Волчицы

Глава 7

Я просто грезил наяву! Женщина, что подкрашивалась у зеркала над умывальником, была Жюлией; она говорила со мной о Сен-Флуре так, словно я и впрямь был Бернаром, и не желала замечать ничего, кроме своих слов, которые оставались для меня пустым звуком, но ранили сильнее, чем упреки. Прихорашиваясь, она улыбалась, отыскивала перчатки.

— Если бы ты знал, как я переживала нашу размолвку, Бернар! Но теперь все позади. Больше ни слова об этом. Ты здесь, это главное… Возьми сверток — это тебе для восстановления сил. Удалось достать порядочный кусок свинины и яйца. И барышням твоим будет полегче! Поздравляю тебя с такой «крестной» — она держится с удивительным достоинством! Поделилась со мной вашими планами… О! Не более чем намек, но такие вещи понимаешь с полуслова…

Не переставая говорить, она подтолкнула меня к выходу, заперла дверь на ключ. Она была вульгарна, от нее пахло парикмахерской, мне было не по себе, словно она и в самом деле моя сестра. И в то же время в состоянии того отупения, которое при всех важных житейских поворотах находило на меня, придавая мне вид человека со всем согласного, тогда как в глубине души я изо всех сил сопротивлялся, я был не способен ни говорить, ни протестовать. В эту минуту я отказывался быть Бернаром, слышать «ты» из уст этой женщины; мне хотелось крикнуть ей: «Вы отлично знаете, что я не ваш брат!» Вместо этого я шел рядом с ней; она держала меня под руку и все говорила, говорила, да с такой неподдельной веселостью, что я только диву давался. Собираясь открыть ей истинное положение вещей, я мобилизовал все силы и теперь был совершенно сломлен: во рту пересохло, в горле стоял ком. Вдобавок я почувствовал нечто вроде постыдного облегчения, словно только что вступил с этой незнакомой тараторкой в какой-то бесчестный сговор. Мне и тут повезло. Я не понимал, что тому причиной, но ощущение благополучного исхода, которое охватило меня, было сродни тому, что я испытал, когда Аньес ночью впустила меня в дом.

— Жюлия, — начал я, — позволь мне…

— Не благодари меня, мой милый Бернар, что тут особенного? Конечно, я собрала твой чемодан наобум. Наверняка забыла положить целую кучу вещей. Взять хотя бы твой будильник, тот, что ты выиграл в финале соревнований на кубок Фабьена.

Возможностей поймать меня у нее было предостаточно; я был в ее власти. Бернар ни словом не обмолвился о кубке Фабьена. Однако, по всей видимости, в ее намерения не входило расставлять мне сети.

— Деньги в бумажнике… — продолжал я.

— Вернешь потом. Это от нас не уйдет. Могу же я одолжить тебе… хоть раз в жизни!

Мне казалось, я веду двойное существование, и это меня добивало. Но самым поразительным и с каждой минутой все более тревожным было поведение этой женщины — то, с какой непринужденностью она держалась со мной, как беззастенчиво прижималась ко мне… Так, видно, и положено вести себя сестре! Голова моя раскалывалась под натиском разноречивых мыслей, я был уверен, что в конце долгого неясного пути, на который я вступил по милости Жюлии, мне грозит еще более страшная опасность.

— Хорошо ли они к тебе относятся? — поинтересовалась она. — Малышка смахивает на ведьму.

— Они очень предупредительны… Сколько ты думаешь пробыть здесь?

— Хотелось бы подольше, но в моем распоряжении всего три-четыре дня. Занимаясь торговлей, себе не принадлежишь… Ах да, ты же не в курсе. У меня теперь небольшая бакалейная лавка. Дела идут неплохо. На жизнь хватает, чего еще!

Любое ее слово, любая интонация покоробили бы Элен. И она собиралась жить вместе с нами!

— Должен предупредить тебя: у Элен довольно сложный характер. Прежде она была богата. Теперь вынуждена сама зарабатывать себе на жизнь… Ты же понимаешь. При ней лучше не распространяться о твоей лавке и делах.

— Буду вести себя тактично, — пообещала Жюлия. — К тому же подобные люди на меня не действуют.

Мы пришли. Элен ждала нас на лестничной площадке. В темном костюме она выглядела весьма элегантно. Аньес с массивным золотым браслетом на запястье выглядывала из-за ее спины, улыбкой встречая поднимающуюся Жюлию. Моя семья! Я с трудом дышал.

— Лестница дает себя знать, — пробормотал я. — Что делать! Старею.

Мы вошли, дверь квартиры захлопнулась. Я был один с тремя женщинами, которые держали мою судьбу в своих руках и в любой момент могли погубить меня. Ничего другого мне не оставалось. Я принадлежал им.

Мы прошли в столовую. На столе сверкали серебро, хрусталь. Пока Элен рассаживала всех, я, несмотря на сковавшую меня напряженность, не без удовольствия отметил про себя, как оробела Жюлия.

— Итак, отыскали его наконец? Довольны? — спросила Аньес.

— Да, я очень счастлива, — покраснев, ответила Жюлия. — Он похудел, но не слишком изменился.

Игра в прятки началась. Из осторожности я ел молча, предоставив говорить Жюлии. Элен вела себя сдержанно. Зато Аньес, не скрывая любопытства, засыпала соседку по столу вопросами. С присущей ей интуицией она, должно быть, уловила в поведении Жюлии нечто необычное.

— Вы думали, ваш брат умер, не так ли?

— Поневоле. Вначале я кое-что узнала от одного из его приятелей, репатриированного по болезни. Он сообщил, что Бернара перевели в другой лагерь, в Померании. А после ни одной весточки. Я потеряла всякую надежду.

— А сейчас откуда узнали? Случайно?..

— Совершенно случайно. Зашла в мэрию за талоном на бензин и…

— У вас машина?

— Да, старенький «рено». Когда занимаешься коммерцией…

— Вот как! Вы торгуете? Бернар скрыл это от нас.

— Да он, бедняжка, и не знал об этом. Два года назад мне случайно подвернулась заброшенная бакалейная лавка…

Я не осмеливался поднять глаза на Элен. Допрос — иначе это и не назовешь — продолжался. Время от времени Аньес обращала на меня затуманенный взгляд, словно предлагая принять участие в разговоре. Я отвечал только в крайнем случае, когда Жюлия заговаривала о ком-нибудь из Сен-Флура, кого я, по всей видимости, не мог не знать. Мне, разумеется, было страшно, но вместе с тем я все более отчетливо сознавал, что Жюлия не пытается запутать меня. Мне даже показалось, что несколько раз она приходила мне на помощь как союзница… Как союзница! Стоило этой мысли зародиться в моем мозгу, и она уже больше не покидала меня. Здесь была грань, за которой начинался абсурд. Эта женщина знала, что я обманщик. И вместо того, чтобы спросить меня, почему я занял место Бернара, вместо того, чтобы поинтересоваться, где Бернар, она сразу же пошла на обман Аньес и Элен. Чего она ждет от меня?

— Бернар? Ты слышишь?

— Да-да, извини…

— Я рассказываю Элен, что с питанием в Сен-Флуре трудно, город перенаселен… Быстро же она стала звать их по имени! Скоро начнет тыкать.

— В твоих интересах оставаться в Лионе как можно дольше.

— А я и не собираюсь в Сен-Флур! — воскликнул я.

— У вас нет желания повидаться с друзьями? — удивилась Аньес.

— Друзей у меня было немного, — ответил я. — Вполне вероятно, все они в плену. Впрочем, может, я совсем не вернусь в Овернь. Уже до войны торговля лесом шла вяло. Что же будет после войны, да еще при той конкуренции, которую составляют нам скандинавские страны!

— Вы намерены продать дело? — спросила Элен.

— Не колеблясь ни секунды.

Я наблюдал за Жюлией. Уж на этот-то раз она выразит свое несогласие. Не может же она допустить, чтобы ее брат остался ни с чем.

— Может, ты и прав, — признала она. — Помнишь Шезлада Ле Гюсту? Так вот, он едва управляется со своим заводом. Лучшие его грузовики конфискованы. Рабочей силы не хватает.

Она вошла в детали, назвала цифры. Элен начала проявлять к Жюлии интерес. В моей «сестрице» чувствовались практическая жилка, немалые способности, деловая хватка. Ее лишенное миловидности, смуглое лицо светилось от удовольствия, стоило речи зайти о купле-продаже. Аньес разглядывала ее бородавку под ухом. Виделось ли ей рядом с лицом Жюлии лицо ее умершего брата? Возможно, ее изумляло, что мой друг Жерве похож на Жюлию. Тут-то и крылась правда, столь же очевидная и завуалированная, как те профили на картинках-загадках, которые предлагается отыскать. Где полицейский? Где фермер? Где Бернар?.. Аньес потянулась за вареньем. Она не узнала Бернара. Пока не узнала. Пить кофе мы перешли в столовую.

— Сколько вы за него платите, Элен? — спросила Жюлия.

— Спросите у сестры, — сухо ответила та.

— Мне его дарят, — отозвалась Аньес.

Атмосфера вокруг нас словно бы опять сгустилась. Жюлия не стала допытываться. Необыкновенная чуткость сочеталась в ней с поразительной бестактностью.

— Отличный кофе, — просто заметила она.

По-прежнему ни малейшего следа волнения на лице. Должно быть, думает, что Бернар жив и я нахожусь здесь по его воле. С какой-то затаенной жадностью разглядывает мебель, картины, рояль; я же, чтобы не выйти из роли, безнадежно пытаюсь придумать какие-нибудь безобидные вопросы.

— Мы приготовили для вас комнату, — сказала Аньес. — Здесь вам будет удобнее, чем в гостинице. Возражения. Изъявления благодарности. Еще один нелегкий момент преодолен.

— Бернар, будьте добры, сходите за багажом Жюлии, — попросила Элен.

Меня хотят удалить? Если бы с меня заживо содрали кожу — и то я был бы не столь чувствителен. Теперь мне повсюду мерещатся ловушки, меня уже мало заботит, что я оставлю трех женщин одних, и они могут в мое отсутствие объясниться друг с другом. Может быть, Жюлия только и ждет, когда я уйду, чтобы открыть Элен, кто я…

— Идите прямо сейчас, Бернар.

— Бегу!

Я и вправду побежал. Зачем Жюлия стала бы предупреждать Элен? Она вовсе не заинтересована выдавать меня; но что мне известно о ее намерениях? Я спешил обратно, чемодан бил меня по ногам. Пришлось несколько раз останавливаться и переводить дух. Щиколотки у меня дрожали. Я так и не окреп, был неспособен на длительное физическое усилие. Если они сплотятся, им не составит труда добить меня. Войдя в квартиру, я бросил чемодан в прихожей. Несмотря на холодное время года, я был весь в поту. Где они? Из кухни доносился стук приборов и тарелок. Все три были заняты мытьем посуды, и, казалось, меж ними царит полное согласие.

— Не стой здесь, ты нам мешаешь, — крикнула мне Жюлия. — Где у вас лежит деревянная ложка, Элен?

— В ящике буфета.

Совместная жизнь налаживалась. За весь день Жюлия ни секунды не оставалась со мной наедине. Скоро я заметил, что она старательно избегает этого. Она делала так, чтобы Аньес или Элен постоянно были с нами; меня просто восхищала ее способность измышлять все новые сюжеты для разговора. С вожделением женщины, лишенной развлечений, она вникала в жизнь двух сестер, вынюхивала запретные темы, а затем, ушки на макушке, втайне настроенная недоброжелательно, но внешне лучащаяся дружелюбием, принималась кружить вокруг да около. Инстинктивно во всем соглашалась с Элен. К Аньес же, наоборот, относилась с едва заметной снисходительностью, на что та, любезная, но настороженная, отвечала улыбкой, ничем не выдавая, что у нее на уме. Было решено, что Жюлия пробудет у нас пять дней. Достанет ли у меня сил и присутствия духа не допустить какой-нибудь оплошности? Я был уверен, что нет. Я не мог согласиться, чтобы Жюлия уехала, так и не объяснившись со мной. Ее непонятное молчание приводило меня в возбуждение, с которым мне не удавалось совладать. Как оказаться с ней один на один?.. А если зайти в ее комнату… Глупо. Есть риск спровоцировать взрыв, которого я так опасаюсь. Ночь я провел без сна. Жюлия тоже. Наши комнаты были рядом, и я всю ночь слышал, как скрипела ее кровать. Слышал я и поскрипывание половиц в коридоре. Кто-то подслушивал — то ли Аньес, то ли Элен…

Наутро я застал сестер в столовой. Увидев меня, они замолчали, вскоре Аньес вышла.

— Бернар, — прошептала Элен, — я добилась от Аньес обещания никого не принимать в течение этих пяти дней. Надеюсь, вы ничего не сказали Жюлии?

— Ничего.

— Благодарю. Тем лучше… Мне кажется, вы не очень приветливы с ней.

— К сожалению, я вижу ее такой, какова она на самом деле.

— Конечно, если бы вам пришлось с ней жить! Но потерпеть пять дней!… Ну же, Бернар, небольшое усилие. Вы постоянно выглядите унылым, натянутым, обеспокоенным.

— Извините, я столько всего пережил… Я еще не окончательно оправился от плена, в этом все дело.

— Только ли в этом?.. Нет ли еще чего?

— Нет, Элен, уверяю вас…

— Порой у меня возникает ощущение, что вы не торопитесь… жениться на мне.

— Не то, Элен, совсем не то. Просто мы не одни. У вас Аньес. У меня Жюлия… Все не так просто.

Элен, несомненно пораженная необычностью этой ситуации, задумалась, затем сказала:

— В денежном отношении вы независимы от Жюлии?

— Полностью. Все, чем я владею, заработано мною.

— У нее есть на что жить, не рассчитывая на вашу помощь?

— Я никогда ей не помогал.

— Если мы уедем… поселимся… далеко… будет ли она держаться за вас? Вы понимаете, о чем я… По-моему, она очень привязана к вам.

Настал мой черед призадуматься. Выпустит ли меня Жюлия?.. А Аньес?.. Откажется ли от меня она?.. Будущее представлялось мне огромной черной стеной.

— Я не могу вам ответить, — признался я.

— Т-с-с, кто-то идет! Вошла Жюлия, протянула руку Элен и, нагнувшись ко мне, поцеловала меня.

— Доброе утро, мой маленький Бернар. Все в порядке?

Она гладила меня по волосам, по щеке. Я был ее братом, потерянным и вновь обретенным с помощью чуда. Подобные проявления чувств выглядят совершенно нормальными. Только не для меня! Я недовольно и опасливо отстранился. В этих нежностях было нечто чудовищное и зловещее. Господи! Все эти женщины, упорно пытающиеся удержать меня в шкуре Бернара… Если, на свою беду, я перестану анализировать их ухищрения, кончится тем, что я поддамся внушению. Потеряю чувство своего подлинного «я». Притворяться сразу на три фронта! Это становится мне не по силам.

— Забыла рассказать тебе, — завела разговор Жюлия, — дочка Полаков умерла. У бедняжки было воспаление легких. Помнишь, ты так любил играть с ней.

— Да, — тихо отвечал я, — помню. Очень печально. А что стало с Андре Лубером? Жюлия удивленно взглянула на меня.

— Я часто думаю о нем, — продолжал я. — Мы играли в мяч — он, Марсель Биб и я.

Жюлия не могла знать, что в течение нескольких лет я был доверенным лицом Бернара. Эти походя брошенные мной имена смущали ее. Мы, как дуэлянты, что по ничтожным мелочам оценивают силы противника, ловили взгляд друг друга.

— Марсель уехал, обосновался в Тюле, — ответила Жюлия и улыбнулась специально для меня; я понял, что она меня ненавидит.

— Оставляю вас с вашими воспоминаниями, — сказала Элен, поднимаясь из-за стола. — Мне нужно выйти за покупками.

Она, должно быть, была в восторге от того, что присутствие Жюлии помешает мне встретиться с Аньес с глазу на глаз.

— Нет, нет, — воскликнула Жюлия. — Я хочу вам помочь. Одеваюсь и иду с вами.

— Останьтесь лучше с братом!

Но от Жюлии не так-то просто было отделаться. Впервые мне стало чуточку повеселее. Однако я не отказался от мысли вызвать ее на объяснение. Чем дальше, тем больше увязала Жюлия в ситуации, аналогичной моей. Ей становилось все сложнее вывести меня на чистую воду, не выставив себя при этом в неприглядной роли комедиантки. Зря я переволновался. Так мне по крайней мере казалось в ту минуту.

Я проводил их до лестничной площадки, подождал, пока они спустятся вниз. Элен в бешенстве натягивала перчатки. Выйти на улицу с этой безвкусно одетой женщиной, похожей на служанку!… Я бесшумно закрыл дверь и постучал к Аньес. Она ждала меня.

— Бернар!

Нам не дано было в полной мере насытиться друг другом. Неужто мы и вправду любили? Нет, скорее всего, мы любили нависшую над нами угрозу, которая, держа нас в нервном напряжении, доставляла немыслимо острые ощущения. Даже забываясь в наслаждении, мы оставались чужими — она со своими призраками, я со своей тайной. Сколько бы ни сжимали мы друг друга в объятиях, мы все равно не спускали друг с друга глаз, и недоверие заменяло нам нежность. Пережив неповторимые мгновения, мы лежали с закрытыми глазами, опустошенные, не в состоянии ни о чем думать, с ощущением, что нас вместе выбросило на берег какой-то запретной страны. Приходя в себя, мы с трудом узнавали свои голоса.

— Бернар, она приехала.

— Да.

— Вокруг нее красный ореол… Это плохая женщина.

— Да… А что еще ты видишь?

— Пока больше ничего… Она ненавидит тебя. Нас всех.

— Молчи. Не думай больше о ней.

Аньес уставилась в потолок. Ресницы ее подрагивали. Она ушла в себя. Меня страшили видения, которые она, казалось, разглядывает на пожелтевшей и потрескавшейся штукатурке. Я потянулся к ее губам. Только любовь могла отвлечь ее, отогнать навязчивые мысли, которые были заодно и моими.

— Как она похожа на твоего друга Жерве, — прошептала она.

— Молчи!

Я так сильно прижал ее к себе, что чуть не задушил. Возможно, именно этого я и желал. Она мягко отстранила меня.

— Бернар, ответь мне честно. Ты любишь Элен?

— Это намного сложнее.

— Тогда так, любишь ли ты ее больше, чем меня?

— Больше, чем тебя?.. Не знаю. Это совсем другое.

— Смог бы ты жить со мной? Я бессильно закрыл глаза.

— Думаю, я ни с кем не могу жить.

— Однако решился жениться на ней.

— Повторяю, это намного сложнее. Я ничего не решил. За меня всегда решали обстоятельства. Она придвинулась ко мне, взяла мою руку и стала играть ею.

— Ты любопытное существо, Бернар. В жизни у тебя одно, а на словах совсем другое. С тобой никогда не поймешь, с кем имеешь дело. Ты что, стыдишься меня, как моя сестра?

— Нет.

— Доверяешь мне?

— Ну к чему вдруг все эти вопросы! — воскликнул я.

— Отвечай!

— Доверяю ли?.. Как когда.

— Просто не хочешь сказать. Нет, не доверяешь. Вы с ней из одного теста. О, я знаю, вы меня презираете! Знаю, как вы отзываетесь обо мне между собой.

— Не люблю тех, кто хнычет, — зло бросил я.

Терпение мое лопнуло, я встал. Мне казалось, что повторяется одна из тех, прежних, сцен: крики, слезы, попреки… «Я для тебя ничто. Ты строишь из себя существо высшего порядка», и много чего еще в том же духе, что понемногу иссушало, уничтожало, убивало меня. Начало положила моя мать: «Из этого ребенка никогда ничего путного не выйдет! Он даже в консерваторию поступить не способен!» Сама-то она, естественно, жила среди аплодисментов, вызовов на сцену, букетов цветов. Она была талантлива. Может, у нее и было право давить меня грузом своей известности. Но другая… моя жена! А теперь вот Аньес, Элен, Жюлия. Хватит с меня, господи, хватит! Недостает только, чтоб я прикончил всех трех!

Обеими руками сразу я провел по лицу, как бы стягивая с него паутину. Прошлое и настоящее переплелись и крепко держали меня. Чтобы освободиться от них, мало было вспышки гнева. Аньес рыдала, зарывшись лицом в подушку. Я вышел, хлопнув дверью, и побрел наугад по пустой квартире. Я чувствовал себя сильным, решительным, готовым разорвать сковавшие меня узы, и все только потому, что был один. Очень скоро я вновь стану слабым. Нужно воспользоваться этой минутной отсрочкой. Я поискал клочок бумаги, нашел подписную квитанцию на «Нувелиста». На обороте большими печатными буквами, словно это анонимка, написал: «Мне необходимо как можно быстрее поговорить с вами» — и двумя линиями подчеркнул написанное, указывая на его важность. Затем, пробравшись в комнату Жюлии, положил записку на камин, на самое видное место. На этот раз я хоть что-то совершил. Противопоставил свою волю слепому натиску судьбы. И поклялся продолжать сопротивление. Все мое прошлое существование было усеяно подобными клятвами, столь же искренними, сколь и бесполезными. Но никогда еще я с такой силой не ощущал, что сражаюсь за свою жизнь. В тревоге, но довольный собой, вернулся я в гостиную и стал ждать. Сел за рояль, поднял крышку и принялся нежно гладить клавиши. Стоило моим пальцам пробежаться по клавишам, как я становился чист. Музыка смывала с меня грязь, как святая вода во время крещения. В глубине души сохранялась лишь горечь от сознания того, что я незаконченный виртуоз, мастерство мое не совершенно, что я не один из тех пророков во фраке, что приводят в неистовство и утихомиривают толпы. Отсюда и вся моя беда. Не нажимая на клавиши, я сыграл начало «Баллады в соль минор» Шопена. Странная немая музыка в пустынной квартире. Даже Аньес, привыкшая слышать все, вплоть до мыслей Элен, не могла догадаться, что в эти минуты я от нее ускользаю, что я больше не Бернар, не Жерве, но добрый, благородный, тонко чувствующий человек, способный любить, если бы ему не мешали свободно развиваться. Мои ногти едва касались слоновой кости клавиш. Остановился я внезапно, испугавшись тишины. Закрыл крышку рояля, а когда Элен в сопровождении Жюлии вернулась и спросила меня: «Вы не очень скучали, Бернар?» — искренне ответил: «Я провел чудесное утро».

Жюлия тотчас прошла к себе снять пальто; тревога вновь настигла меня, вцепилась, как чья-то рука, вонзилась мне в сердце. Я пожалел о записке. Сейчас Жюлия уже прочла ее: войдя к себе, она наверняка заметила ее и теперь писала ответ, который потом сунет мне в карман. Тогда я узнаю, что к чему. Соображу. Смогу действовать.

Аньес принялась накрывать на стол. На стук приборов из комнаты вышла Жюлия. Увидев меня, она улыбнулась.

— А ну помоги нам, лодырь!

Никакой напряженности в голосе. Никакой наигранности во взгляде. А ведь она прочла записку. Она не могла не заметить «вы», которым я давал ей понять, что с комедией пора заканчивать.

— Нарежь хлеб, Бернар.

Передавая нож, она притянула меня за шею и поцеловала. Аньес, побледнев, следила за нами. Сейчас Жюлия сунет мне в карман записку? Ничего подобного. Она не желает отвечать. Она всего лишь сестра, еще не оправившаяся от волнения, испытанного при встрече с пропавшим братом. Я надеялся выйти из неизвестности. Неизвестность продолжалась. Я был приговорен оставаться Бернаром. Я был Бернаром.

— Прошу к столу, — сказала Элен.