Волчье логово

I. Путники

Грозовой Перевал – так именуется жилище мистера Хитклифа. Эпитет «грозовой» указывает на те атмосферные явления, от ярости которых дом, стоя на юру, нисколько не защищен в непогоду. Впрочем, здесь, на высоте, должно быть и во всякое время изрядно прохватывает ветром. О силе норда, овевающего взморье, можно судить по чрезмерному наклону малорослых елей подле дома и по череде чахлого терновника, ветви которого тянутся все в одну сторону, словно выпрашивая милостыню у солнца.

Эмили Бронте «Грозовой Перевал»

Мы в Трансильвании, а Трансильвания – это не Англия. Наши обычаи не те, что у вас, и многое здесь вам покажется странным.

Брэм Стокер «Дракула»

Где-то на окраине графства Эно, которое фламандцы называли Геннегау, раскинулась обширная, серая равнина. Ее пересекала длинная извилистая дорога, больше похожая на заброшенную тропинку. По этой дороге, убегавшей в сторону епископства Льежского, одиноко брели два путника. Используя выражения хронистов того времени, можно сказать, что это происходило в год Милости 1323, через две или три недели после Дня Всех Святых.

Бледный осенний день медленно догорал. Не успело солнце закатиться, как его алые лучи уже скрылись за громадами тяжелых туч, набежавших с севера. Тучи сталкивались, разбегались, принимая один за другим все более причудливые образы: то рыцаря с развевающимся на ветру плюмажем, то руин старого покинутого замка, то корабля, гонимого бурными волнами… Казалось, будто они стремительно пожирают светлую часть небосвода. Поднялся холодный и резкий ветер, который больно хлестал в лицо запоздалым путешественникам, развевал их плащи и норовил сбросить капюшоны.

В стремительно сгущающихся сумерках место казалось еще более диким и пустынным, чем было на самом деле. Лишь черные и одинокие силуэты голых деревьев слабо вырисовывались на горизонте.

Удивительно, но, несмотря на непогоду и на поздний час, у пешеходов не было ни фонаря, ни другого светильника, лучи которого могли бы разогнать мглу и ночные страхи. Они шли медленно, как будто вовсе и неспешили поскорей добраться до цели своего пути.

Человек, который шел впереди, и, должно быть, являлся проводником, был уже немолод. Он был облачен в широкую черную монашескую сутану, подол которой щедро украшала свежая дорожная грязь, и в теплый плащ из грубой шерсти. Крепкая фигура, грубоватые, но мягкие черты лица и стоическое презрение к трудностям пути выдавали в нем хорошее здоровье и крестьянское происхождение.

Второй путешественник выглядел совсем еще юным. Это впечатление усиливал его тонкий и гибкий стан, немного угловатые движения, а также задумчивое и даже испуганное выражение открытого и приятного лица. Плащ юноши, сшитый из более дорогой и яркой ткани, чем у монаха, красивые кожаные башмаки, сильно пострадавшие от сырости, изящный темно-серый костюм и дорожный узелок в его руке, наводили на мысль, что он приехал издалека. Возможно, даже из города. В легкой одежде он сильно страдал от холода и пронизывающего ветра, и пытался согреть дыханием свои тонкие, дрожащие пальцы.

Но становилось все темнее и темнее, огромные тучи уже заволокли все небо, порывы ветра едва не сбивали с ног, а никакого жилья по-прежнему не было видно…

Наконец, не в силах больше терпеть гнетущее молчание, молодой горожанин крикнул своему спутнику:

– Святой брат, скоро ли мы доберемся до вашего монастыря?

– Мы придем туда к ночи, – ответил монах, не проявляя ни малейших признаков беспокойства.

Вряд ли такой ответ мог развеять тягостные сомнения собеседника.

– А сейчас разве день?

– Ночью мы уже будем в обители, – спокойно и невозмутимо повторил достойный брат.

Поняв, что ему ничего не удастся добиться от своего странного проводника, юноша решил продолжать путь молча. Внезапно до его напряженного слуха долетел далекий, пугающий звук, совсем непохожий на шум непогоды. Он вздрогнул и поспешил догнать монаха.

– Что это? – изменившимся голосом спросил горожанин, и в его больших глазах заплясали искорки страха. – Неужели волки? Они здесь водятся?

– Водятся, – кивнул монах. – Отчего бы им не водится? Прошлой зимой они загрызли кобылу сеньора де Кистеля, которая пала на дороге…

– Когда вы столь любезно встретили меня, чтобы проводить до обители, то сказали, что здесь не ездят на лошадях… А как же этот сеньор?

– То сеньоры. Святые братья не ездят. Они всюду ходят пешком.

– И никто не боится волков в такой холод и в столь поздний час? – удивился молодой человек.

– Здесь незачем бояться волков, – со зловещим спокойствием ответил святой брат.

– Вы хотите сказать, что в ваших краях встречается нечто более страшное, чем дикие звери? – медленно произнес горожанин. Темнота, усталость, безлюдность местности и потустороннее спокойствие его спутника начинали производить на него самое тяжелое и мрачное впечатление.

– Да. По правде сказать, место тут проклятущее, – чистосердечно признался брат. – Вы еще всяких чудес сможете навидаться…

Последнее обещание монаха совсем сломило мужество юноши. Он уже давно проклял в душе свою неудачную поездку. И зачем только его дяде, графскому бальи, вздумалось послать его в это глухое и неведомое место? Молодому человеку и раньше случалось пускаться в разные путешествия по долгу службы, но никогда еще жестокая судьба не забрасывала его в такой мрачный угол, навеки забытый Господом и покинутый людьми…

Он родился и вырос в городе, он привык к шумному гулу толпы на тесных улочках, к веселым студенческим забавам, к солнечным лучам и бою городских часов.

Однажды, когда он был почти еще мальчиком, дядя взял его с собой на пышную праздничную церемонию. Графский двор в Валансьенне блистал великолепными и фантастическими красками, точно далекая и манящая звездная пыль… Наряды дам пленяли невиданной, пламенеющей красотой. Когда они медленно и грациозно кружились в танце, то казались похожими на яркие осенние листья, которые злой ветер срывает с тонких, беззащитных ветвей…

Что мог он знать о далеких деревнях во владениях своевольных сеньоров? О неведомых краях, границы которых терялись в темных, густых лесах, где тревожно шелестела листва? И о тех странных людях, которые живут вдали от городского шума: встают со звоном колокола, а не с боем башенных часов, проводят свои дни в жаркой охоте или бесконечных распрях… О тех людях, которые взглянув в окно, вместо моря островерхих городских крыш, видят бескрайние, покрытые сверкающим снегом равнины…

Юноша провел несколько лет в обществе повес-студентов. Ему был присущ здравый смысл и скептицизм, распространенный в среде горожан. Он охотно смеялся над многими предрассудками своего наивного и невежественного века. Но смеяться над ними было весело под защитой городских стен, освещенных лучами полуденного солнца. Здесь же, поздним вечером, на заброшенной и размытой недавним дождем дороге, без света, вдали от людей, в обществе единственного монаха, делающего зловещие пророчества, воображение невольно начинали тревожить мрачные образы из старинных легенд о нечисти…

Всем хорошо известно, что ночные часы – время, отданное во власть нечистой силе. Только безумец осмелится в ночную пору переступить порог своего дома, а уж тем более, собраться в дальний путь… Добрый же христианин, которому дорога его бессмертная душа, никогда этого не сделает. Страшно представить, сколько врагов рода человеческого бродит в поздний час по сумеречным лесам и опустевшим дорогам! А вдруг это не волки воют в неведомой дали, а оборотни рыщут в поисках добычи… И, быть может, не корявые ветви деревьев виднеются на горизонте, а костлявые руки грешников, погибших не своей смертью…

От безрадостных размышлений горожанина вскоре отвлек вид какой-то мрачной громады, очертания которой смутно вырисовывались в непроглядной тьме.

– Это ваша обитель? – живо воскликнул юноша, с воодушевлением ожидая скорого конца своего затянувшегося странствия.

– Куда там, – отозвался святой брат. – Это замок графа.

– Какого графа?

– Здесь всего один граф.

Раздосадованный молодой человек в душе поклялся не задавать своему спутнику больше ни единого вопроса, ибо его ответы скорее запутывали, чем вносили хоть какую-то ясность в происходящее, и только напрасно разжигали ночные страхи.

После того, как они миновали замок таинственного «графа», дорога совсем исчезла, и теперь приходилось пробираться по липкой грязи, то и дело рискуя провалиться в глубокую лужу. Впрочем, туфли городского гостя были уже настолько мокрыми, что это все равно не имело бы никакого значения. А судя по непоколебимому спокойствию монаха, его не напугала бы и необходимость пройти по воде босиком, следуя примеру святого Петра, идущего навстречу Спасителю…

Глядя себе под ноги, юноша на этот раз даже не заметил, как перед ним выросло еще одно здание. Небольшое и аккуратное, оно было столь хрупким и изящным, что, казалось, парило над землей, точно легкое, воздушное облако. Где-то наверху, под широкой черепичной крышей, смутными, дрожащими бликами поблескивали витражи большого, круглого окна-розы. С двух сторон главное здание обрамляли маленькие, островерхие башенки, в ночных сумерках напоминавшие рога или заячьи уши. Дальше, в черных сгустках тьмы, терялся целый лес изящных, устремленных в небеса шпилей.

Монах обошел главное здание и громко и настойчиво постучал в какую-то боковую дверь. Никто не спешил отозваться на стук, и ему пришлось не раз повторить свою попытку, прежде, чем она увенчалась успехом.

За дверью послышались торопливые шаги, и чей-то тихий голос задал вопрос, которого молодой человек не расслышал.

– Брат Ватье и тот мэтр, – ответил монах.

Под «тем мэтром», очевидно, имелся в виду городской гость.

Дверь осторожно отворилась, и из щели вырвался яркий луч, который, больно резнув по глазам, привыкшим к окружающему мраку, заставил гостя на мгновенье зажмуриться. Когда он снова открыл глаза, то увидел еще одну фигуру в монашеской сутане, освещенную неверным красноватым светом фонаря.

– Входите, – пригласил второй монах. – Время позднее.

Молодой горожанин медленно переступил порог. Он был очень рад окончанию своего мучительного путешествия. Но душу не покидали сомнения… Что ждет его в незнакомой обители? Желанный приют и отдых? Или зловещие «чудеса», обещанные его неразговорчивым проводником?..