Воин из Киригуа

Глава двадцатая СТРАННЫЙ ПЛЕННИК

Жгучее полуденное солнце без устали метало свои огненные стрелы на гладь большой реки и подступивший к ней вплотную густой лес.

Совсем рядом, в двух шагах от берега, в душной лесной чаще царил полумрак; здесь солнечные лучи не могли пробить плотной многоэтажной кроны могучих старых великанов. У их подножия безнадежно хирели лишенные животворного света их собственные отпрыски; даже буйные травы и лианы и те были здесь какого-то странного желтовато-белесого цвета. И поэтому казалось, что молодые деревца, волей случая оказавшиеся на речном берегу, пришли в радостное неистовство от открывшегося перед ними свободного пространства и солнца. Они исступленно вытягивали свои ветви над водой, стремясь захватить себе побольше места, света, свободно игравшего над рекой ветерка.

Неожиданно заросли раздвинулись, и из них медленно выступил человек. Вслед за первым показался и второй — по росту и телосложению настоящий великан. Они долго стояли молча на берегу, оглядывая раскрывшуюся перед ними картину.

Это были Хун-Ахау и Ах-Мис.

Прошел почти год с тех пор, как они покинули хижину Вукуб-Тихаша. Первое время юноши старательно избегали всех встречавшихся им по пути селений, помня советы старого земледельца. Но как-то раз, когда, по расчетам Хун-Ахау, они были уже далеко за пределами власти тикальского владыки, юноши, мучимые голодом, решили войти в небольшой поселок. Оказалось, что дурные вести распространяются очень быстро; их сразу узнали и попытались задержать. Если бы не быстрота их ног, то плен и последующая казнь в Тикале закончили бы эту попытку достать себе пищу. С тех пор Хун-Ахау и Ах-Мис уже больше никогда не приближались к селениям и обходили их далеко стороной. Правда, потом города и селения стали встречаться все реже и реже — путники вступили в пустынную горную область.

Казалось, в Хун-Ахау пробудился дух великого путешественника — его прапрадеда. Еще у Вукуб-Тихаша, в Цихбаче, было решено, что юноши пойдут на юг, чтобы скорее выбраться из Тикальского царства; и где бы они ни находились, бывший предводитель рабов всегда быстро находил нужное направление. В густом лесу, где не было видно солнца, в первозданном хаосе горных ущелий, при обходе многочисленных рек, преграждавших им путь, он всегда шел вперед уверенно и твердо, как будто прогуливался по знакомой с детства широкой дороге. Так же легко и, казалось, беззаботно молодой предводитель определял подходящее место для ночлега или длительного, на несколько дней, отдыха, когда иссякали силы; разжигал огонь, находил удобную пещеру или нависшую скалу, чтобы переждать непогоду.

Хун-Ахау много думал о прошедшем, и не только о неудаче восстания. Чем дальше они уходили от Тикаля, тем все живее перед его глазами вставали картины недавнего прошлого: залитая лунным светом пирамида, огромные, тревожные глаза, доверчивое пожатие руки…

Только теперь Хун-Ахау почувствовал по-настоящему, какое большое место в его жизни заняла Эк-Лоль. И сердце юноши жгла тоска, что он никогда больше не увидит ее, не услышит ее голоса, не поднимет хрупкую девушку, чтобы посадить на носилки… Никогда… никогда!

И чем печальнее становилось у него на сердце, тем все больше удлинял он дневные переходы, словно стремясь убежать от прошлого. Хун-Ахау не знал еще великого закона жизни, по которому горе неизменно сменяется радостью, а радость — горем.

Первое время в своих странствованиях юноши очень страдали от отсутствия привычной пищи; запасы, которые им дал Вукуб-Тихаш, быстро истощились, как ни стремились они беречь их. После неудачной попытки добыть припасы в селении пришлось перейти на то, чем снабжала их природа. Различные коренья, грибы, плоды тапаль* и кавуэш*, пойманные в ручье рыба и раки, попавшие в силки кролики и птицы — вот что стало обычной пищей странников. Как-то раз, найдя хорошую гончарную глину, Хун-Ахау вылепил из нее два сосуда и обжег их на костре. С тех пор юноши могли даже варить мясо, когда им удавалась охота. Теперь они уже почти никогда не голодали, и только по временам их мучала острая тоска по свежеиспеченным кукурузным лепешкам и дымящейся бобовой похлебке. Ах-Мис однажды даже попросил Хун-Ахау никогда не говорить при нем слова «бобы».

Примерно в середине их странствований, когда юноши как-то раз остановились на ночлег в узком горном ущелье, у них произошла странная встреча.

Ах-Мис сидел у костра, наблюдая за варившимся в горшке кроликом, — клубы пара, поднимавшиеся вверх, уже приятно щекотали ноздри юноши. Хун-Ахау бродил неподалеку, собирая топливо. Вдруг ему показалось, что около близлежащей скалы чуть заметно шевельнулась чья-то тень. Бесшумно ступая босыми ногами — обувь путешественников уже давно превратилась в лохмотья и была выброшена, — юноша осторожно подкрался поближе. Его глазам предстало удивительное для этих пустынных мест зрелище.

В глубокой тени, отбрасываемой скалой, стоял в напряженной позе охотника, подстерегающего дичь, невысокий сухощавый человек. Глаза его неотрывно смотрели на Ах-Миса, по-прежнему сидевшего у костра, а руки неторопливо и, казалось, медленно поднимали какое-то оружие. С громким криком, дико прозвучавшим в незыблемой тишине горного вечера, Хун-Ахау рванулся вперед и крепко обхватил сзади незнакомца. Тот молча стал вырываться, но с помощью подбежавшего на крик Ах-Миса Хун-Ахау быстро скрутил его. Юноши с торжеством дотащили связанного гибкими прутьями и переставшего сопротивляться пленника до костра и стали рассказывать друг другу о случившемся.

— Он бросил в меня вот этим дротиком, — заявил Ах-Мис, размахивая стрелой, которую он подобрал около себя. — Он хотел меня убить!

— Нет, это не дротик! — Хун-Ахау осторожно взял стрелу из могучей лапы Ах-Миса. — Это похоже на дротик, но такое легкое и тоненькое, что перегнуть его нельзя. И у него в руках была не копьеметалка, он держал это оружие перед собой, а не заводил руку назад, как делают, когда бросают дротик. Подожди и стереги его, я сейчас вернусь!

Юноша бросился бегом к скале, где он схватил незнакомца, и через несколько минут вернулся, держа в руке лук колчан со стрелами. Это оружие было незнакомо юношам, потому что ни на их родине, ни в Тикале лук не употреблялся ни при охоте, ни на войне.

— Вот видишь, чем он бросал эти маленькие дротики, — сказал Хун-Ахау, — но как это он делал, я никак не могу понять!

Юноша осторожно тронул пальцем тетиву; она, задрожав, издала тонкий жалобный звук. Хун-Ахау торопливо отложил лук в сторону.

Пленник, услышав звон тетивы, заворочался, с трудом перевернувшись на бок, пристально посмотрел на двух чужеземцев, так неожиданно его захвативших.

— Что же мы будем с ним делать? — спросил Ах-Мис.

— Не знаю, — сказал Хун-Ахау, раздумывая. — Если мы его отпустим, то он приведет через полчаса своих и нас захватят в плен или просто прикончат своим странным оружием, когда мы заснем. Надо расспросить его, почему он хотел убить тебя.

Хун-Ахау обратился к пленнику с вопросами: кто он, зачем хотел напасть на них, как его зовут, один ли он в этой местности, далеко ли отсюда до его поселения? Захваченный внимательно слушал, но по его глазам было видно, что он ничего не понимал. После того как Хун-Ахау кончил, пленник сказал несколько коротких фраз на незнакомом языке, в которых не один раз повторялось слово «йаотль»*. Он всякий раз подчеркивал его.

— Нам его не понять, — сказал разочарованно Ах-Мис, — он говорит не на нашем языке!

Пленник, видя, что его не понимают, повернулся снова на спину и закрыл глаза, как бы показывая: мне безразлично, как вы поступите со мной.

— Да, нам с ним не договориться, — сказал Хун-Ахау. — Давай поедим сами и покормим его. А после этого нам придется по очереди нести стражу всю ночь до утра! Может быть, его будут разыскивать. Костер лучше потушить — он может привлечь внимание!

Друзья торопливо поели при свете звезд, а затем Хун-Ахау, взяв кусок мяса, подошел к пленнику. Почувствовав на своих губах еду, тот выразил непритворное удивление, но с жадностью проглотил предложенную пищу. После этого он поворочался, как будто поудобнее устраиваясь на ночлег, и опять закрыл глаза. Ночь прошла спокойно. Когда первые лучи солнца окрасили вершины соседних гор, друзья решили отправиться в путь. Но тут снова встал вопрос: что же им делать с пленником?

— Давай отпустим его, — предложил Хун-Ахау. — Наверное, он бродил один в поисках дичи. Иначе его товарищи уже наткнулись бы на нас, разыскивая пропавшего.

— Но он снова выстрелит в нас из засады, — сказал Ах-Мис.

— А мы не отдадим ему оружия!

— Чем же он тогда будет питаться?

— Кормимся же мы, а у нас нет такого оружия, сумеет и он, — ответил Хун-Ахау.

Когда Ах-Мис развязал пленника и, поставив его на ноги, жестами показал, что он свободен, тот долго стоял неподвижно, переводя испытующий взгляд с одного на другого. Он явно не верил, что ему возвратили свободу. Наконец, внезапно сделав резкий прыжок в сторону, освобожденный пустился бежать, все время оглядываясь через плечо. Хун-Ахау и Ах-Мис стояли неподвижно, пристально глядя ему вслед. Через несколько мгновений незнакомец скрылся за выступом большой скалы.

Прошло несколько минут; воцарившуюся тишину нарушало лишь щебетанье носившихся друг за другом ласточек. Хун-Ахау и Ах-Мис, не сговариваясь, одновременно вздохнули, как будто они расстались с близким им человеком, и, собрав свой нехитрый скарб, двинулись в путь. Как давно они не встречали людей — а этот, по всей видимости, был такой же бедняк, как и они…

В этот день юношам не повезло с охотой. Шнырявшие обычно около их ног кролики на этот раз словно вымерли; вдобавок им не попалось по пути ни одного ручейка. Поэтому, когда под вечер они подошли к небольшой, но бурной горной речке, было решено дальше уже не двигаться и остаться здесь на ночлег. Пока Хун-Ахау разводил огонь, Ах-Мис полез в воду за добычей, но все усилия его найти хотя бы раков остались безрезультатными.

— Придется сегодня спать голодными, — сказал Ах-Мис наконец, подойдя к костру.

Хун-Ахау не успел ничего ему ответить. Они вдруг услышали нарочито тяжелые шаги — кто-то шел, явно стараясь, чтобы его приход не был неожиданностью. Еще миг — и из-за скалы показался бывший пленник. В руках он держал убитых кроликов. Твердо смотря в глаза, он приблизился к Хун-Ахау и положил к его ногам тушку зверька. Затем, повернувшись к изумленному Ах-Мису, незнакомец так же торжественно положил перед ним двух кроликов и, очевидно, считая, что его долг выполнен, спокойно уселся у костра.

Молчание прервал наконец Хун-Ахау.

— Сегодня голодными мы не будем, — сказал он. — Но почему он так странно разделил добычу?

— Он видит, что я большой и мне надо много еды, — предположил Ах-Мис.

— Скорее он считает тебя за предводителя, — размышлял Хун-Ахау. — Но, может быть, он принес этих кроликов как выкуп за свое оружие?

Юноша достал спрятанный лук и колчан со стрелами и протянул их незнакомцу. Но тот едва взглянул на оружие, отрицательно покачал головой и быстро произнес несколько непонятных слов, после чего опять уставился глазами в костер.

— Нет, он пришел к нам как друг и не хочет брать за свой дар никакого вознаграждения, — сказал Ах-Мис, внимательно наблюдавший за неожиданным гостем. — Будем готовить еду, он, наверное, так же голоден, как и мы!

Когда кролики были готовы, Ах-Мис положил на зеленых листьях перед незнакомцем его порцию. Сперва он пытался отказаться и все придвигал свою часть Ах-Мису, но после нескольких энергичных отказов последнего принялся за еду.

Совместная еда сближает людей. Если человек делит с другим пищу, они уже не могут быть врагами. Именно такое чувство возникло у юношей по отношению к их необычному гостю после того, как трапеза была закончена. И поэтому, когда Ах-Мис спросил Хун-Ахау, будут ли они этой ночью сторожить, тот ответил отрицательно:

— Раз пришел к нам как друг, то такое недоверие его обидит. Будем спать, как будто рядом с нами Шбаламке или Укан.

Ночь прошла спокойно. Странный гость поднялся последним — очевидно, чтобы не возбуждать подозрений. Когда юноши тронулись в путь, он пошел рядом с ними, внимательно вслушиваясь в их разговор. Это подало Хун-Ахау новую мысль.

— Сейчас мы узнаем его имя, — сказал он Ах-Мису.

Остановив их, юноша ткнул пальцем в грудь великана и произнес медленно и отчетливо: «Ах-Мис!» Затем, указав на себя, он назвал свое имя. Проделав это несколько раз, Хун-Ахау перевел палец на грудь незнакомца.

— И-у-и-те-маль! — сказал медленно пришелец. — Иуитемаль, — повторил он снова, для убедительности тыкая себя пальцем в грудь. И улыбка в первый раз появилась на его всегда неподвижном лице.

Когда они возобновили движение, Иуитемаль несколько раз окликал то Ах-Миса, то Хун-Ахау и показывал им рукой на поспешно убегавшего кролика или дремавшую на солнце ящерицу. Он был явно доволен, что мог как-то участвовать в разговоре. Правда, то, что он говорил вместе с жестом, оставалось друзьям непонятным.

Они приближались к пологому склону горы, покрытой почти до вершины дубовыми лесами, когда вдруг Иуитемаль резко остановился и предостерегающе положил палец на рот, призывая спутников к молчанию. После этого он неожиданно выхватил из мешка Хун-Ахау свой лук и несколько стрел. Наложив стрелу на тетиву, он начал бесшумно прокрадываться вперед. Только теперь Хун-Ахау и Ах-Мис заметили на опушке леса несколько оленей, спокойно щипавших траву. Иуитемаль приближался к ним против ветра, и чуткие обычно животные не замечали на этот раз грозившей им опасности.

Хун-Ахау переглянулся с Ах-Мисом, у которого при виде лакомой еды загорелись глаза, и молча покачал головой. «Слишком далеко, — подумал он, — даже если бы у него был дротик, все равно оленей не достать! А ближе к себе они не подпустят».

Но Иуитемаль, сделав не больше двух десятков шагов, остановился и прицелился. Жалобно заныла стрела, и крупный самец, высоко подскочив, тяжело рухнул на землю, дернулся несколько раз, как бы порываясь встать, и затих. Его испуганные товарищи мгновенно исчезли.

Хун-Ахау и Ах-Мису все происшедшее казалось чудом. После секундного оцепенения они бросились к добыче, боясь, чтобы олень не убежал; они считали его только раненым. Но животное было мертво — стрела попала прямо в сердце. И когда юноши убедились в этом, восторгу и изумлению их не было предела. Убить оленя на таком расстоянии тонкой хворостинкой! Каким же чудесным оружием владел их новый друг!

Степенными шагами приблизился Иуитемаль, гордо поставил ногу на тушу, поднял левой рукой лук и что-то запел, очевидно восхваляя свою меткость. После этого, вытащив нож, он принялся ловко разделывать добычу. Ах-Мис бросился ему помогать, а Хун-Ахау начал собирать топливо. Через час они уже сидели около костра, наслаждаясь жареной олениной. Весь остаток дня был посвящен еде и отдыху.

Прошло несколько дней. Путешественники все больше и больше забирались к югу. Их новый товарищ, казалось, уже полностью освоился с ними, но беседовать с ним по-настоящему не удалось еще ни разу. И пришелец и юноши усердно старались преодолеть стоявшую между ними невидимую, но прочную стену: Иуитемаль заучивал слова на майя, Хун-Ахау — на языке гостя (Ах-Мис довольно быстро отказался от таких попыток). Но все-таки их разговоры состояли из отрывочных фраз: «вот вода», «здесь ночлег», «хорошая еда», «плохая еда», «идем», «стой!». Как Хун-Ахау ни горел желанием узнать что-нибудь поподробнее об их неожиданном товарище, ему это не удавалось.

Но зато Хун-Ахау преуспел в другом. Каждый день Иуитемаль учил его стрелять из лука, и юноша сделал заметные успехи. Сперва стрелы не слушались его, летели в сторону или падали рядом, но постепенно все наладилось. Юноша занимался упорно — он оценил полностью всю мощь и возможности этого нового оружия. Для упражнений ему служила специальная тупая стрела, сделанная его наставником. Ах-Мис тоже нашел себе дело — под руководством того же Иуитемаля он изготовлял одну за другой настоящие боевые стрелы, благо обсидиан для наконечников попадался в горах достаточно часто. Стрелы получались очень добротные, и Ах-Мис немало гордился этим. А когда Хун-Ахау убил в первый раз такой стрелой зазевавшегося неподалеку от путешественников кролика, восторгу юношей не было границ.

Вскоре Хун-Ахау и Ах-Мис узнали наконец подлинное занятие их необычайного гостя.

Утром прошел сильный, но кратковременный дождь, затеи выглянуло солнце. Юноши не спеша двигались по узкой долине, когда-то бывшей, очевидно, руслом горного потока. Крупные и мелкие камни, нанесенные сюда бурными водами, затрудняли передвижение.

Неожиданно Иуитемаль остановился и повелительным жестом остановил своих спутников. Он долго смотрел, поворачивая голову то вправо, то влево, на легкие струйки испарений, поднимавшихся от разогретых солнечными лучами камней. Хун-Ахау и Ах-Мис недоуменно переглядывались, не решаясь нарушить вопросами царившую вокруг тишину. Кого увидел их друг в этом безлюдном и, казалось бы, спокойном месте?

Вдруг Иуитемаль шумно вздохнул, глаза его заблестели и, радостно восклицая: «Чальчиуитль! Чальчиуитль!»* — он бросился в сторону, увлекая за собой юношей.

В нескольких десятках шагов от их пути лежали два серых, небольших — каждый размером с человеческую голову — совершенно непримечательных по виду камня. Иуитемаль опустился около них на колени и долго молился. Затем он вынул из складок набедренной повязки тонкую, чудесно отшлифованную нефритовую иглу длиной около двух ладоней. Оба конца ее были остро заточены. Он проколол иглой мочки ушей и вымазал кровью бока облюбованных им камней. После всех обрядов чужеземец встал и, увидев недоуменные лица друзей, поднял один камень. Видя, что объяснить словами ничего не удастся, он с размаху ударил его о другой. Однако камень был так крепок, что остался целым.

— Помоги ему, Ах-Мис, — попросил Хун-Ахау.

Великан, вырвав камень из рук удивленного Иуитемаля, с силой ударил его о лежащий на земле. И тот и другой раскололись на несколько крупных кусков, и Хун-Ахау с изумлением увидел, что сколы засверкали на солнце. Он поднял один осколок. В его руках был обломок прославленного нефрита, составлявший один целое богатство. Так вот кем оказался их странный пленник — он был бродячим искателем нефритовых булыжников! Укан как-то рассказывал юноше, как находят священный камень. А теперь Хун-Ахау своими глазами увидел это.

Радостный Иуитемаль с помощью Ах-Миса тщательно собрал все куски и сложил их в сплетенную из гибких прутьев корзинку. Еще раз внимательно оглядев долину, он спокойно пошел вперед, а юноши последовали за ним. Увлеченный находкой Ах-Мис несколько раз дергал чужеземца за руку, указывая то на один, то на другой камень, но искатель нефрита, улыбаясь, отрицательно качал головой, даже не останавливаясь.

Через два дня после находки произошло новое событие. Проснувшись утром, они не нашли около себя Иуитемаля. Странный гость их исчез так же внезапно и таинственно, как и появился. И если бы не положенные им на землю около груди спящего Хун-Ахау нефритовая игла для жертвоприношений, пять довольно крупных кусков сырого нефрита и маленький божок из зеленого камня, то юноши подумали бы, что с чужеземцем случилось какое-то несчастье. Но оба они хорошо помнили статуэтку странного горбатого карлика, которую Иуитемаль всегда носил на шнурке на своей груди. И, найдя ее, они правильно решили, что перед ними были прощальные подарки ушедшего.

Куда он ушел? Почему оставил их, уже подружившись с ними? Этим вопросам суждено было остаться без ответа. Целый день юноши рыскали по окрестностям, разыскивая покинувшего их и выкрикивая его имя. Но им отвечало только звонкое горное эхо. Иуитемаль исчез бесследно.

Проведя еще одну ночь на этой стоянке, друзья с печалью в душе двинулись в дальнейшее странствование.