— Здорово — те, Ананий Егорович.
— Чем уж так расстроен, на людей не глядишь?
Мысовский повернул голову на голоса.
По ту сторону улицы гуськом, одна за другой, вышагивало целое отделение старух. Все нарядные, празднично одетые — так, бывало, отправлялись в церковь.
Ананий Егорович пересек улицу:
— Куда это строем?
— Что ты, ведь день-то сегодня наш, — сказала, улыбаясь, высокая старуха, еще довольно крепкая, прямая, с гладкими румяными щеками. Вспомни число-то.
— За пенсией, значит?
— За ей, за ей, — закивала в ответ маленькая старушонка в светлых резиновых сапогах.
Третья старуха прослезилась:
— Кормят сыночки. Может, и косточек-то ихних уже нету, а мы вот, матери, живем.
— Спасибо нонешним властям, — сказала толстая низкорослая старуха и вдруг чинно поклонилась Ананию Егоровичу. — Кабы я была грамотна, в саму бы Москву написала. Не забыли нашу старость.
Ананий Егорович, провожая глазами ходко шагающих пенсионерок, невесело подумал: «Эх, старухи, старухи!
К вашим бы пенсиям да немного сознательности. Ну не все из вас, но ведь некоторые вполне могли бы еще держать в руках грабли. Глядишь, и дела бы в колхозе пошли повеселее».