Боги рождают нас свободными,
а невольниками нас делают люди,
то есть существа нам подобные
или же мы сами.
Намеченная дичь никогда
не ускользнёт от опытного
охотника, а бывалый стрелок
в любом случае ранит мишень.
— Ты должна поехать к тётке в город, Лисса, нет, ты просто обязана. — Звучали в голове слова деда.
— Я не хочу, дед! — Слабо воспротивилась девушка.
Но, как она не противилась, дедушка оставался непреклонен. Он словно бы стал чего-то опасаться после того случая с Светелом и тем человеком, постоянно оглядываясь через плечо, не отпуская от себя внучку ни на шаг и неотступно следуя за ней. Оно-то и понятно, после всего случившегося совсем не мудрено было потерять покой и сон.
И вот теперь, не в силах воспротивиться ему, она тряслась по бездорожью с попутным обозом из деревни.
Погруженная в свои собственные мысли она не сразу и сообразила, что что-то было не так. Но что-то точно случилось, и это было вполне очевидно….
Телега остановилась, и возничий теперь о чём-то тихо переговаривался со своими спутниками, беспокойно оглядываясь по сторонам. Затем он спрыгнул с козлов и направился вперёд. Двое сопровождавших телеги мужчин отправились следом, ещё один остался стоять на месте, неуверенно сжимая дрожащими ладонями рукоять топора. То-то ещё будет!
Лисса наклонилась, пытаясь разглядеть то, что происходит впереди.
А там какое-то дерево легло поперёк, разделив тем самым дорогу на «до» и «после», и объехать его не было никакой возможности из-за разросшихся по обеим сторонам от неё зарослей. А дерево аккуратно так улеглось, удачно для себя и неудачно для путников, следующих по данному тракту, крепко перегородив проезжую часть. Мужиков это, по-видимому, настораживало. Да и как тут не насторожиться? Не само же оно упало. Крепкое такое дерево, не молодое уже, но ладное, такому бы ещё как говорится жить, да жить, так нет же, повалила чья-то злая воля. Кабы ещё и им за чужой злой умысел не пострадать.
Лисичка соскочила с телеги и сделала несколько неуверенных шагов по направлению к лишённому жизни дубу, но гневный окрик одного из спутников заставил её остановиться.
— Сядь, дура — девка, на место. Мало нам своей мороки, так ещё и за тобой следи.
Лисса хотела сказать, что не просила никого за собой присматривать, но, почувствовав витавшее в воздухе напряжение, сочла за лучшее промолчать. Она осторожно отступила назад, усевшись на прежнее место, только покрепче, до рези в пальцах, сжала свой узелок с вещами.
Казалось, что-то нехорошее неуклонно приближалось к ним. Оно столь явственно ощущалось, это приближение, что его почувствовали все без исключения. А между тем надвигался вечер. И никто не мог точно сказать, что придёт первым, сумерки или то зло, что витало в самом воздухе, а, может быть, они явятся одновременно, злу-то ведь и положено было появляться вечером или по ночам. Кажется!
Но, с другой стороны, до города оставалась уже какая-то пара часов неспешной езды. Если как следует поторопиться, неужто они не поспеют вовремя?
Вдруг где-то невдалеке, скорее даже совсем близко, раздался волчий вой и ему тут же завторили другие. Мужик, что стоял рядом с девушкой, и сам того не замечая, принялся беспокойно переступать с ноги на ногу, боязливо оглядываясь по сторонам и ещё крепче вцепившись в рукоять топора. Те же люди что в данный момент убирали дерево с дороги, на мгновение замерли, бегло осмотрелись, затем, не сговариваясь, переглянулись и с ещё большим рвением принялись оттаскивать в сторону накрепко засевшее посередь дороги тело умирающего дуба.
«Если бы они ещё знали, отчего я бегу в город, то ни за что на свете не согласились бы взять меня с собой», — подумала лисичка. Услышав вой, она сначала с надеждой прислушалась, но потом лишь разочарованно покачала головой. Знакомого голоса Светела, давно уже ставшего родным и близким, среди этого перекликающегося заунывного пения слышно не было. Она ведь и не знала совсем, что Волчонок сейчас находится во многих и многих километрах пути отсюда.
Но вот дерево наконец-то оказалось отброшено в сторону и мужики с облегчением вздохнули, проворно попрыгали на телеги и, понукая лошадей, резво рванули вперёд. Их подгонял неподдельный страх и что-то ещё, что объяснить они в данный момент были не в силах. Возможно, то было элементарное чувство самосохранения?
Беда пришла, когда её уже никто не ждал. Лошади вдруг ещё больше занервничали, не переставая прясть ушами и втягивать воздух раздувшимися от испуганного возбуждения ноздрями.
— Не к добру! — Кисло вымолвил в сторону самый старший из присутствующих здесь мужиков и как всегда оказался прав….
Волки выскочили внезапно и отовсюду сразу, если не считать того, что за какую-то долю секунды до животной атаки в сумеречном лесу беззвучно скользнули серые тени да блеснули недобрым светом жёлтые огоньки глаз.
Многие из них были обычными серыми волками. Но некоторые были невообразимо крупными с массивными головами и пышным подвесом. Таких ни с кем не спутаешь.
— Оборотни! — Едва сообразив, выдохнула Лисса. Она уже видела подобного им, не раз и даже не два, имея возможность лицезреть его довольно часто в течение нескольких лет.
Другие же её спутники, наверное, так и не успели ничего понять. Они умерли почти мгновенно, один за другим, продолжая до самого конца махать топорами и вилами, но не в силах совладать с той хищной мощью клыков и когтей что столь неожиданно обрушилась на них. Лошади так же бились в силках из поводьев, хомутов и оглоблей и там же где и бесновались там и погибали. А те из животных, которым каким-то необъяснимым образом всё же удалось вырваться из этого ада, ещё неизвестно успеют ли убежать настолько далеко, чтобы спастись.
Лисса же, как завороженная следила за происходящим, продолжая сидеть на телеге со своим узелком в руках, и всё также крепко прижимая его к своей груди. Она с ужасом взирала на развернувшуюся перед ней кровавую сцену, понимая, что сделать что-нибудь она уже не в силах и смерти ей теперь не избежать. Безысходность! Она обречена, впрочем, как и все остальные.
И вот она уже даже ринулась к ней в виде лохматого комка шерсти, что злобно ощерившись, теперь нёсся в её сторону.
«Конец, — только и успела подумать лисичка, — и я уже больше никогда не увижу ни деда, ни Светела, ни Ворона».
— Оставь её! — Раздался вдруг повелительный голос откуда-то позади неё, он показался ей смутно знакомым. — Я сам.
Волк, чуть склонив голову, покорно отступил, оставляя право выбора за вожаком. И хотя по внешнему своему виду он скорее походил на обычного хищника, чем на вервольфа, действия его были настолько разумными, что одно только это вполне определённо говорило о том, что перед ней не просто волк, но оборотень.
Но Лиссу он уже более не интересовал, она обернулась на голос и вперилась взглядом в самого крупного из нападающих, здорового светло-серого волка, почти белого.
Он запрыгнул к ней на телегу, обдав теплом своего тела и лёгким животным запахом.
— Она моя. — Произнёс оборотень, и, казалось, даже скривил звериную пасть в некоем подобии усмешки, и только тогда Лисса поняла, кто именно сейчас перед ней находился. Да, пожалуй, теперь она поняла всё от начала и до конца. Лишь сейчас она с полной ясностью осознала, что до тётки доехать так и не успела и вряд ли теперь уже когда-нибудь успеет.
«И когда только умудрился собрать такую стаю?» — Только и успела безучастно подумать лисичка, перед тем как потерять сознание. А потеряла она его от страха и боли, пронзившей всё её тело в тот момент, когда огромные острые клыки вспороли её кожу, впились в юную плоть, образуя в ней рваные раны, кромсая кости и заставляя истекать кровью.
С остальными её спутниками и их обезумевшими домашними животными к этому времени уже было покончено. Вся бойня заняла ровно столько времени, сколько хватило для того чтобы разорвать всех их в клочья.
А вожак стаи Клык между тем наслаждался своей местью.
Старый вояка почувствовал неладное сразу же, как только услышал шум на улице, да и сердце его сегодня шибко беспокоило. Сам же он уже и вовсе пожалел о том, что отправил Лиссу в путь одну без своей личной охраны, опеки и защиты. Но с другой стороны, что с ней могло произойти, до города-то ехать не далеко, а вместе с нею путешествовали несколько здоровых крепких мужиков?
Но выйдя на крыльцо, он увидел направляющуюся к его дому толпу и сразу понял, что похоже худшие его ожидания оправдались. Знакомые телеги и бесформенные остатки человеческих тел на них только подтвердили его опасения.
Он попятился назад, когда никто из селян не успел произнести ещё ни слова.
— Нет, нет. — Тихо зашептал он, а осознав всю глубину своей невосполнимой потери, закричал уже во весь голос. — Нет.
И этот крик его душевной боли ещё долгое время разносился эхом по округе.
А Лисса так и не узнала, сам ли обвалился тот по-прежнему ещё крепкий ствол старого дерева или ему кто-то помог.
Из безвыходной ситуации
всегда есть как минимум два
выхода (смириться или бороться).
Лисса уже некоторое время как пришла в себя. Она посмотрела по сторонам и поняла, что находится, в каком-то на первый взгляд заброшенном сарае. Она не знала, сколько дней провела в беспамятстве и не сразу даже поняла кто она сама, где оказалась и что с ней, собственно говоря, произошло. А когда всё вспомнила, то очень удивилась тому обстоятельству, что всё ещё по-прежнему жива. Она тут же осмотрела себя на наличие укусов, помня, сколь чудовищно изуродованным выглядело её тело уже в самый первый момент нападения, но не обнаружила на себе никаких следов насилия. Только вот незадача, вся одежда на ней была изодрана в клочья, обнажая стройное молодое тело, которое между тем отчего-то всё ужасно ныло, а ногу её притом стальными тисками сжимал оков, что цепью тянулся к стене избушки, в которой она сейчас находилась, и был прикреплён к металлическому штырю по видимому глубоко уходившему в землю, если судить по тому, что обрывался он именно там и так крепко держался, никак не отзываясь на её неуверенное подёргивание.
«Где я? Что со мной? Жива ли я, в конце-то концов?»
Додумать ей не дали.
Дверь на ржавых петлях со скрипом распахнулась, и на пороге возник он собственной персоной, её первый и единственный на данный момент главный враг.
Он с ухмылкой стоял в проёме покосившейся двери.
— Не подходи. — Загнанно выкрикнула Лисса и, как была на коленях, отползла в дальний угол, прижимаясь всем телом к стене, словно желая, чтобы та поглотила её в себя всю целиком и, силясь при этом укрыть от его язвительного взгляда наиболее открытые участки своего тела в грязном потрёпанном рванье.
Но он, по-видимому, и так не собирался подходить к ней ближе, чем на несколько метров, и неизвестно только ли её ужасающее внешнее состояние было тому причиной, продолжая стоять в дверях и оценивающе рассматривать напуганную до полусмерти девушку.
— Ты одна из нас. — Наконец-то проговорил он с откровенной издёвкой в голосе какое-то мгновение спустя. Затем вытянул вперёд руку и указал пальцем в сторону неба, что виднелось одновременно и сквозь маленькое прямоугольное окошечко в стене и в дверной проём за его спиной. Ночь пока не наступила, и солнце ещё только-только скрывалось за горизонтом, не покинув полностью своих дневных владений, а ночная хозяйка неба уже выплыла на небосвод. Пока ещё неуверенная, блеклая в лучах заходящего дневного светила, но от этого не становившаяся менее полной, луна. — Ты уже чувствуешь тёплую волну, расходившуюся по твоему, телу, моя дорогая? Твоё дыхание учащается. Тебя начинает бить мелкий озноб, на лбу выступает испарина. Лёгкое головокружение тоже вполне естественно в данной ситуации.
«Неужто он надо мною издевается?»
Но после его слов Лисса и в самом деле ощутила, как по её телу пробежалась непрошенная волна, сменяющаяся невольной дрожью и, несмотря на то, что она продолжала сидеть, по-прежнему не вставая, но ее, кажется, даже повело чуть в сторону.
«Что же это такое?»
— Ну, да, конечно же, всё именно так и происходит. Не так ли, моя дорогая? Наверное, теперь ты уже почувствовала и жжение в груди, спазмы, тошноту. Согласен, всё это штука совершенно неприятная, но теперь с этим уже ничего не поделаешь. И что же дальше? Твоё тело уже начинает ломить? Ну да, конечно не без этого. Твои ладони и подошвы ног затвердевают, а вместе с тем искривляются и пальцы, на которых теперь стремительно вырастают когти. Твои глаза меняют окраску, сближаются и углубляются, вдаваясь в череп, меняют свою форму, толщину и остроту и зубы. А что же происходит с твоим лицом? Неужто оно удлиняется, вытягиваясь вперёд? Какая прелесть! Кости твои тем временем выкручивает под невообразимым углом, а кожу, кажется, выворачивает наизнанку. Так что же, тебя уже выворачивает наизнанку от боли, моя дорогая? — Он вопросительно приподнял бровь, словно ожидая ответа.
И девушку тут же неожиданно пронзила внезапная резь, всё внутри неё происходило именно так, как он и описывал. Лисса не смогла сдержать так внезапно ворвавшиеся в её тело изменения и приступы ужасного физического страдания, что неизменно их сопровождали, и дико закричала, выгибаясь всем телом. Грудь её подалась чуть вперёд, а голова наоборот как можно дальше откинулась назад. А по всему периметру её тела, пробивая насквозь кожу, между тем уже вылезала жёсткая чуть рыжеватая шерсть.
— Вот-вот. — Довольно произнёс Питер. — Теперь ты одна из нас и с этим остаётся только смериться. А прежде чем ты научишься управлять своим телом и не позволять полной луне, брать власть над тобой, пройдёт не так уж и много времени. — Закончил он, затем невозмутимо пожал плечами и, резко развернувшись, вышел.
Необратимый процесс трансформации уже начался. За последние несколько дней он видел это уже столько раз, что ему не зачем было на это смотреть ещё и сейчас, теперь в нём не было для него той особенной привлекательности и таинственности, что присутствовала когда-то в самом начале его бытности оборотнем.
Лисичка даже не заметила того момента, когда он ушёл, не услышала она и скрипа покосившейся двери, вяло висевшей на ржавых петлях. Всё её естество занимало сейчас только одно — боль. Она была невыносимой, разрывала её изнутри и не позволяла даже вздохнуть, разливаясь по всему телу.
Процесс трансформации завершился окончательно только, когда ночь уже полностью вошла в свои права, прогнав на несколько часов солнце с небосвода.
«Где я? Кто я? Что я?»
Облегчение наступило внезапно. Боль оборвалась мгновенно, и сознание стало понемногу проясняться. Но лучше бы оно так и осталось затуманенным, так как действительность ранила куда больше, чем боль которую она испытывала, но не могла осознать. Эта реальность не шла ни в какое сравнение с тем помутнением рассудка, что испытывала Лисса вовремя трансформации. Вот вам и объяснение изорванной одежды и отсутствия каких-либо следов укусов на теле.
— Он укусил меня и оставил жизнь. Кем же я теперь стала? — Обескуражено прошептала девушка своим собственным голосом, данным ей от рождения, чего нельзя было сказать о её внешнем виде.
Рыжая волчица, весьма необычный окрас шкуры для этих по большей части серых хищников, в обрывках тряпья, испуганно дёрнулась в сторону, звякнув цепью. Осознав же полностью, что всё это бесполезно и вырваться ей отсюда не удастся, а если бы и удалось, то идти ей в таком виде было совсем некуда, она неожиданно для себя самой задрала морду к звёздному небу, чей клочок проглядывал теперь через всё тоже крошечное окошко и тоскливо завыла.
По крыше мерно капал весенний дождь, а Лисса по-прежнему сидела в сыром, продуваемом всеми ветрами помещении, то ли сарае, а то ли избушке, изредка позвякивая цепью к которой она была прикована и терпеливо ожидала своей участи. Чуть позже, а вернее было бы даже сказать наоборот чуть раньше, то есть самым ранним утром, когда лисичка, совсем выбившись из сил, уже снова в человеческом обличье лежала на пожухлой соломе, дверь снова скрипнула. Девушка подняла лицо, на котором яростным огнём пылали чуть желтоватые глаза, думая, что сейчас снова увидит его.
Но на пороге стояла молодая женщина, одетая в чистую, но изрядно поношенную одежду. Она посмотрела на Лиссу оценивающим взглядом и даже немножко с вызовом, по крайней мере, так той тогда показалось.
— На. — Она кинула лисичке под ноги не освежёванную ещё тушку зайца, а чуть в стороне положила чистую смену одежды.
— Что это? — Испуганно вскрикнула девушка, отстранившись от неприятного предмета, грязного и окровавленного. Что касается вещей, то тут она сразу же поняла что к чему.
— Еда. — Брезгливо бросила женщина, и лисичке отчего-то показалось, что брезгливость эта относилась не столько даже к заячьей тушке, сколько к ней самой.
— Но как это можно есть? — Делая акцент на каждом слове, спросила Лисса.
— Спроси это у себя самой. — Скупо бросила хмурая женщина.
— Но я… — Начала, было, девушка.
— Чуть позже ты всё поймёшь. — Грубовато перебила её та, но при этом по-прежнему никуда не уходила, оценивающе рассматривая лисичку взглядом потенциальной соперницы.
Лисса тут же решила использовать это обстоятельство в свою же пользу, может, удастся выяснить что-нибудь для себя полезное, и начала с вопроса, который на данный момент её больше всего волновал.
— Почему я на привязи? — Она многозначительно звякнула цепью.
— Это для твоего же блага. Чтобы дать тебе время и возможность самой осознать свою истинную сущность. — Ответила ей хмурая девушка, безразлично пожимая плечами.
— Мою истинную сущность… — Задумчиво пробормотала лисичка, затем вскинула на гостью испуганный взгляд. То, что она собиралась теперь спросить, она знала и без этого ответа. — Я… оборотень?
— Как и… все тут. — Визитёрша просто развела руками, констатируя вполне очевидный факт.
— Все тут…. — Но удивление вдруг сменилось страхом. — А сколько тут вас…, то есть нас?
— Тебе-то для чего это знать? — Подозрительно спросила женщина, но тут же неопределённо ответила. — Стая.
— Но как?
Женщина взглянула на неё раздражённо, но промолчала. Более лисичка ничего не успела спросить. Вначале у неё просто не нашлось слов для нового вопроса, а когда выбор всё же был сделан, так она и рта не успела раскрыть.
— Не знаю, и что он только в тебе нашёл. — Резко бросила женщина, предупреждая её следующий вопрос и, резко развернувшись, выскочила вон из этого хлипкого строения.
— Что он во мне нашёл? — Недоумённо повторила Лисса её последние слова, смотря прямо перед собой и догадываясь при этом, о ком именно сейчас шла речь, и заранее боясь своей собственной догадки. Она перевела взгляд на покосившуюся дверь, а потом вдруг всё окончательно осознала и, не выдержав, наконец-то расплакалась.
Ещё несколько дней прошли как в бреду. Есть хотелось нещадно, но те кровавые тушки, что приносились каждый день исправно, заменяя собой нетронутые старые, в глотку по-прежнему не лезли, независимо оттого в человеческом она была обличии или зверином. Благо, что вместе с ними приносилась и вода. И хотя грязная тарелка, в которой она подавалась, производила впечатление весьма отталкивающее, девушка старалась об этом не думать и воду пила весьма охотно. Но долго так продолжаться не могло. И вот однажды она всё же взяла принесённую ей тушку несмелой рукой, как только принёсшая её женщина, предпочитавшая, с того самого первого дня их знакомства, молчание, скрылась за дверью.
Приподняв тщедушное тельце двумя пальцами и, брезгливо окинув его со всех сторон оценивающим взглядом, она отложила бедного зайца на наиболее сухую и чистую солому, осмотрелась по сторонам, аккуратно сняла с себя ту самую принесённую ей некогда смену одежды и, тяжко вздохнув, впервые самостоятельно задействовала процесс трансформации.
По прошествии нескольких дней с тех пор как она впервые не отказалась от пищи, к ней снова пожаловал её новый враг.
— Я смотрю, ты становишься всё более сговорчивой, моя дорогая. — Усмехаясь, произнёс он.
Лисса одарила его более чем гневным взглядом, но промолчала.
— Что думаешь делать дальше? — Невозмутимо спросил он.
— А что я, по-твоему, могу думать? — Вопросом на вопрос ответила девушка, приподняв правой рукой цепь и многозначительно ею звякнув.
— Ну, не знаю, — он обаятельно улыбнулся, — есть разные пути решения твоей проблемы.
— Да неужели?
— Я говорю серьёзно. — Даже немного обиделся Питер.
— Тогда огласите весь список, пожалуйста. — Язвительно попросила Лисса.
— Ну, можно просидеть остаток всей жизни на цепи, например.
Лисичка презрительно фыркнула, словно только этих его слов и ожидала.
— Можно добровольно присоединиться к нам и лишиться цепи, — между тем продолжал он, — или….
Лисичка вдруг вся напряглась, поняв, что именно сейчас прозвучит что-то наиболее важное для неё.
— Или вернуться домой.
Ненадолго в чахлом помещении зависла пауза.
— Домой? И ты меня отпустишь? — Она так и подскочила на месте, разинув рот от удивления. В услышанное верить хотелось ужасно, вот только вера эта отчего-то совсем не спешила приходить к ней.
Он хмыкнул.
— Вопрос лишь в том, захочешь ли ты этого сама.
— Так какой же в этом вопрос? — Удивилась Лисса. — Конечно, захочу.
— Ты так в этом уверена?
Девушка посмотрела на него с подозрением, почувствовав в сказанном какой-то подвох.
— А что не так?
— Ты, верно, забыла, кем именно сейчас являешься, моя дорогая?
— Что? Я…. — Лисичка и не знала, что ему на это ответить. А ведь она от радости и правда об этом совсем позабыла.
— Вот-вот. — Обрадовался Питер, заметив её растерянность. — По-прежнему думаешь, что тебя там встретят с распростёртыми объятиями? Разве ты им нужна такой, какой теперь стала?
— Я…. — Она вскинула рыжеволосую головку вверх, полностью уверенная в своей правоте и уже готовая выдать целую тираду по этому поводу, но он перебил её.
— А я так не думаю. — Твёрдо заявил он. — Даже если от тебя не откажется семья, то в лучшем случае тебя убьют одну, а в худшем ты заберёшь с собою на тот свет и всех своих родственников. Скрывать свою истинную сущность ты долго не сможешь, тем более, что люди уже догадались, что случилось с телегами и если ты вернёшься…. — Он развёл руками. — В общем, у них к тебе будет гораздо больше вопросов, чем ты думаешь, хотя, с другой стороны, думаю, на твоё возвращение разговор у них будет короткий. Серебряная пуля в глотку или очистительный костёр. Так ты этого хочешь? Смерти себе и своим близким? Да? Да? Так я могу это быстренько устроить.
— Нет, нет, только не трогай их, пожалуйста, не трогай моих родных. — Испуганно выкрикнула Лисса, чуть подавшись вперёд.
Он слегка ослабил ворот рубахи, мгновенно успокаиваясь и несколько устыдившись своей неожиданной вспышки гнева.
— Короче, ты вольна уйти, но мне бы очень хотелось, чтобы ты осталась в стае. — Проигнорировав и сами её слова, и мольбу, невольно в них прозвучавшую, закончил Питер.
После недолгого раздумья Лисса решилась. Она ужасно бы хотела, чтобы всё было по-другому, но поступить сейчас иначе она, увы, не могла.
— Хорошо, я останусь в стае, но только с одним условием. — Обессилено оседая на солому, проговорила она.
— Каким? — Подозрительно уточнил вожак, понимая, однако, что на этот раз победа на его стороне.
— Ты и твои… волки не будете, ни под каким предлогом трогать членов моей семьи.
Питер поспешно кивнул.
— Но у меня к тебе есть тоже своё ответное условие, которое ты не должна нарушать, ни в коем случае, если не хочешь чтобы я нарушил своё. — Он исподлобья взглянул прямо в глаза девушке, и его взгляд казалось, пронизал её насквозь. — Только твоё согласие на него даст тебе право остаться в стае и пользоваться всеми теми привилегиями, которые я могу тебе предоставить.
Лисса вопросительно вскинула бровь.
— И что же это?
— С этого мгновения ты должна забыть, как именно меня звали в прошлой жизни. Человека Питера больше не существует, да и никогда не существовало прежде, есть лишь истинный оборотень, им я раньше всегда и был. Кстати, теперь меня зовут весьма просто, Клык.
Лисса ещё больше удивилась, но говорить, что-либо по этому поводу не стала, а лишь в свою очередь согласно кивнула в ответ.
— Это справедливо. — Заключила она. — Я согласна. И ещё, вот только ты не дослушал меня до конца, не дав толком договорить. То условие, которое я тебе выдвинула, было не единственным. У меня есть ещё одно. Оно скорее и не условие даже, а так небольшое дополнение к нашему с тобой договору. Но, если ты не согласишься принять его, по своей воле я в стае не останусь. — Она резко вздёрнула голову и вызывающе взглянула на него.
Оборотень вдруг насторожился, это невысказанное пока ещё условие, ему отчего-то уже заранее не нравилось.
— И что же это за дополнение такое? — Медленно поинтересовался он.
Лисса собралась с духом и твёрдо произнесла.
— Не знаю, что ты там себе навыдумывал, но, то, что я остаюсь, надеюсь, не даёт тебе повода думать, что между нами, то есть мной и тобой что-то может быть. Моё согласие остаться этого отнюдь не означает.
— Это из-за него? Да? — Гневно выкрикнул Клык.
— Отчасти. — Тихо произнесла Лисса, отводя от него взор. Она прекрасно поняла о ком именно сейчас шла речь, а скрывать очевидное было бы делом совершенно бесполезным.
— Я его ненавижу. — С ненавистью прорычал оборотень.
— А я люблю. — Парировала его возглас лисичка.
Клык бросил на неё испепеляющий взгляд, потом, молча, развернулся и выскочил вон, со всей дури хлопнув старой дверью, да так, что одна из петель не выдержала и сорвалась. Дверь безжизненно повисла лишь на одной, едва державшейся, болезненно при этом скрипнув.
А уже через несколько минут с неё сняли цепи.
Если жестокость людей порой
выходит за рамки границ, то, что
уже говорить о том, какова может
быть жестокость нелюдей.
Порой человеческая жестокость
граничит разве что с безумием.
Она уже вот как несколько минут бродила среди них, но по-прежнему не всегда могла различить, где были просто волки, а где оборотни, разве что за редким исключением, когда разница была уж слишком бросающейся в глаза. Не все здесь конечно прохаживались в своём волчьем обличии, редкие представители стаи были и в обликах людей. Да и не прохаживались они вовсе, а напротив каждый их них, казалось, занимался своим собственным делом. Лисичка подумала, что среди этих полулюдей полузверей ей, по-видимому, придётся провести остаток своей жизни и содрогнулась. Мало того, теперь похоже она на самом деле была одной из них.
С волчонком всё было не так, с ним всё обстояло совсем по-другому. Но сейчас она уже старалась не думать о том, что могло бы быть, прошлого не вернуть. Вместе им теперь уже не быть никогда.
Первое время её не брали на охоту, оставляя в логове вместе с некоторыми другими женщинами, молодыми волчицами и волчатами, но долго так продолжаться не могло.
И вот теперь её время пришло. Наконец-то!
Привыкнув уже к вкусу тёплого сырого мяса, лисичка даже испытала некоторое возмутительное возбуждение при известии о том, что сегодня ей самой предстоит участвовать в охоте на зверя. Она не знала, на какого именно зверя им сегодня придется охотиться, но зайчатина, оленина и кабанина были для неё сейчас одинаково приятны. К своему удивлению она испытала какой-то вроде бы раньше не свойственный ей охотничий азарт. Возможно ли такое для человека со столь тонкой и ранимой натурой? Но, в первую очередь, наверное, надо не забывать о том, что теперь она уже была не совсем человеком.
Итак, как бы то ни было, теперь она бежала в стае, иногда мельком соприкасаясь рыжеватыми боками с кем-то из членов своей новой семьи, и испытывая от этого даже некое единение душ, несмотря на то, что некоторые её представители злобно скалились и огрызались, явно недовольные этими лёгкими прикосновениями. Нет, она, конечно же, не забыла и свою старую жизнь, но раз к ней уже не было возврата, то почему бы ей не попробовать жить по-новому. К тому же она всё же будучи изначально человеком по большому счёту им и оставалась, а человек, как известно, самое приспосабливающееся к любым изменениям существо….
Вот вожак впереди протяжно завыл, оповещая стаю о том, что след взят и добыча уже не за горами, и волки и полуволки тут же послушно растянулись в шеренгу, занимая отведённые заранее каждому позиции. Лисса, напрасно пытаясь обуздать своё дикое возбуждение, что было сродни разве что детскому восторгу, пристроилась в самом безопасном месте, то есть в хвосте, среди таких же, как и она, новичков. Сердце её резво стучало в волчьей груди, то и дело, грозясь вырваться наружу.
Первая охота, теперь она уже не будет просто нахлебницей не за что евшей свой кусок мяса….
Но что это?!
Лучше бы уж она ею навсегда и оставалась! Ведь того что случилось впоследствии она совсем никак не ожидала, уже и вовсе окончательно было позабыв каким именно образом она и сама оказалась в данной стае….
Горстка молоденьких девчонок с громким визгом кинулась в рассыпную. Но где уж тут их двум хоть и резвеньким ножкам тягаться с четырьмя крепкими волчьими лапами.
Лисса ещё по инерции бежала, не в силах отвести взгляд от кровавого зрелища, что предстало её глазам. Охота? Нет, бойня! Кровавая, бессмысленная бойня, жертвами которой стали молодые девочки, такие же, как и она, отправленные родителями в лес по ягоды. Только сделано это было, как выяснилось, зря. Теперь их уже никогда не дождутся дома ни к вечеру, ни на следующее утро, ни в любое другое время суток этого или даже следующего лета.
Огромные волки играючи преградили им путь и несколькими длинными прыжками настигли и повалили на траву.
— Нет! — Лисичка, парализованная ужасом, стояла посреди этого хаоса и отказывалась верить во всё происходящее, в то время как вся стая стекалась к тем первым, что уже пожинали свою кровавую жатву. Те, кто занимал место на более низкой ступени стайной иерархии, получая укусы, ползали вокруг, поскуливая, и ожидали своей очереди в принятии столь лакомого кусочка, как человечина. Охота! — Нет!
И тут она увидела его. Он был ближе всего к жертвам, на месте законного вожака. Лисса смотрела на него, не отрываясь, и вот он, словно почувствовав этот её взгляд, отнял свою окровавленную морду от бесформенной кучки мяса перед собой и посмотрел ей прямо в глаза. Кровь стекала по его оскаленной морде, брылам и капала на землю. Просто так капала, совсем обыденно, словно вода.
И Лисса не выдержала, вспомнив уже виденную ею прежде бойню, ту самую в которой она и сама стала оборотнем, громко закричала и, резко развернувшись, кинулась назад, прочь отсюда, подальше от этого ужаса невольным свидетелем которого она стала, не в силах хоть что-нибудь изменить. Или возможно ей только показалось, что она громко закричала. Но как бы там ни было, никто даже не повернулся в её сторону и только вожак провожал её долгим печальным взглядом, пока она и вовсе не скрылась из виду, и смутный силуэт её не растаял среди чуть розоватого отблеска утренней зари.
Она бежала, куда глаза глядят, бежала, не глядя по сторонам, стремясь лишь поскорее стереть из памяти весь тот ужас, что ей пришлось вновь увидеть и пережить. Но ей это никак не удавалось, память услужливо предоставляла ей видение кровавого месива, не думая о чувствах своей собственной хозяйки. И Лисса всё бежала, бежала, бежала, пока и вовсе не начала выбиваться из сил, а между тем рассвет давно уже сменился полным утром, а за тем уже и ранним днём.
Обессилев девушка на ходу перевоплотилась в человека, даже не почувствовав ставшую уже привычной боль. По инерции она пробежала ещё какое-то расстояние в своём человеческом обличии, как была, голая. Потом как есть нагая, остановилась и опустилась, рыдая, сначала просто на колени, уткнувшись лбом в мокрую землю, и не замечая даже, как само небо оплакивает вместе с ней её потерю, потерю веры в то, что она ещё сможет вести хоть мало-мальски нормальное существование. А через какое-то время она и вовсе завалилась набок, мокрая, нагая, грязная не столько телом сколько душой. А дождь всё омывал и омывал её своими слезами, что смешивались с её собственными, стремясь то ли успокоить её, то ли приласкать, а то ли и очистить от скверны, что липла к её телу второй кожей, проникала в самые глубины её чуткой души и не давала дышать полной грудью.
Так она и лежала на холодной земле, которая словно отталкивала её своей холодностью, не желая становиться соучастницей того кощунства частью которого она невольно стала, пока почти совсем не окоченела. Очнувшись ото сна или забытья, в которое она недавно впала, почувствовав наконец-то холод, что охватил всё её тело, лисичка медленно, как в том же сне, поднялась, молча, развернулась, непроизвольно поёжилась от холода, и сначала просто пошла, постепенно всё ускоряя шаг, перевоплотилась по дороге в рыжую волчицу, и тогда уже, не спеша, лёгкой трусцой потрусила сама не зная куда.
Несколько дней она скиталась в полном одиночестве. Потом решила предпринять рискованный шаг и вернуться в свою родную деревню. Наверное, от страха, тоски и одиночества разум её затуманился, и она решилась на столь отчаянный поступок, который сама себе ранее обещала ни в коем случае не предпринимать, чтобы не ставить под удар ни себя, ни близких. Она попробовала убедить себя в том, что всё не так страшно как на первый взгляд кажется и деду ничего не угрожает, по крайней мере, никому хуже не будет, если она взглянет на него одним глазком. В любом случае возвращаться в стаю после случившегося ей очень не хотелось, а ничего другого придумать она не могла. В мире было только два места, в которые она могла вернуться, и это было наиболее важным и желанным из них. Так она и поступила.
В образе рыжей волчицы рано утром, когда ещё только-только занималась заря, она подкралась к околице, огородами приблизилась к родному дому и схоронилась в кустах, чуть сморщив нос от застарелого запаха гари и разлагающейся плоти, что то и дело пытался в него пробраться. Она не смотрела по сторонам, следуя лишь одной ведомой её цели. И ей даже посчастливилось увидеть деда, вот только радость её была недолгой.
Он вышел на крыльцо, обнажённый по пояс, как всегда прошествовал к колодцу, вытянул целое ведро колодезной воды, стал умываться и обливать пригоршнями ледяной жидкости своё разгорячённое тело. Лисса поняла, что он всё ещё по-прежнему, несмотря на так неожиданно свалившееся на него горе, не отказался от ежедневных упражнений, что придавали ему физическую молодость и бодрость духа. Девушка только порадовалась, что горе её утраты не заставило деда перестать вести привычный для него образ жизни и не вынудило погрузиться в своё горе с головой. В конце концов, она очень надеялась на то, что он сможет жить и без неё.
Она стояла и смотрела на деда, раздумывая, не выйти ли ей к нему сейчас, не признаться ли во всём, или быть может обратиться и сказать, что её не укусили, пусть дед скажет так всем в деревне, и они снова заживут прежней жизнью. Дед не откажется от неё, даже если узнает, что она стала оборотнем, ему приходилось сталкиваться с ними по долгу службы, и он видел в них то, чего не замечали другие.
Лисса всё ещё стояла и раздумывала над тем как ей поступить, а дед тем временем словно почувствовал её присутствие, её взгляд. Он резко обернулся и уставился именно в то место, где ниже травы, тише воды сидела она, его любимая внучка.
— Дедушка. — Сдавленно прошептала Лисса, когда ей показалось, что вот сейчас он сделает шаг в её сторону, он даже кажется, занёс для этого ногу.
Но Невер вдруг резко повернулся в другую сторону, словно что-то иное привлекло теперь его внимание, затем ещё раз бегло взглянул туда, где пряталась Лисса и, как ни в чём не бывало, принялся плескаться колодезной водой.
Спустя мгновение Лисса поняла, что заставило деда вернуться к прерванному занятию. Но странным для неё было то обстоятельство, что всё поведение деда говорило о том, что он словно бы знал, что она тут рядом и попытался оградить её же саму от неприятностей, сделав вид перед непрошенными гостями, что никого поблизости здесь вроде бы и нет, а он как и обычно занимается своим утренним туалетом.
Из-за дома вышли двое.
Один показался Лиссе смутно знакомым, второго она никогда прежде не видела. Но как раз именно он и заговорил первым.
Так вот тот, что был помоложе, хмуро произнёс.
— Твоя девчонка не показывалась, старик?
Невер не спеша доделал своё дело, расправил плечи, выпятив вперёд всё ещё могучую грудь, и только тогда повернулся к гостям.
— Желаешь помериться со мной силой, сынок? Так я могу показать тебе какой я старик, коли есть желание. — Дед с вызовом сделал шаг вперёд. Капли воды стекали по его мускулистому торсу, и стоило только проследить за их неспешным движением, за трудом с которым они преодолевали препятствия на своём пути, огибая вначале, грудные, затем брюшные группы мышц, то же самое касалось и его широких плеч, рук и ног и любому становилось очевидно, что если выпадет случай, то справиться с этим бывалым воином даже молодому будет совсем непросто, ох, как непросто.
— Брось, Невер, ты ведь знаешь, зачем мы пришли. — Незамедлительно поспешил вмешаться второй непрошеный гость, который до того показался Лиссе смутно знакомым.
— Знаю. — Нехотя согласился дед.
— Если она вернётся, она ведь уже не будет твоей внучкой.
Дед скептически скривился.
— Ты это хоть понимаешь? — От них, похоже, не укрылось это его выражение лица.
— Всё я понимаю. Ясно одно, ей лучше не появляться в пределах этой деревни. — Сказал дед чуть громче, чем следовало, и к Лиссе вдруг пришло понимание того, что дед знает, что она где-то рядом и произносит эти слова именно для неё. Он хочет, чтобы она скрылась, чтобы она жила.
— Нет, ты не прав тут, совсем не прав. — Вновь вступил в разговор молодой. — Уж лучше бы она здесь на самом деле объявилась, тогда ты должен будешь задержать её, то есть вызвать нас или сам лично справиться с этой помехой.
— Убить собственную внучку? — Взревел вдруг разъярённый дед. Таким лисичка его ещё ни разу не видела. — Ты назвал мою Лиссу помехой? Помехой? Лиссу?
— Невер, успокойся, мы же все знаем, что если она жива, то она уже не та девочка, коей была раньше. Я понимаю насколько тебе тяжело принять это обстоятельство, я ведь и сам потерял в тот роковой день брата.
Только теперь Лисса поняла, почему раньше этот человек показался ей знакомым, это ведь был глава из их деревни. И почему она только сразу его не узнала? Неужели несколько месяцев прожитых в лесу в образе волчицы так сильно изменили её? Эта жизнь казалась ей такой чужой и далекой, словно бы это и не она вовсе бегала здесь когда-то босоногим ребёнком, ласково сворачивалась клубочком на коленях у деда, поливала на него, смеясь, колодезной водицей. И разве не она когда-то так давно и одновременно так недавно повстречала поблизости одинокого чёрного волчонка с белесой прядкой на лбу и душой присущей человеку? Разве не она была здесь когда-то так счастлива?
Она не могла сейчас заплакать, потому что всё ещё была волчицей и всё же ей показалась, что одна единственная скупая слезинка всё-таки вытекла из её правого глаза и затерялась где-то в шерсти на её морде.
— Но…. — Между тем попытался продолжить глава, но был бесцеремонно перебит молодым человеком, которого Лисса как не пыталась вспомнить, так и не смогла, по всей видимости, он был нездешним.
— Да что вы с ним возитесь? — Недовольно прикрикнул он на сконфуженного старосту, который и деда-то её, по всей видимости, отчасти понимал и не хотел обижать, но в тоже время ужасно боялся и этого, неприметного на первый взгляд, мужчину.
Лисса прямо-таки чувствовала отчаянный страх, исходивший от него по отношению к этому незнакомому ей молодому человеку. Да кто же он такой, в конце концов, чтобы устанавливать в их деревне свои порядки, разозлилась девушка. Ей даже стало несколько жалко скукожившегося сейчас в тугой узел мужичка, что боялся невольно накликать на себя и членов своей семьи беду, тем самым подставляя их под удар, он совсем не был похож на деда, являясь его полной противоположностью. Маленький, щупленький, ещё не совсем седой, с копной торчащих в разные стороны русых волос, напуганный теперь до глубины души, кажется полностью растерявший свой прежний боевой пыл. С чего бы это? Раньше он ведь вечно, насколько помнила лисичка, как бойцовый петух, в чём было и внутреннее и внешнее сходство, рвался в бой. А что он представлял собой теперь?…
— Послушай, старик, у меня нет с тобой общих воспоминаний, ни хороших, ни плохих, в отличие от некоторых. Ты для меня совершенно чужой человек, поэтому я без тени сожаления поступлю с тобой так же, как и с ними. — Он резко вскинул руку.
Лисса проследила за этим его движением, но лучше бы она уж этого не делала, так как от увиденного ужаса едва не вскрикнула, с трудом подавив острый приступ тошноты. Так вот откуда этот запах?
Увлечённая созерцанием своего деда она даже и не заметила того что творилось буквально у неё под носом. Справа через несколько домов от их собственного, она увидела обгорелые остатки человеческого жилища. Сгорело всё, остался только обуглившийся, почерневший от копоти, покосившийся забор. И вот как раз на нём она сейчас разглядела, срезанную под чистую и грубо прибитую к нему волчью голову или голову оборотня, этого с такого расстояния она точно разобрать не могла. Но это было ещё полбеды, так как только то, что было рядом с ней, вот что вызывало настоящий ужас. Их соседи, семья из трёх человек, в ряд висели вдоль этого забора, и по всему было видно, что висели они в таком состоянии уже не один день.
— Вот что случается с пособниками тёмных сил! — С пеной у рта прокричал молодой человек.
«Он безумен!» — Подумала Лисса, возвращая взгляд к троице возле колодца. Теперь она поняла, чего именно так боялся их староста. Поняла, почему на улице совсем не было видно ребятишек, а на соседском окне беспокойно дёрнулась штора, когда мать отдёрнула от него не в меру любопытное детище.
— Оборотни это исчадия ада, а люди, помогавшие им, сами становятся таковыми. Ты понял меня, старик? Если твоя внучка вернётся….
— Она не вернётся. — Устало, но твёрдо произнёс дед, и Лисса поняла, что настало время ей уходить. Она уже и так увидела и услышала достаточно, так зачем ей испытывать судьбу? Нужды оставаться и дальше, подвергая угрозе и себя и деда, у неё больше не было.
Она развернулась и так же тихо, как и пришла, выскользнула за околицу и унеслась прочь, даже не оглянувшись.
Вскоре Невера покинули и его незваные гости, а он ещё долго стоял и смотрел в ту сторону, где до этого момента сидела Лисса, прекрасно понимая, что сейчас её там уже не было, но не в силах ничего с собой поделать и оторвать от того места печального взгляда. И всё же одно он теперь знал определённо точно, его внучка всё ещё была по-прежнему жива, вот только он не знал совсем смеяться ему от этого обстоятельства или плакать.
Лисса ещё несколько дней провела в одиночестве, бессмысленно блуждая по лесу. Но, в конце концов, она всё же приняла решение вернуться обратно, туда, откуда совсем недавно ушла, к тем кто с некоторых пор ещё больше отдалились от неё став ещё более чужими, злыми и нечеловечными. Но, наверное, у неё просто не было другого выхода. Она хотела жить. Но, то, что долго жить в лесу одна она не сможет было вполне очевидно и в первую очередь для нее же самой.
Она вернулась и с болью в сердце отметила, что Клык был определённо рад этому обстоятельству.
«Значит, — подумала лисичка, — я поступила именно так, как он от меня того и ждал».
Да, она сделала выбор совсем не в ту сторону, в какую бы ей самой того хотелось. Она возвращалась нехотя, не спеша и пытаясь найти какой-то иной способ выйти из того затруднительного положения в которое её поставила сама жизнь, но на ум никак ничего нового не приходило. Она по-прежнему совсем не видела другого выхода.
Оставаясь одна, она неминуемо погибнет. Лисса понимала это с полной ясностью, но погибать она, ох, как не хотела.
Тот, кто познал цену истинной
любви, вряд ли в будущем
согласится на меньшее.
Лисичка несмело, даже с некоторой тревогой, ступила во владения оборотней и волков, где провела вот уже несколько последних месяцев. Но никто не смотрел на неё, и вовсе не обращая внимания на одного из членов своей стаи занимающего к тому же, не самую высокую ступень в стайной иерархии. По-видимому, никто даже не заметил её отсутствия, никого не трогала её потеря, и сколь печально не было бы это обстоятельство, но сейчас Лиссу оно полностью устраивало.
Но коль скоро она уже успокоилась, совсем не ожидая подвоха, как перед ней тут же возник тот, кого она в данный момент видеть не только не желала, но и надеялась проскользнуть незамеченной этим субъектом и впредь притворяться невидимкой настолько долго насколько это вообще могло у неё получиться.
— Ты вернулась. — Произнёс за её спиной знакомый голос, и по нему было слышно, что он в этом нисколько не сомневался. От этого становилось ещё противнее за себя саму.
— Я больше не пойду с тобой на охоту. — Хмуро проговорила лисичка.
— Договорились. — Он протянул к ней руку.
— Оставь меня. — Девушка с небывалой брезгливостью отстранилась.
— Это из-за этих девчонок? — С нескрываемым пренебрежением произнёс новообращённый оборотень, пытающийся выдавать себя за истинного.
— И много в твоей жизни было таких «этих»?
— Много. — Он невольно ухмыльнулся.
— Подлец! — Гневно выкрикнула Лисса, хотя нисколько не сомневалась, что ответ его будет именно такой.
На его лицо легла маска искусственного спокойствия.
— Но они всего лишь обычные люди, Лисса, мы же с тобой высшие существа. Как ты этого не понимаешь!?
Лисичка резко вскинула руку.
— Кем ты себя возомнил? Богом? — Возмущённо поинтересовалась она.
— Бога нет. — С уверенностью произнёс Питер-Клык.
— Раз есть такие, как ты и я, значит, есть и всевышний. И я сама сейчас поверила в это ещё с большей силой.
— Но мы….
— Мы такие же, как и они, Клык, как те, кого мы погубили. — Печально произнесла лисичка. — Ты забыл, кем ты был ещё совсем недавно?
Он смотрел на неё с такой тоской, словно и сам уже успел пожалеть о случившемся. Или ей всё это только казалось?
— Они не заслуживают той душевной боли, что ты испытываешь за них. Я хотел, чтобы ты поняла….
— Уйди. Оставь меня одну. — Лисичка снова взмахнула руками, на этот раз уже двумя.
— Я не могу уйти. Ты забыла, где мы находимся…. — В ответ он только совершил определённый жест, как бы стараясь обхватить пространство вокруг себя.
Лисса проследила за этим его жестом и поняла, что всё ещё стоит посреди просеки и мимо них снуют туда сюда оборотни и волки, делая вид, что их совсем не замечают.
— Ах, да, конечно. — Лисичка помолчала. — Я всё ещё могу вернуться в свою сараюшку.
— Я тебе того никогда не запрещал и ты по-прежнему вольна делать то, что сама хочешь. — Печально произнёс Питер.
— Спасибо и на этом.
Он покачал головой, развернулся и почти уже отошёл, когда она окликнула его.
— Постой.
— Да. — Клык застыл на месте, обернувшись, и в глазах его на мгновение промелькнула надежда.
— Зачем ты сделал это?
— Что именно?
— Убил их при мне, в мою первую охоту? Пытался продемонстрировать свою силу?
— Хотел показать тебе, кто мы есть на самом деле.
— Ну и что показал?
Он неопределённо пожал плечами.
— И что из этого вышло?
— Сама видишь.
— Мы не волки, не люди. Мы хуже и тех и других. — Уверенно произнесла Лисса.
— Ты ошибаешься.
— Знаю, что ошибаюсь, — она вдруг гордо вскинула голову, словно с достоинством хотела выдержать битву, которая должна была последовать за её дальнейшими словами, — потому что есть тот, кто выше и лучше тебя, а возможно и меня тоже, истинный оборотень за которого ты тщетно пытаешься выдать себе. Но мы же с тобой прекрасно знаем, ты не настоящий оборотень, а обращённый, как бы тебе не хотел доказать обратное.
— Замолчи. — Негодующе прокричал вожак.
— Что, неприятно слышать правду? Тогда иди и не докучай мне больше своими нравоучениями и безумными демонстрациями силы. Предоставь влюблённой в тебя молодёжи восхищаться твоими наивными подвигами, а меня оставь в покое. Велика заслуга оборотню убить беззащитную девчонку. А, Питер? — Презрительно произнесла лисичка, исторгая потоки словесной желчи прямо ему в лицо.
Он сделал шаг ей навстречу и, нагнувшись, едва не коснулся своими устами её губ.
— Если я только узнаю, что ты, хоть кому-нибудь это разболтала. — Зло прошипел Клык.
— То, что тогда? Убьешь меня? Так я теперь смерти не боюсь, знаешь ли, пришлось перейти с ней на «ты», раз уж я имею дело с тобой. — Смело парировала Лисса его невысказанную угрозу.
— Тогда узнаешь. — Гневно бросил Питер ей в лицо и, развернувшись, пошёл прочь.
— Напугал. — Презрительно фыркнула лисичка, очень сомневаясь, что с некоторых пор её можно было чем-нибудь напугать, пусть даже собственной смертью. Хотя когда дело касалось её деда, в этом она не была столь уверена.
Она резко обернулась и натолкнулась на холодную сталь пристального взгляда серых глаз.
«А ведь она и правда считает меня настоящей соперницей», — с удивлением подумала лисичка и не ошиблась в своих ожиданиях.
Вечером в полуразвалившийся сарай снова явилась её, так называемая, соперница.
— Он всё равно будет мой. — Сразу же высказалась она с самого порога.
— А я что разве имею что-то против? Я ж ни на что не претендую, радость моя. Да забирай ты его себе со всеми потрохами. Он мне не нужен, совсем не нужен. — Убеждённо произнесла лисичка, а затем тоскливо произнесла. — Хотела бы я быть сейчас свободной и от него в том числе.
Но та девица и не подумала её слушать, только недоумённо на неё взглянула и, резко крутанувшись на месте, молча, выскользнула вон.
— Что же такого ценного углядела она в этом сокровище, что столь наивно полагает, что кто-то ещё будет с ней за него бороться? — С кривой усмешкой на устах пробормотала Лисса.
Однако поздним вечером дверь в её скромную обитель отворилась снова. Лисичка сонно подняла взгляд раскрасневшихся глаз.
С некоторых пор её жизнь круто изменилась, то есть с тех самых как она впервые обратилась в оборотня, так что теперь сон занимал значительную часть её суточного времени. Вот и теперь она, снова обернувшись волчицей, так было и теплее и безопаснее, а с некоторых пор и привычней, свернулась клубочком, уютно устроившись на пожухлой соломе, и спала, пока кто-то своим беспардонным вмешательством не нарушил этот её благодатный сон, приносящий каждый раз с собой отдых, успокоение и забытье.
— Кто там ещё? — Недовольно вопросила она.
На пороге, виновато переступая с ноги на ногу, стояла её старая знакомая. Это что ещё за новости?!
— А, это ты? — Спокойно произнесла Лисса, но тело её привычно напряглось, так, на всякий случай, вдруг ей придётся принять бой.
— Послушай, а он тебе и, правда, не нужен? Совсем-совсем? — Спросил вдруг неуверенный девичий голосок.
— Если ты имеешь в виду его, — лисичка кивнула в сторону двери, — то правда и совсем-совсем. Поверь, мне и без него есть ради кого жить. Так что кто-кто, а я тебе вообще не соперница.
— И ты не будешь претендовать на то, чтобы создать с ним пару? — Подозрительно сощурилась девушка.
— Нет, конечно же, нет, боже упаси. — Лиссу даже испугало то обстоятельство, что такое предположение вообще имело место быть. Она непроизвольно поежилась, замёрзнув отчего-то даже в волчьей шкуре.
— Тогда что же ты тут делаешь? — Удивилась Зоуи.
— То же самое, что и все остальные. Просто живу, ожидая свою судьбу. Как видишь, всё довольно просто. Для того чтобы понять меня не надо искать сложных путей. Да ты не стой на пороге, в ногах правды нет, проходи сюда, присаживайся и я поведаю тебе свою печальную и длинную историю. Если хочешь, конечно. — Было вполне очевидно, что ей самой этого не очень-то и хотелось, скорее даже наоборот не хотелось совсем, по крайней мере, сейчас. А так вообще она была не прочь приобрести себе хоть одну подругу в этом стане недругов и врагов. Но вопреки её ожиданиям и одному неопределённому намёку, что, по всей видимости, был истолкован не верно, их разговору суждено было состояться именно здесь и именно сейчас.
— Хочу. — Сразу же как-то оживилась девушка. Оно-то и понятно, ведь в жизни стаи всё протекало однообразно и никаких развлечений в ближайшее время не предвиделось, так что не было ничего удивительного в том, что это молодая женщина загорелась желанием получить некую информацию извне. В конце концов, все мы хоть немножко, да любим посплетничать. Кстати, речь в данной фразе идёт не только о женщинах, или вернее не о них одних.
— Ну, что ж, тогда проходи. — Произнесла лисичка, тяжело вздыхая. Похоже, выспаться и хорошенько отдохнуть, о чём так мечталось вот уже несколько дней, что ей пришлось провести в полном одиночестве в лесу, сегодня уже не удастся.
Девушка тем временем беззвучно проскользнула внутрь и с довольной миной на лице, пристроилась рядом с хозяйкой сей скромной обители, приготовившись участливо внимать её словам.
Лисса тяжело вздохнула и начала свой рассказ с самого начала.
С этого дня они стали лучшими подругами настолько, насколько могли себе позволить в данной ситуации и при сложившихся обстоятельствах.
Лисса рассказала Зоуи свою историю целиком, но всё же здесь не обошлось без утайки. Кое-что ей пришлось скрыть, например то, что их вожак на самом деле являлся оборотнем обращённым, а не истинным каким он всем представлялся. Хотя вряд ли правда что-либо изменила бы в тех чувствах, что Зоуи испытывала к нему, да и вообще во всём отношении преданной девушки к своему покровителю. И всё же Лисса ведь ему обещала, и слово своё нарушить не могла, хотя бы по той простой причине, что не желала навлечь беду на деда. К тому же она не была стопроцентно уверенна в том, что Зоуи не поспешит выдать её правдивый рассказ самому Питеру, так как этот молодой и симпатичный мужчина был для нее, безусловно, намного ближе и роднее, чем строптивая и самодостаточная лисичка. Так что ей пришлось несколько переиначить свой рассказ и удалить из него те места, что касались человеческого прошлого Клыка и явно указывали на истинность его происхождения.
«Жизнь это постоянное
ожидание смерти, своей или
кого-либо из близких».-
Пессимистическое определение
общеизвестному понятию
по истинному оборотню Седому.
Стая есть ни что иное как группа животных одного вида, держащихся вместе. Но не в этом сам принцип стаи. Стая помогает воспитывать и выращивать молодняк, передавать им опыт старших, традиции стаи, до определённой степени облегчает существование ослабевших, состарившихся и больных животных. Для члена стаи, будь то собака, волк или оборотень одиночество это тяжелейшее испытание, стресс мало с чем сопоставимый. Да, безусловно, оборотни, как и настоящие волки, могут оставаться одинокими долгие годы. Довольно часто так, наверное, и случается, не спорю, и всё же им претит сама мысль о том, чтобы прожить так всю свою долгую жизнь.
Что же касается непосредственно оборотней, то их стремление присоединиться к стае зачастую заставляет их покинуть на время свои тайные убежища и несколько потерять бдительность, что приводит к разного рода нежелательным и прежде всего для них же самих последствиям. И порою страдающий от одиночества волкодлак либо исповедается священнику, либо делится своей тайной с другом, либо сам создаёт или только пытается создать себе товарища по жизни, обращая в себе подобного обычного человека. Любое из вышеописанных действий чаще всего и оказывает весьма ощутимое вспомогательное влияние в обнаружении оборотня и в дальнейшем создаёт прекрасный плацдарм для его поимки и последующего уничтожения.
Так вот именно стремление не быть одному, иногда и вынуждает его всё же эту самую стаю, о которой сейчас идёт речь, создать или если она уже создана, и он её встречает, к ней присоединиться.
Именно такую стаю и создал несколько лет назад отец Светела. Стая нужна была ему, чтобы не оставаться больше одному. Как любой другой человек и в тоже время как любой другой волк он пытался избежать одиночества, а так как в нём присутствовала сущность и того и другого, то он пытался избежать его вдвойне. Но это была, конечно, главная причина, но далеко не единственная. Ведь стая это не только способ получить товарищей в доселе одинокой жизни и больше не испытывать нужды в общении. Стая даёт возможность приобрести территорию и возможность её охранять. Все члены волчьей стаи знают друг друга лично, а в оборотневой стае они знают друг друга так сказать и в морду и в лицо. А количество её членов составляет ограниченное какими-то определёнными критериями число, но это не значит, что периодически оно не может изменяться, увеличиваться или уменьшаться, благодаря каким-то жизненным обстоятельствам.
Так вот рождённый некогда чистокровными оборотнями, он ещё волчонком был вынужден скитаться в полном одиночестве после мученической смерти на костре обоих родителей. Он смотрел когда-то со слезами на глазах за их казнью со стороны. Не в силах выносить мучений матери и отца он всё же отбыл там свой срок до конца, чтобы точно знать, что они не остались обгоревшие, но всё ещё живые корчиться на остатках пепелища. Хотя в живых их всё равно, пожалуй, не оставили бы, даже изуродованными и ни на что не способными, побоялись бы их проклятой крови, побоялись бы их мести. Люди всегда боятся того, чего не понимают, ненавидят тех, кто не похож на них, стремятся уничтожить то, что находятся за гранью их восприятия. Так что его родителям в любом случае было не выйти из того пламени целыми и невредимыми, но он должен был убедиться во всём сам, должен был точно знать что чуда не произошло с одной стороны, и что они не остались калеками с другой. И если бы они всё же выжили, он бы незамедлительно завершил дело начатое людьми, чтобы не продолжать и дальше их мучений.
С тех пор минуло уже много лет, лет полных боли и одиночества. Но он не воспылал за это время к людям ненавистью, о нет, он не ненавидел их. Он вообще к ним никак не относился, испытывая к ним полное безразличие, а это ещё хуже ненависти, гораздо хуже. И всё таки отчасти он считал их своими врагами, но по большей части оттого, что они сами его таковым считали, тем самым не оставляя ему другого выхода.
Итак, напуганный такой участью своих родителей и своей собственной, он не желал подобного своим детям, но так уж случилось, что случайная ночь, проведённая с полюбившейся девушкой, внезапная страсть, воспылавшая между ними, страсть необузданная и непонятная обоим, привела к рождению сына. Он был рад тому обстоятельству и огорчён им одновременно. Мальчишке он определённо не желал своей нелёгкой судьбы, полной одиноких дней и не менее одиноких ночей, и всё же он был счастлив оттого, что после ухода его в небытие здесь, по эту сторону грани, останется его след, полное доказательство того, что он когда-то жил. Он старался излишне часто не показываться мальчику на глаза, не приближаться к нему и не приучать к себе, чтобы не навлечь на сына ещё большую беду, ведь тому вроде бы совсем неплохо жилось с этой человеческой старухой. Она вполне сносно заботилась о нём, растила, кормила, поила, одевала, любила, в конце концов….
Но по мере того как мальчик подрастал на его голову начали сыпаться неприятности. Но отец видел, что мальчишка родился, прежде всего, человеком, переняв от матери и её предков множество человеческих качеств и потому не стремился увести его в волчью стаю, понимая, что это заставит его замкнуться в себе и в итоге, ни к чему хорошему не приведёт. В любом случае волком он всегда успеет стать, тем более с таким отцом, а для начала пускай научится быть человеком.
Его сын был одним из последних потомков истинных оборотней, огромное количество которых было истреблено после принятия христианства и отвержения языческих верований.
Он оберегал сына, как мог и всё же не уследил, когда тот наделал глупостей и обратил человека, который использовал свою новую силу во вред и себе и окружающим. Наверное, он тогда ещё не знал, что, будучи оборотнем надо уметь подчищать за собой, оставалось только надеяться, что он этому уже научился или научится в самое ближайшее время, иначе в будущем ему будет не избежать ещё больших бед.
А потом его сын исчез, просто резко ушёл из его жизни и как Седой не пытался найти его след, у него ничего не получалось. И вожак очень боялся, что больше никогда не увидит своего мальчика. Он даже не представлял, что в его жизни есть что-то, что его настолько испугает, что-то, что он будет настолько бояться потерять.
А между тем нападения новоявленного вервольфа всё продолжались. Вожака мало волновало что жертвами вновь обращённого возомнившего не весть что о себе мальчишки были в основном люди, он не испытывал к ним и капли жалости или сострадания несмотря даже на допущенную некогда мимолётную слабость. Его волновало совсем другое. Похоже, все шишки от его зверских похождений нашли себе цель более определённую и….
И вот теперь и на Седого и на его семью с усиленным остервенением охотились те самые люди, за которыми в свою очередь охотился обращённый оборотень и его стая. Они устраивали облавы, создавали засады, устанавливали ловушки. И это ещё было б полбеды, если бы в них никто не попадался, а так вожак уже потерял значительную часть своей стаи. В основном жертвами людей становились ослабленные ранами, старостью или болезнями животные и молодняк, что ещё не успел приобрести достаточный опыт и мудрость поколений своих предков.
Но он должен был уберечь свою стаю. Он был их вожаком ещё совсем подростком, точнее и не у них даже, а у их бабок и дедов, на его веку сменилось уже не одно поколение его верноподданных. Теперь ему уже было далеко за пятьдесят, но он был всё ещё довольно крепок (разве это возраст для оборотня любого и тем более для истинного?) и чувствовал себя в той же силе, физической и моральной, как и тридцать и даже сорок лет назад.
Он давно уже решил жить с волками, тем самым определяя свою дальнейшую судьбу, и почти не общался с людьми, за исключением разве что того одного единственного случая, что как известно чуть не закончился трагедией. И даже с собственным сыном он старался по возможности не пересекаться, несмотря даже на то, что тот был не совсем человеком. Он забыл уже, когда вообще последний раз оборачивался. Как правило, Седой обзаводился новой волчицей, выбирая её из многочисленных представительниц собственной стаи, производил с ней на свет самых, что ни на есть обычных волчат, растил их, воспитал наряду со многими другими, как и подобало настоящему вожаку. Он жил бок о бок со своей серой спутницей, до тех самых пор пока она не старела и не умирала от старости или не погибала от болезни, тогда её место занимала другая и история повторялась. Всё повторялось в его жизни уже не один раз. К слову сказать, он пережил уже многие поколения своих собственных детей, хотя они, как правило, и жили несколько дольше, чем обычные волки. Но в принципе его волчата не отличались ничем выдающимся. Да, они действительно были более чем обычные волки умны, сообразительны и выносливы, но притом они все оставались всего лишь волками, не в силах дорасти до своего чёрного брата с белой шерстью на покатом лбу.
Таким образом, оказывается за это время у, казалось бы, одинокого Светела было уже полным полно родни в пределах леса, волкообразных братьев и сестёр.
В основе же своей стая Седого была самой обычной волчьей стаей. Он был их неизменным лидером на протяжении долгого времени, её бессменным вожаком. Тем, кто возглавлял стаю и в самую первую очередь получал основные жизненные блага. Но, как правило, в обычной волчьей семье именно матёрая волчица, а не волк, является тем членом стаи, который знает наиболее кормные угодья, дневки, места логовищ, знает, куда именно сейчас лучше отправиться за пищей, как проще её добыть, а также помнящей удобный путь к бегству и умеющей лучше запутывать следы.
Так вот это, несомненно, те вопросы коими занимаются непосредственно волчицы, да только вот незадача, он ещё несколько лет назад полностью взял эти обязанности на себя. Непременно и его волчица была в курсе всех этих его знаний, и вполне могла применить их на практике, будь в том нужда, к примеру, если вожака не будет поблизости в какой-то момент. Вот только кто лучше будет знать всё это, если не волк, что уже столько десятков лет живёт на этой грешной земле? Волк, что уже прошёл за свою жизнь и огонь, и воду, и даже медные трубы? Волк, что отчасти к тому же ещё является и человеком? У него был слишком большой жизненный опыт, его память хранила такое количество ситуаций и образов, что постепенно он стал существом незаменимым, по крайней мере, в пределах своей собственной стаи.
Сама стая при всём при этом была ему безгранично предана. В стае его всё было как у волков, так как и сами её члены были просто волками, необращенными, но волками. Она состояла в основном из родственных особей. Иногда, правда, бывали случаи, когда к ней прибивались подростки по тем или иным причинам вытесненные из других стай или сироты, оставшиеся без родительского попечения. Это бывало редко, но всё же случалось, и таким бедолагам, как правило, не отказывали, неизменно принимая их под свою защиту, и Седой милостиво подставлял им своё отеческое плечо. Отчасти это было из-за того, что вожак и сам рос сиротой, с другой же стороны это было свойственно всем стаям, что вырастали из семьи и состояли из родственников.
Ему нередко приходилось выступать судьёй в разного рода разногласиях и столкновениях, контролировать порядок в стае, в том числе и среди волчиц, ведь, как известно, особи женского пола весьма склоны к жестоким конфликтам. Иногда он уставал от всего этого и частенько удалялся, порою и надолго, чтобы побродить в одиночестве, подумать, отдохнуть. В такие моменты он не слишком-то заботился о стае, прекрасно зная, что в случае чего его волчица его не подведёт и любой ценой уведёт всю стаю от угрозы.
У остальных же волков приближённых к лидеру основным занятием была добыча пищи, попросту говоря, охота и самое главное поиски волчиц находящихся в данный момент в охоте совсем иного свойства. Ему же, со своей стороны, приходилось контролировать и эту сторону жизни стаи, не подпуская волков к тем волчицам, которые были ещё слишком молоды, чтобы приносить потомство. И причиной тому была отнюдь не принадлежность его к оборотневу стану, то было присуще любой волчьей стае, любому опытному вожаку.
Волки же не имеющие собственной пары, занимали свою, отведённую им нишу в стайной иерархии, зачастую являясь воспитателями молодняка, следя, чтобы волчата и подростки не создавали слишком много шума или ненароком не поранили друг друга во время игр, так как излишняя жестокость внутри волчьей стаи является делом наказуемым и за ней следует неминуемая трёпка от кого-то из более старших товарищей. Такими воспитателями, так называемыми дядьками и тётками, могли становиться также и старики и уже подросшие волчата из предыдущего помёта.
Границы территории стаи охраняли пограничники, молодые волки, имеющие отнюдь не самый высокий социальный статус. При нарушении границ территории занимаемой семьёй они поднимали шум и отступали вглубь своих земель, где их поддерживала остальная стая с вожаком во главе.
Седой волк так его прозвали. Седой был вожаком. Седым он был на веку каждого из членов своей стаи. И даже когда самый старый из волков ещё только-только явился на свет он и тогда уже был седым. Он был седым, когда явился на свет не только самый старый из ныне живущих в стае волков, но и отец его, и дед, и даже прадед. Он и тогда уже был седым на деле, а потом стал Седым и на словах. Седым он был, Седым и оставался. Дошло до того, что даже в народе, благодаря тому, что его несколько раз видели некоторые из людей, его стали называть ни как иначе как только Седым за очевидную седину в его чёрной шерсти. И с этим определением он был полностью согласен.
Между тем Седой старался, чтобы как можно меньше членов его стаи покидали её навсегда. Но в любой стае, даже его, этого было не избежать. Некоторые молодые волки в той или иной доле притесняются своими более старшими сородичами. В большей степени это случается с теми подростками, что являются детьми низкоранговых членов стаи, то есть с самого щенячьего возраста они не имели возможности обучаться демонстрациям доминирования на примере, а вожак, как не старался, не мог всем и каждому уделить одинаковое количество своего личного времени. А так как в стае Седого это было редкостью, то и стая его была весьма и весьма многочисленна.
В итоге, и ему и его стае теперь приходилось как-то выживать, жизнь-то и раньше была не сахар, а после выхода на сцену этого бывшего аутсайдера, изгоя в человеческом мире Питера она и вовсе стала невыносимой для всего волчьего народа, в общем, и для его стаи в частности. Люди столько натерпелись и были то такой степени напуганы, что уже и сами стали нетерпимы, потеряли всякий страх и перестали бояться волков и даже оборотней.
Всё вышесказанное было произнесено только для того, чтобы любой мог лучше понять и Седого самого и всю его жизнь, а также Питера и не стремился слишком уж строго и так сразу осудить поступки того или иного. Как сказал некогда один очень умный человек, теперь нам уже никогда не узнать того с твёрдой уверенностью, сыном ли он был божьим или смертным пророком, что вершил быть может ещё более могущественные дела. «Кто безгрешен пусть первый бросит в него камень!»
И это фраза относится к Седому или к Питеру ни в коей мере не меньше чем к любому другому разумному существу.
Все мы хотим такого отношения
к себе, которого на самом деле не
заслуживаем.
Так вот стая, о которой речь пойдёт дальше разительно отличалась от описываемой ранее.
Несколько месяцев назад Питер, собрав воедино уже существующих особей и обратив новых, попытался создать стаю подобную предыдущей и вот что из этого вышло.
Когда-то она была самой обычной волчьей стаей, но так было до тех пор, пока она не повстречала на своём пути оборотня, и оборотнем тем был Питер, недавно обращённый единоутробный брат истинного волкодлака Светела.
Когда после первой трансформации прошло некоторое время, Питер уже несколько освоился со своей второй ипостасью, свыкся с нею и стал вполне определённо подумывать о том, чтобы создать свою собственную стаю. Так как, несмотря на то, сколь долго он мечтал об этом, это обращение его теперь совсем не радовало, и он по-прежнему оставался одиноким даже ещё в большей степени, чем раньше, ведь теперь рядом с ним не было ни матери, ни отца, ни вообще хотя бы одного живого человека.
Человека!?
Ему нужен был человек! Да, ему, действительно нужен был соратник в его одинокой жизни. Он должен обратить человека. Обратить человека, который будет думать, что он истинный. И тогда сам он будет иметь преимущественное положение. Он, недавно обращённый оборотень Питер станет в глазах своей будущей стаи настоящим волкодлаком, он будет её вожаком.
Да, и ещё ему нужно бы разобраться с тем типом, что обратил его самого. Хотя сколько он не бродил вокруг того места, где собственно и произошла их стычка, его запах витал по всему периметру, а затем терялся, резко обрываясь. Ладно, чёрт с ним, с этим засранцем!
А вот девчонку Питер нашёл, нашёл сразу же. Правда, к ней невозможно было подобраться, чтобы рядом с ней не находился какой-то воинственного вида старик. Но разве теперь это для него такая уж большая проблема? Да, девчонкой определённо следует заняться!
С первым человеком всё прошло довольно-таки просто, как говорится, без сучка, без задоринки. Несколько дней он присматривался к парню из соседней деревни. Парень тот был здоров и силён, как бык, а вот большим умом бог его не наделил, оттого-то, наверное, он и был всеобщим посмешищем и изгоем. Но именно такой Питеру и нужен был, кто-то не особенно умный и такой же одинокий, как и некогда он сам, чтобы разом проглотил миф о его истинности и исключительности и в то же время тот, кто при случае встанет на его сторону и эта самая сторона при этом только сделается крепче. К слову сказать, именно этот здоровяк впоследствии и станет его правой рукой.
В общем на то чтобы обратить нескольких первых человек, ушла какая-то пара другая дней, на то чтобы убедить их пойти за ним и того меньше. Таким образом, начало стае было положено. Так что когда на пути им попалась обитающая в этом ареале волчья семья, они без труда справились с её вожаком, разобрались с теми волками, которые имели неосторожность не разглядеть в оборотнях опасных противников и приняли его сторону, возможно являясь его дружественными союзниками. Другими словами Питер почти беспрепятственно занял место лидера. И вот теперь он глава этой самой стаи, власти в которой добился путём силы и жестокости. Всё произошло настолько стремительно, что он и сам удивлялся той скорости, с которой он не только вошёл в свою новую роль оборотня, но и вожака стаи, первого и главного оборотня среди неё, в то время как раньше он обычно был на последних ролях.
Ещё через несколько дней он напал на обоз, с которым следовала та девчонка, не очень близкое знакомство с которой, послужило его становлению оборотнем. Правда теперь уже спустя какое-то время он пожалел о своём былом решении, о том, что совершил столь опрометчивый шаг и сделал её себе подобной. То было ошибкой, всего лишь минутной слабостью, что переросла в навязчивую идею или правильнее будет сказать в весьма долгосрочную одностороннюю страсть. Она же сама, похоже, с первых же дней невзлюбила его, и нелюбовь эта крепла день ото дня, хотя он уже довольно быстро начал мечтать об обратном, и это здорово нервировало его. И она же единственная, не считая его, разумеется, знала правду об истинном положении вещей в том, что касалось его волчьей сущности. Так что взаимностью она ему не отвечала, и теперь он прекрасно понимал, что вряд ли когда-нибудь ответит. И вся соль данной ситуации состояла в том, что он не мог причинить ей вреда, не мог изгнать её, и тому было две причины. Во-первых, он полюбил её на самом деле трепетно и нежно, хотя изначально всё задумывалось как элементарная месть. Но, как известно, пути Господне неисповедимы. А во-вторых, она была обращённым им оборотнем, то есть в жилах их теперь текла одна кровь. Он не был главным источником проклятой крови. Таковым являлся непосредственно Светел и всё же раз он обратил её, то возможно тем самым заменил собой первоисточник, а это означало, что он не может причинить ей физического вреда, потому что одновременно с этим он причинит вред самому себе, а это вполне определённо не входило в его планы. Он не мог ни к кому обратиться с таким вопросом, единственным знакомым ему истинным оборотнем был Светел, для всех же остальных таковым являлся он сам, и все его доводы строились на догадках, но в любом случае он не хотел рисковать.
Можно было конечно натравить на Лиссу кого-нибудь из стаи, но он жалел её и по-своему любил, так что это тоже был для него не выход, тем более что, по его мнению, не стоило поддерживать в стае такие агрессивные настроения по отношению друг к другу. К тому же народные волнения и любые нападки против ныне действующей власти в стае Питера жестоко пресекались на корню, и ему не следовало самому травить её членов друг против друга, как бы это потом не пошло ему самому во вред и не подогрело решение очередного потенциального лидера восстать против своего же собственного вожака. Идея весьма самоубийственная, но чем чёрт не шутит!
А вот что касается девчонки, то как раз таки она могла причинить ему вред и вред немалый, как физический в плане членовредительства, так и моральный поведав всем то, что он так тщательно скрывал, а именно что он оборотень не по рождению, а так же как и они все обращённый. Для того же чтобы Лисса вновь стала человеком ей нужно немного немало как убить её драгоценного Светела и она это знала. А перед этим ей ещё предстояло найти его, что уже само по себе было проблемой, так как, похоже, этот трус убрался подальше от неприятностей, подавшись в более благоприятные для него края, вольно или невольно оставив, таким образом, её же, Лиссу, Питеру на попечение.
В общем, все они имели лишь одну кровную линию и для того чтобы стать людьми им нужно было всего ничего, лишь стереть с лица земли Светела, но это знали только Лисса и он. Возможно, он подвергал себя излишнему риску, представляясь этим самым истинным оборотнем, чьей кровной линии они все якобы теперь принадлежали, ведь кто-то из его стаи мог попытаться вернуть себе человеческое начало посредством его смерти, для них, то была небольшая цена, а вот для него жертва довольно весомая, но только бессмысленная. Для него это была бы потеря всего! Но он решил рискнуть, чтобы завоевать тем самым всеобщее уважение и страх. И похоже в его стае на сегодняшний момент не было оборотня недовольного нынешнем положении дел и того, кто бы не был теперь проклят посредством вкушения человеческой крови и плоти. Кроме разве что Лиссы, но она ведь знала что между нею и человеческим состоянием стоит образ всё того же её ненаглядного Светела и в этом смысле собой угрозы не представляла.
Между тем Питер изо всех сил старался поддерживать в стае свой нерушимый авторитет, отчасти с помощью жестокости по отношению к членам стаи, отчасти с помощью жестокости по отношению к другим существам, особенно к тем, жажду к плоти и крови которых оборотни испытывали в наибольшей мере. Именно поэтому он и водил их на охоту на человека. Ему это и самому доставляло несказанное удовольствие, но между тем и связывало всех членов стаи между собой воедино.
На рыжую волчицу Лиссу, нарушавшую данный порядок, он уже давно безразлично махнул рукой, она была среди них белой вороной, рыжей среди серых и чёрных тел. Близкой, желанной и такой недоступной!
И вот теперь после разговора с Лиссой он вернулся к себе в охотничью избушку, что они нашли в лесу. Рождённый людьми и большую часть своей жизни проведя в облике человека, да собственно им, по сути своей, и являясь, он не мог так запросто отказаться от своего двуногого тела, даже несмотря на своё прежнее страстное желание стать оборотнем. Да и находится в течение всего дня волком, ему тоже было довольно трудно, так что он обустроил себе более или менее человеческое жилище и тех, кто так же как и он к этому стремился, он старался наделять такими же условиями. Но таких, как правило, было мало, остальные предпочитали жить как волки, полностью наслаждаясь своими новыми и старыми обликами. Лисичка принадлежала к первым, и Питера это вполне устраивало, в любом случае отказать в этом малом он ей не мог. И она обитала в небольшой пристройке клети, что одним боком была прилеплена к его собственному домику. Там она и сидела вначале на цепи, а потом и просто жила, в то время как остальные предпочитали проводить и день, и ночь на свежем воздухе, да под открытым небом.
Но сейчас он был очень не в духе, и именно Лисса была тому виной.
— Чёрт! Чёрт! Чёрт!
Он подошёл к высокому пню, заменяющему ему стол, захватил руками все, что на нём находилось, и с лютой яростью сбросил всё это на земляной пол, а потом схватился за голову в районе лба обеими ладонями и беспокойно зашагал по комнате из стороны в сторону. Промерив, таким образом, всё помещение и не один раз, он бросился на импровизированную кровать из соломы и сухих листьев, подтянул ноги к самой груди и совсем по-детски сжался на ней в тугой комок, обхватив собственные плечи руками. По его щекам обильно струились слёзы, горькие слёзы обиды, совсем как в детстве, словно бы сейчас он вернулся на добрый десяток лет назад.
В тот момент он чувствовал себя человеком глубоко несчастным и именно человеком, так что не было ничего удивительного в том, что он совсем не хотел, чтобы кто-нибудь видел его таким. Ему так хотелось когда-то стать оборотнем, он так долго мечтал об этом, что став им вначале испытал даже некоторое разочарование, что со временем совсем не спешило уходить, а только всё больше усугублялось. Так часто бывает, когда чего-то страстно желаешь, а когда оно приходит, то ты почему-то не испытываешь того душевного подъёма которого ожидаешь и кажется что все твои ожидания были напрасны. Так что теперь, даже имея возможность свободного перевоплощения как в одну, так и в другую сторону, он по-прежнему ощущал себя человеком, но человеком совершенно одиноким, обездоленным и никому не нужным, несмотря даже на то, что сейчас он имел в своём распоряжении преданную ему стаю волков и оборотней и даже одного человека, женщину, которая, сказать, что неплохо к нему относилась, значит совсем ничего не сказать. Если бы ему сказали об этом раньше, несколько лет или хотя бы даже месяцев назад, он ни за что бы в это не поверил. Но так оно всё и было на самом деле.
Иногда ему снова хотелось стать человеком, примкнуть к стану людей, вернуть всё то, что он потерял благодаря своим же собственным усилиям, отказаться от всего, что он получил теперь. Но повернуть время вспять было никому не под силу. И сам он не был тем редким исключением из общепринятого правила. Но и эти проявления отчаяния случались с ним очень редко, да и такое его состояние, как правило, длилось весьма недолго. Он отгонял его от себя всеми силами и тогда на него накатывали приступы особой злобности, и он снова вёл свою стаю на охоту, охоту на людей. Ему и самому порой бывало от этого противно, но ничего поделать, ни с самим собой, ни со всеми этими обстоятельствами он не мог. То была сама жизнь, его жизнь! Хорошая она была или плохая, но она целиком и полностью принадлежала ему.
Но иногда его обуревала и жгучая злоба на всё человечество за то, что оно некогда отвергло его. За то, что оно заставило его желать жизни волка. За то, что оно само вынуждало его, себя же самого и ненавидеть. Он злился на мать, злился на отца, злился на самого себя, злился на оборотня, что не только когда-то просто попался на его пути и лишь подстегнул его детское желание стать волком, но и сделал его позже таковым. Злился на Лиссу за то, что она волей или не волей, но стала причиной его нынешнего состояния, за то, что она отвергала его ухаживание, его преданность, его любовь. Он ведь и сам не с самого начала так к ней относился. Когда-то он хотел просто отомстить ей и её дружку, а потом, так уж случилось, он и, правда, в неё влюбился, но только, ни к чему хорошему это всё снова не привело, впрочем, как и всё что когда-нибудь случалось в его жизни.
И вот теперь он чувствовал себя растерявшимся, потерянным, жалким, вконец запутавшимся мальчишкой, таким, каким он был лет так двенадцать-тринадцать назад, когда впервые в своей жизни повстречал настоящего оборотня. Тогда он был обозлён на весь мир, в общем, и на человечество, непосредственно его окружавшее, в частности. С тех пор в его душе ничего не изменилось, совсем ничего, если только не считать того, как разительно сильно изменился он сам.
Но, как известно, зло порождает зло, жестокость порождает жестокость, грех влечёт за собой новый грех и он снова вёл свою стаю на охоту. Охоту на человека!
«Иногда мне кажется, что это
не мой родной мир, что очутилась
я в нём совсем недавно и всё меня
в нём ужасает». — Настроения
Лиссы после её первой охоты.
Лисичка больше не ходила на охоту. Теперь она возилась со щенками, то есть с волчатами, выполняя тем самым роль добровольной няньки. Следила, чтобы они не проявляли по отношению друг к другу излишней жестокости, не производили лишнего шума и, в общем-то, наряду с остальными волками занималась их воспитанием, постепенно привязываясь к ним и прикипая душой к этим маленьким пушистым и пока ещё безобидным созданиям.
Детёнышей оборотней в стае на этот момент не было, только волчата, первые как-то не успели ещё здесь народиться. Но это видать было уже не за горами.
А когда стая уходила на охоту, она только провожала её грустным взглядом. Кто-то попадётся им сегодня на пути, и не уменьшится ли людское поголовье и на этот раз на пару тройку так ненавидимых ими людишек. Не дай бог! Но она ничего не могла с этим поделать и никому не могла, ни в чём помочь.
Так Лисса и жила, и подруга среди всего этого хаоса у неё была всего лишь одна. Как не странно ею являлась Зоуи, её несостоявшаяся соперница, та самая, что некогда приносила ей тушки зайцев, та самая, что предоставила в её пользование новую одежду, взамен испортившейся после первой трансформации, та самая, что прежде нещадно ревновала её к Питеру, то есть Клыку.
Сама же Зоуи особой разговорчивостью не отличалась, и своим прошлым делиться не спешила. Так что нет ничего удивительного в том, что Лисса не сразу и узнала, что её новая подруга и не оборотень вовсе, а самый что ни на есть не обращённый человек, то есть единственный человек в их стае. И только когда она это узнала, то вспомнила, что ни разу не видела Зоуи в ипостаси волка и что та ни разу не ходила на охоту, а всё больше находилась при самой Лиссе, возможно, по настоятельной просьбе Питера, так как ей самой это, видимо, не доставляло особого удовольствия, по крайней мере, пока они не познакомились поближе, а так же при нём самом. Спросить же девушку об этом раньше лисичка даже и не подумала, так как у неё и мысли такой не возникало, что посреди этой всеобщей жестокости могло найтись место состраданию и доброте. Но, как выяснилось чуть позднее, история попадания Зоуи в стаю была до удивительного проста и так же невероятна.
Обычная бродяжка она прибилась к этим полулюдям полуживотным и широким жестом хозяйской руки была и не обращена и не изгнана и не загрызена, а признана одним из членов стаи, только просто немного особенным, отличным от других. Никто этому не противился, а она, обретя первую в своей жизни семью, и более-менее устойчивую жизнь так была и вовсе рада этому обстоятельству вдвойне. А то, что вожак изредка делил с ней постель, так это, пожалуй, только улучшало её истинное положение, не позволяя никому с более низкой ступени навязывать ей свои приставания и заставляя остальных членов стаи из страха держаться от неё на расстоянии. К тому же это было тем более желанно для неё после всех тех грязных рук и воняющих потом тел, через которые ей пришлось пройти за тот промежуток времени, что назывался её прошлой жизнью. Прежде ей приходилось либо добровольно продаваться за деньги, либо её брали силой, ничего не давая взамен, теперь же жизнь её полностью изменилась и только в лучшую сторону и всё это благодаря Клыку. Так что нет ничего удивительного в том, что она смотрела на него с преданностью и искренним обожанием.
С первых же дней своего здесь пребывания, она хорошо прочувствовала эту разницу и старалась ничем не разгневать вожака, чтобы не дай бог не попасть к нему в немилость и не лишиться тех привилегий, которыми она была наделена. И пока ей это с лёгкостью удавалось. Ранее всеми отвергнутая, униженная, измученная, она очень привязалась к молодому симпатичному оборотню, отвечая ему лаской на ласку, добром на добро и почитая его как своего спасителя, во всём безгранично веря ему и полностью подчиняясь.
Но не то обстоятельство, что она делила с вожаком ложе, являлось её основной ролью в стае. В том, что она незаслуженно пользовалась здесь какими-то преимущественными правами, никто не мог её упрекнуть. Так уж получилось что Клык, в отличие от Седого практически целиком и полностью являвшегося волком, не мог до конца отказаться от каких-то своих чисто человеческих мелочей, оставаясь во многом человеком. Поэтому задача Зоуи состояла, прежде всего, в том, чтобы следить за состоянием вещей относящихся к тем самым мелочам и при нужде переносить их, если стая снималась с насиженных мест и переезжала. В этом ей помогало несколько оборотней, специально для этого обращённых. Клык мог позволить себе такую вольность. Зоуи же такое обстоятельство дел нисколько не смущало или возможно она и вовсе не знала о том, но как бы там ни было вещи присущие отчасти человеческим особям, включая одеяла и одежду, она переносила таким способом вместе со своими сподручными.
Что касается вещей Лиссы, то последняя, окончательно свыкшись со своей новой ролью, очень скоро сшила себе мешок подобный тому, что она прежде видела у Светела. Теперь, спустя какое-то время после своей первой охоты, когда она была вынуждена столько скитаться и не иметь никакой возможности привести себя в надлежащий вид, разве что только по возвращении в логово, перед трансформацией она, как правило, слаживала свои вещи туда и предпочитала всегда иметь их при себе.
Но Лисса была скорее исключением из правил, чем общепринятой нормой. Остальным оборотням иметь такие мешки было не с руки. Они бы излишне им мешали, особенно на охоте, так что с этой стороны их вполне удовлетворяло присутствие в стае Зоуи и её помощников. А сама Зоуи, таким образом, всегда оказывалась при деле, следя при всём при этом ещё и за общим состоянием самих вещей, ведь всегда надо было что-то заштопать, что-то застирать.
После нескольких стычек с Питером-Клыком Лисса часто наблюдала за вожаком своей стаи и всё никак не могла понять его. При встрече с ним ей постоянно казалось, что он испытывает к ней привязанность определённого рода, вероятно, так оно и было на самом деле, но ещё отчётливее ей казалось, что в душе его идёт непримиримая борьба. Он вроде бы как с одной стороны злой оборотень, что не гнушается вкушать человечину и потчует ею же периодически почти всех членов своей собственной стаи и в то же время он приютил бедняжку Зоуи и приказал не обижать её, тщательно за тем следя и всячески девушку оберегая. Зоуи рассказывала Лиссе, как часто он интересуется, как к ней относятся другие члены стаи, и ни дай бог, кто-то имел неосторожность бросить в её сторону недобрый взгляд. И это притом при всём что он не испытывал к ней той любви, которую мужчина может испытывать по отношению к женщине, но эта была и не братская любовь если учесть их истинные отношения и уж тем более не отеческая. Хотя вполне может быть, что Питер не обращал девушку не только потому, что жалел её, может быть, тому были и какие-то иные причины. Быть может, он просто хотел видеть рядом с собой человека? А если так, то что это? Ностальгия по прежней жизни? Сожаление о смене одной своей ипостаси сразу на две? Или всё-таки жалость и сострадание?
В нём словно бы боролись между собой два начала, тёмная и светлая сторона его сущности. Лисса ведь не знала, что он вынашивался во чреве матери в постоянном страхе снова родить оборотня, а также рос потом в неизменном чувстве вины перед загубленным ею же самою старшим сыном. А если бы знала, то возможно, пусть на мгновение, но смогла бы его понять, полностью или хотя бы отчасти.
Да, наверное, именно так оно и было в случае с обращённым оборотнем Клыком, в то время как у Светела рождённого истинным оборотнем светлая сторона уже несколько лет как переборола тёмную, если таковая когда-либо вообще имела место быть в его душе.
Так кем же он был, этот её таинственный, одновременно такой жестокий и такой жалостливый вожак?
Как-то однажды, столкнувшись с ним, она не стала прятаться, отступать и делать вид, что и вовсе его не замечает, а напрямую подошла к нему и спросила.
— Почему ты до сих пор миришься с моими выходками, Клык? — Она на самом деле удивлялась ему. Он не терпел в своей стае никаких волнений и ослушаний, но ей позволял делать все, что ей заблагорассудится. Она практически не выполняла никакой полезной общественной работы в отличие от других. Он позволял ей говорить все, что она хочет, за исключением разве что разглашения его прошлого, но тут уж у них был уговор особый. А что касается его самого, то с ним она вела себя так вообще, по меньшей мере, неучтиво, а по большому счёту так и вовсе грубо, что было совсем непозволительно, если учесть что он был вожаком стаи, но её это, похоже, мало волновало, а вот удивлять действительно удивляло.
— Неужели не знаешь? — Печально изогнул он губы в кривой усмешке.
— Нет. — Нагло соврала Лисса.
— И даже не догадываешься?
Лисичка отчаянно закачала головой.
— Что ж, раз ты и правда находишься в полном неведении, — пробормотал он после того как несколько долгих минут тщательно изучал её лицо, — тогда я отвечу и тем самым открою тебе глаза.
— Открой, сделай милость, а то я уже устала удивляться странностям твоего поведения. — С сарказмом произнесла лисичка, сама себе удивляясь, обнаруживая в себе с каждым днём всё больше и больше черт характера, что раньше ей совсем не были свойственны.
— Я терпел, терплю и буду терпеть тебя, потому что люблю. — Твёрдо произнёс Клык, смотря ей прямо в глаза.
— Меня? — Лисичка была искренне удивлена, не думая, что он выскажется так определённо и признается ей в своих чувствах вот так напрямую. К тому же ей всегда казалось, что он испытывает к ней просто элементарную страсть и ничего больше.
— А кого же ещё? — Он нетерпеливо дёрнул плечами.
— Но за что? — Вопросила девушка.
— И сам не знаю. — Питер несколько растерянно пожал плечами. — Но разве настоящая любовь требует объяснений?
— Я думала это месть. — Рассеянно высказала свои сомнения на этот счёт Лисса.
— А она ею и была, но только в самом начале, тогда, когда я напал на ваши телеги. Но, как в очередной раз выяснилось, пути Господне неисповедимы или, быть может, так уж распорядилась злодейка судьба. — Задумчиво пробормотал Клык.
— Ты же не веришь в бога. — С лёгким сарказмом в голосе напомнила девушка.
— А может быть, я просо не хочу в него верить, доказывая всем окружающим обратное. — Вкрадчиво произнёс он, чуть наклонившись к ней.
И Лисса вдруг полностью осознала, что он говорит истинную правду и что всё оно так на самом деле и есть, и сейчас в порыве каких-то непонятных для неё откровений, он признался ей в этом, открыл ей свою страшную тайну, хранителем которой она теперь обязана была стать. А он тем временем продолжал.
— Так уж получилось, что вначале я и, правда, хотел всего лишь отомстить и полностью это признаю, хотел сделать тебе больно, а в итоге вот как оно всё обернулось. — Он печально вздохнул. — Я тебя искренне полюбил.
Лисичка скептически хмыкнула, хотя в душу её уже и вправду стали закрадываться сомнения.
— Не веришь? — Обиженно спросил Клык.
— Какое это теперь имеет значение? — Она неопределённо передёрнула хрупкими плечиками.
— Для меня большое, я бы даже сказал огромное. — Он продолжал всё так же в упор смотреть на неё.
— Вот смотрю я на тебя и думаю, — вдруг решилась высказаться Лисса, — как в тебе уживаются два столь разных начала? С одной стороны ты без жалости можешь убить девчонку, что пошла в лес по ягоды, да по грибы, а с другой ты приютил всеми покинутую и брошенную бродяжку Зоуи, сделал её членом собственной стаи и даже не обратил и, как мне кажется, сделано это было из лучших побуждений. Хотя в принципе я могу и ошибаться.
Лиссе показалось, что он совсем не ожидал того, что в их нынешнем разговоре она затронет тему Зоуи. Мгновение он и вправду постоял в замешательстве, а потом ответил.
— Она не виновата, что мир отвернулся от неё, человечество отвернулось. — Резонно заявил он, и его собеседнице вдруг отчего-то почудилось, что сейчас он говорил не столько о Зоуи, сколько о себе самом. Неужели и сам он когда-то был отвергнут миром и в этом источник всех его злоключений? Но об этом она решила подумать на досуге, не отвлекаясь сейчас от темы начатого разговора.
— А люди что вошли в лес, и что ты разорвал на части. В чём они виноваты? — Укоризненно спросила девушка. — Только в том, что оказались не в то время и не в том месте. Не считаешь ли ты, что в том, что они попались на твоём пути, совсем нет их вины?
— Мир не может постоянно и ко всем находиться передом, моя дорогая, каждому хоть единожды, но приходится лицезреть и противоположную сторону его лучезарного лика. — Философски заявил Питер.
— Я не понимаю тебя, Клык, совсем не понимаю. — Печально покачала головой Лисса и это была истинная правда, хотя порою ей уже начинало казаться обратное.
Иногда ей на самом деле было жаль его, порой она даже начинала чувствовать к нему некую привязанность, не любовь, но что-то типа дружбы что ли, но тут он снова вёл свою стаю на охоту и у неё перед глазами вновь вставали смутные образы прошлого кровопролития, что услужливо преподносила память. Перед внутренним взором представала увиденная во время первой и последней её охоты картина, окровавленные куски человеческих тел, ярость оборотней и невообразимая жестокость. Они питались человеческой плотью, в то время как она противилась этому всей душой и телом.
И в такие моменты её охватывало такое жгучее отвращение, что она практически ненавидела его тогда, и чтобы не видеть сборов стаи, сулящей человеческую погибель, она оборачивалась и бежала отсюда прочь. Пытаясь убежать и от стаи и от него и от своих воспоминаний и от себя самой, но не в силах укрыться, ни от одного, ни от второго, ни от третьего, ни от четвёртого….
А ведь он так никогда и не узнает, как близка она была к тому, чтобы стать его другом, возможно единственным его настоящим другом за всю его жизнь, не считая Зоуи конечно, но ведь там речь шла скорее о чувстве более трепетном и тёплом, о любви. А что касается Лиссы, то она очень сомневалась в том, жаждал ли он от неё одной только дружбы?
— И в этом нет ничего удивительного, моя дорогая, ведь я и сам себя порой не понимаю. И очень жаль, что это «порой» бывает слишком часто. — Печально ответил он и, развернувшись, ушёл.
Лисса тем временем стояла и смотрела ему вослед поражённая столь неожиданными откровениями.
Она и правда слишком часто его не понимала. В нём ведь на самом деле уживалось два начала, две сущности, тёмное и светлое, человек и волк. Вот только ещё пока совсем не понятно, какая из них на самом деле была человечнее.
И Лисса по-прежнему с завидным упорством продолжала отказывать ему в совместном создании пары, хотя он предлагал ей это не раз и не два и даже не три, но в тоже время и территории занимаемой стаей она не покидала, оставаясь «чужой» среди «своих».
Жалость и безразличие ранят
сильнее, чем ненависть и
презрение, но ещё хуже, когда твой
страх и твоя собственная любовь
объединяются воедино и
оборачиваются против тебя же
самого. Тогда остаётся только
развернуться, бросить всё и уйти.
Когда рушатся все надежды,
появляется полное разочарование.
Как-то однажды, когда Лисса прожила в стаи уже почти год, полностью смирившись с судьбой и свыкшись со своим новым положением, в их логовище начался некоторый переполох. Проснувшись, она высунула голову из-за покосившейся двери своего сараюшки.
Кажется, вожак приказывал всем покинуть прежнее логово, сниматься с места и переходить на другое. Он уводил стаю.
Лисса вернулась внутрь, наклонила рыжую голову и подцепила ею свой старый давно потрёпанный мешок. Ремешок от него привычно опустился на шею. В её рыжеватой шерсти от частого его ношения даже обозначился уже весьма специфический ворот, слегка вытертая шерсть, и сколько она не пробовала перевоплощаться туда, потом обратно, он никак не исчезал, хотя все её остальные ранки и царапины после первой же трансформации пропадали сразу же и безвозвратно.
Она последний раз окинула печальным взглядом ветхий сарайчик, ставший на несколько долгих месяцев ей настоящим домом, теперь ей приходилось покидать и его, и она не могла проделать это без тоски в сердце.
— Уходим, я не готов ещё мериться силой со стариком. — Услышала Лисса слова Питера уже на улице. В её голове мелькнула вдруг глупая мысль, а может быть остаться, и будь что будет, но она сразу же отбросила её и, тяжко вздохнув, последовала за вожаком. Возможно, если бы она знала, кем именно этот самый старик приходится Светелу, она поступила бы иначе.
И они ушли, скрылись, перед этим значительно подпортив Седому репутацию своими частыми нападениями на людей, тем самым вынуждая этих самых людей забыть о страхе, ополчиться и выдвинуться против ненавистных людоедов, будь они трижды прокляты, волки они или оборотни. Облавы уже стали делом привычным, волков Седого били без жалости и сострадания, принуждая их держаться вместе даже в те периоды, когда они, как правило, разбивались на пары и рассредоточивались по территории стаи.
Волки Седого, конечно, тоже были не безгрешны и иногда могли пошалить, позволить себе полакомиться человечиной, но это случалось в основном в слишком холодные и голодные зимы, как например в ту, когда волчонок явился на свет. Но в любом случае они не позволяли себе обнаглеть настолько, насколько это позволила смешанная соседская стая. Напротив они стремились избегать человеческих жилищ и даже отдельных людей, теперь же жизнь и быт стаи сделались невыносимыми.
Как уже говорилось выше, в его рядах ходили только обычные волки, оборотнем он среди них был единственным, он был вожаком уже несколько десятков лет, во время его правления сменилось уже ни одно поколение волков и они боялись его и почитали как бога. Он не плодил оборотней, только единожды породил на свет сына от понравившейся ему человеческой женщины, но на его взгляд из этого ничего хорошего не вышло. Но об этом тоже уже было сказано немало. Он был одинок, как и сам волчонок и даже более того. Возможно, именно поэтому он и выбрал жизнь среди волков, изгнанный и проклятый людьми. С ними он, по крайней мере, был не один, они же в отличие от людей не спешили от него отрекаться. И всё же теперь он был вынужден отчасти встать на сторону именно человечества, так как на этот раз, как не странно это звучит, их интересы совпадали. Он был вожаком, а значит в ответе за тех, с кем шёл бок о бок по жизни. И теперь ему надо было убить вожака соседней стаи, убить, во что бы то ни стало, на благо человеческому роду и самое главное во благо своей собственной волчьей стае.
Лисса сразу почувствовала знакомый запах Светела, Ворона, всю ту гамму запахов, которые они приносили с собой прежде и ещё один очень знакомый ей чем-то запах, вот только, отчего он был ей знаком и кому именно принадлежал, она пока понять не могла. Питер тоже отчего-то насторожился, Лисса даже испугалась, как бы он не понял того, что сразу же поняла она.
Где-то в глубине дома замычала корова. Волки сразу же как-то подобрались, приободрились, облизываясь, и все как один сделали шаг по направлению к дому. Вёл их определённо вожак.
Лисса вся напряглась, не зная, что ей предпринять в следующий момент и как предотвратить возможную трагедию, которую, свершись она, ей не сможет простить не только Светел, но и она сама.
Тут дверь ветхой избушки резко распахнулась и на пороге появилась старуха. Она окинула волков спокойным взглядом, словно ничуть не удивилась их появлению, но тут в нём что-то изменилось, будто она наконец-то поняла, что видит совсем не тех, кого ожидала. Но она даже не вздрогнула, не попятилась, попытавшись укрыться в доме, понимая видимо всю тщетность самой такой попытки. Блеклыми от старости глазами она нашла в стае несомненного лидера, выделила его из числа сородичей и смотрела теперь только на него, гордо, надменно, непреклонно, без тени страха или малейших признаков трусости.
Лисса видела, что Питер уже готов сорваться с места и броситься вперёд, тело его уже напряглось, готовое к прыжку, ещё мгновение и тогда уже будет поздно. Этого девушка никак не могла позволить ни ему, ни себе. Такая ошибка тяжким бременем легла бы на её душу, а угрызения совести являлись для неё непростительной роскошью.
— Нет. — Громко выкрикнула Лисса, резко бросаясь вперёд.
Клык обернулся, остальные волки и оборотни, что до этого момента застыли каменными изваяниями, недовольно заворчали, провожая её нахмуренными взглядами.
— Пощади её. — Лисса быстро приблизилась к вожаку.
Старуха, чуть удивлённо склонив голову, наблюдала за разворачивающейся на её глазах картиной. На слух она пожаловаться не могла, так что прекрасно слышала всё, о чём говорили эти двое. И её очень удивляло то обстоятельство, что в стае, о жестокости которой была наслышана вся округа, а насколько она теперь поняла, это была именно она, нашёлся кто-то, кто пожелал сохранить ей жизнь. Она растерянно прислушивалась, стараясь не пропустить ни слова.
— Почему ты защищаешь эту старуху? — Грозный вожак кивнул на старую женщину, согнутую годами, но, несмотря на это гордо ожидавшую своей участи на прогнившем крыльце.
— Просто не трогай её, Клык, пожалуйста. — Взмолилась Лисса. — Не трогай ради меня.
— Ради тебя? — С сарказмом произнёс он. — А ты сама хоть раз сделала что-нибудь ради меня, моя дорогая?
Его стая ждала и он, отвернувшись от волчицы, уже готов был отдать приказ, и тогда она решилась на шантаж, понимая, что другого выхода у неё просто не было. И она, перейдя в наступление, зашептала так, чтобы никто кроме него не мог расслышать этих её слов.
— Не трогай её, Клык. Или, быть может, мне стоит назвать тебя Питером при всех? Ты возомнил себя сверхсуществом, а что если они узнают, что это не так? Если поймут, что ты ничем не отличаешься от всех нас? Что ты всё это время их обманывал? — Предположила девушка, находящаяся теперь в облике волчицы.
— Ты не посмеешь. — Зло прошипел он.
— Ещё как посмею, — позволила себе не согласиться Лисса, — если ты не выполнишь эту мою маленькую просьбу. Не забывай, ты такой же, как и мы все. Так что лучше не трогай её.
— Зачем тебе её жизнь? Ты знала её прежде? — Подозрительно спросил Питер.
— Это не важно. — Отмахнулась от его предположения она. — Считай это моей очередной прихотью, думаю, ты уже давно привык к странностям моего характера.
— Хорошо. — Тихо проговорил он и повернулся к стае. — Не трогайте старуху, её мясо и кости слишком стары и противны на вкус.
— И её скот. — Шёпотом подсказала Лисса.
— И её скот. — Нехотя проговорил Клык, и пока стая не успела взробтать, добавил. — Скоро я поведу вас на настоящую охоту, так что не стоит тратить время и забивать желудки ерундой.
Все заметно оживились, а Лисса и Клык одновременно расслабились, поняв, что на этот раз никто не воспротивится его воле. Ведь именно это им сейчас и было нужно.
Питер развернул свою стаю от покосившегося домишки и дряхлой старухи на его крыльце и повёл дальше. Тогда хозяйка дома поняла, что на этот раз беда прошла мимо, она спасена и не было сомнений в том, благодаря кому. Хотя она и не расслышала последних слов оборотней, но и начало разговора говорило уже само за себя.
Рыжая волчица между тем бегло обернулась на своих сородичей, словно на что-то решаясь, затем направилась прямиком к старухе.
— Не бойся, бабушка Травка, — тихо произнесла она, — я не позволю ему вернуться и навредить тебе.
Травка прямо-таки опешила. Одно дело, когда кто-то становится на твою сторону пусть даже и оборотень, но другое дело, когда он обращается к тебе при этом по имени.
Лисса понимала это её удивление, они ведь раньше никогда не встречались, и старухе было гораздо тяжелее понять кто она, чем самой девушке.
— Кто ты? — Прошептала Травка, но вдруг она опустила взгляд на мешок, какой некогда носил и Светел, она сама когда-то сшила ему подобный. Надо же, а она его сразу-то и не заметила. И вот понимание уже постепенно начало приходить к ней. Затем она снова подняла взгляд и посмотрела рыжей волчице прямо в глаза.
— Ты… Лисса!? — Шёпотом проговорила старуха. — Но что, чёрт возьми, с тобой произошло? — Всё так же тихо спросила она, но окончание её вопроса уже некому было услышать, и уж тем более некому было на него отвечать. Но тут она поняла и это.
— Так значит, он всё же добрался до тебя, девочка. — С сожалением в голосе прошамкала она.
Но Лисса уже спешила в сторону от неё, догоняя стаю, а Травка так и осталась стоять на крыльце, разинув от удивления беззубый рот.
Уже скрываясь в тени леса, лисичка ещё один последний раз обернулась, бросив на Травку несколько виноватый взгляд, и тут же полностью скрылась из виду, оставив сгорбленную старуху в растерянности смотреть ей вслед.
Лисса бежала и думала. Её после встречи с Травкой очень беспокоило одно обстоятельство. Помимо запаха Светела и Ворона она вполне отчётливо различила и ещё один очень знакомый ей запах или точнее запах, который очень напоминал ей другой похожий запах, а именно от самой старухи исходил запах имеющий сходство с запахом её деда. Он-то хоть здесь откуда? Такой родной и знакомый, но ставший различимым для её восприимчивого носа только после становления её оборотнем, до этого она такие запахи не очень-то и воспринимала. Так вот это обстоятельство очень удивило девушку, но она не стала на этом зацикливаться, прекрасно понимая, что ему должно было быть какое-то вполне разумное объяснение. Она устала и совсем запуталась. Но, в конце концов, решила, что сейчас время для подобных раздумий было не вполне подходящее, и она оставила эту тайну на потом, решив подумать об этом как-нибудь на досуге.
Лисса немного отстала от основной стаи, дождавшись Зоуи и тех, кто шёл с ней. Будучи обычным человеком, протеже Питера не могла передвигаться слишком уж быстро. И дальше они уже пошли вместе, следуя по оставленным стаей и вожаком меткам. В какой-то момент Лисса поняла, что часть стаи отделилась от основной и двинулась в сторону от намеченного маршрута, по-видимому, направляясь на обещанную охоту. Волчицу даже передёрнуло от отвращения и душевной боли, коль скоро она подумала о том, что где-то в этот самый момент от зубов ее соплеменников, возможно, погибают люди. Но она, как и всегда прежде, ровным счётом ничего не могла с этим поделать.
Когда Зоуи и Лисса добрались-таки наконец-то до того места, где решила обосноваться стая, то оказалось, что здесь всё-таки не обошлось без смертоубийства. Охотничий домик был внутри щедро орошён кровью, а её запах, слегка отдающий железом, улавливался ещё задолго до подхода к нему. Как выяснилось позднее, оборотни растерзали старика отшельника, временно обосновавшегося в нём, и её Лиссы не было рядом, чтобы вступиться за беднягу, хотя Питер вряд ли потерпел бы второе вмешательство в его дела за день, даже от неё.
— Как ты мог? — С осуждением произнесла Лисса, стоило ему только вернуться с охоты.
— Я и так оставил тебе старуху, — огрызнулся он, — хотя у меня и появилось лёгкое ощущение, словно я сделал это зря.
Лисса испуганно сглотнула, неужто он что-то понял, о чём-то догадался?
— Я не буду жить в этом доме. — Сразу же сменила она тему разговора, боясь, как бы он не изменил своего решения и не надумал явиться к дому Травки, на этот раз уже для того, чтобы сделать больно ей самой. Нет, навряд ли он так поступит, побоится разоблачения.
— Пожалуйста, ради бога, настал предел и моему терпению. — Гневно произнёс Питер, по своей привычке смотря ей прямо в глаза. — Думаю, нам пора расставить все точки над «и». Я тут главный и дом здесь только один. Я же и сам не собираюсь предоставлять его тебе в собственное пользование. Не хочешь, не живи, может в волчьей шкуре тебе даже больше понравится.
Он криво усмехнулся и, развернувшись, потрусил прочь.
Лисса повернулась к своей единственной подруге за поддержкой, но та уже давно привыкла к жестокости проявляемой оборотнями, волками и самим Питером по отношению к людям. Впрочем, к людской жестокости, в частности по отношению к себе самой она привыкла ещё раньше, так что лично её нисколько не трогал вид растерзанных человеческих тел. Она слишком часто всё это видела на улицах любого города, в который бы не заводила её судьба, в отличие от простой деревенской девчонки Лиссы. Правда та жестокость и те человеческие тела были несколько иного свойства, но от этого не становились менее жестокими. Тут, по крайней мере, жертвы быстро переставали чувствовать свою боль, в то время как страдания души и тела там, в оплотах цивилизации, продолжались зачастую на протяжении всей жизни.
Так что Зоуи только безразлично пожала плечами и, молча, двинулась вслед за Клыком. Ей нужно было ещё привести избушку старика в порядок, что она и проделала с привычным равнодушием, замывая алые пятна крови на полу, скудной мебели и даже кое-где на стенах….
Лисса тяжело вздохнула и поспешила пройтись по округе, чтобы найти себе подходящее место для отдельного логова, пока лучшие ещё не разобрали. Здесь она и так была в меньшинстве, оставшись без опеки Клыка, она тем самым становилась как бы всеми гонимым изгоем, и её отовсюду могли погнать силой, так как все остальные либо имели пару, либо лояльного союзника, детей, родителей, братьев или сестёр. А она только себя саму, подругу-человека Зоуи, тяжёлый груз небывалой ответственности за плечами и целую жизнь впереди, вероятнее всего полную боли, одиночества и нечеловеческих испытаний.
А что до Питера, так он слишком боялся старого вожака, а страх, как известно, порождает злобу и от этого нападения на людей становились всё более частыми и всё более жестокими.