Вокруг света за погодой

В перекурах

Вспомнил про одного провинциала, который поразился, увидев на улицах Москвы средь бела дня толпы людей: «Когда же они работают?». Так и у нас: непосвященному могло бы показаться, что на судне — вечный праздник; с утра до вечера десятки людей загорают, играют в шахматы и волейбол, ловят рыбу. Не сразу поймешь, что состав этих праздных гуляк все время меняется: отдыхают свободные от вахты.

Мы грелись на солнышке — Василий Рещук, Валентин Лихачев и я. Операторы чутко прислушивались. В Тропэксе принимают участие не только суда, но и авиация, над нами уже не раз, едва не цепляя корабль за мачты, проносились самолеты, и поймать их в кадр стало для операторов делом профессиональной чести. Но появлялись самолеты всегда неожиданно и на огромной скорости пролетали в ста метрах над водой.

В международном авиаотряде, который базировался в Дакаре, были и два наших «ИЛ-18».

— Кажется, летит! — предупредил Вася. Мы замерли. Был слышен какой-то отдаленный гул.

— Пылесос в коридоре работает, — догадался Валентин. — Отбой!

Мы лежали, обсуждая план действий; впервые у нас возникла общность интересов. Нужно нажать на все педали и во что бы то ни стало получить разрешение полетать.

— Заснять бы кусок Африки и океан с высоты ста метров! — размечтался Валентин.

— Редкая возможность, — сдержанно согласился Вася.

— Грош нам цена, если не добьемся!

— Опасный полет, наверное, — забросил я удочку.

— Опасный? — фыркнул Валентин, — Ха! Помнишь вулкан, Вася?

Этого я и добивался: Валентин буквально набит всякими интересными историями.

— Мы с Васей снимали вулкан из Ключевской системы, — начал он. — Весь в дыму, из кратера валит пар, дышать нечем, да еще какая-то дрянь вылетает, вроде камней, а высота-около двух километров, пока дошли — чуть концы не отдали. Дантов ад! А на дне этого ада, в кратере — озеро из чистой соляной кислоты! Ломаем голову, как бы получше все заснять и не угодить при этом в преисподнюю, а тут, как назло, вертится под ногами и дает ценные указания приехавший из Москвы режиссер. Наконец, один из нашей группы догадался, сказал; «Икс Иксыч, здесь все-таки опасно, камнем зашибить может. Мы то что, а вы человек очень нужный стране. Возвращайтесь!» Тот страшно обрадовался, но сделал встревоженную мину: «А вы без меня справитесь?» Тут Вася напустил на себя озабоченность, выдержал паузу по системе Станиславского и ответил: «Тяжело будет, Икс Иксыч, но справимся!»… Но вулкан — пустяки. Снимали мы как-то с вертолета траулер. Все шло нормально, рыбаки на палубе позировали, и вдруг — то ли завихрение, то ли с мотором что-то произошло, но вертолет начал падать. Всех с палубы как метлой смело, а режиссер кричит: «Давай новую кассету!» Он и не подозревал, что мы падаем, просто ему очень понравился новый ракурс… У самой поверхности моря наша стрекоза повисла, похлопала крылышками и снова взлетела…

К Васе и Валентину на «Королеве» относились с дружеской симпатией. Видавшие виды бродяги, они облазили со своими кинокамерами все Приморье, Камчатку и Курилы, бывали в разных переделках и охотно о том рассказывали. Долговязый, с обожженным на солнце красным лицом и рыжеватыми усиками Валентин Лихачев и крепко сбитый стокилограммовый Вася Рещук были желанными гостями в любой компании. Судя по всему, фильм удавался, и теперь они только посмеивались, вспоминая, какую обструкцию устроили им в начале рейса. Они хотели заснять работу гидрологов и попросили их соответственно подготовиться, и гидрологи, гордясь оказанной им честью, дружно явились на съемку, одетые в самое последнее тряпье, какое только нашлось на корабле. Вместо интеллигентных научных сотрудников с высшим и средним специальным образованием у лебедок и гирлянд с батометрами орудовала толпа отпетых оборванцев.

Но многочисленная публика, прибывшая к началу представления, была разочарована: Вася и Валентин сделали вид, что ничего особенного не происходит, засняли оборванцев на пустую кассету и с благодарностью откланялись.

На корме появились Игорь Нелидов и Костя Сизов, и мы подозвали их к себе.

— Как машина, в здравом уме? — спросил я.

— Ночью слегка свихнулась, но под утро вправили мозги, — ответил Костя, присаживаясь. — Считает себе понемножку… Обратите внимание на Андрея: какая жизнерадостная физиономия!

Мы засмеялись. Игорь неодобрительно покачал головой.

— У человека феноменальная неудача, а вы хихикаете, — слишком серьезным голосом сказал он. — Не по-христиански.

А с Андреем произошла такая история. Некоторое время назад за нарушение дисциплины он был приговорен к высшей мере — лишению на месяц тропического вина, и переведен на фруктовые соки. Андрей пошел в артелку, набрал полную авоську банок с ананасовым соком и демонстративно раздал их желающим. И вот сегодня, в день окончания срока наказания, он чисто выбрился, надел галстук и с песней отправился за своим законным тропическим вином. И здесь произошла душераздирающая сцена.

— Тебе не положено, — изучив свою конторскую книгу, сообщил артельщик.

— Шутник, — ухмыльнулся Андрей. — Сегодня как раз месяц.

— Точно, месяц, — согласился артельщик. — Считать мы умеем, арифметику в школе изучали. А все равно не положено!

— Это почему? — Андрей изменился в лице.

— А потому, что соку ты выбрал вперед не на тридцать, а на сорок дней. Так что пей соки, поправляйся, а через десять дней приходи!

Нет, Игорь прав: грех смеяться над таким чудовищно невезучим человеком.

— Пустяки, — отмахнулся Костя. — Хотите, расскажу воистину трагический случай? Я тогда плавал на «Прибое». Как-то после выдачи я долго не притрагивался к своей бутылке, а ребята все ходили вокруг, намекали. Неспроста, думаю. Так и есть, откупорил бутылку — а в ней вода. Посмеялся, конечно, вместе со всеми, а про себя затаил хамство.

Дело было перед Новым годом. Собрал я одиннадцать пустых бутылок, по числу ребят в нашей компании, и хорошенько над ними потрудился. Ночами работал, недосыпал, но заполнил их удивительно похожей на вино смесью — морская вода плюс чай, очень аккуратно закупорил пробками и надел колпачки. Потом запаковал бутылки в ящик и договорился с артельщиком, что положенное нашим ребятам вино он отдаст мне, а этот ящик — им. И вот под Новый год они притащили ящик в каюту, нетерпеливо приготовили закуску и, блаженные, уселись за стол. Разлили по стаканам первую бутылку, залпом выпили — и застыли с перекошенными лицами. Однако нашлись, засмеялись: «Здорово, Костя, ты нам отомстил, ха-ха!» Никому и в голову не пришло проверить вторую бутылку: наполнили стаканы, выпили — и у всех глаза на лоб. Я выскочил из каюты, чтобы наплакаться вдоволь на свежем воздухе, а возвратился — все злые, никто на меня не смотрит. Оказывается, остальные бутылки, не проверяя, выбросили за борт. Я схватился за голову: «Что вы наделали! С водой были только две бутылки, остальные настоящие!» Тут начались такие стенания, что я пожалел несчастных и выставил припрятанный ящик…

— Летит! — подпрыгнув, закричал Валентин. — Прозевали…

Внезапно возникнув из облака, над нами, покачивая крыльями, с ревом промчался «ИЛ-18».

Не успели мы выразить сочувствие обескураженным операторам, как со швартовой палубы послышался взрыв проклятий. Мы поспешили туда и стали свидетелями волнующего поединка между Ткаченко и акулой.

Когда выдавалась свободная минута, Ткаченко забрасывал удочку, а рыба, которая понимала, что времени у начальника экспедиции в обрез, спешила проглотить наживу. Везло ему сказочно: за последние дни, не затратив и часа, Ткаченко поймал несколько тунцов, в том числе одного весом в двенадцать килограммов. Но сегодня какая-то блудная акула поклялась вывести начальника из себя: с утра она вертелась возле судна и не только отпугивала тунцов, но и трижды съедала приготовленное для них угощение, причем вместе с крючками и леской.

На карту был поставлен престиж рыбака, и Ткаченко, забыв про тунцов, объявил акуле бесяощадную войну на уничтожение. С этой целью он принес на швартовую палубу пугающих размеров австралийское ружье для подводной охоты с метровым гарпуном и на тросе, способном выдержать полтонны, забросил в воду насаженный на крюк кусок мяса. Но акула, видимо, насытилась тремя крючками и теперь лениво плавала на почтительном отдалении. Ткаченко поглядывал на часы и даже стонал от нетерпения: вот-вот должны были начаться переговоры по радиотелефону. Наконец, акула осознала, что срывает важное мероприятие, и начала делать концентрические круги вокруг приманки. «Ну, еще немножко!» — умолял Ткаченко, прицеливаясь. Но стрелять ему не пришлось; акула стремительно метнулась к приманке и проглотила ее вместе с крюком. «Вира!» — приказал Ткаченко, и двое добровольных помощников натянули завязанный через блок трос. С виду акула была не больше двух метров, но очень здоровая, и за жизнь она боролась отчаянно. Даже когда удалось набросить на ее хвост лассо, она продолжала биться со страшной силой, поднимая целые фонтаны брызг, а когда шлепнулась на палубу, то начала такую пляску, что все разбежались в разные стороны. Подождав, пока она утихомирится, мы подошли поближе и стали спорить, каких она размеров. Я считал, что два метра, а Вилли полагал, что я преувеличиваю. «Ну, ляг рядом с ней, — уговаривал он, — вот увидишь, она не длиннее тебя!» В это время акула открыла пасть, и я поспешно признал, что Вилли совершенно прав. Кстати говоря, из этой пасти были извлечены те самые крючки, которые стали поводом для битвы. Вот какие ничтожные причины лежат иногда в основе больших событий!

Утром по судовой трансляции разнеслось привычное, всеми дружно проклинаемое: «Подъем!». Чтобы подсластить пилюлю, старпом — а это была его вахта — слегка разбавил побудку юмором: «Команде — вставать, кальмаров ловить!». Что-то уж очень тяжело было вставать, но порядок есть порядок. Бормоча про себя бодрые и жизнеутверждающие слова, я сполз с койки и приступил к зарядке. Но едва лишь моя нога взметнулась к потолку, из динамика послышалось: «Прошу извинить, продолжайте спать, сейчас шесть утра».

От огорчения я долго не мог уснуть, а когда удалось забыться, динамик вновь энергично напомнил, что нет полного счастья на земле.

Интересно, кто изобрел побудку? Бьюсь об заклад, что этот благодетель человечества пожелал остаться неизвестным.

Так что день начался весело и так же продолжался. После завтрака повсюду слышалось: «И-а-а! И-а-а!» — впервые в этом рейсе повара приготовили овсяную кашу. И третий сюрприз, самый главный: сегодня у нас субботник. Впрочем, по календарю среда, и субботник переименован в аврал. Мы — Ковтанюк, старпом Борисов, Шарапов, Пушистов, Братковский, кинооператоры, инженер Белоусов и я — вышли мыть палубу. В последний момент в наши ряды влилось мощное пополнение в лице Воробышкина. Он тут же высмеял дедовские методы мытья палубы и предложил истинно научный способ, заключающийся в том, что следует дождаться тропического ливня, который смоет всю грязь без помощи человека. Старпом внимательно выслушал Воробышкина, благожелательно кивнул и вручил ему швабру. Ну и работенка, скажу я вам — драить палубу под раскаленным добела солнцем! Сначала мы поливали ее содовым раствором, прохаживались по ней скребками, потом, дважды, проволочными щетками, потом обычными, волосяными — и так до сотого пота, который ручьями струился со всего тела в резиновые сапоги. А старпом обмывал палубу из шланга и покрикивал: — Кто здесь драил? Халтура! Всех без вина оставлю!

Зато в перекуры по его приказу нам вручали наградные — чайники с холодным компотом. Сказочное награждение — после такой работы сидеть в тенечке, пить компот и беседовать о всякой всячине.

— Окунуться бы в море! — размечтался Петя.

— Как человек, чуть не съеденный акулой… — начал я.

— Подумаешь, акула, — пренебрежительно сказал Юрий Прокопьевич. — Вот меня однажды чуть не съел осьминог.

И, уступив нашим требованиям, рассказал: — Это было лет пятнадцать назад, я тогда плавал на «Витязе».

Мы несколько дней отдыхали на Таити и как-то отправились в поход на рифы за кораллами и ракушками. Прогулка — фантастическая!

Я плыл в маске и восхищался неописуемой красотой рифов, образовавших этакое причудливое ущелье. Беспечно подплыл к самому концу ущелья — и окаменел: на меня своими немигающими глазами смотрел гигантский осьминог. Щупальца — не меньше метра! Ну, думаю, выбыл из судовой роли. А осьминог хотя и не движется навстречу, но внимательно меня изучает, словно решая, с какой стороны начать харчить. Я потихоньку отступаю — не движется, я побыстрее — висит на месте и колышет щупальцами. Оглядываюсь, чтобы предупредить товарищей, а они, не обращая внимания на мои отчаянные жесты, плывут прямо по направлению к чудовищу! Быть трагедии! Бросаюсь за ними, погибать — так вместе, но вижу, что ребята один за другим поднимаются из воды на риф, а на крючке одного из них болтается мой осьминог. Правда, он оказался несколько меньших размеров, чем я ожидал, щупальца — сантиметров по десять…

— Вы стали жертвой элементарного оптического обмана, — любезно пояснил Воробышкин. — Я сейчас вам все разъясню. Дело в том…

— Благодарю вас. — Юрий Прокопьевич вежливо шаркнул резиновым сапогом. — Я уже понял.

Воробышкин все-таки порывался теоретически обосновать превращение гигантского спрута в маленького, но вниманием аудитории овладел Леонтий Григорьевич Братковский.

— Это произошло в Петропавловске-на-Камчатке. Свободного причала не оказалось, и мы ошвартовались к борту другого судна.

Сижу я в радиорубке, передаю в Москву сводку и вдруг слышу, что дверь открывается, и кто-то, тяжело сопя, расхаживает за моей спиной. Оборачиваюсь — здоровенный бурый медведь! Не знаю, откуда взялась такая прыть, но я с места выпрыгнул в окно. Радуюсь, что спас свою драгоценную жизнь, а из приемника идет морзянка, Москва запрашивает, в чем дело, почему я замолчал. Откуда им знать, что мое молчание вызвано исключительно уважительной причиной? Ну, думаю, скандал будет, эфирное время по минутам расписано, а что делать? Медведь по-хозяйски расхаживает по рубке, с любопытством слушает морзянку и принюхивается к моему пиджаку. Я даже за сердце схватился: не сожрал бы мою трехмесячную зарплату! Но когда он разыскал и с большим энтузиазмом съел пачку печенья, я понял, что он, наверное, ручной и перешел с борта судна, к которому мы ошвартовались. Понять-то понял, а в рубку зайти боюсь: а вдруг медведь не знает, что он ручной? Решил проверить: побежал в капитанскую каюту, набрал конфет и стал бросать их этому субъекту. Хватает на лету! Тогда я конфетами выманил его из рубки и швырнул целую горсть в капитанскую каюту. Медведь прыг туда, а я запер за ним дверь и помчался отстукивать радиограмму. Как раз в эту минуту капитан вошел к себе… Потом мы не раз спрашивали, выпил ли он со своим гостем на брудершафт, но капитан отмалчивался…

Выдраив пеленгаторную палубу до зеркального блеска, обгоревшие, донельзя грязные, но довольные (старпом великодушно признал, что даже палубная команда не сработала бы лучше), мы отправились приводить себя в порядок и обедать.

А в четверг аврал продолжился: на этот раз нам доверили выкрасить кнехты, клюзы и лебедки на баке. Возглавил новоиспеченных маляров Олег Ананьевич Ростовцев, и благодаря этому работу мы закончили досрочно. Не только потому, что он оказался маляром высокого класса, но и потому, что, когда свободные от вахт ребята приходили поглазеть, как сам капитан красит лебедку, боцман Петр Андреевич Тарутин без лишних разговоров вручал им кисти и скребки.

Отказываться, сами понимаете, было неудобно («Что, у капитана больше времени, чем у тебя?»), и наш полк вырос вдвое.

Я обработал чернью три кнехта, два клюза и турачку брашпиля и был ужасно доволен, когда боцман во всеуслышание объявил, что выкрашенные мною предметы — настоящее учебное пособие для начинающих маляров. Артемий Харлампович с этим выводом согласился. Да, настоящее учебное пособие. Вся палубная команда, добавил он, должна побывать здесь и ознакомиться с этими кнехтами и клюзами, чтобы раз навсегда понять, как не надо работать, ибо я израсходовал слишком много краски.

Вот и угоди начальству!