продолжал говорить, сообщая Линдсею интересную информацию.

— Сейчас у нас много суеты: все носятся туда-сюда, людей поднимают по тревоге…

— Надеюсь, ничего серьезного не случилось? — спросил Линдсей.

— Нет, вообще-то нет. Просто вчера был сильный взрыв.

Словно бомба взорвалась. Но потом мы поняли, что все нормально… просто лиса подорвалась на мине. Однако я подозреваю, что там была не одна, а две или три лисицы, ведь взрыв получился ужасно громкий… Подполковник, вы, пожалуйста, никуда не ходите без провожатого. Волчье Логовокругом заминировано. А вот и первый пропускной пункт!

Не беспокойтесь… при подъезде к Волчьему Логову будет еще два таких КПП…

Ян Линдсей не беспокоился. Он онемел от ужаса.

Глава 9

Адъютант по фамилии Гюнше провел Линдсея через три контрольно-пропускных пункта. Перед тем, как сесть в «мерседес», англичанин снял летную куртку и остался в форме королевских ВВС. Он был заинтригован, увидев, что солдаты на пропускном пункте не проявляют к нему враждебности, а глазеют даже с любопытством. Он также заметил, что хотя Гюнше все знали в лицо, он тем не менее тоже предъявлял пропуск с фотографией.

— Охрана здесь что надо, — сказал Линдсей, когда немец после третьей проверки вновь завел машину.

— Даже Кейтель и Йодль вынуждены показывать свои спецпропуска, — откликнулся Гюнше. — Единственное исключение составляет сам фюрер…

Дорога с аэродрома оказалась довольно унылой: с обеих сторон ее обступал сосновый бор, от которого исходили влажные испарения — началась оттепель. Меж деревьев змеился туман; казалось, за стволами притаилась целая армия призраков, и Линдсей еще острее почувствовал гнетущую тяжесть одиночества. Добравшись до Волчьего Логова, Линдсей был поражен примитивной бедностью окружающего.

Въехав на территорию, огороженную колючей проволокой, машина очутилась среди одноэтажных домиков, которые, похоже, были построены за одну ночь. Это напомнило Линдсею временный армейский лагерь. В Волчьем Логове явно обращали серьезное внимание на маскировку.

Как и на Рангсдорфском аэродроме, крыши домов были искусно скрыты под маскировочной сеткой и плющом. Стены разрисованы коричневой и зеленой краской. Гюнше повернулся к Линдсею и указал ему на здание, к которому они в тот момент подъезжали…

— Это «Охотничий домик». Все военные советы проводятся либо тут, либо в бункере фюрера. Вон в том доме обитает фельдмаршал Кейтель, а в том — Йодль. Борман живет на отшибе. А вот и он. Легок на помине…

Низенький, тучный человек в нацистской форме вышел из дверей «Охотничьего домика» и почтительно посторонился. Вслед за ним появился кто-то другой, он был одет точно так же, как и Борман. Линдсей на секунду замер, но усилием воли заставил себя расслабиться. Коротышка встал возле своего хозяина, и Линдсей с удивлением отметил про себя, что Борман едва доходит Гитлеру до плеча.

Борман увидел Линдсея и что-то сказал фюреру, указывая на англичанина, который подходил к нему вместе с Гюнше.

— Он объясняет ему, кто я, — подумал Линдсей. — Странно!

И тут же, подражая адъютанту, вскинул вверх правую руку и безмолвно застыл. Они с Гюнше сделали это одновременно.

— Хайль Гитлер!

Фюрер мрачно кивнул. Но потом его лицо вдруг преобразилось. Линдсей как опытный актер смог оценить это по достоинству.

Суровость Гитлера вмиг исчезла, он протянул Линдсею руку и сердечно с ним поздоровался. Его улыбка был обворожительной, не аффектированной или снисходительной, а искренне дружелюбной. И говорил Гитлер с Линдсеем, словно со старым другом, к которому питал самые добрые чувства.

— Прошу пожаловать в мое скромное жилище, герр подполковник. Я заранее предвкушаю нашу долгую, приятную беседу. Перед войной вы были одним из немногих англичан, кто действительно понимал мои намерения. А теперь, пожалуйста, извините меня. Я очень утомился и хочу отдохнуть.

Когда фюрер удалился, а из «Охотничьего домика» вышли двое его подчиненных в военной форме, Гюнше произнес, почти не разжимая губ:

— Первый — это фельдмаршал Кейтель. Он всегда держится очень официально. А за ним идет генерал-полковник Альфред Йодль.

Кейтель, высокий, крепко обитый мужчина с аккуратными усиками, шествовал, высоко подняв голову. Проходя мимо Линдсея, он на секунду задержался и сказал властно и высокомерно:

— Насколько я понимаю, вы англичанин, прилетевший из Бергхофа? Будьте готовы к тому, что фюрер в любой момент удостоит вас краткой аудиенции.

Заявив это тоном, не допускающим никаких возражений, Кейтель тут же отошел от Линдсея.

Генерал-полковник Йодль оказался совсем другого склада. Фуражка у него была надета набекрень, а в глазах мелькали насмешливые искорки. Он остановился и ехидно осмотрел Линдсея с головы до ног. Длиннолицый, гладко выбритый Йодль говорил решительно, но вежливо.

— Кто, по-вашему, выиграет войну?

— Сейчас это одному Богу известно…

— Жаль, что вы не привезли его с собой… мы бы у него поспрошали, — усмехнулся Йодль и обратился к Гюнше. — Сегодняшний совет прошел впустую. Представьте себе: отказал генератор! Было так темно, прямо как ночью.

Йодль повернулся обратно к Линдсею и вновь удивил его своим вопросом:

— У вас тут в пакете что-то интересное? Вы так прижимаете его к груди, словно оберегаете драгоценности английской короны!

— Это план сражения на севере Африки, разработанный союзниками.

— Зайдите ко мне через два часа! Вам еще никто не назначил встречи? Даже фюрер? Удивительно… совсем не в его духе. А вот Господа Бога стоило привезти с собой.

Линдсея обуревали противоречивые впечатления. Перед глазами стояла мимолетная встреча с Гитлером. Вспоминая их пространную беседу перед войной, он не мог избавиться от странного ощущения: казалось, фюрер переигрывал, изображая сам себя… такого, каким он был раньше…

Йодль отошел от Линдсея, на его лице застыла цинично-брезгливая гримаса. Линдсей посмотрел ему вслед, стараясь определить, где же его дом, и тут вдруг Гюнше сказал:

— А ведь он первый заметил пакет. Я ждал, что фюрер задаст вам тот же самый вопрос, но… О, да тут есть еще одна особа! Надеюсь, она вам понравится…

Стройная темноволосая девушка с великолепной фигурой вышла из «Охотничьего домика» и медленно направилась к ним, словно выгадывая время, чтобы получше рассмотреть Линдсея. Она взмахнула правой рукой, с другой стороны под мышкой у нее был блокнот.

— Это Криста Лундт, старшая секретарша фюрера, — прошептал Гюнше. — Она уже спрашивала о вас. По-моему, вы ее заинтриговали.

Он вздохнул и добавил:

— Как же вам повезло!

Они сидели друг против друга в столовой. Криста Лундт с первой же минуты ошеломила Яна Линдсея. Отпив глоток кофе, она спросила его:

— Вы что, действительно пронацистски настроены, подполковник?

Вопрос был задан на отличном английском! До этого они говорили по-немецки. Когда Гюнше представил его Кристе, она удивила его приглашением сходить вместе с ней в столовую. Теперь они сидели там одни, если не считать официанта за стойкой. Однако он был далеко и не мог их подслушать.

— До войны я был членом Англо-Немецкого клуба, — ответил Линдсей и умолк, с равнодушным видом попивая кофе и не поддерживая разговор.

Внимательно посмотрев на секретаршу, он отметил про себя, что у нее прямой нос, решительный подбородок и большие, выразительные голубые глаза. В мозгу прозвонил тревожный звоночек. Линдсей насторожился, хотя внешне это никак не проявилось.

— Но, как говорится, это дела давно минувших дней, — продолжала она на его родном языке. — С тех пор столько воды утекло…

— А позвольте поинтересоваться, где вы так прекрасно выучили английский? — спросил он.

«Он перевел разговор на другую тему». — Криста томно улыбнулась, и улыбка озарила ее лицо отблесками тайного пламени. — Когда мне было восемнадцать, я жила в одной чудесной семье в Гилфорде, это в Миддлсексе…

— Нет, Гилфорд в Суррее, — быстро поправил ее Линдсей.

— Значит, вы действительно англичанин, а не немец, выдающий себя за англичанина.

— Но зачем, скажите на милость, мне за кого-то себя выдавать?

Криста еще раз улыбнулась. Линдсей напомнил ей, что нужно быть начеку. Ее улыбка способна погубить мужчину. И вдобавок у нее даже был готов вполне правдоподобный ответ на его последний вопрос!

— Потому что вы так прекрасно говорите по-немецки, и… не сочтите за дерзость, но у вас такие светлые волосы… совершенно арийская внешность!

— Вид представителя высшей расы?

Линдсей действовал, как его учили: вел разговор, одновременно думая о нескольких вещах, словно часть его мозга была переключена на другой канал. Он думал о том, что эта явно незаурядная, миловидная девушка допрашивает его, причем с пристрастием. Интересно, это ей Борман велел? Хотя вроде бы нет, не похоже. Линдсей и сам не понимал, почему. Он был глубоко озадачен.

— Да, вы были достойным членом Англо-Немецкого клуба, — продолжала Криста, пристально глядя ему в глаза. — В вас есть что-то странное, подполковник… И перед тем, как вы приехали сюда, в эту глушь, здесь тоже происходили очень странные события.

— Какие события?

Линдсей говорил безразлично, якобы только для того, чтобы поддержать разговор, но у него возникло неприятное ощущение, будто Кристу Лундт ему не провести… У нее были маленькие красивые ручки. Каждое движение дышало изяществом. Голос звучал нежно и успокаивающе. Криста говорила шепотом, хотя человек за стойкой отошел еще дальше и был поглощен чтением газеты.

— Ну, во-первых, вчера был очень громкий взрыв… Мы как раз ожидали приезда фюрера из России. Нам сказали, что несколько лисиц забрело на минное поле. Такое и раньше случалось, но этот взрыв был слишком громкий, и мне показалось — а у меня хороший слух, — что он донесся откуда-то сверху. После этого нам объявили, что самолет фюрера задерживается.

— Думаю, все это не имеет особого значения, — заметил Линдсей.

— Потом во второй половине дня возле аэродрома началась какая-то кипучая деятельность. Я уверена, что слышала, как в лес въезжало несколько машин. А сегодняшний день? Фюрер является, как обычно, на дневное совещание, и… оно заканчивается, едва успев начаться. Что-то стряслось с генератором. Мы почти все время сидели без света. Стояла такая тьма, что мы с трудом могли разглядеть друг друга в «Охотничьем домике».

— Ну, электричество иногда барахлит… Сейчас война, не забывайте…

— Я не дурочка, подполковник.

— Я не люблю держаться официально. Зовите меня Яном. А мне можно называть вас Кристой?

— Хорошо, Ян, но только когда мы одни. На людях я буду для вас фройлен Лундт. Мартин Борман десять раз пытался затащить меня в постель. Почти не одна секретарша ему не отказывала. Лучше вам его не сердить. Он самый опасный человек в Волчьем Логове. И он заведует здесь всем на свете, включая электричество…

— Он единственный, кто умеет обращаться с динамо-машиной?

— Нет, почему? Кейтель и Йодль тоже разбираются в технике и всюду суют свой нос. Они, как и все мы, чертовски скучают в этой проклятой дыре. — Криста опять посмотрела на него в упор. — Вдобавок тут царит такая шпиономания! Фюрер уверен, что в Волчьем Логове есть советский шпион..

Неожиданно лицо Кристы потускнело.

— А вот и Борман. Он хочет поговорить с вами. Я пойду…

Линдсей лежал на своей койке, подложив руки под голову и уставившись невидящим взором в потолок. Борман привел его в отдельный домик, маленькую хибарку, расположенную в зоне номер два, в той части городка, где обитали Кейтель и Йодль. Их жилища были не роскошней примитивного строения, в которое поместили англичанина.

Убогая обстановка поразила его, живо напомнив описание лагерей для военнопленных. Но сейчас Линдсей дословно припомнил свой разговор с Кристой Лундт. Можно ли ей доверять?

Во-первых, она утверждает, будто взрыв произошел в НЕБЕ. Во-вторых, очень странно, что военный совет проводился почти впотьмах. И, в-третьих, в его мимолетной встрече с Гитлером было что-то нереальное… Но затем Линдсей вспомнил, как Криста сказала про советского шпиона, пробравшегося в Волчье Логово. Это напрочь лишало все ее рассказы правдоподобия…

Какая-то фигура, закутанная до бровей, прошла через дальний контрольно-пропускной пункт и скрылась в окутанном туманом лесу. Человек шел пешком, легкой, почти женской походкой, бесшумно ступая по хрусткому снегу.

Вдалеке раздался звук, похожий на выстрел. Призрачная фигура даже не остановилась. С дерева с треском отломалась обледеневшая ветка. Такое случалось частенько. Таинственная фигура уверенно продвигалась по тропинке в поле. Примерно в полукилометре от КПП она остановилась в перелеске и нагнулась к земле.

Радиопередатчик был спрятан в месте, с виду напоминавшем звериную нору: он лежал под сугробом среди поваленных деревьев, которых здесь было хоть отбавляй. Достав из кармана блокнот, загадочная особа раскрыла его на нужной странице — там, где было заранее приготовлено зашифрованное донесение.

Чувствительные пальцы начали выстукивать «морзянку», предварительно вытянув телескопическую антенну мощной рации. Незнакомец действовал, не торопясь. Послав сообщение, он положил все обратно на место. Потом, дотянувшись до ветки, стряхнул с нее снег, чтобы замести все следы возле «норы».

Затем этот человек не спеша направился обратно на контрольно-пропускной пункт. В Волчьем Логове многие любили прогуляться по лесу, чтобы хоть ненадолго вырваться из замкнутого, затхлого мирка…

Через полчаса Ян Линдсей надел военную шинель, которую ему одолжил Гюнше, и вышел из домика размять ноги. Уже смеркалось. На Волчье Логово тоже опустился туман, и грязно-серая пелена застилала видимость. Вдруг перед ним возник неясный силуэт человека, который как следует закутался от холода.

Проходя к своему домику, фельдмаршал Кейтель устало в знак приветствия поднял маршальский жезл. Они с Линдсеем не перекинулись ни словом. В такой вечер никому не хотелось разговаривать…