Вокруг капусты

Какою бритвою скорей

Лицо себе поранить можно?

Не той, которая острей,—

С тупою будьте осторожны.

Пускай не вызовет обид

И шутка в нашем разговоре:

Острота зла не причинит,

А тупость — причиняет горе.

Хмурится обида на кого-то,

Гнев бушует,

Закипает страсть,

Плачет горе,

Трудится забота,

И надежда не смыкает глаз,

Мечется по миру беспокойство,

Все сердца и души теребя…

Мирно спит одно самодовольство,

Сытое,

Влюбленное в себя.

На остановке при посадке

Кричит он в гневе благородном:

«Чего толпиться и а площадке?

Там впереди совсем свободно!»

Но лишь ему пробиться дайте,

Как он начнет ворчать сердито:

«Потише, эй, не нажимайте!

Здесь и без вас битком набито!»

Сначала отказался наотрез.

Подумав, согласился на отрез.

Он правды не умеет скрыть —

Похвальная правдивость!

Но… так умеют говорить

И честность и — болтливость.

Ступает важно по двору Осел:

Осел хомут сегодня приобрел!

Баран завидует приятеля сноровке:

Везет же дуракам на разные обновки!

От измены ревность не спасает:

Ревность — это глупый пес, который

Своего хозяина кусает

И свободно пропускает вора.

«Жизнь — это жизнь.

А свет — это свет.

А люди — всегда есть люди…

То, чего нынче, возможно, нет,

Завтра, возможно, будет…

Так оно дело…

Вот оно как…

Кто бы и как бы и что бы там…»

Старый,

Бывалый,

Матерый дурак

С начинающим делится опытом.

Собрались три часовщика,

Чтоб встретить Новый год.

Сидят они у камелька,

Ведут минутам счет.

Они сидят, огонь горит,

Часы меж тем идут.

И первый мастер говорит:

«Осталось пять минут».

«Нет, — возразил ему второй, —

Твои часы спешат.

Не пять осталось, милый мой,

А целых пятьдесят!»

Вступил и третий в разговор,

Сказав:

«Прошу я вас,

Коллеги,

Кончим этот спор:

Остался ровно час».

И каждый все твердит одно,

Поры полночной ждет…

А новый год Давным-давно

По городу идет.

Проспорили часовщики

До самого утра.

Видать, большие знатоки.

Большие мастера!

Его романы длинноваты,

А в телеграммах без труда

Он выражается всегда

И содержательно и сжато.

Какой загадочный писатель!

Но в этом, право, есть резон:

Ведь там ему за слово платят,

А здесь за слово платит он.

Автор трудится ретиво

В ходком жанре детектива:

У него уже на совести

Пятьдесят четыре повести.

Бьешься ты над словом до рассвета,

Хочешь вызвать слезы или смех,

Но запомни,

Что работа эта

Будет лишь тогда иметь успех,

Если сердце

Честно и открыто

Ты своим творениям отдашь,—

Как бумаге

Сердце из графита

Отдает, не дрогнув, карандаш.

Потнявшаяся озимь

Сверкает позолотой,

Туман, работник ранний,

Прядет седую нить…

Росинку душат слезы,

Что все эти красоты

Она при всем желании

Не в силах отразить.

А где-то шкаф зеркальный,

Серьезный и степенный,

Владеющий умением

«Проникнуть до глубин»,

Угрюмо и печально

Глядит в пустую стену,

Ища для отражения

Приемлемых картин.

Чтоб головы не утомить,

Не засорить мозгов,

Не нужно в памяти хранить

Написанных стихов.

Но чтоб в дальнейшем

Прежних строк

Поэт не повторил,

Он должен помнить назубок

Все то, что он забыл.