Воины преисподней

Глава IV В ПОХОД

На сборы войска ушло больше двух месяцев. Карсидар готовил весенний поход против татар основательно, стараясь не упустить ни единой мелочи, лично проверяя выполнение даже самых незначительных распоряжений. В итоге девять с половиной тысяч всадников и более двадцати восьми тысяч хорошо вооружённых пехотинцев были выставлены удельными князьями к назначенному сроку, а ещё триста всадников и полторы тысячи пехотинцев из Смоленска должны прибыть в Киев дня через три-четыре. Уже закончено формирование обоза, где в числе прочего имелись орудия для осады. Такая армия и в открытом поле может биться, и осаждённый город приступом брать. Карсидар был доволен собой — он потрудился на совесть.

Правда, два месяца есть два месяца, а у Тангкута тоже своя голова на плечах. Не настолько же хан глуп, чтобы ошибиться дважды подряд! Хватит с него и просчёта с посольством к князю Василю Таврийскому. Вне всяких сомнений, теперь татарам известен не только выбор половцев, не пожелавших пойти против короля Данилы. Проклятые дикари прекрасно понимают, что русичи готовятся к походу. И наверняка принимают ответные меры. А вот какие, хотелось бы знать?..

Пока войско не выступило, нужно в последний раз всё хорошенько обдумать и взвесить. И, возможно, учесть то, что по каким-либо причинам не было учтено прежде. На войне не существует мелочей; даже малейший просчёт может в конечном итоге обернуться гибелью людей. А Карсидар, как предводитель, в ответе за всё. Он должен предвидеть любую неожиданность.

В глубокой задумчивости Карсидар теребил бороду, стараясь отвлечься от стоявшего в гриднице шума. Ясное дело, о серьёзных вещах лучше думается в менее людном и более спокойном месте, где ничто не мешает сосредоточиться. Да только полезная мысль может прийти в голову в любую минуту, а о том, чтобы уединиться, сейчас не могло быть и речи. Лишь час назад в Киев вернулись «коновалы», отправленные к последнему западному морю, и с минуты на минуту в королевскую гридницу должен явиться Ипатий с докладом о выполненной миссии. И если остальные присутствующие с нетерпением ожидали только рассказа о казни хана Бату, то Карсидар надеялся кроме того получить последнюю весточку от Читрадривы, с которым они пропутешествовали сюда от самого Торренкуля.

Их мысленная связь прервалась больше года назад. Поначалу дело шло на лад, «коновалы» ехали медленно, и мысленное общение давалось без труда. Сложности начались, когда «коновалы» достигли Волынской земли. Связь стала ненадёжной, то и дело обрывалась, приходилось сильно напрягаться, чтобы поддерживать её, а после Галича Карсидар и вовсе перестал слышать Читрадриву. Ещё некоторое время он пытался посылать мысли вдогонку другу, но ответа не получал.

Карсидару не верилось, что Читрадрива вот так просто исчез из его жизни. Исчез навсегда. И хоть Карсидар был частичкой Ральярга, оказавшегося никакой не колдовской страной, а лишь окраиной мира, большую часть жизни он всё же провёл в Орфетане. Поэтому Читрадрива уходил не сам по себе. Вместе с ним как бы исчезал весь Орфетанский край, а также окончательно растворялся в небытии мастер Карсидар — лучший из мастеров современности, за чью голову разными вельможами было обещано в общей сложности тридцать четыре жуда золотом.

Впрочем, с этим он смирился давно, ещё до отъезда Читрадривы на запад. А теперь Карсидар попросту затосковал за другом, с которым его связывало столь многое. Даже слишком многое. Не будь этой связи, он выдворил бы гандзака из их маленького отряда искателей приключений сразу после прибытия в замок Люжтенского князя. Но ведь не прогнал же! Судьба недаром свела их.

Судьба. Гм…

Карсидар пригладил бороду, расправил плечи и с гордым видом огляделся по сторонам.

Что бы ни говорили, а его судьба — быть королевским воеводой, уважаемым человеком на Руси! Ещё раз потерять прошлое, добровольно отказаться от своего прежнего имени, прославленного по ту сторону колдовских гор, ибо у русичей оно ассоциировалось с поганским божеством Хорсом.

Итак, нет больше мастера Карсидара, есть воевода Давид. И хватит об этом. Что бы ни сказал Ипатий…

За дверями раздался топот, и нетерпеливый гомон в гриднице почти мгновенно стих. Слегка прихрамывая, вошёл Ипатий в сопровождении ещё двоих «коновалов». Остановившись перед тронным возвышением, прибывшие поклонились перво-наперво Даниле Романовичу и Льву Даниловичу, а затем на три стороны — остальным присутствующим. Ипатий принялся рассказывать про путешествие и про дальние земли. Исполнившись внутреннего достоинства, с гордым видом говорил о неизменном уважении, с которым западные владыки встречали посольство Русского короля.

Когда же Ипатий перешёл к описанию казни Бату, последние слова великого хана о том, что потомки Чингиза ещё отомстят за него, произвели на всех без исключения присутствующих огромное впечатление.

— А ты часом не напутал? — озабоченно переспросил Данила Романович.

— Как можно, государь! — развёл руками Ипатий. — Я слово в слово пересказал то, что велел передать тебе Андрей, вот и всё. Нешто я не понимаю…

— Да ты не серчай, — вмешался юный соправитель Лев. — Возможно, ты ещё не слышал, что татарва вновь поднимает голову. И первым делом они отрядили к таврийскому князю Василю посольство с дерзким требованием выступить в скорой войне против Руси на их стороне.

— И переданные тобой слова шелудивого пса Бату подтверждают справедливость их намерений, — подытожил Данила Романович. — Уж кому-кому, а ему ли не знать нравы своего нечестивого племени! Мы не считаем опасность столь серьёзной, как прежде. Однако, я надеюсь, теперь никто не станет сомневаться в необходимости направить войско на берега Итиль-реки, чтобы разгромить этих ублюдков в их собственном логове?

Король нахмурил брови и обвёл окружающих строгим взором. Сомневающихся не было. Даже те, которые на военном совете поддерживали «умеренного» пинского воеводу, кажется, поняли, что татарам мало поражения под Киевом. Вот если разбить их ещё и в дикой степи, такой проигрыш они запомнят надолго! Это раз и навсегда отобьёт у ненавистных дикарей охоту соваться на Русь.

— Ну то-то же, — Данила Романович кивнул Ипатию, и сотник принялся рассказывать о торжественном приёме, который устроил в их честь граф Португальский после казни Бату, затем об обратном пути на родину.

Карсидар слушал Ипатия вполуха. Его беспокоило совсем другое: действительно ли Бату знал о вновь готовящемся татарском походе? Или он выкрикнул эту угрозу наобум, чтобы постращать русичей, и даже не подозревал, насколько близок к истине…

В самом деле: откуда посаженному в клетку и увезенному к последнему морю Бату стало известно о намерениях хана Тангкута? Он просто надеялся, что его соплеменники не смирятся с поражением — и угадал. «Ему ли не знать нравов своего нечестивого племени», — сказал Данила Романович. Но так ли всё просто? Эге-ге, не замешано ли тут какое-то колдовство!..

Карсидар незаметно вынул из кармана амулет с оттиснутыми на нём причудливыми значками и дырочками по углам. Кажется, обыкновенный кусок кожи, не более того. Но может быть, это только кажется? Вдруг этот амулет всё же обладает волшебной силой, которую Карсидар попросту не замечает…

Глупости! Будь это так, амулет должен был защитить татарского посла и превратить русского князя Василя обратно в половецкого хана Булугая, боящегося татар и оттого способного пойти на поводу у Тангкута. Но этого не случилось. Если даже в амулете есть хоть капля волшебства, она не сработала. А это может означать, что либо волшебство Карсидара сильнее татарского, либо… Либо он чего-то не понимает! А иметь дело с непонятным — разве это не хуже всего? Рядом с тобой, буквально в твоём кармане может находиться источник неведомой мощи, а ты не имеешь даже самого отдалённого представления, как с этой мощью обращаться.

Да что говорить о чужих колдовских амулетах, когда Карсидар так и не удосужился толком разобраться в своих собственных возможностях и умениях! С одной стороны, колдовство у русичей не в почёте, и даже если он выкидывал время от времени кое-какие «штучки», неугомонный тесть не забывал всякий раз крайне недоброжелательно отозваться о его «проделках». Так что волей-неволей приходилось сдерживать себя. В конце концов, не велика беда, жил же мастер Карсидар без колдовства… Да ещё как жил! Лучшим из лучших слыл.

С другой стороны, после отъезда Читрадривы на запад у него не было особой потребности «колдовать». Разве что иногда покопаться в чужих мыслях да в случае нужды мгновенно переместиться в иное место. Или Михайлу что-нибудь сказать неслышно для других. Вот и всё колдовство.

Однако же, Карсидар был способен на большее. Во-первых, всякие разновидности хайен-эрец — от «мягкого» усыпления бдительности окружающих, когда можно оставаться незамеченным хоть в самом людном месте, до немедленного убийства одним взглядом. Или вообще не глядя на противника. Чтение чужих мыслей и внушение своих мыслей другому было чем-то средним между этими двумя крайностями.

Во-вторых, Карсидар мог сводить на землю «небесный огонь», и делать это осознанно, как в день татарского штурма, либо неосознанно — о чём в Вышгороде и его окрестностях до сих пор ходят самые противоречивые слухи, несмотря на то, что церковь Бориса и Глеба давно отстроена заново. Ещё Карсидар был способен зажечь на расстоянии вполне земной огонь. Правда, последнее случилось всего однажды, когда он находился в состоянии болевого шока, вызванного тем, что Менке обрубил ему ухо с серьгой, камешек из которой нынче вставлен в обручальное кольцо. Тогда Карсидар одним мысленным усилием пережёг путы на ногах Ристо.

Хотя почему однажды? Во время их единственной встречи старый купец Шмуль упоминал о пожаре, который устроил малолетний принц Давид в Йерушалаймском дворце. Именно после этого случая отец вдел ему в ухо серёжку со странным голубым камешком, чтобы предотвратить дальнейшие… «проделки», если можно так выразиться.

Ничего себе проделки! Пять сотен сожжённых живьём татар…

Итак, Карсидар был способен каким-то образом (он сам не понимал, каким) вызывать огонь. И наоборот — вроде как отводить жар, то есть замораживать. Так он добился появления льда на лесном озере, когда вместе с Читрадривой демонстрировал Даниле Романовичу возможность поймать татарское войско в ловушку.

Правда, тут уж Карсидар никак не мог обойтись без голубого камешка. Зато стоило лишь сосредоточиться на крошечном шарике, вделанном в кольцо, — и всё мигом получалось. Он даже мог думать о нескольких вещах сразу или одновременно заниматься несколькими делами. Именно за прививание этого навыка Карсидар был особенно признателен Читрадриве.

Впрочем, в татарском лагере он вытворял совершенно невероятные с точки зрения здравого смысла вещи как раз без помощи серьги: подлетел над землёй, без малейших усилий разорвал стягивающие руки верёвки, заставил стрелы лететь в нужном направлении — почти как на Тугархановой косе. Но тут было другое — шок от боли. Тогда Карсидар совсем не соображал, что делал.

А ещё самопроизвольное залечивание ран! Отрубленное ханом Менке ухо отросло, ожоги затянулись, все шрамы, все отметины, оставленные прежде на теле оружием врагов, исчезли. Даже (неудобно говорить) обрезание заросло. И всё это, опять же, без серьги и помимо его воли.

В общем, при ближайшем рассмотрении выходило, что Карсидар не только не пользуется всем, что умеет делать. Он даже толком не знает, что, собственно, умеет и как это у него получается! Некогда было в этом разбираться — у королевского воеводы Давида столько неотложных дел. Но даже если брать в расчёт только чтение мыслей и мгновенные перемещения, то и такая малость даёт ему огромные преимущества перед прочими людьми. Хватит с него и этих способностей.

А хватит ли? Теперь Карсидар начал в этом сомневаться. Ибо если среди татар объявился колдун (сильный или слабый, умелый или неумелый — другой вопрос), дело может принять скверный оборот. И если этот татарский колдун передал посаженному в клетку Бату мысль, что Тангкут собирается отомстить за его позор, а находившийся рядом с ним Читрадрива не почувствовал переданной мысли… Это очень и очень скверно — если не сказать большего.

Ну нет, всё это слишком уж невероятно. Татарский колдун, если он только существует реально, не добился ничего, кроме провала миссии к князю Василю и преждевременного раскрытия планов ордынцев. За такое хан Тангкут по головке не погладит. Ох и достанется колдуну!..

Вне всяких сомнений, Карсидар более могуч, нежели татарский наёмник. А потому нечего ломать над всем этим голову.

А между тем Ипатий завершил свой рассказ о странствиях к последнему морю и вручил королю грамоты с выражениями восхищения славной победой русичей, которыми западные владыки буквально засыпали посольство. Теперь Данила Романович хвалил «коновалов» и благодарил Ипатия за успешное выполнение возложенной миссии.

Карсидар сунул кусочек кожи обратно в карман. Правду сказать, татарский амулет давным-давно следовало сжечь или попросту выбросить на помойку, но этому мешало элементарное любопытство. Ничего, пускай лежит, когда-нибудь он с ним разберётся — равно как и со своими способностями.

Карсидар рассчитывал поговорить с Ипатием сразу после окончания приёма. Однако беседу пришлось отложить: как обычно, король попросил воеводу задержаться, чтобы обсудить вновь полученные сведения.

— Ну, и что ты об этом думаешь? — спросил Данила Романович, едва двери гридницы затворились за последним выходившим боярином, и невесело пошутил:

— Да уж, благую весть привёз нам Ипатий под Благовещенье!

— Я очень обеспокоен, государь, — откровенно сознался Карсидар. — Насколько я понял, татары решили покорить Русь во что бы то ни стало, и поражение под стенами Киева лишь задержало их, но не заставило отказаться от своих планов. К сожалению, полученный урок только разжёг их страсть к завоеваниям.

— Упрямый народ, — вздохнул Данила Романович, снял шапку Мономаха и, бережно отряхнув соболью опушку, положил на опустевший трон сына. — Но дела это не меняет. Скажи, Давид, всё ли у тебя готово к походу? Когда сможет выступить войско?

— Готово всё, — не без гордости сказал Карсидар. — Теперь мы только ждём смолян. Если они поторопятся, то дня через четыре уже можем выступать.

— Я полагаю, не следует тянуть дальше, если дело в одних смолянах, — решил король после недолгих раздумий. — Вряд ли нужно объяснять тебе, что каждый день нашей задержки татары используют в своих целях.

Карсидар молча кивнул.

— Поэтому на завершение сборов даю не четыре, а два дня, — заключил Данила Романович. — Послезавтра чтоб выступили. А смоляне вас нагонят. Полторы тысячи пеших и триста конников движутся быстрее, чем сорокатысячное войско с обозом. Нагонят, лентяи!

Внезапно воодушевление, с которым король произнёс последние слова, исчезло, и резче обозначившаяся вертикальная складка над переносицей выдала его внутреннее напряжение.

— Не нравится мне эта возня на востоке, Давид, — уже совсем другим тоном произнёс Данила Романович. — Ох как не нравится! Вот уж понять не могу: чего проклятой татарве надобно, неужто им мало полученного урока?

Карсидар хотел было высказать свои соображения, но король уже нетерпеливо махнул рукой, показывая, что разговор окончен. Поняв, что Данила Романович хочет побыть наедине, Карсидар отвесил ему лёгкий поклон и быстро вышел из гридницы.

Первым делом он решил переговорить с Ипатием, поэтому вскочил на верного Ристо и направился в Копырев конец, где жил сотник. Ипатия он застал сидящим за столом, на который его жена как раз выставляла еду.

— О, королевский воевода пожаловал! — обрадовался Ипатий, завидев Карсидара. — Проходи, Давид, присаживайся, гостем будешь. Мы гостям завсегда рады. Звенислава, тащи-ка нам медку!

— Так ведь пост сейчас, — несмело возразила жена.

— Ладно тебе! — прикрикнул сотник и заговорщически подмигнул гостю. — Мы про это никому не скажем.

А когда жена, почему-то показавшаяся Карсидару грустной и неприветливой, вышла из горницы, тихо спросил:

— Слышь, Давид, вы скоро отправляетесь?

— Король велел выступить через два дня.

— Король! — Ипатий хмыкнул. — Времечко-то понеслось, ровно горячий скакун. Когда мы собаку Бату из Киева увозили, Данила Романович ещё только государем всея Руси был, а приехали — уж и королём стал. Кесарем! Дела-а…

— Правда, корону ему ещё не привезли, но патриарх грамоту отписал, всё честь по чести, — пояснил Карсидар. — Между прочим, патриарх скоро приедет в Киев и лично привезёт корону. Думаю, будет просить помощи против… латинских рыцарей, — он чуть не сказал: «хайлэй-абир». — Однако сперва нам нужно разобраться с татарами.

— Вот-вот! — подхватил Ипатий, заметно оживившись. — Я и хотел узнать, не возьмёшь ли ты с собой и меня. А, Давид?

— О чём разговор! — воскликнул Карсидар. — Если ты только не устал за время путешествия по западным землям…

— Я?! Устал?! — Ипатий выглядел возмущённым. — Да за кого ты меня принимаешь! После того, как друг твой Андрей меня выходил, я наоборот чувствую себя гораздо лучше, чем…

— Да куда тебя несёт-то! Ну, куда?.. — появившаяся на пороге комнаты с кувшином мёда Звенислава едва не плакала. — Ты на себя-то посмотри, на кого стал похож! Калека ведь совсем! Как тебя татары в последний раз отделали…

— А я сказал: поеду!!! — Ипатий изо всех сил хватил кулаком по столу. — А раз сказал, так тому и быть! Хромота не мешает мне скакать на лошади, а ордынцы ещё не пробовали, как я дерусь левой рукой. И коли Давид не возражает…

— Ах, Давид не возражает! — Звенислава подбежала к ним, с громким стуком поставила кувшин, метнулась назад к двери и уже с порога крикнула:

— Ну и тащись к татарам в логово, старый хрыч! Лекарь Андрей уехал, кто ж тебя, дурака, в другой раз выхаживать станет?! И ты, Давид, тоже хорош: на нём же живого места не осталось! Он же весь изрубленный, изломанный, а ты его!..

Не договорив, Звенислава повернулась и, всхлипывая, бросилась вон. Уже издалека донеслись неразборчивые причитания: «Все вы, вояки, одним миром мазаны…»

— Баба, она баба и есть, — проворчал Ипатий, наполняя мёдом отделанный серебром рог и передавая его Карсидару. — Вроде бы обо всём договорились. Вроде бы согласилась не протестовать, а отпустить тихо-мирно. Выходит, рассчитывала, что ты откажешься брать меня в поход. И понимает ведь, что я всё равно поеду, что не усижу в Киеве, — а непременно должна сварку учинить! Но — горяча, горяча…

Ипатий улыбнулся, наполнил мёдом второй рог, заговорщически подмигнул Карсидару и спросил, хитро прищурившись:

— Милка твоя тоже так беснуется?

Карсидар отвёл глаза и смущённо кашлянул в кулак.

— Нет. Больше плачет.

Ипатий зычно хохотнул, хлопнул его по плечу и сказал:

— Так выпьем же за то, чтобы поскорее расправиться со всеми нашими вороженьками и вернуться с победой домой целыми и невредимыми!

Они осушили рога, вновь наполнили и выпили за благую весть, которую архангел Гавриил принёс в этот день Приснодеве Марии и принялись закусывать, чем Бог послал (так выразился Ипатий, хотя блюда появились на столе явно не по велению Иисуса Христа, а стараниями Звениславы). И только тогда Карсидар перешёл к главному.

— Кстати, Андрей мне привета не передавал? — спросил он как бы между делом, невзначай, и тут же настроился на мысли Ипатия, чтобы не пропустить ровным счётом ничего.

— Андрей? — сотник рассеянно пожал плечами. — Да вроде нет. Я бы запомнил, ежели бы что важное… А ты чего-то ждал?

Недоумение Ипатия было вполне искренним, к тому же, судя по его мыслям, он явно не собирался ничего утаивать. Карсидар с трудом подавил горький вздох. Значит, вот так и ушёл Читрадрива из его жизни — тихо, незаметно… и навсегда. В лучшем же случае — на многие-многие годы…

— Да ладно, всё в порядке, — с деланной небрежностью произнёс Карсидар. — Ничего важного я не ждал. Просто к слову пришлось.

И, чтобы переменить тему разговора, попросил Ипатия ещё раз рассказать о путешествии к последнему западному морю.

Сотник охотно повторил то, что поведал в королевском дворце. Тут и Звенислава тихонечко вошла в комнату, подсела к столу и, подперев рукой левую щеку, с грустью уставилась на мужа. Ипатий же явно увлёкся, начал даже жестикулировать, упоминал такие подробности, о которых умолчал прежде.

И среди прочего, чему он не придал особого значения, была такая фраза:

— И вот тогда Андрей говорит: мол, одни с родной землёй в сердце рождаются, другие её для себя завоёвывают и срастаются с ней, а третьи мирно выбирают. Представляешь? Хитро сказано, между прочим!

Хмельной мёд ударил сотнику в голову, он принялся живописать какой-то смешной случай, приключившийся на обратном пути. Звенислава по-прежнему грустно смотрела на развеселившегося мужа. А Карсидар вдруг засуетился, вскочил и, повторяя:

— Что-то засиделся я у тебя, Ипатий, а мне надо поторапливаться, — попробовал выйти из-за стола. Только почему-то зацепился полой кафтана за край скамьи и всё никак не мог отцепить…

— Но меня-то ты в поход берёшь? — с надеждой спросил сотник. — Твёрдо решил? Смотри, не передумай.

Справившись наконец с кафтаном, Карсидар заверил, что не передумает, и покинул дом Ипатия, провожаемый восторженными напутствиями хозяина и красноречивым укоризненным взглядом хозяйки.

Однако с сотникова подворья ушёл не сразу. Он сломал свесившуюся с покатой крыши сарая сосульку, приложил её к разгорячённому лбу и подождал, пока она полностью не растает. И только тогда вывел Ристо из конюшни и покинул двор Ипатия.

Без сомнения, слова Читрадривы о родине относились непосредственно к нему. «Выбирают родную землю…» Определённо, это о Карсидаре. Он выбрал своей родиной Русь, обосновался здесь, приобрёл положение, семьёй обзавёлся… А Читрадрива звал его с собой! Напоминал про вход в пещеру. Но Карсидар не пошёл, предпочёл остаться в Киеве. На новой родине, третьей по счёту. Да-да, Земля Обета, Орфетан, теперь вот — Русь.

Неужели Читрадрива действительно считает, что Карсидар смалодушничал? Презирает его за это и даже не счёл нужным передать что-нибудь на прощание. Но нет! Разве ему непонятно, что бродяга-мастер попросту устал? Пора же, в самом деле, осесть.

Но самое странное, что шепетек несколько раз говорил почти о том же…

При воспоминании об этом человеке Карсидара передёрнуло. Он вдруг сообразил, что находится в Копыревом конце. Как раз здесь живут иудеяне. А если он своими мыслями привлекает людей?.. Чёрт, только этого не хватало!

Едва Карсидар ускорил аллюр коня, как сзади его окликнули:

— Давид!

Имя было произнесено явно не русичем. Первый гласный звук звавший произнёс очень нечётко, почти проглотил его, зато второй наоборот растянул. Получилось что-то вроде «Д'виид». Карсидар остановился, медленно оглянулся и, покорившись неизбежному, спешился.

Зерахия шёл к нему, расставив руки в стороны, точно хотел поймать и заключить в объятия. Как всегда, он смотрел прямо в глаза Карсидару и, как всегда, улыбался доброй, открытой улыбкой.

Вот уж воистину загадочная личность! С одной стороны, типичный иудеянин, как и все остальные. Но с другой стороны, ведёт себя совсем не так, как прочие его сородичи.

Проявлялось это прежде всего в том, что Зерахия нисколечко не боялся «колдуна». Собственно, их знакомство началось именно с этого. Карсидар уже не мог толком припомнить, что ему понадобилось в Копыревом конце в тот знойный летний день, только иудеянин совершенно неожиданно вынырнул из проулочка и сразу же спросил на языке русичей, стараясь произносить непривычные слова как можно чётче:

— Послушай, не ты ли воевода Давид?

Обманувшись полной доброжелательностью помыслов встреченного, Карсидар в первый миг не уловил подозрительной странности ситуации и подтвердил: да, это действительно он. И лишь затем, внимательно прислушавшись к мыслям незнакомца, пробормотал:

— Послушай… Как ты осмеливаешься приближаться к проклятому колдуну? Или ты не знаешь, кто я на самом деле?

— Нет, отчего же, знаю, — скаля крупные жёлтоватые, напоминающие лошадиные, зубы, ответил странный иудеянин. — Ты ещё больший колдун, чем твой друг Андрей, приходивший однажды к нашему учителю Нахуму. При своём чудесном появлении в здешних краях ты сжёг живьём пять сотен татар…

— И ты не боишься, что я убью тебя на месте? Сожгу огнём, как тех нечестивых псов, — перебил его Карсидар, скрестив руки на груди и грозно насупившись, словно действительно намеревался испепелить взглядом странного иудеянина.

Однако тот ни капельки не испугался и ответил просто:

— Не боюсь.

— А вдруг?..

— Нет, — по-прежнему спокойно сказал иудеянин.

Поскольку Карсидар хотел лишь напугать его, то теперь оказался в довольно глупом положении. Он отнюдь не собирался для подтверждения своей правоты прибегать к столь нелюбимому здесь колдовству, так что не оставалось ничего иного, кроме как признать правоту нежданного собеседника.

— Ну, допустим… ты прав, — сказал наконец Карсидар, расслабляясь.

— Вот видишь, — иудеянин вновь широко осклабился. — Я так и знал.

— Ты тоже читаешь мысли? — мгновенно насторожился Карсидар.

— О нет, нет, ни в коем случае! — иудеянин замахал руками, как машет подрезанными крыльями курица, тщетно пытаясь взлететь. — Просто я знал, что ты меня не убьёшь и что тебя нечего опасаться.

— Храбрый ты, однако, — Карсидар вновь осторожно прощупал помыслы этого странного человека и, вновь не обнаружив ничего подозрительного, изумился пуще прежнего. — Как тебя зовут?

Вот так они познакомились. Выяснилось, что странного иудеянина звали Зерахией и что соплеменники считали его немножечко «мишигине» (то есть, грубо говоря, «с приветом»), поэтому жил он как бы отдельно от местной иудеянской общины и пользовался невероятной свободой совершать любые поступки, идущие вразрез со здравым смыслом и общепринятой моралью. Например, за общение с «проклятым колдуном» всякому иудеянину грозила жестокая расправа, заранее одобренная учителем Нахумом — но только не Зерахии.

Или вот ещё пример. Этот престранный субъект зарабатывал на жизнь весьма оригинальным способом: являясь на громадное Подольское торжище в базарный день, скупал по дешёвке то ли продукты, то ли ремесленные изделия, в зависимости от спроса, на который у него было особое чутьё, а затем высматривал покупателя побогаче и продавал ему разом весь товар, несколько увеличивая цену. Называл он это странное занятие смешным словом «шепетек».

Карсидар поначалу не поверил, что таким способом можно заработать на жизнь, но, скаля в улыбке лошадиные жёлтые зубы, Зерахия сказал лишь:

— Да много ли мне, одинокому, надо! Хватит и нескольких резанов, лишь бы до следующего базарного дня протянуть. А они каждую неделю бывают. Не пропаду.

Насколько понял Карсидар, Зерахия был совершенно чужд накопительству. У него за душой не было ничего, кроме крошечного глинобитного домишки да пары кун серебра, которые он с благословения своего Адоная еженедельно пускал в оборот с единственной целью: заработать ровно столько, чтобы хватило на пропитание и уплату налогов.

Узнав это, Карсидар понял, что действительно имеет дело с сумасшедшим. В самом деле: у человека нет семьи, почёта и положения, нет богатства… Правда, деньги есть, однако он не стремится увеличить их количество. Не говоря уже о семье, почёте и положении. Но почему?

— Когда Адонай того захочет, Он сделает бедного Зерахию тем, кем Сам захочет.

Таков был невразумительный ответ полоумного иудеянина. Услышав это впервые, Карсидар только рукой махнул и ушёл прочь, вежливо посмеиваясь в бороду. Однако проклятый шепетек периодически подстерегал его в самых неожиданных местах, по большей части в Копыревом конце, но иногда на Подоле, а пару раз даже в Берестовом, и не переставал огорошивать самыми идиотскими вопросами.

Как и уехавший Читрадрива, Зерахия больше всего интересовался, помнит ли Карсидар о том, что по рождению принадлежит к племени иудеян и понимает ли, что явился на свет не просто так, а с определённой целью. Когда же Карсидар возражал, что приняв крещение, отрёкся от народа, к которому принадлежал когда-то, шепетек до неприличия громко хохотал и отвечал обыкновенно, что Иисус Христос, между прочим, тоже был окрестившимся иудеянином и что после этого Он, наоборот, возвысился над прочими людьми. Также Зерахия любил помучить Карсидара вопросами о колдовстве, о его семье и, особенно, о сыне. Карсидар всякий раз выходил из себя и грозился немедленно парализовать наглеца, а то и вовсе убить. Но шепетек неизменно скалил жёлтые зубы, поправлял свою нелепую шапку и приглашал:

— Давай, я жду.

Карсидар внутренне закипал от бессильной злобы, так как чувствовал, что не в состоянии ничего поделать, ругался сквозь зубы и лишь ускорял шаг, не рискуя мгновенно исчезать с многолюдных киевских улиц. А вслед ему неслись заумные речи шепетека, в которых простому воину разобраться крайне затруднительно…

Интересно, что он задумал теперь? Карсидар попробовал сосредоточиться на мыслях Зерахии, однако чувство неопределённости, которое неизменно охватывало его при общении с сумасшедшим иудеянином, как всегда помешало проникнуть слишком глубоко. А поверхностные помыслы шепетека были кристально чисты и доброжелательны. Дабы замять возникшую неловкость, Карсидар спросил:

— Ну, и чем ты теперь занимаешься?

— Как это чем! — всплеснул руками иудеянин. — Тем же, чем и остальные: снаряжением войска, которое вскоре отправится на восток под твоим предводительством.

— Так ты что, поедешь с обозом?! — воскликнул Карсидар, представив, как ненавистный упрямец будет периодически возникать рядом с ним в самые неподходящие моменты.

— Зачем? — Зерахия сделал неопределённое движение. — Я, конечно же, остаюсь тут. Пусть другие едут, если кому охота.

У Карсидара отлегло от сердца.

— Ладно, — сказал он, вздохнув с явным облегчением. — А что же ты делаешь здесь?

— Во-первых, я живу в слободке неподалёку, почему бы мне не сходить в город и не прогуляться по улицам, — с плохо скрываемой насмешкой ответил шепетек. — Во-вторых, я как раз направлялся к Ипатию…

— А у Ипатия ты что позабыл? — Карсидар пристально посмотрел прямо в глаза собеседнику и одновременно предпринял новую попытку окунуться в глубину его мыслей.

— Да всё то же, — ни капли не теряясь, отвечал Зерахия. — Он только что вернулся и вряд ли усидит на месте. Вот уж кому пристало идти с тобой на татар, так это Ипатию! А у его воинов, можно сказать, ничего не готово. Вот я и пришёл потолковать с сотником, чем ему и его людям можно пособить.

— Шёл бы ты отсюда подобру-поздорову, — процедил сквозь зубы Карсидар. — Рать поведу я, снаряжают её все вплоть до короля, есть кому обо всём позаботиться.

— Так-то оно так, да только всех мелочей вы всё равно не учтёте, — мягко возразил шепетек. — А по мелочам я себе на курицу заработаю, на пурим полакомлюсь. Кто же подарит бедному мишигине парочку гоменташен? А так хоть курица будет.

Ну, не было никакого сладу с этим чокнутым! Карсидар в сердцах плюнул и произнёс тоном, не оставляющим надежды на благорасположение:

— Что ж, ладно. Собрался к Ипатию, так и ступай к нему. Ко мне ты чего пристал?

— Да потому, хавер, что хотел поговорить с тобой. Ипатий обязательно должен был пойти к королевскому воеводе проситься в поход, но вышло немножечко наоборот — воевода сам к сотнику пожаловал. Вот мы и встретились.

Оттого, что иудеянин назвал его «хавер», то есть «друг», Карсидару сделалось не по себе. Моментально вспомнилось гандзакское «хавар», а вместе с ним и то, что Читрадрива так и не пожелал передать ему прощальный привет. Кроме того, без всякого чтения мыслей стало ясно, что Зерахия собирается предпринять новую атаку.

— Слушай, ты… как там тебя… — Карсидар чувствовал, что задыхается от гнева. — Исчезни отсюда… Быстро. Прошу тебя… заклинаю… Христом Богом…

Карсидар зарычал. Он уже плохо соображал, что говорит, лишь вспомнил, как всё тот же Читрадрива постоянно поправлял его: «Если решил обосноваться на Руси, не поминай других богов, кроме Иисуса Христа». Вот и научился. Да ещё почувствовав, как шепетек внутренне усмехается, вспомнил, что иудеяне ни во что не ставят христианского бога, и поспешно добавил:

— Ну ладно, Адонаем твоим заклинаю, уйди!

— Адонаем не заклинают, — сказал Зерахия, наставительно поднимая к небу палец. — И кроме того, Адонай такой же твой, как и мой. Или ты не читал свои священные книги, которые обязан почитать, как ноцри, и не знаешь, что у йегудим и ноцрим один Бог?

Своей болтовнёй Зерахия всё больше напоминал ему Читрадриву. Это было крайне неприятно, однако у Карсидара не осталось больше сил для сопротивления. А сесть на Ристо и ускакать прочь значило признать своё поражение.

— Ладно, умник, твоя взяла. Только скажи… не знаю уж, ради какого бога, но скажи наконец: кто тебе открыл, что я иудеянин по рождению? Шмуль?

Непоколебимая уверенность в иудеянском происхождении Карсидара была одной из загадок Зерахии. Хорошо ещё, что он ни разу не назвал его «насихом», наследником исчезнувшего Ицхака! Значит, если старый купец в самом деле что-то разболтал, то лишь самую малость.

— Я не собираю сплетни, — фыркнул Зерахия. — Лашон ха-ра! В который раз повторяю: всё проще простого. Твой друг Андрей, когда приходил к нашим, утверждал, что происходит из племени, родственного нашему, но огречившегося. Почему бы не предположить, что и ты такой же огречившийся йегуди? А уж если посмотреть на твоё лицо, сразу становится ясно, что никакой ты не а'гой, а натуральный а'ид. Это только русы могли принять тебя за своего. Кроме того, тебя с головой выдаёт имя. Среди русов его носят в основном князья, поскольку так звали нашего славного короля, между прочим, упомянутого в танахе. Если бы ты никак не был связан с йегудим, то выбрал бы себе имя поскромнее.

Объяснение было довольно правдоподобное, тем более если учесть сверхъестественное чутьё шепетека. Хотя подозрение со Шмуля всё равно не снималось.

Карсидар благоразумно умолчал о том, что Данила Романович в присутствии Михайла и Остромира уже пытался однажды узнать, не является ли он иудеянином, вздохнул и сказал:

— Ладно, и это похоже на правду.

— Это просто правда, — уточнил Зерахия.

— Ну, хорошо, хорошо, — не имея сил спорить с полоумным иудеянином, Карсидар вынужден был принять на веру и это. — Теперь выкладывай, что тебе от меня нужно, и я поеду по своим делам. Поверь, у меня их предостаточно.

— Вот и ладно! — обрадовался шепетек. — Вот и умница! Ты отправишься по своим делам, я вернусь к Ипатию и заработаю на курицу к празднику, который будет послезавтра. А нужно мне от тебя, хавер, только одно. Пусть под моим нажимом, но ты признал, что по рождению принадлежишь к нашему племени. В таком случае скажи: долго ещё ты намерен колдовать?

Вопрос был поставлен ребром. И отвечать не имело смысла. Карсидар молча вскочил в седло и припустил коня.

— Эй, Давид, я не получил ответа, — окликнул его Зерахия.

Карсидар остановился и сказал со вздохом:

— Ответ мой прост. Если бы не колдовство проклятого Хорсадара и поганого Дрива, Киев был бы стёрт с лица земли несметными полчищами Бату. И ты бы не донимал меня дурацкими вопросами, а лежал бы в сырой земле, пожираемый червями. И никакие Адонай с Христом тебе бы не помогли. Понял?

— Понять-то понял, — Зерахия догнал Карсидара и взял Ристо за поводья. — Да только плохо, когда колдовство делается вторым богом. И уж это необходимо уразуметь в первую очередь тебе, Давид. Нет богов, кроме Адоная! Тем более, для потомков Исраэля, к числу которых принадлежишь и ты.

Карсидар почувствовал, что вновь закипает. Заведя речь о колдовстве, этот наглец пытается разбередить незажившую рану.

— Вот мой истинный бог, — сказал Карсидар, похлопав по рукояти висевшего на левом боку меча. — Да ещё верный конь. Тебе этого не понять, торговая душонка.

— Меч может сломаться, конь рано или поздно падёт, — как бы извиняясь, Зерахия развёл руками и слегка поклонился. — Что же тогда останется? Всё-таки колдовать?

— А хоть бы и так! Тебе какое дело? — возмутился Карсидар. — Проваливай, зарабатывай на свою курицу…

С его уст едва не сорвалось бранное слово, но шепетек очень вовремя перебил его:

— Вот и я о том же, хавер. Но не думал ли ты, что в один далеко не прекрасный день может объявиться более опытный колдун, способный пересилить тебя? Что ты станешь делать тогда?

Нет, этот разговор добром не кончится! Прочь отсюда!

— И никак ты не уразумеешь, малоумный, что тебе ничего не остаётся, как уповать на Адоная, — продолжал Зерахия. — Если тебе никто не говорил таких слов, запомни: йегудим — Божий народ, йегудим были Божьим народом, есть и будут. Ничто в этом мире не вечно, всё есть тлен и прах, лишь Адонай всегда верен Своим обещаниям.

«И вот передо мной сумасшедший пророк этого самого Адоная», — едва не сказал Карсидар, но предпочёл промолчать и вновь припустил коня, твёрдо решив больше не останавливаться.

— Запомни, Давид, только на Адоная можешь ты опереться в трудный миг, ни на кого более! — Зерахия уцепился на этот раз за стремя и едва поспевая, путаясь в длинных полах своего нелепого кафтана и придерживая шапку, бежал рядом с Ристо. — Человек ограничен, Адонай беспределен. Он исцеляет, а человек способен только подлечивать, в лучшем случае — с трудом залечивать раны. Твой дружок Андрей с помощью колдовства лечил других людей. Но за тобой даже такая слабая способность к врачеванию не замечена, хотя со своими ранами ты справляешься просто блестяще.

Тут шепетек споткнулся и удержался на ногах лишь благодаря тому, что вовремя разжал пальцы.

— Так вот, хавер, прошлым летом у тебя родился сын, — неслось вслед Карсидару. — Не дай тебе Бог держать его на руках, видеть, как он умирает и сознавать, что всё твоё колдовство тут бессильно!

Карсидар сжал зубы и хлестнул Ристо уздечкой. Голос Зерахии внезапно сделался хриплым, скрипучим.

— Да убережёт тебя милосердный Адонай от такой беды, искренне тебе того желаю…

— Пошёл к чёрту!!! — рявкнул Карсидар, перешёл на галоп и не сбавлял темпа скачки, пока не очутился в Новом Городе.

Да разве похож этот сумасшедший торгаш на посланца Адоная?! Нет, злые чёрные боги надоумили его издеваться над Карсидаром! Проклятье…

Но сын! Маленький Андрейка… И Милка…

Карсидар боялся сознаться самому себе, как не хочется оставлять их одних в Киеве. Да, разумеется, он отправляется на восток во главе мощной армии как раз для того, чтобы оградить новую родину от новой беды. Значит, чтобы защитить и собственную семью. Но сынок!..

Сколько раз Карсидар осторожно прощупывал внутренний мир малыша, надеясь обнаружить у него хоть малейшие зачатки колдовства. И всё зря. Но старый Шмуль рассказывал, что приблизительно в таком возрасте, может, годом позже, маленький принц Давид устроил пожар в йерушалаймском дворце. Именно после этого случая король Ицхак надел сыну серьгу.

А как поступить Карсидару? Ещё раз попытаться распилить камешек от его собственной серьги надвое? Но здешние ювелиры подтвердили, что он чрезвычайно твёрдый и совершенно не поддаётся обработке. Тогда избавиться от кольца и прицепить Андрейке серьгу? Толку-то! Карсидар всю жизнь не мог снять собственную, пока её не отрубил вместе с ухом пёс Менке. Выходит, король Ицхак одел её сыну не просто так, а используя какие-то неведомые ему приёмы.

Но если дело обстоит таким образом, от серьги в ухе Андрейки не будет никакой пользы! Да и Карсидар лишится удобного инструмента, значительно расширяющего недоступные простым людям возможности. А вдруг в походе возникнет ситуация, когда он вынужден будет делать несколько дел разом, как на Тугархановой косе? Как же тут справиться без голубой капельки…

Но и оставлять Андрейку без присмотра боязно. Карсидар всякий раз подавлял подобные мысли, однако сейчас проклятый шепетек поставил его перед простым фактом: даже останься он в Киеве, и то неизвестно, что предпринять, если у Андрейки вдруг прорежутся колдовские способности. Если он, как Карсидар в детстве, начнёт шутя вызывать пожары вокруг себя. Как бы несмышлёныш не пострадал от собственной шалости. Да и кто знает, что именно малыш начнёт вытворять и какова на самом деле его сила…

А вдруг Андрейка и есть тот самый более сильный колдун, который способен противостать Карсидару?!!

Мысль дикая — но почему бы нет? Это пока он малюсенький беззащитный малыш, даже не начавший делать первые шаги, но когда вырастет… В самом деле, кто его знает!

Королевскому воеводе Давиду уже давным-давно надлежало быть в другом месте и отдавать необходимые распоряжения для ускорения приготовлений к походу. Но Карсидар остановил своего Ристо возле церкви в Георгиевском переулке и не двигался с места. Он совсем растерялся и не знал, что делать дальше, на что решиться. Будь проклят полоумный шепетек вместе со всеми его речами, сеющими смуту в душе… И если, помилуй, Господи Иисусе, поход против татар провалится, то виноват в этом будет единственный человек — мишигине Зерахия, своими способностями (без сомнения, выдающимися) поразительно похожий на покинувшего этот край Читрадриву!

Карсидару пришлось приложить невероятные усилия, чтобы всё-таки взять себя в руки и с головой уйти в дела. Но надо же, проклятый шепетек не оставил его в покое и на следующий день! Этот тощий недоумок посмел явиться прямо к нему на подворье с самого утра и не обращая ни малейшего внимания на испуг Милки и старой мамки, скаля в неотразимой лошадиной улыбке жёлтые зубы, сообщил:

— Всё в порядке, Д'виид! С Ипатием я обо всём договорился, и ещё сегодня до обеда его люди получат всё необходимое.

Карсидар едва совладал с собой: ещё ни разу ненавистный иудеянин не осмеливался приходить в его дом! Неужели же Зерахия решил окончательно доконать его?!

И схватив шепетека за отвороты нелепого длиннополого одеяния, Карсидар выволок его за ворота и срывающимся хриплым голосом прорычал:

— Я!.. Ты!.. Зачем?.. Как посмел ты сюда явиться, мерзавец?!

Сумасшедший иудеянин нисколечко не испугался, как всегда миролюбиво осклабился и огорошил Карсидара очередным нелепым заявлением:

— Мы вчера таки немножечко не договорили, хавер. Так, самую малость. Ты слишком быстро ускакал, а пеший конного не догонит.

— Не о чем нам с тобой разговаривать, понял, ты, отродье дикого осла и шелудивой свиньи?! — тараща глаза, шипел Карсидар. Его руки уже мяли густую чёрную бороду шепетека и сами собой подбирались к его горлу.

— Не договорили, — невозмутимо возразил Зерахия.

— О чём?! О снаряжении полусотни «коновалов», что ли?

— И об этом в частности, — шепетек был сама любезность. — Но я больше насчёт пурима хотел… Ты вообще представляешь, что это за праздник?

Ну невозможно было сердиться на этого чокнутого! Карсидар едва не начал душить его, а Зерахия как ни в чём не бывало рассуждает о каких-то там праздниках. Идиот!

Карсидар встряхнул шепетека так, что, казалось, услышал, как стукнули друг о дружку его кости, тут же отпустил и рявкнул:

— Что там за праздник такой!.. Говори да проваливай отсюда подобру-поздорову, пока я твою пустую башку назад не скрутил!!!

— С удовольствием, — Зерахия оправил одежду, разгладил бороду и обронив:

— Надеюсь, ты понимаешь, что я это насчёт праздника, — принялся путано излагать что-то про девушку Эсфирь, короля Ахашвероша, королевского советника Мордехая и его лютого врага Гамана.

— Погоди… — перебил иудеянина Карсидар. Ему внезапно пришла на ум байка про Астор, которая так нравилась Читрадриве. — Как звали того короля? Ахаш… рош?

— А-хаш-ве-рош, — повторил по слогам Зерахия.

— А в священной книге про него рассказывается?

— Конечно, — подтвердил шепетек. — Кажется, ты иногда заглядываешь в танах, или Ветхий Завет, как принято называть его среди гоев. Молодец. Только гои называют Ахашвероша Артаксерксом.

«Так вот почему Читрадрива не нашёл в книгах имени сказочного короля!» — догадался Карсидар. А вслух сказал:

— Ошибся ты, Зерахия. Я не читаю священных книг. Я вообще…

Он хотел добавить, что ученику мастера прежде всего нужно было научиться владеть самым разнообразным оружием, а не грамотой, но вовремя спохватился. В самом деле, зачем всё это знать сумасшедшему торговцу?

Но шепетек отреагировал на это по-своему, со скорбным видом воскликнув:

— Ой-ё-ё-ё-ё-ё-ёй! Сразу становится заметным гибельное гойское влияние на порядочного а'ида! Конечно, у гоев не принято читать священные книги, поскольку все поголовно полагаются на устные проповеди священников. Правда, к сожалению, и у наших слово ребе зачастую значит больше, чем весь танах, вместе взятый, но у нас, по крайней мере, принято обучать детей читать на священном языке.

— Как, всех детей?! — изумился Карсидар.

— Поголовно, — подтвердил Зерахия. — Взять хотя бы Иисуса. Кем он был? Плотником, сыном плотника. Подумаешь, важная птица! Тем не менее, Мария занималась образованием сына, как и всякая нормальная мать. В четвёртой главе книги апостола Луки рассказывается, как Иисус читал субботний текст в собрании. Разве неграмотный может читать?

— Ладно, ладно, пока что мы сбились на другое, — напомнил Карсидар, — и я никак не услышу, про что ты хотел мне рассказать.

— Пурим. Праздник наш, — ответил Зерахия, подняв глаза к небу. И тут же затараторил сбивчиво, глотая отдельные звуки и даже целые слова:

— Я тебе вот что… ты только выслушай! Пур — на священном языке «жребий»… Твой друг-колдун на священном… когда к учителю приходил. Значит, и ты должен знать… Это жребий, Д'виид, жребий! В этот день… судьба народа… Нашего народа, Д'виид!

— Что за судьба? Какая? — не понял Карсидар.

— Судьба всего народа. Всех йегудим, — Зерахия сделался озабоченным и выглядел теперь то ли разочарованным, то ли попросту усталым. Но зато заговорил спокойно:

— Гаман вздумал погубить всех, возвёл наклёп Ахашверошу. Но прекрасная королева Эсфирь сказала: «О король, я также из числа этих людей, так что если начинать убивать йегудим, прикажи убить меня первую». И тогда Ахашверош отдал жизнь Гамана Мордехаю. Йегудим одержали победу… но потому лишь, что уповали на Адоная, на Его милость, а не на свои силы!

Голос шепетека окреп, и сузив вспыхнувшие странным огоньком карие глаза, он продолжал:

— Сегодня последний день таханит Эсфирь — поста царицы Эсфири, вечером заходит сам пурим. Ты с войском выступаешь как раз завтра, в день праздника. Это знак, Давид! Несомненно, знак… Запомни: в этом походе будет решаться и твоя судьба, и судьба твоего дела, то есть подчинённых тебе воинов. У тебя есть выбор, и довольно простой: либо ты обращаешься за помощью и поддержкой к Адонаю, как и надлежит поступить всякому а'иду, но тогда прекращаешь колдовать — либо продолжаешь уповать на собственные силы. И тогда ты непременно проиграешь. Вот, собственно, всё, что я хотел сказать тебе ещё вчера. Но ты ускакал, а теперь…

Зерахия глубоко вздохнул, махнул рукой и, не удерживаемый Карсидаром, побрёл прочь.

— Чего хотел от тебя этот иудеянин? — спросила перепуганная Милка, когда Карсидар вернулся в дом.

— Он насчёт снаряжения моих «коновалов» приходил, разве не слыхала? — проворчал Карсидар.

— Слыхать-то слыхала, — сказала тихо Милка, и голос её дрогнул:

— Да только про народец этот много лихого болтают.

— Они младенчиков воруют и кровушку из них пьют, — вставила старая мамка, выныривая из дверей Милкиной комнаты. — Владычице Приснодева Мария, спаси и помилуй! Я-то как бросилась к нашему Андрейке, так и дрожала над ним вот по сей час! Неужто, думаю, супостат этот к нашему малышу подбирается…

Карсидар вспомнил, как мамка рассказывала когда-то Милке, что у колдунов «нос крючком, уши торчком», велел старухе прекратить причитать и идти накрывать к завтраку, а сам в прескверном настроении заперся в своей комнате.

В самом деле, шепетек ведёт себя как настоящий идиот. Однако даже идиот не станет зря рисковать своей поганой шкурой, дразня такого человека, как Карсидар. А шепетек рискнул! Так зачем, спрашивается, он сделал это?!

Неужели же в его мрачных пророчествах скрывается хоть капля истины…