Волчица и пряности. Том 14

Глава 2

Одежда Коула была в ужасном состоянии.

Плащ был весь в швах и заплатках, с истрепанными краями. Слишком короткие штаны оставляли голыми лодыжки, а сандалии были тоньше, чем ломтики мяса, отрезанные прижимистым мясником.

Вдобавок Коул долгое время недоедал и потому имел такой вид, точно его может унести первым же порывом ветра.

Существовала, однако, разница между просто отсутствием денег и благородной бедностью Церкви.

Эльза устала, и у нее запали щеки, и ее одежда была не лучшего качества. И все равно от нее исходила некая аура достоинства – источником которой, вне всяких сомнений, был свет, горящий в ее душе.

Даже когда ей предложили сесть на кровать, Эльза не услышала; в конце концов ее уговорили сесть на стул и дали вместо вина бодрящий напиток из имбиря, меда и горячего овечьего молока.

Напиток она приняла без стеснения, однако поблагодарить не забыла.

Выглядела она нисколько не угрожающе, но держалась с несомненным достоинством.

Эльза поднесла чашку к губам, отпила и с облегчением вздохнула. Увидев это, Лоуренс тоже вздохнул с не меньшим облегчением.

– Тебе интересно, почему я покинула деревню?

Подкупить Эльзу пищей было невозможно, однако сейчас, когда ее нервы успокоились, она несколько ожила.

– Да. Честно говоря, у меня даже идей нет, – и Лоуренс, честно признав свое любопытство, налил вина себе в чашку, чтобы составить Эльзе компанию.

Ответ Эльзы стал для него неожиданностью.

– Я ищу кое-кого.

– Ищешь… кое-кого?

– Не кого-то конкретного, – сказала она и, поднеся чашку к губам, беззвучно отпила и закрыла глаза. С ее губ сорвался тяжкий вздох.

Лоуренс привык видеть, как безудержно едят и пьют Хоро с Коулом, и сейчас при виде Эльзы ему казалось, что он смотрит на трапезу аристократки.

– Я ищу кого-то, кто мог бы вступить в служение Церкви.

– Но… – начал было Лоуренс, однако замолчал, когда Эльза открыла глаза и слабо улыбнулась.

– Благодаря вам огонь веры в Терео сохранился. Более того, ваша невероятная сила разрушила коварные планы Энберла. Теперь даже из самого Энберла приезжают к нам в деревню покупать сладости.

При словах «невероятная сила» Эльза посмотрела на Хоро. В ее взгляде была благодарность, которую Хоро, конечно же, заметила, хоть и глядела в окно. Она жевала полоску вяленого мяса, точно к ней происходящее ни малейшего отношения не имело.

Хоро была упряма, как всегда; однако уши ее дергались – это было достаточным ответом.

Эльза знала истинный облик Хоро, и потому носить неудобный капюшон не было нужды.

– Люди Энберла не знают в подробностях, что происходит у нас в деревне. Они бы удивились, узнав, что я возглавляю церковь одна. Конечно, рот энберлского епископа запечатан, но это не будет длиться вечно.

В Церкви царил почти полный патриархат. Конечно, некоторыми знаменитыми монастырями все же правили аббатисы, но то монастыри, не церкви.

Эльза отпила из чашки, будто стремясь запить эту несправедливость, потом закашлялась. Должно быть, она проглотила кусочек имбиря.

– Кхе… прошу прощения. В общем, я пришла сюда, чтобы найти кого-то, кто может взять на себя эту благородную ношу у нас в деревне. Эту задачу я не могу вверить письмам.

– Значит, ты хочешь найти человека твоего уровня? – произнес Лоуренс с ноткой озорства в голосе, и Эльза хмыкнула.

Лоуренс заподозрил, что ей просто нравится разыгрывать это гордое представление.

– Конечно же. Мой отец, Отец Фрэнсис, оставил церковь на мое попечение. Я должна найти человека, который достоин того же.

Человек, воспитавший Эльзу, Отец Фрэнсис, помимо прочего, еще и составил книгу о языческом божестве, почитаемом в Терео. После чего не только отбил все обвинения в ереси, которые на него посыпались, но и установил связи с влиятельными людьми во многих краях, а также построил в деревне независимую церковь. Вне всяких сомнений, это был выдающийся человек.

Конечно, в голосе Эльзы была нотка иронии. Она прекрасно сознавала всю пропасть между своими идеалами и суровой реальностью.

– Это главная причина моего путешествия, но… – с этими словами Эльза посмотрела на Хоро.

Хоро кинула вопросительный взгляд через плечо, и Эльза улыбнулась такой доброй улыбкой, что Лоуренс даже удивился – он не подозревал, что она умеет так улыбаться.

– Я поняла, как же мало я знаю о мире. И надеялась, что это путешествие позволит мне увидеть больше.

– Мм, – ответила Хоро в нос, будто одобряя такую решимость. Сама Хоро выпала из потока мира, проведя столетия в пшеничных полях. В этой области она была чуть впереди Эльзы, и, возможно, та воспринимала ее как своего рода учителя.

Лоуренс побежденно улыбнулся и вновь обратился к Эльзе:

– Уверен, это было трудное решение.

Будучи бродячим торговцем, он знал, как в крошечных деревнях воспринимают громадный внешний мир. Среди селян встречались даже такие, кто был уверен: весь остальной мир, помимо их деревушки или городка, лежит в руинах. Как бы сильно ни верила Эльза в Единого бога, все равно для женщины предпринять такое путешествие – нечто из ряда вон выходящее.

На подразумеваемый вопрос Лоуренса Эльза не ответила – лишь молча смотрела, не отводя от торговца глаз. На груди у нее висел деревянный символ Церкви ручной работы, непохожий на тот, который увидел Лоуренс при их первой встрече в Терео.

Спрашивать, кто его сделал, было глупо.

Когда Лоуренс покинул Терео, рядом с Эльзой стоял некий смелый – хоть и не вполне уверенный в себе – юноша.

– Конечно, я много раз думала отказаться от этой идеи, но Господь освещал мне путь всю дорогу.

Хоро, с которой много столетий обращались как с богиней, ненавидела такое обращение, однако и разговоры о других богах ей были неинтересны. Она дернула одним своим треугольным волчьим ухом, но все же продолжила слушать.

– Ты имеешь в виду того книготорговца? – уточнил Лоуренс, и Эльза медленно кивнула.

– Да.

– У тебя странные знакомые, – не подумавши сказал Лоуренс. Он тотчас осознал свою ошибку; но Эльза лишь рассмеялась.

Она тут же прикрыла рот ладонью.

– Мои извинения, – сказала она. – Но я вполне понимаю, почему ты так думаешь. Прежде я встречалась с ним всего один раз, но он был давно знаком с Отцом Фрэнсисом. И в бумагах Отца я прочла, что этому человеку могу довериться, если настанут тяжелые времена. Если Отец Фрэнсис ему доверял, значит, я тоже должна доверять. Каким бы глупым и жадным он ни казался.

Лоуренс просто не мог себе представить, чтобы Эльза попалась на трюк коварного торговца. Похоже, его догадка была недалека от истины, и все равно ему казалось, что его предположения завуалированно критикуют.

Он поскреб в затылке. Эльза сделала глубокий вдох и заговорила, будто читая проповедь:

– Я солгала бы, если бы сказала, что ни о чем не беспокоюсь, но он очень искренний человек. Конечно, он алчен, в этом не ошибешься – но, можно сказать, из этой алчности и происходит его искренность.

У Эльзы был наметанный глаз в том, что касалось людей.

По ее фразе Лоуренс наконец понял, что за человек этот книготорговец.

– Судя по твоим словам, он охотится за книгами Отца Фрэнсиса, – сказал он прямо. Эльза мило улыбнулась и ответила:

– Во всей деревне нет другого такого, как он. Сначала я была поражена, но… потом поняла, что между верностью собственной алчности и верностью учению Господа разница небольшая. Он испробовал все, чтобы вытянуть из меня, где хранятся книги Отца Фрэнсиса, – но исключительно мирно и дружелюбно.

Лоуренс и сам прежде пытался добраться до этих книг – ради того, чтобы узнать, где родина Хоро. Однако способ, каким он воспользовался, едва ли можно было назвать достойным похвалы. Он обратил против Эльзы ее же благочестие и вынудил девушку помочь ему в самом сердце ее святыни.

Сейчас, вспомнив об этом, Лоуренс вновь подумал, какой же грех тогда совершил.

Он вновь поднял взгляд на Эльзу и обнаружил, что от ее улыбки не осталось и следа. Девушка смотрела на него ровно и пристально.

Он отвел глаза – всего лишь слабый бродячий торговец – и посмотрел на Хоро; однако та, несмотря на очевидное соучастие в произошедшем, усердно делала вид, что совершенно ни при чем.

– Такова его цель; и когда я сказала ему, что намереваюсь отправиться сюда, он был просто счастлив и сразу согласился меня сопроводить. Поездка была тяжелой… продлись она еще немного дольше – и, возможно, я не удержалась бы и рассказала бы ему, где книги.

Ее первое путешествие было сплошной чередой открытий и новых впечатлений. Поскольку рядом с ней был надежный человек, она в конце концов могла бы начать доверять ему безоговорочно – как только что вылупившийся птенец считает своей матерью первое, что увидит в жизни.

Впрочем, Ле Руа, будучи опытным торговцем, вполне мог оказаться достоин такого доверия.

– Все великие святые оставили свои дома и странствовали, а затем жили в уединении в далеких лесах и пустынях, и теперь я наконец поняла, почему. Впервые выйдя в мир, я осознала, насколько человек слаб.

Это было наблюдение, достойное служителя церкви, и Лоуренс кивнул со слабой улыбкой на лице. Вне всяких сомнений, Коул, который понимал слова Эльзы даже лучше, чем Лоуренс, тоже сейчас кивал, но с абсолютно серьезным видом.

– Вот почему я смогла наконец ответить на вопрос, который донимал меня с того самого дня, когда ты и твоя спутница покинули деревню.

Эти слова подстегнули интерес не только Лоуренса, но и Хоро. Волчица перевела взгляд с окна на Эльзу.

– Вопрос?

– Да. Почему ты, обладая такой силой, предпочитаешь путешествовать в простой повозке?

Этот вопрос и Лоуренс задавал себе многократно. Если бы он позаимствовал силу Хоро, то смог бы разбогатеть очень быстро. Способов существовало множество…

Однако он этого не сделал, и даже когда его жизнь была в опасности, он пытался спастись, не полагаясь на силу Хоро, – даже если сама Хоро была готова действовать.

Отчасти это было из-за того, что он хотел сохранить каплю собственной гордости перед Хоро. Но было и еще кое-что.

– Мне до боли ясно, что сам я совершенно бессилен. Если я позаимствую силу своей спутницы, мое собственное бессилие от этого никуда не денется. Поэтому я пытаюсь опираться на самого себя. Или же… – он сделал паузу и глянул на Хоро, пытаясь скрыть смущение. – Или прошу ее помощи вдобавок к собственным силам. Не пытайся налить много воды в маленькую миску – это любой торговец знает. Всякий раз, когда я оказывался в дурацком положении, это происходило из-за того, что я нарушил это правило.

Хоро хихикнула.

– Говорят, что мир огромен, и это правда, – Эльза опустила взгляд на свою чашку и медленно закрыла глаза. Она всегда казалась острой, как обнаженный клинок, но сейчас от нее больше веяло какой-то глубиной.

В этом самом городе Хоро когда-то выкрикнула, что никто не остается таким, каким был при первом знакомстве. И это правда – люди меняются.

Но, хотя изменения и неизбежны, это не означает, что они обязательно к худшему. Жизненный путь того же Лоуренса после встречи с Хоро явно стал более оптимистичным, чем прежде. Но чувствовала ли Хоро то же самое? Она снова выглянула в окно, и ее уши легли – так они себя вели обычно, когда она пыталась скрыть смущение.

Вероятно, позже она будет на Лоуренса сердиться.

– Я благодарна Господу, что мы вновь смогли встретиться.

На это простое заявление Эльзы Лоуренс искренне кивнул.

***

Путешествия приносят с собой много встреч и много открытий. Некоторые из них напоминают путнику о громадности мира, другие – о том, как же мал он сам. Кто-то оказывается поражен открывшимся ему природным ландшафтом, кто-то испытывает боль при виде последствий ужасного сражения.

Или – просто ощущает потрясение от ароматов чужой культуры.

Выражение лица Эльзы, когда она разглядывала лежащее перед ней нечто, определенно выглядящее как кусок красного мяса, яснее ясного показывало такое потрясение – как бы четко ей ни было сказано, что это на самом деле рыбий хвост.

Запрет употреблять в пищу красное мясо для служителей Церкви был так же очевиден и естествен, как запрет дышать под водой для всякого, кто не желает утопнуть. Но сама мысль, что этот запрет можно так просто обойти…

Сидящая рядом с Лоуренсом Хоро откровенно наслаждалась выражением лица Эльзы.

– Юная госпожа, если ты не в силах поверить, возможно, ты желаешь увидеть множество разрешающих писем от разных епископов? – спросила, возвращаясь от другого стола, доброжелательная разносчица, которая и сегодня обслуживала посетителей таверны.

Большинство таверн стихает, едва их почтит своим присутствием истинный служитель Церкви, но здесь все было иначе. Люди смывали накопившуюся за день усталость, и на Эльзу никто особого внимания не обращал.

– Нет… все в порядке. Мир велик, – ответила Эльза, опуская взгляд на пищу перед собой. Неуклюже наколола мясо на нож и откусила большой кусок, точно стремясь заесть все разочарование от реальности этого мира.

Это удивило даже Хоро, а Коула – тем более; лишь разносчица продолжала улыбаться.

– Мм… ммф…

Эльза, крепко зажмурившись, прожевала, глотнула и принялась наощупь искать свою чашку. Коул сжалился и вручил ее ей; Эльза пробормотала слова благодарности и стала пить разбавленный фруктовый сок.

Она пила так жадно, будто хотела смыть все – будто только что проглотила что-то нечистое.

Лоуренс подивился было, не приняла ли Эльза его поддразнивания слишком близко к сердцу, когда девушка поставила на стол пустую чашку и сдавленным голосом произнесла:

– Т-такое острое…

Щеки ее порозовели, хоть она и не пила вина. Глаза тоже покраснели – для привычной к воздержанию Эльзы столь сильно приправленная пища и вызванная ею потребность в вине были почти как наркотик.

– Ха-ха, потому что это запивают вином. Вот, возьми.

Пить вино Церковь не запрещала – в умеренных количествах, конечно. Среди священников и проповедников было больше знаменитых пьянчуг, чем можно сосчитать. А поскольку вино требует к себе и пищу, в основном это были толстяки. У одного известного церковного лекаря по прозвищу «Доктор Ангел» живот был такого размера, что в обеденном столе напротив его места пришлось сделать полукруглый вырез, только чтобы он туда уместился.

– Что это?..

– Моллюски, жаренные в масле. Их выловили в порту ниже по течению и доставили сюда прямо в раковинах. Их можно есть даже сырыми.

Сырую пищу люди едят редко, разве что на дальнем севере, ну или язычники. В Ренозе этот обычай укоренился благодаря тесным торговым связям с Кербе.

Естественно, Эльза отреагировала на шутку разносчицы, широко распахнув глаза.

Хоро, наблюдавшая за всем этим с явным восторгом, собралась было окликнуть разносчицу, но Лоуренс вежливо опустил ее голову на стол.

– Если хвост чересчур острый для тебя, возможно, тебе стоит положить его на хлеб. Готовят здесь прекрасно, но хлеб, к сожалению, немного…

Фразу Лоуренса оборвал стук, с которым на стол была поставлена миска с новой порцией.

Подняв голову, Лоуренс увидел, что разносчица смотрит на него сверху вниз с улыбкой.

– Немного… дороговат, – на ходу поправился он. Разносчица удовлетворенно кивнула и ушла в кухню. Хоро хихикнула и навалила на ломоть хлеба кучу вареной чечевицы.

– Да, мир не только велик, но в нем и разнообразной пищи великое множество, – благоговейно промолвила Эльза.

На столе были овощи, мясо и моллюски; что-то жареное, что-то вареное, что-то пареное. Что-то было приправлено сильно, что-то слабо; и даже хлеб отличался от того, к которому Эльза привыкла, – нарезанный на тонкие ломтики, чтобы удобнее было класть на него разную другую пищу.

Не только Терео, но даже город Энберл мало что мог предложить миру в качестве товаров; а значит, и с едой других земель их жители были незнакомы.

Собственно говоря, этим невежеством Лоуренс и воспользовался, чтобы спасти Терео.

– Все вокруг такое удивительное, только когда ты путешествуешь в первый раз. Когда я сам впервые покинул родную деревню, у меня каждый день голова шла кругом, но уже через месяц я на все смотрел, как опытный, пресытившийся путешественник.

По правде говоря, именно в один из таких монотонных дней судьба сделала ему невероятный подарок в виде встречи с Хоро. Никогда не знаешь, что подкинет тебе мир.

Все же Эльза улыбнулась, точно была благодарна Лоуренсу за поддержку.

Хоро звучно жевала; потом остановилась, чтобы подобрать пальцем прилипший в уголке рта кусочек чечевицы и отправить в рот. Проглотила все, что там было, жадно запила и тут же отхватила следующий кусок. Безыскусная в еде, питье и сне – такова была Хоро.

– Мм?

Раскрыв рот, чтобы откусить еще, она наконец заметила направленный на нее взгляд Эльзы, и ее словно охватила неуверенность. Но в конце концов она все равно откусила.

Лоуренс отчаянно искал какие-то слова в ее оправдание. Но, пока он пытался сам себя в чем-то убедить, Эльза отвела взгляд от Хоро и взяла еще один кусок хлеба. Она собралась уже откусить, когда, видимо, вспомнила совсем недавно произнесенные Лоуренсом слова. Придерживая рукав другой рукой, она нерешительно потянулась к миске с рыбьим хвостом и обмакнула хлеб в подливку.

Остановило ее руку отнюдь не воспоминание о том, какое острое это блюдо. Просто она обратила внимание на Коула – мальчик тоже макал хлеб в подливку, но совершенно не обращал внимания на то, что она разбрызгивалась повсюду.

– …

В отличие от надменной Хоро, Коул правильно воспринимал взгляды других. Почувствовав на себе пораженный взгляд Эльзы, он тут же понял, что сделал что-то неправильное, и принялся искать, что бы это могло быть; только рот его был набит хлебом, и все, что он мог, – это жевать быстрее.

Хоро часто сравнивала манеру поглощения пищи Коулом с беличьей. Не исключено, что поэтому она и делилась с ним едой: это было все равно что кормить белку.

По правде сказать, поведение Коула за столом, хоть его и нельзя было назвать утонченным, все же несло в себе некое очарование.

– Что за ужасные манеры, – вымолвила Эльза, взяв наконец себя в руки.

Коул как раз сделал еще один укус. При этих словах Эльзы он застыл, закрыв глаза, потом робко протянул ей оставшийся хлеб.

Хоро смотрела на все это с ухмылкой, затем поднесла ко рту остаток своего хлеба, словно происходящее ее не касалось.

– Это и к тебе относится, – сказала Эльза.

У Хоро, однако, были свои резоны. Да, она остановилась, прежде чем доесть хлеб, но лишь для того, чтобы взглянуть Эльзе в глаза. А потом все равно съела.

Эльза вздохнула и направила свою укоризну на Лоуренса:

– В моей деревне, когда такое случается, мы напоминаем людям, что им не должно есть, как ворам.

Иными словами – беспокойно и не заботясь о том, как они будут выглядеть в глазах других.

Лоуренс вежливо кивнул, но тут вмешалась Хоро; небрежным тоном она ответила:

– А в путешествии это нормально.

При этом заявлении Эльза съежилась, еще раз осознав, должно быть, как невежественна она в том, что касается обычаев громадного мира, и насколько эти обычаи могут расходиться с ее здравым смыслом.

Однако слова Хоро были бесчестным ударом, нацеленным именно на невежественность и доверчивость Эльзы. Ведь на самом деле отнюдь не все путешественники забрасывают манеры.

Увидев, как Эльза вздрогнула, Лоуренс в отместку хлопнул Хоро по голове.

– Прости, – извинился он. – Боюсь, мы склонны к неутонченным трапезам.

– Ничего… ничего страшного.

Вернув самообладание, Эльза выпрямилась, потом возвела очи горе, будто ей пришла в голову какая-то мысль.

Лоуренс проследил было за ее взглядом, но Эльза тут же опустила голову и прикрыла глаза. Потом тихо кашлянула и сказала:

– Я благодарю тебя за эту невероятную трапезу. Я хотела бы заплатить за нее, но, как ты знаешь, я из нищей деревни. Однако кое-что я все же могу предложить, – она открыла глаза; лицо ее выглядело почти счастливым. – Я могу научить вас всех столовым манерам.

Сидящий рядом с Эльзой Коул глянул на нее неуверенно, затем точно так же – на Лоуренса. Возможно, ему никогда прежде не говорили, что у него дурные манеры.

Конечно, если учесть ситуацию Коула, было бы очень удачно, если бы ему представился шанс выучить хотя бы основы. Сейчас даже сравнить его манеры с повадками какого-нибудь зверя было бы слишком большим одолжением.

Поняв мысли Лоуренса по его лицу, Эльза перевела взгляд на Коула и ласково улыбнулась.

– Не волнуйся. У меня в деревне были люди, которые совершенно не умели учиться, но и они рано или поздно схватывали суть.

Лоуренс припомнил Эвана и как Эльза рассердилась, когда он рассыпал хлебные крошки. Хоро, явно вспомнив то же самое, хихикнула, однако Эльза лишь вздохнула и повторила то, что уже сказала раньше:

– Это и к тебе относится.

– Что… за кого ты меня –

– Это относится ко всем. И с твоим характером ты вполне способна вести себя прилично. Никаких оправданий.

Хоро вполне умела хорошо себя вести, но предпочитала этого не делать. Эльза ее раскусила, и Хоро раздосадованно отвернулась.

– Ведь эти яства такие великолепные. Если есть их как должно, они будут еще вкуснее, – и Эльза мягко улыбнулась, как подобает человеку в монашеском одеянии.

Когда она делала строгое лицо и говорила резким голосом, то походила на Фран; но когда улыбалась, как сейчас, – становилась совершенно другим человеком.

Фран жила своей кровавой жизнью, не имея при себе ничего, кроме боевых товарищей и Священного писания. А у Эльзы был хоть и не вполне надежный, но преданный друг.

Один и тот же цветок может распускаться по-разному в зависимости от почвы, влаги и света.

– А… ээ… – замямлил Коул, продолжая смотреть на Лоуренса.

Хоро заявляла, что ее дом – леса Йойтсу; для Коула же все было по-другому. Если он и впрямь собирается выучить законы Церкви и стать в будущем высокопоставленным церковником, манеры будут для него очень важны.

Лоуренс кивнул, и у Коула тотчас стало лицо, как у путешественника, опоздавшего к отъезду своей повозки. Однако о человеке можно судить по тому, как он ведет себя в такой ситуации – машет на все рукой или отправляется пешком.

Коул, несомненно, был из вторых.

Он неуверенно кивнул и, обратившись к Эльзе, с очень благородным видом произнес:

– Если вас не затруднит.

– Очень хорошо, – ответила Эльза. Хоро едва не поперхнулась вином.

***

Указания Эльзы были не такими уж неразумными.

Не торопись, когда ешь. Откусывай один кусок за раз. Не просыпай и не проливай. Жуй молча, не чавкай. Не склоняйся к еде, а подноси ее ко рту. И тому подобное. Однако для Коула, похоже, каждое из этих указаний было внове.

Ведь если бы он ел медленно, его еду могли бы отнять. Еды всегда было недостаточно, так что с ее рассыпанием тоже проблем не возникало. Вокруг него никогда не было приятных бесед, которые могло бы испортить чавканье. Он даже не был приучен мыть и вытирать руки.

Лишь недавно он научился не запихивать в рот всю еду сразу – после встречи с Лоуренсом и Хоро.

После того как мальчик закончил трапезу, внимательно соблюдая все эти новые правила, он встал и серьезным тоном сказал Лоуренсу:

– Когда я ем так медленно, кажется, будто еда успеет остыть, прежде чем я закончу.

Он это сказал не из детского упрямства, а скорее потому, что был бродячим школяром, которому редко доводилось есть горячую пищу. Слушать его было больно.

Лоуренс положил руку Коулу на спину; эта спина казалась такой маленькой.

– Но зато ты можешь есть в компании друзей. И даже если еда немного холоднее, она остается такой же вкусной.

Он ни за что не произнес бы этих слов, когда только начал жизнь торговца, однако сейчас они вышли с такой легкостью и искренностью, что это удивило его самого.

Ведь с тех пор, как он встретил Хоро, трапезы перестали быть лишь набиванием живота, а превратились в чистую радость. Даже когда пища холодна и безвкусна, есть ее с другом, которому можно пожаловаться и на холод, и на плохой вкус, само по себе приносит удовольствие.

Коул, похоже, это понял. Он закивал, точно ему преподнесли красивую истину.

– В любом случае, выучив это все, ты ничего не теряешь. Это ведь бесплатно! – весело произнес Лоуренс и хитро улыбнулся Коулу.

– Точно! – воскликнул Коул и выбежал из таверны следом за Эльзой.

Мальчик обожал учиться; вне всяких сомнений, сейчас он собирался повторить то, что выучил. Хоро была полной противоположностью: ее происходящее настолько не забавляло, что она осталась сидеть за столом, когда Лоуренс платил за еду.

– Тебе бы тоже поучить его чему-нибудь, – заметил Лоуренс. На медяках, полученных им в качестве сдачи, было изображение кролика. Возможно, неслучайно – эти дешевые монетки использовались лишь при оплате самых мелких работ.

Лоуренс игриво подкинул монетку, и Хоро выхватила ее прямо в воздухе.

– Едва ли. Я ведь всего лишь зверь.

Лоуренс было отмахнулся от этих слов как от очередной шутки, но вдруг заметил, что лицо Хоро под капюшоном необычайно угрюмое. И он промолчал.

– Я думала: пока ему нравится, все нормально, – промолвила Хоро. Если бы она была из тех, кто навязывает свой образ мышления другим, жители деревни, которой она многие столетия даровала урожаи, не только не забыли бы про нее – ей, скорее всего, даже не пришлось бы оттуда сбегать.

Жить радостно и свободно – вот что было важно для Хоро. С первого взгляда могло показаться, что она была капризна и желала, чтобы все шло по ее воле, но на самом деле у нее был очень уживчивый характер. Лоуренс мог с легкостью представить себе ее спящей весь день среди колышущихся пшеничных колосьев. Это было бы так мирно, так прекрасно, так похоже на Хоро.

Однако остальной мир был устроен иначе.

– У Коула сейчас такой возраст. Учеба сама по себе ему в радость.

Лоуренс загордился тем, что ему удалось так хорошо выразить свою мысль. Но Хоро, похоже, сочла его слова несправедливыми. Она насмешливо ухмыльнулась и хлопнула Лоуренса по плечу.

Вдвоем они вышли из таверны, где их поджидали Коул с Эльзой; те тут же зашагали прочь.

Их разговор перескакивал с темы на тему, и даже со спины было видно, что им обоим хорошо.

– У тебя такой вид, будто у тебя любимую игрушку отобрали, – поддразнил Лоуренс Хоро; та по-детски кивнула. Увидев эту неожиданно откровенную реакцию, Лоуренс состроил гримасу и добавил: – Если ты так относишься к Коулу, мне страшно представить, что будет, если и меня заберут.

Это была самоубийственная шутка. Хоро могла отомстить тысячью способов. В конце концов она подняла голову и улыбнулась слабой раздраженной улыбкой.

– Я же Мудрая волчица, дурень.

Лоуренсу показалось, что Хоро была бы очаровательнее, если бы сейчас выказала капельку больше лицедейства. Он взял ее за руку. Ладонь Хоро была теплее обычного.

***

На следующее утро Лоуренс проснулся от хлопка закрывшейся двери.

К тому времени его сознание уже потихоньку возвращалось, и потому он не удивился, обнаружив, что в комнате больше никого нет.

Если только его затуманенной памяти можно было доверять, Хоро и остальные снова ушли на утреннюю мессу.

Лоуренс зевнул и какое-то время серьезно раздумывал, не поспать ли еще. Хотя путешествие от Кербе до Реноза прошло сравнительно легко, в пути они, естественно, спали под открытым небом. Кроме того, по сравнению с заснеженным Уинфилдом и с той хибарой в горах, здешний постоялый двор был просто роскошен.

Эльза, по-видимому, разделяла эту точку зрения. Поскольку решение о том, что она будет жить здесь же, было принято весьма внезапно, для нее поспешно принесли соломенный матрас; однако, с точки зрения Эльзы, и это было величайшей услугой.

«У нас в деревне даже старейшина не спит в такой роскошной постели!» – со стеснительной улыбкой сказала она. И, едва улегшись, она заснула мгновенно, посрамив даже славящуюся умением легко засыпать Хоро; это вполне подтвердило справедливость ее слов. Мягкое посапывание Эльзы раздалось так быстро, что Хоро даже села, чтобы удостовериться, что это не она.

Эльза была строга к другим и к себе, но именно эти ее человеческие качества позволяли другим ее любить. И к Коулу она обращалась совсем иначе, нежели Хоро с ее вседозволенностью, как к щенку, или Фран с ее опасными просьбами.

Хоро пошла вместе с ними на утреннюю мессу, должно быть, просто чтобы защитить свою территорию. Она могла сколько угодно заявлять, что ей без разницы, к кому привязан Коул, однако ее напряженное лицо говорило само за себя.

Чем больше она вела себя, как подобает Мудрой волчице, тем смешнее это выглядело.

Поэтому Лоуренс был доволен и даже горд, что свои истинные чувства Хоро открыла лишь ему. Конечно, если бы она догадалась об этих его мыслях, то издевалась бы безжалостно; но, к счастью, в комнате он был один. Лоуренс улыбнулся, потом зевнул, хрустнув шейными позвонками, и выбрался из постели.

Хотя бОльшую часть необходимых вещей они получили в Кербе от Хьюга, кое-что все-таки надлежало еще подготовить. Лоуренсу нужно было пойти в конюшню и проведать еще одного своего спутника, а потом докупить еды.

Если в лавках сейчас торговля идет свободно, то все хорошо; однако если ему не повезет и он наткнется на большой наплыв покупателей, не исключено, что придется задержаться здесь на несколько дней, прежде чем его заказы будут выполнены.

С учетом того, что все постоялые дворы были забиты, от такого развития событий не следовало зарекаться. Если до такого дойдет, быстрота действий и мыслей Лоуренса как бродячего торговца сослужит ему добрую службу. Закончив приготовления, Лоуренс сообщил владельцу постоялого двора о своих планах и вышел в город.

Вдруг он осознал, что очень давно уже не выходил вот так с утра в одиночку за покупками. Он ощущал легкость во всем теле и восторг в сердце – возможно, из-за прекрасной погоды.

Однако он знал, что солнце не только восходит – ему предстоит и сесть. А одиночество бывает приятным, только когда на самом деле ты не одинок.

Лоуренс шагал по улице, щурясь от утреннего солнышка. Облачка дыхания от идущих мимо него прохожих весело поднимались в небо.

***

Когда Лоуренс добрался до рынка, там уже яблоку негде было упасть.

Мулы, тяжело нагруженные зелеными морозостойкими овощами. Мужчины, переносящие бочки с уксусом, от запаха которого слезились глаза. Повозка с каменной солью в сопровождении вооруженной охраны с флагами и гербом какого-то аристократа. Лоуренс понятия не имел, направлялась эта повозка сюда, на рынок, или просто проезжала мимо, но наблюдать, как стражники отгоняют слетающихся, точно мухи, востроглазых юнцов, было забавно. Скорее всего, юнцы пытались подбирать выпавшие из повозки мелкие кусочки соли, чтобы потом обратить их в деньги.

Если повозка нуждалась в столь мощной охране, значит, доход от контрабанды соли, провозимой в виде статуэток, был весьма немалый. Лоуренс подумал об Ив, которая покинула город в одну прекрасную ночь, а сейчас, должно быть, проворачивала свои дела где-то на юге. Он обнаружил, что не столько завидует, сколько поражается.

Такие мысли занимали его голову, пока он шел по рынку, вдыхая мириады ароматов, идущих от прилавков. Если на рынке такое изобилие, купить все, что требуется, не составит проблем.

Лоуренс прошел мимо кадок с карпами, отчаянно бьющимися и расплескивающими воду, и остановился перед лотком сыроторговца, на котором были выложены соответствующие товары. Сыр – очень сытная еда, и он долго не портится. Кроме того, Лоуренс давным-давно выучил еще один способ его есть – способ, который он не забудет до конца своих дней.

Посуду с сыром подносят к огню и плавят его, словно воду кипятят. Потом в него можно макать хлеб или еще что-нибудь и есть.

Это блюдо родилось на юге, однако чем холоднее погода, тем великолепнее оно становится. Лоуренса охватило радостное возбуждение от одной мысли о том, в какой восторг придут Хоро и Коул, когда он покажет им этот способ.

Воображая эту картину, Лоуренс вдруг ощутил на себе оценивающий взгляд продавца. Тот как раз клал на чашу весов большой кубический камень.

Лоуренс потер лицо, будто спасаясь от холода, убрал улыбку с лица и произнес:

– Мне бы круг сыра! Сколько стоит?

С учетом того, сколько здесь было иноземных путешественников, странно, что здесь не озаботились как-то обозначить цены. Более того, на вопрос Лоуренса тощий владелец заведения, больше похожий на пастуха, чем на сыроторговца, ничего не ответил, а лишь продолжал с любопытством смотреть на Лоуренса.

– Например, вот этот, – и Лоуренс указал на большой круг, который торговец как раз собирался взвешивать. Подмастерье с красным от натуги лицом держал упомянутый круг и тоже ожидал указаний от своего хозяина.

– Ааа… ты небось только вчера или сегодня приехал? – отозвался наконец торговец, точно был туговат на ухо. Потом он дал подмастерью знак положить сыр на весы.

У пекарей весы большие, однако эти были еще больше. Толстое коромысло, цепи без намека на украшения – очень практичное устройство. Сейчас оно громко лязгнуло, как только на его чаше оказался круг сыра.

– Позавчера. И собираюсь дальше на север.

Дальнейшие слова Лоуренс проглотил, увидев, что торговец резко отвернулся и протянул руку к железному пруту. На конце прута виднелась плашка с вырезанной надписью. Встав на цыпочки и заглянув глубже, он увидел ящичек, в который торговец сунул эту плашку.

Там дымились угли. Торговец разогревал клеймо, чтобы пометить им сыр.

– Понятно. Ну, значит, не повезло тебе, – раздалось шипение, и носа Лоуренса коснулся аромат обожженного сыра. – Здесь ведь не случайно цены не вывешены. Все распродано.

Лоуренс едва успел издать изумленный возглас, как торговец продолжил:

– Вон тот, этот и вот этот – их заберут сегодня. Хорошо, конечно, когда торговля спорится, но иногда просто голова кругом идет. И мне еще приходится терпеть унылые физиономии невезучих путешественников.

Лоуренс удержался от того, чтобы хлопнуть себя по лицу, и лишь выдавил горькую улыбку – впрочем, все равно довольно жалкую.

– Что ж, хорошо, что торговля ладится.

Ведь всего несколько недель назад из-за истории с мехами, отмены северной экспедиции и высоких налогов рынок был почти мертв.

– Да… торговля вернулась как-то внезапно. Думаю, это что-то с погодой. Когда на улице хорошо, люди ходят и покупают. Как считаешь?

Торговец, товар которого хорошо и долго хранится (как сыр, например), может вести легкую, размеренную жизнь. Лоуренсу этот человек казался каким-то замшелым – но это, должно быть, из-за его собственной молодости.

– Согласен. Кстати, а завтрашний сыр тоже весь раскуплен? А послезавтрашний?

Торговец веско кивнул. Да, очередь явно была длинная.

Лоуренс оцепенело поскреб в затылке; лавочник, явно нисколько не сочувствуя его положению, произнес:

– Наш сыр очень хорошо идет с вином. Поэтому таверны им запасаются.

– Что? – Лоуренс удивленно поднял глаза на торговца, однако тот уже принялся деловито давать указания подмастерью, делая вид, что не замечает Лоуренса.

Не прямо, конечно, но по сути торговец сказал Лоуренсу, что если тот отправится в таверну, то ему там могут уступить немного сыра.

В городах каждый занимается своим делом: сыроторговец продает сыр, таверна продает вино. Сыроторговец не может устроить из своей лавки питейное заведение, равно и таверна не может продавать сыр в больших количествах.

Однако из любого правила есть исключения.

Этот торговец обладал на удивление гибким мышлением.

– Благодарю. Непременно попробую сегодня же вечером, – сказал Лоуренс.

– Да, обязательно. О, и еще! – добавил торговец, когда Лоуренс уже двинулся прочь. – Если ты еще что-то собираешься покупать – везде будет то же самое. В лавки можешь даже не заглядывать. Если и стоит куда заглядывать, то на склады.

При этих словах Лоуренс призадумался – и позволил людскому потоку себя унести. Сыроторговец вскоре исчез из виду.

«Если и стоит куда заглядывать, то на склады» – еще одна фраза, которую не следовало произносить вслух.

Как и предупреждал лавочник, Лоуренс быстро обнаружил, что не может купить на рынке ничего из того, что собирался. Товаров либо не было вообще, либо было недостаточно, либо остались какие-то огрызки, не приглянувшиеся другим покупателям.

Цены при этом были не так уж высоки. У Лоуренса не шла из головы история с мехами, случившаяся недавно здесь же, в Ренозе.

Рынок был настолько забит людьми, что торговцу, такому как Лоуренс, было мучительно больно находиться здесь и ничего не купить; поэтому он выбрался на менее запруженную улицу.

Путь его лежал туда, где приличному торговцу в это время дня быть не полагалось, – в «Хвост рыбозверя».

***

Перед черным ходом «Хвоста рыбозверя» стояла повозка, груженная разнообразными ящиками и бочками, – и пересчитывала их с видимым раздражением на лице не кто иная, как та самая разносчица.

Несмотря на резкость, с которой она спрашивала у управлявшего повозкой юнца то одно, то другое, тот отвечал на ее расспросы с радостью.

Не девушка, а сущая ведьма. Интересно, слышит ли она голос в голове Лоуренса, который это произносит?

Лоуренс дождался, когда она закончит покупать то, что ей нужно, и, улучив момент, подошел. Оглянувшись и увидев его, разносчица нисколько не удивилась.

– О, ты рано сегодня, – только и сказала она, словно разговора накануне вовсе не было.

А может, ей надоело толкать, и она решила тянуть.

– Да, довольно рано. Однако и поспешность бывает добродетелью.

Девушка записала что-то на вощеной дощечке, потом поглядела на Лоуренса, будто подсчитывая в уме, сколько денег ей дали пьянчуги. Потом вздохнула и спросила:

– Ну, за каким быстрым доходом ты гонишься в этот раз?

Несомненно, Лоуренс отвлекал ее от работы; однако он, сохраняя на лице деловую улыбку, гордо ответил:

– Ни за каким. Наоборот, я хотел бы кое-что купить у тебя.

Лицо разносчицы стало живым воплощением слова «подозрительность». Она приподняла бровь, и ее удивление было совершенно очевидно.

– Если таверны начнут продавать товары, в городе будет хаос. Почему бы тебе не отправиться на рынок? Я тут немного занята.

Закончив писать, девушка зажала дощечку под мышкой и, просунув голову в дверь черного хода, что-то прокричала. Она явно не собиралась лично заносить внутрь только что купленные товары, так что, видимо, звала владельца заведения.

– Уверен, ты и в самом деле занята, если собираешься готовить все это.

Девушка упорно смотрела в дверь, стоя красивой попкой к улице. Будь у нее заячий хвост, сейчас он непременно бы подергивался.

В конце концов девушка развернулась-таки к Лоуренсу; на лице у нее читалось явное раздражение.

– Ну есть у нас небольшие излишки, на черный день.

– Нисколько в этом не сомневался, – ответил Лоуренс с улыбкой. Разносчица отвернулась и поскребла в затылке; она явно была в неуверенности. – Я готов заплатить живыми деньгами. Золотом, если хочешь. Или, – он предложил альтернативу, которую всегда предлагал на переговорах, – тебе удобнее иметь дело с более мелкими монетами?

Наконец девушка вздохнула.

– Ясно. Как только ты понял, что к чему, сразу направился сюда. Интересно, кто тебе такую идею подал.

Она задрала голову к небу, уперев руки в бедра и закрыв глаза.

Все ее жесты были преувеличенными, а потому очень забавными. Если она оставит работу разносчицы, несомненно, сможет стать танцовщицей.

– Деньги дорожают, не так ли?

При этих словах Лоуренса девушка кивнула.

– Да, так. Но это в самом деле на черный день.

Лоуренс кратко поприветствовал высунувшегося владельца заведения, потом снова повернулся к разносчице.

– Уверен, так и есть.

***

Город был во власти хаоса еще совсем недавно.

Как бы его жители ни были привычны к подобным условиям, последствия этого хаоса до сих пор чувствовались – особенно в том, что касалось торговли.

Лишь вчера Лоуренсу вспомнилось, как в прошлый раз он, приехав сюда, сразу оказался втянут в историю с мехами, затеянной падшей аристократкой и блестящим торговцем Ив.

Город тогда постановил, что иноземным торговцам разрешено покупать здесь меха только за живые деньги.

Меха дают гораздо большую прибыль, если их не продавать как есть, а сначала обработать и превратить в одежду. Поэтому ремесленники, зарабатывающие на жизнь обработкой мехов, совершенно не хотели продавать свои меха чужакам.

Но просто запретить продажу мехов иноземным торговцам для города было бы трудно. В худшем случае это могло бы привести к бунту тех самых торговцев. Поэтому город, прибегнув к помощи Церкви, всего лишь потребовал обязательно расплачиваться за меха деньгами. Поскольку никто не ездит на огромные расстояния, держа при себе большие суммы денег, план казался великолепным. Запрета на торговлю не было, однако покупать было не на что.

Казалось, это решит все проблемы, однако Церковь, которая приняла такое решение, добавила еще одно условие, которое все осложнило.

У Церкви есть свои сокровищницы, и они всегда полны. Чтобы упрочить свою власть, она нашла посредника, через которого ссудила деньгами торговцев-чужаков.

Те скупили меха, и местные ремесленники яростно взбунтовались.

На этом история и закончилась; однако подобные события всегда оставляют после себя долго не заживающие шрамы.

Последствия были таковы, что после бегства торговцев с мехами деньги в городе остались сосредоточены в руках у очень немногих.

А с таким сосредоточением всегда приходит нестабильность.

Здесь – цена денег резко подскочила.

– С самого бунта в городе почти нет денег. Куда ни пойди, их просто нет. Исчезли, как дым. Даже если большинство сделок проводить в долг, мелкие деньги все равно нужны. У нас серьезные проблемы, – сказала разносчица, когда они с Лоуренсом спустились в погреб.

Вдоль стен стояло все то, что Лоуренс не мог купить на рынке.

– Как говорится, чего мало, то и драгоценно, – заметил Лоуренс.

– Слишком много денег в руках у меховщиков. Но денег не хватает и в других городах, поэтому мы не можем просто купить медяки где-то еще. И сейчас даже самый черный медяк начинает блестеть, как золотой.

В ситуациях типа «все сделки только за деньги» умные люди понимают, что цена денег рано или поздно упадет до начального уровня, но, пока она высока, нужно скупить как можно больше товаров.

Вот почему рынок пребывал в таком странном состоянии.

– А поскольку вы таверна, вы можете с легкостью избежать любых обвинений в том, что продаете слишком дорого. Умно.

Лоуренс написал свои цены на деревянной дощечке и подал ее разносчице. Девушка наморщила носик и переписала все числа.

– Слишком дорого, – сказал Лоуренс.

– Тогда пытай счастья на рынке.

Постоянно имея дело с пьяными посетителями таверны, она стала крепче самого прожженного торговца. Сейчас она владела явным преимуществом – она была вовсе не обязана продавать Лоуренсу что-либо.

– Понятно. Однако я рассчитываю на лучшее качество.

– Хех. Это я могу обещать.

По тому, с каким удовлетворением она глянула на дощечку, было ясно, насколько дешево таверна все это закупила. Победить противника, на стороне которого хитрость, деньги и выдержка, невозможно.

– Однако я немного удивлена, – заметила девушка.

– О?

– Тому, что ты пришел один.

– Я прихожу один чаще, чем не один.

Девушка задумчиво прикоснулась кончиком пальца к подбородку.

– Да, похоже, что так, – пробормотала она.

– Правда, моя спутница сказала, чтобы я не думал, что самоцвет способен сверкать в одиночестве.

При этих словах разносчица улыбнулась ярче любого самоцвета.

– Так что, в ближайшие несколько дней тебя устроит?

– Да, пожалуйста.

– И лучше всего, если ты заберешь товар утром, но не очень рано. Все-таки мы таверна.

Девушка, похоже, была из тех, кто встает вместе с солнцем и сразу принимается за работу, однако мысль, что она может и понежиться в кровати с самого утра, тоже несла в себе некое очарование.

– Понял. Не слишком рано, не слишком поздно.

– Время для нас важнее всего, ведь так?

Лоуренс подумал, что эти слова он в последние дни слышит слишком часто, и тут же вспомнил, что должен спросить еще кое-что.

– Да, письмо еще не пришло?

– Кстати о времени. Нет, еще нет. Если оно срочное, я отправлю его на постоялый двор сразу же, как только получу.

– Заранее спасибо, – ответил Лоуренс и откланялся.

Разносчица изобразила полное отсутствие интереса к прощанию – даже не посмотрела на Лоуренса, лишь неопределенно махнула в его сторону рукой с дощечкой.

Бродячие торговцы живут в бесконечной череде приветствий и прощаний, но до тех, кто работает в тавернах, им в этом отношении далеко. Мир велик, и всегда найдется кто-то, кому ты уступаешь.

– Ай-яй-яй, – пробормотал Лоуренс себе под нос. Похоже, это все затянется больше, чем он рассчитывал. Он подумал было направиться в конюшню, но перед его мысленным взором встало голодное, недовольное лицо Хоро. Он вздохнул и решил поторопиться обратно на постоялый двор.

Избегая запруженных улиц, он двинулся проулком. Ему пришлось прижаться к стене, чтобы пропустить нескольких женщин с корзинами на головах. Вместо слов благодарности они одарили его широкими улыбками.

Быть может, разносчица в «Хвосте рыбозверя» не такая уж и ведьма – быть может, в Ренозе все женщины такие. С этой мыслью Лоуренс прокладывал путь через проулок, пока не вышел вдруг на улицу чуть пошире.

И прямо перед ним оказалось знакомое здание.

– Значит, тут и вправду закрыто?

Это был постоялый двор старого Арольда, где Лоуренс и Хоро останавливались, когда были в Ренозе в прошлый раз. Сейчас его владелец отправился в паломничество на юг.

Изначально здесь была кожевенная мастерская, но она закрылась, и вместо нее открылся постоялый двор. Комнаты, где жили многочисленные подмастерья, стали сдаваться внаем.

Право на постоялый двор перешло к Торговому дому Делинка в обмен на освобождение Хоро, однако Лоуренс с трудом мог представить себе, чтобы они этим правом воспользовались. Скорее всего, они перепродали его кому-то другому, а следом продали и сам дом.

Здание, которое, должно быть, повидало немало лиц в своих стенах, сейчас стояло пустое и безмолвное, точно выброшенная раковина.

Быть может, именно поэтому.

Лоуренс надел на лицо упрямое выражение и натянуто улыбнулся. В его воображении возникла картина, как он открывает здесь небольшую лавку. Меньше, чем у Филона, – просто такое место, где он может обслуживать уставших с дороги путников, для которых дорога и есть дом.

И вместе с ним ухаживает за этой тихо процветающей лавкой кое-кто еще.

– …Что за глупости.

Лоуренс самоуничижительно хмыкнул, потом протяжно вздохнул. Было бы ошибкой полагать, что его одного захлестывают чувства при мысли о близящемся конце путешествия. Вне всяких сомнений, Хоро думала примерно о том же, просто не так явственно выказывала это своими словами и поступками.

Тем не менее, если он продолжит маяться в нерешительности, то навлечет на себя гнев Хоро. А поскольку ее чутье острее, чем у любой собаки, Лоуренсу необходимо плотно закрыть все, что может пахнуть сантиментами. Он стряхнул с себя слабость, как стряхивают пыль с подошв, и твердо решился оставить этот постоялый двор позади.

И тут же застыл на месте: из дома, который он посчитал заброшенным, вышел человек.

– Что такое? – произнес вышедший, глядя на Лоуренса.

…Нет, это ему, видимо, показалось; у человека и впрямь на лице было написано удивление, но губами он еле шевельнул.

Сам Лоуренс был потрясен: вышедший был одним из четырех владельцев Торгового дома Делинка. Луц Эрингин, если память Лоуренса не подводила.

– Ну так что, все будет в порядке?

Стоя через улицу от Эрингина, Лоуренс услышал все тот же змеиный голос, однако обращены были эти слова не к нему.

Повернув голову, Эрингин обратился к другим, вышедшим из здания следом за ним.

– Да, да. Хотя оставшиеся товары необходимо проверить.

– Прежний владелец сказал, что от них можно избавиться.

– Нет, так не пойдет. Их, скорее всего, использовали для контрабанды. Сначала проверим их, потом уже будем думать о том, чтобы избавляться.

Судя по разговору, эти люди – городские чиновники; возможно, они осуществляли какую-то формальную процедуру, связанную с передачей прав.

– Не собирается ли достопочтенный господин заглянуть ко мне? Если у тебя найдется немного свободного времени – мне недавно доставили превосходное вино… – предложил один из чиновников.

Все и всегда хотят заслужить благорасположение городских чиновников, но эти чиновники явно пытались заслужить благорасположение Эрингина.

О весе Эрингина в городе яснее ясного говорило то, что он с легким взмахом руки отклонил приглашение.

– Нет, мне нужно возвращаться к себе в торговый дом. У меня назначена встреча, так что прошу прощения…

Последние слова он произнес, глядя на Лоуренса.

Чиновник, конечно, это заметил и тоже посмотрел на Лоуренса, но явно не заинтересовался.

– Что ж, в таком случае до свидания.

Он поклонился и зашагал прочь.

Вновь Эрингин заговорил лишь после того, как все чиновники свернули за угол и исчезли из виду.

– Господин Крафт Лоуренс! А я-то полагал, что следующая наша встреча произойдет очень и очень нескоро.

– А я, признаться, с грустью думал, что этот день вообще никогда не настанет.

Возможно, Ив когда-нибудь вернется вместе со своими подручными, которые, как и Эрингин, очень сильны в своих собственных областях. Однако Лоуренс прекрасно знал, что ему самому в их числе не бывать.

– Хе-хе. Не всякого успешного человека отличает амбициозность.

– Желал бы я, чтобы это относилось ко мне.

При этих словах Лоуренса на губах Эрингина мелькнула улыбка доброго старца; потом он склонил голову набок и произнес:

– Что ж, такие люди, как мы, должны ценить свои связи. Если у тебя найдется немного свободного времени – зайди ко мне в торговый дом, мне недавно доставили превосходное вино.

Он повторил слова, которые только что произнес чиновник. Его улыбка вдруг стала ядовитой, глаза прищурились и блеснули, точно полированным золотом.

– Ну, мне пора, – и он двинулся прочь.

Одет он был превосходно: плащ с длинными рукавами, очень теплый на вид меховой шарф, легкие кожаные сапоги.

Было странно видеть столь богато одетого человека, ходящего по городу без сопровождения, но, если учесть, чем Эрингин занимался, такое поведение – прогулки в одиночку, но напоказ – подходило ему идеально.

– Я бы ни за что так не смог.

Не хватило бы целой жизни, чтобы сосчитать истории о храбрых и решительных людях, которые тем не менее не могли победить одиночество.

Даже Хоро не была исключением.

Лишь те, кому это удается, достигают в жизни настоящих вершин. В этом отношении Лоуренс, провожающий Эрингина взглядом, не мог не отдать ему должное.

– Ну что ж, – произнес Лоуренс и тоже двинулся было с места – но вдруг обернулся.

У него было ощущение, что кто-то, кого он успел зацепить уголком глаза, резво скрылся из виду.

Долго и пристально он смотрел на пустынную улицу, но соглядатая так и не увидел. Решив, что ему показалось, Лоуренс направился на постоялый двор.

Когда он вернулся на постоялый двор, он обнаружил, что Хоро чрезвычайно недовольна – и это ему не показалось.

***

Обед состоял из ржаного хлеба с сыром и скромным количеством вареной чечевицы.

Это была простая пища, вполне уместная рядом со Священным писанием во время паломничества; однако Хоро, для которой этот обед положил конец нескольким дням, когда она могла наедаться до отвала, сочла его совершенно неприемлемым.

По-видимому, Эльза воспользовалась случаем и сделала заказ, когда владелец постоялого двора заглянул, чтобы их проведать.

– Этого даже близко недостаточно!

К счастью, сердитый возглас Хоро утонул в дребезге проезжающей мимо повозки; однако гнев волчицы от этого отнюдь не приугас.

Ее капюшон стоял колом из-за торчащих ушей, а балахон бился вокруг бедер, точно юбка аристократки.

– Не уверен, что есть роскошную еду каждый день так уж хорошо, – заметил Лоуренс, чем заслужил испепеляющий взгляд Хоро.

– А, так еще и ты собираешься мне об этом проповедь читать?

– …Хорошо, хорошо. Не сердись так.

Хоро, похоже, еще было что сказать, но в итоге она лишь фыркнула и отвернулась.

Фран была капелланом у наемников, она несла учение Единого бога со Священным писанием в руках; однако ее целью было отнюдь не спасать души, а, скорее, молитвами утешать тех, кто отходит в мир иной. Капелланам, заимствующим имя Господа для своих дел, люди дали прозвище «жнецы». Молитвы Фран предназначались исключительно для поля боя.

В то же время Эльза жила чистой жизнью, полностью следуя учению Единого бога.

Для Коула, который начал изучать законы Церкви, но не смог довести дело до конца из-за нехватки денег, это была великолепнейшая возможность, о какой он даже мечтать не смел. Лоуренс чувствовал, что, если Коул станет учиться у Эльзы, это будет хорошо и правильно.

Хоро тоже прекрасно это сознавала. Она сама пыталась передать Коулу свое достоинство Мудрой волчицы, но если бы и не пыталась – все равно в такой ситуации она бы не захотела душить его тягу к знаниям.

В результате ей оставалось лишь молча смотреть; с самой утренней мессы она просто таскалась за Коулом, пока Эльза давала ему свои уроки.

В «Хвосте рыбозверя» она могла скалить клыки, бросая вызов той разносчице, но проделывать то же самое с человеком вроде Эльзы было трудно. Эльза не выказывала каких-то особых намерений в отношении Коула, и, как бы Хоро ни рычала, дух соперничества здесь проявляла лишь она одна.

Для Мудрой волчицы такое положение было нестерпимо. И все свое раздражение она выплескивала на Лоуренса.

– Она просто хвастается своими так называемыми знаниями, по пути в церковь и обратно учит Коула то одному, то другому. А кто спас ее деревню, а? Я спасла!

Хоро ворчала беспрерывно, обсасывая любую мелкую подробность, какая только приходила ей на ум.

Лоуренс отвечал односложно и неопределенно, разглядывая улицы города.

– Но она не только на эту часть моей территории вторглась! И все из-за того, что ты сказал ей жить с нами! Эй, ты вообще слушаешь?

Хоро встала на цыпочки; ее лицо было таким сердитым и находилось так близко, что Лоуренс подумал – сейчас она его укусит за нос.

Отдернувшись, Лоуренс поспешно ответил:

– Конечно, слушаю.

Он собрался было еще что-то добавить, но обнаружил, что не знает, что именно, и сдался.

Что бы он сейчас ни предпринял, это лишь распалит Хоро еще больше. В кои-то веки Хоро была искренне разъярена, и любые доводы разума тут были бессильны.

Ее драгоценного Коула учила другая женщина. Вдобавок Коул так и не поделился с Хоро тем, что грызло его с самого Кербе. Накануне утром он упросил Хоро разрешить ему пойти на утреннюю мессу, и на обратном пути его тревоги, казалось, поутихли.

Хоро, конечно, была этому искренне рада. Она сама, похоже, чувствовала, что приближающийся конец путешествия должен быть поводом для радости, но просто ревновала, что Коул не все свое внимание уделяет ей.

Поэтому, отлично понимая причину неразумного гнева Хоро на Эльзу, Лоуренс, глядя на нее, не сумел удержаться от улыбки.

– Что-то смешное? – спросила Хоро, блеснув клыками. Если сейчас он даст неправильный ответ, ему не поздоровится.

До недавнего времени – во всяком случае, сразу после их знакомства уж точно – Лоуренс бы поспешно стер с лица улыбку, чем выдал бы свой страх перед Хоро. Но сейчас он научился даже такое ее поведение встречать с полным спокойствием.

– Да, еще какое смешное, – сказал он, взяв Хоро за руку и оттащив в сторону от телеги, в которую она должна была вот-вот врезаться. – Никогда бы не подумал, что увижу Мудрую волчицу в такой ярости.

Хоро попыталась вырвать руку, но Лоуренс чуть усилил хватку, так что ей не удалось.

– Ну же, не злись так.

Его слова лишь подлили масла в огонь; Хоро дернула сильнее, точно ребенок, готовящийся закатить истерику.

Когда она уже собралась укусить Лоуренса за руку, он разжал пальцы и положил освободившуюся ладонь на голову Хоро.

– Я вовсе не смеялся над тобой.

Хоро стряхнула его руку и сердито уставилась на него, однако Лоуренс лишь повторил:

– Я вовсе не смеялся над тобой.

Улица наконец довела их до порта, и перед глазами сразу открылось больше пространства.

Лодочники и портовые работники, похоже, наслаждались послеобеденным отдыхом: они сидели возле куч непогруженных товаров и добродушно болтали.

– А что тогда?

Сейчас неудовольствие Хоро выглядело натужным, словно она сама не могла вспомнить, на что именно гневалась. А может, она с самого начала этого не знала.

Конечно, ее сердило собственное ощущение, что у нее отбирают Коула. Но прежде подобные вещи – например, когда у нее прямо из рук выхватывали любимое яблоко – не приводили ее в такой гнев. Если бы ее лишили внимания Коула, она бы сперва приняла это, потом стала бы действовать исходя из логики всей ситуации. И если бы, несмотря на все ее усилия, Коул не вернулся, она бы смирилась с этим исходом.

Это было бы достойно звания Мудрой волчицы; так должен вести себя тот, кто в совершенстве освоил благородную стезю путешественника.

И это было не безосновательное предположение, нет. Лоуренс мог путешествовать с Хоро именно потому, что, как бы неуклюже и глупо ни выглядел, он всегда протягивал ей руку.

В своих взаимоотношениях с другими Хоро всегда отступала первой. Потому что она ошибочно считала это умным и благородным, и потому что она настаивала, что до сих пор такое поведение служило ей хорошую службу – даже несмотря на то, что она ненавидела одиночество.

Однако с Лоуренсом она перестала носить эту маску.

– Я просто подумал – хорошо было бы, если бы ты не вела себя как Мудрая волчица, – произнес Лоуренс, глядя на порт. Хоро безмолвно смотрела на него снизу вверх.

Но ее молчание вовсе не означало, что она не поняла его слова. На ее лице было написано потрясение от того, что ее секрет оказался разоблачен.

– Правда, то, что ты так себя накручиваешь мыслями, что твоего драгоценного Коула могут у тебя отобрать, тоже выглядит глупо, – добавил Лоуренс.

Вот тут Хоро, похоже, нашла надежную причину сердиться и, надувшись, отвела взгляд. Но – как всегда, ее уши и хвост были красноречивее слов.

Лоуренс говорил ровно то, что думал.

– На самом-то деле тебе хочется быть еще более себялюбивой, верно?

Хоро была горда. И эта гордость порождала упрямство во всем, что касалось ее положения, ее роли. Конечно, она терпеть не могла, когда ее почитали как богиню; однако если бы ее совсем не хвалили, вполне возможно, одиночество ее бы раздавило. Что бы она сама ни говорила, Хоро была добросердечной и ответственной волчицей, стремящейся жить так, как от нее ожидают.

Вот почему, даже встречаясь с открытой враждебностью со стороны селян, которым она помогала веками, она ни разу не оскалила на них свои клыки.

Она была добросердечная и ответственная. И ненавидела одиночество.

В результате она оказалась заточена в клетке, ею же созданной; и тем не менее не было характера, который подходил бы ей больше.

– Никто не станет думать о тебе хуже, если ты будешь открыто завидовать или выказывать такую детскую привязанность. Здесь не пшеничные поля. Здесь тебе никто не поклоняется, – произнес Лоуренс, потом после короткой паузы продолжил: – Тебе не нужно заставлять себя терпеть. Для меня, по крайней мере, ты не какая-нибудь богиня.

Сейчас, пожалуй, говорить так было уже поздно – если учесть, сколько раз Лоуренс видел ее неуклюжие стороны.

Но, хоть Лоуренс это и сказал, сам он понимал, что после столь долгого времени привычки и идеалы Хоро не поменяются так легко. Ну, во всяком случае, после множества совместных приключений она ему открылась – хоть что-то.

Так мало он мог для нее сделать. Но Лоуренс стремился хотя бы дать ей толчок, необходимый, чтобы она сделала первый шаг.

– Поэтому почему бы тебе не перестать вымещать на мне свое раздражение из-за того, что тебе приходится выносить это все одной, и не стать чуть-чуть честнее? Мне кажется, это больше подобало бы Мудрой волчице –

Лоуренс изначально планировал это как небольшую шутку, но, едва его взгляд упал на Хоро, как губы сами собой остановились.

Ее капюшон был надвинут на глаза. Голова опущена, плечи поникли.

– А…

Хоро была упряма и горда, но при всем при том обладала ранимой душой. Несомненно, все, что Лоуренс ей высказал, она сама передумала сотни раз. Что если она просто хотела выплеснуть свое раздражение на Лоуренса?

Его логика вполне могла привести к результату, прямо противоположному тому, на который он рассчитывал. Вместо того чтобы помочь, он мог ранить Хоро.

Лоуренс открывал и закрывал рот, но слова не шли.

Хоро внезапно остановилась, и по спине Лоуренса побежала струйка холодного пота.

Люди вокруг смотрели.

Неся с собой все свои сожаления, Лоуренс осмелился обойти Хоро, встать прямо перед ней и заглянуть под капюшон, сквозь тень от свисающих русых волос.

Хоро съежилась, ее плечи дрожали; там, под капюшоном, она, похоже, ждала Лоуренса с каким-то даже страхом.

– После всех этих слов тебе так мало надо, чтобы заволноваться? Ты о себе слишком высокого мнения, – произнесла Хоро.

Пусть Лоуренс мог выносить гнев Хоро, но ее слезы были почти нестерпимы. Он знал, что таков не он один, но и многие другие мужчины во всем мире; и всякий раз, когда Хоро была чем-то недовольна, она безжалостно пользовалась этой его слабостью.

– Пфф, – фыркнула она и, оттолкнув Лоуренса, вновь зашагала. У глупого и неосмотрительного бродячего торговца не оставалось выхода, кроме как последовать за ней. – Мне вовсе не требуется, чтобы ты говорил мне такие вещи. Я и сама это все прекрасно знаю.

Лоуренс проглотил ответ, мгновенно пришедший ему в голову, однако не сказать совсем ничего он не мог.

– …Если так…

– Если так, то что? – Хоро опять остановилась и повернулась к Лоуренсу. Слова застряли у него в горле; Хоро придвинулась и продолжила: – Если так, то я должна вести себя как хочу, говоришь? Просто взять и отбросить ум и гордость Мудрой волчицы, да?

Ее голос из-под капюшона звучал вызывающе, глаза горели рубиново-красным огнем, как самое густое вино.

– У меня есть и свои заботы. И я не настолько умна. Ты хочешь, чтобы я была то честна, то вежлива, но я просто не могу. И вообще, – она сцепила руки за спиной и отвернулась, – ты просишь только о том, что удобнее всего для тебя самого.

– !..

Струя гнева обожгла Лоуренсу горло, точно он проглотил что-то горячее.

Он совершенно не собирался говорить невпопад или больше, чем нужно. Если попытки Хоро вести себя, как подобает Мудрой волчице, давали ей лишь страдание и гнев, значит, она должна отбросить эту роль. Так он считал совершенно искренне, и это не имело никакого отношения к его удобству или неудобству.

– Ты сама знаешь, что это не так, – проговорил он.

Хоро обернулась, и взгляд ее янтарных с краснинкой глаз вперился в Лоуренса. Эти глаза не шутили, не дразнили – но поражения в них не было, и подозрения тоже.

– Правда?

Это ее слово послужило для Лоуренса подтверждением.

– Правда, – ответил он. Хоро продолжала смотреть, точно заглядывала в самое его сердце.

Потом она опустила веки и состроила невинное, почти сонное лицо.

В конечном счете, чтобы заткнуть рот противнику, достаточно всего лишь закрыть глаза. Ровно в тот самый миг, когда Лоуренс осознал эту истину, Хоро открыла глаза обратно и вдруг улыбнулась.

– Однако ты довольно смел, – промолвила она.

– А?

– Раз говоришь мне быть честнее. Причем именно здесь и сейчас, – Хоро посмотрела перед собой и улыбнулась веселой улыбкой. – С таким же успехом ты мог просто натравить меня на них, как собаку.

Ее глаза зло блеснули.

– А… – Лоуренс без особого труда представил себе, как Хоро влетает между читающей нравоучение с серьезным видом Эльзой и жадно внимающим Коулом. – Н-нет, я вовсе не это –

– Тогда что ты имел в виду?

Лоуренс лишился дара речи. Он стоял и тер лоб рукой.

Он хотел, чтобы Хоро была честна. Чтобы она перестала заставлять себя носить маску. Но от мысли, что она может вести себя, вообще не сдерживаясь, у него скрутило живот. Он не мог винить Хоро, понявшую его слова так, будто он думал лишь о собственном удобстве.

Но почему вообще он это затеял – сказал Хоро, чтобы она не вынуждала себя делать то, чего не хочет? Такая мысль возникла у Лоуренса в голове, и, подумав немного, он нашел ответ.

– …Если бы мне пришлось выбирать между тем, что ты делаешь что хочешь, и тем, что ты заставляешь себя терпеть, то… – он сделал глубокий вдох. – Я выбрал бы первое.

В следующий миг ногти Хоро впились ему в ладонь.

– Ты опять играешь словами.

Такие вещи от нее не ускользали никогда.

Лоуренс нахмурил брови, потом сдался. Если он сейчас не скажет то, что должен, она его никогда не простит. Полностью вымотанный, он посмотрел на Хоро сверху вниз.

– На мой взгляд, ты куда очаровательнее, когда откровенна и свободна делать что хочешь.

Хоро ухмыльнулась. Его смущенным лицом она явно наслаждалась больше, чем его словами.

– На мой взгляд, ты куда очаровательнее, когда заставляешь себя, – ответила она, наморщив носик.

– Похоже, достопочтенную Мудрую волчицу мне не победить.

– Хе, – улыбнулась Хоро и снова двинулась вперед. Шаги ее были легки. – И виноват в этом лишь ты сам, – тихо добавила она.

– А?

Янтарные с краснинкой глаза Хоро блеснули на Лоуренса; она смотрела на него, точно смаковала собственную шалость.

– Что бы после нашего разговора ни случилось, это будет не моя вина.

У Лоуренса побежали мурашки по спине.

– Погоди…

Хоро хихикнула.

– Шутка, дурень! – весело заявила она и пошла быстрее. Лоуренс даже споткнулся, пытаясь ее нагнать. – Но все же хорошо хоть иногда за долгую жизнь не думать о прошлом и будущем.

И она оскалила клыки в чарующей ухмылке.