Вокруг капусты

Старость, братцы, никуда не деть,

А она и мучит и печалит.

Старый ключ решил помолодеть,

Чтоб его щеколды замечали.

Старый ключ прекрасно, понимал,

Как вернее обмануть природу:

Он свою бородку обломал

И остался парнем безбородым.

Но ошибся бедный донжуан,

Не сумел втереть очки природе.

Он заброшен далеко в чулан,

(Потому что никуда не годен.)

Ох, этот градусник,

Стеклянный паренек,

Отзывчивая,

Чуткая натура!

В квартире кто-то

Сляжет на денек —

А у него уже

Температура.

Заводская труба

Неуклюжа, груба

И совсем некрасива на вид,

Но она без красот

Достает до высот

И не даром небо коптит.

Лопата угловата

И тяжела для рук,

Но все-таки лопата

Надежный, верный друг.

Хоть ей пласты иные

Даются нелегко,

Она в дела земные

Вникает глубоко.

Умирает маленькая свечка

И позвать не просит докторов.

Кочерга бесстрашно входит в печку,

Будто укротительница дров.

И удары не пугают ступку,

Сколько медным пестиком ни бей…

Многим замечательным поступкам

Научились вещи у людей.

За часом час,

За годом год,

В любую пору суток

Часы ведут

Упорный счет

Секундам и минутам.

Чтоб люди время берегли

От разных дел пустых,

Часы во всех концах земли

Расставили посты.

И на земле,

И в небесах,

В морях,

В подземных штреках

Часы все время

На часах,

Как совесть человека.

В стене высотного строения

Кирпич — бессрочный строевой.

Бушуют ливни в исступлении,

Метели поднимают вой, —

Но все лихие непогоды

Ему как будто нипочем:

Кирпич прошел

Огонь и воду,

Покуда стал он —

Кирпичом!

Спичкам жить на свете нелегко,

Спички — беспокойные творения:

Даже с лучшим другом — коробком

Не обходится у них без трения.

Для чего им жизнь свою растрачивать

На такие вздорные дела?

Спички, спички, головы горячие…

Но без них ни света, ни тепла.

Он очень содержателен.

И скромен: посмотри —

Он даже носит платье

Не сверху, а внутри.

А тот, кому он служит,

Иной имеет вкус:

Он разодет снаружи,

А в середине — пуст.

Нарядная туфля — царица паркета,

Вздыхают по ней сапоги и штиблеты,

И только обутая в туфлю нога

В ней видит жестокого, злого врага.

Ей, видимо, больше о туфле известно:

У них отношения — самые тесные.

Всем известно, что мундштук

Постоянства не выносит.

Посчитайте, сколько штук

Сигарет он в жизни бросил.

Нет на свете чудака

Своенравней и капризней.

Берегитесь мундштука,

Прожигательницы жизни!

У скрипки не хватает настроения,

А у кларнета — вдохновения,

Рояль сегодня что-то не звучит,

Не до игры расстроенной гитаре…

И только барабан восторженно стучит,

Поскольку он —

Всегда в ударе.

Развязный галстук весел и беспечен,

И жизнь его привольна и пестра:

Заглядывает в рюмку что ни вечер,

Болтается по скверам до утра,

Сидит на шее и забот не знает

И так в безделье проживает век…

Подумайте!

А ведь его хозяин

Вполне, вполне приличный человек!

Живут кошелка с кошельком,

Как голубок с голубкою.

С утра идут они рядком

На рынок за покупками.

(Походят по базару,

Присмотрятся к товару.

Почем редис,

Почем арбуз,

Узнают по пути.

Кошелка набирает груз,

А кошелек — плати:

И за томат,

И за чеснок,

И за отрезы шелка…

Когда ж пустует кошелек,

Пустует и кошелка.

Башмак храбрился:

«Что там слякоть,

И грязь,

И ливень,

И пороша!»

Но только с неба стало капать,

Он моментально сел в калошу.

Случайные проезжие

Любуются колодцем:

«Таких у нас на родине,

Пожалуй, не найдется.

В нем и воды не видно.

Вот это глубина!»

Но правда настоящая

Проезжим не видна.

Никто из местных жителей

Колодцем не любуется,

Им воду брать приходится

На самых дальних улицах.

Колодец неглубокий,

Заброшен много лет,

А что воды не видно, —

Ее в нем просто нет.

У старой печки не хватает тяги

К тому, чтоб жить своею теплотой.

Ее знобит, ей холодно, бедняге,

Она горит единственной мечтой.

Все ждет она, что в этом помещении,

Чтоб ей не приходилось мерзнуть впредь,

Поставят паровое отопление —

И сможет печка косточки погреть.

Пластинку взяли в оборот,

А ей все так же весело,

Она по-прежнему поет

Одну и ту же песенку.

Ее царапала игла,

Скребла до исступления —

И все ж пластинке не смогла

Испортить настроения.

Разъезжая в кармане своем персональном,

Авторучка увидела свет.

Побывала и в ближних районах и в дальних,

А вот проку от этого — нет.

Персональный карман, нужно прямо признаться,

Многим ручкам и дорог и мил.

Только следует с ним иногда расставаться,

Чтоб хотя бы набраться чернил.

Повесив медный нос,

Кран изливает душу.

Растроганный всерьёз,

Ушат развесил уши.

Стоит, разинув рот,

Понуро и убито

И горько слезы льет

На каменные плиты.

На кухне звон, кипенье, стук,

Потрескиванье и журчанье.

И только замкнутый сундук

Презрительно хранит молчанье.

Но ты на внешность не смотри

И не суди о нем с поспешностью:

Он совершенно пуст внутри

При всей своей солидной внешности.

Слоем грязи пол зарос —

Не видать ступенек. —

«Эх, купить бы пылесос! —

Размечтался веник.—

Я стоял бы здесь в углу

И давал советы:

Там соринка на полу,

Здесь — соринки нету.

Я ведь — нечего скрывать! —

На работу падок…

Пылесос бы мне достать,

Я б навел порядок!»

Трудное у вешалки житье:

Что ни вечер — у нее запарка.

И никто не спросит у нее:

«Вешалка, простите, вам не жарко?»

Ей слова пустые ни к чему,

У нее серьезная работа.

Очевидно, люди потому

Окружают вешалку почетом.

Представляют ей своих гостей,

Пыль с нее стирают влажной тряпкой,

И при встрече в коридоре с ней

Все до одного снимают шапки.

Ширму выставляют напоказ,

И ее, конечно, это радует.

Не случайно ширма всякий раз

От восторга просто на пол падает.

Выставляют ширму напоказ,

Но напрасно так она встревожена:

Ведь она здесь — для отвода глаз

От того, что видеть не положено.

Он провел немало эшелонов

И с пути не сбился своего.

В чем же дело?

Где его вагоны?

Почему покинули его?

Есть ведь в нем

И сила и уменье,

К перегонам дальним он привык.

Почему ж стоит он без движенья?

Паровоз поставили в тупик.

Портфель имеет важный вид:

Портфель бумагами набит.

Он раздувается, растет,

Он — главная причина

Того, что умником слывет

Набитый дурачина.