Воин Древнего мира

Глава 1 БРАЧНАЯ КОМНАТА

Прошло несколько часов в тех пор, как Кхай видел Анулепа. Он провел это время в одиночестве в отведенной ему келье, расположенной на три или четыре этажа выше уровня земли, где находились храмы и основные жилые помещения. Кхай был на грани помешательства и прилагал невероятные усилия, чтобы не сойти с ума, но у него в памяти все время всплывали жуткие события, полностью разрушившие его мир. Однако ужасные сцены потеряли четкость – они казались странно расплывчатыми. Чем сильнее Кхай пытался на них сконцентрироваться, тем более туманными они становились. Память стирает или затеняет то, о чем человек не может думать. С другой стороны, инструкции Анулепа – почти гипнотические приказы, отданные ровным монотонным голосом перед тем, как визирь покинул тускло освещенную келью, – остались в памяти кристально ясными. Разум Кхайя был изранен, но мальчик не сошел с ума.

Что касается его физического состояния, то с момента испытания на вершине пирамиды Кхай не ел и смог лишь немного поспать урывками, потому что все время возвращался в мир бодрствующих, просыпаясь в холодном поту или крича в ужасе от кошмаров.

Постепенно он становился все слабее и слабее. Не то, чтобы его лишали еды, наоборот, рабы три раза приносили ему пищу… но он отсылал их назад, потому что его аппетит, казалось, умер вместе с его семьей.

Однако он был на пороге возмужания, обладал практически безграничной энергией, и потребовалось бы много времени, чтобы отсутствие пищи полностью лишило его сил.

Он ждал назначенного часа. И когда прозвучало пять ударов гонга, гулко разнесшихся эхом по всей пирамиде – сигнал, означавший приближение полуночи – Кхай взял свой маленький светильник, выскользнул из кельи и отправился по пустынным, узким и завешенным паутиной каменным туннелям в укромное местечко, где Анулеп велел ему спрятаться. Кхайю даже не пришло в голову убежать, пока он полностью не пришел в себя. Он не планировал, да и представить себе не мог, что станет действовать по собственной воле. Он знал только, что должен точно исполнять приказы, иначе ему придется испытать на себе гнев фараона. А гнев живого бога ужасен!

Кхай почти ничего не знал о фараоне, но, с другой стороны, он знал много о самой пирамиде. Никто, кроме его отца, убитого столь жестоко, не знал во всех подробностях ее внутреннее устройство – никто, за исключением живущих в пирамиде. Но они не посещали тех мест, где их обязанности не требовали присутствия. Таким образом, даже в полуобморочном состоянии Кхай смог довольно быстро и уверенно добраться до нужного места.

Он нырнул в нишу, указанную ему Анулепом. Отсюда ему предстояло увидеть, как выбранные фараоном девушки станут женами живого бога. Анулеп сказал, что во время церемонии Кхайю следует обратить особое внимание на обязанности верховного жреца, которые в самом скором времени придется исполнять мальчику, – обязанности тайного, личного и интимного характера.

Несмотря на моральное и физическое измождение, Кхай размышлял, какими могут быть эти обязанности, когда всем было известно, что ни один смертный не должен даже прикасаться к фараону, потому что фараон – бог, странный и холодный по человеческим, вернее, по любым меркам обычных людей. «Его жизненный путь в самом деле должен быть странным», – думал Кхай, и, тем не менее, обязанности Анулепа, какими бы они ни оказались, вскоре перейдут к нему. Все это представлялось очень сложным для понимания…

Верховный жрец сообщил, что внешность Кхайя понравилась фараону, и поскольку царь уничтожил семью Кхайя, то скорее всего, собирается возместить это, приблизив мальчика к себе. Но что произойдет с Анулепом, когда, в конце концов, ему придет время полностью сложить с себя свои обязанности?

Эти мысли проносились в голове Кхайя, когда мальчик спустился в тайную нишу. Он выпрямился, и его голова оказалась на уровне пола коридора. Подув, он затушил светильник, потом склонился в поисках упомянутого Анулепом отверстия и быстро нашел его. Не зацементированная горизонтальная щель шла между двумя каменными глыбами. Она была три дюйма в длину и четверть дюйма в ширину и позволяла Кхайю полностью видеть помещение, отделенное от коридора стеной известняка.

В этом месте стена оказалась наиболее тонкой и сложенной из мягкого камня в противоположность грубым, массивным блокам остальных частей пирамиды, так что Кхайю представилось широкое поле обзора. Он заставил себя собраться, готовясь увидеть все, что должно случиться в брачной комнате. Однако вначале он хотел просто оглядеть помещение, о котором раньше ничего не знал.

Большая часть комнаты за стеной оказалась пуста.

Тут почти не было мебели. В центре, на возвышении из двух крохотных ступенек стоял золотой трон относительно малых размеров. На узком пьедестале у стены стояла единственная лампа, заливавшая шестиугольное помещение с высоким потолком мрачным подрагивающим светом. Но его хватало, чтобы царский трон блестел, переливаясь многочисленными драгоценными камнями, врезанными в ручки и подголовник. Свет лампы достигал стен, украшенных барельефами, и разукрасил их черными тенями, которые постоянно двигались в такт дрожащему пламени.

Эти барельефы тут же привлекли внимание Кхайя.

Они изображали совокупления мужчин и женщин, а также различных птиц и животных. Создавалось впечатление, что полные жизни и страсти фигуры двигаются вместе с тенями, так что Кхай тоже вскоре почувствовал возбуждение от зрелища, открывшегося его взору. В конце концов, с трудом справляясь со все нарастающим желанием, он заставил себя отвернуться.

Его глаза нашли два темных проема: одинаковые коридоры, подобно двум огромным ноздрям, выходили в комнату, прямо напротив наблюдательного пункта Кхайя. Между этими туннелями на стене крепилась подпорка, из которой торчал незажженный факел. Обведя глазами помещение, Кхай увидел, что подобные факелы установлены и на других стенах, по всей вероятности, включая и ту, сквозь которую он рассматривал комнату. Если их зажгут, то Кхайю придется проявлять осторожность, чтобы блеск его глаз не привлек внимания.

Однако пока у него оставалось время, чтобы устроиться поудобнее. А потом мальчик стал ждать. Наконец он услышал звуки, эхом отдающиеся от топких стен известняка, снова выглянул в отверстие и был вознагражден: Анулеп как раз заводил в комнату трех девушек. Верховный жрец фараона прищурился и взглянул туда, где за камнями прятался Кхай. Он встретился с мальчиком взглядом, а потом быстро отвернулся к невестам фараона.

Каждой из девушек Анулеп вручил по тонкой восковой свече, которые они зажгли от лампы на пьедестале, потом невесты фараона прошли по периметру шестиугольной комнаты, зажигая факелы. Визирь приказал им ждать, а сам вышел из комнаты через другую дверь. Вскоре он вернулся в сопровождении шести черных гвардейцев, обутых в кожаные сандалии, одетых в красные юбки и высокие бронзовые шлемы. На запястьях у них блестели широкие золотые браслеты, а из-за черных кожаных поясов торчали длинные, кривые и очень острые кинжалы.

На девушках были широкие, девственно-бледные туники, а черты их лиц почти скрывали тонкие вуали. Кхай посчитал зрелище несколько странным: три невысокие стройные женские фигурки – две кеметки и одна нубийка из знатного рода, как сообщил Анулеп, украденная из родной страны работорговцами Аравии во время тайного набега. Они дрожали, очутившись в помещении с толстыми известняковыми стенами, украшенными многочисленными эротическими картинами, и окруженные людьми фараона: высокими, чернокожими мускулистыми мужчинами с остро заточенными зубами. Мальчик нахмурился, а потом почувствовал внезапный и необъяснимый страх. Волосы у него встали дыбом, а руки и ноги похолодели.

Глава 2 ПОЯВЛЕНИЕ ФАРАОНА

Девушек подвели к одной из стен. По обеим сторонам каждой из них встало по гвардейцу. Руки несчастных прикрепили наручниками к стенам у них над головами.

Когда это было сделано, Анулеп мягким масляным голосом объяснил невестам, что теперь они должны вести себя покорно, смиренно предлагая себя фараону, их господину, хозяину, богу и мужу. Ни одну из девушек, казалось, не беспокоило положение, в котором они оказались. Кхай старался разглядеть их закрытые вуалями лица и размышлял, о чем они сейчас думали.

Боялись ли они церемонии, во время которой им предстояло стать женами Хасатута и войти в его гарем?

Если и да, то они этого не показывали. Возможно, им дали подышать парами хен-ай, которым в последнее время увлекалась знать Кемета. Ходили слухи, что сам фараон привез его из земель, расположенных за островами, где жили морские народы. Хен-ай был смолой, и его дым вызывал приятные грезы наяву. Маги использовали наркотики с тех пор, как существовал Кемет, но в последнее время фараон добавил к уже известным еще несколько новых разновидностей.

В одном Кхай не сомневался: все девушки – прекрасны. Невесты фараона всегда были красивы, как и весь его гарем, ставший довольно многочисленным.

По идее, теперь пирамида должна представлять из себя целый улей цариц. Хасатут взял первых трех жен семь лет назад, в начале своего правления, а после этого каждые три месяца брал по три новых жены. Кхай обучался математике и, ожидая полуночи (когда, судя по тому, что сказал Анулеп, появится сам фараон), юноша вспомнил то, чему его учили, и определил нынешнее количество обитательниц гарема. Он подсчитал, что раз теперь шел третий квартал седьмого года, то у Хасатута имелась восемьдесят одна жена.

Восемьдесят одна жена? Насколько было известно Кхайю, никто никогда их не видел. Мальчик стал размышлять, где их могут содержать. В сердце пирамиды имелось много помещений, и Кхай знал это лучше, чем кто-либо другой, но достаточно ли, чтобы разместить восемьдесят одну женщину? Кто готовит им еду? Где они едят? Где моются? Пирамида просто не приспособлена для этого. Разве каждой из них не требуются отдельные покои? Конечно, они должны иметь их, но в пирамиде не было такого числа комнат. Несмотря на ее величину, места внутри было не так много…

Пытаясь решить эти загадки, Кхай услышал удар бронзового гонга где-то в глубине пирамиды, – могильный звук в каменных джунглях, разнесшийся эхом и долго зловеще висевший в воздухе. Однако он незамедлительно подействовал на нубийцев. Еще до того, как замолчало эхо, огромные чернокожие мужчины отступили от девушек и остановились возле украшенного драгоценными камнями трона – по трое с каждой стороны. Они расправили плечи и больше не улыбались, спрятав остро заточенные зубы за толстыми губами.

Анулеп встал за троном. Верховный жрец стоял прямо и неподвижно, ожидая появления фараона.

Теперь Кхай удивлялся больше, чем когда-либо, потому что становилось очевидным, что маленький, украшенный драгоценными камнями стул представлял собой трон Хасатута. Почему же это не был настоящий трон, размером подходящий для нормального мужчины? Ведь фараон не сможет уместить свое массивное тело в…

Додумать Кхай не успел, потому что внезапно увидел то, во что сначала никак не мог поверить, поразившись до глубины души. Из туннеля вынырнула фигура – с высокой короной Хасатута на голове, одетая в золотисто-желтые одежды, расшитые крестами с двумя петлями – тай-анками. Это должен быть сам фараон… но подобное казалось невозможным. Мужчина («А в самом ли деле это мужчина?» – удивился Кхай) от силы достигал пяти футов, уродливый и хромой, он Двигался как-то кривобоко, напоминая недодавленное насекомое.

Фараон или экзотическое домашнее животное фараона? Какой-то вид обезьяны? Но нет, это была не обезьяна. Это в самом деле оказался… Хасатут!

Кхай понял это, как только существо заговорило.

Мальчик сразу узнал голос уродца. Теперь он не звучал громоподобно и не сопровождался присвистом, как во время выступлений перед народом, когда звук, по всей вероятности, усиливайся надетой на голову маской. Но, тем не менее, это был тот же голос. Быстро, оправившись от потрясения, стараясь не думать об отвратительной внешности фараона, Кхай пригляделся повнимательнее. Теперь он хотел видеть и знать все-все.

Лицо под высокой короной чертами напоминало старого фараона. Кхайю едва исполнилось семь лет, когда умер Танапет, но мальчик не забыл лицо предыдущего правителя: вытянутая челюсть, маленькие круглые глазки, похожие на кошачьи, тонкие, прямые брови, покатый лоб, линия которого плавно переходила в корону. Все эти черты четко прослеживались в сыне Танопета – Хасатуте. Что-то имелось и от матери, маленькой женщины с бледной кожей…

Сколько лет Хасатуту? Его отец был очень стар.

Ходили слухи, что он дожил до ста пятнадцати лет.

Поскольку Хасатут родился, когда старику еще не исполнилось и сорока, то фараону сейчас должно быть немало лет. Тем не менее, его движения и манеры напоминали Кхайю ребенка, сильного и крайне злобного.

Однако в его ужасном голосе не было ничего детского. Расхаживая по комнате в развевающихся золотисто-желтых одеждах, он по очереди останавливался перед каждой из девушек и заглядывал им в глаза, горящие под вуалями:

– Красивая. Красивая. Очаровательная. Да, Анулеп, я очень доволен!

Хотя слова Хасатута и были теплыми по содержанию, тон его оставался холодным, как глубокая, высеченная в скале гробница.

– Удовольствие фараона – мое удовольствие, – ответил Анулеп, низко кланяясь, согнувшись так, что его лоб едва не касался спинки трона.

Теперь карлик приблизился к своему трону. Движениями он напоминал нильского краба. Фараон бочком поднялся по крошечным ступенькам, развернулся и опустился на сиденье, уставившись на прикованных к стене девушек. Как только фараон сел, Анулеп выпрямился, затем нагнулся к уху фараона и что-то прошептал ему. Хасатут разразился жутким лающим смехом. Глаза фараона и визиря снова остановились на трех девушках.

К тому времени нубийка в белой одежде, стоявшая между двумя золотокожими кеметками, начала проявлять интерес к происходящему. Очевидно, всем трем дали какой-то наркотик, потому что они безвольно опирались на камни, подняв руки над головой. Ближайшая к Кхайю девушка, казалось, даже задремала, и ее голова безвольно свесилась.

Однако теперь все они очнулись и, судя по неловким движениям, Кхай понял, что они испытывают неудобство, находясь в одних и тех же позах столько времени. Кровь уже оттекла от рук. Действие наркотика ослабевало. Чернокожая девушка приходила в себя гораздо быстрее других. Ее карие глаза округлились, когда она обвела взглядом помещение. Наконец ее взгляд остановился на Хасатуте, все это время наблюдавшем за ней.

Фараон облизал свои бледные, тонкие губы и встал.

Он Дрожал, спускаясь с тропа. Оказавшись на полу, он заковылял через комнату к прикованным к стене невестам. Вначале он подошел к нубийке и уставился на нее. Осминожьи глаза фараона не мигали, а его язык постоянно облизывал губы. Нубийка смотрела на него сверху вниз. Когда же она смогла наконец сфокусировать взгляд на желтоватых выпуклых глазах фараона, в ее глазах появились отвращение и ужас.

– Красивая, – только и сказал фараон.

Глава 3 БОГ-ЧУДОВИЩЕ

Хасатут поднял левую руку, чтобы снять вуаль чернокожей девушки. Несчастная тяжело дышала, на лбу выступила испарина. Фараон еще с минуту смотрел на красавицу, а его язык, напоминающий змеиное жало, быстро двигаясь, облизывал губы. Фараон снова поднял руку с искривленными пальцами и взялся за верх платья девушки.

Притаившийся в укрытии Кхай затаил дыхание.

Да, это была не обычная церемония бракосочетания… вообще не церемония, а что-то ужасное, пародия на то, что ожидал увидеть мальчик. Обе девушки, стоявшие по бокам нубийки, наблюдали за происходящим, повернув головы к Хасатуту. Сам же фараон посмотрел вначале па одну из них, потом на другую немигающими глазами, затем снова повернулся к нубийке.

Его рука сжала ее одежды, а затем фараон рванул ткань движением, напоминающим бросок кобры.

Когда тонкая дорогая материя поддалась, фараон обнажил девушку до талии, продолжая разрывать тунику резкими движениями. Вид полуобнаженной красавицы, казалось, сильно распалил Хасатута и одновременно привел в ярость. Он отступил и стал внимательно изучать тело несчастной. Кхай видел, как дрожит тело фараона под золотисто-желтыми одеяниями. Большая грудь девушки тяжело вздымалась. Потом несчастная начала извиваться, стараясь высвободить руки из наручников, на ее груди и животе выступил пот.

Хасатут снова разразился жутким лающим смехом, но на более высокой ноте, чем раньше, и начал хватать ртом воздух, как рыба выброшенная на берег. Фараон был возбужден. Все в его облике и поведении казалось зловещим. Он поднял руку к своей шее и расстегнул золотую булавку, удерживавшую его одежды. Накидка упала у его ног, и Хасатут оказался голым. Следующим движением он сбросил на пол корону. Нубийка тут же прекратила попытки высвободиться и уставилась на фараона. От страха глаза ее округлились, рот открылся от неописуемого ужаса.

Кхай, наблюдавший за происходящим, тоже был поражен, увидев обнаженного Хасатута – царь-бог оказался намного уродливее, чем мальчик мог предположить. До этой минуты открытой оставалась лишь голова и левая рука, которые казались вполне нормальными, однако то, что скрывалось под одеждой, выглядело ужасно.

На самом деле единственной нормальной частью тела Хасэтута являлся пенис, но даже он, поскольку по размеру соответствовал пенису нормального взрослого мужчины и в эту минуту был в состоянии возбуждения, казался необычно большим для карликового, изуродованного тела фараона. Правая рука царя-бога была вдвое короче левой, локоть находился на месте, но предплечье составляло не больше шести дюймов в длину. Кисть казалась обрубком. Перепончатые пальцы лежали у Хасатута на груди.

Ноги фараона тоже оказались деформированы, правая – на несколько дюймов длиннее левой. Именно поэтому фараон и передвигался подобно крабу. Кожа была гладкой, розовой и почти прозрачной, на ней не росло ни волосинки. Между лопатками на спине Хасатута поднимался небольшой горб.

Однако наиболее отвратительной казалась голова Хасатута – невероятно вытянутая, как череп какой-то древней злобной птицы. Неудивительно, что он носил такую высокую корону!

Короче говоря, фараон выглядел, как настоящее чудовище!

Хасатут встал прямо – насколько мог – и склонился вперед. Его изуродованная, перепончатая правая рука стала гладить левую грудь нубийки, а затем схватила ее огромный, почти квадратный сосок. И тут здоровой левой рукой фараон вонзил острие золотой булавки, раньше скреплявшей его одежды, в сосок девушки и воткнул ее в грудь несчастной на всю длину. Только самый кончик булавки торчал из соска.

Мгновение, и из-под него начала капать кровь. Головка булавки теперь напоминала красную ягоду на черном бархате. Казалось, время остановилось. Какую-то долю секунды ничего не происходило, потом…

Все три девушки одновременно закричали. Это были крики отчаяния. Красавицы утратили все свои надежды. Чернокожая нубийка снова принялась извиваться и биться в агонии, стучать головой о твердую каменную стену у себя за спиной. Их крики звучали оглушающе в подземной камере пыток. Хасатут прикрыл здоровой рукой одно ухо, и склонил голову, прижав правое ухо к плечу. В таком положении, не слыша криков, он, шатаясь, вернулся к своему трону и рухнул на него.

– Начинайте! Пора! – приказал он гвардейцам и замер в ожидании заранее известной ему пьесы.

Огромные негры по команде фараона разом шагнули к несчастным красавицам. Двое чернокожих закрыли руками рты кеметок. Нубийка к этому времени уже потеряла сознание. Кхай, прижавшийся к расщелине, запомнил, что случилось потом, до конца своих дней. Происходящее парализовало его, так что он даже не мог пошевелиться, и, как бы ему ни хотелось отвернуться, он не в силах был это сделать, а продолжал смотреть сквозь узкую щель между каменными плитами.

Стена за головой нубийки теперь окрасилась в красный цвет от ее крови, капающей с густых жестких черных волос, девушка все еще оставалась без сознания. Двое гвардейцев прижали ее тело к стене и крепко держали, а третий пытался разжать зубы, потом четвертый запустил руку в ее открытый рот, вынул из-за пояса кривой острый кинжал и отрезал язык. Кхай едва сдержал, тошноту, наблюдая за происходящим из своего укромного места.

К тому времени, как он немного пришел в себя и снова прижал слезящиеся глаза к отверстию, все три девушки были в глубоком обмороке. Кровь капала из их открытых ртов. Гвардейцы сорвали с невест фараона одежды, заляпанные кровью, и повернулись к своему повелителю.

Кхай в ужасе смотрел на Хасатута, сидящего на украшенном драгоценными камнями троне. Анулеп встал на колени перед своим повелителем и подполз поближе, касаясь лбом пола, держа руки за спиной, потому что, как было известно Кхайю, ни один смертный не имел права дотрагиваться до фараона – прикосновение руки смертного осквернило бы царя-бога.

Но… что могло осквернить это чудовище?

В конце концов гладкая голова Анулепа легла на колени Хасатута. Верховный жрец не двигался. Не обращая на него внимания, фараон приказал гвардейцам:

– Продолжайте! Приведите их в чувство!

Один из нубийцев достал из кармана в юбке каменную бутылочку, вынул из нее затычку и по очереди поднес ее к ноздрям каждой девушки и держал, пока несчастная не начинала дергать головой и не приходила в сознание. Только нубийка никак не реагировала.

Кхай надеялся, что она уже умерла. Две другие невесты зашевелились, стали крутиться из стороны в сторону и издавать жуткие булькающие звуки, постоянно выплевывая кровь.

На какое-то время гвардейцы забыли о нубийке и разделились на две группы, встав по трое возле каждой кеметки. Они вынули ножи и стали снимать с несчастных кожу, вырезая широкие полосы от шеи до талии, пока лица и груди девушек не остались белыми пятнами на фоне красного мяса. Верхние части их тел представляли жуткое зрелище. К счастью для девушек, они снова потеряли сознание, когда гвардейцы еще не сделали и половины своей кровавой работы.

Кхай на какое-то мгновение утратил ощущение реальности. Когда он очнулся, оказалось, что он сидит в той же укромной нише, прижимаясь лбом к холодной неровной стене. Мальчик пошевелился в темноте, вытер подбородок, на котором остались следы рвоты, потом глаза, разъедаемые слезами, с трудом выпрямился и опять припал к щели между плитами. Теперь он смотрел не на девушек, вернее, не на те кошмарные куски сырого мяса, которые когда-то были невестами фараона, а на Хасатута – с ужасом, страхом и ненавистью.

Именно тогда, в нише, Кхай поклялся, что фараон, Анулеп и все черные гвардейцы заплатят за содеянное. Они заплатят за гибель его семьи, за этих несчастных девушек, подвергнувшихся нечеловеческим пыткам, за весь Кемет, порабощенный чудовищем – фараоном, которого обманутые люди называют богом!

Кхай смотрел сквозь отверстие с нескрываемой ненавистью, и слезы туманили его взор.

Он смутно видел, как голова Анулепа медленно движется вверх и вниз между ног фараона, и левую руку Хасатута, пальцами выбивающую ритм на лысине верховного жреца. Словно издалека Кхай услышал приказ фараона, а потом уголком глаза заметил, как блеснули ножи, вспарывая животы невест. На окровавленный пол вывалились внутренности. Кхай видел все происходящее, но взгляд его замер на лице Хасатута.

Эта жуткая голова с осьминожьими выпуклыми глазами! Дыхание фараона стало учащенным, прерывистым, а пальцы все ускоряли ритм, барабаня по гладкой голове верховного жреца. Потом Хасатут хрипло закричал и спазматически задергался, обвив талию Анулепа ногами и сжав здоровой рукой голову верховного жреца, которая теперь двигалась с невероятной скоростью. Это продолжалось еще несколько секунд, а потом…

Фараон закричал во второй раз, разведя ноги, уперся ступнями в плечи Анулепа и оттолкнул его от себя.

Когда визирь растянулся на каменном полу, все еще сжимая руки у себя за спиной, Кхай увидел, как дрожит головка пениса Хасатута, и с нее стекают последние капли желтой слизи. И снова мальчика вырвало, но не от сцены, развернувшейся у него перед глазами, а из-за мыслей о своем будущем. Он просто вспомнил беззубую улыбку Анулепа. А ведь завтра Кхаю предстояла встреча с лекарем-зубодером!

Глава 4 ПЛАНЫ ПОБЕГА

Кхай не видел, что еще произошло в глубинах великой пирамиды. Когда гвардейцы вынесли обмякшее тело обнаженного Хасатута из шестиугольной комнаты, и задолго до того, как они вернулись назад, чтобы вместе с Анулепом убрать помещение, Кхай уже вылез из ниши. Возможно, так было и лучше, потому что он не знал еще всех страшных тайн пирамиды и не догадывался, почему у гвардейцев фараона заточены зубы…

Но у Кхая в груди загорелось пламя, красный огонь мести. Единственным желанием его стало вырасти, превратиться в мужчину – великого воина – а затем уничтожить фараона. Он не знал, как именно сможет достичь этой цели, ведь сейчас он ничего сделать не мог. В Асорбесе прятаться ему было негде, как, возможно, и во всем Кемете. Значит, ому следовало бежать из Кемета. Однако, в первую очередь, требовалось выбраться из пирамиды.

У Кхайя в голове уже выстроился план, отчаянный, но вполне осуществимый. Было бы полнейшей глупостью пытаться бежать через нижние лабиринты, стараясь выбраться в город через входы, расположенные на уровне земли, потому что его мог заметить любой стражник из сотен тех, кто находился в услужении у фараона. Тогда его бы сразу отвели назад к Анулепу. Несомненно, уже отданы соответствующие приказы, и, если он попытается убежать, его остановят. Но каким еще путем можно отсюда выбраться?

Для любого другого задача могла бы оказаться неразрешимой, но не для Кхайя, отец которого построил эту пирамиду и знал многие из ее секретов. Мальчик поспешил назад в свою маленькую келью по погруженным в темноту пыльным туннелям. Он думал о побеге, пока в голове его не сложился четкий план.

Когда мальчик оказался в своей келье и зажег маленький светильник, он уже точно знал, что делать.

Предметы, необходимые для побега, находились под рукой – пара плетеных из тростника ковриков на полу и соломенный тюфяк, который должен был служить ему кроватью. Кхай туго скатал их и привязал по всей длине спины.

Год назад Харсин Бен Ибизин показал сыну систему водоснабжения пирамиды и объяснил, как она работает. Высоко на внешней части монумента находились огромные плоские каменные плиты, на которых собирались капли влаги, откуда они скатывались в сужающиеся проходы, а оттуда, в свою очередь, сливались в трубы внутри пирамиды, по которым спускались в резервуары, находящиеся на нижних уровнях. Каждая капля влаги, оседающая на огромных наклонных поверхностях стен пирамиды, в конце концов, попадала в кухни, ванные и бытовые помещения. Кхайю разрешили в свое время взобраться по одному из таких водотоков и выглянуть наружу с высоты четырехсот футов.

С благоговейным страхом глядел он тогда на крыши Асорбеса.

В тот раз Кхай спросил отца, возможно ли спуститься вниз по крутой наружной стене пирамиды, выбравшись из такого водостока. Конечно, ответил Харсин Бен, если только ты покрыт кожей гиппопотама, в противном случае камни, какими бы гладкими и ровными они ни казались, словно огромный напильник сорвут кожу с костей. На протяжении долгих лет строительства пирамиды, многие рабы соскальзывали вниз по гладкой каменной поверхности, но ни один не остался в живых.

Кхай помнил слова отца. У него не было шкуры гиппопотама, но имелись тростниковые коврики и набитый соломой тряпичный матрац. Если ему удастся вылить немного воды из водотока на поверхность стены, то она послужит вместо смазки. В какой-то момент, когда Кхай, освещая себе дорогу маленьким светильником, направился к отверстию, напоминающему дымоход, он почувствовал такой страх, что почти отказался от приведения в исполнение своего плана. Но только на одну секунду. Он предпочел бы смерть той жизни, которая ожидала его в пирамиде, если он останется.

Кхай влез в отверстие и стал взбираться вверх.

Подъем был относительно легким, но казался нескончаемым, как и год назад. Здесь было за что ухватиться Руками и куда поставить ноги – своеобразная лестница, спроектированная, чтобы облегчить продвижение рабочих, которым могло потребоваться проверить водоток наверху. Попадались места, где можно было остановиться и передохнуть, сидя на небольших выступах, свесив ноги вниз, в черную пасть трубы.

Через час Кхай добрался до края трубы и почувствовал прохладный ветерок. Обогнув выступ, он увидел звезды, сверкающие на черном агатовом небе. И тут пламя в его светильнике задрожало и потухло.

Кхай пополз на четвереньках, то и дело ударяясь головой о низкий потолок, и вскоре оказался на краю трубы, спускавшейся в недра пирамиды. Дальше мальчик проследовал вдоль желоба, питающего трубу водой.

Кхай обрадовался, когда его руки почувствовали холодную жидкость. Система была столь эффективной, что вода начинала собираться и течь вниз вскоре после захода солнца, поток усиливался на протяжении ночи, пока на рассвете желоба и трубы не превращались в реки и водопады. Кхай знал, что ему следует как можно быстрее покинуть пирамиду, и поспешил вперед, готовый привести свой план в исполнение.

Наконец он добрался до места, где кончался желоб.

Дальше ползти было некуда. Кхай выглянул, как и год назад, на спящий город. Он выбрался с южной стороны, так что слева виднелся блестящий в ночи Нил. Луна находилась в первой четверти и давала? мало света, но это было как раз кстати. Ночной воздух был полон знакомых запахов – костров, пищи, обильно приправленной специями. Но в этот раз Кхаю показалось, что он чувствует еще и аромат дальних земель, где его ждут тайны и приключения.

Таких желобов для воды насчитывалось девять – по три с каждой грани пирамиды, за исключением незаконченной восточной, выходящей на Нил. Мальчик специально выбрал центральный на южной стороне и сделал это по нескольким причинам. Он знал, что у основания пирамиды в этом месте насыпан холм мягкого песка, который планировалось использовать для заполнения склепа, расположенного под землей.

К тому же в южной части города в основном жили рабы иностранного происхождения – нубийцы и сидонцы, тиранцы, синайцы и кушиты. Стражники и патрульные фараона редко появлялись в подобных местах поздно ночью. Кроме того, за кварталами рабов, рядом с южной городской стеной жил старый друг отца – Архенос из Субона, города-крепости на границе Кемета-Тира-Нубии. Если кто-то и помог бы Кхайю выбраться из города, так это Архенос…

Глава 5 ПОБЕГ

Кхай сложил руки чашечкой так, чтобы вода, капающая сверху с плит, собиралась в ладонях, и около часа поливал внешнюю поверхность пирамиды. Количество воды увеличивалось с каждой минутой. Когда мальчик увидел, что лунный свет отражается серебром на тропинке, почти достигающей земли внизу, он быстро смочил матрац и коврики и связал матрац за концы, положив коврики внутрь.

Потом он протолкнул все сооружение в отверстие, сквозь которое лил воду, крепко держась за него, и пробирался вверх, пока не попал на края водотока.

Затем мальчик сел на матрац и прижал ногами в сандалиях передние углы, а руками прочно ухватился за углы сзади. В этом положении, слегка приподняв голову и плечи, он снова начал проталкивать свое тело вперед, пока не почувствовал, что преодолел край водотока и оказался на внешнем склоне пирамиды.

Вначале Кхайю показалось, что он застрял и не сможет сдвинуться с места. Потом он дернулся, камень начал скользить под ним и почти сразу же тело начало набирать скорость. Через несколько ударов сердца Кхайя стал обдувать сильный ветер, хотя стояла тихая погода. Затем устройство под ним начало раскачиваться из стороны в сторону, и он почувствовал, как матрац под ним поворачивается, угрожая скинуть его.

Еще через секунду Кхай несся вниз с крутой стены спиной вперед, а потом матрац снова перевернулся в первоначальное положение.

Но, похоже, вот-вот он опять развернется. Кхай запрокинул голову, расправил плечи и посмотрел вверх на звезды. Скорость нарастала. Ветер дул все сильнее.

В лицо беглецу летели кусочки ткани и тростника.

Неожиданно Кхай уловил запах тлеющей материи и понял, что его матрац может вспыхнуть.

Мальчика крутило все быстрее и быстрее. Звезды над его головой, казалось, тоже завертелись. Кхай почувствовал тошноту и закрыл глаза. Еще через секунду матрац начало трясти, и Кхай догадался, что достиг нижней части пирамиды, не смоченной водой. Матрац топорщился под ним, подпрыгивая на камнях.

Кхай ухватился за тлеющий матрац и зажмурился, в любой момент ожидая страшной боли от прикосновения к каменной облицовке пирамиды. Вместо этого он свалился в мягкий песок, который показался ему твердым, как камень.

К счастью, он приземлился на внешний склон песчаного холма, а остатки матраца смягчили удар. Кхайя сбросило с матраца, и он покатился по песку. К тому времени, как он оказался внизу, скорость его значительно уменьшилась. Наконец, сильно ударившись о твердую землю и хватая ртом воздух, он остановился.

Вначале Кхай подумал, что надо подняться на ноги и посмотреть, не сломал ли он чего, но ему было трудно даже сесть: сразу же закружилась голова и к горлу подступила тошнота, так что какое-то время он просто лежал без движения. Когда же голова перестала кружиться и звезды на небе встали на свои места, беглец приподнялся на локте и осмотрелся, думая, не заметил ли кто его. Мальчик считал, что это маловероятно, потому что южная стена пирамиды выходила на кварталы рабов, но все равно ему нельзя было здесь оставаться.

Кхай заставил себя встать на ноги. Вначале его зашатало. Согнувшись, он направился на юг, побежал по твердой неровной земле. Через несколько минут он вышел из тени пирамиды там, где возвышались остроконечные силуэты полуразрушенных хижин рабов.

Кхай с трудом сдержал крик радости. Он сбежал из пирамиды, от фараона! Сердце в груди билось, как у маленькой птички, вырвавшейся из клетки на свободу.

Кхай не мог ни о чем думать. Он чувствовал лишь дикую радость свободы, а инстинкт самосохранения помог ему выбрать правильное направление и привел в кварталы рабов. Однако вскоре Кхай почувствовал невероятную усталость. Частично она появилась оттого, что желудок мальчика уже долгое время был пуст; частично из-за ужаса, который ему не так давно пришлось пережить. Подобные переживания свели бы с ума и парализовали и более опытного человека, чем Кхай.

Теперь беглеца с двух сторон окружали низкие темные кирпичные здания. Кхай молча брел по залитым грязью, отвратительно вонючим узким переулкам. Это был единственный район Асорбеса, где улицы находились в таком плачевном состоянии. Трубы канализации протянулись вдоль тротуаров и функционировали плохо, а доставка воды осуществлялась нерегулярно. Тут царила зловещая неестественная тишина. Шаги Кхайя звучали подобно раскатам грома.

Беглец добрался до центра района, где на протяжении бесчисленных поколений фараоны держали свою армию рабов. «Сколько людей отдали свои жизни, чтобы построить монумент во славу Хасатута?» – подумал Кхай. Его мысли снова вернулись к пирамиде.

Мальчик на секунду остановился и с беспокойством оглянулся на чудовищную, освещенную лунным светом гробницу, возвышающуюся над крышами домов.

Когда-нибудь он сделает так, что ненавистный символ извращенной власти превратится в руины. А пока…

Он снова повернул на юг – и попал в объятия огромного чернокожего мужчины!

Глава 6 ЦАРЬ РАБОВ

– Кто ты? – спросил гигант, держа голову Кхайя и поворачивая ее, пока на бледное лицо мальчика не упал лунный свет. – Мальчик, бегущий по ночным улицам, словно крыса? Какая холеная мордашка! Это уж точно не сын раба, а откормленный щенок какой-то кеметской суки! Кто ты, мальчик?

Вначале Кхай решил, что его поймал один из черных гвардейцев фараона, но потом он увидел, что на мужчине надета какая-то рвань, а на лбу выжжен анк раба.

– Отпусти меня, – попросил Кхай, хватая ртом воздух, извиваясь и отчаянно пытаясь вырваться из рук мужчины. – Отпусти!

– И куда ты пойдешь, молодой господин? Разве твой отец не предупреждал тебя, чтобы ты не появлялся в квартале рабов по ночам? – Чернокожий говорил медленно, словно уже знал ответы на свои вопросы, да и не только их, но гораздо больше.

– Я иду в дом Археноса из Субона, – ответил Кхай, пытаясь придать своим словам тон глубоко оскорбленного человека, но у него ничего не получилось. – Я решил срезать дорогу.

– Срезать дорогу? В самом деле? – чернокожий снова вгляделся в лицо Кхайя, и в уголках его толстогубого рта появилась мрачная улыбка. – А почему, интересно, я видел, как ты останавливался, дрожа всем телом, и оглядывался через плечо, словно боялся, что за тобой кто-то гонится? Непохоже на смелого мальчика, зашедшего ночью в квартал рабов. И как получилось, что ты идешь от пирамиды? Но почему бы и нет? Ведь это твой отец ее построил!

Кхай отпрянул в удивлении, не веря своим ушам.

Неужели Анулеп уже обнаружил, что он сбежал, и успел предупредить всех жителей Асорбеса? Значит, его уже ищут по всему городу? Это казалось маловероятным. Но тогда, каким образом черный раб узнал его?

А тот усмехнулся, точно прочитав мысли Кхая.

– Все написано в твоих глазах, парень, и на лице, – сказал он. – Ты совсем не умеешь врать. Я все знаю о тебе, Кхай Ибизин. Целую неделю я строил стену вокруг дома твоего отца. Вижу теперь, ты меня вспомнил.

У Кхайя от удивления открылся рот. Он и в самом деле вспомнил этого человека. Этот и еще один раб сложили стену по периметру сада у дома Ибизинов, чтобы частично закрыть его от взоров торговцев, заходящих во двор. Им поручили это, потому что они показали себя великолепными мастерами в работе по камню. Стену можно было возвести за два или три дня, но Харсин Бен Ибизин не торопил рабов и хорошо их кормил.

– Да, теперь ты меня вспомнил, – продолжал нубиец. – Я ждал тебя с той минуты, как заметил, что ты готовишься к побегу.

– Что? – снова поразился Кхай. – Но как ты мог увидеть…

– Взгляни! – приказал нубиец, перебивая его и насильно поворачивая его голову своими огромными руками.

Вначале Кхай увидел только улицу, заваленную кучами мусора, покосившиеся полуразрушенные стены, сгрудившиеся хижины и черные тени. Затем он поднял глаза вверх на гору, сооруженную человеческими руками – пирамиду Хасатута.

– Южная грань, – сказал чернокожий вместо объяснения. – Она сейчас в тени, но когда на нее падал лунный свет… Боже!.. Я вначале решил, что пирамида плачет! Тебя выдала вода, которую ты использовал, чтобы соскользнуть вниз. Она струилась, словно тонкая серебряная нить, как слезы луны!

– Но если ее видел ты, то…

– И другие могли видеть? – закончил за него фразу нубиец и покачал головой. – Может, и видел кто-то из рабов. Но они, скорее всего, придут ко мне перед тем, как что-то предпринять или доложить надсмотрщикам. Как фараон является царем Кемета, так я, Адонда Гомба, являюсь царем рабов. И я должен сказать: ты был мудр, Кхай, выбрав южную грань. Кроме рабов, тебя никто не видел.

– Поэтому я ее и выбрал, – кивнул мальчик. – Но ты сказал, что не сомневался, кто я, до того, как меня увидел. Откуда ты мог это знать?

– Ты не первый, кто попытался убежать из пирамиды. Но ты – первый, кому это удалось. Впереди у тебя много опасностей, но, по крайней мере, ты хорошо начал. А что касается того, откуда я узнал тебя…

Ты – один из последних пленников пирамиды и к тому же самый молодой. Только мальчик решился бы на такой отчаянный побег, причем только тот, кто знает внутреннее устройство обители фараона. Кто же еще это мог быть, кроме тебя?

Кхай молчал. В конце концов Адонда Гомба заговорил снова:

– Ну что, мальчик, все складывается не так уж плохо?

Кхай лишь опустил голову и кивнул.

– Да. Я… я убежал из пирамиды. Убежал от верховного жреца фараона Анулепа. Он… ужасен! А Хасатут – просто чудовище!

– Да? Ты только теперь узнал об этом? – с сарказмом спросил чернокожий.

– Что ты собираешься со мной делать? – вместо ответа поинтересовался Кхай, осматривая улицы и тени, напряженно думая, как выбраться из затруднительного положения.

– Это зависит от тебя, мальчик. От того, что ты сам хочешь делать теперь. Только одно могу сказать тебе с полной определенностью: тебе нельзя оставаться ни в Асорбесе, ни в квартале рабов. А что касается Археноса из Субона, друга твоего отца, так его дом будет первым, куда придут слуги фараона, отправившись на твои поиски.

– Ты не выдашь меня? – Кхай с трудом верил в свою удачу.

– Не бойся, – ответил нубиец. – Рабам не дают наград, в особенности чернокожим… Пойдем отсюда. Мы стоим на открытом месте, а это глупо. Я – царь рабов, и многие с радостью избавились бы от меня, если бы могли. Они не стали бы с тобой нянчиться, Кхай Ибизин. Можешь поблагодарить богов Кемета за то, что твой отец был так добр ко мне.

– Он был добр ко всем, – ответил Кхай, отворачиваясь.

– Да, – согласился нубиец. – Я знаю.

Какое-то время они оба молчали, а потом чернокожий мужчина обнял мальчика за плечи.

– Я тоже потерял отца в твоем возрасте, – сказал Адонда Гомба. – Со склона свалился камень и придавил его. Отец мой был старым, изможденным, медлительным и слабоумным. Камень сделал ему одолжение.

Не говоря больше ни слова, нубиец нырнул в тень.

Потом через дыру в стене они выбрались на узкую улочку. Вскоре они очутились возле входа в один из домов. Дверной проем был, завешен шкурой. Над ним горела тусклая лампа.

– Я – нубиец, – сказал Адонда Гомба, отводя шкуру в сторону. – У моих предков перед входом в дом всегда горели лампы. Я живу в Асорбесе, но чту обычаи моего народа. – Он произнес эти слова с такой ненавистью, словно в них был сокрыт яд. – Это мой дом, Кхай Ибизин. Не такой великолепный, как твой, но это безопасное место, где ты можешь провести ночь. Однако до того, как лечь спать, ты должен рассказать мне, почему ты сбежал, и что ты видел в пирамиде.

– Я расскажу тебе все, что знаю, – ответил Кхай, – но почему тебя это интересует?

– Меня интересуют все, что касается фараона, Кхай, – ответил нубиец, подталкивая мальчика к входу и снимая лампу с полочки над дверью.

В ее свете Кхай увидел небольшую комнатку с деревянными столом и тремя самодельными стульями. Потолок был сделан из сшитых между собой шкур, привешенных к старым шестам, дырявых в некоторых местах. В дырки просвечивало ночное небо. Еще одна дверь, тоже закрытая шкурой, вела в кухню, откуда доносился запах пищи и стук деревянной посуды.

Адонда Гомба усадил Кхайя на один из грубых стульев и направился к двери кухни, закрытой шкурой, отодвинул шкуру в сторону и что-то сказал тихим голосом женщине, хлопочущей у очага.

– Это моя жена, Ниони, – объяснил он Кхайю, вернувшись. – Большинство рабов уже давно спит, потому что днем их ждет тяжкий труд, но я работаю только тогда, когда хочу, то есть когда работа мне подходит, и за нее я получаю хотя бы небольшое вознаграждение. Слуги фараона доверяют мне, понимаешь, Кхай? Это облегчает жизнь и дает мне много свободного времени.

Неожиданно Кхай почувствовал себя в полной безопасности, а вместе с этим чувством пришла и усталость. Он был истощен морально, физически и голоден. Мальчик понюхал воздух, с наслаждением вдыхая ароматы, доносящиеся с кухни.

– Ты голоден? – спросил нубиец. – Я так и думал. Через минуту ты получишь хлеб и кусок баранины. Этот баран принадлежал фараону и попал в руки одного из моих людей, – улыбнулся царь рабов.

Кхай понял, что у Адонды Гомбы заразительная улыбка, и тоже попытался улыбнуться.

– Однако, – продолжал нубиец, – тебе придется расплатиться со мной за еду. Ты заплатишь, рассказав мне все, что знаешь о фараоне. Мы, рабы, собираем всевозможные сведения о нем, о его страже и пирамиде – готовясь к тому дню, когда соберемся с силами и нанесем ответный удар!

– Когда вы, нанесете удар?

– Этот день наступит, Кхай, поверь мне. Придет время – и мы поднимемся против Хасатута. Когда мы решимся, нас уже ничто не удержит!

Нубиец говорил так серьезно, что мальчик не мог ему не поверить.

– Я открыл тебе свой секрет, – заявил Адонда Гомба, – а теперь ты должен открыть мне свой… Если ты в самом деле ненавидишь фараона так, как я думаю, Кхай, то ты расскажешь мне все, что знаешь о нем. Начинай!